Марьина сказка

После несколько удачно получившихся сказок мы решили написать сказку о героине. (Не о дури, а о ду… тьфу ты, о героической женщине). Иванушка-дурачок, полковник Чебурашкин, солдат Федя Дулов и другой солдат – Силантий Ковш, да и прочие герои уже налицо, а вот с героинями – недостача наблюдается. Правда, имеется Маша, девочка шустрая, но до настоящей героини ей ещё расти и расти. Что же делать? Снова мы взяли в руки сборник сказок Афанасия Никитина и принялись его перелистывать, внимательно вчитываясь в текст. Кого взять в разработку? Василису Прекрасную? А вот ещё есть Василиса Премудрая. Это одна и та же героиня, или их две? Либо – умная, либо – красивая, это из анекдота. С этим надо разобраться. Что там ещё? Ага, Елена Прекрасная. Но, позвольте, это же, кажется, из войны с Троей. Откуда она у нас-то, тоже надо разобраться, следствие провести. А что, если привлечь проверенные силы, того же Шерлока Холмса? Если хорошо пригласить его, так ведь не откажет. Но это – после. А сейчас … А это кто? Марья Моревна? Так … так … Чем дальше мы вчитывались в сказку, тем лучше понимали, что нашли свою героиню. Это – она! Начали выяснять подробности и выяснилось, что нашу Марью взяли какие-то там иностранцы и показали у себя, но уже как Зену – королеву воинов. Насочиняли там чёрт знает что, к своим иностранным нуждам приспособили, и подвиги свои она там насовершала немерено. Получается, что нашу героиню выманили в Зарубежье, да ещё и с именем поддельным. А может, это такой хитрый ход, а может, это такая конспирация? А может, не надо к ней дополнительное внимание привлекать, дабы не повредить внедрению? Но потом мы подумали и решили рассказать, что с Марьей было, пока она ещё в нашей державе орудовала. Вот сейчас и начнётся «Марьина сказка».
Уже началась? Подождите, мы ещё одно обстоятельство выяснить должны. В сказках часто говорят о царе, царице, детях их, но окружение их как-то недотягивает до  «царских» условий. Отчего так? Начали мы это дело исследовать, при помощи серьёзных исторических источников и в словаре Брокгауза- Эфрона наткнулись на пояснения, что в восточных государствах Старины царями назывались и владетели небольших городов, по нынешним понятиям мэр или градоначальник, а должность царя обязывала их исполнять, кроме управляющих функций, ещё и обязанности советника и даже судьи. А чего – царь же, не хухры-мухры. Отсюда и корни растут мелких царьков из сказок. Вот как в нашем случае. Теперь можно и сказку начинать.
Опять она начинается немного «из-за угла». Дело в том, что царь этого города, Благоденска, умер, прежде чем началась эта вот сказка, а вместе с ним умерла и его супруга, царица  то есть. Как это может быть, поинтересуется иной чрезмерно привередливый читатель. Такое может быть после автоаварии, либо покушения террористов, либо при эпидемии. А здесь – что? Ничего этого не было. Дело в том, что бывают так, что люди любят друг друга до такой степени, что не представляют жизни, вот друг без друга. Долгие годы, десятилетия, они шествовали по жизни «рука об руку». Да ещё жили друг с другом, если так можно выразиться – физически. Это делает из них, в конце концов - единое существо, в смысле энергетики. О человеческой энергетике говорится мало, равно как и о душе, которая является важной частью той  энергетики. Про энергию «ци» или «ки» много говорится в восточной медицине (китайской, тибетской, индийской). Так вот, любящие супруги, со временем становятся подобием «сиамских близнецов», про которых мы рассказывать не будем, ибо уже злоупотребляем вниманием наших любезных читателей. Но, как и те упомянутые близнецы, где если умирает один из них, то в ближайшем времени уходит из жизни и второй, если один из любящих (очень любящих) супругов умирает, то второй начинает жаловаться на пустоту в душе, потом наступает полная апатия и – как следствие – уход из жизни. Это как плата за любовь, которая вместе с тем же является подарком от Бога. Это мы – про настоящую Любовь, искреннюю, вот только у неё случается подобный побочный эффект – та незримая связь, что поддерживает, даёт силы и лечит два любящих сердца  (и в самом деле так), внезапно вытягивает все силы из души того человека, возлюбленный которого -увы! – умирает. Вот так ушли из жизни, один за другим, царь с царицей. Но, перед этим трагичным событием они призвали к себе единственного сына и сказали ему, держа руки друг друга крепко сжатыми:
– Иванушка, сын наш. Похоже, наше время подходит к концу.
– Как же так, маменька, папенька! – закручинился сын их и даже слёзы побежали по его лицу. – Как же мы без вас жить будем?
– Ничего, – вымученно улыбнулся царь. – Бог дал, Бог и взял. Вы у нас дети благоразумные, обученные, воспитанные, не пропадёте, к тому же на вас народ наш, жители Благоденска, трудятся. Всё не так уж и плохо. Мне уже сложно вести дела управления, да и судебные. Голову приходится напрягать, да и совесть задействовать. Это – два важнейших механизма для развития общества. Смотри, не упускай тут ничего из виду.
– И, самое главное, – добавила царица, – присматривай за сёстрами.
– Ух, я их, – показал Иван сжатый кулак, – в ежовых рукавицах держать буду. Со мной не забалуешь, припомню все их шуточки, дурачок, мол, наш Иванушка.
– Да это они любя, – всполошилась царица.
– Я тоже «любить» их буду, – насупился Иванушка. – Кого люблю, того и бь … ой, виноват. Не то слово  употребил.
Родители тревожно переглянулись, вздохнули одновременно, а потом царица продолжила:
– Мы на тебя надеемся, что ты за сёстрами присмотришь. Но, обращаю на то внимание, как только кто у какой сестры руку попросит, тому не отказывать, замуж тут же и выдавать. И … пожалуйста … чтобы человек был приличный.
– Не извольте сомневаться, матушка. Я его до седьмого колена проверю и наизнанку выверну. Да я за своих сестричек … горой … так сказать.
Короче говоря, родителей попытался успокоить. Как уж смог. Больше они ему ничего не говорили, уж сам тот с усам, а потом и преставились. Сыграли тризну со всеми положенными ритуалами, погоревали положенное время. Иванушка к новым обязанностям привыкает, приглядывается, да и за сёстрами – в два пристальных глаза. Обещал ведь. Вышли они погулять в сад, который ещё царица завела и лично ухаживала за новыми породами - авокадо и папайей, каких ни у кого из соседей не наблюдалось. А в этом саду самые разные плодовые деревья произрастали, есть чем гордиться.
Вот прохаживались в этом саду молодые люди, любовались дивными цветами (был даже Аленький цветочек, если кто о таком помнит), слушали пенье птиц, обитающих в саду, как вдруг …
О-го-го! Сейчас начнётся!
Вдруг небо начало затягиваться тучами, которые кипели, громоздясь и наползая друг на друга, слово в небе формировалась горная цепь из небесной тверди. Где- то в отдалении громыхало, словно кто перекатывал огромные валуны.
– Буря мглою небо кроет, – глубокомысленно произнёс Иван-царевич, – вихри снежные крутя …
– Ты чего это, Вань? – тут же отозвалась одна из сестриц. – Какие снежные вихри? Окстись? Лето ещё на дворе.
– Какое лето? – в тон ей ответил Иван. – Уже не лето, а осень. Это, во-первых.
– А во-вторых? – недовольно наморщила носик (весьма симпатичный носик) сестра, которой нравилось пикировать с братом.
– Не встревай в мои экзерциции, – повысил голос брат. – Коли в поэзии не понимаешь, так лучше помалкивай. Быть может с этого получился бы замечательный стих, а ты его прервала без церемонии.
– Фу ты, ну ты, – продолжала ехидничать сестричка, которая не упускала случая подчеркнуть, что она брата старше, на целых два года. – А всё оттого, Вань, что ты пьёшь в такую рань такую дрянь.
– Ой-ой-ой! Кто бы говорил, – аж остановился Иван-царевич. – И вовсе это не дрянь, а заграничный напиток, называется какао. То, что ты его кака называешь, так это от твоего же недомыслия.
– А я думаю … – тоже остановилась сестра, пристроив руки на боках.
– Неважно, – прервал её Иван. – Поспешим же. Буря! Скоро грянет буря! – выкрикнул царевич и тут же начал декламировать: – Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром, как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом.
Он увлёк сестёр, подхватив их под руки и повёл в терем, который они именовали дворцом, ибо так его нравилось называть маменьке, ныне, увы, покойной. Сестрицы слушали Ивана и хихикали, подталкивая друг дружку локотками, а старшая их сестёр комментировала некоторые слова брата. Такое общение у них было в порядке вещей, но порой оно Ваню сердило, ибо он начал привыкать к мысли, что он сейчас – царь, а с царями разговаривают, гм, более почтительно.
«Ох уж эта Марья, – думал про себя Иван-царевич, – пора её с рук сбагривать. К примеру, замуж выдать. Эх, появился бы кто, вот прямо сейчас. И матушка велела, едва ли не за первого встречного».
Только он это подумал, как ударил необычайно сильный раскат грома. Ваня аж присел от неожиданности. Ему пришло на ум, что родители как-то уловили его мысли и теперь прогневились, а этот гром есть их недовольство. Но, следом за громом последовала молния. Она так крепко ударила по крыше терема, что доски и дранка разошлись, а в потолке появился внушительный проём, и оттуда … 
Сестрицы разом ахнули и отпрянули назад. Впрочем, не все. Старшая из сестёр- царевен, Марья, осталась на месте, как была, с руками, упёртыми в боки. Она смотрела, широко распахнув глаза, опушённые длинными ресницами, на то, как в пролом стремительно грянула узкокрылая птица, сокол, но, перед самым полом, она перевернулась в воздухе так, что, казалось сам воздух сгустился и завился смерчем, из которого вышел … Да-да, из которого вышел молодой человек, которого так и хочется назвать – добрый молодец. Сам он был собою хорош – высок, крепок, русые волосы спрятаны под аккуратную шапку, на которой трепыхалось соколиное перо. Глаза у него были серые, под густыми выразительными бровями, а под носом имелись аккуратные усики. Губы были выразительными и изображали улыбку. Молодец поклонился и представился:
– Сокол Соколович.
– Иван- царевич, – в ответ назвался Иван. – Царевич, это не фамилия, а статус. Точнее уже и царь. Просто я ещё не привык к этому. Чему обязан?
– Сад у вас хорош, – признался молодец.
– Что да, то да, – согласился Иван. – Только при чём здесь сад?
– Бывал я там неоднократно, но гостем, а теперь вот явился зятем.
– Ну это же в корне меняет всё, – обрадовался Иван. – А у меня тут и сестрица на выданье имеется. Как всё удачно получается. Марья, чего стоишь, повернись, чтобы гость тебя разглядел.
А Сокол Соколович уже внимательно на девушку поглядывал, а та повернулась томно, как пава, сделала шаг в одну сторону, в другую, а сама тоже на гостя поглядывает, искоса, низко голову наклоня. У гостя глаза разгорелись: хороша Марья-царевна, роста высокого, станом стройна, и есть на чём глазу мужскому остановиться, а волосы роскошной волной столь искусно вкруг головы закручены, что лежат подобно чалме и разве что в свете дневном, что в пролом попадает, искрятся. А глаза! А уста!! А руки, белые да ухоженные!!!
– Ну как тебе, зять, наш товар?
Это гостя Ваня спрашивает, отмечая, что тот полностью попал под обаяние сестрицы. Тот только рот открывает, а сказать что-либо вразумительное не получается. Руками даёт знать, что смотрины прошли на «ура». Долго сказка сказывается, да недолго дело делается, тут же по рукам ударили, брачный договор заключили по всей форме, свадьбу сыграли, даже «Марш Мендельсона» прозвучал к месту, в исполнении заезжего музыканта. Всё, то есть, чин чинарём. Сокол Соколович свою новую супругу в объятия заключил, потом поднялся вихрь, в котором молодые скрылись, а когда ветер развеялся, то их и след простыл. Так уж им не терпелось к супружеским обязанностям приступить.
Сёстрам разговоров хватило про все эти чудеса в аккурат до зимы, а там от сестрицы им привет передали, что всё у ней так хорошо, что лучше и не бывает, и снова они пересудами занялись, а по глазам их видно, что Марье они завидуют. Видимо молодец и им приглянулся. А Иван-царевич рассуждал:
– То, что зять оказался не простым человеком, а летающим, это даже хорошо. Да и увёз сестрицу к себе, а не здесь ошивается, про «свою» часть царства намекает. А к чему птицам деньги? Да и сестрица, похоже, довольна. Хорошо, когда всем хорошо. Только вот что с этими делать прикажете?   
Действительно, зима прошла, её заменила весна. Природа распустилась в самом цвету, а в их саду с самыми экзотическими растениями – особенно. Таких цветов ещё и поискать, не сыщешь. Сёстры там всё время проводят, венки себе плетут, себе да на «суженого», и с каждым разом эти венки больше оказываются, словно тем намекают на что. Иван-царевич даже серчать начал. В сад к сёстрам направился. Брови насупил, глянул на них и говорит:
– Я вам вот что сказать хочу …
А они на него не смотрят, а в небо уставились. А оно прямо на глазах меняется. Потемнело небо, тяжёлые тучи из-за горизонты выдавливались, вызывая н душе некие смутные ощущения, которые один человек назвал «предчувствием гражданской войны».
– Вот что, девоньки, – заявил Иван-царевич, подхватывая сестёр под локотки, – двигаем до хаты, ибо тревогу ощущаю, а истина даётся нам в ощущениях.
– Ветер, ветер, – вырвалась от него сестра, Ольга, – на всём белом свете.
Она раскраснелась и чуть ли не пускалась в пляс. Необходимо сказать, что Ольга была девушкой крепенькой, про таких говорят – «кровь с молоком», вся такая кругленькая, пышненькая, румяненькая, но не квашня, а очень даже живчик, из тех, что готовы «задрав подол, бежать за комсомолом» … или как-то так. Когда сёстры шутливо начали бороться друг с дружкой, то побеждала обязательно Ольга. А ещё она лихо перескакивала плетень, на зависть всем прочим девушкам, и равняться с ней в прыгучести могла только Исинбаева Лена, но та, в этом отношении, вообще – высший пилотаж. Но она подалась в другие веси и теперь Ольге-царевне не было равных. Хотя, лёгкая нога царевнам без надобности.
– Ветер, ветер, – заголосила третья сестра, попытавшись вырваться из рук брата, – ты могуч, ты гоняешь стаи туч, всюду веешь на просторе …
– Сочиняйте, – сурово оборвал её Иван-царевич, – мне на горе. Домой пошли. Что-то сейчас будет.
– И я догадываюсь – что, – хихикнула сестрица, которую он крепко держал в руках.
Только они вошли в главную горницу, как хлобыстнул громовой удар, от которого зазвенело в ушах, и тут же шарахнула молния, которая разбила добрую часть крыши и пробила дыру в потолке, а через неё … устремился …
– Это я! Моя очередь!! – выкрикнула Ольга и кинулась на доброго молодца, который вышел из сгустка ветряного тумана.
Царевна Ольга прыгнула молодцу, только что бывшему приличных размеров орлом, прямо на руки столь ловко, что сразу там начала устраиваться, обняв того за шею обеими руками. Тому пришлось тоже обнять девушку, чтобы не уронить её и … похоже, он её из объятий отпускать не собирался. Они так пристально смотрели в глаза друг другу, что на них едва не начала тлеть одежда – столько было в их взглядах тепла, а потом даже и пламя пробуждающейся страсти. Третья сестрица, глядя на них, даже прослезилась. Впрочем, может быть, и от того, что не успела высказаться первой.
– Ну, ё-моё!! – смотрел на разбитый потолок Иван-царевич. – Да на вас никаких ремонтов не напасёшься. Нельзя что ли, как все, через дверь постучаться, деликатно и вежливо.
– Нам, людям особым, – с достоинством ответил гость. – полагается так, как сделал я. На то мы и …
– Не надо, – остановил его Иван. – Останемся друзьями. Лишние подробности знать ни к чему.       
– Прежде являлся я у вас гостем, – начал говорить молодец, – а теперь пришёл …
– Знаю, зятем, – отмахнулся Царевич, – но потолки-то рушить зачем?
– Ты чего это, Ванька, жениха моего винишь? – сурово спросил брата Ольга, сжимая шею гостя так, что тот начал выпучивать глаза. – Полагается у них так.
Препирательств, конечно же, не случилось. Гостю так понравилась Ольга, которая в жёны самоназначилась, что он её так из рук и не выпустил. Провели всю свадебную манипуляцию, и всё это время Ольга провела у жениха на руках. Но тот оказался парнем крепким и это испытание с честью выдержал. Третья сестрица разглядывала его и вздыхала: был он высок и статен, волосы жёлтого цвета, чуть с рыжиной, и вились красивыми кудрями, падая на плечи. Лицо украшала борода и лихие усы, закрывающие верхнюю губу. Глаза жениха были карими и чуть больше обычного. В плечах он был широк и для него не было большим трудом держать довольно крупненькую Ольгу. Впрочем, по сторонам молодец не смотрел, а предпочитал глядеться в глаза той, кого он держал на руках.
– Гляжусь в тебя как в зеркало, – громко шептал жених Ольге, – до головокружения и вижу в нём любовь свою и думаю о ней …
Он там ещё что-то ей мурлыкал, и Ольга даже постанывала от наслаждения, выслушивая те слова. Было ясно, что молодые уже сговорились. Быстренько завершили свадебные мероприятия, и молодые тут же упорхнули, видимо восвояси.
