Межвремёнье

          МЕЖВРЕМЁНЬЕ
Трагикомедия в 3-х действиях. Пьеса – сценарий.

Действующие лица:
ВЕЛЕСОВ ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ;
МАМА ВЕЛЕСОВА;
БОГДАН, студент;
КАТЬКА, старшеклассница;
БАРКАТЮК, чиновник;
ИВАШКО, чиновник;
ВАЛЬЦОВ, директор крупной строительной компании;
ЧЕРНЫХ, куратор СМИ;
НИНА, соседка;
ИРИШКА, 11 лет,
СОНЬКА, 9 лет, внучки Нины;
ПАВЕЛ,
СТАЖЕР, постовые полицейские;
ЖЕНЩИНА с девочкой;
ПРОДАВЩИЦА;
ГОЛОС СЕКРЕТАРЯ.

Действие первое.
Позднее утро.

На фоне минусовки «Если бы» постепенно освещаются декорации.
Ранняя осень. Теплый полдень. Обычный городской двор. На скамейке возле дома сидит мужчина, лет 60-ти. Подобрав под скамейкой осколок стекла обдирает им какую-то деревянную не то лопатку, не то клинок, но довольно большой и острый предмет, сантиметров 60 в длину. Мужчина достаточно крепкий, подвижный, спортивного телосложения. Видно, что он увлечен своим занятием, строгает с улыбкой и с некоторой любовью. Время от времени проводит по изделию пальцами, нюхает его, затем достает из кармана кусочек наждачки и начинает вышкуривать. Он все время улыбается: иногда с сарказмом, иногда зло, но чаще улыбка светлая и на лице постоянна.
Около 20 сек. Затем музыка стихает.
По тротуару возле дома к подъезду медленно подходит пожилая дама, заметно чем-то расстроенная. Все жильцы зовут её просто по имени – Нина. Рядом с ней две молодые девочки-подростка, резко ускоряют шаг, почти вбегая в подъезд...

ИРИШКА: Здравствуйте, Виктор Сергеевич!
СОНЬКА: Здрасьте, дядя Витя!
ВЕЛЕСОВ: Привет, Ириша! Привет София!

Подходит Нина. При опрятной, но не дорогой одевке вид у неё растерянный и
немного подавленный.

НИНА: Здравствуй, Сергеич!
ВЕЛЕСОВ: И тебе здравствовать, Нина! Что невеселая такая?
НИНА: Да тьфу... Опять... Да когда ж это закончится... И че мне теперь – вобще никому не верить?
ВЕЛЕСОВ: Не верь, не бойся, не проси – вот главный принцип на Руси!

Пока Нина вздыхает и молча шевелит губами

И если хочешь жить на славу – забудь про вечную халяву!
НИНА: Я же по-доброму, а они... Просто хотела для внучек сыр домашний сделать...
ВЕЛЕСОВ: И? Не того бычка подоила?
НИНА (не замечая иронии): И заказала закваску, по интернету, самую лучшую... Там акция была, всего 99 руб просили за упаковку, я и заказала... Никаких предоплат, только при получении... Все честно... А они...
ВЕЛЕСОВ: Мел небось, или известка?
НИНА: Что? Да не знаю я... Не вскрывала ещё... Но бумаг то нету...
ВЕЛЕСОВ: Нина, у меня здесь свидание назначено, так что давай быстро, без причитаний и загадок! Что случилось?
НИНА (быстро, скороговоркой): Они мне по телефону – мол 2 упаковки вы за полную цену, еще 5 – по акции, по 99, еще 7 они мне в подарок, и еще формы для сыра и пресс, и все это – на 8 разных сортов... и все сертификаты, и все инструкции по тому как готовить... Что из литра молока – целый килограмм сыра настоящего, домашнего... И это все – всего за 5,5 ты-ы-ыщ...
ВЕЛЕСОВ: А по факту?
НИНА (завывая): а по факту, вместо 14-ти, одна упаковка, ни одной формы и ни одной бумаги... (вздыхает, на выдохе) и на почте сказали – сама дура-а-а...

По тому же тротуару возле дома пританцовывающей походкой проходит молодой парень. Из ушей тянутся провода под отворот легкой куртки. Делает вид, что просто прохожий, но внимательно смотрит на Велесова. Проходит мимо.

ВЕЛЕСОВ: (снова шкуря свою поделку) Чего ревешь -то? Пригласишь может быть?
НИНА (с недоумением): куда?...
ВЕЛЕСОВ: На дегустацию... самого дорогого в мире сыра...
НИНА (снова сникая): да ну тебя... ты столько раз мне дуре говорил, что не то время, а я вот опять... да как я теперь могу, а может там и не закваска, а отрава какая, а?
ВЕЛЕСОВ: Вот, уже лучше. Время просветления! Выброси эту дрянь...
НИНА (опять завывая): а 5,5 ты-ы-ы-щ-щ... 
ВЕЛЕСОВ (жестко): Тогда иди внучек отрави... (через паузу)
Слушай, Нина, сколько лет уже прошло после улицы газгольдерной? И сколько ты за это время потеряла, отняла от себя и внучек? Что уж теперь из-за этого-то (показывает на маленький пакет) убиваться? (наставительно, но с издевкой)
Не бывает Нина! Не бывает килограмма сыра из литра молока!!!

Снова проходит молодой парень с пританцовывающей походкой и проводами из ушей. Велесов его замечает, но не подает вида...

НИНА: Обидно, что девчонки все видели, зачем я их с собой взяла?
ВЕЛЕСОВ: Знаешь, что? Закажи у этих уродов еще закваски!

Нина недоуменно смотрит на Велесова, думая, что тот издевается и смеется над ней...

Посылок двадцать, на любой другой адрес, и скажи им любое другое имя... Любое! И пусть они отправляют, а потом назад у почты выкупают... А лучше сто или больше... По-другому ты их никак не накажешь...

У Нины появляется озорной блеск в глазах, она выпрямляет спину, неспешно поднимает голову, смешно выставляя вперед подбородок, и с неким уверенным и можно сказать мстительным видом встает с лавочки, выбрасывает в мусорку полученную посылку и почти заходит в подъезд.

НИНА: а с кем у тебя свидание?
ВЕЛЕСОВ: Нина, иди уже... У тебя начало новой персональной войны. Только не заиграйся, и внучек в неё не втягивай, рано им пока...

Нина заходит в подъезд. Велесов словно любуясь своей поделкой, отложив наждачку, медленно гладит отполированное деревяшку. Она все больше похожа на большой сияющий клинок.
Подходит молодой парень с пританцовывающей походкой и проводами из ушей.

БОГДАН: Это Вы Виктор Сергеевич?
ВЕЛЕСОВ: Я. А тебя как звать-величать?
БОГДАН (изображая достоинство): Ну, допустим, Степа.
ВЕЛЕСОВ: (с ухмылкой): Ну, допустим... (продолжает любоваться клинком).
БОГДАН: У Вас с собой? Так давайте, мне сказали – надо по-быстрому...
ВЕЛЕСОВ: По-быстрому, говоришь? Ну так пиши...
БОГДАН: Что писать?
ВЕЛЕСОВ: Расписку, Степа! Получил двести тысяч для помощи внучке.
БОГДАН: А... Мне там сказали – забрать и привезти...
ВЕЛЕСОВ (с уверенностью, которой не возразить): Сначала – расписка, потом – все остальное.

Парень, видно, что без желания, вынимает из кармана телефон, потом второй, затем блокнот, вырывает страницу, из внутреннего кармана куртки достает третий телефон, ручку, все это комично удерживая на весу что-то пишет на вырванной странице и протягивает Велесову. Велесов, с усмешкой наблюдая за его действиями, неспешно принимает листок и громко читает по складам:

ВЕЛЕСОВ: Я ПА ЛУ ЧИЛ ДВЕ СТИ ТЫ СЯЧЬ Чь с мягким знаком?  ДЛЯ ПО МА ЩИ ВНУ ЧКИ.
Минус четыре за русский и минус десять за несоблюдение формы!
БОГДАН: Чего?
ВЕЛЕСОВ: (вздыхая и выговаривая каждое слово, как для маленьких) Не считая местоимения «я» написано 6 слов. В этих шести словах сделано 4 ошибки. За них я тебя штрафую на 4 тысячи рублей, по тысяче за каждую. И за несоблюдение формы расписки ты оштрафован на 10 тысяч, что тут неясного?
БОГДАН (с неестественной развязностью): Чего? Слушай, дед, мы так не договаривались. Мне сказали, что ты налом отдашь, вот она меня попросила приехать и забрать...
ВЕЛЕСОВ: Ну ты же приехал? Значит половину задачи выполнил! Осталось забрать? А вот тут заминка! Ты же Спаситель, ты людям помогаешь, из беды их, так сказать, достаешь. Значит разбираешься в этом мире, значит должен быть грамотным. СИЛЬНЫМ! Чтоб мы все на тебя равнялись! Ты же Герой! Поэтому давай сделаем все, как положено герою!  (меняя тональность)
Садись, Степа, я тебе помогу, продиктую...

Из подъезда выбегает Иришка. Не останавливаясь...

ИРИШКА: Привет, Богдан!

Убегает по тротуару и сворачивает за угол дома...

БОГДАН (смущенно) кивает и что-то мычит, зло провожая взглядом убегающую девчонку... (чтоб спрятать неловкость рассовывает телефоны по карманам).
ВЕЛЕСОВ: Знакомая? Садись, поговорим...
БОГДАН: Да некогда мне тут с вами...
ВЕЛЕСОВ: (держа в руке свой деревянный кинжал, очень требовательно): сядь, я сказал! (и неожиданно – очень миролюбиво и проникновенно) зачем ты этим занимаешься?
БОГДАН (осторожно усаживаясь с краю): Чем – этим?
ВЕЛЕСОВ: Брось валять дурака. Или мы сейчас просто по-человечески побеседуем, или я тебя накажу, и поверь – очень строго... Мне очень... мне очень надо понять – почему? Помоги мне... Почему вот именно ты, молодой, видный, и думаю – неглупый парень, а стал мошенником. Неужели ты не видишь другого пути в жизни, только как обманывать других людей... и как уживаешься с этим, когда тебе удается обмануть?
БОГДАН: Ладно, я не Степа, я Богдан. Но это же не мошенничество – другим именем назваться... А что это за пика такая?
ВЕЛЕСОВ: Это (поднимая свою поделку)?  Это – Рожон! Оружие древнего охотника! Если его сделать подлиннее, да ещё несколько штук вместе – и на медведя можно пойти... Слышал выражение – не лезь на рожон? Вот и не лезь... А ты уже на нем по сути...
И ещё – это брат, такое изобретение человека, универсальное! На нем при наличии огня можно приготовить самое экологически чистое, - так сейчас говорят? - блюдо: рыбу, или птицу, или мясо... Без единой капли жира, на собственном, так сказать, соку... Нынче в Сибири его используют, как деревянный шампур, только его не над огнем, а возле огня надо воткнуть (показывает, словно втыкает в землю), вот этим концом воткнуть, а на это лезвие насадить свою добычу... И медленно – запекать... С подветренной стороны... И – иногда – поворачивать, чтоб со всех сторон пропеклось...
БОГДАН: А Вы, значит, типа древний охотник со своим оружием...
ВЕЛЕСОВ: Нет, я к охоте отрицательно отношусь, я просто древний... (передразнивая): Я, типа, хранитель того, чему вас уже нигде не научат... И мастер в запекании рыбы или мяса...
БОГДАН: Если я правильно понял намек – Вы меня сейчас запекаете?
ВЕЛЕСОВ: Нет, пока только мариную. Я еще не понял – каких мне специй добавить, чтоб из тебя получилось блюдо, а не кусок обгорелого угля...

Из подъезда снова выбегает Иришка. На ногах видны царапины... Платьишко то же, что и вначале, но какое-то помятое. Не останавливаясь и ничего не говоря убегает за угол... Оба собеседника недоуменно провожают её взглядом...

БОГДАН: Весело тут у вас... А чего это? (показывает в сторону Иришки)
ВЕЛЕСОВ: (приходя в себя, только пожимая плечами): Не понял... Ты, парень, не отвлекайся, ты же торопишься, и пока ещё можешь рассчитывать аж на 186 тысяч. Только сначала ответь мне – почему ты стал мошенником?
БОГДАН: Да что вы заладили? С чего это я мошенник? Я учусь, как все нормальные, у меня дядя в мили... т.е. в полиции работает, претензий нет ни у кого.
ВЕЛЕСОВ: Все-таки решил ваньку повалять? Объясняю, слушай внимательно (достает старенький сотовый телефон). Сегодня утром я получил смс: «деда, я попала в аварию, все очень серьёзно, срочно надо 200 тысяч, сама заехать не смогу, переведи моему другу, он сам тебя наберет. Я потом все объясню. Оля». Почти сразу мне позвонил какой-то тип и сказал, что у Оли травма челюсти, говорить она не может, а просит деньги на операцию, просила перевод на номер карты, который он скажет.

Богдан внимательно слушает. С интересом, как бы со стороны...

Гусь-то я тертый, сразу понял, что это развод, но виду не подаю, и говорю этому молодчику, что картами не пользуюсь, и Ольга об этом знает, но очень переживаю за внучку, запасы денежные имею, поэтому могу отдать в натуральной форме, если он приедет. Понимаешь, мне было интересно – как он сможет явиться лично, сможет ли посмотреть в глаза человеку, которому врет, и как будет выкручиваться... Но ты – не он, ни голос, ни манера говорить... Так кто ты?
БОГДАН (с напором): А я бы на вашем месте внучке бы позвонил, вдруг это правда? А Вы сразу всех обвинять, (с сарказмом) те-ертый гу-усь...
ВЕЛЕСОВ: (в той же тональности): А я-то думаю – зачем вам провода из ушей? Вот оно что!!! Остатки мозга и интеллекта по ним утекают...
Послушай, Богданчик, ну ты можешь хоть иногда голову включать, или как? Да нет у меня внучки. Внук есть, поздний, но ему 2 годика, и с челюстью у него все нормально – хрустит и морковкой, и... чипсами – травится этой гадостью с родителями, когда меня рядом нет...

 Богдан слушает и видно, как меняется его выражение лица...

