Тарутино
Село в Жуковском районе Калужской области, на реке Нара, в 35 км от железнодорожной станции Малоярославец. Административный центр одноимённого сельского поселения.
20 сентября (2 октября) 1812 около села расположилась лагерем русская армия, отступавшая от Москвы, а на правом берегу реки Чернишной расположился французский авангард. В таком положении обе стороны оставались две недели, с 22 сентября (4 октября) по 6 (18) октября, когда состоялось сражение.
В конце сентября, после отъезда из армии заболевшего Барклая-де-Толли, бывший адъютант главнокомандующего Александр Никитич Сеславин был прикомандирован к Коновницыну, назначенному дежурным генералом и фактически исполняющему обязанности начальника главного штаба Кутузова.
Фельдмаршал, готовясь в Тарутинском лагере к контрнаступлению, развернул партизанскую войну. Легкие армейские "партии", поддерживая действия отрядов крестьян из окрестных селений, окружили Москву, занятую врагом. Вспыхнувшая народная война охватила своим истребительным огнем наполеоновскую армию. Каждый день стоил неприятелю нескольких сотен человек, десятков отбитых транспортов с оружием, боеприпасами и продовольствием. В штаб Кутузова почти ежедневно приходили донесения об успешной деятельности в тылу врага партизанских отрядов Давыдова, Дорохова и Фигнера, приводили множество пленных. Число армейских партизан увеличивалось.
Сеславин решил, что в сложившейся обстановке именно во главе "летучего" отряда он сможет принести наибольшую пользу отечеству. Гвардейский капитан обратился за содействием к дежурному генералу. Коновницын, с искренним уважением относившийся к предприимчивому и отважному офицеру, рекомендовал Сеславина Кутузову. Он был приглашен на обед к фельдмаршалу, где встретил теплый прием. В послеобеденной беседе, очевидно, решился вопрос о назначении Сеславина командиром формируемой партии.
30 сентября гвардейский капитан получил предписание главнокомандующего всех армий: "Командируетесь, ваше высокоблагородие, с партиею, состоящей из 250 донских казаков войскового старшины Гревцова и I эскадрона Сумского гусарского полка, в направлении по дороге от Боровска к Москве, причем имеете в виду действовать более на фланг и тыл неприятельской армии. Неподалеку от вас действует артиллерии капитан Фигнер с особым отрядом, с коим можете быть в ближайшем сношении. Отобранным от неприятеля оружием вооружить крестьян, отчего ваш отряд весьма усилиться, может, пленных доставлять сколько можно поспешно, давая им прикрытие регулярных войск и употребляя к ним вдобавок мужиков, вооруженных вилами или дубинами. Мужиков ободрять подвигами, которые оказали они в других местах, наиболее и Боровском уезде".
Сеславин был доволен, получив в командование отдельный отряд и, главное, полную самостоятельность в своих действиях. Правда, он надеялся на более значительную партию, но для начала и это неплохо. Сеславин был уверен, что, оправдав доверие Кутузова, сможет рассчитывать на ее увеличение. В том, что он с честью выдержит испытание, сомнений не было. Особую уверенность придавали сумские гусары, имевшие за плечами не одну кампанию и опыт аванпостной службы. С командиром эскадрона, смелым штабс-ротмистром Александром Алферовым, Сеславин был знаком по арьергардным делам. Пользуясь правом выбора офицеров, он взял в партию также 22-летнего поручика Елизаветградских гусар Николая Редкина, уже с отличием партизанившего в отряде Дорохова и тоже известного Сеславину по арьергарду. Обязанности штабного офицера отряда были поручены юному прапорщику лейб-гвардии Литовского полка Александру Габбе, получившего в свое распоряжение карты. В будущем Габбе -- верный адъютант Сеславина. Назначенные в партию донские казаки Гревцова прибыли в армию недавно, в числе нескольких полков, вызванных Платовым с Дона. Многие из казаков были молоды и необстреляны, но все имели горячее желание сразиться с неприятелем.
