***
Казалось, что, наконец-то, после стольких раздумий важный, определяющий всю дальнейшую Вовкину судьбу выбор был сделан, но нет, никак не лежала его душа к этому МИИСу. «И всему виной Валеркина настойчивость!» - негодовал Вовка на друга. «Хотя нет, - в следующую минуту оправдывал он его, - Валерка здесь не при чем. Если бы ни он, то возможно, что мысль об образовании в Москве, и не пришла бы мне в голову». А поучиться в Москве, испытать себя Володе очень хотелось.
Однако объявлять родителям о своем решении Володя не торопился.
- Зачем расстраивать их заранее, - логично рассудил он, - приемные экзамены в августе, а это значит, что впереди еще целый месяц и мало ли что за этот месяц может случиться. Он даже с Валерки слово взял, что тот о Москве никому ничего не скажет.
- Ладно, - неохотно пообещал он, - только ради тебя.
Но то, что их сыновья засели за учебники, порадовало родителей обоих друзей.
- Вижу, выбор сделан? – издалека зашел Володин отец.
- Буду учиться дальше, - сдержанно, не раскрываясь до конца, нашелся, что ответить, Володя.
- Это уже хорошо, - одобрил Николай Алексеевич его намерение. – А где конкретно?
- Думаю поступать в технический ВУЗ.
- Значит, все-аки гражданка? – отец был разочарован ответом сына. – Что ж мать будет рада. Определенно будет рада.
Володя невольно почувствовал себя виноватым.
«И как отец не может понять, - рассуждал он про себя, - что мать здесь вовсе ни при чем. Просто нет в нем решительной готовности всю свою жизнь противостоять опасностям и нести тяжкий груз ответственности за судьбы других людей».
А то, что в армии не может быть по-другому, он знал не понаслышке, а из собственного опыта. Сын кадрового офицера, он с детства видел, как складывается жизнь отца и жизнь матери. Совместной их семейную жизнь трудно было назвать. Скорее, они встречались под одной крышей, вместе, по мере возможностей, участвовали в воспитании детей, но при этом каждый жил своей отдельной жизнью. А складывалось все так потому, что люди военной специальности не могут, не имеют права принадлежать своей семье и близким им людям. Они даже самим себе не могут принадлежать, потому что еще «зелеными» мальчишками-курсантами дают клятву, присягают быть верными всю жизнь одной только армии. И если достаток и благополучие в дом приносил отец, то мир и согласие в нем держались на безграничном терпении матери.
Но ничего этому ему никому не нужно было объяснять. Во-первых, никто у него этих объяснений не требовал, а во-вторых, родители никогда не диктовали ему своей воли. И на этот раз отец ограничился одним замечанием.
Был или не был между отцом и матерью какой-то определенный разговор о нем, обсуждали они или нет его решение, Володя не знал. В их семье были не приняты громкие скандалы, бурные сцены и долгие выяснения отношений. Решения принимались спокойно, с участием всех членов семьи. Причем, на совете каждый имел право голоса, право на свое собственное мнение. Случалось, что чье-то мнение выбивалось из общего и тогда, у того, кто на нем настаивал, появлялось право на поступок. А любой поступок, как известно, предполагает не только свободу действий, но и личную ответственность за вытекающие из этих действий последствия.
И Володя ценил это.
***
Подготовка к вступительным экзаменам в ВУЗ шла полным ходом, как вдруг у Володи разболелся зуб. А кто не знает, что такое зубная боль? Боль, от которой нет никакого спасения, кроме бормашины стоматолога. Бормашина. От одного только слова дурно делается, а если допустить ее до себя? Нет, не готов был Володя подвергать себя такому испытанию, надеялся, что зубная боль сама собой рассосется. Но чуда не случилось. Напротив, зуб разболелся так, что хоть на стенку лезь, и Володя сдался. Преодолевая невольный страх в душе и предательскую дрожь в коленях, он покорно последовал за отцом в медпункт училища, где тот, выйдя в отставку, преподавал военные дисциплины.
Доктор Тамара Михайловна, веселая и разговорчивая женщина средних лет, не просто виртуозно лечила зубы, она их еще и виртуозно заговаривала. Осмотрев за считанные минуты всю полость Володиного рта и тщательно обследовав каждый зуб, она с видом прокурора, выносящего смертный приговор, постановила:
- Лечить надо зубки, молодой человек.
И, подготавливая к работе бормашину, участливо спросила:
- Начнем с больного?
Володя, сглотнув слюну и разевая рот как можно шире, кивнул головой.
- Рот пока можно закрыть, - оставляя его вжавшимся от чрезвычайного напряжения душевных сил в спинку стоматологического кресла, распорядилась Тамара Михайловна.
Володя расслабился и, пользуясь короткой передышкой, наблюдал за всеми ее передвижениями по кабинету. Вот она принесла из смежной с кабинетом комнаты металлический бикс, достала из него лоток со стерильными насадками. Захватила из стеклянного шкафа маленькие пузырьки с какими-то порошками и склянку со сверлами, расставила все это в определенном порядке перед собой на рабочем столике и села на стул. Включив решительным движением большую нависшую над Володей лампу, она ловко отодвинула ее в сторону, установила так, как ей было удобно для работы, вставила в насадку сверло и, одним щелчком установив ее на электропривод бормашины, полушутя проговорила:
- Приступим, молодой человек?
Через две недели Володя вышел от Тамары Михайловны другим человеком. Она не только запломбировала ему зубы, но и так ярко, так красочно обрисовала все перспективы и выгоды курсантской жизни, приводя в пример своего сына, что Володя, отбросив последние гнетущие сомнения, принял решение поступать в военное училище. И, не откладывая исполнение этого намерения на потом, отнес заявление в приемную комиссию.