БОГДАН: (виновато) Офигеть! Мне Катька сказала – можно по-быстрому срубить на новый айфон, надо только съездить по адресу, забрать и привезти... и 10% мне сразу...
ВЕЛЕСОВ: Тебе 3-х мало? Ты у нас такой гений, что надо сразу по четырем общаться? Ты хоть понимаешь, что тебя подставили? Кто такая Катька?
БОГДАН: Танцуем вместе...
ВЕЛЕСОВ: О, бальные танцы?
БОГДАН (с иронией) пфу... (гордо) брейк-дэнс!
ВЕЛЕСОВ: пфу... Да, отстал я... (пауза) Так кто есть Катька?
БОГДАН: Лучшая в нашей группе. Такая... Недосягаемая и уверенная... Танцует классно... Кошка... Хищница... Если кого-то попросит – все для неё всё, что хочет... Но она сама – я думаю нет... Там ещё кто-то...
ВЕЛЕСОВ: (задумчиво): Не... Не исключено. Как же вами пользуются эти сволочи... вы для них – просто расходный материал. «Срубить по-быстрому?» Вот на этом вас, балбесов, и ловят, на халяве этой вечной...

Из подъезда в третий раз выбегает Иришка. Добавились ссадины на руках... Картина повторяется: Иришка бежит за угол, собеседники провожают её взглядом...

БОГДАН (с жутким удивлением): Она же не возвращалась в подъезд?
ВЕЛЕСОВ: Наблюдательный ты... Я тоже не заметил. (кричит громко) Нина!
БОГДАН: Виктор Сергеевич, Вы извините... Мне... можно уйти?
ВЕЛЕСОВ: (задумчиво): Если неинтересно, что тут за сюрреализм – можно, (возвращаясь к собеседнику) но мне бы хотелось знать – как долго ты будешь жить пескарем-идиотом?
БОГДАН: Простите?
ВЕЛЕСОВ: (как маленькому несмышленышу): Как долго ты будешь клевать на эту приманку – халява??? И у тебя ещё есть возможность срубить по-быстрому 18 тысяч 600 рублей... Нина!!!
БОГДАН: Вы серьёзно? Вы хотите мне... Вы хотите им... Вы же знаете, что...
ВЕЛЕСОВ: А что? Неплохая мысль... Ты слышал про Зорге? Или про других легендарных агентов? Я отдам тебе деньги, мы с тобой проследим всю цепочку передач, и пообщаемся с твоими коллегами по партии «срубить на халяву»... Обещаю – в органы обращаться не буду, это мой принцип.
БОГДАН: Виктор Сергеевич, простите, но я...
ВЕЛЕСОВ: Не тянешь на двойного агента? Только на дважды двойного обладателя айфонов? Ты, кстати, так и не ответил – зачем тебе их столько... у тебя даже ушей – только 2 уха... и глаз – только 2, причем глаза могут только в один экран смотреть... если они в 2 экрана посмотрят (показывает) – это уже косоглазие... это же 4 баланса в месяц пополнять... ЗАЧЕМ?
БОГДАН: Да не-ет... (достает телефоны по одному) Один – это предки...  Один (брезгливо) старый, мать ещё 2 года назад дарила, он не вытягивает ничего... я его хотел загнать в институте, и взять новый, для интернета 5джи, и один – это свои, друзья там, танцы и так, для личного...
ВЕЛЕСОВ: А предки – это не свои, это чужие, так получается?
БОГДАН: Ну... почти... ну принято так у нас, вот...
ВЕЛЕСОВ: (снова взяв шкурку и рожон, с сарказмом): Мамин подарок – загнать... Загнать – в институте... Вы в институт – только загнать?

Из подъезда выходит Нина. Начинает тараторить.

НИНА: Сергеич, я слышала, как ты зовешь, но мне эти опять по телефону как заведенные расписывали, какая у них замечательная закваска, как из литра молока получается килограмм домашнего сыра, который по сравнению с магазинским в сто раз лучше и полезнее, и как..
ВЕЛЕСОВ: (перебивая): заказала?
НИНА: (гордо) заказала, Сергеич, в два раза больше... я им твой номер квартиры сказала... не обидишься? А имя... мужа моего покойного назвала...
ВЕЛЕСОВ: Молодец! Не обижусь... (Богдану) Учись студент, как бороться с мошенниками.
БОГДАН (ничего не понимая): А.... Как?...
ВЕЛЕСОВ: Ты мне скажи, Нина, что с Иришкой? Чем они там занимаются?
НИНА: Девчонки-то? Они там какое-то кино снимают на телефон, я не знаю, мне эти полчаса про закваску нервы трепали...
ВЕЛЕСОВ: позови-ка обеих, что-то мне не нравится...

Нина заходит в подъезд. У Богдана тренькает телефон, он суетливо подносит его к уху.

БОГДАН: Да! Нет, не забрал... Да, нашел. Да, встретились. Я... я перезвоню... (отключает связь, хотя в трубке еще слышен чей-то голос).
ВЕЛЕСОВ: Сложно нынче в учебе, а студент?
БОГДАН (не замечая иронии): ну как сказать... вообще несложно... Если год проплачен – можно кайфовать... вот у бюджетников – там жесть, их реально там мочат... Ой, простите, я наверно не очень понятно?
ВЕЛЕСОВ: Ниче-ниче, продолжай... Я ВСЕ наречия русского языка понимаю, хотя ваш птичий слэнг урезанный – это катастрофа, конечно...
БОГДАН (с обидой и вызовом): Зато это – наша жизнь, наш язык, и мы сами будем делать то, что любим и считаем важным!
ВЕЛЕСОВ: Да, да, да, конечно... Только из 3-х главных слов твоего спича – Жизнь, Язык и Любовь – ты пока не понял значение ни одного из них... А пользоваться терминами, не зная их смысла – (по блатному) стремно, в натуре...
БОГДАН (резко поднимаясь): Виктор Сергеевич, я конечно попал тут с Вами, но это не дает Вам права... Не такой уж я дурак, чтобы...

Выходит Нина, держа внучек за руки и причитая на ходу; у Иришки вид виноватый, Сонька с телефоном в руке со счастливым лицом. Нина садится рядом с Велесовым, не отпуская руку Иришки.

НИНА: Да что же это... Да как ты додумалась... Да если бы я не подхватила – убилась бы... Дуреха... Да если бы Сергеич не сказал... Господи, да что ж мне за наказание с вами...
ВЕЛЕСОВ: Ириша, Софья, отгадайте загадку: постоянно выбегает, но назад не забегает. Кто это? (пауза) Ириша, расскажи, что случилось?
ИРИШКА (возбужденно): Я должна была 3 раза залезть на балкон по дереву, а Сонька снять все это на телефон и выложить на сайт. И тогда мне обещали 2 бесплатных билета на концерт Артура Пирожкова в ноябре! (виновато) Я 2 раза нормально залезла, а сейчас чуть не сорвалась, баба поймала за руку... Я сейчас отдохну и залезу... (обращаясь к Нине) Баба, я смогу, я же 2 раза залезла, пока ты не видела...
БОГДАН: Офигеть!
ВЕЛЕСОВ: Стоп! Ну ка, по порядку. Что за сайт? Кто такой Артур Пирожков?
СОНЬКА: Дядя Витя, да ты что? Да это же Артур Пирожков! Ну? Вы что, не знаете? (начинает пританцовывать и напевать) «несмотря на милое личко – алкоголичка, алкоголичка...»
ИРИШКА: Богдан, ну скажи дяде Вите, ну ты же знаешь? Мы же в клубе под неё танцуем!...

Немая сцена. Богдан кивает, но на его лице полное недоумение. Велесов и Нина сидят в ужасе, и даже вечная улыбка Велесова выглядит, как оскал идиота.

СОНЬКА: Дядя Витя! Ну такую-то вы точно знаете? (снова пританцовывает) «зацепила меня, заманила меня, до порога довела, а любви не дала...»

ВЕЛЕСОВ (поднимая руку, жестом приказывая Соньке замолчать): Нина! Сколько раз я тебе говорил – отключи интернет!
Так, а что за сайт?
ИРИШКА: Наш сайт, детский... Синий Кот. Мы в нем все дружим и общаемся... (с обидой) Дядя Витя! Нам нельзя его отключать, мы сразу все лайки потеряем! У нас там столько друзей, там столько интересного... (Нине, умоляюще) Баба, нам нельзя отключать, мы еще видео не выложили...

Велесов смотрит то на Нину, то на Богдана. Девчонки стоят с таким видом, как будто жизнь закончилась, и они теряют самое дорогое.

ВЕЛЕСОВ: Студент, как думаешь – они понимают смысл тех слов, что поют? А, спасатель внучек? (задумчиво молчит) Ты разбираешься в этой дряни сетевой? Можешь им поставить какие-то там фильтры, заслонки, не знаю, как называется, но чтобы в их компьютере... и в телефонах...    было только образовательное что-то, но никакой гадости... (наливаясь яростью) Вот ведь уроды! Сами юродствуют и этих калечат... (передразнивая Соньку) милое личко...
Девочки! Или сейчас вы с Богданом наводите порядок в Вашем виртуальном мире, или я беру кусачки и полностью отключаю вас от этой ахинеи!
БОГДАН: Не получится...
ВЕЛЕСОВ (с ядовитой улыбкой): Что не получится? Не можешь, или не хочешь?
БОГДАН: Не получится... Телефоны – беспроводные... А компы – они давно через вай-фай...

У девчонок в глазах – надежда, Нина – в полной прострации...

ВЕЛЕСОВ (с улыбкой, но как-то обреченно): Нина! Я же говорил...
Значит так... Девочки! Просто внимательно слушайте и старайтесь понять! Все, что вы сделали – это плохо! Сайт ваш – это плохо! Он вам дает задания, которые могут привести к трагедии. Это – плохо! Песни, которые вы слушаете – это плохие песни. Все, что вы любите – это вам навязано не людьми, а уродами, которым вы не нужны! Вы нужны и дороги только близким людям: родителям, бабушке, мне, вашим друзьям и... стране, где вы живете! А уродам, которые вас никогда не видели, вы не нужны, они смеются над вами и с помощью халявы и приманок из вас делают животных...

Девочки слушают внимательно, но видно, что по-своему, не соглашаясь...

Постарайтесь сейчас понять и запомнить: живые – это те, кого вы знаете в лицо и, хотя бы раз, вживую с ними разговаривали. Близкие – это кому вы доверяете во всем... остальные – или неживые, или чужие, им нельзя верить! НИ-КО-МУ!

ИРИШКА: А Вам, дядя Витя, мы зачем нужны?
ВЕЛЕСОВ (задумчиво): Одна девочка, вот даже младше, чем вы, лет 8-ми, болела аутизмом. Это такая не то что болезнь, но форма одиночества, когда человек плохо чувствует себя в окружении других людей, а когда этот человек один – ему спокойно. У таких людей обычно очень своеобразный взгляд на мир, они его воспринимают по-другому, не так, как обычные люди... И вот одну такую девочку как-то попросили ответить на очень серьёзные вопросы..., например? Что такое МУЗЫКА? Знаешь, что она ответила? Музыка – это гармоничное сочетание звуков и эмоций. Звуков и эмоций, Ира! Если это эмоции радости, счастья, восторга – это му-зы-ка! Моцарт – это Музыка! Мацуев – это Музыка! Сотни имён…
Я обязательно куплю вам диски с настоящей музыкой, надо вам уже знать такие имена...
ИРИШКА: Дядя Витя, нам не надо дисков, у нас нет дисководов нигде, мы запишем – как называется ваша музыка и найдем в интернете... Только Вы не отключайте нам интернет, пожалуйста...    и вы не сказали – мы вам зачем?
ВЕЛЕСОВ: Ах, да, прости... Так вот, когда у этой девочки спросили – её кстати зовут также, как твою сестренку, Соня...
СОНЬКА: Я Софья!
ВЕЛЕСОВ (кивает в знак принятия поправки): ...спросили, кто такой ЧЕЛОВЕК, она ответила – это такое живое существо, у которого есть разум, речь, умелые руки и способность решать, как всё это использовать. А ЧЕЛОВЕЧЕСТВО – это все человеки вместе, если их рассматривать как одного большого человека. Понимаешь? Мы все вместе – маленькие (подбирая слово для подростков)... крупинки одного большого Человека, и только вместе мы – Человечество! Если кто-то из нас, одна такая крупинка –  с разумом, речью, умелыми руками и способностью решать – вдруг теряется или исчезает, всем остальным живым крупинкам очень больно! Мы становимся все, слышите – ВСЕ! слабее на одного человека!
ИРИШКА: Дядя Витя, а что еще говорила та девочка Соня?
ВЕЛЕСОВ (задумчиво): ...да я все и не вспомню, у неё много спрашивали, и ученые, и журналисты... (немного отрешенно, как будто он в другом месте находится) я помню, что они каждому её ответу удивлялись и как будто бы по-другому видели все вокруг... 8-ми летняя девочка взрослым дядям и тетям открывала глаза на самые привычные вещи! (очень неспешно) Помню, вот, что такое СКАЗКА – это жизнь, придуманная душой, когда ей не подходит её реальная жизнь.  А ФАНТАЗИЯ – ткань для украшения существования души. А ЗНАКОМСТВО – встреча разных пониманий мира, или даже разных миров. И что меня больше всего поразило: ЧЕРЕП – маленькая костяная коробка, в скелете которой заключена ВСЕЛЕННАЯ... Когда ее спросили: «Откуда ты это знаешь?» – она ответила: “Я это знала всегда"... (возвращаясь в действительность) К чему я?... Девочки, пожалуйста, не верьте ничему, что вам говорят или пишут! Все, что Вам действительно нужно – в вас уже есть! Это и есть работа настоящего Человека – находить знания и правду в себе (прикладывает ладонь то к сердцу, то к голове), а не в том, что пишут и говорят дураки! Договорились?
Девочки молча кивают. 
Нина вздыхая поднимается с лавочки, и они втроем, держась за руки, заходят в подъезд...

У Богдана тренькает телефон.

ВЕЛЕСОВ (вдогонку): Нина! Каждый день смотри за ними, и каждый день общайся, и утром, и вечером интересуйся всем, что у них на уме... Учи с ними стихи, читай побольше... (Яростно) Забудь про свою закваску!
БОГДАН (проводит пальцем по экрану): Да! Нет еще... Не знаю... (повышая голос) Слушай, я-то рано или поздно приеду, но ты мне должна будешь ответить на о-очень много вопросов... И не звони мне, пока я сам тебя не наберу... (отключает связь).

Велесов сидит молча, странно улыбаясь, но словно не здесь...