В ночь на 1 октября Сеславин скомандовал собравшемуся отряду: "справа по три марш!", и партизаны вместе с проводниками-крестьянами покинули Тарутинский лагерь. Миновав последние разъезды, партия, соблюдая тишину, пошла лесами и оврагами на север, к Москве. Темная октябрьская ночь, выпавший первый снег, дремучие леса и ожидание опасности делали экспедицию особенно привлекательной для Сеславина.
Первое крупное дело нового партизанского отряда, не считая стычки 2 октября с неприятельскими фуражирами, произошло 4-го числа у селения Быкасово на Новой Калужской дороге. От взятых накануне пленных узнали, что отряд генерала Орнано (4 кавалерийских полка, 2 батальона пехоты и 8 орудий), прикрывающий крупный обоз, остановился в селе Вяземы на Можайской дороге. Несмотря на значительное превосходство неприятеля, Сеславин решился на рассвете следующего дня атаковать отряд. Главное -- напасть внезапно и решительно. Охотники из крестьян, присоединившихся к партии, хорошо знавшие местность, вызвались провести партизан по глухим лесным тропам. Сеславин разбил отряд на три части. Впереди с проводниками шел авангард из казачей сотни с Редкиным во главе, затем -- основная часть партии, движение которой прикрывал арьергард. Марш был ночным, долгими трудным. Люди дремали верхом на лошадях...
"Сделав 55 верст, -- рапортовал Сеславин Коновницыну, -- я в Везюмове его не нашел, и узнал, что за несколько часов выступил на Боровскую дорогу, дабы маршировать чрез Фоминское, Верею и Смоленск... Я шел с ним параллельно, проходя ночью деревни, в которых находился неприятель... Будучи окружен всегда сильными неприятельскими партиями, я скрылся в лесах на Боровской дороге. Коль скоро неприятель показался, я пропустил пехоту и часть кавалерии чрез деревню, дабы соделать их не в состоянии взаимно себя подкреплять. Я стремительно атаковал, опрокинул кавалерию и стрелков. При сем случае убито у неприятеля до 300 чел., в том числе один генерал... один полковник и несколько офицеров. После сего генерал Орнани устроил на высотах батарею, пехоту и кавалерию, открыл канонаду и оружейный огонь... Сумские гусары и казаки Гревцова пред картечами, ядрами и пулями искололи всех лошадей и испортили упряжь под остальною артиллериею, фурами и ящиками. Когда же пехота грозила отрезать нам ретираду, я приказал отступить к лесу. Остановясь вне выстрела, я показывал, что имею намерение вновь атаковать... Некогда неприятель, будучи подкреплен кавалериею, повел решительную атаку, я отступил лесами к Наре... и остановился в трех верстах от Фоминского, где неприятель расположился ночевать. Потери с нашей стороны около сорока человек... Дельце было порядочное и горячее".
После успешного поиска Сеславин расположил свой отряд на ночлег в небольшой деревушке в лесу, покинутой жителями и окруженной болотами. Вскоре из леса появилось несколько десятков бородатых крестьян. "Что надобно, мужики?" -- спросил Сеславин. "Ваше сиятельство, пожалуй нам ружья и патроны бить врага-супостата", -- кланяясь в пояс, отвечали крестьяне. Сеславин распорядился выдать каждому из захваченных в бою трофеев. Получив оружие, крестьяне горячо благодарили командира партизан. Сеславин поручил им, не упуская из вида его отряда, незамедлительно сообщать о неприятеле. "Это мы можем, ваше сиятельство!" -- говорили крестьяне.
Утром следующего пасмурного дня партия Сеславина отправилась в новую экспедицию и неожиданно встретила отряд Фигнера у села Отепцово. Поручик Бискунский, партизанивший с Фигнером, вспоминал, что "на переходе чрез пустую деревушку и луг открытый, вдруг сквозь туман увидели мы отряд конницы... идущей с фланга прямо на нас. Во внезапности этой Фигнер приказал остановиться и скорее построиться к атаке... Но как эта чернеющая конница в тумане подходила ближе и ближе, нам показались и пики, дротики. В таком сомнении, по неожиданности тут русских, кто-то из наших офицеров подскакал лучше узнать, и в минуты три мы увидели русских казаков, и к нам подскакал Сеславин. Это было первое столкновение двух отрядов настоящих партизанов, и я первый раз увидел его... Мы сейчас заметили, что Сеславин приятный, веселый в обращении, умный, рассудительный как "старый".
