На Пятидесятницу 14 июня 1908 года, после праздничного богослужения, на широкое крыльцо церкви Святого Духа в селе Хохлово вышел пристав 1-го стана Смоленского уезда Михаил Николаевич Каранцевич. У церковной ограды выстроился десяток конно-полицейских стражников во главе с урядником. Они сегодня будут надзирать за порядком. Надев фуражку с белым летним чехлом, он направился за церковную ограду к площади, на которой развернулась небольшая праздничная ярмарка.
Тут тебе и вяземские пряники, засахаренные орехи, леденцы и изюм, несколько «буханок» белёвской пастилы, натёртые сахарной пудрой. Дородный низкорослый торговец чаем расставляет жестяные банки и бумажные упаковки со своим душистым товаром. Здесь же стопка «кирпичей» самого дешёвого прессованного чая. Рядом расцвёл разноцветьем платков и шалей прилавок торговца тканями. А чуть поодаль – косы, серпы и прочий сельхозинвентарь. Старый тощий еврей разложил галантерейный товар - иголки, булавки, зеркальца, перстеньки, бусы, мыло, белила. Здесь будет больше всего женского полу. Уже скоро ярмарка зажужжит, закричит, заспорит, захохочет, застучит да заругается, забурлит постоянным хаотичным движеньем.
Однако пристава интересовали две пивные ярмарки, расположившиеся на опушке небольшой берёзовой рощи на дальнем конце площади, за дорогой в имение Хохлово. Одна из них представляла собой небольшой полотняный шатёр, в глубине которого разместились небольшие полки с пивными бутылками. В шатре суетился продавец в ярко-красной рубахе, подпоясанной плетёным пояском с кистями, а рядом стоял прилично одетый молодой человек, с тонкими стрелками чёрных ухоженных усиков, благоухающий «Кёльнской водой».
- Бочковский Наум Семёнович, дворянин, - приподняв шляпу, представился он, и протянул приставу несколько листов гербовой бумаги, - по договору с причтом церкви открываю пивную выставку на этой ярмарке.
- Каким пивом торговать будете? - поинтересовался представитель власти.
- В основном завода Лютова, что в Сычёвке. Также есть три сорта производства Ефременковых – «Баварское», «Мюнхенское» и «Столовое».
- А цену какую просите?
- 25-30 копеек за бутылку, в зависимости от сорта.
- Что ж так дорого-то? – Каранцевич удивлённо поднял брови, - ведь не «Венский кабинет» предлагаете, - назвал он самую дорогую марку пива Ефременковых, разливавшуюся в эксклюзивные бутылки по 0,3 литра.
- У меня договор с причтом, - повторил Бочковский, - я в пользу церкви по окончании торговли 10 рублей согласился внести.
Пристав недоумённо покачал головой. Видимо, данный субъект, по договору с хохловским священником решил хорошо подзаработать на окрестных крестьянах, собравшихся на ярмарку. Мужики с семьями, молодые парни и девки уже ходили между прилавками, рассматривали товары. Кто-то что-то покупал, кто-то громко торговался, выгадывая себе цену пониже. Довольно приличная кучка крестьян ожидала открытия торговли пивом, стоя неподалёку от пристава и его собеседника.
- Бумаги у вас в порядке. Можете открываться, - сказал Каранцевич, и подошёл ко второй пивной выставке.
Широкий, сколоченный из дубовых досок стол, был заставлен пузатыми пивными бутылками с длинным горлышком. На расстоянии сажени стояла телега, на которой стояли ящики с пивом, укрытые рогожей. Торговцев также было двое. Оба высокие, голубоглазые, старший с окладистой пшеничного цвета бородой. Он снял с головы картуз, и с поклоном протянул приставу свои бумаги. Так-так, Сафрон Васильев, имеет разрешение на право торговли пивом в Смоленской губернии, печать, подписи, Смоленское Акцизное губернское правление.
- Чем торговать собираетесь, - пристав протянул бумаги пивняку.
- Пиво завода мадам Мачульской «Баварское», «Портер», «Венское», «Мюнхенское», «Монополь» а также «Пильзенское» и « Мартовское». Имеется мёд завода «Калинкин» - лимонный, грушевый, розовый. Пиво по 15 копеек за бутылку, мёд по 18.
- Ну что ж можете открывать торговлю, - пристав развернулся, и уже направился было к стражникам, приехавшим с ним утром, стоявшим у церковной ограды.