А у меня тоже дед есть... Даже два деда... Только одного я не помню, и живет он со своей женой, третьей кажется, очень далеко, и родители с ними не общаются... А второй тут неподалёку, в деревне... Он всегда городской был, а потом резко собрался, купил участок заброшенный, все бросил… нам оставил и квартиру, и гараж – и уехал... И бабушка потом к нему уехала, насовсем... Хотя она – ещё больше городская была, все по театрам да по музеям меня таскала... Мы к ним теперь в основном по осени – за картошкой там, за овощами, (пренебрежительно) банки эти, соленья-варенья... (мечтательно) Давно я у него не был... Он, знаете, все сам... И дом построил, и мебель всю своими руками, и курицы у них, петух по утрам кричит... Собака – лайка – такая добрая... Там речка рядом, рыбалка... (задумавшись) Виктор Сергеевич! А научите, как такой рожон сделать? Если я со своим рожном приеду – дед будет доволен?
ВЕЛЕСОВ: Как же калечит этот город... Ты только там, у деда, сможешь понять, как людей калечит город! Молодец у тебя дед, успел проснуться! А вы, городские, так и проживёте всю жизнь, не просыпаясь... (задумывается, глядя на Богдана)
Знаешь, а надежда ещё есть... Потому что ты сказал не «бабка», не «баба», а Бабушка... Бабкой свою жену только Дед может назвать, и это будет ласково, а внук – только и исключительно – Бабушка! Или – Бабулечка... А у тебя братья-сестры есть?
БОГДАН: Нет, я один в семье... предки... (смущается) родители, то есть, двоих бы не потянули, я один им дорого обхожусь, институт, школы разные, клубы... А к чему Вы это?
ВЕЛЕСОВ: Да так... Рожон говоришь? На, дарю! Только одного маловато будет, надо несколько... Если у тебя голова с руками есть – вот по этому образцу сам и сделай. Дерево – сушеный листвяк, дед твой должен знать... (через паузу, пока Богдан крутит в руках деревянный клинок) только деду твоему не рожон нужен, а ты... Кому он еще свое мастерство сможет передать, кроме тебя?
БОГДАН (снимая носом запах рожна и кивая): Надо съездить... Представляю, как мы с ним...
ВЕЛЕСОВ: А я все представляю, как я с внуком...

Звучит песня «Дедушка». На заднем плане сцены загорается экран.
На фоне экрана на лавочке сидят Велесов и Богдан, оба – с запредельными улыбками. У Богдана – улыбка мечтательного идиота, у Велесова – улыбка выстраданного ожидания. Оба закрывают глаза.
На экране – на деревенской лавочке сидят Богдан (одетый по-летнему) и Велесов (более седой, в деревенской одежде: штопаная рубаха, сапоги, выцветшая куртка). Они о чем-то говорят, обнимаются, смеются, Велесов треплет Богдана за волосы, но звуков деревни нет, только песня под видео ряд: крепкий дом, незатейливая улица, панорама с полями, рекой, небольшим табуном лошадей и жеребцов; на коне – мальчишка пастух, лет 14-ти, конопатый и улыбчивый; пруд с утками, ряды чистеньких грядок, дедова мастерская; затем кадры лесной природы, зеленая поляна, на которой танцуют 2 девчушки в ситцевых цветастых сарафанах и босиком, при приближении камеры узнаем Иришку и Соньку – и далее – по смыслу песни...
На третьей минуте песни сцена погружается в темноту, остается только экран с видеорядом.
После окончания песни экран также гаснет.

Действие второе.
Тот же день, после обеда.

Сцена разделена на 2 части, примерно 3/4 и 1/4. Освещена большая часть, в ней – солидный кабинет. Видно, что какое-то важное совещание. Человек во главе стола объявляет о завершении и просит остаться руководителей профильных подразделений. За столом совещаний остается 3 человека, не считая Баркатюка, сидящего во главе. Остальные выходят.

Сцена 1. Часть первая.

БАРКАТЮК: Ну что, друзья-товарищи-коллеги, можно поздравить друг друга! Половина дела сделана! Бюджет согласован, Москва все утвердила! При расчётной смете в 540 мы получаем финансирование на (округляет глаза и с этаким пафосом) Восемьсот... Во-семь-сот! (с показным облегчением вздыхает) Теперь нужен человек, который... Короче – надёжный, который...
ЧЕРНЫХ: Понимаем, Юрий Васильевич! Понимаем!
БАРКАТЮК: Да что ты понимаешь, Лёва! Пиарщик ты хороший, но в плане... Кто сможет надежно – ты это понимаешь?
ЧЕРНЫХ (обиженно): Как обосновать тарифы – так Гений! Да ну... Что, у нас проверенных нет? Мазилевская, например...
БАРКАТЮК (наливаясь гневом): Мазилевская, говоришь? Ага! А то я не знаю, как вы с ней полторы сотни через страховую на Кипр вывели? Да еще полсотни через юр. услуги... И нам потом не 40 процентов, а только 27 вернули... И еще из них за свою лабуду просили сверху...

Ивашко и Вальцов слушают разговор с нескрываемой скукой, показывая, что попусту теряют время. Вальцов смотрит на часы.

ЧЕРНЫХ (делая вид, что незаслуженно обижен, слегка вызывающе, по складам): во-пер вых, ник то не до ка зал!.. (и сразу, подавшись вперед – скороговоркой) а во-вторых – вы же сами говорили, журналисты тоже люди им тоже надо жить а кроме меня их никто не поддерживает все ваши премии только для редакторов а люди которые реально формируют общественное мнение... то самое мнение... которое вы заказываете... этим людям тоже кушать надо а за новости про пионеров и бабушек через дорогу что то никто поощрения не получает только за сенсации а кто придумывает эти сенсации... только лев абрамович... так когда надо - без него никак, а как запахло вкусным, так уже и припомнить ...
БАРКАТЮК (почти рыча, задыхаясь): СТОП! Лев Абрамович! Я...
ИВАШКО: Господа-а-а! Мы снова не о том, давайте экономить время, оно денег стоит...
ЧЕРНЫХ: А я о том, что когда население чуть не взбунтовалось за рост тарифов на 3%, (стучит себя в грудь) Лев Абрамович через все ресурсы довел до сведения, про планировали повышение на 22%, и выдал историческое постановление, (чрезмерно жестикулируя) где наше правительство поставило заслон этим мерзавцам-хапугам, которые народ раздевают догола, после чего плановое повышение на 7% (показывает на пальцах 7, потом 3, потом снова 7) прошло незамеченным, и народ остался горд своими благодетелями!
БАРКАТЮК: Да помню я...
ЧЕРНЫХ: И когда объездную дорогу делали, и когда четыре березовых рощи вырубили под торговые центры, и когда земли лесного фонда...
БАРКАТЮК (багровея): Лева! Хватит, я сказал! Я такой же список, да подлиннее приведу, как на всех тобой перечисленных твоя Мазилевская...
ИВАШКО: Господа-а-а! Еще раз призываю к конструктивному диалогу!!! Предлагаю согласиться со Львом Абрамовичем, и утвердить Мазилевскую, но под тотальным контролем со стороны моего отдела и абсолютной прозрачности финансового оборота!

Черных с высоко поднятой головой, сохраняя выражение обиженного петуха, поднимает вверх указательный палец, показывая полное согласие...

БАРКАТЮК (в сторону Вальцова): А главный подрядчик что молчит?
ВАЛЬЦОВ: А нам то что? Кого Вы субподрядчиком признаете, тот и выиграет у нас конкурс. Я свои обязательства выполню, можете не сомневаться, но граница ответственности – его расчётный счет. Как вы с него будете получать и когда – мне неважно, я проверю у них только качество исполнения, и проведу взаиморасчёты, так что меня – только уведомить надо, кто там ваш, но выбор его – за вами... Я могу, конечно, консультационно, если тут будет дискуссия, а не... (глядя на Черныха) балаган с элементами мазохизма... (Черных косится обиженно, но молчит)
БАРКАТЮК: Неужели у нас других вариантов не осталось? А этот, армянин с севера, забыл фамилию?..
ВАЛЬЦОВ: Второй год под следствием, но никого из нас не сдал пока... Его там предупредили, чтобы без баловства...
ЧЕРНЫХ: А мы все освещаем, освещаем как надо...
БАРКАТЮК: А эти, с Новосиба, они же не только дороги, они же все могут строить? Чего там – асфальт стелить или бетон заливать – небольшая разница...
ВАЛЬЦОВ (донельзя ехидно): Господин Председатель! Вам ваши юристы не докладывают, что мы с ребятами из Новосибирска в арбитражном процессе, и что у них есть все шансы отсудить то, что вы им не додали, компенсируя свои издержки на обучение детей?..
БАРКАТЮК (смотря исподлобья, но принимая, как правду): Слава, ты это... Ну дети... дети... Ну а как? Мы же все для них, все лучшее... У Ивашко вон тоже дочка подрастает, как раз к лету надо будет определять куда-то... Не решил ещё, Толя?
ИВАШКО: Да у меня маленькая ещё, хотя по росту... (показывает выше себя) школу по весне будет заканчивать... Но уже такая самостоятельная! Четко знает – чего хочет. Среди аморфной молодежи это знаете ли... Так что я горжусь дочкой! (с некоторым негодованием) Только учиться ехать куда-то, глупая, не хочет! Несколько раз пытался с ней обсудить, куда дальше учиться пойдет, аж до крика – никуда отсюда не поеду. Это мой город, это моя родина, я тут хочу остаться... Я ей уже и по-хорошему, и по-плохому: Катька! Без диплома в наше время – никуда! А она мне: Папанчик! Смешно так зовет... Папанчик, ты же сам меня учил: где родился, там и пригодился!
БАРКАТЮК: Катька? Надо же! Горжусь! В наше время встретить настоящий патриотизм у молодёжи – это... это... (подбирая слово) кондово, ага! Надо ей в хороший ВУЗ поехать, далеко девка пойдёт...
ИВАШКО: Да она не то, что ехать, вообще дальше учиться не хочет... Танцует все и с ребятами этими, айтишниками, постоянно крутится... Говорит – за цифрой – будущее... Полгода ещё есть, подумаем...
ЧЕРНЫХ: А оно уже наступило, это будущее, если кто не заметил... Уже все в цифре, особенно по нашему ведомству... Мои ребятки столько серверов поставили, там и реклама, и крипта, и ещё куча всего... Я сам не особо в этом во всем разбираюсь, но объемы – колоссальные... Я только вначале их профинансировал, а теперь они сами мне, каждый месяц по... (осекается, облизывает губы) ну, не то, чтобы ого-го, но мне хватает... в банках таких процентов не бывает...
БАРКАТЮК: Во молодец, ага? И там пасёт молодежные таланты, и тут без гешефта не остается...
ЧЕРНЫХ (понимая, что ляпнул лишнего): А как иначе, Юрий Васильевич? Время такое... Пока есть возможности – надо успевать, что потом – никто не знает... Помните, как легко было, когда мы только начинали? А теперь Мишустин все гайки затянул, всех под лупу... Раньше сотнями запросто было, а теперь каждый раз что-то новенькое изобретаешь... Поэтому, я считаю, лучше Мазилевской нам никого не найти! По последней сделке она осталась незапятнанной, так что если проверка – её пропустят, а если спалимся – она никого не сдаст! 
ВАЛЬЦОВ: Только качества у неё не будет, потому что помимо наших сорока вы с ней еще 30 уведете... А без качества, хотя бы видимого, я не приму, так в наше время – нельзя!
БАРКАТЮК (обращаясь к Вальцову): Слушай, Слава, а что-то давно про Виктора не слышно? Он же у нас в стройотрядах за качество отвечал?

На большой части сцены гасится свет, освещается меньшая.

Звучит минусовка песни «Старый сруб». По несколько секунд она будет звучать и далее, когда действие продолжится именно на этой части сцены.
Здесь у нас скромная типовая комната в городской квартире. На диванчике сидит опрятная бабулька, мама Велесова, и потирает ногу. Слева от неё стол с коробками лекарств, стаканами с водой и соком, прибор для измерения давления, 2 телефона – городской и сотовый. Далее в углу, телевизор. Он выключен. Рядом стоят ходунки, с другой стороны тросточка. Напротив неё, на стуле, (по-гусарски, лицом к спинке), сидит Велесов, положив на спинку стула и руки, и голову.
Через 12-13 секунд громкость музыки убывает и стихает.

Сцена 2. Часть первая.

МАМА (с доброй улыбкой, как маленькому): А я все помню, Витя, то что давно было – хорошо помню... То, что вчера – плохо, а то что раньше – очень хорошо помню... Я же тебе уже рассказывала, кажется... (вспоминает недолго) Папа говорил, что жили обособленно, но очень дружно... Обособленно не внутри, а от остального мира! Никаких там депутатов или начальников – не было, все решали вместе... Опять же – не совсем вместе всем миром, а только... лучшие, их когда-то совсем давно Жрецами называли. Это люди, которые изнутри чувствовали – как правильно, а что нет, и они хранили и знания, и мудрость... И Справедливость, вот! И когда папа маленьким был – у них в жизни все было – справедливо! А потом, когда дорогу построили – их всех переселили и всех детей стали переучивать... Папа не любил это вспоминать, видно – больно было, но он все помнил...
Помню, он рассказывал, как их растили, когда он ещё маленьким был... В строгости и в любви... Особенно – мальчишек! В строгости, Витя! С малых лет приучали и к седлу, и к оружию, и к работам всяким, чтобы лености не было, и свободного времени – не было... Потому как свободное время у человека – это плохо... Он его всегда тратит на дурное, всегда... И если все время у человека свободное, праздное – он начинает любить только свое безделье... и может никогда не научиться любить, никого и ничего, кроме себя и своего безделья... А жизнь – она такая короткая, все надо успеть: и выучиться, и детей вырастить правильно, и понять, Витя! Главное – понять: кто ты и зачем. Ведь никто никогда тебе не ответит – кто ты и зачем, только сам и сможешь это понять, если жизни твоей хватит... Нельзя понять – откудова, а вот кто и зачем – с годами понять можно, если разум открыт, а не зашорен...
ВЕЛЕСОВ: Откудова – в смысле – откуда мы появились?
МАМА: Ну да, я так и говорю, кажется... Этого давно не говорят, скрывать стали... Это же самое главное, откудова? Без этого нельзя сразу понять – зачем мы здесь и для чего все это...
ВЕЛЕСОВ: В школах говорят – от обезьян, а ты как считаешь?
МАМА: А ты сам подумай? Если мы от обезьян, значит с каждым новым потоком мы должны быть лучше? А мы все хуже, Витя, все хуже... Но никто этого не замечает, потому что в одной жизни – это заприметить нельзя... Только, если ты знаешь весь поток...
ВЕЛЕСОВ: Поток – это поколение?
МАМА: Ну да, называй как хочешь. Когда ты видишь море – все волны, весь поток, ты же чувствуешь и понимаешь его всё, полностью... Вот ты меня вывозил тогда – я до-о-олго на берегу сидела, по вечерам, помнишь? Все пыталась понять то, что вижу... А если тебе только одну волну показать – что ты поймёшь? Надо весь поток...
Вот папа и говорил: в строгости держать и учить понимать! И мир свой – понимать, и себя – понимать!
Мы же с Марией у него поздние были... Он всегда говорил: девочки, надо учиться... Надо знать и помнить... Внутри себя помнить, понимаешь? Ты то понимаешь, а вот Мария, сестричка моя, она все смеялась... Вышла потом за Юргиса и уехала в свою Литву. И ведь хорошо жили, пока все не развалилось у них... Юргис там партийцем был, потом запил и все... А сестричка моя так там и осталась, не своя и не чужая... Там русских не любят...
ВЕЛЕСОВ: Мам, ты о деде, о деде...
МАМА: Папа – он говорил надо учиться... думать! Раньше учили – думать! А теперь учат – не думать, а знать! А знание – это же обман... Раньше говорили – земля плоская, все это знают... Потом сказали – земля круглая, все это знают... Завтра скажут – земля внутри стеклянного шара... И через 2 поколения все так будут считать... Посмотри на этих дураков!
Конечно, нас много, на земле, много... Всех думать не научишь...

