Отрочество.
Часть 17.
Уйти б вам куда от него, негодяя, - ох Мудров этот,
что ж сволочь вытворяет, и что она не разойдётся с ним, ишь ведь вас сколько на свет Божий родила."
Я вся трясусь, как от озноба и ощупывая голову, страшно гневно восклицаю: - "Ах твари поганые, они
весь волос выдрали с головы, -- и не замечая, что это не культурно, и неприятно для них, кладу и кладу,
прядь вырванных волос на их красивый сервант. - Да, я, лысая, теперь как быду ходить?," - кричу я, как
будто-то они тоже виноваты в содеянном зле, - наложив большую кучу волос на полироль.
Красиво в комнате и уютно у людей, где отцы не пьют, не дерутся и не бьют мебель и др.вещи, или где
их вовсе нет, отцов, мужей, как у тёти Ани Адамович.
Сейчас, сидя с матерью в трамвае, и направляясь к врачам, за помощью, для перевязки головы, я вспоминала, как когда-то пришла к ним в гости.
-"Мама сказала, чтоб Вы одолжили нам денег,"-сказала я, очень стесняясь.
"А, Оля, ну проходи, проходи, чего ж ты, так на пороге и будешь стоять. - Беря меня за руку и
ведя через
зал, предложила мне сесть, её дочь Надя. - Ты в шашки то, можешь играть?, " -
спрашивала она меня, а я,
сжавшись вся от её тёплого приветствия, застенчиво и тихо отвечала, что ещё не то могу.
Я знала, что она была удивительной хохотушкой, и мы, вместе с ней рассмеявшись до слёз, перешли
на другой, более серьёзный объект, её жениха, Виктора.
Он был не нашей национальности.
Я, когда увидела его в первый раз на лавочке, он мне очень понравился.Теперь же, своим невольным подсознанием, я решила понравиться и ему.
"А Вы, целоваться можете, Виктор?"- обратилась я неожиданно и очень серьёзно, чем опять вызвала бурю
смеха.
-"А ты можешь целоваться? - ну так научи меня, а то я не умею.., -
ну подходи, подходи ко мне, не бойся,
говорил он мне, улыбаясь, а я, вся растерявшись, стояла и не знала, целовать мне его, или как-то выкрутиться, от своей незадачливой оплошности."
18 ЧАСТЬ.
"Ну, научи же его, целовать меня, - говорила вся зардевшись Надежда, толкая меня к нему на диван, где
он сидел и желанно вырисовывался, перед тремя дамами;так как на этот озорной шум поспешила выйти
из другой комнаты, её сестра, Оля, моя тёзка.
"Я то научу, - росла вдруг мгновенно во мне смелость, хоть
я никогда ещё ни целовалась с парнем: - но у Вас же усы, они же будут мешаться, вдруг быстро нашлась
я сказать, чтоб только не подходить к нему и не прикасаться."
-"Ты давай целуй и не церемонься," - тогда вступила в спор Ольга, голосом, требующим в тоне своём,
чтоб я ни под каким ухищрением уже, не могла отказываться и отступать назад.
Надька показывала жизнерадостность своим звонким смехом, как мне в то время, приходилось сосредотачиваться может, как
никогда в жизни, чтобы я могла показаться, не хуже, чем в кино.
Я была то, тогда, в начальных классах учёбы, а они, должны были уже пожениться.
Заходим мы с мамой в кабинет, уже совсем стемнело и сидит дежурная врач.
-"Вот голову ушибла", - говорит мама и поворачивает меня к доктору, чтоб она могла рассмотреть,что ей
предпринимать.Но она выходит поспешно, и возвращается ещё с двумя женщинами, в белых халатах.
-"Какой же это ушиб? - Это самый настоящий зашиб, не надо просто вашей дочке лазить по ночам,
шататься где попадя, вероятно с мужиками, тогда никто не будет пробивать ей голову, - говорили они как
эсэсовки, так холодно чудовищно, что я была, как под морозном гипнозом.
Приехав домой, я легла на кровати с сестрой, но уснуть не могла от нервозной дрожи.
Забившись в подушку лицом, я начинаю всхлипывать, от растаявшего во мне мужества, и уже горестно, жалобно рыдаю от страдальческих мученичеств, какие выпали на мою долю.
-"Сколько ты ещё будешь плакать? -
- сжаливается надо мной сестра - хочешь ослепнуть, да? - Одна женщина,-- продолжает она, очень много вылила слёз и от этого, перестала видеть.
Мать не будет с тобой ослеп-
- шей ходить, ей своего горя невпроворот.Но я кричу и кричу, так что грудь моя болит, как огромным кам-
-нем придавлена и я, совсем изнемождённая, засыпаю на рассвете.
19 ЧАСТЬ.
Вдруг, из маминой из
спальни,
благородный и святой,
выплывает мудрец ясный,
с длинной снежной бородой.
Головой он мне кивает,
на колени вдруг сажает,
и как в сказке, но во сне,
говорит тогда он мне:
"Ты могущественна Оля,"
взор его мечтаний полон,
так всё ярко было то,
сновидении моё.
Никогда меня мама не жалела, не ласкала, утешительного слова не сказала, всегда вероятно своим
стальным терпением стремилась, чтоб волки были сыты и овцы целы.
-"Сколько же мама, будет всё
это продолжаться? - подсела я к ней на кровать и спрашиваю, - неужели тебе не жалко меня, я же на
Вовку в суд подам, в милицию пойду."
А она, обращает свой взгляд на меня, где я, на её скорбном лице,
прочитываю мысли: -"Бог терпел, и нам велел, - но она говорит немножко по-другому, отчего мне становится ещё тяжелее, и неприязненно на душе от её бессилия материнского, за своё родное чадо, за её
убогое "божеское" преклонение перед моим "папой" и богом невидимым и неслышанным.
-"Что ж я сделаю, с вами, не слушаетесь; я ж его не заставляю, ни отца, ни Вовку, дебоширить так, не
понимаете моего доброго сердца, скорбь одна с вами, и отца я Олька, не защищаю и не Вовку, что ж, я
могу ли свой разум, вставить в вас?
- Не ходи в милицию Ольк, слышь, - обращается она ко мне с мольбой
в прошении, - он Вовка то, переживает, спрашивает, что ж, в тюрьму, что ли ему?
Он забитый, тёмный, он
не выдержит, а то руки на себя наложит."
Я чувствую, как что-то омерзительное и гадливое облепляет меня всю, всю без остатка, и я должна
смирительно согласиться со своей участью.
От нас, неподалёку ещё жили четыре семьи, где отцы пили и
такие же "чудеса" творили.
В одной семье, мужик пьяный выволок за космы свою бабу, и она, истерически крича, ухватилась руками
в коридоре общем за перила.
Он её бьёт, огромными кулачищами, чтобы она разжала руки и он бы её,
опять втащил в хату дубасить, а она кричит, так истошно, противно, как по покойнику.
Она вечно улыбалась, или человек она была с лицом, которое смеётся.
Раз к ним пришёл их родной дед,
изнасиловал девочку, которой было восемь-десять лет;
весть сразу тогда разлетелась по дому и он, после
никогда не хаживал к ним.Был он всегда, с заросшей щетиной грязной, лицо как у дикого зверя, нелюди-
-мое, весь оборванный, в лохмотьях как бы, смотреть было жутко на одичалого человека в наш прогрес-
-сивный век.У них было трое детей, у соседей наших, все родились они картавыми, разговор их трудно
было понять, потом говорили, что у них мальчик старший упал со шкафа, поэтому у него вырос горб.
В следующей семье, было детей в два раза больше, шестеро.Там девки и парни родителей в тюрьмах
сидели.Отец вечно пьяненьким ходил.Как не увидишь его, всегда синенький, сморщенный сморчок.
Прохожу однажды мимо их окна.Они жили на первом этаже.И внезапно, нежданно, на меня посыпалась
куча осколков, стёкла разбитого.Выскакивает уже этот сморчок окровавленным, как пришибленный.
20 ЧАСТЬ.
Она,
его баба, уже тут как тут, около него; схватила как кутёнка, за шиворот, и ну давай, таскать его, свою
солидную бабскую силу, наверное, показывая, перед собравшимся вдруг так быстро народом.
Потом он сдох, и баба его полная, кричала над ним, когда он лежал в гробу.
В четвёртой семье, были два ужасных алкаша - пьяницы они были, отец и сын, как и в нашей ячейке.
Они иногда сходились вместе, и у меня внутри создавалось впечатление, как будто за столом сидят ни
алкаши-пропойцы, а мертвецы, ходячие трупы.
Мама находила с ними иногда общий язык, что-то доказывая, рассказывая, объясняя и уверяя.
Что можно втолковать дураку, если он дурак, и мне тогда становилось дурно, что мама могла заходить
в кухню или быть в зале, с проходимцами и пройдохами отца.
Иногда они у нас ночевали.
Слышался их пьяный, вонючий храп.
-Мама иногда собирала нищих.Пойдёт в церковь на всюнощную, и познакомится со слепым, с хромым, или
больным младенческой. Придёт с ней или с ним и беседуют, как самые хорошие друзья.
Искупаются они у нас, накормит мама их, спать уложит, потом и с богом проводит.
"Мам, зачем ты разговариваешь с пьяным мужиком? какой сейчас ушёл от нас; он не достоин, чтоб с ним
беседовать,"- говорю я ей, и рассказываю, что произошло вчера, около нашего дома.
Выволок его сын на улицу, и повалив совсем пьяного на асфальт, начал бить ботинками по голове.
Избивает ногой, по лицу, по голове, что есть силы, а бабы в кружок собрались и шумят, чтоб кто нибудь
бы отволок, отстранил его от отца;" что ж ты, - говорят, делаешь, так убивать своего родного отца, мозги
вон у него хряскают, как ты ударяешь по голове."
