Когда-то философ Николай Фёдоров писал, что семья распадается, если взрослеющим детям жизнь семейная кажется слишком узкой и они, как и мы в молодости, жаждут жизни вне дома в интересном для себя коллективе, другие стремятся в общество полагая, что родительские требования к ним выше долга, который они обязаны исполнять просто как граждане своей страны. А третьи полагают, что забытые отцы и матери — жертвы ради науки, искусства или общественных интересов. Им кажется, что "человек" и особенно "человек–творец" должен быть выше семьи и это требуют снизить внимание к родителям, к супругам, к детям.
Возможно ли большее заблуждение? Взаимный долг детей и родителей, как и всё в этом мире, меняется, поэтому он не должен иметь пределов и границ и всё развитие человечества только подтверждает это, но уже на социально-экономическом уровне.
Сыновний и родительский долг – это участие во всеобщем и для каждого близком деле семейного долга, который должен всех связывать взаимным притяжением не только на инстинктивном уровне. Только бездушное индивидуальное гражданство держится на взаимной скрытности. Внутрисемейная вражда и открытая война на социально-экономическом уровне стали у многих болезнью хронической и тем вернее убивающей духовные связи детей и родителей, братьев и сестёр. Сегодня во многих случаях "общественное" не исключает партийной злобы, когда часто нет общего даже для семейной дружбы, где общими должны быть интересы общности семьи и самого общества, но социально-экономические законы капиталистического индивидуализма уничтожают эту общность.
Сегодня часто одушевляемые почти естественной, родственной любовью сынов и дочерей к наукам или искусствам их труд может стать животворным, обращая орудия истребления в орудия для созидания и формирования счастливой жизни для каждого, а одушевляемые родственной любовью наука и искусство перестают быть отвлеченными, бездушными и больше не должны служить зверским и скотским инстинктам.
Для родителей забывающих материнский и отцовский долг, постоянное их участие во внесемейном деле — в науке, искусстве в промышленности — не обеспечивает детям нормального детства, они лишены родительского участия в воспитании, а в семьях, где дети лишены родительской ласки и внимания, часто не улучшается материальный быт, а сама семья калечится нравственно. Именно поэтому должны торжествовать гуманизм, равноправие и социальная справедливость, но для этого у родителей должны быть нормальные социально-бытовые условия и время свободное от общественных забот. А значит в обществе с правом на труд для каждого законом должно гарантироваться право на жизнь достойную количества и квалификации общественно необходимого труда! Чтобы у любого человека добросовестно трудящегося на благо общества было право не только на труд, но и право жить достойно количества и квалификации честно и справедливо нормированного труда по сложности, трудоёмкости и опасности для здоровья людей! А значит у человека должно быть и право, и обязанность быть в своей семье полноправным и полноценным её членом, а не только иметь индивидуальное буржуазное право жить на свою зарплату пропорционально труду на дивиденды с какого-либо капитала без каких-либо законных обязательств перед членами своей семьи.
Сегодня семью, как ячейку общества, принято считать естественным воплощением наших природных инстинктов. На деле же, при рассуждениях о традиционных ценностях часто не берут во внимание долгую история брачных отношений — с полигамией и многоженством (реже — многомужеством), браки по расчету (а еще точнее — по воле родителей) и полным бесправием женщины и другими прелестями древнего семейного уклада.
Супружескую любовь в виде совокупности таких человеческих чувств, как уважение, влечение и привязанность оказалась центральным элементом семейных отношений не так уж давно. Чего стоит высказывание Монтеня: «Удачный брак, если он вообще существует, отвергает любовь и все ей сопутствующее; он старается возместить её дружбой и взаимопониманием».
Сейчас браки по расчету существуют, но часто оцениваются с презрением, а семью превозносят как союз двух любящих людей. В эпоху Монтеня брак считался надежным в той мере, в какой исключал любовь.