- Нет, нет. Эта лавка не может здесь торговать.
Тщедушный господин с холёным нервным лицом, одетый в летний полотняный костюм указывал пальцем на прилавок Васильева. Саженного роста молодой крестьянин с пышными усами, уже было нацелившийся купить бутылку лимонного мёда, удивлённо обернулся:
- Это ещё почему, господин управляющий? Я вот медку хочу хмельного. У Наума такого нет. Да и дорого.
- Помолчи Данила, - отмахнулся от него нервный господин, - Господин становой пристав, на ярмарке может работать только выставка господина Бочковского. Торговать другому пивняку я запрещаю.
- Не имею чести, - Каранцевич с удивлением разглядывал нарушителя спокойствия. Крестьяне, столпившиеся у прилавка Васильева, также стали прислушиваться к разговору. Сейчас этот чёртов управляющий чего-нибудь учудит, и о дешёвом пиве придётся забыть.
- Захаревский Роман Михайлович, управляющий имением Хохлово действительного статского советника Александра Васильевича Рачинского. У причта нашей церкви есть договор на пивную торговлю только с господином Бочковским. Другому торговцу на этой ярмарке делать нечего. Ярмарка устроена для нужд церкви Святого Духа.
- Хорошо, - пристав повернулся к пивоторговцу, - Сафрон Васильевич, сходи в церковь к отцу Николаю. Договоритесь с ним о цене за место на ярмарке.
- Я думаю, это решит данный вопрос, - это уже Захаревскому, - опять же, цены у господина Бочковского уж больно кусачие. Вы ведь ярмарку для народа окрестного организовывали. Так пусть и будут при конкуренции цены на пиво божеские. Пиво мадам Мачульской известно в губернии, а вот сычёвского мне, например, пробовать не приходилось.
- Вряд ли. Это земля Александра Васильевича Рачинского, а он разрешения никому кроме Наума Семёновича не давал.
Через пару минут вернулся Сафрон, уныло качая головой.
- Ни в какую не разрешает. И денег, говорит, не надо. Закрывай торговлю и всё тут. Что ж мне делать, ваше благородие? У меня же все бумаги в порядке?
- Что делать, что делать. А ну-ка, дядя, убирай свои пузырьки,- здоровенный Данила, который слушал весь разговор, поняв, что дешёвого пития может и не стать, решил взять дело в свои руки, - перегоняй свою телегу за мной.
С лёгкостью подхватив тяжеленный дубовый стол, он поднял его над головой и пошагал по дороге в сторону Хохлова и пруда в парке. За ним пошёл пристав, и потянулись мужики. Пройдя саженей сорок, Данила утвердил прилавок в тени могучего развесистого дуба, росшего на небольшом пригорке у обочины.
- Вот тут земля общая, можно и пивка попить!
Подъехавший Васильев, быстро уставил прилавок пивными бутылками. Пристав ушёл к ярмарке, довольный, что вопрос с пивными лавками разрешился.
-Вот держи. Спасибо тебе, пособил,- Сафрон протягивал Даниле бутылку с лимонным мёдом. Тот полез в карман за деньгами.
- Да нет, в подарок, бесплатно.
-Да не за что, - крестьянин улыбнулся, и приложился к бутылке, - Ух, приятное питьё. Максим, бери себе, вкусный медок. Он обращался к невысокого роста широкоплечему гладковыбритому молодому мужику, в наброшенном на плечи солдатском мундире со споротыми погонами. Тот отрицательно покачал головой.
- Не, я пока в Ревеле служил привык немецкое пиво пить. Его там вкусное варят,- и уже к пивоторговцу,- Эй дядя, дай-ка мне пару бутылок «Пильзенского».
Данила тем временем, допив мёд, вернул бутылку продавцу, и получив за неё 2 копейки, подобрел.
-Спасибо за подарок, хочешь, дядя, я тебе фокус покажу? Дай пятак.
Получив просимое, он оглядел монету и одним движением пальцев свернул её в трубочку.
-Вот держи, сувенир, - Данила протянул изнахраченную монетку Сафрону Васильеву. Тот удивлённо переводил взгляд с монетки на здоровенного мужика. Из группы пивших пиво крестьян раздались смешки и подначки, - Ты разверни, попробуй, что вылупился.
Сафрон поробовал, да ничего не вышло.
-Эх ты, дядя…. Мало каши ел, всё больше пиво потягиваешь. Давай сюда, - данилин спутник Максим, протянул руку через прилавок.