Так Судьба впервые своим вмешательством изменила естественный ход событий.
***
Больше всех таким поворотом дел был разочарован Валерка. Он считал Володю предателем.
- Как ты мог, - наступал он на него. – Ведь мы же договорились! Выходит, что наша дружба для тебя ничего не значит?
- Дружба здесь ни при чем, - держал оборону Володя. – В жизни очень важно выбрать правильный путь, чтобы потом не разочароваться и не сожалеть о совершенной ошибке. Ну, что толку, если я поступлю в институт, а через некоторое время пойму, что это не мое, что я только зря теряю время?
- А где гарантия, что военное училище – не ошибка? – продолжал настаивать Валера.
- Гарантий нет и быть не может! Пойми, - стоял Володя на своем, - я думал об училище и раньше, но мне не хватало уверенности в себе.
- А теперь значит, хватает?
- Теперь, да! – твердо ответил Володя.
- Интересно получается, - с некоторым подозрением проговорил Валера, - выходит всему виной больной зуб?
- Не ерничай, - оскорбился Вовка.
- Может, мне тоже нужно подождать, пока у меня зуб заболит или рука, или нога и тогда я взгляну на окружающий меня мир по-другому?
Володя молчал.
- Ладно, - вздохнул Валера, - поеду в Москву один. Но если передумаешь, приезжай, буду рад.
- Не передумаю.
- Ну, раз так, желаю удачи, - Валерка не умел долго сердиться.
И через три дня скорый поезд Баку-Москва готов был увезти его из солнечного, утопающего в цветах и зелени Азербайджана в холодную и не ласковую к «понаехавшим» столицу большой и многонациональной страны. Впервые они расставались так надолго.
- Я напишу тебе, - обнимая друга от всей души, обещал Валерка, - сообщу адрес. Не теряйся. Ладно? – и он заглянул Володе в глаза.
- Хорошо, - мотнул тот головой. – Уверен, встретимся еще.
***
Через месяц он получил от Валерки письмо. Письмо было коротким, но содержательным.
«Здравству1, друг. Экзамены сдал. Зачислен на первый курс МИИСа. Теперь я – студент, чему очень рад. Живу в общаге, в комнате нас четверо, все мы из разных мест. Из Баку я один. Комната небольшая, но светлая, из мебели только стол, шкаф и четыре койки. Погода в Москве так себе, зато народа на улицах много и все куда-то спешат. Суета и сутолока даже в метро. Как ты? Пиши вот по этому адресу…».
В ответном письме Володи новостей было еще меньше, потому что жил он в казарме, расположенной на закрытой от посторонних глаз высоким забором территории военного училища, соблюдая установленный распорядок дня, дисциплину и правила субординации.
Жизнь курсанта Владимира Белова разительно отличалась от жизни студента Валерия Каховского.
Это были два мира, два космоса. Один – жесткий, полный лишений, ограниченный многими запретами, довлеющий над характером и личностью человека, а другой – открытый, щедрый, полный удовольствий и соблазнов, где все доступно и все имеет свою цену.
Ох, как непросто было Володе Белову привыкать, приспосабливаться к армейским порядкам. Строгая дисциплина, изнуряющие физические нагрузки, полная зависимость от старших по званию представляли для курсанта Белова определенные трудности. И не только для него. Многие, не выдерживая мощного давления военной машины по превращению обычного гражданина в солдата, оставляли стены училища затем, чтобы уже никогда в них не возвращаться.
Труднее всего давались Володе марш-броски, когда, взвалив на плечи вещмешок и боевое оружие, ему приходилось, меся под палящим солнцем дорожную грязь или пыль, топать двадцать пять километров до полигона и после стрельб в том же темпе возвращаться назад в казармы. И так несколько заходов на неделе.
И он не выдержал.
- Все, хватит с меня, - решил Володя, собираясь подать руководству училища рапорт об отчислении. – Поеду в Москву, в МИИС, к Валерке, куда угодно, - кипятился он, отодвигая исполнение задуманного на более поздние сроки.
Почему он не сделал этого сразу, чего выжидал, что мешало ему исполнить задуманное, он и сам не знал, пока в один из дней командир училища ни вызвал его к себе в кабинет.
- Как служится, курсант Белов? – спросил он, пристально вглядываясь в его глаза. – Слышал, что тяжела для тебя служба, что спасовал ты перед ней, сдался. Так ли это?
Краска стыда густо залила щеки Володи, уши и даже шею.
- Нет, товарищ командир, - неожиданно для себя самого соврал он, - со службой у меня все в порядке.
- Вот и молодец, - одобрил его командир. – Натура наша человеческая такая – всегда и во всем себе поблажек ищет, а как только найдет, так сразу и обленится. Гиблое это для человека дело – идти у своей натуры на поводу. Понуждать ее надо, все время понуждать к делу, к действию, чтобы на месте не топталась, милостей не ждала, трудностей не боялась. Надо, чтобы не натура тебе, а ты своей натуре хозяином был, ты ей цели указывал, задачи перед ней ставил. Понял, о чем я? – генерал внимательно посмотрел на Володю.
- Так точно, понял! – кивнул он в ответ.
- Это главное! Любое учение – это в первую очередь труд. А учиться военному делу, может быть, вдвое, а то и втрое тяжелей, чем любому другому. Только не освоив солдатскую науку генералом не станешь.
Он немного помолчал и, еще раз внимательно смерив Володю взглядом, добавил:
- Ну, раз все понял, ступай. Надеюсь на тебя, курсант Белов.