Привычную форму брак приобрёл только в прошлом веке. Нуклеарная семья, когда гетеросексуальная пара с одним или двумя детьми — феномен XX столетия. Гетеросексуальные отношения всегда выстраивались вокруг социальных институтов, связанных с деторождением для продолжения рода и для передачи наследства. Как часть социального порядка брак был основан скорее на рациональном расчёте, исключая такой анархический по своей природе элемент, как любовь. Основная цель семьи в такой ситуации — поддержание социального порядка и демографической политики государства, а автономия чувств идёт вразрез с интересами такого порядка.
В негосударственных обществах древности люди жили в сложных родоплеменных структурах, далёких от всем привычной моногамной семьи, что можно наблюдать и сегодня в некоторых племенных социальных образованиях. Парные отношения по любви долго не были нормой, а нормы брака всегда различались между разными культурами жизни разных народов.
Многоженство встречалось в Древнем Египте, Месопотамии, Иране и Индии, а в мусульманской культуре сохраняется и по сей день. Полиандрия — то есть многомужество — хоть и значительно реже, но все же имела место. Например, в индуистских и буддистских общинах в Гималаях несколько братьев традиционно женились на одной невесте. Обычай служил чисто практическим целям: он позволял братьям сохранить унаследованную землю, а не дробить её между всеми родственниками на крошечные части. Традиция просуществовала вплоть до XX века и сошла на нет только, когда экономика позволила от неё- отказаться.
В Ветхом Завете не единожды встречаются упоминания этого явления. По преданию у царя Соломона было 700 жён и ещё 300 наложниц. Послужной список царя Давида получился не столь внушительным, он включает 18 женщин разного статуса — жён и наложниц. Исключением не стали и праотцы еврейского народа Авраам и Иаков — оба они были многоженцами. В Библии прописан и принцип левирата — он делает многоженство обязательным для тех, чей брат оставил вдову без наследника.
В Древней Греции многоженство считалось недостойным варварским обычаем, но «поход налево» оставался абсолютно нормальной практикой. Законный брак служил сугубо продолжению рода для нужд наследования.
Одновременно открыто существовала культура блудниц-гетер. Она не была простым аналогом проституции. Жены не имели права голоса и во всем подчинялись мужу. Статус же гетеры давал женщине независимость и своё право в «паблисити».
Гомосексуальность для греков была нормой, если не сказать институциональной практикой в их частых и долгих воинских походах при их воинственности . Она носила и некий педагогический характер: эротические отношения зрелого воина были допустимы только с юношей, зачастую с его учеником. Бисексуальность некоторое время была нормой и в Риме.
Ужесточение семейного кодекса приходит на смену сексуального удовлетворения уже в эпоху Средневековья. Деторождение в это время вдруг оказалось в центре сексуальной политики церкви. Cемейные отношения целиком и полностью подчиняются демографическим запросам. Аборты стали приравниваться к убийству, а прерванный половой акт оказался страшным грехом. Этот запрет восходит ещё к библейскому эпизоду, связанному с Онаном. Обычно его интерпретируют как недопустимость мастурбации, хотя речь здесь идёт, на самом деле, об отказе исполнить обычай левирата.
«И сказал Иуда Онану: войди к жене брата твоего, женись на ней, как деверь, и восстанови семя брату твоему. Онан знал, что семя будет не ему, и потому, когда входил к жене брата своего, изливал [семя] на землю, чтобы не дать семени брату своему. Зло было пред очами Господа то, что он делал; и Он умертвил его». (Ветхий Завет : Бытие : Глава 38.)
Что это может означать я не берусь комментировать, но отношения начинают строиться вокруг акта деторождения, сексуальное удовлетворение становится случайным бонусом, а то и совсем исключается из отношений в семье.
Определённый тип государства и города появляется в Средневековье. Живое человеческое тело, по мнению медиевиста Жака Ле Гоффа, становится центральной метафорой его социальных институтов. Оно же, как описывал Мишель Фуко, «подчиняется отношениям власти», и его вписывают в политический реестр для контроля в государственных целях общества.