Жутко было смотреть на эту картину.
-"Что ж, всё она водка проклятая делает, - говорит на это мама, - если б они не пили, разве б то творили."
А ещё, у нас семья жила в доме нашем, Лесковы - цыгане.
Прибежали они как-то от обидчика своего, отца.
Мать у них была шустрая, сильная женщина. Но, против
пьяного буйства мужа своего, не смогла устоять. Схватив быстро блины и ещё кой-какую пищу, поужинать,
примчалась на ночлег с детьми, а их у неё, было тоже пятеро, три хорошеньких красивых и подвижных
девочки, как и она, и два мальчугана.
Идёт она однажды домой со своим мужиком, Гришей, а я сижу на балконе, книжку читаю, умудрённую
для меня, философия. А он её вероятно очень грязно, подло оскорбил.На что она, мгновенно в лице переменившемся, с жаром, в гневе своём женском обозлённом, допытывалась у него, спрашивая как-то уж,
эмоционально - громко:-"Я, Я? - Проститутка? - Так зачем же ты меня, если я проститутка, взял, зачем?
зачем я тебе понадобилась?...А?.."
21 ЧАСТЬ.
Он конечно же, сразу поник, при таком повороте жены, рьяном и справедливом, не у себя же он дома,
где нету гласности, и он закрыт от других любопытных глаз и ушей.
Раньше, в шестидесятых годах, неизвестно кто, затевал очень странные и глупые порядки; проверять
чистоту жилищного помещения у людей.
Я помню, когда они заходили к нам, эти бестолковые проверяльщики, то меня, как ледяной водой обли-
-вали, их презрительные, надменные, хамские лица их и слова.
-"А, это т. Мудровы, ставь им опять, за антисанитарию, оценку два, и не проходи ты пожалуйста в другую
комнату, туда небось и пройти нельзя, ещё хуже грязь;развели бардак бессовестные, гнать Вас надо с
благоустроенного, государством помещения.-Я пришлю специальных людей с райисполкома, они Вас, и
других таких же свиней, оштрафуют, и будут решать, меры какие нибудь принимать с Вами.Людям некоторым жить негде, они бедствуют, каждый месяц выплачивая частнику за сырую хибарку, а у Вас тут, все
условия, а Вы рыбок разводите, лепите чего-то, гипс кругом насыпан, как же не стыдно так жить? Вы же
люди, а не скоты."
Мама наверное думала тогда о своём, и ей было всё равно, от их щипящего поганого языка.У них же не
было по пять детей очевидно, и они не работали по три смены на В.Ш.З. И мужья у них не пьют, так как
они не смогли бы успевать так хорошо наряжаться, расфуфыриваться, и краситься.
-"Ишь подлюки, - говорила им вслед мама, как только они закрыли дверь, ходят, бесчинствуют, скорби
наводят только, наглые хамы какие, анимонии лишь разводят, порядки пришли устраивать суки то, вот
суки, делать нечего им."
Потом начинает отец говорить: - "Что ж мол не закрыли дверь, я ж предупреждал, что поднимается
комиссия, осматривать чистоту; не могли по быстрому всеми убрать, - раз, раз, и готово."
-"Ты ж кобель, дрыганный, своим гипсом, лепушками всё затаквачил, засвинякал; куда не сунься, везде
гипс, сколько посуды перепачкал, ведь загадишь всё, а я только успеваю мою за тобой, ты ж не убираешь,
не вычищаешь, как сделаешь оленя, голубей и т.д., всё ж мне приходится ходить за тобой с тряпкой," -
- говорила мама и собирала нас, чтоб мы помогли выносить в сарай и в подвал гипс, ненужные липушки,
расчищать и вычищать квартиру, - одним словом, приводить квартиру в надлежащий вид.
В шесть, семь лет, я уже чистила картошку, убирала, ещё не умея как следует стирать большие вороха
белья, и так старательно наводила порядок с сестрой, что невольно, несколько раз, прохаживалась по
комнатам с приятным чувством, что всё так чисто и уютно!
Но наш залог здоровья в чистоте, очень быстро нарушался отцом.
22 ЧАСТЬ.
Пьяный, он плюёт, и бросает окурки по
углам; да ещё и слова ему не скажи поперёк, вздыбится как разъярённая рысь.
И уж потом, опускаются у
нас с сестрой руки наводить марафет, и она, как учительница опять начинает свою длинную речь:
-"Свинья, ты свинья, ты понимаешь, что сейчас гости придут, а ты уже нажрался как скотина, своими
пьяными бельмами ты их будешь встречать, и не стыдно тебе, пропойца несчастный;почему и мы должны,
дети, страдать из-за тебя, алкаша, жить не хочется, и зачем я родилась именно у вас, а не в другой какой
нибудь порядочной семье; вам жить же мама надо было в глухой деревне, а вы колхозники в город переехали.
Драки, постоянная пьянка, грязь из-за этого; мне даже подруг стыдно пригласить сюда. Вон у Плужниковых; какие отношения;
-"Галя, давай я схожу в магазин, я и помою полы сам, Галочка;" - интеллигентная
семья, да и только, и в обращении, какие они к друг другу доброжелательные и воспитанные; а мы, как
собаки, готовы друг дружке глотки перегрызть."
Как я тогда смотрела на свою Валю?!!
Но, она потом, оказалась чудовищной сукой.
Она для меня тогда была всем!
И другом, и матерью второй и самой близкой в доверчивости моей, к ней.
Но постоянно, и очень длительное время в моей жизни, она жестоко угнетала меня, своим властилинным
воздействием, на сиротское одиночество моё.
Чтобы я когда не сказала, она мгновенно накидывалась на меня, и в озлобленности своей истерической,
стучала громко кулаками по столу, по стенке, или ещё по какому нибудь, неодушевлённому предмету,
крича, чтоб я заткнулась, и не говорила всякую глупую чертовщину, повторяя при этом:-"Ты ж толкушка,
недоразвитая падла, если не варишь своим котелком, то лучше уж молчи, слушать противно,"- и она так
безобразно гримасничала, перикосоротив своё некрасивоё ехидное личико, что я тогда в страхе, сильно
раскрывала глаза, на её "педагогическую,"подлость, и всё, моментально внутри у меня сжималось, от
такого моего постыдства .
Я помню, пришли к нам однажды гости, я маленькой была, а кухня находилась рядом со столом,
где был зал, где я с отцом носила блюда им.
Как ему ещё не напиться, он готовил кушанья, и я витала в блаженстве, помогая
ему сервировать стол.
У меня тогда чувства к нему были самые, что ни на есть благородные. И так мне хотелось сказать ему
что-то, очень приятное и я, подбегаю к нему и ласково, торжественно вдруг выпаливаю
и гости верно слышали , моё, это нечаянно сказанное ему: - "Ах, какой же ты,
папа, право, вор."И он, смотрит на моё сияющее лицо, и не поймёт, почему вдруг я его, так внезапно гадко
оскорбила.Но я, мгновенно убегаю от него, не в состоянии объяснить ему, почему у меня вырвалось слово
вор, а не повар, как я хотела высказать ему комплимент!
23 ЧАСТЬ.
Отец у нас был как Плюшкин в "Мёртвых душах" Н.В.Гоголя.
С четырёх, с пяти часов ночи он будил мать и Вовку, чтоб они помогали ему воровать гипс и доски с
О.П.К.
Все бывало мусорки обойдёт, чтоб корм собрать для свиней, каких мы держали у себя в сарае.Весь
животный мир скопился у нас.Что только не перебывало в нашем сарае да и в квартире тоже.
Овчарка,
когда начинает гавкать, дети вздрагивают, а Вовочка наш прихебедный, ещё кричит и голос, голос,
- чтоб
она ещё громче брехала, с чего я не сдерживаюсь и выбегаю из спальни, где вижу, что собака линяет и
кругом на полу, её щетина валяется. Дверца с холодильника отброшена к столу, т.к.отец, не найдя к
бутылки закуску, со злости сорвал её, и распевает такую жуткую похабщину безумную, что у меня становится темно перед глазами, и так мне страстно желается увидеть его мёртвым на диване, где он не
издох, из-за помощи нашего родного дядьки Саши, который на крик нашего Володьки, выбежал и увидя
отца, уже начинающего синеть, от много, выпившего спиртного, отходил его, попросив скорее молока,
ложку, и чтоб помогли ему разжать зубы.
Гости, наша родня,наевшись и напившись, пошли в другие комнаты, а я, убирала со стола, и подметала
пол, когда вдруг за собой услышала сильное сопение и брюзжанье своего папеньки:
-"Олька, смотри, он начинает темнеть, орёт Володька;зови скорее мать, а то помрёт, ну, зови, тебе говорят, овца, чего стоишь;смотришь? зараза такая, - но я, поворачиваю взгляд с отца на него, и спокойным,
успокаивающим тоном, отвечаю ему:
-"Пускай сдыхает, не лезь, помрёт, лучше без него жить будет."
И такое меня чувство охватывает вдруг жуткое, чтоб скорее он кончался и брат не звал никого к нему.
"-Чтоб тебе бы сдохнуть,"- говорит он со страшной ненавистью, и глаза, лицо его, вмиг искажаются в жут-
-ком гневе, не виданного до этого случая, никогда мной.
-"Мам, мам,"- кричит он, но гости, мама, сестра не подозревая, что происходит у нас здесь в зале, открывают дверь на его вопль, и увидя отца в судорогах, только тогда начинают предпринимать действия, к
бедствию злосчастному его.