Потом Володя много раз пытался вспомнить некоторые детали этого разговора и не мог. Помнилось только самое главное, как выйдя тогда от генерала, он дал себе слово, что найдет в себе силы доказать всем и в первую очередь себе самому, что он не слабак, не хлюпик, а значит, сумеет заставить свою натуру работать на себя.
***
Но пристыдить себя, поругать и даже дать себе слово быть сильным и волевым может каждый. Куда сложнее каждый день шаг за шагом вытеснять из себя лень, страхи и неуверенность в себе. Каждый день заставлять себя делать то, к чему еще вчера был не готов. Новый мир, в котором Володя очутился так скоро и неожиданно для себя самого, казался ему значительно уже и теснее обычного и в нем его деятельной и активной натуре было душно от острой нехватки пространства, свободы и общения.
Но шли дни, у него появилось много новых друзей и многое из того, что прежде казалось главным, перешло в разряд второстепенного, трудное стало посильным, а важное утратило свою злободневность. И жизнь из чуждой и необычной превратилась в свою и привычную. Привычную и заданную настолько, что казалось ничего нового и ждать от нее нечего.
Вот Володя ничего и не ждал. И оказалось, что зря.
Был обычный субботний день и оп такому случаю многие курсанты получили увольнительные в город. В части оставались дежурные и те, кому в этот раз не повезло.
- Вовка, ты что расселся, беги на контрольно-пропускной пункт, там к тебе такая деваха пожаловала, закачаешься, - влетел в казарму, выпучив глаза, Сашка Крамер.
Володя внимательно посмотрел на друга, но не сдвинулся с места. Сашка любил розыгрыши. А в училище, где женская тема была особенно острой, такие шуточки были в порядке вещей.
- Не веришь? – обиделся он. – Сказала, что Таней зовут, и фамилия у нее фруктовая – Грушева.
- Грушева? – пришло время удивляться Володе. – Мы с ней в одной школе учились. С тех пор виделись только мельком.
- Ну, так сходи, поздоровайся с девушкой, узнай, что ее к тебе привело. Может, это любовь!
- Скажешь тоже, - усмехнулся Володя, - у тебя только одна любовь на уме.
Он встал из-за стола, поправил форму и направился к выходу.
- Везет же некоторым, - услышал он Санькину реплику, пущенную ему вдогонку.
- А ты не завидуй, - посоветовал Крамеру Николай с чудной фамилией Миленький.
Все в училище знали, что Крамер, Миленький и Белов – друзья не разлей вода.
- А я и не завидую, Миленький, я радуюсь, - с соответствующей игривой интонацией, растягивая слово «миленький», парировал Сашка.
- Слышь, Санек, - не в силах преодолеть любопытство снова обратился к нему Колька, - а что Таня эта и в самом деле красивая?
- Сказал же, - Сашка посерьезнел, - и красивая, и все при ней.
- Везет же некоторым, - настал черед Кольки завидовать другу.
- Ну, вот и ты туда же! А еще «не завидуй», да «не завидуй»!
Но Колька не отозвался.
***
Из увольнительной Володя вернулся не скоро.
На КПП его действительно ждала Татьяна.
«Похорошела», - отметил Володя про себя, а вслух приветливо произнес:
- Привет! Какими ветрами тебя в наш «инкубатор» занесло?
- Попутными, - в тон ему отозвалась Татьяна.
Она понимала, что надо как-то объяснить Володе причину своего неожиданного появления на закрытой для посторонних лиц территории училища.
- Шла мимо, дай, думаю, зайду, проведаю школьного товарища. Может, не кстати, - засмущалась она, - так я уйду.
И Татьяна так решительно развернулась в сторону ворот, что Володя неволь схватил ее за руку: - Ну, что ты! Я очень рад!
Таня неловко высвободила руку, и он заметил, что она покраснела.
«С этими девчонками одни заморочки», - с досадой на себя подумал Володя.
Возникшая между ними неловкая пауза затянулась и теперь они стояли друг против друга, не зная, о чем говорить.
- Может, пойдем погуляем? – вдруг предложила Таня.
- Погуляем!? – в голосе Володи послышались вполне отчетливые нотки сомнения. Приняв их за отказ, девушка, отступив на шаг в сторону, растерянно произнесла:
- Ладно. Пойду я.
«Зачем тогда приходила?» - невольно подумал Володя, но в следующее мгновение, вдруг осознав свою неловкость, улыбнулся и предложил:
- Давай сделаем так. Сейчас я вернусь к друзьям, объясню им все и после этого буду в твоем полном распоряжении. Согласна?
Татьяна кивнула головой.
По дороге от КПП в казарму Володя никак не мог взять в толк, что привело к нему Татьяну и как ему с ней держаться. «Свалилась как снег на голову», - дал он волю своим чувствам. Теперь вместо увольнительной в город с Санькой и Колей придется идти гулять с Грушевой. А ведь как все хорошо с утра складывалось и какие планы были…. А теперь, что? Что от этих планов осталось? Ничего! Сплыли планы! Полетели в тартарары!
Но на самом деле Володя лукавил. Конечно, он не был влюблен в эту Грушеву, но то, что к нему вот так вот, среди бела дня, нежданно-негаданно, на виду у всего мужского населения училища пришла девчонка, льстило его самолюбию. Событие действительно входило в разряд исключительных.
***
- Ну, что? – первым заметив появление Володи, впился в него глазами Колька. – Целовались? Рассказывай! – потребовал он.
Оторвался от своих размышлений и Санька.
- Не томи, - поддержал он друга.
- я же сказал, Татьяна Грушева – моя одноклассница.
- Мы не про то, - настаивал Саня.
- Пригласила меня с ней погулять, - продолжил доклад Володя.