Этот контроль — не только для контроля и наказания, но и «инвестиции» в жизнь общества и для увеличения рождаемости для рекрутских целей государства. Места для любви в этой схеме немного, а семья в ней служит чисто утилитарным целям. Зачатие считалось единственной целью секса. Даже в рамках законного брака «слишком пылкая любовь к жене» оставалась «прелюбодеянием», как утверждали церковники в эпоху средневековья.
Узы брака должны были стать стоп-сигналом для сексуальных потребностей прежде всего женщины. То, что негласно позволялось мужчинам, для женщины лежало в зоне табу, прежде всего, из-за её репродуктивной функции. Только в ХХ веке внимание смещается с рождения детей на сексуальные отношения внутри пары.
К тому же долгое время брак оставался скорее дипломатическим решением: его заключали, чтобы установить связи, выгодные для семей жениха и невесты. Заключить перемирие или стратегический союз, поправить дела поиздержавшегося рода или завладеть новым имуществом. Мезальянсы не были допустимы, а с мнением брачующихся — особенно невесты — мало кто считался. Если мужчина мог жениться по любви, то женщина оказывалась в куда более уязвимом положении: и юридически, и материально она зависела сначала от отца, а затем от мужа.
Например, даже в такой свободной стране, как Северо-Американские Соединённые Штаты американки не могли владеть собственностью до середины XIX века: даже трудовые доходы работающей женщины могли целиком принадлежать только её мужу!
После средневековья акт «передачи» девушки из отцовского дома в мужнин мало чем отличался от культуры обмена женщинами в первобытных племенах. Как заметил антрополог Клод Леви-Стросс, брак стал выступать способом установить дипломатические связи между ними. Женщина в этой схеме была фигурой обмена. Любовь начала проникать в брак с конца XVIII века. Англия сделала поворот в сторону супружеской любви в эпоху королевы Виктории.
Впрочем, брак по любви ещё долгое время оставался в статусе work-in-progress: даже не находя «свою половинку», женщина была вынуждена выйти замуж. К тому её подталкивало общественное мнение и отсутствие равных с мужчиной прав: она неминуемо нуждалась в покровительстве, по крайней мере до тех пор, как женщины не обрели свой голос в движении суфражизма.
Привычная всем модель: мужчина-добытчик, женщина-домохозяйка и несколько детишек — это и есть нуклеарная семья, которую обычно называли традиционной. Но семья, как и любой социальный институт, не замирает во времени и пространстве — скорее, наоборот, она изменяется вместе с обществом и зависит, прежде всего, от экономики. Нуклеарная модель стала порождением индустриальной эпохи. Для эпохи доиндустриальной были характерны большие семьи: люди жили на земле, а для её обработки требовалось много рук. Индустриальный переход со всеми вытекающими последствиями — это развитие городов с заводами и фабриками, а они требовали от людей большей мобильности. Постепенно люди перебираются в город, где их ждёт ускоренный ритм жизни, фордовский конвейер и «малогабаритки» вместо родных гектаров земли. Неминуемо меняется и структура семьи: молодые пары отделяются от родителей и ограничиваются несколькими детьми, разные поколения перестают жить вместе, семья становится меньше.
За идиллическим фасадом 50-х годов скрывалась непривлекательная изнанка «синдрома домохозяйки» — депрессии и нервные срывы женщин, буквально запертых в четырёх стенах жилья, были повсеместными.
Впрочем, пытаться вернуться к этой модели можно примерно с тем же успехом, как уговаривать пересесть с автомобиля на конного извозчика. То есть можно сколько угодно говорить об экологичности этого способа передвижения, но прогресс остановить невозможно, как и повернуть время вспять. Хотя на Кубе конная тяга до сих пор приветствуется…
Но и это ещё не значит, что по семье пора петь панихиду: индустриальная эпоха не искоренила большие семьи, но они перестали быть повсеместной нормой. Эпоха с приставкой «пост» породила огромное пространство выборов: нуклеарная модель может быть лишь одним из них, но она не универсальна. Чтобы вернуть ей доминирующую роль, пришлось бы заморозить развитие человечества. Семья нуклеарного типа была идеальным решением для массового и централизованного капиталистического индустриального общества, но что будет в будущем социально справедливом обществе?
