Алиса Алисова и Андрей Беляков
II.ПРЕДНОВОГОДНИЙ ИНЦИДЕНТ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Встреча
Тихо подбирался Новый год. Вот уже и декабрь — но какой-то теплый, в городе часто слякотный. За городом, правда, чисто и бело.
Пономаренко уже почти забыл ту странную историю-не историю, случившуюся более полугода назад. Жизнь текла в привычной колее. Жена вот только что-то притихла, и не шпыняет его по каждому поводу, как обычно. Он, правда, не очень обращал на это внимание — даже привык, это создавало особый фон домашнему уюту, как журчание ручья на пригородном участке, который они купили три года назад и все никак не могли освоить. Дом так и остался в проекте, из сооружений — сарайчик из старых досок, да удобства. Плюс парочка теплиц, на которых настояла жена. Да ежегодная вскопка участка под картошку и прочую зелень. Пономаренко уже пожалел, что уступил тогда и купил эту «дачу» — но отдавали дешево, а жена все уши прожужжала про отдых на природе — «как у людей». Теперь в выходные и на рыбалку с друзьями не очень-то выберешься — то рассаду надо везти, то теще приспичило срочно и сегодня ехать — «а то помидоры засохнут, полить надо и прополоть». Только и отдушина, что зимой собраться теплой компанией — да и махнуть куда-нибудь, подальше от женской заботы и домашнего затягивающего паутиной уюта. И вот снова — Новый год. Снова мотаться в пробках по магазинам, ждать, скучая, в машине жену, слушать ее радостные рассказы про удачные покупки, переносить ее недовольство — «да ты не слушаешь совсем, тебе все равно — я стараюсь изо всех сил, а ты даже не вникаешь...». Кивать согласно и натужно выдавливать из себя интерес к очередной женской глупости.
Пономаренко вздохнул — «ничего не поделаешь, переживем как-то и это, не впервой, зато махнем 2-го с Иванычем и Борзовым на заимку, всего-то 70 км — а как в другой мир. А там и наши подтянутся, отведем душу». Капитан вдруг задумался. Жизнь проходит, что ли, а оглянуться особо не на что, да и боязно — что там увидишь? Вроде все как у людей, все неплохо, по службе вот продвинулся, награду получил — уже и завистники объявились, друзья поздравляют, по плечу хлопают — «жизнь удалась!». Но иногда, без всякой причины, как снег при ясном солнце, охватывала душу тоска — так тоскует лебедь с обрезанными крыльями, одомашненный, сытый и ухоженный. Особенно в позднюю осеннюю пору, когда в небе сбиваются стаи, собирающиеся в дальний путь, который одолеют не все — но кажется, что в том и счастье, и мерещится журавлиный клин, и курлыканье по потерянным на земле, и прощание, и надежда... В такие дни Пономаренко либо напрашивался на ночные дежурства, либо уходил в гараж и чуть не до утра возился с машиной или наводил — в очередной раз — порядок в своем скромном хозяйстве.
В раздумьях ехал Пономаренко домой — «не забыть купить мандаринов (жена наказала)». Нескорая езда в умеренном потоке машин убаюкивала, по радио Соловьев изводил очередного попавшегося под руку с какой-то глупостью журналиста — и, надо сказать, делал это умело и с едким юмором, который доставлял капитану удовольствие. Подмораживало. К вечеру началась легкая поземка, зажглись уличные фонари. Вдруг жесткий удар о лобовое стекло — и что-то серое осело на капот и сползло. Пономаренко резко затормозил и услышал сзади скрипучий визг и легкий толчок в бампер. «Приехали! — Вот тебе и мандарины, и спокойный вечер, и все остальное...». Вышел из машины — сзади его подпирали старенькие «Жигули», в которых какой-то дедок, вцепившись в руль, отрешенным взглядом упирался в слегка помятый бампер синего пономаренковского «Хендая». — «Черт старый», — беззлобно выругался про себя капитан, понимая, что сам подставился. И только тут оглянулся — что там на капоте было-то? У передних колес лежала какая-то серая тряпица, бесформенная и пустая — она никак не могла произвести этот звук удара. Пономаренко потрогал ее ногой — обычная тряпка, стекло цело, капот цел — ни царапин, ни пятен, ничего. Пожав плечами, обернулся к дедку — и обомлел: вместо дедка и «Жигулей» у новенького черного «мерина» стоял средних лет мужик и улыбался. Скосил взгляд на бампер своего «Хендая» — вмятина на месте. Поискал глазами «Жигули» — не обнаружил. Мужик тем временем — заметил боковым зрением капитан — откровенно за ним следил, не переставая улыбаться. «Что-то напоминает мне эта улыбка», — растерянно рылся в памяти Пономаренко, пытаясь сообразить, что делать дальше. Вдруг мужик, отлепившись от «мерина», сделал шаг ему навстречу, и капитан отчетливо услышал: «Не узнаешь? — Весна, армянский коньяк, бобслей...» Пономаренко мог бы покляться, что незнакомец при этом рта не раскрывал и все так же — будто немного заторможенно — улыбался. «С машиной что будем делать,» — буркнул в ответ, мотнув головой в направлении «Хендая». Ничего лучшего в голову ему не пришло. «А что машина? — беззвучно удивился незнакомец, — сейчас, две минуты, делов-то». Он подошел к бамперу, посмотрел, достал из кармана какой-то узкий предмет, похожий на укороченную авторучку, даже и с колпачком, снял его — и как будто стал обводить вмятину, несильно нажимая. — «Ну, ты полегче! Что делаешь-то!» — Незнакомец обернулся — и капитан увидел совсем близко его глаза, отливающие желтым с узким и длинным, как у кошки, зрачком. Ресниц и бровей не было, их с лихвой заменяли тяжелые толстые веки — как створки грецкого ореха. Мужик натянул поглубже вязаную шапочку с помпоном и уже прошамкал по-стариковски: «Че таперича, засудишь, что ле, давай ментов вызывай, денюх у меня все равно нетути, мы с бабкой на пенсиях». И шмыгнул носом. Пономаренко оторопел, машинально взглянул на бампер — он сиял первозданной синей краской, никакой вмятины, перевел было взгляд на старика — тот уже сидел на рулем вновь откуда-то взявшихся «Жигулей» (никакого мерина не виделось) и грозил кривым пальцем капитану. Затем пальцы сложились в трехмерную фигуру, которую старик, с трудом приоткрыв окно, высунул наружу — «на-кось, выкуси!», и «Жигули» неожиданно бойко рванули с места, распихивая затормозившие на сфетофоре машины — но удивительное дело, они будто изгибались и подбирались внутрь на секунду-две, пропуская дребезжащую тарантайку, без всякого ущерба для себя и своих седоков. На светофоре «Жигули» выпустили сопло, столб искр вырвался и ударил в асфальт — машина встала на дыбы, вытянулась в какой-то непонятный болид, вертикально взмыла вверх — и будто растворилась в вечереющем небе. Только на перекрестке еще пару секунд подпрыгивали, угасая, какие-то искорки.
«Че застрял-то! — Ворон ловишь?!» — очнулся Пономаренко от возмущенных криков и гудков машин, скопившихся за его «Хендаем» — светофор горел зеленым. Вокруг все было по-прежнему, все узнаваемо и знакомо. Внутри тоже как-то утихло, будто разом из памяти вымыло и старичка, и непонятную машину, и все эти — то ли были, то ли нет — разговоры. Пономаренко слегка, больше по привычке, огрызнулся, открыл дверцу «Хендая», задев ногой какую-то серую тряпку, и покатил домой. «Мандарины надо не забыть купить».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
31 декабря
31 декабря у Пономаренко был рабочий день. Настроение, тем не менее, бодрое — все, что его просили по дому, сделал, даже елку живую вчера привез и установил — теперь его семейство наряжает ее, пекутся пироги, варится холодец, — все при деле, и всем немного не до него, — можно, наконец, передохнуть перед Новым годом и никуда не торопиться. С мужиками заранее договорился на работе слегка проводить уходящий год (день обещал быть спокойным, начальства не будет, дежурный — свой, не сдаст).
Кое-как дотянули до обеда — коллеги из другого города просили проверить информацию о двух неустановленных подозрительных личностях, замеченных возле секретного объекта и выехавших, по оперативным сведениям, в город Энск. Проверка много времени не заняла — по отработанным каналам достоверно установлено: такие в город не прибывали. Что и было сообщено.
После обеда можно было уже накрывать. Трапезунников принес даже елочку, на которую накидали мишуры и серебристого дождя и поставили на стол. Время близилось к 16, и впереди еще два часа свободы.