- Погулять? – удивился Миленький. - А как же мы?
- Да, а как же мы? – снова поддакнул Санек.
- Вам сегодня придется обходиться без меня, - Володя собрался уходить.
- Что значит, «без меня»? – хором воскликнули приятели.
Такая постановка вопроса их явно не устраивала. Не было еще случая за всю историю их дружбы, чтобы в увольнительную они ходили врозь.
- Ну, что вы как маленькие, - взмолился Володя. – Не мог же я сказать девушке «нет». Она предложила – я согласился. Чего здесь непонятного?!
Все действительно было понятно.
- Ну, я пошел, - прервал Володя паузу.
- Иди, - снова хором отозвались друзья.
Когда он ушел, Николай, поправляя на ногах сапоги, грустно обобщил ситуацию:
- От женского пола одни неприятности.
- Не скажи, - возразил Санек, - еще какие приятности бывают.
Саша Крамер был родом из далекой Бурятии, воспитывался в детском доме, жизни учился не по учебникам, а, так сказать, на живом материале. В Баку в училище приехал по направлению военкомата. Не зная, что такое семья, дом, он, с детства привыкший жить в большом коллективе по правилам общежития, где старшие довлеют над младшими, легко приспособился к казарменной обстановке и не маялся, как некоторые, от тоски по родным и близким. По всему чувствовалось, что и в вопросах взаимоотношения полов у него кое-какой опыт имелся.
А Коля Миленький был из своих, из бакинских, родом из пролетарской семьи, жил где-то на окраине города, учился в одной из средних школ своего микрорайона. В училище поступил по доброй воле, исходя из романтических настроений, навеянных фильмом «Живые и мертвые», поставленном по одноименному роману Константина Симонова. Так, по крайней мере, он сам о себе рассказывал.
Дружба трех курсантов – Саши Крамера, Николая Миленького и Володи Белова началась как-то сама собой и обстоятельства тому предшествовали самые банальные. Просто в казарме койки Сани и Володи оказались напротив друг друга, а Колькина – на верхнем ярусе «этажерки», у Володи над головой.
- Ну, что в духоте сидеть, - остановил романтические воспоминания приятеля Коля. – Пойдем, погуляем.
Саша встал, одернул китель, оглядел себя в зеркало пригладил широкой ладонью волосы на голове, вытянулся во фронт и отрапортовал:
- Курсант Крамер к увольнению готов.
- Да, не дури ты, - подтолкнул его Миленький, - пойдем.
И они, заливисто хохоча, вышли на улицу.
***
Поначалу ничего у Володи с Татьяной не клеилось.
Таня держалась скованно, все время смущалась, теряла нить разговора и порой им обоим казалось, что ничего хорошего из их прогулки не выйдет.
- А о Валере Каховском что тебе известно? – вдруг задала Таня следующий вопрос.
О Валерке – своем лучшем друге детства Володя мог рассказывать часами.
- Известно все, - оживился Володя. – Валерка Каховский учится в Москве, проживает в общежитии. Да ты, наверное, все это и без меня знаешь?
Разговор в любую минуту снова мог оборваться.
- Нет, не знаю, - слукавила Татьяна. – Расскажи. Он тебе пишет?
- Конечно, - легко поддался на ее уловку Володя, - в гости зовет. Обещает Москву показать.
- А я в Москве никогда не была, - певуче растягивая слова, призналась Таня. – Ни в Москве и нигде.
Володя и раньше замечал, что говор у Татьяны какой-то особенный. Она выговаривала каждое слово медленно, произнося гласные звуки протяжно, чуть длиннее обычного, и потому речь ее звучала напевно и выразительно.
- Какие твои годы! Еще побываешь! – успокоил ее Володя.
Но Таня на его слова не отреагировала и снова спросила:
- Ну, и как там в столице нашей Родины живется?
- Наверное, неплохо. Пишет, что уже и на Красной площади побывал, и в Мавзолее, и даже самого Брежнева видел, и все правительство. Правда, только на трибуне во время демонстрации. Словом, Валерка – почти москвич!
- Здорово! – восхитилась Татьяна.
И постепенно неловкость, которая еще какое-то время сохранялась между ними, исчезла и они вдруг почувствовали себя добрыми закадычными друзьями, которым было что вспомнить и что обсудить.
- А помнишь? – торопясь и перебивая друг друга, возвращались они не в такие уж и далекие, но счастливые времена детства и юности. Им казалось, что прошло совсем немного времени, но когда Володя мельком взглянул на часы, то понял, что к вечерней поверке он опоздал.
«Ну, вот и погуляли, - невесело подумал он. – Сидеть мне теперь на «губе»».
- Что-то не так? – заметила в нем Таня перемену настроения.
- Все так. Все нормально, - успокоил он ее.
Но каким-то особым женским чутьем девушка все равно почувствовала, что что-то изменилось.
- Поздно уже. Мне пора, - заторопилась она домой.
- Может, еще как-нибудь погуляем? – искренне предложил Володя, провожая ее до подъезда знакомой со школьной поры многоэтажки.
- Я «за», - без тени кокетства согласилась Татьяна.
- И я «за», только боюсь, что случиться это может очень нескоро, когда гауптвахту отсижу.
Глаза у Татьяны округлились:
- Гауптвахту? За что?
- Да, за то, что я – счастливый часов не наблюдаю, - развел Володя руки. – Время моей свободы давно вышло.
При слове «счастливый» Татьяна вскинула глаза и пристально посмотрела на него – «неужели и правда» - но Володя, истолковав ее взгляд по-своему – «чего же ты медлишь» - торопливо попрощался и, помахав ей рукой, скрылся в темноте.