По мере распада традиционного уклада общество все больше атомизируется. Там, где есть индивидуальность и свобода передвижения, появляется и разнообразие, поэтому единая для всех норма утрачивает свою силу.
Семья перестаёт быть экономической ячейкой общества. Если ещё полстолетия назад она была насущной необходимостью, когда французские женщины получили право работать без разрешения мужа только в 1965 году, да и ведение быта в одиночку было затруднительным до изобретения мультиварки и стиральной машины, то сейчас практическая компонента брака для решения экономических проблем для женщины отпадает и люди могут жить без семьи! Со второй половины ХХ века семья перестаёт быть детоцентричной и фокус внимания смещается с детей на сексуальные взаимоотношения между партнерами.
Но бейби-бум послевоенных 50-х годов породил безусловную ценность ребёнка: даже испытав серьёзный кризис отношений, родители не разводились ради детей, ради них же могли отказаться от карьеры. Студенческие бунты 1968-го и сексуальная революция, эпоха эклектики и распада старого социального порядка — это не только кризис буржуазной семьи, но и кризис буржуазного миропорядка! Индивидуализация означает, что человек уже не хочет жертвовать собой (карьерой, успехом и даже сиюминутным удовольствием) ради потребностей буржуазного государства.
По мнению психолога Дэвида Элкинда, семья становится взрослоцентричной: родители готовы переехать в другой город ради карьеры и благополучия, пусть даже для детей это — не самая комфортная ситуация, а могут и просто развестись — воспитать ребёнка в одиночку становится экономически возможным. К тому же развитие контрацепции породило и культуру чайлдфри. Решение связать жизнь браком становится все более свободным выбором и люди могут оставаться свободными от брака или находить других партнёров совершенно открыто. Обратной стороной медали становится только тирания выбора: бесконечная тревога о правильности решений в изменении своей судьбы.
Романтическая жизнь многих людей в XXI веке это по большей части серийная моногамия в периодической смене сексуальных партнёров вместо одного брака на всю жизнь. Сталкиваясь с бесконечным выбором от сортов сыра и колбасы на полках универмагов до эмоциональных привязанностей — мы старательно пытаемся найти лучшее.
Психоаналитики отмечают неспособность современных людей к длительным супружеским отношениям. Кажется, в атомизированном мире защитные механизмы невротиков и страх перед близостью перешли на всё общество в целом. Какие перемены к этому привели, а главное — что за этим стоит?
«Культура окончательно превратилась в нарциссическую, куда менее озабоченную любовью и желанием, а более — поиском быстрого удовлетворения», как об этом пишет психоаналитик Рената Салецл. Или мы научились мыслить настолько рационально, что способны отвергнуть религиозный миф, чтобы расстаться с «единственным и неповторимым»? Но факт остаётся фактом — романтические отношения меняют свой формат, а люди все меньше спешат скрепить себя узами брака, ибо законы общества во многих социально развитых странах уже позволяют многим людям не стремиться владеть каким-либо имуществом для стабильности своей жизни, ибо имея работу в этих странах, можно иметь и всё необходимое для относительно счастливой жизни в будущем! В этих странах вопрос людей «что будет со мной в старости» уже давно перестаёт их волновать!
Традиционно взросление всегда было отмечено пониманием главных социальных ролей: хорошего работника, супруга и родителя, но сегодня молодёжь тратит намного больше времени на учёбу, поиски себя и выбор партнёра. Это реакция на новую реальность: перед ними слишком много способов проживать жизнь, чтобы к тридцати годам наверняка знать её подходящий вариант.