- Я вообще пиво не пью, - обиделся Сафрон, но монету отдал.
Максим повертел её в руках, хитро глянул на пивоторговца, и почто так же легко как Данила развернул трубочку.
- Держи, почти как новенькая!
Васильев совершенно ошарашенный покрутил головой, как так-то? Данила купил ещё бутылку, теперь грушевого мёда, и они с Максимом удобно расселись на холмике у ствола дуба. А один из местных крестьян, отдавая пустую бутылку Васильеву, объяснил:
- Это ж кузнец из Чаусов, Максим Иваныч. У него руки, что твоё железо.
К этому времени со стороны ярмарки, поодиночке и группами, к лавке Сафрона потянулись мужики. Уж очень их разочаровали цены на пиво у Бочковского. А крестьянин, он денежку считать умеет. Васильев снял с телеги и поставил рядышком с прилавком три скамьи, чтобы народу было удобнее. Тут Максим кинулся обниматься к четвёрке, подошедшей к пивной выставке:
- Батя, дядья…Андрюшка, братик, иди сюда
Это были братья Куйкины, Иван, Владимир и Василий, из деревни Запрудье, что на другом берегу Серебрянки. Рядом с младшим Василием шел, прижимая к груди бумажный кулёк с засахаренными орехами, его шестилетний сынишка Андрей. На нём была белая праздничная рубаха, расшитая по вороту красными узорами, на ногах коломянковые штаны и плетёные чуни, с задорно загнутыми вверх носами. Мужчины были между собой очень похожи. Небольшого роста, крепко сбитые, с круглыми широкими лицами, высоколобые, с узкими губами. Отец их, Дормидонт Ильич, от двух жён имел четырнадцать детей, причём младший Василий родился в один год со своим племянником Максимом. Вместе они росли, играли, вместе и отправились служить в далёкий город Ревель, в 89 Беломорский пехотный полк. Василий все три года проходил в рядовых, а вот Максим, закончив курс полковой учебной команды, к концу службы в звании старшего унтер-офицера служил фельдфебелем роты.
Старшие братья, поздоровавшись с Максимом, прошли к пивному прилавку, а Василий, весело поглядев на племянника, вдруг вытянулся в струнку, задрал голову и громко заголосил:
- Господин хвельдхве6ель, дозвольте по случаю праздника пивка испить!
Максим принял предложенную родственником игру:
- Как стоишь, морррда? Смирррно! Кругом. Для испития пива, шагом арррш!
Василий четко повернулся, и строевым шагом направился к лавке за пивом. Андрейка, широко раскрыв рот, удивлённо смотрел – что это батяня выделывает? Мужики вокруг хохотали.
К прилавку Васильева подошёл один из полицейских стражников с погонами урядника на защитного цвета гимнастической рубахе с алым аксельбантом и протянул серебряную монетку продавцу.
- Портеру бутылку.
- Ты ж при исполнении, господин урядник, - подивился Сафрон.
- Пока начальство не видит, - ухмыльнулся полицейский. Взял бутылку, сдачу и отступил в тень росшего рядом дуба. Приставу в это время было не до своих подчинённых. У церковной ограды он был атакован местным батюшкой. Отец Николай, что-то доказывая Каранцевичу, так размахивал руками, показывая то на каменную церковь, то на лавку Сафрона Васильева, что широкие рукава рясы развевались на легком июньском ветерке словно чёрные траурные стяги.
- Чтой-то наш отец Николай так руками машет?
Мужики обернулись к церковной ограде. На фоне белокаменного здания церкви чётко выделялся силуэт священника в черной рясе, и совершенно терялся становой пристав в белом летнем сюртуке. Василий Куйкин усмехнулся:
- Ты что не видишь, взлететь пытается. На то он и Соколов.
- Ага, вознестись, - заржали молодые. Старшие осуждающе смотрели на веселящихся парней, нельзя над священником глумиться. Но тут их внимание отвлёк подошедший от ярмарки Захаревский.
- Я сейчас приведу работников из имения, и они разнесут твою торговлю в пух и прах. Сворачивай лавочку, - почти кричал управляющий. Урядник, отбросив недопитую бутылку, рванул к начальству.От ярмарки ему навстречу шагала группа из пяти хорошо подвыпивших парней и молодых мужиков. Впереди вышагивал высокий рыжий парень из Лубни - Гаврила Агапов. Был он худой, весь какой-то нескладно-угловатый, но подраться любил, и на его счету не один разбитый нос и свёрнутая скула.
