Просыпаюсь в слезах на рассвете

Индигирка
ПРОСЫПАЮСЬ В СЛЕЗАХ НА РАССВЕТЕ
новелла
На канале "Звезда" художественный фильм "Кубанские казаки". 70 лет  живет на экране фильм и не стареет послевоенная мечта колхозных  строителей социализма в СССР. Смотрю фильм и ловлю себя на мысли:  смотрю-то - глазами родителей! И мама, и отец еще крестьянская молодежь   - смотрели этот фильм  молодыми и не женатыми. Шли годы - смотрели уже в  кинотеатрах Канска, будучи городскими жителями. Деды после боев пришли  израненные с Великой Отечественной войны, братья мамы и дядьки отца. Не  гадаю, знаю своих любимых родителей - с каким чувством смотрели мои  деревенские мама, рожденная в двадцать девятом, и отец родившийся в  марте двадцать седьмого... В деревне Зимник и клуба-то доброго до начала  шестидесятых годов не было, электричество в бирюсинскую тайгу только в  шестьдесят первом провели. Каждое лето я приезжал к бабушке в деревню  Егоровку, от которой в километре затяжного волока видна была крайняя у  тракта изба в Зимнике. Трак гравийный стелился ровной просекой через  дремучую тайгу на многие версты до Почета на Бирюсе. Фильмы  крутили в  сумерках и до поздней ночи  в избе барачного типа, народу из двух  деревень набивалось так, что дети сидели в проходах на полу до самого  белого экрана на стене в передней части избы. Мама родом из Хаёрино.  Крепкая, зажиточная деревня в шестидесятых запомнилась мне семилетнему. У  деда Поляка изба на две половины - с холодной горницей. Огород к реке в  низину ухожен, капустные кочаны огромные, воду для полива носили в  ведрах с реки, там же стояла на бережку и махонькая банька. Дед мой  Василий Иванович Поляков по маме был известным портным  в Хаёрино, шил  он и для селян из Новоселово и Мокруши. В Новоселово стояла большая  церковь до Революции, и было большое село. Прабабушка Ирина, мать деда,  сто одиннадцать лет к тому времени прожила. Правнуков она не терпела,  слабо видела одним глазом, мы шумели и она грозила нам батожком,  заласканным до орехового дерева. Дед родился в Смоленской губернии в  деревне Сурджики. Жил в доме помещика, учился подмастерьем у портного  помещика, прятался от кнута управляющего помещичьей усадьбы в собачьей  будке. Малолетним  моего деда привезли родители в Сибирь в годы  Столыпинских реформ. И сегодня, ровно и не минули сто лет, новоявленные  "владельцы заводов и пароходов", "сельхозбароны» (помещиками им зваться  за оскорбление) всё также творят в своих приделах зло безнаказанно и  жестоко. Всё возвращается на круги своя. И "старушки поют частушки",  сказано на концерте кубанских казаков ведущим веселым дедком. В Хаерино я  гостил редко. В Зимнике был любимый сродный брат Петр, годами старше  меня на двенадцать лет. Полвека минули. Кто и что осталось от  мечты  построить счастливую жизнь. Полжизни - украдены противоестественной для  народа властью. Разгромлен предателями СССР. Оглядываясь, понимаешь: «  Что имеем - не храним, потерявши плачем". Горько улыбаюсь речам  Гордей  Гордеича из фильма "Кубанские казаки": простые и понятные слова и  желания. "Я люблю вас, Даша", - признаётся орденоносный конюх из  соседнего колхоза. В 1960 году мой сродный брат Петр работал в Егоровке  конюхом. Парень видный, степенный в речах, силы был неимоверной: валил  жеребца наземь, поймав за левое заднее стегно, крутанув копыто, сам видел, так  осерчал брат на  буланого жеребца в яблоках. А уж девки его любили. В тайге рано ночь  опускается. В конюховке керосиновые две лампы на стене, на штырях в  бревнах висят хомуты, уздечки, запахи кислой кожи от сыромятины, запахи  конского пота и пыльного пола, убитого ногами людскими до кирпичной  прочности, шибко волновали мое детское воображение и детскую душу. И  сейчас любуюсь "Кубанскими казаками",  испытываю давно забытое волнение  детской души. Испытываю тоску по утраченному времени, просыпаясь в слезах на рассвете.