Сегодня у многих есть возможность в одночасье сменить работу или место жительства (вплоть до другой страны), а запрос на новые профессии рождается с такой скоростью, что, получая образование, мы не знаем, будет ли оно актуально к моменту выдачи диплома. Человек испытывает неуверенность, а вслед за этим — откладывает важные решения. К тому же меняется и тип социализации: она все больше уходит в интернет. Виртуальные знакомства не просто подменяют реальные: исследователи замечают, что в интернете снижается и способность к эмпатии. Человек больше погружается в себя, нежели выстраивает зрелые эмоциональные контакты.
Но возродить брак образца 50-х значило бы «насильственно вернуть женщину на кухню», а «запретить противозачаточные средства и исследования по половой биологии, которые способствуют независимости женщин и внебрачному сексу, даёт возможность ослабить связи семьи», как с иронией отметил социолог Элвин Тоффлер.
Для этого необходимо снизить уровень экономического развития, чтобы люди просто не смогли выживать поодиночке, но это слишком похоже на выдержку из антиутопии, чтобы быть правдой, хотя для России это вполне реально. Впрочем, именно так действует логика консервативного мышления во многих буржуазных странах с консервативным правительством. Мобилизация пролайферов, «закон о пропаганде нетрадиционных семейных отношений» и проникшая в школы консервативная риторика о многодетных семьях — попытка государства отбросить общество к точке, которую оно уже прошло.
Выступая за модернизацию жизни низов, то есть за стремление изменить жизнь общества против его воли, государство обречено на деградацию. Чем больше государство «настаивает» на официальных браках, тем чаще люди не заключают их вообще.
По мере того, как семья отдавала свои функции другим институтам: образование — детским садам и школе, заботу о здоровье — больницам и поликлиникам, утилитарное значение семьи уступало место любовным отношениям в семье. Конечно, любовь — весьма хрупкая основа для семьи, но сейчас она, пожалуй, единственное оправдание союза двух людей.
Там, где есть любовь и государство обеспечивает гражданам с правом на общественно необходимый труд право на нормальные социально-бытовые условия жизни по труду, то ему там делать нечего — автономные, если не сказать, анархические отношения в семье, не вписываются в государственную нормативность. То ест государство может сколько угодно препятствовать гомосексуальным бракам, но оно никогда не запретит любить! Оно может предлагать материнский капитал, усиливать государственный репрессивный аппарат и наращивать патриархальную риторику, но заставить людей изменить свой личный вектор социального развития без серьёзной на то причины почти невозможно.
А вот в Финляндии, где вся жизнь народа построена на честности и добросовестности, где культура общения и социально-экономические взаимоотношения с городскими и общественными организациями часто связаны просто честным словом и добрым отношением друг к другу, все организованные в государство сельские и муниципальны общины связаны производственными отношениями между собой и целью является благополучного проживания всего населения страны!
«Поверь мне на слово» – совершенно лишняя для финна оговорка, именно так здесь и верят. Брак заключают без регистрации, по принципу «мы огласили себя мужем и женой», со всеми вытекающими юридическими последствиями для данного муниципального образования и этого вполне достаточно. Полную законную силу имеют все контракты выраженные в устной форме. А финны всерьёз относится ко всему обещанному на переговорах, пусть это и не закреплено на бумаге — предварительная договорённость и договоры о намерениях – настоящие «рабочие документы».
Но, пожалуй, самыми честными у финнов остаются личные отношения, мужчина и женщина хранят семью, только если им вместе хорошо. Юридическое оформление брака бессмысленно – дети, рожденные в браке или вне его, одинаково любимы финскими папами, а делить имущество при разводе пара будет тоже честно и по единому закону для всех – пополам.
Из соображений честности в Финляндии принято платить за себя: будь то ужин на двоих, или вечеринка в честь дня рождения. Нам кажется всё это очень странным и нелепым пригласить женщину в ресторан и поделить счёт, или позвать на именины, где гости оплатят за себя всё выпитое и съеденное. А финнам важно, что так исключается всякого рода «халява» в отношениях. Там никогда не услышишь — «Тебе нравится Олав? Нет, мне нравится его зарплата». Или: «Минна дура, но готовит много и хорошо, схожу в гости, хоть наемся досыта её деликатесов».