-"Господи, царица мать небесная, святая богородица, Коленька, да что с тобой?" Заголосила в испуге мать,
зовя на помощь со слезами дядю Сашу.
-"Не шуми, Машь, и не мешай, - как опытный хирург, он внушает ей холодно и бесстрастно и отстраняя её,
с нашей подмогой разжимает ему рот, и льёт ложкой ему в глотку, молоко.
-"Смотрите за ним, чтоб он не лежал на спине, поверните его на бок и пускай на боку спит."
Даёт он нам
наставления и собирается к себе домой, в свою с женой, человеческую обитель.
Часто гостил у нас
Шурик, мой двоюродный, симпатичный и самостоятельный брат.
24 ЧАСТЬ.
Мы все любили его, за простецкую, своеобразную, душевную доброту, но мама жалилась отцу, что ей
бы не хотелось давать согласие Шурику, чтоб он постоянно жил у нас, т.к.ему больше некуда было
деться, в общежитие мужском не давали место, но она не желала вешать, ещё один ошейник на себя.
Раздаёт наш хороший гость нам груши, каких он привёз целый чемодан, а у меня иногда непозволительное срывалось с языка. Брякнешь иной раз невпопад, а потом так стыдно, так стыдно, что и не знаешь
куда бы провалилась.
-"Что ж, жадный то такой, и не думаешь весь камуфляж отдавать груши",- смотрю я ему прямо в глаза, и
залпом, огорошив его, чувствую большую неловкость всей длительной паузе.
-"Шурик, переодевайся, ешь, и давай по быстрому за дела,"- вовремя влезает отец, в наше с ним молчание.
Я мою пол, и меня съедает наглость, какую я проявила к безобидному сотоварищу своему, а папа
рассказывает матери шёпотом, что он дескать, заходит в кухню, а Шурик от стола к окну кидается, стесняясь кушать: - "Я что, - говорит, - есть ему не даю, или кусок из рук вынимаю?"
И мне так неприятно за их чуждость к друг дружке и я знаю, что если была у его родных в деревне,
то так
же б отскакивала, от всё же, чужого стола своих родственников.
-"Ну что, Валька, Вовочка, Олька, Петушок и Колюшка? - кто из вас сбегает за мороженым, а то я, его
долго не ел?"
Шурик давал пятёрку, и я спешила за пломбиром, московским мороженым, эскимо на палочке и многих
других, каких сейчас и в помине нет.
-"Молодец Олька, быстро обернулась, прошло восемь минут, говорил он, облеплённый моей сестрой и
братьями, хватая меня за руку и притягивая к себе.
Я борюсь с ним на кровати и побеждённая, оказываюсь
головой между его ног, и моя приплюснутая голова кричит, что я сдаюсь и мне больно.
-"Давайте теперь мои дорогие, за работу браться", - вскакивает он с койки и спрашивает у моих родите-
-лей, что ему делать?
-"Ты Шурик, бери вон ту длинную кисть, смывай потолок и стены, а вы девки,.. мойте полы, подметайте
опилки и беритесь красить батареи, подоконники и т.д. и т.п."
Отец отделывал комнаты, как великий знаток своего художественного мастерства.
В зале на потолке и
около него на стенах, были гипсовые формы - орнаменты, как в государственных дворцах,
и комнаты, после его побелки принимали вид, самой красивой игрушки, на которую смотришь и не налюбуешься!
25 ЧАСТЬ.
Останемся мы с двоюродным братом, Шуриком, одни, а он мне, всё про любовь рассказывает;
как он её проводил,
да о чём они говорили, да как она ему показалась сначала толстой в пальто, а без него, нормальной.
А сам смотрит на меня, и в глазах его такая милая, юношеская, нежность искрится.
Я уже училась в шестом классе, где двойки совсем задушили меня и, - не давали никакого прохода.
Ни тепла, ни ласки, никакого либо понимания и внимания всей окружающей среды ко мне, не чувствовалось в моей тогда жизни, в мой переходный возраст из девочки в девушку.
А я, такая милая и нежная девочка была!!
Начитаюсь сказок, книг про нежную любовь, и так мечтаю о мире, где кино, искусство, где красота
глубокого, острого, чисто-человеческого взаимопонимания!
Смываю я тряпкой побелку, и вдруг ощущаю его дыхание на плече своём, и вздрагиваю, как от прикосновения тока.
Четырнадцать лет я ждала этого прикосновения тока.
Кого не прижимали к груди, не ласкали, не жалели, не лелеяли и не голубили? и сколько можно ещё
писать этих, так нужных, необходимых слов, каких я никогда не слышала и не видела их, чтоб они
применялись в нашем людском быту и делали, творили свои чудодейственные свойства на человека!
Хоть молекулу, полкапельки мне чарующей, обязательной, человеческой этой добродетели!
-"Ах, Шурик, Шурик, мой милейший, любимый, светлый и хороший Шурик", - шептала я ему и дрожала,
как листочек, уцелевший в морозную вьюгу.
-"Ах, Олюшка, - отвечал он мне, жарко дыша в лицо, - какая ты трепетная удивительная натура", - целуя,
в своих объятьях так изысканно нежно и тепло, как-будто я могла расстаять или раскрошиться.
-"Ну, довольно, Шурей, - отскакиваю я от него мгновенно, и хватаю его длинную кисть, ибо заходит мать
с отцом и замечают, что мы не белили, а целуемся, бросая на меня свой скорбный взгляд, в ужасном
безнравственном моём греховодстве."
Но брат, как кот, слизнув, но не налакомившись сметаны, ходит за мной, и хоть на минуту, когда мы в
уединении, желает прикоснуться и поцеловать.
-"Что, с ума уже совсем сошёл? - отшвыриваю я его от себя, состраиваю рожицу с возмутительной отвращённостью, показывая негодующими глазами, и разводя рукой под самым его носом; - Мол стыд и со -
-весть немного хоть имей, остепенись и отрезвись маленько, предки рядом совсем.
-"Оля, а ты не могла бы быть моей женой, - ну и что, что брат, а если любовь, если я любить тебя буду и
на руках носить, такую б девочку, я б нежил и ценил, не дышал бы на тебя и всё время целовал".
26 ЧАСТЬ.
-"Пошёл вон, ты....бестолочь, - протягиваю я, цыкая как на плешивого жалкого котёнка..., руку убери,
дурак больной, глупый, - расхожусь я, и голос у меня шипит как у удава на кролика."
-Но руку он не убирает от двери, а наоборот, закрывает дверь в ванную, и не обращая на презрительный
и надменный тон мой, силой прижимает к себе и целует. Некоторое время, секунды, я ослабеваю и таю,
но постыдная мысль обращает меня к действительности и я, куснув его губы зубами,
быстро отворяю щеколду и
выхожу.Тут же я натыкаюсь на скорбный взгляд, в связи с ужасно безнравственным моим греховодством,
какой ведёт меня в комнату, и мать читает уже наставления не очами, а вслух, шёпотом, просяще, и по-
-матерински вразумляюще.
-"Я знаю, что ты будешь говорить, - отстань; я же не виновата, что он ко мне пристаёт, самой нехорошо и
неприятно, я знаю, мама, знаю."
Этим немного загладив её вступительную речь, и колючие, пронизывающие
всю тебя глаза, она сжалившись, начинает свою проповедь,
-"Ну что ты, что целуешься то с ним, Олька, он тебе же брат, отец рядом, а ты, сдурела что ли, что,
совсем обезумела, он мне отец то потом, все мозги выбьет, не тебе, а мне колотушки получать из-за
тебя, подлюки бесстыжей".
-"Не буду больше целоваться, не бойся, но продолжаю с ним побелку и уборку, и стараюсь как можно
ближе держаться около него, так как ближе и роднее уже нахожу не сестру, злоязычницу и сквернословку, а Сашу.
-"Ну что, корова горбатая, сколько думаешь мне платить за работу? ведь никто, кроме меня, не отделает
квартиру так, - обращается отец к матери нагло, с издевкой; - Ты же узнай сколько стоит комнату побелить?"
Шурик уже искупался, и развалясь на диване, заинтересовывается начинающим спектаклем отца.
-"Да,...Мудровы", - начинает он, но видя, что мать, закатилась от смеха, тоже заражается и уже вдвоём,
они покатываются от души до слёз.
-"Вот кобель сучий, говорит она сквозь смех, - я уж сколько денег угрохала, покупая тебе, каждый день,
по две по три бутылки, а тебе всё мало, не насытишь никак свою бездонную глотку; - Шурик, хам, какой
же хам бессовестный, лей ему и лей и никак он не напьётся кобель", - объясняет она Шурику, а я,
видя, что они в хорошем расположении духа, сажусь около него.
-"Ведь послушайте пожалуйста т. Мудровы, что я Вам скажу, - всё более и более распаляясь в своей
остроумной находчивости, продолжает брат.
27 ЧАСТЬ.
-Знаете ли Вы, что это будет шедевр искусства в кино, если показать всю Вашу
жизнь, это будет потрясающе и удивительно; магазины, улицы, кинотеатры - везде,
где будет находиться человек, он скорей
захочет стремиться домой, посмотреть телевизор, где будет показываться многосерийный фильм про т.
Мудровых; -
- Ведь же нигде и никогда, они не увидят такого, поразительного зрелища, как у Вас!
- Да, - мечтательно произносит он, - если б кто смог описать Вашу житуху и показать в кино, да Вы даже,
и представить себе не можете, как это было бы здорово!" И он, довольный своим выступлением, с вели-
-чественной обаятельностью в улыбке, говорит всем нам давайте спать, и поворачивается на другой бок.
Я, как будто иду чистить зубы, и видя, что все удалились по комнатам, целую его искренне, от всей
души, но заснувший, он не слышит моего сокровенного признания, а мне не хочется удаляться спать, без
его внимания.