Оба задумчиво молчат, каждый о своем...

И еще папа говорил про провидение... Это уже, когда я институт закончила. Ты знаешь, почему я на «горный» пошла? Потому, что там стипендия была 67, а на других сорок или сорок пять, не помню точно! А мне не хотелось у мамы просить... Да и этих-то почти не хватало, но все же легче... И серебряная медаль из школы – поэтому меня на «горный» сразу и взяли. И закончила я с красным дипломом... В школе одна четверочка была, обидная такая, по немецкому, который тогда ненавидели... зато институт – только на 5! О чем это я?
А – Провидение. Слово-то для меня чудны’м тогда еще было, но потом прижилось во мне... Что не все человек решает сам, и судьба у каждого своя есть... Я тогда не очень понимала, как это, да и теперь, если честно – еще не очень, но вот вижу разных людей и понимаю: правда это! Знать бы людям эти законы, а не те, что другие люди пишут...
ВЕЛЕСОВ: И как ты это понимаешь сейчас, даже если не очень?
МАМА (раздумывая): Вот как-то... Словно кто-то наблюдает за тобой, и пока ты сам что-то делаешь и думаешь – ты сам по себе... А когда ты перестаешь делать и думать, все принимаешь на веру и не хочешь видеть наперед, или делаешь, но не по совести, и знаешь это, что не по совести – обязательно вмешивается Провидение, и... меняет, что ли... Поправляет... Или наказывает... Вот не ты сам, а оно против тебя, помимо воли твоей... Поэтому и детей – в строгости, и мальчиков, и девочек! В любви и в строгости! Чтобы делали и думали, думали и делали... Всё время, всё время... (погружается в свои мысли, снова потирает ногу, слегка морщась)
ВЕЛЕСОВ: Как там подружки твои поживают?
МАМА (выплывая из раздумий): Да! Вот Галя бы столько могла рассказать, у неё муж военный был, они где только не жили, столько повидали... Галя – она вообще кладезь: былины какие-то собирает, сказки древние... Да некому ей рассказывать, забывают её... дочь только иногда приезжает, да и то – бегом, бегом... все некогда вам... А сказки – это же не просто так, это же как послание через поток... Только их понять надобно правильно, не каждый сможет... А кто поймет, другим пусть передает, уже в своей форме, но главное – правильно, с любовью...
А у Анны Семеновны – какая библиотека, муж собирал всю жизнь. Он же филологом был, преподавал, из Букиниста не вылазил, всю жизнь деньги тратил только на книги да на записи магнитофонные... Все чудным его считали, а он и есть чудной! Собрал сокровище – а передать некому! Она мне звонила, сказала, что хотела в дар детскому дому отдать, а заведующая детским домом ей ответила, что им старьё не надо, им надо Потера какого-то, и ещё чего-то, американского вроде...
(с печалью) А ещё её недавно обманули – пенсионные с карты украли... Она мечтала к сестре напоследок съездить, копила на дорогу, а теперь слегла... Витя! Может ты у неё заберешь эту библиотеку, да найдёшь людей, которым это надо, не все же пропащие, а Витя?
(через паузу, пока Велесов кивает и гладит маму по руке)
Зачем ты со мной возишься, таблетки эти, врачи эти... Мне к папке твоему давно пора... Не было таблеток – здоровье было, зачем они мне?

ВЕЛЕСОВ: Может, покушаем? Что-то ты у меня захандрила! Давай походим помаленьку, а?
МАМА: Витюша, посиди... Я пила чай уже, не хочу пока... Я потом похожу, без тебя, я потом... Больно ходить стало, в спине собаки грызут будто, но я хожу, Витя, я знаю, что если слягу, то уже не встану!
А Галя – она ко мне вчера заходила, (вздыхает, сопереживая) печалилась, что внуки к ней не приезжают... Она им и подарки приготовила, и напекла там чего-то, а они обещают, а потом не приезжают... Не нужны теперь старики никому, не нужны мы стали... Теперь все всё и без нас знают... Только знания эти – ненастоящие, выдуманные, да, Витя? (молчит, потом берет его за руку, чуть ниже локтя)
Кто же знал, что нам доведется увидеть мир, где каждый – каждый человек будет считать себя умным, если будет думать, как все! А те, кто кривляется с голым задом и юродствует – станут всеобщими любимцами...
ВЕЛЕСОВ: Мама, ты что – опять смотрела телевизор?
МАМА (лукаво): Да!.. умников этих, которые все про Украину...
ВЕЛЕСОВ (со вздохом): Мама, я же просил – не смотри ты... Это же всё шоу, спектакль!..
МАМА: Спектакли, да... Им верят, всему верят (хитро прищуривается), но я же с думкой смотрю, я же с пониманием... (Велесов в ответ тоже улыбается с прищуром) и знаешь – все же обидно, что забыли стариков... Кто же им скажет, что не так все, вообще все не так... Что нас сначала разделяют, а потом бьют... Страшное время... Сначала учат не думать, потом обманывают, потом разделяют, потом... (обреченно вздыхает) Витя! Что же будет с вами? Что с вами всеми будет, Витя! Зачем я нужна здесь? Зачем я все это вижу?
ВЕЛЕСОВ: Ты мне нужна, внукам нужна, ты всем нужна, только... не все это понимают. Ты прости их, они потом поймут, а мне ещё расскажи, как вы тогда жили?

На этой части сцены гасится свет, освещается первая.
Далее также: свет освещает ту часть сцены, где продолжается действие.

Сцена 1, часть 2-я.

За столом совещаний Баркатюк и Вальцов. Сидят по-другому, более доверительно. Заметно, что разговор не такой официальный.

ВАЛЬЦОВ: Я специально попросил этих клоунов прогуляться, кофе попить... Давай кое-что без них обсудим, но обещай – это между нами...

Баркатюк с недоверием смотрит, держа голову в полнаклона, но слегка качает тяжелым подбородком в знак согласия.

Юрий Васильевич, ты про Велесова серьёзно?
БАРКАТЮК: А что? Ты в нем сомневаешься?
ВАЛЬЦОВ: Нет, я в нем нисколько не сомневаюсь, но это же совсем другая сфера, другой уровень, я бы сказал...
БАРКАТЮК (вкрадчиво, с долей самодовольства): Слава! Мы с молодости были одна команда! А Велесов со своей этой... неординарностью, выпал на обочину. Если мы друзья – а мы больше, чем друзья! – мы должны ему помочь! Пора ему становиться человеком, подняться на наш уровень, встать рядом с лучшими сынами своей области, и управлять... Ага! Нельзя бросать своих друзей, не по-нашему это!
ВАЛЬЦОВ: Юрий Васильевич, именно поэтому я и хотел переговорить с глазу на глаз.
БАРКАТЮК: Да знаю я, что ты скажешь... Блаженный, всегда улыбается... Ходит, как бомж вечно! С мальчишками вечно занят, тратит свои деньги на них... Детей, понимаешь, учит там чему-то, и сам же за это платит! Как? Галстук одевает, как щеголь (смешно показывает), но не чаще раза в год! Ничего, привыкнет и к галстукам, и к уровню! И я уверен – лучше него наш объект никто не построит!
ВАЛЬЦОВ (увеличивая громкость): Полностью согласен, но...
БАРКАТЮК: А если согласен – пригласи... Мне неловко ему звонить, договорись сам... Ага? Назначим день, потом пару раз перенесем, чтоб податливее стал, ну ты знаешь, не мне тебя учить – как готовить человека к дальнему и сложному полету... Чтобы потом ни-ни (стучит пальцем по столу)... По струнке!
ВАЛЬЦОВ: Юрий Васильевич, можешь пару минут просто послушать?
БАРКАТЮК: Ты ему объясни – такие предложения раз в жизни бывают, чтобы сразу, без опыта государственной службы, сразу – на государственный, так сказать, уровень! Объект федерального значения! Это же...
ВАЛЬЦОВ: Юра, остановись, это бесполезно...
БАРКАТЮК: Что бесполезно? Стройка бесполезна?
ВАЛЬЦОВ (откидывается в кресле, громко): Тебе виски или коньяк? (встает) Ну почему выступая на Думе у тебя язык постоянно заплетается, только агакать можешь… а тут тебя хрен остановишь? 
БАРКАТЮК: Что? Давай виски... Душа болит за друга, понимаешь? У тебя дочь где? В Йелле! У меня дети где? Сам знаешь! У тебя сколько домов в европе? Три? Или четыре? У меня – тоже знаешь! А почему мой друг по юности
ВАЛЬЦОВ: Юра, у него сейчас проблемы... И...
БАРКАТЮК: Решим его проблемы, одним махом решим... Тем более – зови, легче договариваться будет!
ВАЛЬЦОВ: Я за это и хотел посудачить, но в проект приглашать – нет!
БАРКАТЮК: Это как это? Проблемы решать, но не приглашать?
ВАЛЬЦОВ: Именно так.
БАРКАТЮК: Тогда какого черта ты мне тут... Ладно, выкладывай...
ВАЛЬЦОВ (очень твердо и размеренно, как на диктанте): Ему как никогда, впервые в жизни, нужна наша помощь. Нет, он об этом не просил, это я узнал по своим каналам. Его по иску банка суд признал банкротом. (Далее – в своей обычной манере) Ситуация там фальшивая, он реально не банкрот, просто время такое, когда вроде все для жизни есть, но по нашим законам ты становишься должником. С ним один крупняк за его работу рассчитался активами, которые тут никому не интересны, поэтому либо их надо продать, либо отдать банку свое имущество. А как банкиры оценивают имущество должника – сам знаешь... За 3 копейки... Поэтому он рискует потерять все, и при этом ещё остаться должником пожизненно... У тебя с банком все отлажено, попроси их, чтобы парня не трогали...
БАРКАТЮК: А твой какой интерес?
ВАЛЬЦОВ: Не поверишь, никакого. Я с банкирами этими постольку-поскольку, меня они не воспримут, а ты – другое дело! Поговори с ними...
БАРКАТЮК: И тогда он согласится на мое... на наше предложение?
ВАЛЬЦОВ: Нет, мы ему не будем делать никакого предложения, потому что он никогда его не примет.
БАРКАТЮК (ехидно): а зачем мне тогда просить банк за него?
ВАЛЬЦОВ: Ты же сам сказал, что мы друзья, одна команда, что друзей не бросают...
БАРКАТЮК: Он знает о нашем разговоре? Что ты – ко мне...
ВАЛЬЦОВ: О нашем разговоре он ничего не знает, и не должен знать. Я же уже сказал: это касается только нас с тобой. А он должен жить, как жил, в своей мини вселенной, учить пацанов, передавать им знания, которые мы забыли... Которые все уже забыли... Он – как проводник из ушедшего мира в наступающий, понимаешь? Его просто надо сохранить! Для связи поколений, для передачи знаний, для... Хотя бы для того, чтобы мы с тобой потом когда-нибудь могли сказать, что хоть что-то доброе сделали, и жили не напрасно, и не только воровали из бюджета!... я внятно излагаю?
БАРКАТЮК (насупившись): Я что, дурак совсем? Но понятно – не очень...
ВАЛЬЦОВ (сочувственно вздыхая): Можешь просто сделать то, о чем я тебя прошу? Но сделать не формально, а по-настоящему, для человека, которого ты до сих пор называешь своим другом?
БАРКАТЮК: Ну...  Я слышал, что он даже на выборы никогда не ходит...
ВАЛЬЦОВ: А при чем тут?... Стоп! Ты думаешь – если он не ходит на выборы, значит у него нет гражданской позиции? А если его гражданская позиция отрицает саму систему таких выборов, когда во власть кроме таких, как мы, никто не приходит? Когда для того, чтобы управлять, надо пройти через всю грязь, которую на тебя выливают тебе же подобные, потом долго учиться управлять, причем в системе, где в общем-то одни недоучки, и потом, вместо того, чтобы признать своё фиаско – постоянно пиариться, показывая свою «гениальность», думая исключительно о своих шкурных интересах... Что, не так?
БАРКАТЮК: Ты соображаешь, что несешь? Наша система выборов в Конституции прописана! Он что – против Конституции?
ВАЛЬЦОВ: Никогда от него этого не слышал. Это я так думаю, глядя, как он живет и поступает. Понимаешь, Юрий Васильевич, он в каждом моменте с каждым человеком поступает так, чтоб человек задумался, и что-то в себе и вокруг себя осознал... Он так живет! Я не знаю – откуда он черпает эти силы и знания, но у меня лично так не получается... А ты – даже не пробовал. У нас ведь как теперь: у кого больше – тот и круче! Только ты считаешь – денег, я считаю – возможностей, а он, думаю, считает – правды и чести... Поэтому и проигрывает... (через паузу)
Позвони в банк, скажи, чтоб его оставили в покое, пусть мальчишек учит... А этим – одного твоего звонка достаточно будет...
БАРКАТЮК Да я без проблем, но... Пусть это будет услуга за услугу, ага?
ВАЛЬЦОВ (обреченно): Он не будет этим заниматься. В темную он работать не станет, а как только ты ему схему раскроешь – он улыбнется своей улыбкой фирменной, такой... уничтожающей... и уйдет...
БАРКАТЮК: Ну найди к нему подход, он мне... он нам всем сейчас вот так (сцепляет руки на груди) нужен... А он тогда всем докажет...
ВАЛЬЦОВ: Юра! У тебя сколько стройотрядов за спиной?
БАРКАТЮК (не без гордости): Три!
ВАЛЬЦОВ: Вот! Ты уже рекордсмен, потому что больше трех было нереально, только после первого, второго и третьего курсов. (Баркатюк самодовольно поднимает голову) После четвертого обычно практика, а после диплома – какой дурак поедет? А кто-то и учился всего четыре года...
У меня – четыре, я еще после окончания сводным командовал... А у него знаешь сколько? Пять! Но он же ни с тобой, ни со мной, ни с кем не соревновался! Он тебе этим ничего не доказывал! Причем, вспомни, ни в одном из них он не был ни командиром, ни комиссаром... Он просто делал то, что считал нужным... И в двух из них – стройотряд первое место по Союзу занимал, думаешь просто так? И никогда я от него не слышал каких-то дифирамбов по этому поводу... Кто сейчас поверит: пять стройотрядов! И жена у него – оттуда! И гитара... И некая уверенность в своих силах!
Юра! Это же какое движение было!.. И время какое – наше! Истинный энтузиазм... с примесью длинного рубля, конечно, но – честного рубля! И самое главное: рубль – это не главное было! Вспомни: Романтика! Общее дело! Причастность к большому, к главному! А теперь у нас что на повестке? Как втюхать Москве план на 800 миллионов при стоимости в 540, как утвердить этот план на уровне закона, как потом шито-крыто вывести разницу и вдогонку отчитаться, чтоб тебя героем считали, да благодетелем народным...
БАРКАТЮК (откинувшись в кресле, ядовито, подпирая тяжелый подбородок кулаком): Слава! Вот чего ты меня сейчас лечишь? Ты что ли ангел? Напомнить, сколько таких проектов за твоей подписью прошло? (громко и утвердительно) Я хочу, чтобы любое время было – наше! И чтобы потом, как бы чего не менялось, всё было наше! И люди были – наши! Все! А кто не наш – за скобки, не интересно... (убавляя яд, серьёзно)
Все утверждено на уровне регионального закона! (саркастически) Ты что, предлагаешь мне сказать – мы пошутили, давайте смету сократим...
ВАЛЬЦОВ: (громко) Я не об этом... (спокойнее) Я хочу, чтоб ты четко понимал: это 2 разных вопроса! Что нам делать с проектом – будем думать, у меня есть, кстати, мысли... И сам я – в системе! Не подведу, будь уверен! Но не пытайся сюда привлечь Виктора. Просто помоги ему и отпусти, забудь... Он не вызывал тебя ни на соц, ни на кап соревнования, но во всем – выиграл... Просто – прими и отпусти... Не дай растоптать... (думает)
Он – правильный мужик!
БАРКАТЮК (снова наливаясь): А мы, значит?.. (резко остывая, поднимается) Слушай! А на чем он свои активы сделал, ну эти все, которые Сбер отбирает?