Взаимоотношения людей в Финляндии ценятся не за дары и пиры, не за связи и способность оплачивать счета, а исключительно за душевные братские качества. Дружба у финнов всегда очень честная и она никогда не строится на принципе: ты – мне, я – тебе.
Поэтому уже сегодня стоит ли рассуждать о том, что может заменить семью при разных социально-экономических законах человеческих взаимоотношений, если это дано природой? Что придёт на смену штампу в паспорте, что будет регулировать имущественные отношения семейных партнёров, или брак сохранит себя как символический жест — это будет зависеть только от законов общества и от разнообразия вариантов взаимоотношений двух любящих друг друга людей…
Можно предположить, что спустя время мы не найдем преобладающей модели семьи, а вместо этого — множество индивидуальных взаимоотношений, которые определяются укладом жизни в обществе и его законами. Уже сегодня известны гостевые браки и браки выходного дня как эффект ускоренного ритма жизни, индивидуализма и все большей экономической независимости от партнёра. Жить с партнёром своего или противоположного пола или даже отказ от романтических отношений — палитра выборов становится всё шире, как и само понимание семьи и брака. Важно отделить ненасильственные взаимоотношения от насильственных и суметь найти способ уберечь партнёров таких взаимоотношений от насилия! Борьба за гендерное равенство, новые ценности, появление границ чёткого личного пространства — все это меняет и характер отношений как сексуальных партнёров, так и семейных отношений.
Никто не говорит, что семья умрёт, скорее она изменится до неузнаваемости, когда в её эпицентре останется только честные и бескорыстные взаимоотношения ради счастливой жизни и продолжения рода! То, что долгое время отодвигалось на периферию в отношениях не только между государством и семьёй, но и между гражданами общества. Это будет продолжаться до тех пор, пока люди не перестанут быть скотами и станут все просто людьми, научатся мыслить мудро и рационально для своей счастливой жизни и для развития своей страны, а не будут бездушными биороботами, которые подчиняются только заложенной в них природной или компьютерной программе. А значит развитие семейных отношений в обществе будет зависеть от экономической, демографической и политической ситуации в обществе!
Есть и такое суждение.
Почему женщины и семьи некоторых западных стран не хотят иметь детей? Одна из причин — социализм, прекрасный идеал европейских интеллектуалов на протяжении нескольких поколений. «Если посулить каждому государственную пенсию, дети перестанут быть страховкой против старости, — полагает доктор Джон Уоллес из университета Джона Хопкинса. — Если женщина зарабатывает более чем достаточно, чтобы чувствовать себя экономически независимой, она не станет во что бы то ни стало искать себе мужа. А если можно заниматься сексом просто так, не имея в виду зачатия, — сегодня это верно как для католической Италии, так и для светской Британии, — зачем выходить замуж или жениться?» Освобождая мужей, жен и детей от семейных обязанностей, европейские социалисты устранили общественную потребность в семье. Как следствие, институт семьи начал отмирать, а по этой причине начала вымирать и Европа…
/Патрик Бьюкенен. Смерть Запада./
От дикости к космолитии -
http://proza.ru/2014/11/11/1790
<<Нетрадиционный брак: Симона де Бовуар - Жан-Поль Сартр.
В 1933 году Симона де Бовуар навещает Жан-Поля Сартра, работающего в то время в Берлине и «… остаётся с ним навсегда, почти на 50 лет, вплоть до его смерти в 1980 году. Их семейная жизнь мало походила на обычный брак и вызывала массу толков, пересудов, подражательств. Брак был гражданским, свободным. Принципиально. Потому что понятия свободы воли, свободы выбора, автономии, самоосуществления личности и её подлинного существования стали основополагающими не только в оригинальной философской доктрине - доктрине атеистического, или гуманистического, экзистенциализма, - которую они разрабатывали совместно, но и в их личной жизни.