Тогда, я приникаю лицом в его густую пышную шевелюру, целую глаза, и тут он меня схватывает, не дав
мне возможности отскочить.
-" Иди сюда, моя девочка, иди Оленька,"- держит он меня так сильно, что я чувствую, мне не просто
вырваться от его цепких лап.
-"Шурик, Шурик, ради бога отпусти меня, если мама сейчас выйдет или сестра, ты знаешь что будет? -
- жалобно прошу я и, собрав всю свою силу, опрометью вырываюсь.
На утро, мать делится своими злоключениями с ним. Шурик смеётся и горится, и
делая матери соответствующее напутствие, как жить с отцом дальше, рассказывает и
про своё семейство:
-"Теть Маш, как мне тебя жалко, какая ты хорошая, умная женщина, и он так пьёт, смеётся и издевается
над тобой; ведь так фашист измывался в войну над людьми.
-Скрутили бы вы его всеми хоть раз, да как следует побили. Мать моя не такая.Она смотрит, смотрит, да
и не выдержит.Хлобыснет его, что под руку попадётся, и он её побаивается.Ох, Николай Петрович, ведь
отольются тебе её горючие слёзки, - обращается Шурик к отцу; - как она бедненькая всё терпит и
выносит от тебя пьяницы, и дети т. Мудров такие крошки, должны страдать из-за тебя.Вот как ты на это
смотришь, со своей трезвой точки зрения, ты хоть иногда задумываешься, что ты - вытворяешь? Ведь
случись, умрёт твоя Маша, как пить дать, они сразу отвернутся от тебя, ногой будут отбрасывать, как
поганого кобеля от себя, кусок чёрствого хлеба не подадут, будут чураться и
обегать тебя за три километра."
Отцу нравилось, как щекотали его самолюбие.
28 ЧАСТЬ.
-"Убивать её Шурик надо, богомолку; станет и по два часа молится, молится," - отвечал он на ихнюю
мораль и спрашивал у матери, какую рубашку ему надеть в деревню.
-"Не ройся в гардеробе, не успеешь сложить, как обратно всё перевернут.Волновалась мама, перестирав
и перегладив большие вороха белья, перед ремонтом.
- Да не лезь, уйди же ты, сейчас найду, жених хренов, - вставала она с дивана и продолжала жаловаться
Шурику.
- Шурик, хоть бы иконы не трогал, как сатана в него вселяется, плюёт, матерится и чем попадя, швыряет
в них.
Как его только Господь не накажет? Ведь Шурик, стал бы открывать рот, да пускай он его и покарал на
месте. Застыл бы и не двинулся, или провалился сквозь землю, или язык бы у него отсох, исходит весь из
себя, когда начинает на Бога страшным матом сквернословить, злословить."
И начинает мама свои искренние рассказы про
Бога, как люди застывали на месте, или проваливались
сквозь землю, или язык отваливался у них и т.д. и т.п.
-" Так..., кто едет с нами в деревню, собирайтесь, да поживей, - прерывает брат мамины бесконечные,
романтические истории."
- " Я, я, я, можно Шурик?, они уже гостили у вас, - мам ну можно я поеду?, ведь путёвку в лагерь ты одну
смогла взять," - прыгаю я как бешенная, чувствуя заранее, что брат упросит мать меня отпустить к ним.
-" Дочка, да хватит с ума тебе сходить, куда ты лезешь, там своих пятеро, Танька с ними не управляется;
Шурик да не хочу я, чтоб они там надоедали, у самих целый большущий дом."
- Но брат объясняет, как у них вольготно и привольно, и мать идёт на уступки.
Торжество деревенской красоты чудилось мне в петушином крике, в кизяках, в высушенных стогах сена,
в чернозёмной вязкой дороге с выбоинами, где проходили стада коров с их удивительным животным за-
-пахом, в заброшенной церквушке, что постоянно показывала, как выйти на правильный путь.
Зима там была в изобилии своего белоснежного, пушистого покрова.В необъятной глубине богатства
своего и уюта, в кристализической движимости.
Идёшь в тёмной, морозной тишине на рождественское новогоднее гадание, к соседям родственников,
и высятся, громоздятся друг на друга туманные, причудливые образы.
Немножко жутко.
И от ночи, и от предстоящего предсказания.
Не дай Бог, с зеркала, на какое ты должна пристально смотреть, и вызывать его к себе, такими словами:
-"Суженный ряженный, приди ко мне наряженный," - вдруг он, нечистый дух дьявольский, покажется, по
некоторым слухам людей, и стукнет, и на всю жизнь по их сведениям, останется на лице твоём, тёмная
синева, от его удара.
Но на праздник, как сама вдохновенная, деревенская природа, у постели, где приготовлено ведро с зам-
ком на крышке, снится, как сам принц в золушке, в изголовье надо мной спящей,
неотразимой обаятельности, молодой, чёрненький красавец.
29 ЧАСТЬ.
Я пробуждаюсь, и мгновенно всё забываю, так как сказка эта, в реальности и
естественности нашей жизни, слишком для меня таинственна и по-волшебному
загадочна.
Летом, на длинных каникулах западает внутрь огонёчек и предвкушает наслаждение, гостить у своих.
В жаркий день, когда некуда деваться от зноя и духоты, плеск воды и громкое дыхание купающихся,
действуют на слух, как хорошая музыка. Вода, голубая от того, что в ней отражается небо, страстно манит
к себе. Потом, чтобы взять от реки всё, что только можно взять, - позволяешь себе всякую роскошь: ле-
-жишь на спине и нежишься, брызгаешься, кувыркаешься, плаваешь по-собачьему, боком и на спине.
Чувствуешь удовольствие, простор и свежесть во всём теле.
Другой берег густо порос камышом, золотился
на солнце, и камышовые цветы красивыми кистями наклонились к воде.
Так тянуло к чарующей, неведомой тине в камышах.Но вот, мой взгляд падает на наглое, похабное лицо,
и я, невольно, в подсознании своём, уплываю в предосторожности своей от бесстыжей рожи.Но паршивый
молокосос, нырнув, цепко схватывает меня и лапает, и я, с брезгливым ощущением, силюсь найти его
среди купающихся.
Неотомщённая, за пошлую поганость его лап, я направляюсь с сёстрами за горохом.
Воздух всё больше застывал от зноя и тишины, покорная природа цепенела в молчании...Ни ветра, ни
бодрого, свежего звука, ни облачка.
Проехал мужик с бочкой воды на телеге, подняв пыль:
-"Наша городская совсем скисла, - переговариваются сёстры, тоже сонные и угрюмые."
Но вот, наконец, когда солнце стало спускаться к западу, лес, луга и воздух не выдержали гнёта и,
истощивши терпение, измучившись, попытались сбросить с себя иго. Вдруг в стоячем воздухе что-то
прорвалось, сильно рванул ветер и с шумом, со свистом закружился по полю.Тот час же на дороге спиралью
закружилась пылища, побежала по- полю, увлекая за собой солому, насекомых, чёрным вертящимся
столбом поднялась к небу и затуманила солнце.За лесом, прогремел гром; подуло свежестью.Природа как
будто что-то предчувствовала и томилась.Молния, в ветреной тёмной пыли, казалось белее и ослепи-
-тельнее, так что глазам было страшно.
Потом девчонки указывали на тёмную, широкую полосу, когда прояснилось и, объясняли, что это дождь,
сейчас и на нас хлынет ливень.
30 ЧАСТЬ.
Во всём, что видишь и слышишь, нутро и голова, начинают торжественный гимн на отклик прекрасной,
суровой родине, и хочется лететь над землёй в этом излишке счастья, в молодости своей, в расцвете сил,
в душевной страстной трепетной чувственности. Забываешь разом, безнадёжное, тоскливое своё прозябание
и, призыв, каждой жилкой, клеточкой, в радостном гуле своём, приветствует торжествующе дождь,
и не находится мыслей, а только вдохновение - чувствовать стихию своих буйств.
А когда наступает ночь, природа раззадорив тебя, манит обратно к воде. Прелесть уснувшей в тишине
речки, фантастична. Беззвучное дыхание её в темноте ужасно и жутко.
Если раз осмелишься в жизни побыть
с ней в глубокой ночи вдвоём, то после, никогда не пожелаешь.
Входишь в её теплоту, как парное молоко, и она покрывает тебя как пухом.
Звёзды не дают какого-либо
света, и покой райский сменяется адским.Чувство моментально охватывает, что утащит водяной, и обязательно
за ноги, и тогда не выплываешь, а вылетаешь с речки.
Вечером, девчонки наряжают меня в клуб.
Красят, прихорашивают и подталкивают к зеркалу, чтоб я гля-
-нула, какая я стала неотразимая.
Кино проходит в толчках, в разглядывании и перешёптывании: - "Это кто такая? новенькая, городская? -
-А как зовут, сколько ей лет?"
Я, в первый раз в жизни, начинаю выбражать, заигрывать, острить и разочарованно печалиться,
что мне
здесь нет ровни по духу в своеобразной моей природе.
Вдруг яркий свет обнажил их неказистый крестьянский
обиход: стол дубовый длинный, лавки, вывески и т.д. и т. п, и поселил у меня в увиденном понятии,
что-то жалкое, скорбное и щемящее в ихнем таком существовании.
Но неожиданно грянула музыка, и похожая на их лица в ожидании того же смысла, в песенной мелодии
популярной и современной, успокаивающе и ободряюще, закружила меня вихрем с ребятами.
Чувство было к ним снисходительное, но победоносное. Как-будто ты явилась к ним очаровательница,
пунцовая и прекрасная всеобщим вниманием, почтить их своим присутствием.