Вальцов (в резонанс шефу – садится) смотрит на Баркатюка с нескрываемым отвращением, затем молча пожимает плечами.

БАРКАТЮК (вкрадчиво): А на личном фронте его никак нельзя прижучить?
ВАЛЬЦОВ: Юра! Мне кажется, что таких как мы, он просчитал ещё в школе! Он никогда ни с кем не делится своей личной жизнью, хотя, как мне кажется, она у него, думаю, о-о-чень... Его нет ни в одной соц.сети, ни в одном месенджере... Живет по старинке в реальном мире, ни от кого не прячась, и в то же время никому не заметен... Я даже завидую, если честно... Вот ты сможешь с красивой девчонкой прогуляться вечером по центру... просто прогуляться, так, чтобы тут же не налетела орава зевак с камерами? Как? Ты же лицо медийное, завтра же весь город, а то и область, все это распишут по самое не хочу... Нет Юра, мы скрытно, в проверенную сауну... (встаёт и ходит по кабинету)
Ты не заметил, какой у него с нашей точки зрения образ неявный? Вот ты кто? Первый зам правительства! Я – ген. директор, вечный Подрядчик! Выбираю и утверждаю субподрядчиков и распределяю от денег туда до денег обратно. И все! Мы с тобой – уважаемые должности, но кто скажет, что мы уважаемые люди?
А он? С нами – балагур, парень с гитарой; в компании гитаристов – я видел – он там как бы представитель бизнеса; среди бизнес-элиты – он вроде общественника и эксперта, во всём... В самом обществе – человек, приближенный к власти, т.е. к нам... А реально? Сам по себе! Мальчишек учит лепить да строить... А главное – думать! Он – Свободен! От условностей этих, от законов наших... Все наши законы для таких, как он – по барабану! Не потому, что не чтит, а потому, что даже если их не будет – он ни один не нарушит! Потому что в нем свое собственное законодательство, которое он и прививает новому поколению... Законы – для кого пишутся? Правильно, для идиотов, которых нужно в стойло загнать: туда – не суйся, сюда – не ходи, а не то – ай-яй-яй... Заметь, насколько вокруг убавилось людей, у которых ВРОЖДЕННАЯ ПОТРЕБНОСТЬ СОБЛЮДАТЬ ТРАДИЦИИ СОВМЕСТНОЙ ЖИЗНИ! (Баркатюк морщит лоб, пытаясь понять смысл услышанной фразы, смотрит на Вальцова, как невыспавшийся студент на профессора, закатывает глаза. Вальцов это видит и делает шаг навстречу).
Вот ты хочешь знать, чем он сколотил свои активы, которые у него Сбер отжать хочет? И я не знал, пока случайно не познакомился у шефа на дне рождения с совладельцами БэкСиба...
БАРКАТЮК: Ну это же монстры, голубые фишки на РТС...
ВАЛЬЦОВ: Да, голубая кровь, дай бог –  не буквально... Так вот – он им 15 лет всю аналитику делал, один... Понимаешь? Всю их аналитику один человек 15 лет! Обучил несколько помощников, составил алгоритм... Там ребята миллиарды экономили, а ему – чуть-чуть... И все нормально было, пока они не скурвились, не запустили ручеек из бюджета... Он в тот же год вычислил их новую подноготную, улыбнулся и ушел...
БАРКАТЮК: И... он это... ещё живой?..
ВАЛЬЦОВ: Да, потому что они знают, что он никогда... Не в его принципах это. И ты бы слышал, как они о нем отзывались, а это уже потом было, после его ухода... Он же им не только экономил, они вместе за 15 лет столько прошли, он им и Алтай, и Байкал, и Камчатку открыл... Их старшего, кажется, из горной реки вытянул, когда тот спьяну оступился... Они даже песни его наизусть знают...
Юрий Васильевич! Позвони в Сбер, дай отбой по Вите!
БАРКАТЮК: А с какой стати ты вообще за него хлопочешь?..
ВАЛЬЦОВ (слегка растягивая): Это чистая моя инициатива! Скажем так – в память о нашей молодости и в благодарность за учение...
БАРКАТЮК: Ему?.. За учение?.. За какое такое учение?.. Меня лично до сих пор коробит, как он тогда спел, когда меня только назначили  (вспоминает)... у нас друзья... нет, ага! (цитирует) «нас друзьями Господь наградил, а ещё уберег нас от власти...» Хотя только ведь его из нашей команды и уберег... (в недоумении, громко) Зачем? Зачем уберегаться от власти? Это же такие возможности, такие бабки...
Так что мне делать?
ВАЛЬЦОВ (не обращая внимания на заданный вопрос): А помнишь, как он тогда в тайге нам звезды показывал, созвездия... Мне казалось той ночью – вот оно, настоящее...
БАРКАТЮК (не слыша собеседника): Ладно. В проект его не зовем. По банку – я подумаю... но не обещаю... Какие, говоришь, у тебя мысли по руководителю проекта?

Сцена 2. Часть вторая.

МАМА: Все, чему учили детей – все эти навыки, уменья, это все было же не самым главным... Главное оставалось невидимым, но без уменья и навыков, как пользоваться головой и руками, нельзя было воспитать самого главного – Смекалки! Вот ведь казалось бы – смешное русское слово, а ты в суть его загляни! Нам даже сказки наши туда (стучит по виску пальцем) вкладывали, что без смекалки – никуда! Так вот вместе – это и было почти главным: разные уменья в любой области жизни в сочетании со смекалкой делали каждого человека непобедимым и способным, все что хошь и решить, и сделать... Нельзя наших детей учить на чужих сказках...
ВЕЛЕСОВ: Постой-постой... Ты сказала – почти главным! То есть?
МАМА: Ну как же! Ну конечно, что тут непонятного? Одно явное и видимое – навыки, да знания! Другое – что в уме рождается, невидимое, но это можно любому оценить – это смекалка! Это – у каждого в отдельности! А все это вместе, да ещё сразу у всех (делает жест, как будто обнимает нечто большое) это и было главным: и целью, и смыслом, и радостью... Всеобщим! Что тут непонятного?
ВЕЛЕСОВ: (поднимая ладонь и улыбаясь): нет, нет, все хорошо...
МАМА: И я вот думаю, что давно у нас все очень нескладно, не по человечьи... Надо снова учить людей думать, учить детей – думать! Людей-то уже поздно, наверно, этому же только сызмальства можно научить, а вот детей – надо, очень надо... Иначе... (меняется в лице)
ВЕЛЕСОВ: Что, Мама?
МАМА: Провидение, Витя... Страшно мне, Витя! Нельзя наших детей учить на чужих сказках...
 (Несколько секунд оба молчат, думая об одном, но каждый по-своему).

Вот ведь еще были особые люди, такие... проводники... Их немного было, но они были раньше всегда... (распевно и с улыбкой) самые... тихие, спокойные... не всегда – самые старые, нет, но... знали все, и чувствовали все!.. Свет от них шел, внутренний такой... К ним и за советом люди шли, и так, если что... Они как бы сплетали старое да новое, за молодёжью посматривали, кто там да чем талантлив, и куда лучше работать податься... и чем кому помочь надо... когда свататься, например, кто-то шел – их тоже обязательно звали... Они и за главными распорядителями да управленцами разными смотрели, подсказывали, ежели что, по-доброму... Папа говорил – если они что скажут, совет там какой, или напутствие – это как закон был, все выполняли! Неписаный закон! Потом помню – их повысылали да поубивали, а вместо них комиссаров поназначали... Но и те свое дело делали, следили за всем... (скептически) Правда – их уже не люди  интересовали, не будущее, а только то, что начальники требовали, но все равно всё под присмотром вроде... А потом и комиссаров не стало, давно не стало... И никого не стало...
Вот Витя! Жрецов не стало, которые могут оценивать перемены и следить за правителями. Проводников не стало, которые могут связывать то что было, с тем, что наступает... Духовности не стало, Витя! Вот Духовенство – есть, а Духовности – нет! Ты же видишь? Ну как так, Витя! (задумчиво, как о наболевшем) Люди думают только о вещах, а о не о своей роли в жизни других... Деньги... Одни только деньги... Только деньги... (меняя интонацию) Тебе надо? (Велесов улыбаясь мотает головой) Я уже несколько пенсий накопила, а ты ничего у меня не берешь, все сам покупаешь. Возьми, а? Лекарства же дорогие, и продукты вот... Ну как так можно – хлеб уже по 40! Бедные старики – что они могут себе позволить с такими пенсиями... А они ещё внукам на телефоны эти копят, чтоб их порадовать, а те – и приезжают, когда только за телефонами этими, а потом и вовсе не приезжают...
ВЕЛЕСОВ: Мам! Ну что ты опять за своё? Скажи – а как ты смекалку определяешь?
МАМА: (слегка играя): Ну вот... мне не знаю хто письмо тут прислал недавеча, красивое такое... Что я вроде стала победителем в какой-то лотерее, и могу получить... (наклоняется к Виктору и очень хитро) мильён! (Велесов хмурится и очень внимательно слушает, почти без улыбки) Я дождалась почтальоншу и спрашиваю – чего это, я же нигде никогда не участвую... А та мне, что это лотерея – по номерам телефонов, и что мой номер у них – победил! И все по-настоящему, и уже много стариков выиграли и получили... (снова с мечтательным всхлипом) мильён! Только надо оплатить комиссию скоко-там тыщ, и она сама может и принять эту комиссию, и потом принести... (складывает ручки, глядя в потолок) мильён! (замолкает, с издевательским прищуром смотрит на Виктора, тот очень серьезен, не выдерживает паузы).
ВЕЛЕСОВ: И?
МАМА: (словно очнувшись) Что и? Ну да! Я её конечно посадила чай попить, угостить свою благодетельницу... (обе сухонькие ладошки собирает в щепотки и поднимает на уровень глаз) Витя, это же целый МИЛЬЁН!!!
(снова замолкает, снова комично, словно издеваясь, смотрит на Виктора, тот затаил дыхание, руки вцепились по бокам спинки стула, видно, что очень напряжен)
Что, Витя? Волнуешься за маму? Не смекнул? И где твоя смекалка, Витя? (у Виктора резко меняется лицо, руки падают на колени, прикрывая глаза он делает глубокий выдох и искренне смеётся как человек, которого так просто разыграли).
ВЕЛЕСОВ: (смеется долго, иногда сквозь смех, в паузах повторяя мамины жесты) Мамочка моя! Пять баллов! Я думал – меня, старого скептика, уже никто никогда не разведет... (успокаиваясь от смеха, вытирая слёзы) Я так понимаю – теперь тебе другой почтальон пенсию носит?
МАМА: Ну почему другой, та же самая... Но теперь она мне вместе с пенсией ещё конфетки приносит, или пироженки, то, что ей по пути... И за квартиру мою иногда ходит, оплачивает, обманщикам этим из ЖКХ... конечно – из моих денюжек, но – чтобы мне не ходить... (и вдруг – очень серьёзно) И ещё зарок мне дала: никогда не обижать и не обманывать стариков!

Велесов с гордостью и уважением просто молча кивает высоко поднятой головой, понимая что-то большее, чего он раньше не замечал...

Витя! Ну ладно: вот место, где нам жить и где нам навыки свои применить нам видно Бог определяет, а вот как нам разумом своим распорядиться, да как пригодиться своему будущему – это же мы сами должны! Только сами! Это же так просто... Вот тогда, на море... Если бы ты меня не вывез – я бы и не увидела этого моря никогда... Красивое оно, море это, и теплое... И кормили там вкусно... А знаешь – я все равно там себя не чувствовала, как здесь, дома... Нет, не в квартире дома, а – ДО-МА! Вот то самое, что внутри... ДО-МА! Там конечно – и тепло, не так как у нас, и всё как-то... как на картинке... или как во сне... все такое необычное, красивое... а – чужое... А здесь – Дома! (задумчиво) Витя, скажи ты там кому-нибудь, скажи им, что плохо нам, старикам, оттого, что вот по земле своей, (прикладывает кулачки к сердцу) по воздуху, которым дышим – мы дома! А по людям, (убирает ладони в другой жест, отталкивающий) по отношению к нам – мы не дома, а... в кошмаре каком-то... Мы же всё стерпели, всё вынесли, и ещё, если надо, сдюжим маленько – но как нам снова почувствовать, что мы – Дома?

Витя! Ты помни: твой прадед, мой Дедушка, он проводником был! Он все знал, внутри себя – знал. Я наши разговоры с ним не помню – маленькая была, но как он меня на руках держал, да по голове гладил – это я хорошо помню... Я помню, Витя! И ты помни...

Сцена 1. Часть третья.