***
Отсутствие курсанта в училище во время вечерней поверки считалось серьезным дисциплинарным проступком и влекло за собой соответствующее наказание. Виновный, а в данном случае это был Владимир Белов, подвергался аресту и заключался на гауптвахту под стражу сроком до десяти суток.
«Десять суток без друзей, - рассуждал Володя, - еще можно в изоляции провести, но десять дней без скупых радостей внешнего мира, изнывая от тоски и безделья, ой как не просто». Оставалось только одно – читать, читать все подряд, что попадалось под руку.
А под руку на гауптвахте попадалась отнюдь не развлекательная литература, а скорее воспитательная: общевойсковой устав, труды идеологов марксизма-ленинизма, материалы съездов, постановления правительства, статьи первых руководителей страны. Добиться от наказуемого осмысления допущенной провинности – таковыми были задачи данного исправительного учреждения.
Но чтение до предела политизированной литературы не доставляло Володе никакого удовольствия и поначалу, часто теряя нить повествования, он отключался, погружаясь в глубокий непродолжительный сон. А ночью, отоспавшись за день, он безуспешно боролся с бессонницей, поневоле возвращаясь к скучному утомительному чтиву и прилагать немало усилий для того, чтобы постичь смысл прочитанного.
И так было до тех пор, пока однажды ему в голову ни пришла совершенно неожиданная и оригинальная мысль. «Не надо ломать себя, принуждая ум к бесполезной и неблагодарной работе, - подумал он, - а надо найти в этом занятии рациональное зерно и тем самым извлечь из него определенную пользу для себя». И Володя поставил себе цель – изучить историю КПСС. Для чего? На этот вопрос у него не было конкретного ответа, но то, что ответ будет непременно найден, пусть даже в не очень скором времени, он был уверен.
- Ну, как там наш осужденный? – поинтересовался у дежурного командир взвода, к которому на время учебы был приписан Володя Белов.
- Книжки читает, газеты. Конспекты пишет, - четко, как то и прописано в уставе, доложил тот старшему по званию.
- Самообразование – это всегда хорошо, - одобрил старшина род занятий провинившегося курсанта, - и время летит быстро и знания глубину набирают.
Комвзвода, подойдя к массивной двери камеры, за которой находился его подчиненный, посмотрел с интересом на арестованного Белова в глазок, специально устроенный для надзора за ее обитателями, и довольный увиденным медленно удалился по коридору.
***
Возвращение приятеля из «заточения» было встречено друзьями с радостью.
- Отлежался, отоспался, отъелся, - оглядывая друга со всех сторон, паясничал Сашка. – И за что только некоторым в такие привилегированные «санатории» путевки дают? – поглядывал он искоса на Миленького, приглашая его всклочиться в игру.
- Вестимо за что, за любовь, - правильно понял Николай сигналы товарища.
- Ах, за любовь? Значит, тех, у кого любовь – о них заботятся, - продолжал хороводить вокруг Володи Сашка, - а тех, у кого любви нет, их на стрельбища, на полигон – двадцать пять км туда и столько же обратно?!
- Вот и ищи потом справедливость, - подхватил Николай.
- Да, будет вам дурить, - разделяя радость друзей и обнимая их за плечи, в тон их шуточкам взмолился Володя. – Свобода, весна, дружба, как я по всему этому соскучился.
Впереди были экзамены, конец первого курса, а там и долгожданное лето – каникулы.
С Татьяной Володя встречался еще несколько раз, но их отношения не развивались и оставались какими и были с самого начала - приятельскими. Но и от таких Володя отказываться не хотел.
Проводя большую часть своей молодой жизни в изоляции от большого мира, лишенный многих радостей и удовольствий, которыми могли и широко пользовались его не надевшие военную форму сверстники, он воспринимал встречи с Татьяной, как маленькие праздники в непрерывной череде однообразных, расписанных по часам режимных будней. Ему и в голову не приходило, что Таня ожидает от их отношений чего-то большего, что она связывает с ним свои надежды и планы на будущее. Откуда он мог знать, что мама девушки Галина Ивановна, уча дочь уму-разуму и не одобряя ее отношений с «курсантиком», так она называла Володю, всякий раз, когда Таня возвращалась домой со свидания, с досадой выговаривала:
- Смотри, потратишь время на него, проходишь в девках, а потом тебя перезрелую никто и замуж не возьмет. Молод он еще твой Белов и для серьезных отношений не пригоден. Я жизнь прожила, и кое-что в ней, уж поверь мне, понимаю.
- Мама, - съеживаясь от жестокой справедливости ее слов, с укоризной в голосе обрывала она ее. Возражать что-либо матери в такие моменты по существу было абсолютно бесполезно. Закусив удила, она на всем скаку хлестала горькой правдой жизни ранимую, юную и не огрубевшую еще от жизненных невзгод душу дочери.
- Пока учишься, пока кавалеры вокруг тебя вьются, выбирай жениха и оставь, забудь Белова. Он – не твоя судьба, чужая.
- Да, люблю я его, - защищалась как могла и, чуть ни плача, Татьяна.
- Люблю, - напор матери ослабевал, - толку-то от этой любви. Слезы одни.
Она обхватывала худенькие плечи дочери своими большими теплыми руками и с силой прижимала ее к своей пышной груди, будто тем самым могла оградить свое единственное и любимое дитя от ошибок, которые поджидают ее впереди. Таня чувствовала, понимала всю правоту матери, но не могла, да и не хотела расставаться с любимым. «Пусть так, - решила она, - чему быть- того не миновать».
А в начале лета, успешно окончив первый курс, Володя, откликнувшись на приглашение друга, поехал к Валерке Каховскому посмотреть Москву.
