Ночь. Луна взяла выходной. Деревьям не видно друг друга и, чтобы не было страшно засыпать, тянут они руки ветвей навстречу ближнему и тихо зовут:
- Ты тут?
- Здесь я, не бойся, спи.
Простуженные их голоса срываются с верных нот и тонут в водовороте ночного ветра. Он шумит во тьме без стеснения. А тому, кто возьмётся его перекричать, и самому становится не по себе от собственного бесстрашия.
Косули, заяц,- вот и все смельчаки. Прочие храбры не так.
Но как вздрогнет от крика зайца лес, то гонит его прочь. Девять вёрст за четверть часа пробежит заяц, да после - скачет назад, просит принять под сень его. Сонный, квёлый юркнет под одеяло и - спать, оставив пятки за порогом без задних мыслей, что выветрились на сумеречном сквозняке. И не сбежать ему из этого логова...
Косуля не столь проворна, и голосиста не выше меры. Тявкнет, да одёрнет себя тут же. А со всех сторон: «Тс-с... тиш-ш-ше.. спи-и-и...» Так и засыпает под этот шепот. И попробуй разбери,- то ли дремлет чутко, то ли напугана настолько, что боится пошевелиться.
Прислушиваясь к дыханию спящего мира, надлежит проверять, как он там... Сдвигать от края одеяло лесной подстилки, чтобы не выпачкать ненароком... А после, вымотавшись от долгой ходьбы, греться подле огненной печи, присев на перевёрнутое вверх дном чумазое ведро. Освободившись от жирного угольного порошка, оно расслабленно пустозвонит, если оказывается вдруг на пути чьих-то поспешных шагов. Рассуждает! Про пристрастие, независимое от наших желаний. Об условности всего доступного. О сомнительности наличия явных очертаний справедливости. О безусловности главного признака существования души - страдании... И о том, вечном вопросе, - как найти себя в той части истины, знанием о которой мы не обладаем, а лишь надеемся на то, что она есть...
Ведро... что с него...