- Человек… существо разумное, прямоходячее, живое. Предел человечества, - прочел Арнольд заглавие некой потертой, но отнюдь не старой газетенки вслух и поднял глаза. – Что ты об этом думаешь, Рич?
- Я думаю? – прокряхтел тот, пряча лицо в клубах дыма из-под старой трубки. – Ты спрашиваешь моего мнения, или о том, как есть на самом деле? – старик качнулся в кресле качалке и на мгновение его лицо озарил свет лампы, что была на столе. – Я думаю, что тот, кто написал эту газетенку – обыкновенный идиот. А ты что об этом думаешь, Арни? – улыбнулся он и снова исчез в дыму.
- Ты не ответил на вой вопрос... - парировал Феербах. – Хотя, признаться, меня забавляет слово «предел».
- А что с ним не так? – влезла в их разговор спина некого высокого мужчины (Дюккербек Ла-эда), что стоял к ним спиной и пристально рассматривал вереницы разноцветных книг на гигантской полке. – Как по мне, оно вполне себе подходит. Или ты хочешь сказать, Арни, что у человечества нету «предела»?
Феербах задумался:
- Ну, наверное, все дело в том, что автор подразумевал под этим словом. Мне думается, в первую очередь нам нужно понять, что он имел в виду. Ведь содержание не всегда должно соответствовать форме.
- И что же он тогда имел в виду? – поинтересовалась спина. – Какую-то очередную метафизическую ахинею? Как вообще зовут этого автора? Кто он?
- Он… - Арнольд принялся искать имя автора статьи. – Поэт, писатель, публицист… Гватьяго Сниз его имя.
- Впервые слышу, - прокомментировал Эванс, снова напустив под себя дыму.
- Здесь написано, что он очень известный в своих кругах и не только... О, даже некогда публиковал свои статьи в одном из примечательнейших журналов Европы – «Вестнике Запада».
- Та макулатура, которую Ланс использует ради усовершенствования своих способностей в оригами? – осведомилась спина Дюккербека и тотчас ощутила, как в нее бросили кусок скомканной бумаги. – Прости меня, дружище, - извинился тогда он, оборачиваясь к человеку, что лежал на широкой белой кровати и смотрел старенький допотопный телевизор. Немой демонстративно приложил палец к губам, указывая на дребезжащий экран, по которому шел фильм «Кин-дза-дза».
- Макулатора. Однако вам не кажется, что это только мы так считаем? – продолжил Арнольд.
- Скептицизм ко всему подряд – до добра не доводит, - лицо Рича Эванса снова вынырнуло из дыма.
Феербах улыбнулся:
- А вдруг все то, что мы видим и чувствуем…
- Так, не начинай, Арнольд… - пригрозил ему трубкой Эванс. – Мы знаем, как ты любишь Декрта.
- И Сократа, - поддержал тогда внезапно старика Кристофер, выйдя из тьмы со свечкой в руке.
- Снова демоны, Сперанский? – поднял одну бровь Феербах, кивая на стекающий по стержню воск.
Тот в ответ расплылся в страшной улыбке:
- Шутить изволите, сударь? – он уселся за стол таким образом, чтобы видеть одновременно и Арнольда, и Эванса, спиной к лежащему на кровати немому Лансу.
- Шутить? – Феербах задумался. Кажется, это слово в действительности заинтересовало его. – Наверное, да. Впрочем, вы снова сбили меня с главной мысли. Вернемся к тому, есть ли у человека пределы?
- Вы только что нагло перефразировали суть предыдущего своего тезиса, - заметил Дюккребек, вытаскивая из полки книгу, которая так и называлась: «Есть ли у человека пределы?»
- Разве? Ха-ха, я и не заметил, - он хотел было испросить помощи у Ланса, но тот, будто прочтя его мысли, упреждающе поднял правую руку, затем снова переведя ее на экран телевизора.
- Эх-х-х, неужто я снова в меньшинстве? - покачал головой Феербах.
- Нет мой, дорогой друг, - за стол, держа в руках книгу, уселся Дюккербэк, положив находку в его центр. – А ты так и будешь держать в руках свечу, Кристофер? Ты ведь прекрасно знаешь, как здесь лечат ожоги?
- Сдирают кожу, - как бы невзначай ответствовал Ричард.
Сперанский понимающе кивнул и затушил ее. В комнате, что с ног до головы была обставлена книгами осталось лишь два источника света: лампа на столе и старенький телевизор.
- Хорошо, тогда давайте начнем, - предложил Арнольд. – На повестке дня – есть ли у человека «пределы».
- Для начала нам бы понять, что такое человек, - предположил Старик, качнувшись в кресле.
- И какие его «пределы» мы собираемся здесь исследовать, - добавил Сперанский, беря в руку взявшуюся из ниоткуда чашечку чая.
- Хм, хорошие вопросы, господа, - согласился Феербах. – По-видимому, нынешнее определение человека... «Нынешнее» - я имею в виду, конечно же, современное, - не сильно подходит для этого.
