Наши походы в оперный театр муж превратил в некий ритуал. Готовимся мы к спектаклю где-то за неделю. Он неспокоен, прекращает пить воду за несколько часов до часа «Ч», сами понимаете, почему; выясняет, будут ли в этот знаменательный час пробки на дорогах. Последнее обстоятельство может значительно повлиять на качество восприятия оперы, поскольку «парады гордости» людей другой ориентации на пути к местам, обозначенным в абонементе, или же забастовки очень разрушают музыкальный настрой.
- О, парковка мечты! - радуемся мы, как дети, если всё же удаётся чудом приткнуть машину где-нибудь на пятой по счёту парковке, прежде, чем на табло загорается депрессивное слово «полная».
И тут наступает любимая фаза действий у моего мужа: он шлёт в Интернет сообщение с фотографией афиши очередной оперы. Отсылает он эту афишу в домовую группу, куда имеют доступ все жильцы нашего многоквартирного дома. В оперу ходим мы одни. И многолетний абонемент есть только у нас.
Адресаты балдеют от восторга и просто взрываются комментариями: «Бог тебе в помощь! Счастливо выспаться! Крепись, товарищ, мы с тобой!»
А всё потому, что муж мой - сефард, а среди сефардов не очень принято ходить в оперные театры.
Вот и в этот раз мы развлекаемся, пересчитывая по пальцам сефардов или «восточных» людей в зале.
Вдруг муж толкает меня в бок и указывает глазами на соседа. Сосед, парень восточного типа, явный IT-шник, в белой рубахе, резко контрастирующей с цветом кожи, высокий, статный, экипированный дорогими гаджетами.
- Какого чёрта! - отчитывает парень кого-то по телефону, - Юмористы фиговые! Ноги повырываю тому, кто подсунул мне этот билет! - и ещё минут пять яростной ругани.
Мы едва сдерживаемся от смеха. Ох, как понятны мужу все эти эмоции и страхи перед спектаклем!
Люди на соседних местах нам знакомы. У большинства постоянные, как и у нас, кресла на первом ярусе и годичные абонементы. Но на нескольких местах происходит ротация: то выделят кому-нибудь билет в качестве поощрения на работе, то солдатиков пришлют, то старичков в инвалидных колясках прикатят.
Парень ещё какое-то время возмущается, потом затихает и морально готовится к испытанию оперой.
Потом оперное действо начинается и мы погружаемся в мир звуков и уже не отрываем глаз от сцены. Муж мой, который ещё несколько лет назад делал мне одолжение, сопровождая меня в театры, теперь не отводит взгляда от сцены, впитывая каждую арию, каждый пассаж. Он обладает уникальной музыкальной памятью, хоть музыке не обучался. Потом, дома, он будет напевать мне, имеющей солидную музыкальную подготовку, целые куски из сегодняшней оперы.
Перерыв пролетает для меня незаметно. Я рыдаю. У меня есть такой недостаток. Если музыка и исполнение меня захватывают, я начинаю рыдать. И сразу остановить этот поток слёз получается не всегда.
Проведя перерыв между двумя действиями оперы в слезах, я не знаю, остался ли сосед на месте или убежал из театра.
Во время второго акта, израсходовав весь запас бумажных салфеток из мужниного кармана, я прихожу в себя - и вновь обнаруживаю соседа рядом. Теперь он не сводит со сцены глаз.
Всем корпусом подаётся вперёд, даже мешая мне где-то, загораживая собою часть сцены. Слушает, приоткрыв рот и полностью погрузившись в действо. Улыбаюсь и вспоминаю, как муж когда-то точно так же открывал для себя неведомые миры оперной музыки.
Опускается занавес. На сцену обрушивается гром аплодисментов. И вдруг рядом с нами раздаётся сначала несмелое, а потом громоподобное:
- Браво-о-о-о!
Мы испуганно смотрим на соседа. Парень кричит, аплодирует, отбивая ладони, стучит ногами, как на стадионе, свистит, а потом опять кричит:
- Браво-о-о-о!
И по щекам сефарда текут слёзы.