Посовещавшись, партизаны решили вместе на рассвете вновь напасть на отряд Орнано, остававшийся в Фоминском. Холодной осенней ночью, для соблюдения полной тишины подобрав сабли под бедро, партизаны прошли лесами к селу и расположились в засаде у дороги, идущей из Фоминского через лесную просеку.На рассвете 6 октября часть отряда Орнано выступила из села. Прежде вышел авангард из кавалерии, замыкала марш пехота. Партизаны, пропустив первые колонны, попытались отрезать хвост. Неприятельская пехота встретила их залпом. Пули застучали по деревьям и ранили несколько человек. Завязалась перестрелка. Из авангарда на рыси возвращалась кавалерия, готовясь к атаке. Остановившаяся на дороге неприятельская артиллерия навела пушки и открыла огонь. Не в состоянии с незначительными силами сопротивляться превосходящему числом противнику с пехотой и артиллерией, конные отряды Сеславина и Фигнера были вынуждены отступить и скрыться в лесах. Летящие им вслед ядра ломали деревья...
В тот же день произошло Тарутинское сражение, в котором русские войска нанесли поражение авангарду Мюрата. Это событие ускорило выход Наполеона из Москвы. 7 октября неприятельская армия покинула древнюю столицу России и двинулась по Старой Калужской дороге, ведущей к Тарутинскому лагерю. Предприняв это движение, Наполеон собирался в случае преследования Мюрата русской армией атаковать Кутузова. Но, убедившись, что после боя русские вернулись в укрепленный лагерь, Наполеон повернул на Новую Калужскую дорогу. Какую цель преследовал император, сделав подобный маневр? Он стремился скрытно, избегая решительного сражения, обойти слева Тарутинский лагерь и по не разоренному войной краю, через Малоярославец и Калугу, пройти в Смоленск.
Для Кутузова было очевидным, что неприятель в ближайшее время должен оставить Москву. Но когда и куда враг будет отступать? Этот вопрос более всего занимал фельдмаршала в эти осенние дни и порой бессонные ночи. Многие из партизанских отрядов, отправленных Кутузовым на сообщения противника, искали ответ. Но только Сеславину, бывшему, по образному выражению современника, "глазами и ушами" армии, удалось первому установить истину. Предприимчивый партизан полагал, что своевременная разведка более всего будет способствовать успеху действий наших войск. Поэтому одной из своих главных задач Сеславин считал непрерывное наблюдение за движениями неприятеля, широко используя для этой цели местное население...
После поиска у Фоминского Сеславин вернулся в Тарутинский лагерь просить увеличения своей партии. В лагере он остановился в избе Ермолова -- начальника штаба 1-й армии, принимавшего живейшее участие в координации деятельности отрядов Сеславина и Фигнера, его коллег-артиллеристов. В главной квартире Кутузова гвардейский капитан нашел самый ласковый прием. Фельдмаршал утвердил все его представления об отличившихся к награде и приказал усилить отряд двумя эскадронами Ахтырских гусар и ротой 20-го егерского полка. Немного позднее Сеславин получит еще два конных орудия. Теперь отряд в составе трех родов оружия мог более эффективно действовать против неприятеля.
7 октября, в день приезда Сеславина в лагерь, Дорохов сообщил о появлении у Фоминского (где по-прежнему стоял отряд Орнано) пехотной дивизии Бруссье. Не зная, что за ней следует армия Наполеона, Дорохов был намерен атаковать противника и просил подкрепления. Кутузов отправил к нему два пехотных полка. Через день, 9-го числа, Дорохов, рапортуя о сосредоточении указанных неприятельских отрядов в районе Фоминского, предположил, что "сие действие неприятеля может быть предварительным движением целой его армии на Боровск". Получив это донесение, Кутузов в тот же день отправил партии Сеславина и Фигнера к Фоминскому обстоятельнее узнать о силах и расположении противника.