- Нынешний человек - не человек вовсе, - заметил старик в кресле, затем поднял глаза на своих собеседников, и как бы поясняя свое спонтанное высказывание, произнес. – Имею в виду, что Арнольд прав. Современное определение нам не подходит. Ибо нынче – человек есть животное. Биологически выверенное животное. Сотканное из неживого, но живо само по себе, что противоречит всему, что я когда-либо слышал, но кто будет меня слушать?
- М-да, из стейка коровы не получишь… - вздохнул Арнольд.
- Но ваш камень в огород Дарвина – весьма спорен, - заметил Дюккербек. – Ведь эволюция…
- Случайность? – усмехнулся Ричард.
- Хах, вы упрекали Арнольда в том, что он скептик, а сами недалеко ушли от, собственно, метазфизических рассуждений, мой друг, - улыбнулся Сперанский и отпил свой чай.
Старик закашляся, но вдруг почувствовал на своем плече чью-то сильную руку и успокоился.
К нему подошел Ланс Фивон, чьи карманы были набиты всевозможными оригами, и уселся на последний свободный стул.
- Что фильм уже закончился, дружище? – поинтересовался Арнольд, на что ему ответили, пожимая плечами. – А-а-а, - многозначительно произнес Феербах. – Просто наш разговор показался тебе много интересней?
Ланс улыбнулся.
- Тогда буль, как дома.
Теперь за столом сидели все пятеро.
- Итак, мы говорили о том, что же такое человек и каковы его пределы? – напомнил Дюккербек.
- Что же такое человек… - задумчиво произнес Арнольд, а затем поднял глаза на Ланса, который в аккурат отрицательно покачал головой.
- Хочешь сказать, Фивон, что Арнольд неправильно ставит свой вопрос? – перевел старик в кресле-качалке.
Тот кивнул.
- Хм, а ведь точно, господа! – известил всех Кристофер, словно его осенило. – Кем бы ни был человек – дело совершенно не в этом. Ведь люди бывают разные! Их полными-полно: есть хорошие, есть плохие…
- Больше плохих, нежели хороших, - хрипло сказал Ричард, вновь напустив под себя дыму.
- Сейчас мы говорим не об этом, дружище, - поправил Дюккербэк. – Продолжай, Кристофер.
- Благодарю, Ла-эда, так вот. Вопрос должен стоять не в том, что такое человек и каковы его пределы. Вопрос имеет место формулироваться так: что такое природа человека и уж тогда мы сможем понять, каковы его пределы.
- М-м, а в этом есть смысл, - согласился старик. – Что скажешь, Ланс, одобряешь?
Тот кивнул.
- Хорошо, тогда, что такое природа человека? – сказал вслух Арнольд.
- Как видеться, это должно быть то, что составляет его суть, - крякнул Сперанский.
- Надеюсь, мы не уйдем в пустые экзистенциальные рассуждения… - невзначай заметил Эванс.
- О, ни в коем случае, - уверил Кристофер. – Да и Дюккербэк, думаю, не позволит.
- Я всегда на страже порядка, - уклонился тот.
- Пустословие, друзья, не занимайтесь, пустословием, - попросил тогда Арнольд и все покорно притихли. – Природа человека – есть его суть, суть есть особенности, которыми он отличается от других. Определенные качества, добродетели. Что составляет человека? Его составляет именно те качества, что делают из него того, кем он есть. Только в этом случае мы получим действительного человека…
- Идеального? – насмешливо испросил старик.
- Не перебивайте, Рич, это не этично, - подметил Дюккербэк. – Арнольд?
Феербах продолжил:
- Следовательно, какими качествами обладает человек – такие его пределы. Если, допустим я, обладаю, честностью. Значит мой предел – быть честным. Если я злой – мой предел быть злым. Ни больше, ни меньше. Мое развитие предопределяют мои качества. В этом понимании развитие – бесконечно. Потому что, пока я продолжаю быть честным, основываясь на своем пределе честности – я развиваюсь в этом направлении и буду развиваться, пока буду иметь на это силы и возможности.
- Но это только в этом понимании, разве нет? – испросил старик, посмотрев на свое окружение, как бы ища поддержки в свою сторону. Все многозначительно кивнули ему, потому он решил продолжить. – Вы говорите, что какими качествами обладает человек – таковы его пределы. То есть здесь вы сознательно или несознательно, но делите эти пределы на хорошие и плохие. Развитие – само по себе имеет под собой все же более положительный оттенок, нежели отрицательный. Не спорю, можно развиваться и в убийстве людей: усовершенствовать свои навыки, использовать более изощренные методы, однако назовем ли мы это развитием? Или же стагнацией? В таком случае развитие не бесконечно. Более того – оно зависит от обстоятельств, внешних факторов, на которые мы вряд ли можем повлиять, - он напустил дыму и все пятеро закашлялись, после чего Сперанский, что уже допил свой чай, заметил.