- И что ж это вы делаете а? Вам Наум Семёнович наш устроил такую замечательную пивную выставку, с отцом Николаем договорился, а вы тут ошиваетесь, - заголосил Гаврила
- Ты это, Гаврила, не очень-то тут, - раздалось из толпы, - в этой лавке и пиво скусное, и цены божеские. Не сильно-то тут голоси.
- Пиво вкусное, пиво вкусное. Дай-ка, - Агапов вырвал бутылку у стоящего рядом щуплого мужичка. Отхлебнул, и сразу выплюнул на землю, - Моча-мочой…
И тут же свалился в дорожную пыль от тяжёлой оплеухи, над ним нависал Данила:
- А ну-ка не гамонь…Развопился тут…
Вскочив, Гаврила кинулся на обидчика. От удара в голову тот уклонился. А вот в живот таки схлопотал, аж гул пошёл. Данила отступил на шаг, а Агапов рванул вперёд – добивать. Но не тут-то было. Противник, подняв согнутые руки к голове, умудрился поймать летящий кулак Гаврилы на свой выставленный локоть. От резкой боли в выбитых пальцах рыжий заорал в голос. А Данила, низко пригнувшись, сделал два шага вперёд, и, обхватив соперника, закинул его себе на плечо. И быстрым шагом направился к пруду. Спутников Агапова окружил десяток мужиков поздоровее, чтоб не лезли спасать Гаврилу.
- Пущай промеж собой решают.
Пока его несли к озеру, Агапов молотил кулаками по широченной спине противника, да всё бестолку, Данила только покряхтывал. На берегу он поднял Гаврилу двумя руками над головой и зашвырнул в воду. Лягушки по берегам возмущённо завопили.
- Охолонись паря.
Данила вернулся к пивной лавке и получил от Максима ещё бутылку лимонного мёда.
- Повеселил мужиков, пообломал рога лубнянским-то.
Гаврилу друзья выловили из пруда, и повели в сторону ярмарки. Им навстречу спешил становой пристав с тремя стражниками. Урядник, увидав мокрого Агапова, облепленного ряской, мелко перекрестился:
- Прости хосподи, что за водяной!?
Мужики услышав это, зареготали. Водяной!!! Ну, теперь точно прозвище приклеится.
- Что здесь происходит? Перепились?- в голосе пристава звенел металл.
- Да что вы, господин пристав. Всё чинно, спокойно, - Пётр Филиппович, дородный хорошо одетый пожилой крестьянин из Киселево, развёл руками, - Данилка, зятёк мой робятам с Лубни да с Конюшков показывал как на кулачках биться. У нас на ярмарках оно завсегда бьются. А уж на Масленницу так стенка на стенку ходят.
- Это запрещено, ещё в прошлое царствование. Дягилев, Мельничук ваш пост здесь, у пивной выставки. Пьянства не допускать, нарушения порядка, драки и прочие безобразия пресекать. Понятно?
- Так точно, ваше благородие, - стражники вытянулись в струнку.
Пристав, сопровождаемый стражником, ушёл в сторону церкви. Управляющий Захаревский,тяжело вздохнув, побрёл по дороге к имению Хохлово. Какие уж тут теперь работники, не получится прогнать пивоторговца. Во флигеле его стояла заветная бутылка шустовского коньяка, полечит Роман Михайлович расшатанные нервы. А Сафрон Васильев с сыном только успевали открывать фарфоровые пробки, да принимать пустые бутылки. Эх, развернулась торговля. Правда некоторые мужики бутылки оставляли себе, в хозяйстве всё пригодится.
- Ларион, а Ларион, - Иван Дормидонтович удобно устроившись на лавочке с парой «Мартовского», выглядел в толпе высокого широкоплечего мужика с чёрной окладистой бородой, - папаша твой где, Дмитрий Никитич-то?
- Да всё на ярмарке, с Игнатом вместе к косам да серпам прицениваются, - Илларион Новиченков из Вебилова, большой деревни по ту сторону Краснинского большака, подошёл к сидящим, - хочет заводского товара прикупить.
- Ну и нашёл бы меня. Мои-то косы всяко получше будут. Кто кроме деревенского кузнеца знает, что справному хозяину нужно.
- Батя по-своему думает. Всё ж таки промышленность,- протянул Ларион.