Замигала красная лампочка — Пономаренко вышел проверить. Дежурный удерживал разговором двух граждан неопределенной внешности, которые крайне вежливо, но настойчиво пытались убедить его передать информацию стратегической важности и именно капитану Пономаренко. Вид граждан доверия не вызывал. Увидев выходящего капитана, они заулыбались, показывая на него пальцем — «мы же знали, что он здесь». «В чем дело?» — официально-грозно спросил Пономаренко. И дежурному недовольно: «Наряд вызывай». Граждане смутились, переглянулись и робко обратились к Пономаренко: «Нас Главный послал. Из НеЭнска. Мы только оттуда прибыли. К Вам. Они там в диффузаторе застряли. А мы практиканты. Поэтому в диффузатор нас не пустили — вот, к Вам и отправили. Больше было некого. Главный говорит, вы на Универсиаде вместе работали, должны помочь.» Наряд подоспел вовремя. «Выводи», — коротко распорядился капитан. «Городские сумасшедшие какие-то» — и пошел по коридору обратно. Вдруг погас свет, завыла сирена. «Черт, нашли время, перед Новым годом, совсем что ли...». Однако через пару минут все стихло, света по-прежнему не было, а когда Пономаренко вошел в кабинет, то увидел: елочка светится голубым, вокруг стола лежат на полу в разных позах коллеги. Один Трапезунников — почему-то в восточном халате и остроносых туфлях на босу ногу (не хватает только чалмы!) — сидит за столом, обхватив голову руками. Рядом с ним сидят те двое, из коридора, и что-то убедительно ему нашептывают. Капитан выхватил личное оружие — точнее, сделал этот жест, но в руке оказался игрушечный пистолетик, ничего другого в кобуре не было. Двое за столом, не оборачиваясь, разом хихикнули. «Простите нас, это мы так — тренируемся. Все живы-здоровы, через полчаса встанут. И вы тоже ничего не вспомните». — «Что им надо», — устало подумал Пономаренко. И вдруг перед глазами как живые встали бородачи, снежные трассы, победа, сделка... «Но я же все выполнил... Что еще?» — Мысли были вялые, неохотные, но испуга не было. Какое-то тотальное равнодушие, не позволявшее даже удивляться. — «Ну, мы же говорим — в диффузаторе застряли. Там зеркала некачественные, видно на серебре сэкономили. Надо, чтобы вы позвонили вашим коллегам и сказали: «4545, две пятерки, открываю, вас понял, прием.» — «Что?!!» — «Ну, это информационный повод такой. Вы связаны с ними энергетически — Вы произносите — и запускается механизм деблокировки. Сам. Больше ничего не нужно.». — «А если я этого не буду делать?» — «Тогда в 24-00 диффузатор выйдет из-под контроля из-за четырехкратного превышения коэффициента энергетического поля, защита там слабая — из-за тех зеркал, мы объясняли, — и ваша планета сойдет с орбиты.» — «Чушь какая. Сумасшедший дом.» — Двое вздохнули и ничего не сказали. Пономаренко не заметил, как включился свет, за столом, кроме Трапезунникова в растегнутом кителе, никого не было. Еще трое коллег мирно дремали за соседними столами, положив голову на руки.
В 17-15 Пономаренко набрал НеЭнск. В 17-35 сумеречные окна вдруг осветились — огромная, небывалой мощности радуга, зависла над городом, соединяя далекие горы. В 17-43 все исчезло — радуга распалась на светящиеся конфетти, которые, невесомо скользя, таяли на лету. Люди останавливались, смотрели вверх и улыбались. Было тихо, и только легкая флейта доносилась откуда-то очень издалека. На небе распустилась огромная пушистая серебристая ель, украшенная синими звездочками. Внезапно включилось городское радио — «...и с наступающим всех Новым годом! Великолепное небесное зрелище подарили нам наши выдающиеся физики в сотрудничестве с доблестными военными!».
Домой Пономаренко вернулся вовремя — часы показывали 23-30, как раз осталось время переодеться. Живая ель переливалась синими огнями гирлянды, пахло корицей, печеными яблоками, и на столе гордо возвышался оливье — любимый салат капитана.
...а утром 1-го января через Иронию судьбы и сказки прорвался танец маленьких лебедей, раздался какой-то хрип, и далекий голос сообщил: «Вчера, в 17-35, на планету Земля было совершено ядерное нападение с эпицентром в городе Энске...». Экран погас.
Город заносило серым пеплом.
ЭПИЛОГ
Пономаренко очнулся. Ровный тихий гул наполнял мерцающее пространство. За длинными и узкими иллюминаторами светилась тьма. Почувствовав взгляд, капитан обернулся — за маленьким столиком сидел Главный, почему-то с трубкой, но незажженной. Вынув ее, он постучал трубкой по столу, зачем-то дунул в нее, и не спеша произнес: «Хорошо, что позвонил. Но туго соображаешь. Я даже не представляю, что было бы, если бы мы не вышли из диффузатора. Не то что твой Энск — Землю уже невозможно было бы восстановить.» Немного помолчав, добавил: «Ты это... если еще какая-нибудь команда поступит, ты не сомневайся, — мы зря не обращаемся.» Вздохнул и, глядя прямо в глаза Пономаренко, повторил: «Долго думаешь! Не твоя это функция, запомни.» И уже слегка расслабленно, откинувшись на неудобном трехногом стульчике: «Получилось — как получилось, кто ж знал, что у вас серебро тырят в научных центрах; этого даже мы предвидеть не могли.» И распрямившись, полуулыбнулся: «Ну, все, Пономаренко, — давай, за мандаринами, за мандаринами!»
… «Мандарины надо купить». Пономаренко посмотрел в зеркало заднего вида, — какой-то дедок на видавших виды «Жигулях» пристроился за ним, и уже с квартал так и пыхтел, не отставая, почти впритык. Загорелся красный. Пономаренко осторожно остановился — остановился и дедок, причем (капитан, на всякий случай приглядывавший за ним, удивился) по всем правилам: за 50 см до бампера. «Блин, где же я тебя видел», — подумал Пономаренко. Тут загорелся зеленый — и поток машин устремился на эстакаду. Улетучился и дед — будто его и не было. Пономаренко больше о нем не помнил. Вечерело, легкая поземка мела впереди, мандарины светились на заднем сиденье, и наступала последняя ночь старого года.