Утром следующего ненастного дня из Тарутинского лагеря в тайную экспедицию против отрядов Орнано и Бруссье выступил пехотный корпус Дохтурова, усиленный кавалерией, артиллерией и казаками. Между тем у Фоминского сосредоточивались основные силы Наполеона, перешедшего проселочными дорогами со Старой Калужской на Новую. Но в штабе Кутузова об этом еще не знали. Приближался тот решительный момент, от которого зависел исход войны. Если Наполеону удастся, минуя русскую армию, пройти в Калугу (где находились главные боевые и продовольственные запасы Кутузова), отступление французской армии будет проходить в более благоприятных условиях...
Целый день шел мелкий осенний дождь. Поздно вечером войска Дохтурова, сделав трудный переход по размытой проселочной дороге, стали биваком у села Аристово, на половине пути к Фоминскому. На рассвете им предстояло атаковать и истребить неприятельские отряды, которые, как полагали, оплошно отдалились от главных сил Наполеона. Из-за предосторожности, чтобы не встревожить противника, костров не разводили. Люди, кутаясь в мокрые шинели, старались согреться, собираясь в кучки. Около семи часов прибыл Дорохов. Он сообщил Дохтурову, что видел около Фоминского и за рекой Нарой (протекавшей у села), огни неприятельских биваков, но лесистые места не позволили ему определить сил противника. Дохтуров решил ждать известий от Сеславина и Фигнера.
Время приближалось к девяти, когда у передовых пикетов раздался топот лошадей и показалось несколько всадников. На оклик часового последовал ответ: "наши". Это был Сеславин с пятью или шестью казаками и гусарами. На одной из лошадей сидело двое, из них последний был в высокой медвежьей шапке гренадера Старой гвардии. Сведения, которые привез партизан, были настолько важны и неожиданны, что заставили полностью изменить план действий.
Несмотря на расставленные у Нары неприятельские посты, тщательно охранявшие переправы через нее, Сеславин сумел перейти реку и подойти к Новой Калужской дороге. Не доходя четырех верст до Фоминского., смелый партизан, оставив свой отряд в лесной лощине, скрываясь за деревьями, приблизился к дороге. Над ней стоял гул, обычно сопровождавший движение больших масс войск. Сеславин, рискуя быть замеченным, влез на дерево, на котором еще оставались листья. То, что он увидел, заставило его сердце учащенно забиться: вся дорога была заполнена густыми неприятельскими колоннами.
"Я стоял на дереве, -- вспоминал Сеславин, -- когда открыл движение французской армии, которая тянулась у ног моих, где находился сам Наполеон в карете. Несколько человек отделилось от опушки леса и дороги, были захвачены и доставлены светлейшему в удостоверении в таком важном для России открытии, решающем судьбу Отечества, Европы и самого Наполеона..."
Сеславин, смертельно усталый от продолжительной скачки, с блестящими от возбуждения глазами, сидя за столом в избе, рассказывал Дохтурову об увиденном. Неожиданно для себя он заметил, что генерал с недоверчивым видом воспринимает его сообщение. Со свойственной ему горячностью, Сеславин, оскорбленный недоверием, предложил Дохтурову надеть на себя "белую рубашку" (т. е. расстрелять), если он фальшиво донес. Партизан кликнул ординарца-казака и приказал ему привести пленного гвардейского унтер-офицера. При допросе француз показал: "Уже четыре дня, как мы оставили Москву... Завтра главная квартира императора в городе Боровске. Далее направление на Малоярославец".
Ситуация была ясна. В подобных чрезвычайных обстоятельствах медлить было нельзя. Дохтуров тотчас же отправил с донесением к Кутузову своего дежурного штаб-офицера Дмитрия Болговского, а неутомимый Сеславин помчался к своему отряду продолжать наблюдение за движением армии Наполеона.
Заслуга Сеславина была не только в том, что он своевременным извещением спас от гибели войска Дохтурова, которые на рассвете атаковали бы не отдельные отряды, а наткнулись на всю неприятельскую армию. Главная его заслуга перед отечеством состояла в том, что открытие предприимчивого партизана дало возможность Кутузову остановить врага у Малоярославца и вынудить его отступать по разоренной Смоленской дороге. Именно но той дороге, по которой Наполеон пришел в Москву.