- Ух ты, новый мундир. Покажись-ка,Кузьма Дмитрич, - брат Иллариона Кузьма Новиченков, служащий в управлении уездного воинского начальника, оказался окружён молодыми мужиками во главе с Максимом и Василием Куйкиными. Они со всех сторон разглядывали униформу нового покроя, с двумя рядами орлёных блестящих пуговиц. Кузьма срочную служил в том же Беломорском полку, только на семь лет раньше Куйчат. После в Смоленске поступил на сверхсрочную, и на левом рукаве его новенького мундира блестели два узких галуна - серебряный и золотой.
Пётр Филиппович Мандриков уселся на скамью рядом с Иваном Дормидонтовичем, держа в руках очередную пару «Портера».
- Петя, а силён твой зятёк-то. Силён Данила-то, наш, язык у ивана уже слегка заплетался, пива было выпито прилично.
- Да не очень-то он и наш.
-Это как?
-Прадед Данилы моему деду рассказывал. Предок их, Максим Фомич, из-под Мстиславля откуда-то. А сюда попал при Петре Великом, амператоре. Не крепостной был, долю отрабатывал, у Белановичей, тех, что около Лубни. Вот его с сыновьями драгун Беланович и закабалил, да тогдашнему барину Хохлова и продал. А тот поселил их в Круглово. А прозвание Максима-то Фомича было Чаус. С тех пор и деревню стали называть то Круглово, то Чаусы. Там ведь много времени только эти самые дети да внуки Максима Фомича и жили, это сейчас 10 дворов, а до реформы всего-то три было.
- А Чаус, это что такое? И чего Данила нынче вовсе даже Бережков? - заинтересовался Иван.
- А кто ж его знает. Чаус да Чаус. А Бережковы – это данилкин дед Никифор придумал. Надо ж было писаться как-то после реформы. У них дом в деревне на самом берегу Рачьего ручья, у криницы – вот и обозвались Бережковыми.
- О, гляньте-ка. Опять отец Николай руками размахивает, - теперь у церковной ограды беседу на повышенных тонах батюшка вёл с Наумом Бочковским. Тот махал руками не меньше святого отца, то указывая в сторону лавки Васильева, то в сторону ярмарки. Через пару минут спорщики разошлись очень не довольные друг другом. Соколов ушёл в свой дом, а Бочковский отправился на ярмарку. Торговля у него не шла, пора было сворачиватьлавочку.
Вскоре от ярмарки к пивной лавочке потянулись бабы – разбирать по домам засидевшихся мужиков. К Даниле Бережкову тоже подошла высокая светловолосая молодая женщина в синем нанковом сарафане. На руках она держала годовалую дочку, другая девочка, лет трёх-четырех, шла рядом, прижимая к груди два больших печатных пряника.
- Акулинка, внученька, иди ко мне, - раскрыл объятия Пётр Филиппович, и девчонка кинулась к нему. Её маленькая сестрёнка настойчиво тянула ручонки к отцу. Тот взял её на руки, и нежно поцеловал в нос. Малышка заливисто засмеялась, пышные отцовские усы щекотали нежную младенческую кожу.
- Анютка, моя Анютка, - Данила покачал дочку на руках и невысоко подбросил вверх.
Женщина в синем сарафане с укором посмотрела на мужа:
- Опять безобразничаешь, фулюган несчастный. Зачем Гаврилу искупал? У, фулюган, - погрозила ему маленьким сухим кулачком.
- Я ж не со зла, Ульянка. Он же безобразничал тут, вот и пришлось поучить.
- Пошли уж домой, фулюган, - вздохнула Ульяна.
К семи часам вечера народ с ярмарки разошёлся разъехался по домам. Уехал в сторону Смоленска и довольный торговлей Сафрон Васильев. Петр Филлипович Мандриков, довольно прилично набравшись, улёгся на телегу и отпустил вожжи, коник умный, до дому довезёт. Проследив за закрытием ярмарки, отправился в город и пристав Каранцевич. За его бричкой рысил десяток конно-полицейской стражи во главе с урядником Дягилевым. В доме причта церковный староста писал под диктовку отца Николая жалобу в губернское правление на действия станового пристава. И в своём флигеле, неподалёку от господского дома, в компании наполовину пустой бутылки коньяка, марал бумагу управляющий Захаревский.Он помимо губернского правления писал и владельцу Хохлова Алескандру Васильевичу Рачинскому, и слезно жалился на произвол пристава. Тучи сгустились над головой полицейского чиновника.