В кабинете снова четверо. Баркатюк за своим столом, остальные ходят по кабинету, иногда присаживаясь...

БАРКАТЮК: Почти 2 часа потратили всего на один вопрос! Преступление! Казённое, получается, время теряем! Что там у нас дальше? Так, жалобы населения на кредитную нагрузку. Кто пояснит, в чём суть? Начальник финансового цеха может?
ИВАШКО: Что тут пояснять? 57% населения живет, так скажем, в долг. Замечу – работающего населения. Иными словами, если суммировать всех их членов семей, иждивенцев и прочих элементов – получится где-то под девяносто! И совсем другими словами – у нас десятки тысяч жалоб на банки и микрофинансовые организации, это с одной стороны, о том, что невозможные ставки и драконовские меры по взысканию, и с десяток просьб от банков и микрофинансовых организаций, это с другой стороны, которые просят для себя послаблений, чтобы можно было выдавать кредиты по новым, упрощенным схемам.
БАРКАТЮК: Умеешь загнуть... А по-русски? (Ивашко умоляюще смотрит на Вальцова)
ВАЛЬЦОВ (откинувшись в кресле): В переводе на русский это звучит так: уважаемое правительство! Пошлите нахрен эту вашу банковскую систему! Сами живёте – дайте и нам немного пожить для детей, а не для банкиров! (смотрит на Баркатюка, у которого на лице полное непонимание, резко наклоняется вперед, наваливаясь на стол) Ещё проще? Банки лопаются от бабла, а население нищает!

Баркатюк хмуро сопит, понимая, что над ним издеваются, но не понимая – в чём.
 
БАРКАТЮК: Но по сути, с точки зрения государства – это же хорошо? Если так насыщенно работает вся эта система, значит у людей есть возможность в любой момент что-то покупать! Значит – экономика, производство там всякое...
ЧЕРНЫХ (помогая шефу): Более того, господа, давайте честно: чем больше наше население влезает в долги, тем им легче управлять! Мне мои мальчишки тут один интересный анализ сделали, за десять лет, именно по нашему региону! Только между нами, лады? Это же не для публикаций, да? Так вот – при уменьшении реальных доходов за указанный период более, чем в 2 раза... (хитро прищуривается) и это при официальной инфляции только в 24%, (радостно) количество организованных массовых мероприятий, как согласованных, так и не согласованных, сократилось более, чем в 5 раз, количество покупок он-лайн выросло почти в 15 раз, а про обнищание стали писать... Угадаете? В 18 раз меньше! И кто докажет мне, что это плохо? (Вальцов пересаживается в кресло, с которого ему хорошо видны Черных и Ивашко, и с ненавистью их разглядывает. Баркатюк что-то пролистывает в телефоне, иногда поднимая глаза и делая вид, что слушает)
ИВАШКО: И я лично, вот субъективно, согласен с Левой! О том, что все население надо загнать в кредиты – полезно даже с точки зрения учёта! Вот даже если есть какой-никакой дополнительный заработок, неучтенный у кого – банки это не видят, а если все сверху заработанное в банк идет – все под контролем! И по финансовой отчетности, по нашей, региональной, утвержденной наверху (показывает пальцем в потолок) этот показатель очень важный: сокращение теневого оборота! (косится на Вальцова) Я вижу, вижу, как Вячеслав Иванович усмехается, и даже знаю, что он нам скажет, но с точки зрения установленных правил и существующего...
ВАЛЬЦОВ: Ты мне одно скажи: ты это считаешь, как чиновник, или субъективно, как ты сказал, то есть как гражданин и человек?
ИВАШКО: А какая разница? Мы же здесь вроде все свои...
ВАЛЬЦОВ: Вот именно поэтому, раз мы вроде...
ИВАШКО (наливаясь румянцем, с вызовом, но получается оправдательно и чуть не плача): Я конечно, как обычный житель своей земли могу и посочувствовать тем, кто оказался в сложной ситуации, но система такова... и должность у меня такова, что я обязан защищать финансовую дисциплину, прозрачность всех денежных потоков, а значит – помогать нашей банковской системе выполнять их функциональные...
ВАЛЬЦОВ: Это ты значит сочувствуешь, когда девочкам отдаешь не 5, а 6...
ИВАШКО (визгляво): Юрий Васильевич! Да как он смеет? Да я же с ним по секрету... Да ведь это не впервые, когда он так старается унизить... Да кто он вообще такой, чтобы так... (Баркатюк на мгновение отрывается от экрана дорогого смартфона, нахмурившись смотрит на Вальцова, затем на Ивашко, по инерции смотрит на Черныха и завершая поворот головы снова утыкается в экран).
ЧЕРНЫХ (внимательно глядя на шефа, с озарением на лице, но вполголоса): Точно! Ну вылитый... А я все смотрю, смотрю, все никак понять не могу... (видит вопросительный взгляд Вальцова) ну вылитый... да ладно, это я так... (пытаясь отшутиться) Я что, это вслух сказал? Или вам послышалось?
ВАЛЬЦОВ (глядя с любопытством на Черныха кидает в сторону Ивашко): Тихо, Толя, тихо! Жаль, что тебя не было в наших стройотрядах... Скажи – а ты в армии хоть служил?
ИВАШКО: А это, знаете ли, вообще не имеет...
ВАЛЬЦОВ: Понятно! Ответ – отрицательный! Поэтому просто смирись и не дуйся: тебе этого никогда, понимаешь! Никогда не понять! Не трогай шефа, видишь, он занят...
БАРКАТЮК: А? Кто занят? Ну, обсудили? Что там дальше?
ИВАШКО (глядя на часы): Ещё есть несколько жалоб от наших муниципальных детских домов, и от хосписа... Но я предлагаю эти вопросы решить потом, на расширенном совещании с органами опеки... Привлечем представителей прокуратуры, ОДН...
БАРКАТЮК (откладывая смартфон, недовольно): Что там с хосписом?
ИВАШКО (раздраженно): Юрий Васильевич, я предлагаю потом, в расширенном составе вынести на повестку и обсудить отдельными вопросами... Ну сколько можно сегодня? Все уже устали, у меня ещё встреча назначена, а я тут обязан, понимаете ли, выслушивать... (осекается под взглядом Вальцова)
БАРКАТЮК (видно, что теперь у него настроение поиздеваться): Ну потом, так потом... (наблюдая за облегчённым вздохом Ивашко) а что там с хосписом? (Ивашко, меняясь в лице, обреченно садится, снова встает и не говорит, а всхлипывает)
ИВАШКО: Коллективная жалоба от стариков с просьбой перевести их в дом ветеранов... 49 подписей и описание того, что им приходится выносить от санитаров и всего медицинского персонала...
БАРКАТЮК (в раздумьях, как мантру): Сорок де-евять, сорок де-евять... До полусо-отни дотянуть не могли-и... Ага! Люблю круглые числа, с нолями... А в статистике – сплошные дроби... (более оживлённо) там наш минздрав нам ничего не должен?
ИВАШКО (с радостью): Как не должен, самые большие просрочки – это у них, и по оборудованию, и по социалке...
БАРКАТЮК: Так чего ты молчишь, распорядитель правительственного, так сказать, банка! (улыбается, думая, что шутка удачная) Значит так: про Дом ветеранов пусть не мечтают, у меня там отец, ему покой нужен, а Николаева завтра на ковер ко мне, на 14... нет, на 16... а чёрт... Давай на понедельник! И за стариков наших вздрючу, и за финансовую, так сказать, дисциплину. Всё на сегодня?
ЧЕРНЫХ: Юрий Васильевич, еще один вопросик, маленький... (внезапно – прыскает в кулак, словно закашлялся, но продолжает говорить, с интонациями дистрофика, сдерживая смех) Ко мне тут коллеги обратились... По линии информационной поддержки... К нам в ноябре Ревва с концертом приезжает, надо бы ему встречу и пребывание на уровне организовать, ну так, чтоб от самого трапа самолета и по полной программе. Правительственный уровень! Сделайте распоряжение в аппарате там, в администрации, чтобы в план включили, очень Вас просим...
БАРКАТЮК: Лёва, с тобой все в порядке?
ЧЕРНЫХ (прикрывая лицо ладонью, в той же интонации): Да, Юрий Васильевич... просто что-то в носу... чихнуть охота... (садится, но видно, что еле сдерживается от смеха)
БАРКАТЮК (задумчиво): Ревва, Ревва... Сколько раз смотрел на него и все время думал: ну кого он мне напоминает? (от стола медленно, изображая срочный приступ, отходит Черных, при этом спина у него трясется, как будто он смеётся или плачет) Вот заметно же, что у всех этих кумиров молодежных есть во внешности что-то эдакое, уродливое, что-ли... Вот хоть тот, хоть этот... (Черных трясясь, на полусогнутых доползает до самого дальнего угла кабинета, прячась за дальнюю портьеру, тряска спины усиливается, переходя на ткань портьеры. Явно у него какая-то истерика. Странно, но Баркатюк – единственный, кто этого не заметит до самого своего ухода) Как будто мода сейчас на природные, понимаешь, отклонения... (переходя на обычный тон начальника) А что? Человек известный, властитель, так сказать, молодёжных умов! Ага! Звезда, понимаешь! Поярче, чем здесь присутствующие... Решено! Пусть звезды знают: наш город и весь наш край – самые гостеприимные! Я подумаю, поговорю с минкультом, может мы ещё дополнительную программу особую для него придумаем... ужин там какой в семейном кругу… (в дальнем углу просто нескончаемая вибрация) Всё? На этом – закончим? Всем спасибо за плодотворно проведенное совещание, всем отдыхать! Завтра – новые дела и новые свершения! (встает из-за стола, двигается к двери, за ним тут же устремляется Ивашко)
ВАЛЬЦОВ (ласково, как с ребенком): Юрий Васильевич!
БАРКАТЮК (останавливаясь, в полоборота): Я же сказал – подумаю! Не дави, я тебя услышал... Не совсем понял, но – услышал... (снова лицом к двери)
ВАЛЬЦОВ (невинно, но с издевкой): Юрий Васильевич! (Баркатюк, не скрывая возмущения, резко поворачивается, в упор смотрит на Вальцова, почти впечатав в грудь свой тяжелый подбородок) А можно мы с Толей ещё 3 минуты тут обсудим вопросы коллективных жалоб и предложений? (Ивашко застывает у порога с видом идиота, вообще не понимая, что от него нужно, переводит взгляд с Вальцова на Баркатюка, ищет, что сказать, и не находит) И подумаем – как в самом лучшем свете показать кумиру молодежи наш удивительный край...
БАРКАТЮК: Да... да... конечно... Прости, я не понял вначале... Толя, ты это... ты давай со Славой, конечно, ага... Я скажу там Машеньке, чтоб подождала. Пока вы тут... Ага... Давайте, парни, работайте, а стариков надо уважать, так что я пойду, ага... Что-то вы меня уморили сегодня... До завтра! Нет, до понедельника! Адью!

Баркатюк выходит, издалека доносится его голос и миловидный голосок секретарши, которая явно кокетничает... Ивашко, все ещё не спрятавший недоумения, возвращает себе униженно-оскорблённый вид и скрестив руки на груди, возвращается, встает через стол напротив Вальцова. Черных, все еще трясясь, почти выползает из угла к столу, из последних сил сдерживая раздирающий его смех, держится за стол руками... Когда голос шефа затихает – утыкается головой в стол и начинает реально – ржать... Ивашко смотрит на хохочущего Черныха и тоже непроизвольно начинает улыбаться, затем смеётся... Ему вторит Вальцов, продолжая сидеть, наклонив голову, тоже посмеивается.

ЧЕРНЫХ (сползая в кресло, размазывая слёзы по щекам): Слава... я тебя... прокляну... если бы ты... еще на минуту... его!... ой не могу (снова ржёт, уже в истерике) его задержал... я бы сдо... я бы сдох там...  за шторой этой... ой мама моя еврейская... прости... и ты юрий... юрий василь... сильевич... прости... я не могу больше... ревва... урод... ой мама моя... по семейному…(ещё через минуту истерики, но продолжая всхлипывать) да он же... копия... копия реввы... шеф наш... только постарше... не заметили... мамочка моя... ревва... урод... и все кумиры... уроды... кого то... он мне... напоминает...  (Вальцов и Ивашко переглядываются и одновременно взрываются диким хохотом.

Из-за двери слышится испуганный голос секретарши, что-то типа «мальчики, у вас там все в порядке?», но из-за смеха разобрать сложно, и после всхлипа Черныха, «да Машенька... только уйди... зараза...» троица взрывается новым приступом... Смех у каждого из них разный, но очень заразительный. Особенно выделяется смех Ивашко, в виде визгливого повтора буквы «А» на высокой октаве. У Черныха в паузах между всхлипами все время проскальзывают отдельные части монолога Баркатюка: «мода», «природные отклонения», «по семейному» и присущее только ему «мама моя еврейская». Сцена длится достаточно долго.

Постепенно успокаиваясь, Черных, понимая, что снял напряжение между Вальцовым с Ивашко, продолжая всхлипывать остаточными приступами, деланно расшаркивается, словно говоря – артист удаляется, но платы не требует, уходит. Вальцов очень наигранно, доброжелательно жестом приглашает Ивашко присесть напротив. Тот почти сразу присаживается.