Я была тогда для них
всех королевой вечера:
31 ЧАСТЬ.
-"Чего наступаешь на ноги-то, танцевать что ли не умеешь?" - поднимаю я глаза на паренька, симпатичного,
с голубыми глазами, которого зовут Саша, по прозвищу "Чекист".
И моему удивлению нет границ,
потому-что на ногах, у него до блеска начищены туфли, как у остальных вижу только одни сапожищи,
потому как после проливного дождя, грязища неимоверная, и дом у него не близко от клуба.
Утром, на меня смотрят,кто осуждающе, а кто усмехаясь и отворачиваясь.
Я не пойму в чём дело. Маруська
лукаво и хитро улыбается, и когда она уличает какую нибудь пакость, то глаза её с огоньком в смехе,
больше искрятся, чем уста.
Тётя Таня, шёпотом, чтоб я не могла услышать, с скрытой неприязнью в мой адрес, рассказывает про-
шедшее ночью, что случилось от моих похождений:
-"Гуляла мол наверное, то с одним, то с другим, а им тошно от того, что меняет их каждый вечер, вот они
со злости, собрались копной и, шайка, сегодня вломясь, рыскала её, чтоб издубасить."
И я вспоминаю; как сквозь сон, они переговаривались, присматриваясь, подбегали ко мне со словами:
-"Это наверное не она," - и метались поскорее бы выискать, но тётка моя выпроводила их с бранью и зак-
-рыла дверь на засов.
За что ж я провинилась? Из-за чего меня хотели избить эти ребята.Выйдя из клуба, где я дала согласие
чёрненькому Ивану проводить меня, я направилась было с ним уже идти, но другая фигура, здоровей и
плечистей, преградила нам дорогу:
-"Ты с кем пойдёшь, кого ты выбираешь," - спрашивает меня Иван, и мне не ловко и очень неудобно, что
они ведут себя как малые, глупые дети в обращении с дамой, да притом городской и хорошенькой, в их
простеньком деревенском быту:
-"Я с ним прогульнусь," - киваю я головой на Ивана, какой преградил нам путь. Тот психует, ожесточается,
и самолюбие его я чувствую, здорово задето.
Я сразу заметила его, когда только включился свет,
какого остерегалась и боялась, за его жадный взгляд на меня, в виде его пылком и темпераментном.
Такие нравятся женскому полу: с поволокой в глазах, в быстроте реакции своей, с обходительностью в
отношении, и чуткости в нежной ласковости. Редко найдётся женщина или девушка, какая не любила бы
целоваться. А если он целует, как-будто влюбился и обезумел, то девушке понравится его внутренняя
буря, и внешняя скрытая тишь.
Если б я знала, что потом всё так произойдёт в моей жизни, я б его не отог-
- нала бы от себя:
32 ЧАСТЬ.
-"Я домой пойду, это стыдно и страшно, мне гадко и противно, что всё так произошло."Убегаю я в тем-
-ноту, со скоростью молнии, оправдавшись перед собой и перед ним, за столь длительное время, в упои-
-тельных, сладостно пьяных поцелуях его.
Но он догоняет меня, и перед нами, в непроглядной тьме, как-
-будто с неба свалившись, нос к носу предстаёт, тот чёрненький, отверженный Иван, который думал погу-
-лять со мной, в этот летний, благоухающий для меня вечер...
Он пропадает в темноте и кличет:-"Оль, подойди сюда" - я чувствую, что-то неладное будет, но подхожу.
Он смотрит на меня горящими, решительными глазами, и я не так слышу громкую пощечину, как удар, от
которого у меня искры сыпятся из глаз.
И тут вдруг мгновенно, как разъярённые барсы, они схлёстываются и слышатся их громкие удары.
Дуэль из-за меня.И я стою, принуждённая стоять, ещё не зная, к чему вся эта драка приведёт, к каким
последствиям.
Он кинулся на него, отомстить за меня, и сейчас уже, как положено рыцарю, осматривал как никто
никогда, с внимательнейшей бдительностью и спрашивал:-"Не больно ли тебе, Оля?"
-"Олька, пей молоко и ложись, вон там на кровати, - улыбается Маруська прищурившись, и расспрашивает.
- Как у нас, нравится? Женихи то тебе как, по вкусу? Нацеловалась то, вдоволь? А как "чекист"то за
тобой ухлёстывает."
Я надутая и неразговорчивая, от интриги, какая только что случилась.
Выхожу в другую комнату, где никак не улягутся спать, развлекая Шурика.
Тетя Таня держит в руках очень толстую книгу, всё более и более распаляясь, пересказывает, как они
страстно и горячо любили друг друга.
Красота у неё была неземная, у нашей родной тётки.Настолько она была прехорошенькой, что казалось,
мысли и душа тоже в исключительном порядке должны соответствовать бы ей.И она раскрывала свой
интеллект вероятно с такой же страстью, горячностью, и не хуже той любимой, какая находилась в прочитанным ей.Всё её женственная, очаровательная хрупкость жаждала любви и жизни.Полноценность нату-
-ры русской хоть не сознательно, но стремилась тоже познать те глубокие, полные порывы сладострастия
чувств в романе - любить и быть любимой.
Но этого ничего не было; как только любовь к родному краю, к детям и прозябание с мужем, беспросветным
пьяницей "живым"(как его постоянно величали всегда кличкой "живой", от зари до зари, тяжкого
хозяйства в деревенском быту.
По сплетням, услышанным в отроческом возрасте, немилосердна судьба пришлась и на её двоих родных
сестёр, Соню и Дарью.
33 ЧАСТЬ.
Дядя Тиша, когда приезжал, заводил беседы на разные темы.
Когда касался разговор, насчёт разгульной и бесстыжей Соньки, я вскипала и заступалась за неё.Они
могли её только осуждать, а не понять.
В девках, по их рассказам, она была слишком легкомысленной и гулящей.Потом, когда собралась
замуж, опомнилась что развратничала, и её никто не возьмёт.Но так как она была очень симпатичная и
стройная, то на неё давно зарился директор школы, но он был хромым. Он обещал, что любить её будет
и сделает для неё, всё, что только она пожелает.Но жизнь у них не клеилась.И вот однажды, как гром
средь ясного неба, заходит наша родная тётка Соня с хахалем, по- отцовскому выражению, с милиционером,
а отец с матерью, так рты и раскрыли.А на плите, в кухне, горох или щи варились, и эту кипящую
кастрюлю отец опрокинул на сестру бесстыдную в её, таком наглом приезде с новым женихом.Мама
потом всё рассказывала про тётю Соню, как та, по простосердечию в откровенности своей, в искренности,
делилась, как в первый раз полюбила, и нет ей ничего дороже и милее, как её любимый:
-"Мама, кричу я в волнении, - ну как ты можешь так равнодушно рассуждать?
я б лучше осталась на её месте,
гулять и наслаждаться, быть проституткой, по вашим глупым изречениям, -
дорогой дядя Тиша и твоего,мамочка мужа, жить её судьбой, такой
уготовленной для неё, чем как ты, в грязи, в пьянке, в постоянных страшно-идиотских оскорблениях со
стороны отца на тебя. Он плюёт и на Бога и в тебя, а ты вытираешься, и больше не можешь ничего сделать."
И у меня, лютая ненависть вскипает к сидящему рядом отцу. Как он, мог ошпарить сестру щами,
если постоянно сам находит опустившихся баб, пьянствует с ними, изменяя матери.
Дядя Тиша немного стыдится, что осквернил свою сестру чёрными словами, и по лицу и тону голоса я
улавливаю, что он уже начинает сомневаться в своём мнении.
-"Ты вот заступаешься за неё, да?" - и он не знает, что дальше сказать, а я продолжаю свою точку зрения в
Сонино оправдание.
-"Чего пристали к человеку, жизнь у неё такая; деревня глухомань, выбрать из чего?, одни пьянчужки
везде, или не развитые, тупорылые, а она женщина привлекательная и обаятельная, вот и капается, ищет,
хочет найти по-достоинству себе, а вы все привыкли грязью её обливать, а сами-то, для чего живёте,
зачем, какая цель в жизни у вас, для чего рождены, знаете ли?!
Даша жила по-сравнению со всеми, как мама.
Ещё девчонкой, она встретила парня, но он ей не понравился, и она сказала однажды ему, решительное,
нет. Не хочу мол встречаться и отстань.
34 ЧАСТЬ.
Но он её как-то раз подкараулил и наставил нож, со словами:
-"Если не выйдешь за меня замуж, то......."
И она вышла. Люди говорили ей: -"Дашка, ты как недоразвитая, может в тебе не хватает, как же ты живёшь
с ним, он же совсем тебе не пара, забулдыга, горький пропойц, а ты, ты ж ягодка."
У них когда поя-
-вились дети, сестра моя родная, маленькой ещё была, поехала к ним на Камчатку:
-"Олька, рассказывает она мне, - лежу я с Юркой и Славкой, а он подходит, этот дядя Вася и щупает ме-
-ня, глаза поганые у стервеца, я до сих пор, видеть его не могу."
Он когда приезжал к нам, всё хныкал отцу
и матери:-"Да что ж, Коля, мы ж их совсем измучили своих жён, сколько бедствий они вынесли из-за нас,"
а сам лезет ко мне, целовать чтоб меня, как племянницу, родственницу, я уклоняюсь, и сыплю ему в ответ
колкие аргументы.
В деревне, где я продолжала пребывать на каникулах, был прощальный вечер выпускников десятиклассников.
Но я была пессимистически настроена: грустна и печальна в их школе. Меня угнетало суждение
моих родственников, насчёт моего развязного поведения, за что меня ночью хотели исколотить.