***
Валерий встретил его на вокзале.
- И это все твои вещи? – обнимая друга за плечи и принимая из его рук небольшую дорожную сумку, удивился он.
- Да, много ли мне надо? Весь мой гардероб на мне, - имея в виду форму курсанта, заулыбался Володя. – В сумке так, всякие мелочи.
До общежития, где проживал его школьный друг, ребята добирались на метро, и по тому, как ловко Валерка ориентировался во всех переходах и подъемах, как умело лавировал в плотном потоке движущихся по длинной подземной галерее людей, он понял, что тот действительно стал москвичом.
- Вот значит, какая она Москва, - выбравшись из подземки на свет, вынес свое заключение Володя, имея в виду толчею и суету столичного метро.
- Да, ты Москвы еще и не видел, - неправильно истолковав высказывание друга, громко, во всю силу легких рассмеялся Валерка. – Москву я тебе покажу, а пока давай до общаги доберемся, - и он направился к трамвайной остановке.
Комната в общежитии, где устроился Валерка, полностью соответствовала сделанному им описанию: стол, шкаф, четыре кровати и столько же стульев. Жильцов на данный момент в комнате не было.
- Разъехались все на каникулы, - пояснил он, аккуратно поставив Володину сумку на краешек одной из кроватей. – Располагайся, - добавил он.
Все удобства и туалет, и умывальник оказались в конце длинного, как чулок, коридора, стены которого были выкрашены темно-зеленой масляной краской и на их фоне двери, выкрашенные в коричневый цвет и расположенные по всей длине «чулка» на равном друг от друга расстоянии, казались аккуратными заплатками.
- Не коридор, а какой-то заштопанный чулок, - не удержался Володя от внезапно пришедшего на ум сравнения.
- Мы привыкли. Не замечаем, - без тени удивления отреагировал на его слова Валерка.
Володя умылся, побрился, уложил расческой волосы, оглядел себя в зеркало… Остался доволен. Когда вернулись в комнату, то друг с трудом преодолев смущение, признался:
- Тут такое дело, словом, извини, ни выпить, ни закусить…. Кризис наличности.
- Понятно, - Володя аккуратно сложил бритвенные принадлежности в сумку, взял ее в руки и с намерением убрать с глаз подальше отворил дверку шкафа. И в следующую минуту буквально остолбенел. Все полки внутри этого самого шкафа сверху до низу были заполнены пустыми бутылками из-под спиртного. Одних только этикеток хватило бы на целую библиотеку. Читай – не хочу!
- А это что? – от растерянности Володя задал глупый вопрос. Но Валерка отнесся к нему более, чем серьезно.
- Резерв, - ограничился он пояснением в одно слово и закрыл шкаф.
На какое-то время между друзьями установилась немая сцена. И тут дверь в комнату немного приоткрылась и в образовавшуюся щель протиснулась голова:
- Привет, - обращаясь к Валерке, сказала голова, - выйди.
И тот, сделав в сторону Володи неопределенный жест рукой, удалился.
Но вернулся он почти сразу, через минуту. Достал со шкафа большие вместительные авоськи, бросил их на пол под ноги Володи и приказал:
- Накладывай!
Наполнив сумки под самые завязки пустой тарой, Валерка подал две из них Володе, а две другие, те, что побольше, взял сам и отдал новый приказ:
- Следу за мной, пехота!
Сдав «резерв» в пункт приема стеклотары и получив на руки живые купюры, Валерка заметно приободрился.
- Гуляем? – посмотрел он на друга и, не дожидаясь реакции с его стороны, ответил сам себе: - Гуляем!
***
Прогулка друзей по городу изрядно затянулась. Можно было подумать, что Валерка во что бы то ни стало решил показать другу всю Москву за один заход. Однако Володя, привыкший к долгим и изнуряющим физическим нагрузкам, стойко переносил не сосем обычный маршрут – бросок по широким и все-таки тесным из-за большой плотности гостей и жителей города улочкам Москвы.
Они побывали на Красной площади, где Валерка, не скрывая гордости за город, который уже не был ему чужим, показал Володе новый, открытый накануне празднования Дня Победы мемориал – могилу Неизвестного солдата, где они, молча, склонив головы, постояли у Вечного огня. Не преминул друг похвастаться и таким воплощенным в бетон и металл чудом инженерной мысли, как Останкинская телебашня, сданной в эксплуатацию не далее, как осенью 1967 года. Башня не только символизировала собой прорыв в области связи и телекоммуникаций, но и положила начало регулярным передачам на советском телевидении в цветном изображении. Но что более всего счел Валерка необходимым показать другу, так это экспозиции Центрального музея Вооруженных Сил СССР, где для посетителей были организованы выставки не только современных образцов оружия, но и тех, которыми пользовались еще наши пращуры. Наконец, измотав себя до полного изнеможения, друзья зашли в пельменную перекусить.
Закидывая в рот очередной горячий пельмень, Валерка, наскоро пережевывая его и с лукавством поглядывая на приятеля, спросил:
- Ну, как Москва, впечатляет?
Володя не стал лукавить и просто ответил:
- Впечатляет! Еще как!
- То-то, - удовлетворенно хмыкнул друг и вдруг, будто прошлогодний разговор между ними никогда и не кончался, задал провокационный вопрос:
- Не жалеешь, что со мной не поехал?
Вопрос при всей его очевидной простоте не имел однозначного ответа. Володя доел свою порцию пельменей, аккуратно положил в пустую тарелку, повидавшую виды алюминиевую вилку, вытер губы салфеткой и только после этого, выпрямив спину и посмотрев в глаза товарищу, признался:
- Всяко бывало, но сейчас не жалею.