ВАЛЬЦОВ (безоговорочно, без тени улыбки): Я готов принести извинения за несдержанность, но хочу, чтобы это не было однобоко, поэтому начистоту: ты сам заслужил, я сорвался! Я приношу извинения – ты больше никогда, хотя бы при мне – так не поступаешь!
ИВАШКО (в отличие от Вальцова – ещё посмеиваясь, из-за этого получается несерьёзно и неубедительно): Я, конечно, постараюсь, но что уж такого-то? Я вообще с шефом часто путаюсь – не понимаю, чего он хочет. Сегодня это у него хорошо, завтра – наоборот... И как мне угадать, где сказать да, а где нет?
ВАЛЬЦОВ (со сдержанным презрением, но примирительно): Толя давай так: никогда не неси пургу от своего лица! Я эти вещи очень четко разделяю, болезненно, понял? То, что ты чиновник – все знают, но не переигрывай, ничто не мешает тебе оставаться при этом человеком и иметь своё мнение, понял? (старается подвести к нужной теме) А вообще у нас в регионе совсем неважно, да...
ИВАШКО (остывая и поддаваясь на тональность Вальцова): Ну если честно – то да... Лева же привел статистику за 10 лет. Конечно неважно...
ВАЛЬЦОВ: Вот! Поэтому юродствовать да умничать как-то не по-божески. Не надо. Людям на самом деле несладко, и то, что мы пробились наверх, я считаю, даёт нам определённую свободу жить свиньями, но не даёт нам никакого права глумиться над общей бедой, ясно?
ИВАШКО (окончательно становясь серьёзным): Да я как-бы без умысла, я ж так... Я всё понял, прости...
ВАЛЬЦОВ (не слыша Ивашко): За 10 лет, говоришь? А Баркатюк сколько у нас замом? Он же ещё при предыдущем сидел, в министерстве... Больше 12-ти получается?
ИВАШКО (подхватывая): А Черных – тот вообще вечный, у него сроки полномочий нигде не прописаны! Он кстати вообще – кем официально числится, не знаешь?
ВАЛЬЦОВ (немного рассеянно): Знаю, но не в этом дело... (очень уверенно, глядя в переносицу, словно гипнотизируя) Толя! Я вот что хочу сказать. Тут шеф должен провести одну беседу серьёзную, со Сбером... А может – и не будет, не знаю... Но если проведёт – они сразу к тебе прибегут, за поблажками, понимаешь? Ты им не откажи, ладно? Считай – это для нашей общей победы, договорились?
ИВАШКО (растерянно): А... Шеф сам тебя попросил... Мог бы и мне сказать, напрямую...
ВАЛЬЦОВ (твердо, но уже в глаза): Именно по этому вопросу он попросил соблюдать координацию! И – конфиденциальность! (тоном, не предполагающего возражений) Всё! Что сидим? Тебя же барышня ждет, гусар! Не по-джентльменски это – опаздывать!
ИВАШКО (слегка вспыхивая): А ты откуда?.. (смущенно) Да ладно... Ну правда... новая такая девочка, такая ми-ми-ми... (доверительно, вполголоса) всего на год старше Катьки!(с мечтательным видом уходит. Вальцов достает смартфон, набирает номер).
ВАЛЬЦОВ: Виктор Сергеевич? Да, я... Привет, Витя! В городе, или как всегда? А давай по чашке чая?.. Скажи – где тебе удобно... Где?.. Хорошо, я буду минут через 30... Обнимаю...

Сцена 2. Часть третья.

МАМА: А про нашу жизнь, про детство наше – снимут когда-нибудь кино? Вот недавно новый фильм показывали – как там (показывает куда-то далеко), на фронте... И солдаты там – такие красивые, молодые... (вспоминает) Я-то помню, видела солдат, которые вернулись: все старики, даже если и тридцати не было, все седые, и глаза... Знаешь, Витя, мы, дети, по глазам знали – воевал или нет! Кто воевал и убивал фрицев – тех всегда видно было! Уверенность и гордость! И в глазах – что-то неживое, как отпечаток смерти... А наружу из глаз – добро льётся... К такому дядьке подойти – как к отцу: и выслушает, и поможет... Любой! И жизнь – ценили, и живым помогали... А кто по штабам отсиживался – у тех другие глаза были, бегающие да лукавые...
Я вот думаю – люди же не могут, наверное, без войны, а? Как думаешь? Когда есть враг – все объединяются в одно целое, а когда нет врага – всё рассыпается, и внутри врагов не видно! Кто вот сейчас из молодых, с их машинами стиральными, с горячей водой в домах – кто согласится солдатское белье стирать?
ВЕЛЕСОВ (выходя из своих раздумий): Какое белье? 
МАМА: Солдатское, какое... У нас с 42-го разнарядка была, у мамы нашей – 3 мешка в месяц... в 44-м только отменили... Каждый месяц – 3 мешка, большие такие... И постирать, и посушить, и заштопать... А там – и гимнастерки, и штаны, и шапки, и в крови, и простреленные... Ой! Только вытряхнешь из мешка-то, аж голова кружится, такие запахи... Ужас, как вспомню...
И летом-то ещё ничё, в речке вода теплая... прохладная, конечно, но все рано теплая... И сушить можно на солнце! Или, если дождь, расстелешь все по двору – дождик сам все промоет... А зимой – беда: только прорубь, руки отмораживали... и сушили на печке... Знаешь, как зимой в доме пахло? По’том солдатским, и чем-то военным, влажным таким... могильным... И никакого такого электричества тогда не было у нас, и свечи экономили... Вот стемнеет зимой, и все! Темно и запах этот, страшный запах...
ВЕЛЕСОВ: Почему ты про это вспомнила?
МАМА: А как не помнить? Мама моя и в колхозе должна была поспевать, и кормилицу коровку нашу покормить да подоить... Марии 11 было, а мне, значит, 9, когда разнарядки эти пошли, а какие из нас помощницы? Но мы ей во всем помогали... И вот стирку в проруби я очень хорошо помню, как холодно это – помню, как сначала прорубь эту надо разломать, раздолбить палками, потом отжулькать все, (словно автоматически – руки сами в воздухе жулькают белье, потом обе ладони поднимаются к губам и мама на них дует, зябко поёживаясь), как потом с речки с отмороженными руками таз с бельем тащищь-тащищь, а оно колом замерзнет, и подол юбки тоже колом, мокрый же весь... Как до дому кое-как добредешь – а там печка теплая, но гаснет, и надо за дровами еще... А хочется возле печи упасть и не шевелиться... Я помню, Витюша... А один раз Мама меня с собой взяла, когда она мешки с чистым повезла на подводе сдавать, и там дядька толстый такой, слюнявый, все придирался: тут плохо постирано, тут плохо заштопано... Почему про это кино не снимают, а?
ВЕЛЕСОВ (вроде улыбается, но как-то по-звериному): Не знаю, мам...
МАМА: А эти, по телевизору, почему детям войны такие льготы? Они же не воевали? (через паузу, с обидой) Льготы... Вот мне дали четыреста двадцать, а Наком этот, таблетки твои, синенькие – тыща пятьсот стоит. Да пронорам этот... И бисорол твой... Ну ладно – мне ты эту химию покупаешь, мне все соседки завидуют – что сын есть, и что не уехал куда, в городе остался, и заботливый, а вот у Гали... Она уже давно не покупает, что ей надо пить, экономит все, чтобы внуков порадовать, а они не приезжают...
Мы теперь лишние для них, Витя, мы свое сделали, теперича мы не нужны...
ВЕЛЕСОВ: Мама, не надо, прошу тебя... Вы – наша память, наши корни, без Вас – мы – никто... Просто время такое – забывают люди о главном, но это пройдет!
Прости нас, Мама! Прости нас всех...
МАМА: Мы вас родили и вырастили в любви, кровиночек своих. Всем миром растили и оберегали. А теперь что за мир? Все в телефоны свои уткнутся и сидят, сидят... Что там такого интересного? (думая о чем-то своем) Когда папа маленький был, у них в семьях по шесть, по семь детей было, а у кого и поболе, а иначе бы не выжили... Ведь умирало много, ой много... особенно когда война, да революции эти... когда голодно было... (через паузу, с восторгом)
Зато, когда много семей и много детей – знаешь, как это здорово, когда все как один... Это такое чувство, необыкновенное, когда каждый все время чувствует себя маленькой частью чего-то невозможно большого и сильного... Все время! Каждую минуту! Я, когда впервые ощутила, думала – задохнусь от счастья! Это когда я, ещё кроха совсем, упала где-то в поле, в овраге, в колючки какие-то, а меня чьи-то огромные руки подхватили, прижали к груди, погладили по голове и до дому донесли, до мамочки моей... Такие большие, добрые и теплые руки... Я не помню – что это было и кто это был… но помню, что не папа, я его руки хорошо знала, они тоже добрые были, тока ещё добрее, добрее всех других самых добрых... только вот это чувство, которое проснулось во мне тогда, оно потом и осталось во мне, на всю жизнь осталось... А потом оно пропало помаленьку... (вздыхает)
Витя! Я не знаю, как это правильно назвать, но вот это чувство и есть то самое главное, что мы потеряли...

И ещё... (очень проникновенно) Тебе не надо просить у меня прощения, Витя! Ты придумай, как их разбудить, чтобы они к нам повернулись, поговорили с нами, вот как ты со мной... Придумай, как снова устроить все наш связи, разорванные... Между родными, между поколениями, между людьми и землей, которая их кормит... и вообще все главные связи, без которых мы – добыча для хищников, жертвы для нечисти, и враги для самих себя...

(вздыхая, и стараясь тайком вытереть слезинку)

Ты это... Ты мне 2 дня ничего не покупай, не привози, у меня все есть! Сделай мне примочку для спины вон из той, желтенькой, может полегчает... И иди, иди... У тебя и без меня дел своих там хватает. Что же это сегодня – всё я, да я, а ты только и делаешь, что молчишь? Как там твоя пацанва? Как работа?

Велесов встаёт, открывает баночку, делает что-то вроде компресса.

ВЕЛЕСОВ (с печальной улыбкой): Да все хорошо, мама, все хорошо... Сегодня я в городе остаюсь, может – ещё забегу вечером…

Звучит песня «Старый сруб».
Сцена погружается во тьму. Загорается экран.
На экране съемки старой заброшенной деревни, развалины брошенных домов, на которые с пригорка наблюдает Велесов. Затем позитивные кадры живой деревни со съёмками людей и природы и далее – по смыслу песни.

                Вполне уместный антракт.

Действие третье.
Сцена 1. Ранний вечер, парк.

Вечер, но ещё светло. Осенний полузаброшенный, почти безлюдный парк. Павильон с мороженным и напитками. Кривая выцветшая вывеска «Пиво. Воды». Рядом мусорный бак. Недалеко от него на скамейке сидит достаточно молодой парень, лет 25-26, в полицейской форме, с наносом какой-то неряшливости во всем, стоптанные ботинки чем вымазаны. Что-то листает в телефоне. К павильону подходит молодая женщина с ребенком.
ЖЕНЩИНА: Здравствуйте! Скажите, у вас свежее мороженное есть?
ГОЛОС ИЗ ПАВИЛЬОНА (женский, хриплый и хамоватый): Женщина, у нас все свежее, сегодня утром привезли.
ЖЕНЩИНА (опускает девочку на ноги): Будьте любезны – 2 сливочных пломбира.
ГОЛОС ИЗ ПАВИЛЬОНА: 98 рублей.
ЖЕНЩИНА: Возьмите 100, спасибо Вам большое. (забирает 2 упаковки, внимательно разглядывает). Подождите! Вы, наверное, ошиблись, я просила свежее, для дочки. (Полицейский прислушивается, но никак не реагирует).
ГОЛОС ИЗ ПАВИЛЬОНА (агрессивно): А я тебе что дала?
ЖЕНЩИНА: У него дата выпуска – прошлый год, и срок хранения завтра истекает...
ГОЛОС ИЗ ПАВИЛЬОНА: И че те еще надо, крыса? (Окошко павильона со стуком закрывается).
ЖЕНЩИНА: Девушка! (стучит в окошко, очень интеллигентно) Девушка...
(несколько секунд стоит молча, делает глубокий вдох, задерживает дыхание, медленно выдыхает, выбрасывает обе упаковки в мусорный бак, поворачивается к дочке, поднимает на руки) Юлька! Знаешь, что я придумала? Мы с тобой пойдем в кафе и купим настоящее, фирменное мороженное, договорились? А на это не обращай внимания, хорошо. (девочка лет 3-х послушно кивает и улыбается).
 
Женщина с дочкой на руках идёт мимо скамейки с полицейским, бросает на него взгляд укоризны, ловит ответный – взгляд абсолютно равнодушного человека, молча проходит мимо. В обратном направлении мимо неё подходит стильно одетая красивая молодая девушка, останавливается у скамейки. Полицейский подскакивает.

ПАВЕЛ: Пришла! А я тут вот...
КАТЬКА: Привет! (ехидно). Охраняешь общественный порядок? Чего это она с мокрыми глазами?
ПАВЕЛ: Да дура, нашла, где покупать... Впарили ей просрочку, она и обиделась.
КАТЬКА? А ты что?
ПАВЕЛ: А что я? Это не по моей части. Пусть жалобу пишет, или в суд подает... Порядок не нарушен, никого не убили, не взорвали...
Катька! Давай сходим куда-нибудь, а? Потусим... У меня в 23 смена закончится – и... Ты же обещала, вроде...
КАТЬКА (хищно, глядя Павлу в глаза и словно наступая на него): Вроде у володи не трусы а боди... будет наш володька не мужик а тетька... (отступая) Не сегодня... Сегодня тебя ждет одно дело! Слушай...
ПАВЕЛ: Катька, ну чё мне сделать чтоб ты со мной, ну хоть один раз... хоть один вечер... Я же жениться хочу, Катька...
КАТЬКА (с сарказмом): Жениться? На один вечер?
ПАВЕЛ: Почему на один? Да нет, я навсегда хочу, но ежели у тебя кто-то есть – (с наносной развязностью) тогда только на один... или на два...

У павильона приоткрывается дверь, выходит нечто бесформенное, достает из мусорного бака 2 пломбира, заходит обратно в павильон.