Они обзывали
меня словом, которое никак не клеилось с моей девической детской душой.
Но в этот их последний, сельский, тихий вечер, мне стало радостно и тепло на сердце.Танцуя с мальчиками,
мне было приятно в их дружелюбии, простоте, с их искренностью в торжествующем домашнем
празднике, с уютом самобытности их, по-особенному опоэтизированному в моём мироощущении.
Учителя вскоре стали поздравлять ребят, кто отлично и хорошо окончил школу, желать им от всей души
в жизни быть настоящими людьми, не бояться трудностей и бороться за справедливость, в человеческий
мир.
Вышла я, в большой их коридор.Школа у них была чистой, светлой и просторной.Смотрю в окно, заду-
-мавшись, и окликает меня парень, вдруг рядом почему-то стоявший.
Оля, что это ты притихшая и мечтательная такая; ты не обижаешься на меня, не сердишься?" - спрашивает
он меня так благосклонно, что я враз вспоминаю его бесстыдные страстные поцелуи.Я психую и
обижаю его.Меня сердит и тон его и дерзость, с какой он решился подойти ко мне, волнует с избытком
его переполнявшаяся нежность ко мне, внимание и понимание.Если так можно было любить меня, считала
я по чувству своему, то безнравственно целоваться в первый вечер, и в то время, мне хотелось дока-
-зать, когда я ругала его, что я такая же чистая и светлая, как все эти танцующие ребята, как школа и этот
удивительный вечер.
35 ЧАСТЬ.
Теперь я уже стояла перед ним, в своём возгордившемся величии.
И он ушёл.
Я тоже на утро собралась к родственникам.
Недалеко от их пристанища расположилась другая наша родня, куда я пришла погостить, на день рож-
-дение попав к троюродному брату.
Его отец всю жизнь посвятил педагогике. Детям он преподавал географию и историю.Старикашка такой
был, как в кино.Интеллигентного нрава: в поведении, в беседе.Его жену, бабушку Марусю, я всегда помню
путала с бабушкой Варюшкой, его родной сестрой.
Старушка Варюшка, жила бедствовала с тремя беспробудными свиньями-пьяницами.Как она выдержи-
-вала, бедненькая.Зять её, дочь алкашка Олька и гитарист, внук бабушкин, до скотячего вида напьются,
а она им и есть готовит, и в хате прибирает, и смотрит за вторым внуком Юркой, чтоб второго не упустить,
не запил ка-бы.
В избе у них было пребедно.
В Бога она, наверное, верила, тем и жила. Ходила, правда, полуживая, убитая таким горем семейным.
Ещё какой-то тлел огонёчек в её безвыходном прискорбном положении, когда разбирая и перебирая раз-
-ные крупы, она шутила со мной и учила, как надо энергичнее работать.
Ольку я в избе и не видела. Она прозябала, где ей придётся.Таскают, волочат её мужики, потому-что ей
лишь бы выжрать, и она после приползает, вся в синяках, избитая, и потом ещё ей всыпет Петька, супруг
по-выпивке, пропойца такой же.
Бабушка Варюшка когда приезжала к нам с этой Олькой, то отец готовил ей тряпки, вещи кой какие, -
обуться и одеться. Потом он собрался показать ей сад, свою дачу.
А бабушка наверное проголодалась, мать
была на работе, и я, идя в школу, увидела её у остановки, как она жевала булку, кушала, не замечая меня.
Одинокая, старая, измученная житейской трагедией женщина, беспомощная и покинутая всеми, ветхая
и безмолвная в своём беспросветном горе.
Я помню, как в первый раз в жизни, она поразила меня своим приездом к нам.
Увидя их впервые, мне было жалко эту опустившуюся, спившуюся ещё тогда молодую Ольку, но чувство
могло только жалеть, а не помочь. Бабушка уже с порога надрывалась в крике души своей:
36 ЧАСТЬ.
-"Подлюка бесстыжая, ходишь пьянствуешь, подзаборная ты баба, распутница, позоришь меня, мать свою,
как же тебе не совестно, паразитка ты этакая.Ведь всё уже зараза пропила с себя, всё до нитки спустила;
ведь всё что на ней, люди дали, собака такая наглая, ведь если б тебе не дали эти вещи, то раздетая б
ходила. Мочи нету у меня, совсем же из сил выбила, - бранила её мать, а Олька ходила по залу с опущен-
ной, повинной головой".
Так как я знала, что пойду в клуб в деревне, то захватила с собой из дома два новых платья красивых.
Чуть только забрезжил рассвет, солнышко было уже высоко, и я как всегда с утра умывалась в речке.
Коровы вышли уже из воды, и я могла бы порезвиться в ней.На берегу были девчата, и они пристально
рассматривали меня.Вероятно не я одна привлекла их внимание.
Я уже разделась, и щупала ногой воду, но мой взгляд упал, куда смотрели девчонки.
Это был мой отец.
Он приезжал сюда, то кур воровать, или поджевиться самогоном, и один раз по пьянке, он залез в
курятник, хозяева учуяли шум и сильно побили его.Он и сейчас был выпимши, очевидно с Олькой и Петь-
кой кутили всю ночь.В данную минуту он обращался ко мне: -"Дочк, поедем домой, собирайся."
Компания
ждала, что я отвечу. Но я же была городская, принципиальная и мне не позволяло моё уважение к себе,
признаться, что это и есть мой папа.
Я и раньше, так вела иногда с ним, а он, страшно оскорблялся, нали-
ваясь злобой ко мне, матерился, но я, перед обществом сделав такую сцену, важно и надменно уходила,
его оставив в дураках, радовалась про себя,такой происшедшей выходке, чтоб не позорил юную деву,
своим поросячим видом.
Сейчас произошло ужасно больно для меня:
-"Ну какой ты мне отец, пойди проспись, пьяный, еле на ногах держишься, я же не твоя дочь, и не
позорь перед людьми."
-"Ах ты ж стерва, - закричал он, отказываться вздумала от своего родного отца, - завыл он в исступлении
и почти не снимая, а срывая с себя брюки и рубаху, кидается на меня, как на жертву.
37 ЧАСТЬ.
У меня, при
такой устрашающей нападки его, теряются все силы и покидают меня, как иногда снилось во сне; - Ты
бежишь, и всё на одном месте, потому-что, что-то держит тебя, затормаживает тебе дух, но ты напрягаешься
весь к скорости, а это бесполезно.Но подсознание всё же срабатывает у меня, (остаться у этого
мерзавца в руках, чтоб потопил)., нет, нет, моментально подсказывает оно мне, когда я дотронулась ногой,
об его, осклизлую лапу, повернув назад голову, и встретившись с озверелыми, чужими зенками.
И вдруг налив-
шись быстротой, я не отплываю, а пролетаю от него, на большое расстояние, к спасительному берегу, ни-
чего не слыша, что он мне в затылок орёт, угрожает.
Оказавшись в безопасности, на другой стороне, тяжело дыша и дрожа, до меня доносится наконец, его
наказание мне:-"Два платья то твои нарядные, я Ольке пойду продам, ей сгодится, пускай носит, она бу-
дет рада твоей обновке, - и я чувствую, что это уже не так страшно, что сейчас, только что произошло, и
всё равно, мне плохо и обидно, что какой-то там проходимке, отдаст он подлец, этих два любимых, мне
нравящихся платья.
-"Мразь, гнида ты смердячая, гад ты паршивый, - кричу я ему изо всей мочи".
"А в чём же я поеду? - в чём я поеду домой? - волнуется и стонет моя грудь и, заставляет не идти, а бе-
жать, т.к., мысль подхлёстывает меня, что я осталась в одном лишь купальнике.Прибегаю я к бабушке
Маруси, года три, как её уж схоронили, в ад очевидно попала без стыда, и человеческого чего либо, зло-
дейка, и около гардероба стою понурая, тихая, очень культурная и воспитанная.
-"Да мне какое похуже, бабушка Маруся".Но она, и не думает давать мне какое похуже своих дочерей.Она
демонстративно показав и переворошив все вещи, направляется от шкафа, в сенцы, и достаёт, покойница
безнравственная там, из пыльного хлама-барахла, такое, в чёв и в туалет срамно ходить.
Деньги у меня нигде не спрашивают в транспорте за билет, т.к., вероятно видят; я или недоразвитая,
побирушка, юродивая или ещё какая больная, что некоторым смотреть даже стыдно, неприятно, и они,
как вроде и не замечают. А я тогда думала, что происходит целая вечность, как оно меня жгло и терзало.
Села я ул.Димитрова в трамвае, и смирненько так стою, не пошелохнусь.Совсем рядом стоит женщина.
Бросила на меня взгляд, и осталась смотреть как загипнотизированная.Никогда сколько времени в своей
жизни, я не находилась в жутком оцепенении.Приехав домой, в кухню прошла, мать блины там пекла,
встала у окна, смотрю на свою школу, а у самой всё не живо.
38 ЧАСТЬ.
Мама аж с лица сменилась, защебетала, хоть на сердце мне от этого полегчало: -"Доченька, доченька,
дочка ты моя родная, да как же ты по всему городу в таком отрепье, в краске всё вымазанном ехала".
Тут я в истерике кричу, плачу, и не помню, что говорю и мама тоже:
-"Ах гад ползучий, сука, сука, с дитя своего родного, платье снимать, и по всему краю раздетой провожать,
ох зверина, ох и падла, - и причитает мама голосом, в котором слышится скорбь."
И вновь отзвенел звонок, и я пришла мучится на урок, в 7"Д" в свой класс.Непостижимей и сложней
продолжалась для меня школьная программа.Прикрепили как к неуспевающей мне Солохину Гальку.