- Извольте, дружище. Но и у ваших рассуждениях есть некая нелогичность, впрочем, смею предположить, что она больше зависела от недосказанности, а не от собственной достоверности, но все-таки. Почему мы не можем повлиять на эти факторы? Я понимаю, что сейчас скажу, как истинный экзистенциалист, но мне вот кажется, что человек самолично выбирает, какие качества в себе развивать и во что иволюционировать: в убийцу или же честного.
- А во что бы эволюционировал ты, дружище? – осведомился в виду любопытства Феербах.
- С позиции, которую я назвал выше? В убийцу.
Все дружно рассмеялись.
- Почему же в убийцу? – поинтересовался Дюккербэк.
- Потому что кто-то должен чистить это общество от плохих людей.
- О-о! Да неужто вы влезаете в уже определенное нами понятие человека? – испросил Дюккербэк.
- Нет, дорогой, ведь мы определили, что такое природа человека, а не сам человек. Природа же его, как было выяснено ранее, состоит из разных качеств и максим.
- Но в таком случае вы были бы наполовину хорошим убийцей, раз будете зачищать общество от «плохих людей»?
В этот момент по столу кто-то тихо застучал ладонью.
- Вифон хочет сказать, господа, что нельзя быть «наполовину плохим» или «наполовину хорошим», - вновь перевел слова немого старик и посмотрел Ланса, дабы точно не прослыть обманщиком.
Тот снова, улыбаясь, кивнул.
- Друзья, мы снова отклонились от темы, - напомнил Арнольд. – Кристофер, а что ты думаешь по этому поводу? Оставим в стороне разговор о том, кто и в кого там иволюционирует.
- Смотря, о чем ты спрашиваешь, - покачала головой тот. – Если в контексте развитие – то я, пожалуй, соглашусь с Эвансом. Когда человек развивает в себе не то, что требует от него «закон свыше» - он, вероятно, скорее стагнирует. Ведь развивать в себе жадность и развивать в себе бескорыстность - две разные вещи. И в этом нет ничего удивительного. Ведь, говоря о природе человека – мы знаем, что в первую очередь природа его разумна, рациональна, логична. Поскольку, как говорил велий человек: «Мы не можем мыслить ничего нелогического, так как в противном случае мы должны были бы нелогически мыслить». Говоря проще: люди, воспринимая рационально все то, что видят – на подсознательном уровне хотят, чтобы бы эта разумность и рациональность распространялась на всех, в том числе и их самих. Мне нравится здесь пример с убийством. Ведь убивать запрещено, верно? А почему запрещено? Потому что большая часть людей любят свою жизнь и не хотят ее терять.
- Здесь, видимо, нам все-таки придется дать определение человеку, Ла-эда, - обратился к нему Ричард.
- Как вам такое, - предположил Арнольд. – Человек – это живое существо, которое создано своими пределами (качествами), вложенными в него им же на протяжении своего бытия, под конец чего определяемое на две разных категории: хороший или плохой.
- Но кто определяет то, что человек хороший? Кто судит его? – оборвал Феербаха Ричард. – Кто решает развивается ли он или нет? Кто?
- Бог? – предложил Сперанский.
- Разум? – продолжил Дюккербек.
- Истина? – добавил Феербах.
- Или же сам человек? – закончил за всех старик, и все четверо посмотрела на Ланса Вифона, дабы тот сказал свое решающее слово.
Тот снова дружелюбно улыбнулся и указал на себя
- Матерь Божья… - только и сумел вымолвить Эванс. – Ты говоришь, что...
- Что определяет нас душа? – с трепетом вымолвил Арнольд.
Тот кивнул.
- Черт, да это какой-то вздор! – выругался старик в кресле качалке, напустив столько дыму, что полностью в нем исчез. – Тогда в этом мире никогда не будет ни порядка, ни гармонии. Ибо души – есть нечто непредсказуемое!
- Как и человек, - снисходительно заметил Арнольд.
- Как и его развитие, - добавил Сперанский.
- Причем развитие любое, - закончил и как бы поставил точку Дюккербэк. - Развитие человека за счет его качеств, что дают ему волю и мысли, стиль виденья этого мира. Человек развивается, познавая новое и старое.
- Но в таком случае – познание и развитие конечно! Душа – есть мерило и предел того, куда и как мы движемся! – выпалил старик.
- В таком случае, нам только осталось развивать в себе нашу душу, - ответил Арнольд. – Развив ее в достаточной степени – мы сможем также и расширить границы собственного познания. И даже не пытаетесь сказать, дружище, что мы не можем развивать что-то настолько "нереальное", - попросил он у старика, видя, что тот собирается нечто сказать. – Ведь это "наша" душа. Душа человека и кто, как не человек может ее развивать.
- Может, но разве хочет? – испросил Эванс.
- А это уже не важно, - улыбнулся Феербах. – Каждый волен выбирать это сам… И, наверное, когда каждый из людей выберет путь развития своей собственной души, как мерила и судьи его качеств и поступков, а также максим, которыми следует человек – именно тогда мы скажем, что человечество развивается. А говоря это сейчас – перефразируем: пределов в человеческом развитии нету, пока он сам лично не выставит их для себя.