– А потолок?! – кричал Иван-царевич вслед им. – Крышу чинить кто будет?
Правда, кричал больше для проформы, нежели раздражился. Большое дело всё-таки сотворил: сестёр пристроил, наказ родительский исполнил. Почти. Ещё одна сестрица осталась, что мечтательно горизонт разглядывала, знать, своего жениха выглядывала. Ну, если у этой не заладится, так хоть сестёр пристроил, удачно нет ли, будущее покажет.
А между тем жизнь продолжалась. Явилась бригада мастеров, лесов вкруг терема поставили, крышу заново перекрыли, дворецкий Емеля расстарался – где-то черепицу голландскую надыбал и крышу красиво выложил. Глаза у него загадочно при этом поблёскивали, знать и себя не забыл. Но приходилось давать людишкам чуток воли, чтобы они благодарны были хозяину. Совсем-то вожжи опускать нельзя, тут-то и появляются сомнения и желания двигаться туда, где что-то там мнится. Сам Иван-царевич занимался правительственными делами, то есть принимал ежедневно просителей, выслушивал их нужды и выносил свой вердикт, который обычно начинал чуть издалека: «Бить или не бить, вот в чём вопрос». Как правило, речь шла о наказании кнутом одну из сторон конфликта. Иван аж закручинился от того, насколько люди не желали заглянуть в завтрашний день после того, что натворили. Но, после наказания на конюшне в мозгу наступало просветление и люди исправлялись, становились едва ли не праведными. Но … всего лишь на неделю. Появилась даже мысль пороть людишек загодя, для профилактики, чтобы предотвратить состав будущего проступка. Эту мысль следовало серьёзно обдумать, прикинуть, как её довести до исполнения. А сестра, младшенькая, совсем приуныла. Раньше, когда их было трое, они носились по всему дворцу, то есть терему и щебетали, то есть обменивались впечатлениями, мыслями, намерениями и делали это с такой скоростью, что стоял ровный гул, какой можно услышать вблизи пасеки, где роятся, в большом количестве, пчёлы. Кстати сказать, возле сада имелось целых три пасеки, и мёд получался самый отменный, от всех болезней,  его так и именовали – «благоденский». Вот к саду и планировал Иван-царевич свою сестру привлечь, чтобы она его своим вниманием окружала, нововведения разные привносила, то есть старалась, чтобы в работе разные сомнения пропали. Но это всё летом будет, весной, а сейчас сестрица Анна сильно заскучала. Тенью она бродила по дворцу, ни к чему не прикладывая рук, а то остановится у зеркала, смотрит в него и поёт весьма заунывно:
– Не для меня придёт весна, не для меня Дон разольётся, там сердце девичье забьётся с восторгом чувств не для меня. Не для меня цветут сады, в долине роща расцветает, там соловей весну встречает, он будет петь не для меня …          
Невозможно всё это было слушать, и Иван- царевич убегал прочь, затыкая уши и пряча глаза, в которых подозрительно блестели чуть ли не слёзы. Работающие на кухне девушки старательно переписывали слова, а потом Иван-царевич услышал, как уже девушки распевают то же самое. Песня обещала сделаться народной.
– Некошной! – ярился Иван. – Да уймись ты, Анна. Выбери ты себе жениха сама. Чего ждать заморского принца на белом коне. Принцы приходят и уходят, а жизнь-то продолжается. Не надо хоронить себя раньше времени!
– Ах, оставь меня, братец, – закатывала глаза младшая сестра. – Жить осталось так мало, мне уже шестнадцать лет. Чувствую, что придётся мне жить-горевая в досадном одиночестве.
– Ну не дура ли девка? – всплёскивал руками царевич. – Помоги, Господи, вразумить эту особу царственных кровей, чтобы она мне сердце не рвала. Если будешь так убиваться, так я тебе сам жениха найду, назначу кого в приказном порядке. Хочешь?!
– Иван- дурак, – буркнула неблагодарная и удалилась, гордо подняв носик, ещё и по той причине, что коса до пят, толщиной в целую руку, оттягивала голову назад.
Время шло, Иван-царевич исполнял свои обязанности и даже вошёл во вкус. Анна взялась вышивать на пяльцах и умудрилась вышить большое полотно с птицей- вороном. Случайно Иван наткнулся на него, подивился тонкой работе, а потом утащил его в обеденную залу и положил на главный стол. Получилась отличная скатерть, как тут и была. Ваня сел за стол, чашу поднял и провозгласил:
– Чтобы елось и пилось, чтоб хотелось и моглось!
Сам выпил и сам закусил, а потом снова в царские дела погрузился. Время шло. Травка зеленеет, солнышко блестит, ласточка с весною в сени к нам летит. Как Анна обрадовалась той ласточке, словно была Дюймовочкой, и та ласточка должна была унести её из печальной неволи.
– Займись садом, – посоветовал сестре царевич, – знаешь, все птицы именно туда прилетают. Глядишь, и к тебе кто заглянет.
– Глаза бы мои на тебя не глядели, – опять пустилась в слёзы Аннушка, - маркиз ты Сад. Де Сад.
– Где сад спрашиваешь? – догадался Иван. – Совсем ты разума со своими слезами лишилась. Пойдём покажу.
Пошла с ним Анна, вся такая потерянная, но, когда в сад вышла, начала душою оттаивать, лопатку взяла, кусты начала окапывать. Конечно, в саду имелись садовники, но ведь известно, что если что хочешь сделать хорошо, лучше это сделать самому. Не дело царевне в земле копаться, но если на душе тяжело, то надо чем-то себя отвлечь, а земля … она ведь силы даёт. Зарубежный богатырь Геракл свет-Зевсович любого мог одолеть, а вот с другим богатырём, с Антеем, справиться у него получалось. А всё почему? Антей Посейдонович подпитывал свои силы от земли. Мамой его была Гея, богиня земли, и помогала тем сыну, а тот же Геракл Антея всё же одолел и даже задушил в объятиях (отнюдь не братских), приподняв того над землёй. О чём это говорит? Не надо бы от земли-то отрываться, от земли- матушки. Вот и Анна-царевна в ней (земле) тоже силы нашла и даже инсталляцию придумала, которую назвала «чёрная роза эмблема печали, красная роза эмблема любви». Правда, там у неё ещё и розы других цветовых оттенков присутствовали, но в название их не было, наверное, слишком уж длинно и заковыристо получалось.
Пока суд да дело, как сказал Иван-царевич, но весна подошла к концу, то есть её заменило лето красное. Красное потому, что солнце было красного цвета и висело над головою медным диском, похожим на щит. Люди из Благоденска смотрели на небо и говорили друг другу, что где-то идёт война. Сам Благоденск обычно войны обходили стороной, по причине его незначительных размеров и маловлиятельности, но жители его предпочитали оставаться дома. «Где родился, там и пригодился», пошло именно из Благоденска. А Иван-царевич задумчиво поглядывал на потолок, который в прошлом году ремонтировали. Интересно, что день грядущий нам готовит?
С самого утра Анна-царевна не находила себе места, за что бы не бралась, всё из рук валилось, да ещё в задумчивости умудрилась ногами любимые цветы затоптать. Как это увидела, так сразу в слёзы ударилась.
– Такое случается к перемене погоды, – сообщил сестрице Иван-царевич и – как в воду глядел – небо прямо на глазах начало меняться, затягиваться зловещими тучами, а прямо над землёй стремительно метались стрижи, ласточки и прочие быстролёты. На лету они подхватывали насекомых и такую погоду приветствовали.
  На землю пали первые, крупные капли приближающегося немалого дождя, Иван выскочил из-под навеса, схватил сестру Анну (та стояла и разглядывала небо с кошмарным кипением туч, словно ожила что там увидеть) и потащил её в терем. Анна пыталась остановиться и вырвать руку, но брат был заметно сильнее, а Анна-царевна была из всех сестёр самой миниатюрной, самой хрупкой, словно тот строительный материал, из которого получается человек, на ней заканчивался. Правда, это не коснулось волос, их было в избытке. Быть может, ими Анне компенсировали то, чего ей Природа будто бы не додала. Сама Анна по этому поводу переживала. Она думала, что оттого и не находится желающих обратить на неё внимание, что она слишком мала, что её почти что и нет. Порой она пыталась наряжаться в объёмные платья- кринолины, но становилась при этом похожей на куклу, пусть и красивую – глаз не оторвать – но всего лишь на куклу.
Теперь, когда разыгралась гроза, Анна как бы впала в транс, одновременно к чему-то прислушиваясь и выпав из действительности. Иван-царевич глянул на неё и вышел из главного зала. Он отправился в обеденный зал и достал ту самую скатерть, которую вышила его сестра. Он придумал шутку, довольно глупую, по нашему мнению: царевич собирался завернуться в эту скатерть и предстать так перед глазами сестрицы со словами: «А вот и я».
Страшный раскат грома свалил его с ног, от неожиданности. Как только он поднялся, последовал новый удар и жуткий треск.
– Не может быть! Не может быть!!
Иван-царевич влетел в главную залу и поднял лицо. Так и есть! Потолок зиял крупным проломом, сквозь который помещение заливалось струями дождя. На полу быстро росли лужи. В руках Иван держал злополучную скатерть. Он натянул её, чтобы укрыться от водных хлябей.
– А вот и я!
Кто посмел сказать приготовленные им слова? Иван-царевич выглянул из-под скатерти и увидел … конечно же, он увидел очередного доброго молодца, темноволосого, высокого, стройного, с усами вразлёт, в приталенном чёрном кафтане и кожаном камзоле, который протягивал руки, а к нему в объятия летела …
– Анна! Постой!!
Но сестрица его не слушала. Точнее, даже не слышала. Она пала в объятия незнакомца, повернув к нему лицо с выражением ожидания чуда. Иван-царевич замер. Слышно было, как с потолка льёт вода, барабаня по лужам.
– Позвольте, – наконец подал голос царевич, – представьтесь хотя бы.
Незнакомец повернул голову в его сторону и увидел … увидел ворона, искусно вышитого на скатерти рукою царевны Анны. Иван всё ещё был завёрнут в скатерть, как в мантию.
– Что я вижу? – подал голос гость свыше.
– Меня ты видишь, – ответил Иван-царевич и встал так, чтобы на него не лило. Лишь после этого он показал своё лицо. – Я -Иван-царевич. То есть царь этого славного места, имя которому – Благоденствие. А ты кто таков?
– Ворон Воронович. Но откуда у вас мой портрет?
– Известно откуда: из девичьих грёз. Говорят, что портрет притягивает того, кто изображён там. Кажется, иногда это срабатывает.
– Прежде появлялся я здесь гостем, но теперь явился зятем. Отдай за меня, Иван-царевич, свою сестру.
– Попробовал бы я не отдать, – буркнул в сторону царевич, а потом повернул в сторону зятя лицо, которому постарался придать достойное царя выражение. – Неволить сестричку не имею я права. К тому же такова была воля наших родителей, которую я выполняю в меру своих способностей и волею случая. Если ты моей сестре люб, то перечить вам мне резона нет. Что скажешь, Анна?
– Что я могу сказать? – ответила Анна, прижавшись лицом к груди жениха. – Пусть он услышит, что говорит моё сердце.
В самом деле, сердце стучало так, словно где работал пулемёт Хайрема Максима, то есть со страшной поражающей силой. Ворон Воронович, который оказался из женихов самым симпатичным, нежно целовал Анне руки.
– Совет да любовь, – со вздохом сказал Иван. – Кстати, насчёт совета, не подскажете ли каких строителей, которые мне потолок отремонтируют. Дождик, знаете ли, здесь не к месту.
Но его никто не слушал. Молодые люди были заняты исключительно друг другом. Свадьба пролетела быстро, скоротечно. Прислуживающие на пиру девки спели «а-капелла» песню «Не для меня». Получилось очень душевно, но былого трагизма в ней уже не было. Потом молодые улетели. В буквальном смысле этого слова. Можно было вздохнуть свободно. Завет родителей был исполнен.
Вся наша жизнь состоит из этапов. Это как подниматься по ступеням лестницы, которая зовётся Жизнью. Её ещё называют карьерной лестницей, но только не все работают в карьере и такое значение слова понимают. Выдав сестёр замуж, научившись управляться с Благоденском, Иван-царевич … заскучал. То ему не в радость, это. Жениться тебе надо, барин, подсказывали придворные, что при дворе служили, а девки ему томные глаза строили, как бы на что намекая. Но Иван-царевич предпочитал делать вид, что намёков не понимает. Он решил сам со всем разобраться, а если суждено ему жениться, то найти суженую самому. Не свалится же ему жена на голову … как яблоко Ньютону или его сёстрам разные там птицы. Кстати вспомнить, а как там у сестёр дела идут. Вести доходили, что очень даже неплохо, но то были одни лишь домыслы, слухи, но без всякого подтверждения. Разве что самому в гости наведаться. Летать он пока что не сподобился, так что пришлось ехать на коне.
Выбрал себе Иван-царевич коняку добрую, спокойную, без всяких там неожиданностей, когда срываются с места в карьер. Вот тогда-то и нужна «карьерная лестница», чтобы обратно вылезти можно было. Продуктов в дорогу набрал, на несколько дней, и отправился. Долго ли шёл, мало ли, о  том доподлинно неизвестно, но выехал на поле, заполненное побитым войском. Порубленные, всюду лежали ратники, кое-где бродили понурые кони, словно оплакивали павших хозяев.               
– О поле, поле, кто тебя усеял мёртвыми костями?
На вопрос, повисший в воздухе, ответил слабый голос. Иван-царевич направил своего коня, который осторожно двинулся туда, где недавно звенели, перекрещиваясь мечи и жужжали оводами стрелы, переставляя ноги так, чтобы не ступить на растерзанную плоть павших тел. Поднялась слабая рука, Иван-царевич спешился и нашёл раненного человека, прикрытого сразу двумя изрубленными воинами.
– Что здесь произошло?
– Война, милостивый государь, – ответил раненный, с трудом шевеля запекшимися губами. – Не найдётся ли у вас глотка воды.
– Воды нет, к сожалению, – ответил царевич, – но квасу имеется походный жбанчик.
Почему-то раненным милей всего обычная, простая вода, которая кажется вкуснее самых изысканных вин, которыми хвалятся богатые купчины. Но и квас подошёл. Раненный с благодарностью приник к горлышку. В жбанчике громко забулькало.
– Чего хоть не поделили? – спросил Иван с любопытством. Благоденск войны как-то обходили стороной. 
– Известно, что, – ответил раненный. – Чья армия сильнее, и кто кому зад надерёт. По этой причине все войны и происходят.
– И чей верх вышел?
– Не наш, – ответил ратник, закрывая глаза.
– С кем хоть воевали-то? – торопливо спросил Иван-царевич, видя, что раненный закатывает глаза.
– Марья Моревна. Она … она … с ней лучше … (дальше должно было быть – «не связываться»).
Больше раненный не успел ничего сказать. Голова его опустилась и грудь больше не поднималась дыханьем. Раненный либо сказал мало, либо слишком много. Марья Моревна. С ней лучше … лучше – что? Иван-царевич задумался, и вдруг представилась ему девушка красоты неземной, что глянула на него, прямо из его воображения, и глянула так, что Иван был поражён стрелою Купидона прямо в сердце, считай – наповал. Как же, ему, этот человек, на смертном одре, когда не обманывают, признался, что с Марьей Моревной лучше всего. А это звучало очень романтично.
«Боже, взмолился Иван-царевич, я ведь тебя не досаждал своими просьбами, но теперь прошу, нет, я тебя умоляю, дай мне увидеть эту Марью, Марью Моревну, своими глазами, и чтобы … чтобы я ей тоже приглянулся. Долго ли мне ещё по свету бродить, счастья своего искать? А уж я в долгу не останусь. Зуб даю».
Показалось Ивану, что на солнце тучка на миг набежала, словно кто подмигнул ему. Посидел ещё немного Иван да дальше отправился. По ходу дела отведал из мешка с запасами, курочку употребил, и квасом запил. Потом дальше отправился. К вечеру увидал на горизонте войско, а на холме шатры полотняные и флаги с буквой «М» искусной глаголицей вышитые. Надеюсь, что это не люди профессора Мориарти, засомневался Иван, а тут вдруг на него набежали воины и руки крутить начали. Иван было сопротивляться начал, кричит:
– Наверх, о товарищи, все по местам! Последний парад наступает! Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не желает!
Но тут Ивану заткнули рот кляпом, а руки опутали верёвками, и поволокли его в сторону шатров. Затащили царевича внутрь, на пол связанного кинули, кто-то на него ногу поставил, к земле прижимая, докладывал:
– Варяга поймали. К нам пробраться пытался. Кричал, что в пощаде не нуждается, а смерти ищет.
– Откройте мне его лицо, – послышался необычайно приятный и вместе с тем повелительный женский голос. – Я хочу его видеть.
– А может это камикадзе, смертник. Он о смерти вещал.
– Но с Грузией мы уже не воюем. К тому же он связан. Что он мне сделает, лицом?
Воин, что держал Ивана-царевича заворчал что-то, но повиновался, и сорвал с головы пленника какую-то дурно пахнущую тряпицу. Иван повернул голову (к горлу его прижали остро заточенный кинжал) и глянул на склонившееся к нему лицо … неземное лицо.
– Голубка моя …
– Кто ты?