Пришли мы домой к ней, о чём-то поговорили минут двадцать, и на том всё и кончилось занятие, подмога
её.Подошла я к ней как-то к парте, спросить или попросить чего-то, а она мне сквозь зубы цедит цинично с
отвращением, не поднимая глаз: -"Вон, пошла от меня, дрянь".
Отличница была, круглая, прекруглая. Глаз-
ки всё строила.Сашке Цуканову.Так вся и ёрзает на парте, когда он у доски отвечает, на неё глядя испод-
лобья. А она, когда выйдет отвечать задание, всё косичку свою теребит и ломается.
Возвращаюсь с Рюмиковой Ленкой после учёбы, погода ясная стоит, благоприятная. И говорит она мне:
-"Ты знаешь Олька, что можно достать на чеке, какие пробивают кассиры?" -" Что же можно купить на эти
чеки, Лен?" - спрашиваю я у ней: -"А всё, всё, всё можно купить, что ты только пожелаешь".
У меня тогда внутри всё солнечно-ярко стало.Так сильно ярко, как будто само светило вошло и светит:
-"Вот например тебе нравятся куклы, продолжает она, - какие на витринах в магазинах; можно иметь на
найденные эти длинные чеки, сколько угодно, этих красивых, дорогих кукол".
А через три дня, приходит бумага с милиции, что компанией, где участвовала и Ленка Рюмикова, наша
одноклассница, совершена кража; банка огурцов, и т. д., других продовольственных товаров, на что наша
классная руководительница, отвечала на это событие с деловой принципиальной строгостью: -"Что мы ре-
бята будем решать всем классом, какой будем ответ отправлять? Встань пожалуйста тот, который знает
своё воровство, кто это содеянное совершил, я не буду называть фамилию".
Пошёл моментально шёпот,
быстрые подозрительные переглядывания друг на дружку. И она встала, нагнув сильно голову, потупив-
шись в парту.
-"Что вас заставило воровать у государства, вас что не кормят, не обувают, не одевают, звенел
возмутительно, и всё более строже голос классной, - вы на такой шаг пошли? Мама, я знаю, очень у
тебя хорошая и бабушка, и недостатка ты ни в чём ни видишь, так что, же тебя повлекло на это? - Давайте
ребята не стесняться и высказываться.Кто желает выступить, поднимайте руки.
Выступали, осуждали, а
сами потом были способны на худшее; после окончания школы, попадали за спекуляцию, за драку или
пролазили в медицинский институт с пустой головой, но со знакомством и с деньгами.
39 ЧАСТЬ.
-"Давайте ребята ей простим, она больше никогда такого поступка не совершит, это будет первый и послед
-ний раз.Органы милиции поручают нам разобраться с Леной Рюмиковой, и мы давайте
шевствовать
над Леной и отправим своё решение, она хорошо учится и обязательно исправится.
На перемене захотелось
побеседовать как и другим, с Ниной Ивановной Овчаровой, и наши лица оказались совсем близ-
ко, так что я сильно засмущалась, опустив голову, когда она обратилась: -"Ишь какая, очень ты симпатичная
девочка, и я слышала ты, Оля, хочешь поступать, артисткой желаешь быть.Надо учиться, и учиться
очень хорошо, а с двойками, ты там не пройдёшь, аттестат если плохой.
И Лялина Олька, слыша её советы,
подзывает меня к себе, и начинает назидательную нотацию читать:
-"Да знаешь ли ты, чтоб поступить в
театральный, надо отлично знать предметы, как русский язык, литературу, историю".
Она не нравилась мне противным своим гадким интеллектом.
Не я одна, находила к ней неприязнь. Вый-
дет урок отвечать, мямля, аж тошнит, вытягивает еле, еле, ноет что-то.
Про неё говорили, что она дюжа
лицемерит, подхалимничает перед учителями, и ей натягивают на четыре, собирается, мол в медицинский
поступать.
Она облезлая была на лицо какая-то для меня, неказистая. Губы ехидные, жестокие. Глазки
стеклянные, пустые. А брови были как у клоуна в цирке, вопрошали чего-то.
Вылупится на неё Женька
Голенищенко после окончания уроков, а она его "голым" дразнит, по голове со всей силы бьёт портфелем:
-"Пшёл вон, голый, не лезь, не выделывайся, эй голый, голый, так и слышит от неё, от дуры.
Начинает его
обижать, а повадки как у взбесившейся тигрицы, глаза, как шипы впиваются, как-будто нечистого отхлёс-
тывает, раскраснеется вся, мол смотрите на неё, какая недоступная недотрога.
Мальчик был такой необыкновенный для меня, таинственный, удивительный своим своеобразным ми-
ром. Он и не учился вовсе.
Всё всегда схватывал на лету. Делал письменную домашнюю работу, какую зада-
вали, на уроках и переменах.Редко отвечал учителям задание.Знали они, какой он умный и развитый, с
большими знаниями.Строчит он плохим почерком на десятиминутном перерыве, все бегают, колготятся, в
спешке сдирают, а я, как всегда никогда ничего не готовлю, стесняюсь спрашивать, сдирать; посмотрю на
него, и такая меня печаль глубокая съедающая схватывает, что он моментально, мгновения ока всё приус-
певает своей головкой умной - разумной, кучерявой, русой, а я, как плетень-набекрень.Кто-то письмо мне
бросил, в почтовый наш ящик, красивым художественным почерком, написанным в объяснительной люб-
ви, а потом, не случайно кто-то книгу давал, чтоб я, отнесла ему домой.И я ему протягивала с остановив-
шимся сердцем.
40 ЧАСТЬ.
Девчонки однажды собрались вечером судачить обо всём, чем жили и болели.И зашёл разговор о семье
Голенищенко.Я стою вся во внимании.-"Вы знаете,- говорит Олька Каганова,- они очень богато живут, всё
с комфортом, с большим вкусом, хрусталь кругом, всё под полироль.Мать в заводоуправлении, отец шиш-
ка, видный начальник.Интеллигентные люди.Женька пыль всегда вытирает каждодневно, моет полы.
Читает развратные, запрещённые книги.Родители уйдут, думают он не будет читать недозволенные книж-
ки, а он берёт.Глаза у Женьки тогда говорили, что знает он про моё потаённое чувство и, что люблю его
без ума.
Да и как было не обожать его, если образ, постоянно не выходил из зрительной памяти
моей.Настолько насмотришься на него за уроками, не отводя взгляда, как пригвождённая, сидя за Оль-
кой Смольянниковой, любуясь и млея, от его обворожительности.
Он это видел, т.к., лица наши были ря-
дом. И ему нравилось, как я расцветала, благоухала и таяла перед ним.
Наступает если какой праздник в
году, то я горю желанием с нежным к нему, поздравить открыткой и самолично отнести к нему домой,
подписывая таким образом: -"Милый, или обожаемый дорогой Женечка и т.д. и т.п., не оставляя своего
имени."
Он издевался надо мной, когда я должна была оставаться дежурить, смеясь мне в лицо: -"Мудрый фара-
он," но меня не трогало такое обращение его.После двоек, а то и вовсе без них, так как учителя махнули
на меня рукой, я неимоверно страдала, и не могла дома заснуть.Но когда сон одолевал меня, то в снови-
дении появлялся он, Женечка, в своём для меня исцелении.Ликом он был как солнце, как самая яркая,
лучистая звезда.Так он горел перед лицом, что я его возносила как кумира, как сверхъестественное прекрасное
на яву.Он был очень красивым.Всё в нём было великолепно; и лицо и ум, и пылкая тонкая душа.
Иду я как-то с знакомой своей, Вероникой, и распыляюсь вдохновенности своей о нём, о светлом, лучезарном,
звёздном, сказочном мальчике.Голос мой возвышается, как мелодичная нежная песня и, вдруг
внезапно обрывается, как шок со мной случается.Я так поражена и настолько потрясена, что обретаю дар
речи. когда замечаю в карманах у звёздного, сказочного мальчика, лучезарные, светлые бутылки за пазу-
хой.Меня это отрезвляет и приводит в чувство:
41 ЧАСТЬ.
-"Ты что это Оль, опешила, что это с тобой, а? "- совсем уже
поравнявшись, спрашивает он меня, по всему виду, скорей всего не слыша, идя сзади и куда-то спеша, как
я его боготворила и возносила. Видя его будничного, уличного и реального с зельем, я сразу остыв, как-
-будто с знойного лета, очутилась в лютую стужу, просто и спокойно спрашиваю: -"Откуда у тебя, Женька,
бутылки, ты что, пьёшь что ли?" -"Да нет, - говорит он,-
- это я ребятам в общежитие несу, они ждут меня, вон
там, просили, чтоб я купил им."
И он убегает. А я Верку со страхом спрашиваю: -"Неужель он слышал всё?" -
- и скороговоркой шёпотом, как-будто выдыхаюсь, жестикулирую и объясняю, что это и есть тот самый
парнишка, милый, ясный, обожаемый и желанный.
Свитер мама ему купила очень яркий в расцветке. И он
так гармонировал под его лицо, тоже яркое и фотогигиеничное, что я совсем обалдела.
Когда неуспевающих набиралось слишком много, наша руководительница, классная,
собирала нас вместе
с родителями. и отчитывала по стандартным правилам.Только одни родители страстно-взволнованно при-
влекали моё внимание, Женечкины, интеллигентные внешне и внутренне. Сели они на последней парте,
во втором ряду, и Жень-Шень мой с ними. А я, на первой, с Наташкой Таболиной, подружкой своей,
и такой
же неучью безграмотной, как я. К доске меня вызвала классная, (английский она у нас преподавала),
с другими слабыми учениками опозорила, посрамила и наконец посадила.