Реакция Кутузова на сообщение Сеславина известна по воспоминаниям Болговского: "...Вид его на тот раз был величественный, и чувство радости сверкало уже в очах его. "Расскажи, друг мой, сказал он мне, что такое за событие, о котором вести привез ты мне? Неужели воистину Наполеон оставил Москву и отступает? Говори скорей, не томи сердце, оно дрожит". Я донес ему подробно о всем вышесказанном, и, когда рассказ мой был кончен, то вдруг сей маститый старец, не заплакал, а захлипал и... рек: "...с сей минуты Россия спасена..."
С этого времени фельдмаршал называет гвардейского капитана не иначе, как "Александр Никитич" и, предоставив ему полную самостоятельность, не раз доверяет ответственнейшие поручения. Современники также высоко оценили подвиг Сеславина. Уже упоминавшийся Болговский писал, что "вряд ли кто дотоле имел счастие оказать более блестящую услугу государству, какие он, Сеславин".
Имя отважного партизана приобрело всероссийскую известность, а затем и всеевропейскую. Позднее, в 1813 году, в России будет издан гравированный портрет героя с подписью: "Он первый известил главнокомандующего армиями о намерении неприятеля идти из Москвы в Калугу, и тем содействовал к предупреждению его под Малоярославцем, которое имело следствием постыдную и гибельную для французов ретираду".
Мнение самого Сеславина: "Неприятель предупрежден под Малым Ярославцем, французская армия истреблена, Россия спасена, Европа освобождена, и мир всеобщий есть следствие сего важного открытия".
10 октября 1812 года -- решающий день в жизни Сеславина. В этот день он обрел бессмертие..."Великая армия" Наполеона отступала. "Неприятель идет с усильною поспешностью, имея с собою для ночных маршей фонари, которые неприятель взял в Москве... -- доносил фельдмаршалу из авангарда М. А. Милорадович. -- Армия идет в большом беспорядке и продолжает кормиться лошадиным мясом, хлеба не имеет, все селения жгут... пленных усталых прикалывают".
С началом отступления противника армейские партизанские отряды шли на его флангах, тревожа врага постоянными набегами и затрудняя движение. Опережая неприятеля, партизаны разрушали на его пути мосты и переправы, уничтожали сделанные им запасы продовольствия и фуража, истребляли отдельные отряды. Действия легких партий изматывали силы врага, обрекали его на лишения и голод.
В память об одержанной в бою победе владелец Тарутина граф С. П. Румянцев освободил 745 крестьян от крепостной зависимости (1829 год), обязав их поставить памятник на поле битвы. Монумент был открыт в 1834 году, став одним из первых памятников в честь победы в Отечественной войне . Надпись на нём гласила: «На сём месте российское воинство, предводимое фельдмаршалом Кутузовым, спасло Россию и Европу».
«Графа Румянцева вообще не хвалят за его памятник и уверяют, что церковь была бы приличнее. Я довольно с этим согласен. Церковь, а при ней школа, полезнее колонны с орлом и с длинной надписью, которую безграмотный мужик наш долго ещё не разберёт.» — писал А. С. Пушкин в своём дневнике 28 ноября 1834 года. Согласно той же записи, в Тарутине его чуть не убили пьяные ямщики: «Какие мы разбойники? — говорили мне они. — Нам дана вольность, и поставлен столп нам в честь».
Памятник тот простоял не долго, и в 1885 году по проекту архитектора Д. Антонелли был возведён новый.
В «Списке населенных мест Калужской губернии» того времени Тарутино упоминается как владельческое село Боровского уезда, в котором насчитывалось 119 дворов, проживало 948 человек, проводились ярмарка и еженедельные базары, имелись сельское училище и православная церковь. Деревянная Никольская церковь, построенная в XVIII веке и находившаяся на сельском кладбище, была разобрана после освящения нового каменного храма в 1872 году . На месте старой церкви сооружена часовня, после 1947 года переделанная в жилой дом.
В Тарутине действует филиал Калужского областного краеведческого музея.