Их шёпот не слышал никто, но друг друга они отлично понимали, ибо говорили не устами, но сердцем. О небо, какие ты умеешь совершать шутки. Ещё не увидев толком друг друга, оба успели полюбить так, как обычным образом не случается. Но на то и сказка …
Любовь, что ты такое, что в силах совершать? Говорят, что во время стрессов в кровь железы внутренней секреции впрыскивают особое вещество – адреналин, гормон, который усиливает организм, делает его более выносливым, более сообразительным, существенно повышает шансы нам выживание. Может и чувство любви тоже чем-то в том же организме стимулируются. Не доказывает ли это влияние божественных сил и участие в жизни людей всех вместе и каждого человека в отдельности. Как бы то ни было, но оба участника этого божественного пасьянса сделали шаг навстречу . Вид друг друга отложился чётким отпечатком со знаком + и знаком ! в их сердцах, и это буквально сразило в особом значении слова, где разница не вычитается, а складывается. Короче говоря, они влюбились друг в друга так, что не мыслили уже жизни иной. Такая вот штука, которая именуется любовью, именно что с первого взгляда. А вы в такое не верите … или верите? Но в данном случае это сработало в полной мере.
Конечно же, Ивана-царевича тут же освободили, но стража на него недоверчиво косилось, лишь когда он представился царевичем, стражники немного расслабились, не совсем, конечно, а Марья Моревна принялась Ивана расспрашивать:
– Куда тебя Бог несёт, царевич – по воле аль по неволе какой?
– Добры молодцы, а уж тем более царевичи, – гордо ответил Иван, с обожанием глядя собеседнице в лицо, – по неволе не ездят.
Тут стражники заухмылялись и, если бы не чрезмерное внимание королевны к гостю, откровенно бы принялись смеяться. А Марья Моревна проявляла почтительность к заезжему гостю, если не забывать, что в шатёр его притащили связанным, как пленника и возможного лазутчика. Впрочем, стражники предпочли сделать вид, что ничего необычного не происходит. Пусть их повелительница сама решает, что с варягом делать будет. Может, она с ним какую игру задумала, как хитроумная кошка с молодой нахальной мышью. Но Марья Моревна если что и затеяла, то умело скрывала это. Она принялась гостя обо всём подробно расспрашивать, по мнению стражников – чиня допрос, а в самом деле пытаясь удовлетворить любопытство о сути человека, что сумел поразить её сердце, довольно жёсткое, но как неожиданно выяснилось, вместе с тем и отзывчивое. Иван же царевич всё про себя рассказывал, ничего не таил, и тем вызывал доверие, даже у стражников, которые никому не доверяли по определению.
– Вот так я сестриц замуж выдал, а недавно тосковать начал, без родных-то людей, вот в путь-дорогу и отправился.
Стражники снова запереглядывались между собой: виданное ли дело, если царствуешь в каком-то месте, даже если это самая незначительная весь. Но не станешь ведь высказывать своё мнение царственной особе, ибо – себе дороже. Тем временем Марья Моревна всех из шатра удалила, с Иваном-царевичем наедине осталась. Давайте же и мы на неё посмотрим, но осторожно и – деликатно. Марья Моревна не зря величалась прекрасной королевной, всё в ней было хорошо и даже замечательно – и рост, и осанка, и телосложение, женственное, но вместе с тем и демонстрирующее силу. Именно таких женщин рисовали художники, чтобы изобразить амазонок, вот только у настоящих амазонок ноги были слегка … гм-м … кривоваты, ибо они проводили большую часть жизни верхом на лошадях, но при этом не пользовались уздечкой, а с лошадью управлялись силою ног, сжимая ими бока лошадей и давлением давая знать животному, куда и с какой скоростью скакать. У Марьи же Моревны и с ногами был полный порядок, и с лицом, которое было скорее круглое, чем продолговатое, и лицо это украшали выразительные серые глаза, которые иногда бывали холодными как лёд, а иногда горячими как остывающая сталь. Волосы, довольно роскошные, королевна сплетала в особую причёску, чтобы они не мешали ей в бою. Конечно, не сама она это делала, а специально обученная помощница, Люся Морозная, которая выполняла роль адъютанта, когда королевна отправлялась на разведку. Да, она предпочитала сама выяснять обстановку предстоящих войн и сражений и выезжала сама или в сопровождении упомянутой девушки. Что ещё сказать? Во время похода королевна одевалась скромно, носила доспехи, изготовленные специально под особенности её фигуры, но дома умела одеться столь умело, что становилась прелестной и даже обольстительной. Её давно бы сосватали короли самых богатых королевств мира, если бы она не была недоступна. Увы, и такое в жизни случается, но, может потому небеса с ней и сыграли столь затейливую шутку, что подсунули ей в нужный момент владетеля крошечного царства, пусть даже оно и называлось Благоденском. К нашему сожалению, Иван-царевич на время забыл про свой город, который был доверен ему радетелями для управления им. А ведь Иван с этим вполне благополучно справлялся, а тут – раз! – и забыл. А почему? Посмотрите на него … Нет, не смотрите. В такие минуты лучше не заглядывать в шатёр. Это не зря называют интимом. Это – сугубо личное …
Два дня и – главное – две ночи Иван-царевич провёл в шатре (и в объятиях) Марьи Моревны, а потом, как честный человек, сделал ей предложение, руки и сердца, как вы понимаете. И попробовал бы не сделать, как нам кажется. Его бы не поняли. Про Благоденск речи не заходило, да и зачем про него вспоминать, если у Марьи в распоряжении было целое королевство, которое прирастало то одним городом, то другим, жители которого (а скорее – властители) имели неосторожность войти в конфликт с этой славной воительницей. А с Иваном ишь какая катавасия приключилась. Но – совет им да любовь. Французы говорят шершаво, мол, шерша ля фам, что значит – ищите женщину, а если она вас нашла сама? Об этом они умалчивают, верно, наших сказок не читали.
Привезла Марья Моревна Ивана-царевича в свой город, не помню названия, но где её дворец находился, то место прозывалось Марьиной Рощей. Понятно – почему. Ох и пир там закатился. И я там был, мёд- пиво пил, нелегально, ибо – чужие там не ходят. Вышла «железная леди» (как её называли в странах западного феодализма) наконец замуж и народ там ожидал, что остепенится прекрасная королевна, о жизни задумается, о продолжении рода и всякими связанными с этим обязательствами. Некоторые даже замышляли позднее припомнить сей воительнице её внешнюю политику, но … прошла неделя, вторая, а потом Марья Моревна решила развеяться, «обстановку переменить», а если честно выражаться, так захватить город- два, чтобы отбить те расходы, что пришлось затратить на свадьбу, получившуюся излишне пышной. Королевна могла себе это позволить, но чего стесняться, если есть возможность всё разом окупить.
– Дорогой Ванюша, – ласково сообщила Марья царевичу, – мне тут надо отлучиться по делам, семейный бюджет чуть поправить.
– Так может мне помочь, – предложил царевич, не вставая с дивана- оттоманки. – Я готов, если что. Только штаны подтяну.
– Не надо себя утруждать, дорогой, – чарующе улыбнулась ему прелестная зазноба, поглаживая хромированную кирасу. – Не трать напрасно сил. Тебе будет чем заняться, когда я вернусь.
– А когда это?
– Скоро, милый. Очень скоро. Только ты налево даже смотреть не смей, а то я обижусь, сильно обижусь. А в гневе я даже себе боюсь. И тебе не советую.
И ушла, и войско за ней ушло, распевая новую строевую песню:
– Зелёною весной, под тёмною сосной, с любимою Ванюша прощается. Кольчугою звенит и нежно говорит: «Прощай, прощай, Маруся, красавица».
Там дальше говорилось про слёзы, которые кап-кап-кап падали, прямо на копьё. Песня была вроде бы жалостливая, но солдаты исполняли её столь азартно, что она выглядела настоящим воинским маршем. Иван слушал песню и дивился, как там всё перепутано, Маруся, «кольчугою звеня», на войну уехала, а его здесь оставила, на хозяйстве. Наказала, чтобы он … что же она сказала? Ах да, налево не ходить. Как это понять?
Принялся Иван-царевич размышлять, пытаясь найти скрытый сакральный смысл в этих словах, а потом плюнул и решил действовать эмпирическим путём, то есть наобум, методом проб и ошибок. Вот он здесь сидел, а слева что находится? Пошёл Иван бродить по дворцу, направился в коридор и – оппаньки! – наткнулся там на запертую комнату.
Что же там такое находится?!
– О, сколько нам ошибок чудных, - шептал Иван, осматривая запертую дверь, – готовят просвещенья дух, и опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг. Говорила мне мама, не играй, мол, Ванюша с отмычками, не доведёт тебя это до добра. А как же здесь без этого окаянного искусства? Дверь что ли ломать? Так ведь примчатся на звуки, наябедничают потом Марусе, а она, похоже, на руку тяжела. Так мы уж лучше по-тихому, шёпотом.
Дурное дело – нехитрое. У Ивана и отмычки нужные в кармане кстати оказались. Подцепил там внутри замка выступ какой хитрый, замок и растворился. Дверь, правда, скрипнула, отворяясь.
– Масла пожалели, скареды. Плюшкин у них за ключника, не иначе.
Вошёл в комнату Иван-царевич, таясь от возможных неприятностей. Темно там было, затхло и скрипело, скрежетало, словно что на цепях висело. Иван не поленился за факелом сгонять. Засветил его и … ахнул. Посереди комнаты был подвешен человек, растянутый на двенадцати цепях. Висел он так, что находился параллельно полу. Сначала Иван решил, что это чучело или манекен для упражнений, но потом, когда «чучело» зашевелилось, понял, что ошибся в предположениях.
– Ты … кто?
– А … ма … нат …
Подвешенный человек скрежетал голосом, словно водил по связкам рашпилем. Его с трудом можно было понять. Ивану стало интересно, кто это и чего он тут делает.
– Что ты тут делаешь?
– Скажу … – послышался «скрежет», – только дай воды выпить … десять лет здесь вишу … без еды … без воды … высох весь …
– Сей момент.
Был бы Иван дома, может и проявил обоснованную суровость, бдительность там или опаску, но здесь, во дворце Марьи Моревны, он расслабился, разнежился, и не знал ничего, кроме ласки, и потому считал, что опасности здесь быть не может. Априори.
В усердии он притащил с кухни целое ведро, плеская на ходу через край, подал подвешенному, и тот, как-то извернувшись, это ведро у него взял и несколькими глотками всю воду вытянул, а пустое ведро подал царевичу обратно.
– Рассказывай.
– Неси ещё, – сухо ответил того. – Лучше стало, уже могу говорить, но в голове всё перемешалось, надо вспомнить. Дай мне время, а пока воды принеси.
Логично, что человеку необходимо в себя прийти. Законы человеколюбия предлагают пойти навстречу пожеланиям несчастного. А ведь у него наверняка имеется в загашнике крайне интересная история. Вот ведь Марья ты Марья, память девичья, за всеми хлопотами забыла про человека. Про десять лет он, верно, сочиняет, преувеличивает, как это бывает у рыбаков, но пару-то лет он здесь уж находится. И как только выдержал, сердечный. Эх, бедолага …
Второе ведро быстро притащил, этому человеку, похожему на высохшую мумию, подал. Тот выглядел уже лучше, не походил на живую Смерть, как было ранее. Он взял ведро весьма уверенно, выпил его и обратно в руки царевича сунул, приказал ему властно:
– Ещё неси. Мало!
– Ты обещал рассказать, – напомнил царевич ревниво. – Я тут во дворце не за водоноса. Ради человеколюбия тебе помогаю.
– Я это ценю, – ответил лязгающим голосом незнакомец. – Добро помню и слово держу. Сам узнаешь. Неси воды, и я тебе всё расскажу.
Сказавши «А» обычно произносят и «Б». Пару мгновений Иван-царевич страшненького незнакомца разглядывал, но тот отвернулся от него и лишь цепями звенел. Пришлось идти за водой. Притащил, а тот, что подвешен был, ведро из рук его выхватил, запрокинул над головой и опрокинул в рот.
– И как только в твои мощи это влезает …
Это Иван-царевич сказал, как бы самому себе, а незнакомец напрягся и, одним рывком сразу все двенадцать цепей порвал, а сам опустился на пол. При этом не упал, а встал на ноги. Под потолком болтались обрывки. Иван-царевич отступил на пару шагов назад и замер, потрясённый, глядя на всё это расширенными глазами. В его представлении подвешенный должен был почувствовать облегчение, развлечь царевича рассказом о своих мытарствах и ходатайствовать перед Иваном о том, чтобы его подвели под амнистию, и, мысленно даже был согласен, если история как-то его заденет. Милосердие, оно душу вроде как очищает.  Но тут, похоже, милости никто просить не собирается.
– Я … это … – выдавил из себя царевич, – ну … типа … слушаю.
– Смешной ты человечек, – весьма плотоядно усмехнулся освободившийся монстр. – Но, ладно, я тебя милую. Всё-таки ты отнёсся ко мне по-человечески, то есть глупо. Ничего про меня не знаешь, а что-то там мнишь. Я – Кащей Бессмертный, а Марья Моревна в мои интересы влезла, планы мои порушила. Хотел я ей укорот сделать, но сам попал в оборот. Ха-ха. Оцени тавтологию. Короче говоря, спасибо этому дому, пойду к другому, а по пути Марью Моревну прихвачу. Решил я её своей сделать.
– Моя она, – попробовал возразить Иван, и весьма робко, – то есть – моя жена.
– Муж не стенка, можно и отодвинуть, – хохотнуло страшилище. – Заметь, насколько я добр, мог бы тебе сейчас сразу бошку скрутить, ан сдержался. Живи, пока я добрый. А про Марью забудь, не про тебя она. А я её обломаю, она у меня шёлковая будет. Со временем. А там я её под себя переделаю. Тоже Бессмертной будет, с общей, значит, фамилией. Ну что, покедова, не кашляй.
Сказал, Ивана с дороги оттолкнул и – был таков. Дверь осталась открытой.
– Ё-моё, – выдавил из себя Иван-царевич, – что ж я сделал-то. Ведь говорила мне маменька, что не доведёт до добра игра с отмычками. Как в воду глядела …
Вышел из тайной комнаты Иван с таким трудом, словно все двенадцать оборванных цепей за ним следом тянулись, тормозили движение. Отправился к себе с поганым чувством, что он сделал что-то очень худое. А ведь, казалось бы, человеку хотел помочь. Оказывается, и человеколюбие должно быть сообразное. Разве поймёшь это сразу-то …
Тихонечко вернулся Иван-царевич к себе в комнату и присел к окошку, подумать, как быть дальше, да незаметно уснул, а проснулся от шума и топота, в окно глянул, а там войско возвращается, какое Марья Моревна с собой увела. Ну вот, часть проблем скоро должна разрешиться. Иван решил сразу повиниться и рассказать, как по коридорам гулял, как дверь нашёл, полуоткрытую, а оттуда его о помощи попросили, мол, водицы попить. А он что, воды ему что ли жалко. Принёс стаканчик, а ему как по голове дали. Он в себя вот недавно пришёл, шум услышал и сразу пришёл разобраться, нет ли за ним какой вины, а если есть, то только от недомыслия. Короче говоря, Иван наскоро придумал для себя отмазку (обычно этим адвокаты занимаются).
Выбежал Иван-царевич из дворца, помчался встреч приближающимся ратникам, закричал громко:
– Марья! Марьюшка!!
Только на зов его никто не отозвался, не поспешил навстречу. Только тут Иван разглядел сумрачные лица воинов, которые старательно отводили глаза в сторону, Иван отступил назад.
– Что случилось? Что с … Марьей? Где она? Почему вы так рано вернулись?
– Случилось небывалое, – хмуро ответил Ерёма Датый, помощник Марьи Моревны по воинским делам. – Мы уже добрались почти до намеченного града, как Марья Моревна нас остановила, и сказала, что не имеет больше намерений воевать, что нет в её сердце былого ожесточения, и что пока они двигались, она продумывала новую внутреннюю государственную политику, чтобы не получать доходов от войны, а придумывать что-то в самом государстве, одежду ли шить, продукты новые, как дома прочные строить, и из всего этого выгоду получать, а что лучше получаться станет, с тем и на зарубежный рынок выходить. При таком подходе войны лишними становятся. Объявила она это нам, я её спросил, мол, не пробовала ли она белены за обедом, так она мне столь решительно ответила, чтобы я места своего зависимого не забывал, а потом добавила, что рать не упраздняется, а будет бдительно рубежи стеречь. Хоть немного, но мы успокоились, и это дело решили отметить.
– Какое дело?
– Конец войны. День Победы. Тем более, что на этот раз без жертв обошлось. Это мы думали, что без жертв, – и Ерёма замолчал, трагически наклонив голову.
– Говори давай всё, – потребовал Иван, у которого мучительно сжалось сердце.
– Приняли мы по первой, по второй, ну, и так далее, а потом … потом …
– Ну, говори! – повысил голос царевич.
– Вдруг, откуда невозмись, появился он.
– Кто – он? Клещами из тебя всё вытаскивать?
– Кащей Бессмертный. Его Марья Моревна в полон взяла, уж лет десять как. У нас он томится, в запертой комнате, на цепи прикованный. Как он на свободе оказался, ума не приложу. Кстати, он тебе привет просил передать, когда Марью Моревну схватил и с собой умчал.
– А куда смотрели вы?!!
– Да мы День Победы отмечали. Основательно.