- Ну, и ладно, - вставая из-за стола, не стал Валерка лезь к нему в душу.
Они вышли из пропахшей столовым уксусом пельменной на улицу, купили по мороженому – эскимо на палочке, напоминающий по внешнему виду черный и гладкий початок камыша, и направились в сторону общежития.
Вечер только начинался. Но в некоторых окнах общежития уже горел свет.
***
- Глянь-ка, какая хорошенькая, - легонько толкнув Володю в бок и указывая ему глазами на девушку, одиноко сидящую на скамейке, установленную около входа в студенческое общежитие.
- Присядем, - в полголоса произнес Валерка.
И, не дожидаясь согласия товарища, он уселся почти вплотную к незнакомке. Володе ничего не оставалось делать, как только последовать его примеру, хотя он вовсе не одобрял его бесцеремонности.
- Что читаем? – заметив в ее руках книгу, поинтересовался Валерка.
К Володиному удивлению девушка никак не отреагировала на наглое Валеркино приставание, а просто ответила: - Математику.
- И не скучно? – не унимался Валерка.
- Если честно, то скучно, но я не читаю, а учу, - простодушно разоткровенничалась она.
- А зачем таким хорошеньким девушкам учить математику? – продолжал гнуть свое Каховский.
Девушка засмущалась, и Володя поспешил ей на помощь.
- Мой друг немного устал, сейчас он встанет и пойдет отдыхать.
Он решительно поднялся со скамейки и потянул приятеля за собой.
- Да, нет, ничего, - успокоилась девушка, приняв объяснения Володи за извинения. – Я абитуриентка, приехала поступать, через два дня экзамен по математике. Вот и учу. А вы – студенты?
- Мой друг – да, он студент, теперь уже второго курса, а я – курсант, приехал из Баку его повидать, да на Москву посмотреть.
- Посмотрели? – догадливо поинтересовалась она.
Заметив, что отношения между другом и девушкой теплеют, Валерка грузно поднялся со скамьи и шутовски раскланялся:
- Прошу прощения, - поклонился он сразу им обоим, потом посерьезнел и, уже обращаясь к Володе, добавил:
- Устал я что-то м вправду. Пойду.
Он посмотрел на абитуриентку и обратился лично к ней:
- Ну, до свиданья, не знаю, как вас милая девушка зовут.
- Света.
- А меня Валера. Это на всякий случай.
И он, перешагнув сразу две ступеньки низкого крыльца общежития, скрылся в открытом дверном проеме.
- Хороший у тебя друг, - похвалила Света Валерку.
Володя посмотрел на нее внимательно – может шутит, но нет, девушка была серьезна.
«Чудная какая-то», - мелькнула в его голове мысль.
Уходить не хотелось, но и говорить было не о чем. Выручила Света.
- Ты надолго в Москву? – спросила она ничего не значащую фразу.
- Нет, еще пару дней погощу - и в Минск, к родным на каникулы.
- Богатая у тебя география. А я вот в Москве, а Москвы не видела, - она невесело улыбнулась.
- Давай покажу, - неожиданно для себя самого выпалил он.
- Давай, - живо согласилась Света. – Только зовут-то тебя как? – вдруг спохватилась она.
- Зовут Володя, фамилия Белов, - представился он полным именем и протянул руку. – Будем знакомы.
Рука Светы оказалась маленькой и прохладной.
- Будем, - доверчиво посмотрела она на него и добавила: - Пойду я, уже поздно.
- Тогда завтра я тебя жду. Пойдем Москву смотреть.
- В двенадцать, - уточнила она.
В общежитие они зашли вместе, но Света свернула влево и затопала каблучками по коридору первого этажа, а Володя взбежал по ступенькам лестничного марша на второй.
***
-Договорились? – встретил его вопросом Валерка.
Он сидел за столом, установленном посреди комнаты и вертел ручку транзисторного радиоприемника. Из динамика доносились хрипы, шипение, треск и Валерка, не сдержав раздражения, ругнулся:
- Глушат, черти!
- Не понял, - признался Володя.
И тут, с трудом пробиваясь сквозь все посторонние звуки, из приемника послышались волнующие обрывки музыки. Это была песня и исполнялась она на английском языке. Но полностью послушать песню никак не удавалось, она все время обрывалась, то уходя в глубь шумов, то возвращаясь на поверхность.
«Битлз», - произнес Валерка незнакомое Володе слово.
- Опять не понял, - повторил он свое признание.
- Темнота, - вздохнул приятель и посмотрел на друга с осуждением. – Группа так называется – «Битлз». Не наша. Слышал, как поют? Во! – он сжал кулак и вытянул вверх большой палец.
- А черти тогда при чем? – уточнил Володя.
- Черти? Какие еще черти? – уставился на него Валерка.
Он был до такой степени поглощён услышанной мелодией, что никак не мог уяснить смысл Володиного вопроса.
- Ты сказал «глушат черти», - напомнил он другу.
- А-а-а, - сообразил наконец тот. – Да наши спецслужбы специально эту волну забивают, чтобы предотвратить тлетворное влияние Запада на молодое поколение страны.
- Откуда ты знаешь? – снова удивился Володя.
- Да, кто этого не знает? – возмутился Валерка. – Все знают, но делают вид, что не знают.
Он еще пару минут повертел ручку транзистора, но вместо «Битлз» услышал хриплый мужской голос, исполняющий под гитару с каким-то душевным надрывом скорее стихи, чем песню. Но Валерка вдруг весь преобразился и с гордостью произнес:
- Высоцкий.
Но это имя ни о чем Володе не говорило.
- Не слышал? - догадался товарищ. – В каждой подворотне Москвы его песни поют, а по радио только эту одну и крутят. Фильм «Вертикаль» смотрел?