Села я, и обернулась на Же-
нечку; смотрю восторженно на него, глазом не моргну, а у самой щёки горят, полыхают.
С Н.И.Овчаровой
мы взоры свои обратили на всех, только она с сумбурной моральностью на класс, а я, любяще Жене, вы-
зывающе для всех, своим открытым взглядом через все их лица, через парты,
хоть и двоечница, отстающая,
хуже всех не-
успевающая, а умишку глупому и сердцу, никак не оторвать глаз от него.
Смотрит он на меня в упор, зас-
тывшими лукавыми, глубинными очами: -"Мол, чародей я для тебя, ишь как заколдовал, смотришь и не
стыдишься ,
через все головы;" - а я начинаю чувствовать,
как моя нервная система в трепет приходит, колышится всё внут-
ри, но лицо не отважу, и сижу смелая, зачарованная им.
На следующее утро поднимаюсь я по лестнице с
ехидной сплетницей Канунниковой Людкой, Наташкой Таболиной и Олька Каганова делится с
нами своими бедами: -"Девки, девки, всю ночь не спала, как волновалась, переживала, как терзалась, что
при всех так чистили, ругали, все смотрят - ужас,
- и она мотает головой и горестно разводит руками, продолжая
жалиться - если б только можно было, сквозь землю провалилась тогда."
-"Что ты беспокоилась то, - гово-
рит ехидна, которую я терпеть не могла, органически непериваривала, - вон Мудрова, ей хрен по дерев-
не, ей всё, всё равно. - А......., это Мудрова то, - и ноет так насмешливо с иронией."
Я секунды молчу, в воспо-
минании бурного, в духе напряжённого, вчерашнего пылкого вечера о Евгении, но меня прорывает её
оскорбительная интонация ко мне, и я, перепрыгнув через порожки, кричу грубо, с возмутительной нот-
кой в голосе, прямо ей в лицо:-"Мудрова, Мудрова, что, что Мудрова то тебе?" - "Ты что это, что с тобой,
чего ерепенишься, - испугавшись, округляет она на меня глазищи, от неожиданного наскока моего и тихо
продолжает; - Что я тебе говорю такого?"
42 ЧАСТЬ.
На международный женский день, пришёл к нам в класс, родительский комитет, поздравлять нашу англичанку,
классную.
Хрустальный посудный сервиз, девчонки говорили, купили женщины, Нине Ивановне.
Кончила свою торжественную речь классная; и выходят к доске женщины, с сияющими улыбками, в ру-
ках подношение в знак уважения: -"Дорогая наша уважаемая Нина Ивановна! Разрешите Вам, от име-
ни ребят и родителей, от всей души, и от всего сердца поздравить с днём восьмое марта Вас, пожелать
Вам здоровья, успехов в вашем нелёгком труде и вручить Вам этот подарок.
Примите пожалуйста ото всех
нас это поздравление."
Они были такими великодушными, эти две женщины: -"Нет дорогие товарищи, увольте, но я отказываюсь
от Вашего подарка, я не приму его от Вас, и не просите.
Отстающих больше половины класса, ребята очень
плохо учатся и не хотят заниматься, неуспеваемость страшная, нет, нет и не надо".-"Ребята, - говорит
тогда родительский комитет, оборачиваясь к нам, - давайте дадим обещание нашей учительнице, что мы
исправимся и подтянемся в учёбе, что мы больше не будем тянуться в хвосте."
Послышались голоса в раз-
нобой: -"Мы обещаем, мы хорошо будем учиться, мы исправимся."
-"Хорошо, я приму Ваш подарок, но с
условием, если ребята будут хорошо учиться, если они обещают и это обещание будет выполнено".
И так
она жеманничала, рисовалась, так неправдоподобно, неестественно выглядела со своими манерами и
фальшивым тоном заискивающим и подлизывающим к презенту.
И я стыдилась за неё.
Стыд меня обуял и засел в мою совесть, обоняние, осязание и чёрт знает в какие
ещё органы чувствительной системы, которые никак не могли согласиться с её поведением.
Пришла я домой со школы, и обращаюсь к своей сестре, Вале, с просьбой понять меня: -"Валька, Валька,
как тяжело мне на душе, вся измучилась я, извелась, плохо мне, так трудно, помоги, что делать?" - Олька,
ты хоть раз задумывалась, когда нибудь? размышляла, вообще, можешь ты мыслить?
-И я молчу; смотрю
на неё во все глаза сосредоточенно и слишком серьёзно: -"Вот садись, и подумай, - бросает она мне со-
вет и покидает, собравшись к подружкам."
В комнате включен приёмник, солнце своей яркостью, просвечивает всё лучами, я ложусь и начинаю
думать. Но глаза мои закрываются, я сплю, услышанное оказывается уже в моём мозгу, с передачей на
эстетическое поведение людей; подростков, юношей и девушек, мужчин и женщин, где бы они не находи-
лись. Может я и не впечатлилась бы так глубоко, чарующим, таинственным видением в дрёме, какое мне
предстояло, если б не проигрыватель, из которого слышалась женская, выразительная дикция, как надо
ухаживать за дамой, как проявить разумность, чтоб выйти из нелепого положения, и не создать неловкой
ситуации гостям и самому себе.
43 ЧАСТЬ.
Как приятная, ликующая и захватывающая музыка, проносится этика нравственности, в моём ярком и
дневном сновидении, от услышанного, и я чувствую, что попала в мир, целомудренного общества, с его
эмоционально - живым укладом, морального уровня в их поведении.
-"Девочки, - говорит классная руководительница, - я хочу с вами провести и отдельно с мальчиками бе-
седу об эстетическом поведении.Не расходитесь после классного собрания".
Вся я взбудораживаюсь от предвкушения к тайне педагогического-психологического объяснения моей учите-
-льницы. Я с нетерпением ожидаю окончания уроков.
На комсомольском собрании Н.И.Овчарова, как всегда переливает из пустого в порожний одно и тоже,
и всё не существенно, неинтересное, скучное. Дальше она доискивается, допрашивает, кто разбил лам-
почки и выкрутил пробки. Находит зачинщиков -
- Сергачёва Сашку и Летова Серёжку. (" Цветик - семицве-
тик", - как постоянно, слишком уж ласково величала его преподавательница по алгебре и геометрии Анна
Петровна, ужасная дура была) кто был ужасным преступником - рецидивистом в поле зрения классной.
Часто внушая этакую
обозлённость к нему своими словами, как он выкидывал следующий номер, её голосовой резонанс пока-
зывал нам, до какого бешенства он доводил её, разбойничьими проказами!
Вызывая его родителей, она
никогда не обмолвилась им своим предположением, а нам, все уши прожужжала и в заключении вывод,
итог.
Летов Серёжка после окончании школы всё время отсиживал в тюрьме.
Кто виноват в случившемся? Её
внушение ему или стечение уличных обстоятельств? Нина Ивановна науськивала, чтоб мы учились,
знаниями овладевали и с умными головками попали бы в институты, в ВУЗы,
чтобы были в тёпленьком удобном
местечке, а не уставали бы и не надрывались, не пахали в поте лица своём на тяжёлых работах в заводах
и предприятиях.
-"О чём же мы будем беседовать девочки с вами, о чём говорить? - спрашивала педагог,
закрывая дверь, чтоб не слышали ребята наших женских секретов, подходя к нам в кружок.
Я смотрела на
неё с затаённым чувством и выбор пал на меня, когда вдруг Овчарова вспомнила, что один раз я на уроке
её, лускала семечки, оплевала и передничек и воротничок. Поднимали руки и ябедничали, как противные,
глупые дети, обсуждали, что хожу я без воротничка, манжетов и галстука, всё время опаздываю на уроки.
Высказывались ехидные, подхалимские лица - лицемеры и льстицы.
Скулила Томка Кищенко, что веду я
себя легкомысленно и очень уж странно, и что даже самая последняя из класса в отстающих; - сморщив
хитрую, конопатую мордашку свою, говорила, что я жуткая лгунья и изовралась до нитки.
От неё, насмеш-
ницы, пошла ко всем нашим устам, прилепившаяся кличка к Н.И.Овчаровой, прозвище "овчарка".
Выйдет
демонстративно к кафедре, откроет рот, при этом опуская и поднимая руку, произносит её тоном, якобы
классную копируя, повторяя её выражение на лице и гундося в нос, тянет: - "a pen, a pensil, a book,
a cope
book."
44 ЧАСТЬ.
А сейчас, она стояла рядом с ней, классной, и жестоко злорадничала. Слёзы быстрыми ручьями покати-
лись в рот и сглатывая их, образовывали стальную накипь в груди, горло перехватило, как ком, застрял в
нём. Я терзалась в чувстве,-" как можно так подличать? - где справедливость и их честь, совесть, почему
именно меня выбрали объектом, унизительной, отвратительной склоки?"
Макарова Зина, чуть слышно, осуждающе воскликнула: -" Она плачет!"
Овчарова положила мне руку на
плечо и прекращала беседу об эстетическом поведении, как себя держать: -" Девочки, мы надеемся, что
Мудрова примет наши выступления к сведению, исправит свои ошибки, она плачет, значит она поняла кое-
-что. Я поднимаю голову, и смотрю на дверь, думая, что хоть хорошо, такие дикости их и мерзости, не
слышит Женька. В мысли и осязании моём, он уже был далёким и слишком недосягаемым для меня.
Я
находила себя, по-сравнению с ним, бессмысленной, грязной и опустившейся дрянью.
Урок зоологии, начался у нас мечтательным рассуждением, учительницей Людмилой И., когда поставив
на кафедру большую птицу - экспонат, она вдруг почему-то, заговорила на тему взаимоотношений муж-
чин и женщин.
Продолжение следует.