– Та-ак! Разберёмся. Со всеми вами разберёмся. И со мной тоже …
Можно было тщательно провести следствие и наказать всех виновных. Можно было! Но тогда кто исправлять всё станет? Иван в своих ошибках покаялся и себе обещал, что вот сейчас он встаёт на ноги и отправляется искать этого самого Кащея и за всё с него сурово спросит. А потом надо вернуть обратно свою кралю ненаглядную, Марью Моревну. Ерёму Датого коробили слегка слова царевича, как он их королевну называл. Так ведь имел право, если с точки закона подходить. Пусть с ним сама королевна разбирается, когда домой вернётся, а пока …
– Насколько ты готов к этому испытанию, царевич? – спросил Ерёма.
– Да уж как-нибудь …
– Надо не как-нибудь, а с толком это делать.
Проверил он Ивана-царевича и расстроился сильно. Слабоват оказался царевич в искусствах воинских, по всем параметрам слабоват.
– И как это тебя, такого, королевна полюбила? Недаром ведь говорят, что любовь зла, полюбишь и …
– Кого полюбишь? – ревниво спросил Иван, когда Ерёма вдруг замолчал.
– Неважно. Работать будем. Я сам тобой займусь. Хуже не будет.
И он действительно взялся. Иван-царевич словно попал в Форт Брэгг. Целыми днями они бегали, стреляли, дрались врукопашную, осваивали гонки на лошадях. Правда, в искусстве вскрывать двери Иван-царевич показал достойные результаты, но он так устал, что не было сил этому радоваться. А с утра был новый кросс. Ерёма бежал рядом с ним и пел при этом:
– Красота, среди бегущих первых нет и отстающих. Бег на месте общепримиряющий, – наверно издевался, и - продолжал. – Вдох глубокий, руки шире, не спешите, три- четыре, бодрость духа, грация и пластика. Общеукрепляющая. Утром отрезвляющая, если жив пока ещё – гимнастика!
Странное дело, каждый вечер Иван-царевич думал, что этот день у него был – последним, но приходило новое утро и Ерёма снова вытаскивал его из кровати – живого. А потом хмуро сказал, что подготовительный период можно считать законченным.
– Подготовительный? – удивился царевич. – А основной тогда – сколько?
– Два года. Минимум.         
– Ты что, Ерёма, пи-пи (изъято цензурой)? Забыл, что Марья Моревна, наша королевна, в неволе томится?
– Кащей десять лет томился и – ничего.
– Ничего себе – ничего!
– Он скорей всего хочет жениться на Марье …
– На Марье Моревне, – строго поправил его Иван. – Что ты сказал?!!
–  То и сказал. Он так выразился. Так что она там не томится.
– Если я сказал, что томится, значит – томится, а что касается свадьбы, то её - не будет! Это я сказал!!!
Откладывать поход далее было нельзя, Иван-царевич собрался и заявил, что он выезжает.
– Я с тобой, – заявил Ерёма Датый. – Одному тебе с Кащеем не совладать.
– И я поеду, – решительно заявила Люся Морозная, – с вами обоими.
– Точно, – деланно обрадовался Иван-царевич, – под скоморохов оденемся. Петь будем, мол, мы бродячие артисты, мы в дороге день за днём, и фургончик в поле чистом, это наш привычный дом. Мы – великие таланты, но понятны и просты. Мы певцы и музыканты, акробаты и шуты.
– Не юродствуй, Иван, – сурово нахмурился Ерёма.
– Добавлю – царевич, а не скоморох. Или вот вариант – войско с собой взять, с артиллерией наступательной, с обозом припасов, с маркитантками и всем прочим. Как такой план?
– Тогда чего ты предлагаешь?
– Вариантов нет. Что бы ни случилось со мной, но я один за Марьей Моревной отправлюсь. Ты меня хорошо подготовил Ерёма, а ты, Люсятик… короче говоря, в лепёшку расшибусь, а нашу королевну привезу.
– Не надо в лепёшку, –Морозная, всегда такая весёлая, здесь ударилась в слёзы, – живыми приезжайте. Оба.
С тем и выехал Иван-царевич. Внутреннее чувство, которое именуется интуицией, подсказало направление. Других вариантов не было, и царевич поскакал именно туда. По пути думал, как это он до такой жизни докатился. Может и правда, ему следовало Иванушкой-дурачком родиться, не совершил бы он столько ошибок. Но ведь дурачки-то, они потому и дурачки, что ошибки совершают. Выходит, опять он в ощущениях запутался, а Марья Моревна, она его стимулировала, своим существованием, на будущие подвиги. Что нас мотивирует на те или иные действия? Любовь, это ещё не худший вариант. Могла быть и алчность …
Проскакал Иван несколько суток (с остановками), а потом лес закончился и увидел Иван большой дворец, рядом с которым произростал объёмистый дуб, окутанный золотой цепью, на которой сидел толстый рыжий котяра, а рядом с ним, на ветке, сидел сокол, и они весьма мило беседовали, временами срываясь в продолжительном хохоте. Вдруг сокол Ивана увидал, с ветки сорвался, да к земле устремился в крутом пике, от столь быстрого движения случился вихрь, в котором закружились сухие листья, сломанные ветви, всякий мусор. Из этого вихря, когда он земли коснулся, вышел молодец, в котором Иван-царевич узрел знакомое лицо. А тот уже навстречу шагал, распахивая объятия:
– Ах, шурин мой любезный! Как тебя Господь милует?
Иван было обрадовался сродственнику, но как вопрос услышал, с лица спал. Отвечает:
– Ничем хорошим он меня не милует.
– Что так? – перестал Сокол Соколович улыбаться. – Проблемы? С сёстрами что?
Не успел ответить Иван, да и хорошо, потому как он весьма кудряво собирался выразиться. А тут из дворца Марья-царевна выплыла, к брату кинулась, давай его обнимать, целовать, разными шутливыми прозвищами величать.
– Погоди жена, – её молодец останавливает. – Тут, кажется, проблемы назрели. С сёстрами?
–  Нет. Тех я всех замуж пристроил. У меня проблемы – женился я …
– Ну, это проблемы – решаемы, – тут же успокоились оба. – Кто хоть у тебя?
– Марья Моревна, – признался Иван-царевич.
Видимо, и здесь про неё наслышаны были. Сокол Соколович присвистнул, а Марья удивилась:
– Ну, ты, брат, даёшь. И как это тебя угораздило? В плен она тебя захватила, что ли?
– Много вы понимаете, – осерчал Иван. – Он прекрасна, как … как … цветок. Да, на розе тоже шипы имеются. И у моей Марьи определённая репутация. Но она нежная и ласковая, альпинистка моя, скалолазка.
– Что-то ты заговариваешься, братец, – остановила сумбурные речи царевича Марья. – Пойдём, расскажешь всё по порядку.
Что-то у нас довольно длинная сказка получается. Боимся утомить вас раньше времени, а ведь только разве что до середины дошли. Короче говоря, провёл Иван в этом дворце три дня, рассказать всё успел, и почти всю правду, на жизнь пожаловался, а в конце решительно заявил:
– Всё! Не могу больше у вас задерживаться. Я гощу, а жена моя любимая, Марья Моревна,  в плену там томится.    
– Не могу представить, чтобы она могла где-то томиться, – ответил Сокол, – но задерживать не стану, но вот что - оставь нам свою серебряную ложку.
– Ничего себе, – насторожился Иван. – А как я жить-то буду, без ложки, тем более – серебряной?
– Да ладно тебе, Ваня, – обняла супруга Марья-царевна. – Не крахоборься. У нас дома целый гарнитур был из серебра.
– Трудно тебе будет свою жену сыскать. А мы на ту ложку будем смотреть и тебя вспоминать. А наше к вам сочувствие вам же и поможет.
– Все вы так говорите, чтобы на добрую память что получить.
Хоть и ворчал царевич, но ложку в мешке нашёл и супругам вручил, оговорив, что, если ложка им надоест, чтобы обязательно вернули. И уехал. А Марья ему направление подсказала, куда править надо. Оказалось, что она с сёстрами как-то связь поддерживала. И дала направление к Ольге, сестре. Долго ли, коротко Иван ехал, уточнять не будем, но выехал он к другому дворцу в стиле «рококо», то есть с разными раззолоченными финтифлюшками, коих было там в большом изобилии. В том дворце Орёл проживал, который Орлович. И Ольга-царевна с ним. Завизжала, царевичу на шею кинулась и повисла так. Иван едва на ногах устоял, и то потому, что с Датый курс молодого бойца с ним провёл.
– К нам приехал, – верещала Ольга, – к нам приехал, Ваня, братец, дорогой. То-то мы сейчас пир затеем, на весь мир.
– Я пришёл к вам с миром, – с достоинством ответил царевич, – но не за пиром.
Но разве от Ольги так отстанешь. Тут же его за стол утащили, выпили за встречу, за здоровье, за всё хорошее, за всё то, что ещё вспомнить не успели. Ивана развезло, так долго он уже находился в пути, и всё – на нервах. Обнял он Орла Орловича и говорит ему:
– Ты, думаешь, нам царевичам легко жить? Если ты так думаешь, то жестоко ошибаешься. Да нам, может, молоко полагается, за вредность.
– Случилось-то что? – вдруг прозрела Ольга.
Ну Иван-царевич им всё и поведал, почти ничего не скрыл, заливаясь горючими слезами (горючими оттого, что слишком много алкоголю на грудь принял). Конечно же, супруги ему горячо посочувствовали. Орёл Орлович было начал собираться в подмогу, да Ольга его остановила, ещё и кулак показала, убедительно так. Это только у самых авторитетных супруг получается. Орёл и увял. Временно, конечно. А потом, на прощание, попросил серебряную вилку.
– Будем тебя вспоминать и помогать.
– А вилка причём? – засомневался царевич. – Вспоминать и так можно.
– С вилкою-то - сподручней.
– А ещё лучше – с мешком золота.
Вилку всё же нашёл и отдал. Раз ложки не стало, так и вилка не так и нужна. К тому же в походе вилка - не предмет первой необходимости. А сам дальше направился. Ему Ольга направление дала. Сестра всё же, человек не посторонний. К тому же слова о женитьбе брата восприняла с душевным трепетом. Созрел, мол, Ванюша, для взрослых отношений.
Двигался Иван, коня торопил, то рысью шёл, то галопом, а к третьему дню выехал к величественному замку в стиле «готика», а на самом верху сидел Ворон. Дальше всё проходило по уже известной схеме: Объятия, поцелуи, расспросы о житье-бытье, дальше начинались застолье. А там … застольные споры – последнее дело, когда больше нечего пить. Но время идёт, бутыль опустела и тянет поговорить … Всё рассказал Иван про себя, Марью Моревну и Кащея Бессметного.
– И что прикажешь делать, уважаемый родственник? – спрашивал Иван (Ворон благоразумно помалкивал). – Вот  найду я Марью. Что делать нам прикажете?
– Приказывать не буду, – осторожно заявил Ворон, косясь на Анну, которая всё это слушала, до предела напряжённая, – но совет дать могу. Как Марью отыщешь, не надо вызов Кащею бросать. Лучше с Марьей незаметно встретиться и увезти её. Домой, к себе.
– Можно и к нам, – добавила Анна. – Можно, друг любезный? – это уже Ворону.
– Можно и к нам.
– Нет уж, тогда я лучше к Марье отправлюсь. У неё один Датый чего стоит. Морозная там. И – целое войско в наличии.   
– Тогда и впрямь – туда лучше.
Словно план боевых действий составили. И опять под медовую настоечку. А под это дело такие здоровские планы получаются – душа радуется. На этом и остановились. А Иван расслабился, к Ворону обратился:
– В чём правда, брат? Вот у меня батя – царь. Был. Умер недавно. Наказ мне дал – сестёр замуж выдать. Наказ я выполнил, сам знаешь, но речь не об этом. Батя вот царствовал, суд правил, советы давал, народ им доволен был, Благоденск наш процветал. А матушка семьёй занималась, сёстрами, мной, да ещё следила, чтобы в Благоденске нищеты не было. И ведь не было её. Всё шло своим ходом, как и должно быть. А потом всё изменилось. Родители умерли. С сёстрами всё хорошо получилось, я сам править Благоденском стал. Суд там, всё прочее. Следил, чтобы по справедливости, по правде всё было. А потом тоска на меня нашла. Решил я проветриться, то есть попробовать ветер перемен. Вот Марью Моревну встретил. Полюбил её, она меня – тоже. Всё бы хорошо, но у них по-другому устроено. Ну, в государстве их то есть. Я, царевич, как бы при ней, но получается, что на должности наложника. Любовь, объятия, всё такое прочее, но я ведь уже царём сделался, пусть и столь крошечного места, как Благоденск, но ведь я с ним нормально управляюсь, народ мною доволен. А я вот при Марье оказался, при Моревне. Нужен я ей, представь, чувствую это. И она мне нужна! Не могу теперь без неё! Но там же у меня своё царство! Что там сейчас творится? Да и у Марьи я случайно напортачил. Не хотел ведь, получилось так. Слышал я про некую любопытную женщину Пандору, которая, по дурости своей влезла в некий ящик и выпустила из него все несчастья мира. И вот я сам оказался такой вот неразумной бабой. Меня это, Ворон, из себя выводит. Я, может, себя уважать перестал. Для того и вызвался всё исправить самому, чтобы уважение вернуть. Своё – к себе. Но как получилось так, что Марья Моревна сделалась таким лидером, что всех мужиков за пояс заткнула?
– Да, – согласился с ним Ворон. – Интересный вопрос, и ответ к нему надо подобрать достойный. Наверное, это говорит о том, что измельчали местные мужики, не захотели на себя ответственности брать, а Марья Моревна … она … смогла. Но, заметь, братец, что она тебя своим вниманием и любовью отметила, а если ты на себя ответственность за будущее государства возьмёшь и – самое главное – докажешь на деле, что с этим справляешься, то она с великой радостью все права свои на управление передаст и займётся другим делом – будет воспитывать ваших с ней детей, ибо такую ответственность, как воспитание королевских наследников, никому передоверять не следует.
– Хорошо сказал. Вот за это надо выпить.
– А мы и не возражаем …   
 Они ещё посидели немного, а потом царевич сразу засобирался, мешок к груди прижал и озаботился:
– Поди тоже с меня дань потребуете?
– Какую дань? – не поняли было супруги.
– Ну, на добрую, мол, память. Ложки там, вилки, ножи. Нож, предупреждаю сразу, не дам, нужен будет, от Кащея защищаться.
– Да ножа и не надо, – замахал руками Ворон. – Табакерку бы. Серебряную.
– Кто бы сомневался …
Вы только не подумайте, что Иван был настолько скареден. Они, царевичи, привыкли, что всё им несут, а не с них спрашивают. Дань, налог, пошлины, взятки, это нужды народа, а вовсе не царевичей, так что всё это для него было в новинку. Такова жизнь, когда она проходит вне дворцовых стен. К тому же эти «дары» имели дополнительное значение, что выяснилось позднее.
До того хорошо они, как сродственники, провели время, что Ворон Воронович проникся к Ивану-царевичу самым искренним сочувствием и предложил ему, что слетает на разведку и выяснит, где находится пленённая королевна и можно ли её выручить без большого вреда для здоровья.
– А ты погости ещё денёк, пока я всё узнаю и разведаю.
На том и условились. Молодец принял вид ворона и упорхнул. Иван-царевич начал расспрашивать Анну, как ей живётся у Ворона, не обижает ли он её, нет ли у неё каких нужд и вообще – как дела. Обычно с этого и начинают расспросы. Анна ответила, что довольно всем и трудно представить, что могло быть ещё лучше.
– Лучше и не надо.
Пока они беседовали, прилетел Ворон, снова человеком сделался, и гордо заявил:
– Всё узнал, разведал, и даже поговорил с твоей Марьей.
– Моревной, – ревниво добавил Иван.
– Да, с ней. Очень красивая, почти как моя Анна. Оказалось, что Кащей Бессмертный задумал поход, чтобы начать откусывать от владений Марьи Моревны провинцию за провинцией. А потом он хочет жениться на ней и провести глубокую интеграцию. Если так получится, то он станет самым могущественным правителем в нашем регионе, а если учитывать, что у него крупные финансовые резервы в наличии, то …
– Короче, Ворон, – прервал его Иван. – Что вы там с моей Марьей решили?
– Ты теперь отправляешься – я тебе объясню в подробностях – куда, а там тебя будет поджидать твоя Марья  Моревна. Вы уж с ней сами обо всём договоритесь, как ты её вызволишь от Кащея. Она – женщина головастая, наверное, уже всё продумала и тебя дожидается. Так что – дело за тобой. Дерзай, брат.
– Слушай, Ворон. А чего ты её сам не притащил. Вон с Анной вы из нашего терема вылетели. Крышу потом, после вас чинить пришлось … деньги большие затратили. А тут – цап-царап! - и сюда.
– Видишь ли, братец, тут дело деликатное. Анна со мной смогла полететь, потому что мы с ней … вместе стали … ну, муж и жена – одна сатана, говорят … потому с ней и полетели … А вы с Марьей Моревной – вместе. Понял?
– Не очень, но вопрос, на всякий случай, снимаю.
Хорошо ехать на задание после тщательно проведённой рекогносцировки. Это, почитай, половина дела уже сделана. Не наобум теперь едешь, не абы куда, а в заранее подготовленное место, где тебя уже дожидаются … с нетерпением дожидаются …
– Иванушка!!