- Нет, - покачал Володя головой.
- Оттуда эта песня. И слова в ней жизненные. «Если друг оказался вдруг и не друг и не враг, а так…»
Валерка, как умел, пропел куплет до конца. Слова Володе понравились, они ложились на душу, звали в горы испытать себя и там узнать, кто ты есть на самом деле.
- Сложно тут у вас все в Москве, - заключил он как-то невесело.
- Есть немного, - согласился друг. – Да, а с девчушкой-то, о чем договорились? – вдруг задал он вопрос, выключая свой радиоприемник.
- Пойду ей завтра Москву показывать.
- Ну-ну, - захохотал Валерка, - надеюсь не заблудитесь.
***
На другой день Володя ждал Свету, как и договаривались, на той же самой скамейке в небольшом скверике перед общежитием.
- Привет, - подошла она к нему не стой стороны, откуда он ее высматривал, - в институт ездила, расписание уточняла, - предупредила она Володин вопрос.
- Наши планы не изменились? – на всякий случай поинтересовался он.
- Нет. Нет. Все в порядке, - выразила Света свою заинтересованность.
Однако ничего толком из того, в какую сторону следовать и на каком транспорте, Володя не знал. Но, не желая разочаровывать девушку, он принял единственно верное решение – умолчать об этом. А между тем про себя подумал: «Будем ориентироваться на местности».
Но ориентироваться на местности ему особенно и не пришлось. Доехав на метро до Красной площади, они выстояли длинную очередь в Мавзолей, а потом долго бродили по булыжной мостовой площади, обмениваясь друг с другом своим небольшим житейским опытом.
- А у тебя девушка в Баку есть? – заглядывая ему в глаза, вдруг спросила Света.
«Зачем это ей?» - с недоумением подумал про себя Володя и немного задержался с ответом.
- Значит есть.
- Значит – не значит, какое это имеет значение?
Володя не мог понять, что это он так раскипятился, вдруг вспомнив о Татьяне. Кто она ему? Да, они встречаются! Вместе проводят время. Да, Татьяна не чужой ему человек! Но насколько не чужой? Ответа на этот вопрос у него не было. Хотя ответ был, но, отвечая на него честно, он всякий раз испытывал острое чувство досады на себя самого, потому что всякий раз был уличен в эгоизме и безответственности. С одной стороны, он мог в любую минуту развеять все заблуждения Татьяны относительно его истинных чувств к ней, но с другой, он не хотел этого делать, не хотел лишиться тех маленьких скромных радостей в своей жизни, которыми его одаривала Татьяна. Но разве все это возможно объяснить Светлане? Да, и нужно ли?
- А в Баку красиво? – после короткой заминки возобновила расспросы Света.
Володя почувствовал облегчение и вполне охотно ответил:
- Очень. Баку – это старый порт на берегу Каспийского моря. Он существует с начала мусульманской эры и до завоевания Баку русскими в начале восемнадцатого века. На его территории располагалось отдельное Хазарское ханство.
- Как интересно, - девушка с нескрываемым восхищением посмотрела на Володю. – Ты, наверное, хорошо историю знаешь?
- Да, с некоторых пор особенно хорошо знаю историю КПСС, - не без иронии ответил он.
Света, не вдаваясь в причину подобной насмешливости приятеля над самим собой, попыталась уточнить:
- Тогда почему ты учишься в военном училище, а не на историческом факультете университета?
- Это очень долгая история, но если вспомнить самое ее начало, то я мечтал стать не историком, не военным, а журналистом.
- Почему же не стал? – оставаясь в плену логических умозаключений, продолжила Света.
- Как-нибудь потом расскажу, ладно7 – пообещал ей Володя и, заметив впереди тележку под большим пестрым зонтом, в тени которого дородная продавщица торговала газировкой, взял Свету за руку и, потянув за собой, спросил:
- Ты как любишь, с сиропом или без?
Света, не отнимая руки, послушно последовала за ним:
- Я люблю с сиропом, - уже возле лотка определилась она с выбором.
- Два стакана, один с сиропом, - протягивая продавщице мелочь, попросил он.
- Без сиропа одна копейка, с сиропом – четыре, - разморенная на солнце продавщица, лениво насчитав необходимую сумму, поставила под стеклянную колбу, похожую на морковку, два пустых стакана. Открыв внизу колбы, установленной на штатив, краник, влила в один стакан сироп, а потом, нажав своей пухлой ручкой на рычажок сифона, наполнила поочередно газированной водой оба стакана.
Вода была прохладной, и Володя выпил ее залпом. Света, растягивая удовольствие, пила вкусный напиток маленькими глотками. Вернув пустые стаканы продавщице, они одновременно посмотрели друг на друга.
- Мне пора возвращаться, - с сожалением произнесла девушка, - завтра экзамен.
- Математика? – уточнил Володя.
- Угу! – кивнула она.
- Ну, что ж. Пора так пора.
Взявшись за руки, они неторопливо направились в сторону метро.
Расставаться не хотелось. Володя было предложил Светлане немного посидеть на знакомой скамейке возле общежития, но она приняла решение:
- Пойду. Надо кое-что повторить.
- Тогда до завтра? – с надеждой в голосе спросил Володя.
- После экзамена, - уже взбегая по ступенькам крыльца и исчезая в дверном проеме, отозвалась девушка.
Володя остался на скамейке один. Стоял теплый и тихий летний вечер. Наблюдая за мерцанием звезд в вышине, он вдруг загадочно улыбнулся:
- Подмигивают. Мне что ли?
Потом легко поднялся и быстрым шагом направился в сторону общежития.