Оба исходили из реалий XX века с его социальными катастрофами - революциями, мировыми войнами, фашизмом всех видов и оттенков, - и оба считали, что эти реалии нельзя оценить иначе, как «мир абсурда», где нет ни Смысла, ни Бога. Содержанием его способен наполнить только сам человек. Он и его существование - единственная подлинность бытия. И в человеческой природе, как и в человеческом существовании, нет ничего заведомо заданного, предопределенного - нет никакой «сущности». «Существование предшествует сущности» - таков главный тезис в доктрине Сартра и Симоны де Бовуар. Сущность человека складывается из его поступков, она - результат всех совершённых им в жизни выборов, его способности к реализации своего «проекта» - им же предустановленных целей и средств, к «трансценденции» - конструированию целей и смыслов. А побудители его поступков - воля, стремление к свободе. Эти побудители сильнее всех законов, нравственных правил и предрассудков. Они же должны определять семейный уклад, отношения в любви.
Сартр так объяснял суть своего понимания любви и брака: «Я вас люблю, потому что я по своей свободной воле связал себя обязательством любить вас и не хочу изменять своему слову; я вас люблю ради верности самому себе... Свобода приходит к существованию внутри этой данности. Наша объективная сущность предполагает существование другого. И наоборот, именно свобода другого служит обоснованием нашей сущности». Свобода, автономия, равенство в самоосуществлении - принципы союза, связавшего Жан-Поля Сартра и Симону де Бовуар. Не самые легкие и не общепринятые. Но Сартру и Симоне удалось перевести их в житейские привычки. Они цементировали их брак прочнее официальных бумаг, прочнее общего дома. Его, кстати, и не было. Симона де Бовуар не могла себе позволить жить жизнью хозяйки дома, у неё была любимая профессия, не оставлявшая времени для домашних хлопот. Жили отдельными домами, встречались в назначенное время для обеда, отдыха, приёма друзей, вместе путешествовали и проводили отпуск. Полнотой и насыщенностью взаимоотношений объясняли своё нежелание иметь детей. Брак держался на общих интересах, общем деле, общей культуре, взаимном доверии и уважении.
Время от времени в жизни того или другого возникал кто-то третий, приходило новое увлечение. В этом открыто признавались, иногда даже расставались. Но верность когда-то сделанному выбору побеждала и эти разрывы. В конечном счете их идейно обоснованный брак оказался счастливым. Оба нашли в нем то, что искали. Симона де Бовуар стала для Сартра музой и сподвижницей. Он признавался, что встретил в ней женщину, равную себе по сути. Она спасла его от небрежения к другому полу, которое поначалу сидело и в нём, избавила от нелепой мужской гордыни, что на поверку оборачивается сломанной жизнью. С Симоной он понял ценность и полноту равноправных отношений между мужчиной и женщиной. Для Симоны де Бовуар Сартр оказался идеальным спутником. Он не только не связал её по рукам и ногам путами быта, не подавил интеллектом гения, но помог освободиться от одиночества, от которого она так страдала в юности, помог поверить в себя и творчески состояться.
Ну и, наконец, «привилегия» брака с Сартром подвела её к сюжету книги «Второй пол». Собственная семейная жизнь стала для неё чем-то вроде Зазеркалья - чудесного, но опрокинутого, обратного отражения заурядных супружеских будней. Она позволила Симоне полнее осознать всю чудовищную несправедливость обычной женской судьбы - этого «вязкого существования», в котором нет ни свободы, ни самоосуществления». Айвазова С., Симона де Бовуар: этика подлинного существования – предисловие к книге: Симона де Бовуар,>>
Второй пол, Том 1 и 2, М., «Прогресс»; СПб «Алетейя», 1997 г., с. 6-7.
Источник: https://vikent.ru/enc/4725/