Марья Моревна бросилась к царевичу на шею и залилась слезами, от необычайно сильной радости, которые сладостным бальзамом пролились на душу Ивана (стало быть и в самом деле любит), а потом она его оттолкнула, несильно и кулачком в бок стукнула, тоже несильно, и молвила ласковым воркующим голоском:
– У-у, противный. Чего это ты в ту комнату полез, да этого Кащея с цепей спустил. Сколько теперь всего случится и уже случилось.
– Некошной …
Это для Марьи Маревны тычок кулачком был слабеньким, любящим. Иван-царевич на ногах устоял только потому, что с ним Ерёма Датый позаниматься успел. Дух Иван перевёл и ответил:       
– Чего уж сейчас говорить, если дело сделано. Обманул он меня. Водицы попросил, а потом к-а-ак …
– Доверчивый ты у меня, – вздохнула Марья Моревна, – и добрый. Хорошо, надеюсь, всё уже позади. Почти. Я думаю, что ты догадался для меня лошадь прихватить.
– Я? Лошадь?
Пришлось ехать на одной лошади. Марья Моревна составила примерный маршрут. Времени должно было хватить. Примерно. Все расчёты делались на том, что они будут скакать рядом, а не вместе.
– Ну, поехали …
Чтобы не отнимать у вас много времени, мы опусти те разговоры, что вели между собой супруги, любящие друг друга, тесно прижимающиеся друг к другу, и оттого мысли у них были … гм … интимного свойства, да и разговоры … короче, не для посторонних ушей.
Возвращается Кащей из похода, по пути охоту затеяли, перебили массу зверей и птиц, чтобы душеньку потешить, испытывая из самого процесса убивания удовольствие. Мы с вами люди нормальные, и этого понять не можем, а есть отдельная категория, которые получают удовольствие – извращенцы, маньяки и прочие монстры. Почему, уточнять сейчас не станем. Душа от этих преступлений перед нравственностью и человечностью становится чёрной и воспринимает чёрную энергию, основу для занятия чёрной магией. Приехал Кащей и к Марье Моревне направляется, а конь ему и говорит ...
Разве лошади (кони) могут говорить? Конечно, могут. Любые животные говорят друг с другом, да и с нами. Ваши домашние животные – в том числе. Только понять их может не всякий. Для этого особые умения нужны, или проживать с ними постоянно. Братья- дрессировщики, Владимир и Анатолий Дуровы понимали, другой дрессировщик – Юрий Дмитрий Куклачёв тоже понимал, ещё некоторые, что животных понять пытались. Это не так невозможно, как кажется. Тут надо … Но, стоп, не надо болтать лишнего. Болтун – находка для шпиона. Короче, говорит конь Кащею:
– Иван-царевич приходил. Марью Моревну увёз.
– Пи-пи (крепко выразился Кащей, невоспитанный человек, да и не человек уже). Куда стража смотрела?
– Они заранее договорились. Марья Моревна всё успела подготовить. А теперь они домой скачут.
– Далеко успели уйти?
– Не так уж. Если бы они лошадей на подмену взяли, то тогда не догнать бы, а так с ними даже поиграться можно. Мол, едва не ушли.
Так и сделали. Скакали наши супруги, сначала назад оглядывались, прислушивались к погоне, но всё было тихо, а как успокоились, так перед ними Кащей и предстал.
– Ну что, голубки, – мерзко усмехнулся Кащей, – полетали вволю. Пора обратно в клетку. Это я про Марью, а ты, Иван-царевич, топай до дома, до хаты. Я твою доброту помню. Что-то я там тебе обещал, так считай, что обещанное выполнено. Больше мне на глаза не попадайся. Ух, как я страшен в гневе. А сейчас мне даже интересно, что ты делать будешь.
А Иван-царевич только рот открывал, растерявшись. Подхватил Марью Кащей, к себе на седло кинул и умчался прочь, под лихой разбойничий посвист. Марья только и успела всхлипнуть да назад взгляд бросить. Прощальный.
– Не голубок я, – запоздало крикнул Иван. – И сам гневаться умею.
Но … никто его больше не слушал. А конь его от страшного свиста сбежал, только хвост завился. Сел на землю царевич да заплакал с отчаяния. Неужели всё пропало?!
– Эй, Иван! Эй, царевич.
Иван голову поднял, а там на сосне Ворон сидит. Пал они на землю и снова человеком преобразился.
– Не получилось с Марьей?
– Едва не ушли от Кащея. Вот только … надо было и для Марьи коня взять, чтобы и она ехала. Не хватило у коня сил с двоими скакать. Я имею в виду – быстро скакать.
– И в самом деле, – согласился Ворон. – Недоглядели.
– Да и у меня конь ускакал. Кащея, похоже, устрашился.
– Ну, это дело исправить можно. Сейчас я его найду и обратно приведу. И для Марьи Моревны лошадь сыщем.
Скоро Ворон обратно явился, и лошадь царевича в поводу привёл, а с ней ещё одну, под седлом, всё, как полагается. Иван этому обрадовался, попросил Ворона снова к Марье слетать и её предупредить.
– Скажи ей, мол, в том же месте, в тот же час. И ещё скажи, что я всё предусмотрел.
А сам неспешно отправился по уже проверенному маршруту. По сторонам смотрел, природой любовался. Ох, как хороша наша страна. Сколько в ней лесов, полей и рек. Я другой такой страны не знаю, где … Извините, кажется, мы с Иваном немного отвлеклись. Ба, да мы уже и прибыли. И уже Марья Моревна к царевичу спешит, руки протягивает.
– Здравствуй, Ванюша! Я так рада!! Как здорово, что ты всё предусмотрел! Для меня лошадь захватил?
– Конечно. Вот он.
– Какой красивый. И подменных лошадей взял тоже?
– Подменных?
Пришлось обойтись без них. Вариантов всё равно не было. Понеслись так. Сначала в полную мощь скакали, а потом на рысь перешли, чтобы у лошадей силы сберечь. И так быстро двигаться получалось. Сначала молчаливые, теперь супруги начали друг с другом говорить и даже перешучиваться. Оставалось уже не так много скакать. А что же Кащей?
Кащей в это время улыбался. Он разговаривал с конём, а тот ему как раз докладывал, что снова случился побег.
– Они думают, что я такой дурак, что попадусь снова на ту же удочку, – хвастался Кащей. – А ведь они делают ровно то, что я от них жду. Это и есть  то, что можно назвать «двухходовочкой». Я избавляюсь от всяких обязательств перед этим царевичем недоделанным, который имел глупость начать играть против меня. Да и с Марьей этой можно уже не цацкаться. Своими побегами она развязывает мне руки. Королевна – это одно, а беглянка - совершенно другое, что уже логично ломать по полной программе. Ещё один такой шаг, и я начну её переделывать по своему образу и подобию. Сотвори себе жену по вкусу. Мбуа-ха-ха (так страшно смеются вампиры)!!!
Уже были видны рубежи, уже вот оно – родимая сторонка, как вдруг … ну, вы уже поняли …
– Пусть кто скажет, что я вас не предупреждал, – глумливо поклонился Кащей супругам. – Своим поступком вы развязали мне руки, как ты освободил меня, царевич, от тех цепей. Считай, что ты мне передал Марью с рук на руки. «Выдал. Принял». Печать. Подпись. Всё, как полагается. Вот тебе медный грошик, пусть даже и с трещинкой, я у тебя Марию покупаю. Я себя не узнаю, как я добр и щедр. И ты, Иван, живой остался, да ещё и с прибылью. Дома, поди, хвастать будешь своей предприимчивостью – самого Кащея на грош нагрел. Напоминаю – ещё раз явишься, будет тебе – полный кирдык! Мбуа-ха-ха-ха!!!
И снова Иван остался один. Кащей так ему в душу плюнул, что он чувствовал полное опустошение. Всё, жизнь для него закончилась …
И снова появился Ворон, на которого слова о правде Ивана-царевича так подействовали, что он к нему проникся участием. Принялся он утешать царевича, говоря, что не надо отчаиваться.
– Ничто нас в жизни не может вышибить из седла! Такая уж поговорка у майора была.
– У какого майора? Впрочем, скажи мне лучше, Ворон, что такое кирдык?
– Точно не знаю, – признался Ворон. – Это, наверное, не из нашей сказки, но чувствую, что – ничего хорошего. Что делать будем?
– А мне всё равно, – махнул рукой Иван, – без моей Марьи не жить. Если я погибну, то похороните меня на полянке, а на могилке цветочки посадите, жёлтенькие, какие зовутся «иван-да-марья». Я хоть через цветы с нею рядом буду …
Сказал Иван-царевич и зарыдал так, что весь содрогался. Ворон его попробовал успокоить, растормошить как-то, а потом толкнул.
– Возьми себя в руки. Мужик ты, или не мужик.
– Не мужик. Царский сын я. Почувствуй разницу.
– Тогда – да. Тогда – я умываю руки.
И улетел. Нервы, должно быть не выдержали. Что тут делать прикажете? Посидел Иван, посидел на месте, взнуздал своего коня и назад повернул. Приехал до того место, где его Марья Моревна ожидала, по договорённости. Смотрит, а она опять там сидит, вся такая пригорюнилась, и слёзы капают, как у самой обычной крепостной девки, которую барин к замужеству принуждает. Жалко её стало Ивану, и он к ней кинулся.
– Марьюшка …
–  Иванушка …
Нужны ли им какие слова дополнительные? Всё и так понятно. Это и есть «форс-мажор», когда обстоятельства сильнее нас. Любой лапки опустит и поражение примет. Любой? И царевич наш? Нет уж! Дудки!!
– Бежим! Прямо сейчас!!
– Но он же тебя на куски порубит! Он говорил …
– Мало ли что говорил этот нелюдь. Без тебя мне всё равно жизни не будет. Скачем?!
Поскакали. Марья Моревна больше ничего и не спрашивала. Коль решил человек, то все вопросы будут его к сомнениям склонять, а и сама Марья без Ивана жизни не представляла. Если есть хоть самый крошечный шанс, надо его использовать. Получается у тех, кто дерзает. Не всегда, конечно, получается … ох, не всегда …
Кащей, зараза такой, поблизости ошивался. Он подозревал, что Иван-царевич не успокоится, и сам хотел покончить с этой ситуацией. Он появился вскоре, как беглецы от башни Кащея отъехали, налетел на них, Марью с лошади столкнул, а потом начал скакать вокруг Ивана, саблей своей махать и – с каждым ударом – отсекать от тела то руку, то ногу, то есть что попадёт. Две минуты и по всей поляне валялась куча кровавых кусков. Ужас! Но и это было не всё. После этого Кащей спешился, собрал всё в бочку, обил её железными обручами, засмолил толстым слоем, запечатал и – бросил в сине море, поднявшись над ним на своём быстром коне. Затем опустился, подхватил Марью, пребывавшую в глубоком обмороке, и ускакал к себе.
Всё? Неужели это всё?
Иван-царевич погиб на наших полных слёз глазах, при нашем отчаянии. Это – всё?
Не хотелось бы … не хотелось …
Но это же сказка. Всё в наших руках. А наше воображение, это … это почти волшебство. Попробуем продолжить …
В это самое время у сестёр Ивана все оставленные на добрую память вещи внезапно потемнели. Заголосили сёстры, своих мужей на помощь призвали. Все они связь между собой поддерживали, а тут собрались и давай совет держать.
– Плохо дело, братцы, – заявил Орёл. – С нашим Иваном случилось несчастье.
– Кирдык с ним случился, – сообщил Ворон. – Это ему Кащей обещал.
– А ты что делал? – напустились на него сёстры, а Анна громко заплакала, обнимая Ворона руками.
– Я для него на разведку летал, с Марьей договаривался, – ответил Ворон. – Коня ловил, лошадь запасную нашёл.
– Понятно, братец, – ответили ему. – В стороне не оставался. А мы не помогли ему, в чём сейчас винимся.
– Можно ли как-то Ване помочь? – плакали сёстры. – Неужели он умер совсем?
Странный вопрос, вам не кажется? Если человек умер, то он умер совсем. Правда, в фильмах показывают разных зомби, но ведь это не жизнь, это гораздо хуже обычной смерти. Уж этого мы Ивану не пожелаем, но крылатые братья, они …
Тут надо кое-что пояснить. Мы привыкли к учёным, занимающимся в лабораториях, проводящих научные исследования, заглядывающих в тайны микромира, или макромира, строящих науку, фундаментальную, теоретическую, или практическую, но очень сложную. А ведь это всего лишь один из возможных путей понять тайны материи. Когда-то наука шла и другим путём. Алхимия, астрология, парапсихология, антропософия. Много разных направлений. Но взяла верх та ветвь, что сделалась наукой официальной, и её «двоюродная сестра» захирела, сошла почти на «нет». Остались отдельные адепты, жрецы запретных культов («вуду» и прочих). Да, вот ещё в сказках та ветвь действовала. Вот и братья, они ведь занимались магическими науками, через это и искусствами перевоплощения овладели, и многим чем ещё. Вот это они и решили те науки использовать. Орёл полетел искать тело Ивана, Сокол направился за мёртвой водой, ну а Ворон – за живой. Всем им пришлось постараться, особенно Орлу. Тело ведь было спрятано в бочку, запечатано, засмолено, да в море брошено. Хорошо, что Кащей не догадался бочку утопить, прицепив к ней, к примеру, якорь. Может, не посчитал нужным так страховаться. Но всё же Орёл нашёл-таки бочку и к берегу её подтащил. Тем временем остальные братья нужной водой разжились. Собрались они все вместе, общими усилиями бочку разбили, потом принялись куски тела вместе складывать, а Сокол их водой мёртвой смазывал. Куски тела вместе срастались, потом очередь Ворона настала, и он начал вливать в рот Ивана живую воду, ею же его окропил. Невероятное дело! Мёртвое тело содрогнулось, а потом … Поднялся Иван-царевич в полный рост, потянулся и заговорил:
– Ах, братцы, а я такой страшный сон видел, ужастик настоящий. Будто догнал нас с Марьей Моревной Кащей и … и … А где Марья?
– Не сон то был, – сказали ему братья, – а взаправду так и было. Догнал он тебя и жизни лишил с большой жестокостью. Прямо у твоей Марьи на глазах. А мы тебя оживили.
– Разве может такое быть?
– Может, – ему отвечают, – но не для всех. Для самых дорогих и нужных.
– Спасибо, братцы, – благодарил их царевич. – Век вам такого добра не забуду. А вещи, что я дарил вам, можете не возвращать.
– Теперь мы тебя к себе возьмём. Ты должен пройти полный курс психологической адаптации. Организм надо проверить, поднастроить. Вдруг какая частичка пропала?
– Некогда мне, братцы, лечениями заниматься. Надо идти Марью выручать. Вдруг Кащей ею решил всерьёз заняться.
Только сейчас мы сообразили, любезные наши читатели, что сложилась своеобразная диспропорция, когда всё внимание наше сосредоточилось на Иване-царевиче, в ущерб Марье Моревне, хотя даже сказка называется Марьей, то есть она должна находиться в центре интересов. Пора нам исправить положение. Итак …
Страшное потрясение испытала наша героиня, когда на её глазах ужасный монстр, Кащей Бессмертный, столь жестоко расправился над её любимым, над Иванушкой. Он рубил тело на части и глумливо хохотал, глядя ей в глаза. А потом побросал окровавленные куски в бочку и … Всего не хотелось вспоминать, но снова и снова эта картина вставала перед глазами. А Кащей Бессмертный теперь постоянно находился рядом и вёл с ней свои мерзкие речи, которых она слушать не желала, но и отказаться не могла.
– Признайся, Марья Моревна, нам сама судьба предназначила быть вместе. Ты – самая замечательная женщина из всех, кого я знаю, красивая, умная, талантливая, властная, самая успешная правительница. Кому, как не тебе властвовать над миром. Но этот мир принадлежит мужчинам, и они не потерпят власти над ними женщины. Так это выглядит. Но на деле всё можно изменить. Тебе повезло, что ты привлекла моё внимание. Я – весьма примечательное явление. Заметь, что я не говорю – человек. Человек, это слишком просто. Те, кто находятся на вершине власти, перестают быть просто людьми. Без такого изменения никак не обойтись. Почему, ты спросишь меня. (Марья продолжала молчать, глядя перед собой). Я тебе отвечу. Власть, настоящая власть, это особый вид энергии. Раньше её насыщали кровавыми жертвами на алтаре, теперь – другими способами. Но и жертвы остались. Ты думаешь, для чего я зарубил твоего Ваньку? Это я принёс его в жертву. Для тебя. Это будет твой вклад, твой первый шаг в настоящую Абсолютную Власть, которая делает вчерашних простых смертных властелинами. Ты думаешь для чего я стал бессмертным? Для того, что выжить, вкушая ту энергию, какой пропитана Высшая Власть. Если этого не сделать, тогда власть испепелит тебя, сожжёт внутри. Такое бывает, когда ворочаешь и большими финансами. У меня был ассистент, Дистиллярий Погибалец, который помогал мне в опытах достижения бессмертия. Правда, оказался ещё и побочный иссушающий тело процесс, преобразивший меня. Зато все остальные воздействия мне не страшны. Тебе тоже придётся пройти через всё это, чтобы занять место рядом со мной. Только тогда ты станешь настоящей властительницей. А все эти моральные нормы … Они придуманы слабаками, а также теми, кто не желает конкуренции на Олимпе. Но я тебя беру под своё покровительство. Ты будешь моим фасадом, внешним видом моей власти, нашей власти, когда ты займёшь место рядом со мной. Да, чего-то лишишься, своей воли, сознания, уйдут мечты, да кому они и нужны, когда у тебя будет в руках настоящая Власть …
Марья Моревна старалась его не слушать, отводила глаза в сторону, а то и вовсе не открывала их, но Кащей … он оставался здесь, рядом, и всё говорил, говорил быстро, самовлюблённо:
– Я понимаю твои чувства, твои страдания. Чтобы заставить страдать других, нужно через всё это пройти самому, и тогда страдания других будут ощутительнее, сладостнее. А этот царевич … да какой он царевич … Так, сельский староста, недоросль. Молоко на губах не обсохло. Что он в жизни понимает? Да, он млел перед твоей красотой. Я её тоже отмечаю. Но он не стоил тебя. Не про тебя он. Забудь про него.  Его больше нет, и никогда не будет. Я защитил тебя от него. Что было бы, останься ты с ним рядом? Одни только розовые сопли, которые скоро высохли бы. Но ты ведь совсем другой человек – человек силы, власти. Тебе необходимо, чтобы тебе поклонялись. Ты должна стать для всех идолом. Тебя должны бояться. Страх, вот самое сильное чувство.
Что он говорит? Марья познала любовь с Иваном, и это … преобразило её.
– Наверное, ты вспомнила про любовь? – ввинчивал свои слова Кащей прямо в мозг. – Забудь про неё. Это – чувство слабых. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Голод, страх, жадность – вот чувства, на которых может играть композитор власти. Это те струны, на которых звучат особые симфонии, которые надо уметь разыгрывать на пользу себе. Тебе должны поклоняться. Надо культивировать в себе жестокость. Это тот оселок, которым оттачивается власть. Ты имеешь все задатки к этому. Вспомни свои подвиги на ратном поле. Сколько человек пало от твоих рук? Ты внесла уже необходимую лепту. Теперь надо ждать от неё отдачи. А для этого надо сказать себе: я готова …
Марья Моревна находилась словно в тумане, и этот туман всё больше концентрировался вокруг неё, готовый сжаться и войти в каждую её пору, и она чувствовала, что тогда станет уже совершенно другой, что этот туман наваждения изменит саму её суть. То, чем занимался с королевной Кащей, можно было назвать нейролингвистическим программированием сознания, можно считать «промыванием мозгов», можно было считать кодированием, можно было считать колдовством, можно было считать … От этого можно было окончательно свихнуться. И – самое главное – у нашей героини не было мотива этому противиться. Кащей специально так жестоко убил Ивана, чтобы сломить Марью Моревну. Кажется, это у него получилось …
В те редкие минуты, когда Кащей оставлял её, Марья пыталась сосредоточиться, но … не всегда это получалось. Кащей опаивал её какими-то снадобьями, от которых становилось всё равно, ничего не хотелось. Марья погружалась в какой-то сон, больше похожий на оцепенение.  И вдруг … на плечо её села птица. Ворон. И Ворон попросил её пойти в место, ей известное. Марья хотела оттолкнуть эту птицу, но вспомнила, что потом появлялся Иванушка. И Марья Моревна сконцентрировалась, а потом встала. И пошла. А там.
– Милая. Это я …
Не может быть. Этого не может быть. Марья принялась плакать, как никогда раньше не плакала. Честно признаться, она считала плакать зазорным. Плачут простые девки. И бабы. А она – королевна. Так было раньше. Но сейчас слёзы лились рекой. Но при этом Марья поняла, что сознание её проясняется. Но Иванушка, который явился к ней призраком, всё ещё оставался рядом, и растворяться в воздухе не спешил.
– Это на самом деле я.
– Но ведь тебя … убили.
– Да. Но дружба позволяет нам делать настоящие чудеса. Дружба … и любовь.
– Это и в самом деле – ты?
Вот теперь начались объятия, начались поцелуи, начались слёзы, но уже – другие. Марья то сжимала в объятиях Ивана, то отталкивала его, чтобы снова смотреть на него. Ворон, теперь уже в виде симпатичного чернявого мужчинки, пытался растормошить их:
– Цигель, цигель, ай-люлю. Время, товарищи.
– И в самом деле, – спохватился царевич. – Теперь, когда мы разобрались, кто жив, а кто нет, надо решать, как тебя вытаскивать отсюда, Марьюшка.
– Мы уже пытались … Иванушка, – слёзы снова хлынули (и откуда они берутся в организме в таких количествах?).
– К любому делу надо подходить с головой, – рассудительно заявил Иван-царевич. – У меня тут было время … подумать. Нас Кащей догонял всегда. Не было уйти от него возможности.
– И я об этом, – продолжала плакать безутешная королевна.
– Хватит слёзы лить, – прикрикнул (весьма нежно) царевич. – Если разобраться, так догонял нас его конь. А уж Кащей этим пользовался. Отсюда тебе задание, любезная моему сердцу Катерина Матвеевна … то есть, тьфу … что это я говорю …
– Это какая ещё Катерина Матвеевна?!! – взвилась сразу Марья Моревна.
– Никакая, – нашёлся царевич. – Это я, чтобы взбодрить тебя.
– Смотри у меня …
– Смотрю … то есть зрю в корень. Так вот, задание. Необходимо узнать у Кащея Бессмертного, где он раздобыл столь быстрого коня. Сможешь, Марьюшка?
– Попробую.
– Отлично, а исходя из этого и будем строить план побега. Пошли, ворон. Мавр дело сделал, мавр может уйти.
– Пусть твой мавр подождёт, – буркнул Ворон. – Тут такое дело. Похоже, тебя, дорогая родственница, чем-то опаивают. Это – нехорошо. Я тебе сейчас одного снадобья дам, так ты его принимай, он кащеево пойло нейтрализует и мозги просветлит. Вот тебе сулея.
Марья приняла бутылочку с затейливым узором и спрятала за пазухой, склонилась к царевичу и тихо спросила:
– Вань, а чего это он меня родственницей назвал?
– Так это же Ворон Воронович, супруг моей младшей сестры Анны.
– Да? То-то я гляжу … Ты меня потом познакомишь со своими сёстрами … и их мужьями?
– Ясен перец, посидим, потрёкаем … то есть поговорим.
– Ловлю на слове.
– Да сколько можно болтать, – зашипел Ворон. – Мы здесь не на ассамблее, а секретную операцию проводим. Единственный наш плюс, что Иван в мёртвых числится и его присутствие не рассматривается. Но если будем промедлять, то …
– Понял … и не выражайся тут.
Оба лазутчика уже исчезли, а Марья Моревна продолжала мечтательно улыбаться, глядя перед собой и видя (в своём воображении) те сладостные моменты, которые она пережила с Иваном-царевичем. Казалось, что речи Кащея вытравили их из её памяти, сделали смутными, расплывчатыми, но появление царевича выдернуло из небытия всё обратно.
Когда Кащей к ней явился, Марья Моревна приняла бесстрастный вид. Кащей уселся с ней рядом и начал очередную нудную сентенцию, вколачивая ей в голову своё мировоззрение. Вдруг Марья ему улыбнулась и говорит:
– Устала я здесь сидеть, хочется подышать свежим воздухом. Помню я, как вёз ты меня, Кащей, на быстром коне, как всё мелькало под его копытами. Что это за такой чудесный конь?
– О, это особый конь. Точнее – кобылица. Я её от Бабы Яги получил. Она ведь мне какой-то там родственницей приходится, седьмая вода на киселе. Заглянул я как-то к ней и увидел стадо лошадей. Баба Яга мне и рассказала, что потеряла свою ступу, и теперь пользуется этими лошадьми. Привезли их ей магрибские колдуны откуда-то из Аравии. Они этих лошадей откармливают специальными травами, из волокон которых ткут- ковры-самолёты. От такого корма скорость у этих лошадок такая, что её можно сравнить с птичьей. Моя лошадь и летать может, если к тому необходимость будет. От меня не уйдёшь. Невозможно.
– Баба Яга этих лошадей продаёт?
– Продаёт? Ха-ха-ха. Нет, она их разводит и потом отправляет в ту же Аравию, то есть те колдуны у неё всех лошадей забирают. Для себя у неё имеется лошадка. Да я вот выпросил. И не просто так, заметь. Пришлось мне за эти лошадьми три дня ухаживать. А они так и норовят разбежаться, не словить потом. Но я их сумел каждый раз в полной составе обратно возвращать. Непросто это. Ох, я и намучился. За ними глаз да глаз нужен. Старухе с ними сложно справиться, так что она согласилась. А так ей лешие с этим помогают, но делают весьма неохотно – своих дел полно.
За разговорами оба они прошлись вдоль подножия той гигантской башни, в которой Кащей проживал и где Марью Моревну держал. Попутно Кащей рассказал, что живёт Баба Яга за огненной рекой, а чтобы перейти её, надо белым платочком махнуть, и перебраться по высокому мосту, который чудесным образом появляется. Потом они пообедали, и он отправился по своим делам. Только королевна на балкон вышла, а там уже Ворон сидит, как птица. Марья Моревна ему про лошадей всё в подробностях и рассказала. Ворон всё внимательно выслушал, получил белый платочек, который королевна у Кащея позаимствовала.
Иван-царевич, чтобы сохранить инкогнито, переоделся в калику перехожего (так называли богатырей, исполняющих провинность и вынужденных вести нищенский образ жизни и просить подаяние), натянул на себя рубище из дерюги, взял посох и пешком отправился, то есть не совсем пешком, братья- птицы помогли большую часть пути преодолеть, чтобы время сберечь. Но идти было ещё немало. Не надо забывать, что Иван всё же был царевичем, пусть и правил он небольшим градом, Благоденском, но привык жить с комфортом, себя не утруждая. А теперь он окунулся в жизнь простого народа, и начал понимать их жизнь, весьма поверхностно, но – хоть так.
– Эх, дороги … – пел Иван, шагая по пыльному тракту. – Пыль да туман, холода, тревоги, да степной бурьян. Вьётся пыль под сапогами – степями, полями, а кругом бушует пламя да пули свистят …
Это конечно Иван сочинил, про пули то есть, но рядом и в самом деле был слышен свист, но свист музыкальный, переливчатый. Стало нашему путнику интересно, он кусты  раздвинул, а там … Птица там гуляла, незнакомой экзотической породы, красивая, как павлин, и крупная, а за нею детёныши следуют, торопятся, друг дружку обгоняют.
– Опаньки, – обрадовался «калика». – Это я удачно заглянул. Сейчас вон того птенца, самого толстого, стрелой сшибу, знатно перекушу, на костре его поджарю.
А птица его услышала и к нему направилась, Иван тем временем лук достал и тетиву к нему начал прилаживать (тетиву на лук вешают перед применением, чтобы лук не терял необходимой гибкости).
– Молодой человек, – обратилась к нему птица непонятной породы, – я тут случайно услышала, что вы намерены моего цыплёнка забрать. Для своих нужд.
– Французы говорят – се ля ви, – блеснул эрудицией Иван, – то есть таковы правила жизни. У тебя вон ещё детки останутся. Жалко тебе, что ли?
– А у тебя самого дети есть? – прямо спросила птица.
– Пока ещё нет. А что?
– Заметно это. У меня к тебе, человек, встречное предложение. Раз у тебя такие намерение, то давай договоримся: ты не трогаешь моё дитя, а я в скором времени окажу тебе услугу. В нужный момент. Это называется – фьючерсная сделка.
– Это значит мне голодным остаться придётся? – предположил Иван.
– Сам же говорил – се ля ви. К тому же ты получишь выгоду, пусть и не сейчас.
– А не обманешь?
– Но я ведь не человек.
– Тогда всё в порядке.
Иван принялся снимать с лука тетиву, а столь сообразительная птица в качества бонуса и жеста доброй воли указала на куст, где была уйма сладких ягод.
– Это плохая замена мясу, – ворчал царевич, набив полный рот ягод. – Вот ведь, верёвки из меня вьют, пользуются моей сказочной добротой. Нет, не таким должен быть царь, не таким.
Однако птица благоразумно удалилась прочь и увела с собой всех своих птенцов, а в первую очередь того, самого толстого. Иван с тоской посмотрел им вслед, но преследовать не стал. Дал слово – держись, а не дал – крепись. А с голодом-то как быть? Правда, на какое-то время аппетит поутих. Иван отправился дальше, размышляя, что не так интересна жизнь путников, как это рассказывают в баснях. И вообще – соловья баснями не кормят.
На какое-то время желудок оставил царевича в покое, но через два- три часа дал о себе знать снова. Обеспокоился Иван, свернул с дорожного тракта в лес и – удача! – заметил борть, вкруг которой бодро гудели пчёлы.
– Мёд! – воскликнул Иван-царевич. – Это то, что нужно! И вкусно, и сладко, и полезно. Это вам не фаст-фуд, придуманный где-то там. Мёд, это такой интересный предмет. Вот он здесь есть, а потом его нет. Это после того, как я голод утолю. Чувствую, что слопаю всё. А чего мелочиться-то? Сначала с пчёлами разделаюсь, а уже потом …
Пчёлы продолжали носиться по полянке и озабоченно гудеть, а Иван заметил … с большим удивлением … что их звуки складывались в членораздельные слова, и он услышал:
– Человек, не трогай наш мёд.
– Опять двадцать пять, – обиделся Иван. – Это чего же, я с голоду пухнуть что ли должен. Непременно мёд у вас заберу. Он мне нужнее. А вы снова насобираете. Считайте, что это налогообложение такое.
– Не трогай наш мёд, и мы тебе окажем помощь в нужный момент. В противном случае – будем жалить. Пребольно. Выбирай.
– Либо пан, либо пропал. В конце-то концов, будем думать, что это – неправильные пчёлы, а там у них – неправильный мёд, потребление которого чревато диареей и прочими неприятностями. Но кушать-то как хочется.
Пчёлы указали, где находится малинник с крупными ягодами. Иван просидел там чуть не час, собирая ягоды. Потом отправился дальше.
– Ну надо же, – удивлялся царевич, – я всю жизнь думал, что «малинник», это такая компания весёлых и симпатичных девчонок, а это оказывается – ягоды. Чудеса, да и только. Однако, как жизнь во дворце отличается от жизни возле проезжего тракта!
А потом снова начал донимать голод. Всё-таки голод, это не тётка.
– Эх, моя бы воля, – фантазировал Иван, – то я бы вдоль тракта везде понаоткрывал бы придорожных таверн да харчевен. Проголодался, с дороги сошёл и внутрь заглянул. А там …
От этих фантазий голод разыгрался в полную силу. Страшную силу, которая Ивана начала побеждать.
– Хрень какая-то происходит, – ругался Иван. – Только найдёшь что-то, чем насытиться можно, так это «что-то» начинает уговаривать, не ешь, мол, меня, я тебе пригожусь. А когда он ещё пригодится? К тому времени я, может, от этого голода и окочурюсь. Нет, если что увижу, так непременно слопаю, и слушать ничего не буду. Слово даю!
И тут заметил львицу, наблюдающую, как играют два её львёнка.
– Куда ей два, – размышлял Иван, спешно нащупывая в мешке лук. – И с одним-то проблем не оберёшься, а тут сразу – два. Надо выручать. Сейчас примерю на себя ролевую игру – буду Вильгельмом Теллем.
– Правильно ли я понимаю, – вдруг послышался рядом вкрадчивый голос хищника, – что ты хочешь провести секвестрирование моей и без того немногочисленной семьи?
– Это вы меня … э-э … неправильно поняли, – у царевича задрожал голос (посмотрели бы мы на вас, если – нос к носу – вы будете говорить с львицей, что вы покушаетесь на её детёныша). – Это я … так … шуткую. Я – бродячий актёр, мастер разговорного жанра. К тому же у меня проблемы. И ещё … меня уже убивали … насмерть …
Захлёбываясь в рыданиях, Иван рассказал, через какие испытания пришлось ему пройти, прежде чем он оказался на этой дороге.
– Я понимаю тебя, человек, и даже сочувствую. Умеете вы, люди, создать друг другу самые невыносимые условия. Как подумаешь об этом, такая в душе ярость пробуждается!
Львица издала ужасающий рык, и царевич опрокинулся, сел на землю, потому как ему вмиг отказали ноги.
– Бывает такое, – признался Иван. – Вот против такого, Кащея Бессмертного, я и вышел. Не знаю уж, что и получится.
– И я не знаю, – сказала львица. – Но могу пожелать успеха, и даже предлагаю помощь, в нужный момент.
– Ловлю на слове …ой, я кажется, неправильно выразился.
Львица отправилась, со своими львятами, куда-то прочь, а Иван побрёл дальше.
– Кому пироги да пышки, а нам – синяки да шишки, – с горечью размышлял Иван-царевич. – Слышит ухо, что не сыто брюхо. Интересно, кому живётся весело, вольготно на Руси?
Вот с такими размышлениями и двигался путник. Не он один двигался. Попадались и встречные, и поперечные, некоторые с Иваном заговаривали, но он понимал, что миссия его секретная и – отмалчивался. Встретил колонну пожилых и оборванных стариков, которые шли с большим транспарантом, на котором было начертана крупными буквами «Денег нет, но мы держимся». Наверное, шли на встречу с мытарями, фискалами или ещё кем. Иван посторонился, пропуская их. Когда добрался до огненной реки, то дорога свернула, да и понятно, кто это туда бы сунулся. От реки тянуло жаром.
«Была бы там рыба, с вожделением подумал Иван, так верно уже пожарилась». Несколько минут он стоял на берегу, пытаясь разглядеть ту, поджаренную рыбу, но, если такая и была там, то её прибрали те кто, кто прошёл здесь раньше. Опоздавшим – кости, гласит римская пословица, а вот Ване не досталось даже костей. Обидно, правда? Но идти было уже недалече, если Марья Моревна правильно поняла речи Кащея.
 Кто нам мешает, тот нам поможет, радовались они, составляя планы своей спасательной операции, но действительность сильно отличается от планирования. Оказалось, по пути оказывается столько досадных мелочей, которые невозможно предусмотреть заранее. Марья Моревна приготовила ему в дорогу мешочек с продуктами, а когда братья перемещали его ближе к огненной реке, он этот мешочек посеял, и «всходов» от него вряд ли когда получится. Приходилось что-то придумывать по ходу дела.
Форсировать огненную реку, вы это себе представляете? Как-то Иван слушал рассказ, будто евреи, бежавшие из Египта, перешли море по его дну, что воды моря расступились и появился проход, что у них, у евреев, был особый ковчег, мощью которого сдерживались от течения воды. Эх, Ивану бы такой ковчег, и расступились бы огненные воды. А он бы туда зверья нагнал, они бы там запеклись от жара, как в духовом шкафу. Это – рачительный подход к делу. Но – ковчега не было, а был платочек. Есть песня про «скромненький синий платочек», а у него – белый. Непонятно, как с его помощью мог возникнуть мост, но Иван взмахнул и мост – проявился. Наверное, он там и был, но невидимый, а видимым его сделал тот платок, который они у Кащея позаимствовали. На добрую, как это водится, память. Полюбовался Иван-царевич мостом, попробовал на него подняться, а снизу таких жаром пышет, что на Иване штаны задымились. Он уж не понял, как и перебежать сумел. Дальше отправился, и скоро увидел именье Бабы Яги. Довольно справное имение. Посередине высится изба-пятистенок, к дверям ведёт высокое крыльцо, на окошках резные ставни со всякими страшилищами. На коньке пасть разинула голова Тираннозавра Рекс. Одуреть можно было от ужаса! Но и это ещё не всё – возле ворот были вкопаны двенадцать шестов, на которые были нанизаны человеческие головы, оторванные, отрезанные, а то и высохшие, от которых остались одни черепа, что выглядело ещё страшнее. Один из шестов был ещё свободный. Любой, благоразумный человек бежал бы отсюда со всех ног, так, что только пятки бы мелькали жёлтыми пятнами. Но если этот человек был сыт. Но если ты еле стоишь на ногах от голода, то всё это кажется нелепицей, недостойной внимания. Иван-царевич начал подниматься на высокое крыльцо, как другие поднимались на Голгофу. Скрипнула дверь и на крыльцо вышла старуха. Видать, тоже голодала, ибо была худа, как Смерть. С головы свисал пучок седых волосинок. Неужели у неё нет ничего съестного?!
– Здравствуй, Иван-царевич.
Похоже, что вся их конспирация мигом крякнулась. Стоило ли так мучаться, коль бабка его тут же и раскусила. Иван с трудом сдержал слезу, что норовила вырваться на свободу.
– Здравствуй, бабушка.
Теперь Баба Яга не казалась такой страшной и костлявой. Это была высокая и полная женщина, волосы которой были накручены вокруг головы сложной пышной причёской- короной. Смотрела она на него так, что казалось, будто видит она его насквозь.
– По своей доброй воле явился, или по нужде большой?
– Да я вон теми кустами воспользовался, а, по правде сказать, пришёл я к тебе, бабушка, чтобы службу сослужу, а за то ты меня наградишь богатырским конём.
– Конечно, награжу, – заулыбалась старуха так страшно (такие у неё были зубы), что любой бы затрясся, – мало не покажется. И кони у меня и в самом деле есть. И служба у меня необременительная. Всего-то лишь год …
– Какой год, – возмутился царевич. – Мне говорили про три дня.
– Условия себе оговариваешь? – догадалась Яга. – Молодец. Уважаю. Другие сразу на всё соглашались, а кто не справился, у меня уже и остались, дом стеречь.
Пожилая женщина мерзко захихикала и – на миг – снова той старухой сделалась, какую он в первую минуту углядел. Иван посмотрел на головы, нанизанные на шесты, и содрогнулся.
– У меня как раз одного работника для полного комплекта не хватает. Потому я соглашусь и на льготные условия, для дела, коханый. Будешь служить три дня, как ты пожелал, а потом – награда. По рукам?
Ударили по рукам. Кащей не обманул. Всего-то три денёчка. Это уж как-нибудь. Иван широко улыбнулся, сделал шаг и … повалился. Ноги отказывались его держать. Надеждами сыт не будешь. Но бабка оказалась не так злокозненна, как выглядела. Она его накормила, вполне удовлетворительно, в счёт будущей премии. День склонялся к вечеру, а утром … утром начиналась служба, о которой царский сын имел весьма смутное представление.
Утро красит нежным светом стены древнего Кремля … то есть, виноваты, в данном контексте - терема Бабы Яги. Вставать, действительно, пришлось ни свет ни заря.
– Нет, мама, я сегодня в школу не пойду …
– А на кол – пойдёшь?
В нужный момент организм просыпается и – сразу. Осталось только в лицо холодной воды поплескать. Кобылицы оказались на диво резвыми. Они мигом покинули огороженное место. Иванушка неумело пощёлкивал кнутом, направляя их в сторону ближайшего лужка, покрытого столь сочной зелёной травкой, что ещё вчера царевич ею бы не побрезговал, чтобы утолить голод. Но кобылицы, только отошли от усадьбы, вдруг все разом прыснули кто куда. Иван только рот успел открыть. Он запоздало щёлкнул кнутом и закричал:
– Стой … Куда …
Обращался он в пустоту, потому что говорить было некому – все кобылицы разбежались, словно всю ночь репетировали этот спонтанный побег. Иванушка бросил кнут под ноги, пнул по нему и закричал:
– Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса!!!  Ой, я, кажется, начал заговариваться …
Расстроенный, Иван упал в траву и принялся плакать, вспоминая все несчастья, какие с ним случились за последнее время. Они на него сыпались, как вода сквозь решето. Незаметно для самого он уснул и проспал большую часть дня, что неудивительно, учитывая, сколько всего ему пришлось пережить. Когда проснулся царевич, солнце уже склонялось к закату. Посмотрел он по сторонам, но ни одной кобылицы видно не было. Может, они уже пересекли канадскую границу … Сел Иван-царевич на камень и пригорюнился. Меньше всего ему улыбалось очутиться на колу.
– Кто бы мне сейчас помог. Мне так нужна помощь …
– Я ведь тебе говорила, – это была та удивительная птица, цыплёнка которой он едва не съел.
– Милая птичка! Помоги мне собрать кобылиц, каких мне поручила пасти Баба Яга! Но … уже поздно. День уже почти кончился. Всё пропало …
– Ничего не пропало, – насмешливо, но вместе с тем и ласково сообщила ему экзотическая птица. – Мои подданные изловили всех кобылиц и теперь загоняют их в стойла. Можешь возвращаться.
Веря, и не веря в эти в эти уверения, Иван-царевич направился к дому Бабы Яги. И в самом деле кобылицы стояли на своих местах, и имели самый ошарашенный вид. А Баба Яга была ужасно разгневана. Она кричала им:
– Что я вам приказывала?! Я вам приказывала разбежаться и спрятаться так, чтобы вас не смог найти и сам дьявол. А вы сделали что?! А вы припёрлись обратно, как будто вас кто притащил.
– Но ведь именно так и произошло, – виновато ответили кобылицы. – Мы попрятались по буеракам в лугах и лакомились там сочной травкой, а потом налетели какие-то бешеные птицы, на нас оглушительно кричали, нападали, пытались выклевать глаза. Что оставалось делать. Мы отступали, а потом очутились дома.
– Где этот чёртов инвалид?!! – продолжала бушевать Баба Яга.
– Кхе-кхе, – деликатно кашлянул стоявший в сторонке Иван. – Не слишком ли усердствовали мои помощники? Я решил позволить твоим лошадкам порезвиться. Дело-то молодое. Видно, что они к воле привыкли. А уж вечером пришлось быть с ними убедительным. Нет ли ко мне замечаний?
Видно, что замечание было – что Иван всё ещё жив, а голова его не нашла своего мета на шесте. Но Баба Яга вынуждена была сказать, что всё в порядке и работник может идти спать. За день Иван выспался, а потому прокрался обратно и услышал, как злокозненная старуха подговаривает лошадей назавтра прятаться по дремучим лесам, в самых чащобах. Иван вздохнул, представляя, чем может для него закончиться завтрашний день. Но делать было нечего, и он пошёл отдыхать.
Назавтра Погнал Иван своих подопечных на выпас, а Баба Яга его подзывает, просит встать рядом с пустым шестом и начинает улыбаться.
– Твоя голова будет самым удачным моим украшением. Пожалуй, я даже гостей приглашу на тебя полюбоваться. Ты не против?
– Нет, – ответил царевич. – Я бы просил даже меня сфотографировать. Есть такая камера-обскура. Вы слышали?
– Хорошее дело камерой не назовут!
Осерчала карга. Снова сделалась старой и костлявой, и от неё пахнуло смрадом. Затопала ногами и замахала кулаками. Иван-царевич сделал вид, что этого не замечает и двинулся следом за своими подопечными, напевая:
– Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?
Резвые кобылицы, задрав хвосты, порснули   с такой стремительной скоростью, что от них остались только следы копыт, да выброшенные ими комья земли. Иван в лице изменился, и сердце у него упало. Где ему угнаться за ними, такими быстрыми. Но он делал вид, что совершенно спокоен и громко сказал, надеясь, что Баба Яга его слышит:
– Это пустяки, дело житейское. Пусть погуляют.
Сам же опустился в траву и предался размышлениям. Вот он здесь, а там, в Благоденске, остались его подданные. Правильно ли это, что он бросил свой народ и занялся собой и своими делами? Что бы сказал на это отец? Или матушка? Ну, мама посочувствовала бы ему, ведь он стремился обрести свою любовь. Марья Моревна, она … необычная женщина. Королевна, полководица, и, наконец, она просто красавица. Её руки добивались самые влиятельные монархи, но она выбрала именно его. А может, это она с ним игралась, изображая любовь. Но нет, она совершенно искренне вела себя с ним. К тому же они даже венчались. Так что с этим всё в порядке. Но всё остальное … Сколько на них свалилось испытаний за это время. Это говорит о том, что Судьбе неугодно, чтобы они оставались вдвоём. И – второе. Ответственность. Он оставил свой народ, пошёл на поводу у своих чувств. Будь он простым человеком, да тем же самым Иванушкой-дурачком, каким его называли сёстры, это было бы нормально, в порядке вещей, но ведь он теперь сам царь, отвечающий за свой народ, а он его, получается, бросил. Батюшка царствовал, превратил Благоденск в процветающее место, а сын его всё бросил и отправился навстречу своей судьбе. А как же ответственность за свой народ? От таких мыслей стало на душе тяжело. Потом пришли мысли, что будет дальше, когда он выручит Марью Моревну. У неё своё королевство, и немаленькое, а у него – Благоденск с окрестностями. Объединять их, и как это будет выглядеть? Как к этому отнесётся его народ? Или оставить всё, как есть. Здесь требовалось не ошибиться, чтобы людям жилось не хуже, чем это было до сих пор …
Незаметно для самого себя Иван уснул и сны тоже были тревожными. Он куда-то бежал, мелькали какие-то силуэты, быть может его подстерегали чудовища, а надо было ещё собрать лошадей, а потом выручать Марью Моревну. Послышался грозный рык. Иван-царевич дёрнул ногами и … проснулся. Рык снова повторился, уже не во сне, а наяву. Рядом с Иваном стояла львица.
– Горазд ты дрыхнуть, как я погляжу. Это тебе говорили, мол, царствуй, лёжа на боку?
– Не мне, – признался Иван, потягиваясь.
– Выспался ли хоть?
– Да … кажется.
Вечерело. Горизонт украсился багровым заревом, от вида которого делалось тревожно, словно там было кровью мазано. Иван схватился за голову.
– Баба Яга … лошади … собрать …
– Сообразил наконец, – скептически хмыкнула львица. – Ладно, можешь расслабиться. Слышал выражение – как аукнется, так и откликнется.
– Слышал … вроде.
– Ты моего львёнка пожалел, не убил, а я тебе тоже услугу оказываю. Теперь мои подданные твоих лошадок собирают. Поверь мне, самое трудное здесь, это чтобы твоих лошадок мои зверушки не погрызли. Надеюсь на их послушание. И ещё …
– Что ещё?
– Как ты думаешь, насколько соразмерны те услуги, которые мы оказали друг другу? Ты мне что-то не сделал, а тебе – ответно – сделала о-го-го сколько.
Пока Иван-царевич над этими словами раздумывал, львица с достоинством удалилась. И то – львы считаются царями зверей, а львицы – соответственно. Вы, наверное, знаете, кто в доме чаще истинный  хозяин (читай – хозяйка). Иван-царевич повздыхал, однако делать было нечего (всё уже сделали за него), собрался, благо только оставалось подпоясаться, да кнут подобрать. Кнут для царя вещь первой необходимости. (пряники обычно оставляют для себя и своего ближайшего окружения).
Когда Иван-царевич явился в усадьбу, Баба Яга кричала на своих лошадей, изрыгая проклятия:
– Зачем домой воротились?! Что я вам говорила – разбежаться по самым глухим местам и там отсиживаться. А вы?!
– Мы и отсиживались, – оправдывались кобылицы. – Не успели травой порадоваться, твоим приказом озаботились. Невесть где отсиживались, а как начались сумерки сгущаться, появились ужасные звери и нас сюда погнали. Не знаем, как и живы остались.  А ты нам говоришь – отсиживаться.
– Кхе-кхе, – закашлял царевич. – Как вам мои подпаски? Правда – старательные? Это моё ноу-хау – не только собака друг человека. Будет это начинание развивать.
Баба Яга хмуро царевича выслушала, а потом фыркнула и удалилась к себе, заперев двери. Пришлось царевичу ложиться не солоно хлебавши. Да ещё и выспался за день, ворочался он, ворочался, потом видит – Баба Яга крадётся к стойлам. Он осторожно за ней последовал. А старуха лошадям приказывает:
– Я всё обдумала. Иван оказался хитрее, чем он выглядит. Внешность – обманчива. Если у него такие страшные звери в услужении, что могут вас везде выследить, то вам завтра следует мчаться к синему морю, забираться туда как можно глубже, чтобы один нос торчал. Там вас ни один зверь не выследит. Да и царевич не сообразит вас там искать. У меня для него уже достойное место  приготовлено. Называется «высоко сижу, далеко гляжу». Ха-ха-ха.
Баба Яга ушла к себе спать, а Иван думал, что ему теперь делать. Но говорят, что утро вечера мудренее. Это значит, что утром решение само придумается. Вот ведь, корпят по вечерам школьники над домашними заданиями и не знают, когда они лучше решаются. Хорошая мысля приходит опосля.   
Не хотел Иван спать, но всё же задремал и утром едва проснулся. А там кобылицы уже копытом бьют, за предыдущий день не наелись, а с голоду не так хорошо спится. Только Иван их за ворота стойла выпустил, как они в разные стороны кинулись, а Баба Яга ему радостно кричит и на кол пустой кажет:
– Вот твоё место. Сам полезешь, али подсобить надобно?
– Спасибо, бабушка, за доброе напутствие, но недосуг мне сейчас отдыхать. Дали вы мне задание сложное. Я уж расстараюсь, чтобы его выполнить, так вы уж не обижайтесь, но пойду я.
Вот так, улыбаясь, он и ушёл. До моря не пошёл, но песню запел:
– У моря, у синего моря. Со мною ты, рядом со мною. И солнце светит и для нас с тобой целый день поёт прибой.
Бабу Ягу всю аж передёрнуло от злобы, но больше она ничего не сказала. Да и чего тут говорить, когда она уверила себя, что сегодня с Иваном-царевичем будет точно покончено. Даже если он про море догадается, то никак ему оттуда кобылиц не выманить, как ни старайся.
Честно признаться, так в этот раз Иван по-настоящему расстроился. Надо было ему тогда рыбу начать ловить. Может, какая рыба и стала просить его об услуге: «Отпусти ты, Иван, меня в воду, дорогой за себя дам я откуп: откуплюсь, чем только пожелаешь». Вот сейчас  такая нужда появилась, вот только обязанной ему рыбы в наличии нет. Эка незадача, попалась нам рыба, так мы её в уху, либо на сковороду тут же отправляем, и к ней не прислушиваемся, а она ведь вполне может полезной оказаться. По-щучьему велению, по моему хотению … Эх, ведь есть методика, а мы её игнорируем …
Так, за мечтами, Иван снова заснул. И там, во сне, его амбиции поднялись едва не до небес. И видел он там себя, во сне, владыкою морским, а всякие там рыбы были у него на посылках. Мания величия в локальных пределах сна. Сладостные, медовые сны. И так этот мёд Иван чуял, что запах ощущал, даже когда проснулся, ближе к вечеру.
– Опять проспал, – сокрушался Иван. – Ну, ёшкин кот. Покой нам только снится. А на деле – один кошмар.   
– Не всё так плохо, как кажется …
Вы не поверите, эти слова Иван услышал внутри жужжания. Вились рядом несколько пчёлок (вместо того, чтобы нектар с цветов собирать и на мёд их ферментировать) и жужжали. Хотел от них царевич отмахнуться, а портом сообразил, что это не просто пчёлы, а решение его проблемы, проблемы сегодняшнего дня. Ведь в самом деле он не тронул борть, и за этот поступок ему была обещана помощь. Неужели он получить её от пчёл? Но ведь это всего лишь насекомые, какой может быть от них толк?
– Братцы, – сказал Иван, обращаясь сразу ко всем вившимся вокруг него пчёлам, – чем вы мне сможете пособить? Мне как-то надо обуздать норовчатых лошадок, чёрт бы их взял, но как мне их из моря выгнать, когда Баба Яга наказала им там сидеть и от меня прятаться. Оставь надежду, всяк сюда попавший. Это девиз, вырезанный у этой особы на воротах стойла. А также надпись: «Работа делает свободным». Правда, на немецком языке. Много тут такого, что в голове не умещается.
– И не надо всё в голову помещать – послышалось в гудении пчёл. – Вот у нас разум скрыт в коллективе. Каждая из нас – сама по себе – труженица пчелиного фронта, но когда мы собираемся все вместе, то можем принимать разумные решения. Вот и с тобой. В данный момент лучшие наши умы решают, как помочь тебе. Ту борть, которую ты помиловал, можно условно назвать Академией пчелиных наук. И решаем мы не только то, что касается мёда, но и многие важные темы, которые люди называют бионикой … позднее назовут, потому как наша наука в чём-то обогнала вашу. Да это сделать не так уж и трудно, потому как у нас есть Бог, но нет Церкви, которая отвечает, чтобы человечество постоянно пребывало в первобытном строе, в состоянии мракобесия. У нас такой Церкви нет, и слава Богу.
– Не кощунствуйте здесь – сурово нахмурился Иван, – хотите помочь, помогите, а то я ваш улей запомнил. Могу и вернуться к нему.
– Лучше возвращайся к Бабе Яге. Мы пригоним всех кобылиц, не сомневайся.
– Я их сам пересчитаю, – обещал вслед пчёлам царевич. – Ишь, критикуют людей. Оставаться в мракобесии, это наше священное право, и мы никому не позволим решать за нас, что нам надо делать, а что – нет.     
Иван ещё какое-то время поворчал, а потом нехотя отправился в усадьбу. На душе его было как-то поганенько, словно он сделал что-то не так. Да и сколько можно? Царь он или не царь? Это он должен приказывать, а не ему!
Пока он шёл, споря сам с собой, приводя доводы и контрдоводы, мимо него пронёсся лошадиный табун. Кобылицы беспрерывно озабоченно ржали и отмахивались копытами, пытаясь лягать кого-то невидимого. Услышав жужжание, царевич догадался, что лошадей атакуют пчёлы. Приглядевшись, он заметил также оводов, ос и шершней. Пчёлы и в самом деле обладали разумом, раз сумели привлечь «легионеров». Иван-царевич повеселел. Он шагал и напевал задорную песенку:
– Не страшны мне, молодцу, ни стужа, ни мороз, а я ботиночки, на палочке, за тысячи километров, тирьям-пам-пам, понёс …
– Иван-царевич, – пчёлы продолжали виться над его головой и воздействовать своим коллективным разумом, должно быть, назойливо демонстрируя эту модель развития.
– Чего вам? – Ивану-царевичу не хотелось отрываться от мажорного настроения.
– Можно будет требовать от Бабы Яги выполнения договора. Но она – весьма хитрый противник. Наверняка она попробует тебя обмануть. Может даже она выберет для тебя самую большую и красивую кобылу.
– И в чём же здесь подвох? – удивился Иван. – Именно этого я от неё и ожидаю получить.
– Дело в том, что кобылицы Бабе Яге очень послушны. Она занимается их селекцией, и готовит их для секты исмаилитов, ассасинов Востока, самых изощрённых убийц, сравнимых с тугами- душителями из Калькутты, подручных богини Кали. Подаренная кобыла убьёт тебя, сбросив в огненную реку.
– Да? – потрясённый Иван аж остановился, побледнев и покрывшись потом. – Но что же мне делать? Ведь сюда я пришёл  именно за чудесной лошадью, на которой можно сбежать от Кащея Бессмертного. Это – невозможно?
– Почему невозможно? – гудели пчёлы. – Очень даже возможно. Ты, главное, с Бабой Ягой не спорь, На все её предложения соглашайся. Но говори ей, что служба оказалась слишком сложной и тебе надо выспаться. Смотри, ничего у неё не ешь и не пей, а то она отравит тебя. И не спи. Ночью тихонько встань и отправляйся на конюшню. Одна из кобыл сегодня ожеребилась, но в детёныше не оказалось гена агрессии, и старуха завтра собирается бросить его в реку огня. Ты возьмёшь жеребёнка на руки и беги из дома.
– А чего это я его тащить должен? Царь я или не царь? К тому же я рассчитывал, что сам на нём ездить буду, а не он на мне. Так что ваше предложение мне не подходит.
– Не валяй дурака, Америка, то есть … Иван-царевич. Ты отнесёшь жеребёнка на тот луг, где кобылицы паслись в первый раз. Там Бабой Ягой трава особая посажена, привезённая из оазисов Аравии, из пустыни Руб-эль-Хали. Жеребёнок эту траву поест и примется расти. Это особая биологическая активная кормовая добавка, допинг.
– Звучит подозрительно. Одобрена ли эта добавка антидопинговой комиссией ВАДА?
– А ты что, собираешься участвовать в Олимпийских играх?
– Будущее покажет, – многозначительно пожал плечами Иван. – План ваш хорош, и принят нами к исполнению. Всё?
– Ещё один момент. Баба Яга за вами наверняка утром в погоню пустится. У неё самая быстрая кобыла из всех.
–  Что же мне делать? Я ведь ещё жеребёнка тащить должен.
– Это всё ночью будет. Ты доберёшься до огненной реки, а там …
– Конечно же! – обрадовался Иван. – У меня есть белый платочек, и я умею им пользоваться. Мигом реку перейду. А потом мост за собой уберу.
– Мост оставь, – велели пчёлы.
– Это зачем ещё? – нахмурился царевич. – Чтобы Баба Яга меня догнала?
– Чтобы она на мост въехала. Кстати, такой же платочек и у ней имеется. Это они вдвоём с Кащеем сотворили, их рук дело. Как Баба Яга на мост въедет, вот тогда можно будет мост удалять. Тогда она ничем тебе помешать не сможет.
– Тогда Бабе Яге, – обрадовался Иван-царевич, – кирдык?
– Да, – гудели пчёлы. – Но … только – временно. Баба Яга это – Зло. А у них свои законы и возможности. Со временем она самовосстановится. Но это будет уже другое время.
– Другая сказка, – обрадовался Иван-царевич. – Это нам подходит! Одна голова – хорошо, а когда их целый рой, то – о-го-го!!
Воодушевлённый и окрылённый новыми перспективами, Иван-царевич бросился бегом к имению Баба Яги, но, приблизившись, заковылял еле-еле, приняв самый утомлённый вид. Там его встречала Баба Яга, имевшая крайне оскорблённый вид, словно Иван её чем унизил.
– Поздравляю тебя, молодой человек, ты с честью справился с заданием. Вместе с тем ты лишаешься завидного предложения – войти в Вечностью, найдя место на этот симпатичном коле. Может, всё-таки согласишься? – с надеждой спросила старуха.
– Быть может, в следующий раз, – с достоинством откликнулся Иван. – Я должен подумать. Вечность, это звучит завораживающе. А какую кобылу ты мне пожалуешь?
– Вестимо – самую лучшую.
Баба Яга указала на приготовленную загодя лошадь. Она была великолепной, словно приготовлена на племенную выставку, кося на царевича крупным глазом (второй был скрыт пышной гривой), а хвост напоминал язык пламени. У Ивана аж дух захватило от такой красоты.
– Благодарю сердечно, бабушка, – сдержанно поклонился царевич. – Но сперва я должен отдохнуть и  выспаться, потому что, признаюсь – еле стою на ногах.
– Само собой, – заверила его Баба Яга, – дорогой ты наш человек, само собой. Сейчас – баня, потом – пир горой, а уже дальше – баиньки …
Иван помнил, что ухо надо держать востро и был предельно внимателен. Потому массажист не смог задушить его, банщик – утопить или ошпарить, тамада – заговорить. Иван показывал, что совсем захмелел, хотя сам только слюнки глотал. Наконец Бабе Яге надоело строить козни, она перенесла смерть гостя на завтрашний день и пошла спать. Удалился и царевич. Какое-то время он то ворочался, то старательно храпел, а потом осторожно поднялся и отправился на конюшню.
Всех кобылиц Баба Яга выгнала в загон, так что жеребёнка долго искать не пришлось. Он тоненько жалобно ржал и ворочался в навозной куче. Кобылицам не нравилось, когда их жеребят умерщвляли, и карга делала это украдкой, без свидетелей. Иван-царевич подошёл к жеребёнку и тот доверчиво потянулся к нему. Был жеребёнок, как все новорожденные, маленький и неприглядный, блеял жалобно, словно плакал.
– Экий ты неказистый, – засомневался Иван, но выбирать не приходилось.
Подхватив конька на руки, царевич засеменил к выходу. Баба Яга собиралась утром бросить жеребёнка в огненную реку и всех возможных свидетелей со двора удалила, тем облегчив побег своего «работника». Бросился Иван бежать, но далеко ли уйдёшь со столь обременительной ношей. Жеребёнок был хоть и только что появившийся на свет, но всё же конём. Казалось, что каждый следующий шаг делает его на килограмм тяжелее.
– Экий ты, брат, громоздкий, – пожаловался Иван. – Теперь я верю, что ты вес так сразу нагуляешь.
Когда они переходили через мост над рекой, пышущей пламенем, жеребёнок испугался и принялся так вырываться, что царевич его едва удержал. Еле-еле он донёс его до луга и выпустил там, пав на колени.
– Ешь давай. Милости просим.
Обессиленный, Иван лежал и лежал, и не заснул только чудом. Словно кто в бок его толкнул. Это он в начавшемся сне Марью Моревну увидел и спросила она его, грозно нахмурившись:
– Проспал? Эх, ты!
– Да не сплю я! – закричал Иван-царевич и … проснулся.
 А стоящий рядом добрый конь заржал приветливо и даже радостно. Принял он по своей молодой наивности Ивана если не за мамку, так за папку точно. Царевич смотрел то на встающее из-за горизонта солнце, то на кланяющуюся ему лошадиную морду.
– Дивны твои дела, Господи, – прошептал Иван.
Со стороны усадьбы раздался крик ярости. Это вопила Яга, оскорблённая в своих лучших чувствах. Она считала для себя доблестью обмануть кого не попадя, но когда обман приходился на её долю, считала это личным оскорблением, то есть тем преступлением, которое должно было наказываться смертью.
– Сейчас … – шептал Иван, подбегая к мосту и прячась возле него. – Вот сейчас …
И правда. Под лихой «разбойничий» посвист (так могла свистеть только Баба Яга, хотя этот свист в народе приписывали Соловью-разбойнику) появилась колдунья, сидевшая на спине лошади с ловкостью вольтижера. Иван пристально следил за ней. Старуха направила кобылицу прямо на мост, и, как только там появилась, Иван взмахнул белым платочком и мост … растаял, растворился в воздухе …
Чудо, сколько можно выкрикнуть сложных ругательных заклятий, пока падаешь с пропавшего моста на волнующуюся гладь, которая взорвалась огненным фонтаном, и тут же сомкнулась, похоронив жертву в себе. Собственно говоря, именно это и собиралась совершить колдунья. А то, что вместо жеребёнка туда попала она сама, да ещё с самой быстрой и злобной кобылицей, то … так легли карты Таро, чего уж тут сетовать, да  некому.
– Не судите, да не судимы будете, – провозгласил царевич в ту сторону, где недавно висел мост.
Вскочил Иван-царевич на спину своей новой лошади, и как понеслись они, как полетели, добрались до условленного места, где договаривались с Марьей встретиться, с Моревной. Она там, весьма кстати оказалась. Было её лицо заплаканным, а глаза – покрасневшими, да и весь вид весьма печален. Вот так, горести да разлуки человека не украшают, даже самого распрекрасного, вот как вы.  Кинулась королевна к Ивану, да повисла с жалобным (и немного страстным) стоном у него на шее. У Ивана аж внутри всё забушевала племенем любовной страсти.
– Думала я, Ванюша, – Марья ему на ухо прошептала, со слезою в голосе, – что погиб ты. Кащей смеялся глумливо и говорил, что головами гостей Баба Яга тын свой украшает. Так ли это?
– Гнусный навет! – заявил Иван (покривив душой) и выругался нехорошо (именно поэтому). – Разве можно от них ждать правды?
Марья Моревна с ним согласился. Разве можно не соглашаться с любимым человеком? Жить душа в душу и значит с ним во всём согласным быть.
– Поехали, родная моя! – заявил Иван, а Марья сомневается:
– Мы уже столько раз уезжали, и чем это каждый раз заканчивалось?
– То было в прошлые разы, а теперь всё по-другому. Теперь у меня конь не хуже, чем у него, а может даже и лучше.
Обрадовалась столь оптимистичным словам Марья, села перед ним, к направились они домой, то есть в королевство Марьи Моревны (потом был запланирован визит и в Благоденск). Ускакали, а тут Кащей возвращается из своей поездки. Где его пленница? Нет его пленницы. А у Кащея должна была завершиться миссия переформатирования души королевны в чёрные регистры. А тут такой облом. Кащей в ярость пришёл. Тайные соглядатаи донесли, что был Иван-царевич и увёз Марью. Кащей не поверил и шпионов своих казнил, ведь не могло быть так, что убитый им же Иван живым оказался. Провёл Кащей сеанс некромантной магии, попытался поговорить с мертвецами, как это раньше делал. Мертвецы ему доложили, что Ивана-царевича среди них больше не числится, что призвали его для дальнейшего несения службы среди живых. Взъярился Кащей, вскочил на своего коня и приказал тому догнать Ивана.
– Я думаю, – признался конь, – что на этот ничего у меня не получится. Уж больно быстра у него лошадь. Я бы даже предположил, что она из нашего племени, если бы такое было возможно.
– Думаю здесь я! – кричал Кащей противным пронзительным голосом, переходящим в ультразвуковой регистр. – А другие мне подчиняются!! А если у них не получается, то я с ним живых шкуру снимаю, тонкими полосками!!!
Разве можно прекословить чудовищу, монстру? Собрал все силы конь, да как полетел, как понёсся. И ведь догнал он Ивана с Марьей, с Моревной. Те не очень-то и спешили, увлечённые воркованием между собой. А тут смотрят, Кащей настигает. Уже тот и саблю свою острую достал. Иван тоже меч из ножен потащил, но вдруг Марья его, почти на ходу, с седла ссадила, меч забрала, да на Кащея напрыгнула. Что может остановить женщину, защищающую свою любовь, свою семью, своих детей (пусть даже будущих)? А если при этом эта женщина – настоящая героиня, из той античной когорты, которая пошла от богов. Происходила Марья от морских дев (оттого и Моревной числилась), оттого и имела столь необычные возможности, оттого и имел Кащей на неё виды. Схватились Марья с Кащеем, скрестили с ним свои мечи и посыпались искры, сноп за снопом. Иван бегал вокруг, всё из лука целился, да боялся в Марью попасть. А потом как гаркнет:
– Кащей! Чмо болотное! Повернись ко мне!!
Кащея словно кто кипятком ошпарил. Повернулся он к царевичу, пустил тот стрелу, угадала она в Кащея, а тот только оскалился:
– А сейчас моя очередь бить …
– Твоя уже закончилась! – Крикнула Марья и разрубила Кащею плечо, а следом конь Ивана повернулся к Кашею задом, да как вдарит копытами, так, что череп взорвался миллионом осколков. Упал Кащей, а Иван к нему кинулся, да принялся его мутузить  палицей да приговаривать:
– Пора бы уж тебе, Кащей, и упокоиться!
Что теперь с телом Кащея делать? Не просто ведь Бессмертного успокоить. По совету Марьи набрали они огромную кучу дров, положили на верх поленницы обезглавленное тело монстра и сожгли. При этом Марья беспрерывно читала старинные заклятия, чтобы обратного процесса не произошло. Пока проводили этот ритуал, быстроногие кони между собой сдружилися, Иван уселся на своего коня, а Марья забрала сего второго. Отправились они к братьям- птицам, и такой там пир закатили, что Иван потом жаловался:
– Ах сколько, сколько раз, вставая ото сна, я обещал, что впредь не буду пить вина, но нынче, Господи, но нынче, Господи, я не даю зарока. Могу ли я не пить, когда пришла весна. Мне часто говорят – поменьше пей вина, в том, что ты пьёшь вино, в том, что ты пьёшь вино, скажи нам чья вина. Лицо возлюбленной моей повинно в этом. Лицо возлюбленной моей повинно в этом. Я не могу не пить, когда со мной она.
Марья Моревна сначала слушала его и улыбалась, а потом убедительно погрозилась кулаком.
Что было дальше, спросите вы меня? А дальше было возвращение домой. Оба они, и Марья, и Иван, много размышляли, как жить дальше им, их подданным, их государствам. Совершать подвиги, это ведь не так и сложно – сила есть, ума не надо – но как устроить жизнь в государстве, чтобы оно обоснованно называлось Благоденском. Вот тут-то и пришлось проявлять мудрость. Вот тут-то и начались настоящие сложности – ни в сказке сказать ни пером описать. Тут уже совсем другие силы и правила задействованы. Что там было? А это уже совсем другая история …