КАТЬКА (с ненавистью, наблюдая за продавщицей): Сожгла бы эту халабуду...
(резко меняя тон на вопросительный) Ты можешь для меня кое-что сделать? По-настоящему, а не бла-бла-бла... И для себя, конечно...
ПАВЕЛ: Да я... да для тебя – только скажи... Хочешь – эту спалю, тока ночью… (заискивающе смотрит на Катьку, стараясь понять) Или обидел кто?
КАТЬКА: Не то, что бы обидел... Оскорбил! Короче – проучить надо одного недоумка, Пентик!
ПАВЕЛ (оглядываясь): Где Пентик?
КАТЬКА: Ты у нас теперь – Пентик!   
ПАВЕЛ: Слышь, ты… (не находит, что сказать) Да я же почти на десять лет старше… (осекается под её колючими глазами, примирительно) Чего ты всем кликухи такие беспонтовые вешаешь? Ты заметь – они потом чётко прилипают... И в клубе почти все тобой помазаны – брейлик, пельменчик, гуманоик...
КАТЬКА: Значит точные, если прилипают! Понтовые, понял? Считай, что ты на задании, а это твой позывной, ок? А чего ты разобидился? Раньше были менты, потому что – милиция, так? Теперь полиция – значит пенты! Ты, (тыкает указательным пальцем прямо в грудь так, что Павел качнется) один отдельно взятый пент, только пока ещё маленький, значит – пентик! Вот подрастёшь до полковника – будешь настоящий Пент! Павел Пент! Прикольно? (Садится на скамейку, закидывая ногу на ногу. Задумчиво, как барышня из ушедшего столетия)
А ещё мне в детстве папанчик компьютер подарил, навороченный такой, Пентиум назывался... (вспоминает) только он постоянно зависал и тупил... вот как ты сейчас...
ПАВЕЛ (весело): Папанчик! Ты так отца называешь! Нифигаська! У тебя же он – шишка в правительстве, а ты – папанчик...
КАТЬКА: Шишка – значит не Папа, а Папан. А он – конечно папанчик! Он, кстати знает, и не обижается. Я еще люблю дома вот так (произносит глухо, хлопая губами, получается смешной звук, похожий на то, как дважды из бутылки вылетает пробка: пА пА чик). Когда я так его называю – он мне ни в чем отказать не может! (и снова – очень серьёзно, с напором)
Ты не отвлекайся, Пентик. Ты готов первый раз в жизни совершить поступок, ради женщины, которым потом всю жизнь гордиться сможешь?
ПАВЕЛ (поднимаясь): А где ж его взять, поступок-то? Тут одни бомжи остались, безобидные такие... Даже если пнешь иногда – он не вякнет! Зырь – даже алкашей давно не видно... Вымирает наш городок...
КАТЬКА: Это не городок вымирает, это эпоха старая умирает. А мы – люди нового времени, понимаешь? (встает) Нам надо самим свою судьбу делать. Уверенно и жестко! Ты к поступку настоящего мужчины готов?
ПАВЕЛ: Да я-то готов, только... А вечер – обещаешь?
КАТЬКА (колко глядя в самые глаза Павла): Сделаешь – обещаю: 3 вечера твои! Слушай сюда. (размышляет) В десять часов я должна выслушать тут претензии одного мальчика, который... Короче – обиделся на меня... И я думаю, что разговор у нас будет непростой... Мальчик такой спортивный, видный, но... как сказать? Идейный такой стал... Правильный... А меня он считает стервой, по которой тюрьма плачет... Мне очень хочется его проучить так, чтобы другим не повадно было, понимаешь? (переигрывая) Молодую девушку кто хочет может обидеть, а кто нас защитить сможет? (деланно вздыхает) Никто! (уверенно) Вот я и прошу тебя... Ты же на дежурстве, при исполнении... Ты увидишь, как молодой развязный мужчина пристает к молодой невинной девушке, и обезвредишь хулигана, всеми доступными тебе средствами...
ПАВЕЛ: Нифигаська! А это же... Это как его… провокация... Или как это называется... Это же (с трудом комично выговаривая трудное слово и поднимая вверх палец) спланированная акция...
КАТЬКА: Ну и что? Об этом знаем только мы с тобой, больше никто... (очень твердо) И никто больше не узнает!
ПАВЕЛ: А если он так чего... ну мирно так... без агрессии...
КАТЬКА: Поверь, я знаю, что делаю! Я найду, как его спровоцировать, чтобы или ударил, или... не знаю... а ты должен поймать этот момент и обезвредить! Жестко! И ещё надо будет свидетеля… и я дам показания, как надо!   
ПАВЕЛ: Жестко?.. Насколько жестко?
КАТЬКА: Пентик! Мне надо наверняка! У него дядька (снова тыкает Павла в грудь) тоже в полиции, и говорят – какой-то начальник, поэтому мне надо так, чтобы и этого вырубить, и дядьку его с позором со службы выгнать, иначе он потом замять это дело сможет, и племянника своего жертвой выставить... У вас же там полная круговая порука – своих выгораживаете, даже если они вообще отморозки конченые... У тебя же палка есть, как там она – дубинка ваша...
ПАВЕЛ: Дубинка – да, вон висит, на скамье... У меня и табельное есть, (хлопает по кобуре) вообще-то...
КАТЬКА: Нет, нет, до этого я думаю не дойдет... Хотя – смотри сам, по обстановке... Вдруг он меня душить начнет?
ПАВЕЛ: Душить? За что душить? (багровеет) Так он что? Полюбовник твой? А ты еще с кем-то? А я, значит... Нифигаська…
КАТЬКА (смеясь, садится на скамью): Пентик! А ты ревнивец, оказывается? Нет, он никакой не любовник, я с ним вообще... Я с ни с кем еще... Нет, поверь, ни разу... Но... он тоже меня приглашал пару раз, и видно, снова захочет... (видя, как наливается кровью Павел, очень игриво) И пристает иногда...
ПАВЕЛ (сопит, как атлет после марафона): Уделаю... Как его уделать?
КАТЬКА: Ну чтобы инвалидность там, или ещё что... А лучше, чтобы он потом ничего не помнил! Понимаешь? Ничего не помнил! Ну неужели вас там в школе вашей ничему такому не учат?   
ПАВЕЛ: Я понял. Лады... И 3 вечера ты...
КАТЬКА (ласково, как с ребенком): Пентик! Дурачок! На твое усмотрение – любые 3 вечера... и сюжет о твоем героизме в новостях, и повышение по службе, и премия от начальства, и светлое будущее настоящего полковника, ок?
ПАВЕЛ: Главное – 3 вечера! (мечтательно, окидывая фигуру Катьки с ног до головы) Нифигаська…
КАТЬКА (очень жестко, отметая возражения): Я же сказала... Но запомни: только три! Губу не раскатывай, чтобы потом без претензий!
ПАВЕЛ: Ну ты... (не сдерживаясь, но полушепотом) Проститутка...
КАТЬКА (встает, с резким вызовом): Слышь, чучело? Какое ты имеешь право так меня называть? Кто вообще вам мужикам дал право так называть женщин??? Да на себя посмотрите – стелетесь перед начальством, задницы всем лижете, ведете себя, как прислуга у сильных мира сего... Это вы все проститутки! Вы! Был бы ты мужчина – мог бы ту девчонку защитить от хабалки этой... (передразнивая) «не моё дело... где тут поступки совершать...» Куда мужики подевались настоящие? (негодование на лице сменяется удивлением, потом снова в ярость)
Скажи, чем может женщина отблагодарить мужчину, который способен на поступок, на подвиг? Чем? У нас нет ни денег, ни власти, чем? Только собой, своим вниманием и любовью! А вам, тебе вот – нужна моя любовь? Тебе только 3 вечера подавай, чтоб потом перед корешами своими повыпендриваться, да самооценку свою нищенскую поднять...
ПАВЕЛ (обиженно): Катька! Да я... Я же жениться...
КАТЬКА (с нескрываемым отвращением): Да на хрен ты мне такой нужен... (Ядовито) жениться... Чтоб потом всю жизнь обслуживать тебя за фингалы? Найдешь себе вот такую (показывает на киоск) хабалку, максимум... (остывая, но твердо) Так я могу на тебя рассчитывать?
ПАВЕЛ (виновато): можешь... но я еще докажу... (с упреком) хабалку...
КАТЬКА (не обращая внимания на последние слова): ты тогда на конкурсе говорил, что у вас там курсантов много стало, стажеров... возьми какого-нибудь лошарика молодого, подготовь там как-то, что вы обязаны защищать порядок, и чтобы он потом показания дал правильно... (размышляет)
В десять часов мы встречаемся во-он на том повороте, под фонарем, тебе все видно будет... Только сделай так, чтобы он вас не видел... И когда он сделает мне что-то – ударит там, или схватит, - вы прибегаете и обезвреживаете опасного элемента! (снова размышляет) У папанчика есть один дружбан, хитрый такой, дядя Лева, он всеми нашими СМИ командует, я его попрошу – он по всем новостям потом расскажет о твоем героическом поступке!
Так что смотри, Пентик, такого предложения тебе больше никто не сделает! И герой, и премия, и повышение по службе... а то так и будешь всю жизнь документы у бомжей проверять... за свои «кровно заработанные»... Сколько у тебя?
ПАВЕЛ: Восемнадцать, с надбавкой, (гордо) а со следующего года...
КАТЬКА (морщась, растягивая): восемнадцать... в месяц... умора....
ПАВЕЛ (сопит): И 3 вечера!
КАТЬКА: Я же сказала уже, чего заладил... Станцуем, и в клубе, и вне клуба...
У тебя телефон должен быть на беззвучке, но в руках, я смогу тебе что-нибудь проэсэмэсить, если что... ок? Понял?

Павел достает свой телефон, смотрит в него, долго соображает, кивает.

Сколько уже? (смотрит на часы) Все, я пошла, давай за стажером... В десять мы встречаемся, значит где-то минут через двадцать после десяти ты должен меня спасти и стать героем...

Павел смотрит вслед уходящей Катьке, слегка мотая головой и смешно округляя глаза произносит восторженно свое коронное «Нифигаська!», затем необычно пританцовывая, как начинающий ученик школы брэйк-дэнса, уходит…
Сцена затемняется. Звучит минусовка «Если бы»...


Сцена 2.
Тот же двор, что и утром. Ранний вечер, примерно то же время.

На фоне минусовки постепенно освещаются декорации первого действия. Тот же двор, только время вечернее. На скамейке возле дома сидит Нина, увлеченно что-то листает в телефоне... Иногда тыкает пальцем, как бы отмечая что-то, или ставит «лайки», иногда улыбается... По дороге вдоль дома неторопливо подходит Богдан, нерешительно останавливается, не желая отвлекать, но потом подходит.
БОГДАН: Добрый вечер, Нина!
НИНА (отрываясь от телефона): Ой, здравствуйте! Богдан кажется? (Богдан кивает, присаживается рядом) Вы меня простите, я могла перепутать имя, я тогда сама-не-своя была... Вы же друг Виктора Сергеича? Просто я Вас раньше не видела никогда... Богдан, а вы можете мне помочь – мне надо заказать много посылок на чужие адреса и чужие имена – а я одна не справляюсь... а вы молодые, у вас это быстро получается... (видя удивление Богдана) ...нет, вы не думайте, я это не с целью обмана, я это... это так надо, чтобы мошенников наказать... Это мне Сергеич посоветовал! Это, если хотите знать, даже богоугодное дело – наказывать мошенников... они же нас обманывают постоянно, а мы... (начинает слезливо) Знаете Богдан, сколько раз меня обманывали за мою жизнь? Сначала муж, потом дети, потом – эти (показывает в телефон) ... везде предлагают и предлагают... ну как отказаться, когда пенсия – вот (показывает пальцами), а мне внучек поднимать... вот предлагают и предлагают... а мне это все (опять показывает в телефон) вроде и не надо, а хочется девчонок своих порадовать...
БОГДАН: А где девочки?
НИНА: Да к подружке побежали, вон в соседнем доме... Я им разрешила на полчаса, пока тут заказы делаю... Мне, Богдан, надо много разных адресов, только реальных... они там по своим дубль гисам сразу определяют какой адрес реальный, а какой нет, и даже индекс почты сразу называют... и много имен надо, имена то они не могут проверить по телефону... и ещё надо с ними разными голосами говорить, чтобы не поняли, что это не они меня, а их обманываю... И вот они наотправляют свои посылки, а их никто не получит, нет же таких людей по таким адресам! И им придётся их обратно у почты выкупать…
БОГДАН: Нина, я пока ничего не понимаю в этом вашем занятии, но если смогу – конечно... а Вы не подскажете, в какой квартире живет Виктор Сергеевич?
НИНА: А?.. А он тут и не живет вовсе. Вы не знали? Тут у него Мама живет, он к ней постоянно приходит, продукты привозит, лекарства, готовить помогает... старенькая она у него, ходит плохо... но что я заметила – он когда с ней – как мальчишка, всегда молодой, подтянутый, хотя на 2 года всего меня помладше... а так он в деревне живет, с мальчишками деревенскими занимается, что-то там выпиливают, строгают, я не знаю... ждет Сергеич, когда свои внуки подрастут, да несколько, да к нему приедут... он и меня приглашал сколько раз, да куда я с девчонками... он предлагал даже сам нас на машине увезти и привезти... говорил – рыбой угостит, пойманной в деревне и приготовленной по особому... (пауза, Богдан кивает, улыбаясь. Нина с озарением на лице) Послушай, Богдан, какое имя у тебя красивое! Я только сейчас поняла! Бог Дан! Богом Данный! Вот мне тебя Бог сегодня и послал! Мне Сергеич подсказал, как наказать мошенников, нечего стариков обманывать... Надо сделать так, чтобы они сто... нет, двести... а лучше – тысячу посылок отправили, а потом выкупали их назад...
БОГДАН (задумчиво): а большие посылки?
НИНА: Тю! Один пакетик... В том то и дело! Они обещают 14 пакетов, а отправляют один! А на почте говорят: Вы же получили? А где договор, что должно быть 14? А деньги берут за все – 5,5 тыщ-щ!
БОГДАН: А во сколько они оценивают такой пакетик?
НИНА: Ой! Мой пакетик кажется в три рубля оценили... Он же маленький совсем, а что?
БОГДАН: 3 рубля на тысячу пакетов – 3 тысячи... Это значит, что обманув только одного человека на 5,5 тысяч они уже отбили затраты на выкуп почти 2-х тысяч своих пакетов...
НИНА: А как?.. А сколько?.. (сникает) Это значит – все зазря?.. А Сергеич говорил...
БОГДАН: Утром он при мне сказал – забудь, если Вы про это! (пытаясь утешительно): Вы же ему не говорили, какая оценка, он, наверное, думал, что полная... (после паузы, где Нина сутулится от обиды) У меня мама – начальник на почте, я знаю... Она мне тоже говорила, что через почту много народу сейчас обманывают, а она ничего изменить не может, ей план надо выполнять... И они, на почте то есть, не могут каждую посылку проверять и выяснять – под какой договор отправлена... А все эти рекламы – всё ложь и обман, все! Богатые люди и молодёжь на это не клюют, вот они только стариков и разводят... И в полиции эти дела не рассматривают – у меня там дядя, он тоже говорил, что везде обман, но ничего сделать нельзя...
НИНА: Все про всё знают, а сделать ничего нельзя? А кто же нас, стариков, защитит от этих? Мы же верим!.. Мы всю жизнь верили, нам нельзя без Веры! Мы без Веры – никто, мы не сможем существовать без Веры: в Людей, в Бога, в Добро, во Власть...
БОГДАН (раздумывая, и непривычно для него - твердо): Если я правильно понял Виктора Сергеевича – это так, но не нужно верить в халяву...

От соседнего дома слышатся крики и чей-то плач... Нина прислушивается...

И если мы все разом откажемся от этой халявы – «эти» сами исчезнут... Только они умные, они все новые способы изобретают, как нас заманить...

Крики становятся громче, Нина уже не слушает Богдана, поднимается, делает несколько шагов в их сторону, но видит бегущих ей навстречу Иришку с Сонькой и останавливается.

ИРИШКА (подбегая): Баба, баба, мы не хотели...
СОНЬКА: Она сама, баба, она сама...
НИНА (взволнованно): Соня, тихо! Ира, что не хотели?
ИРИШКА (чуть не плача и очень виновато): Чтобы Людка на балкон полезла... Я просто рассказала, как я лазила и чуть не упала, когда ты меня поймала... А она – я сама пойду на концерт Пирожкова, а вам потом селфи с ним отправлю... Но у неё четвертый этаж, а не как у нас третий, и тополь далеко от балкона, там веточка совсем тонкая...

Богдан поднимается во время Иришкиных причитаний. На лице маска ужаса.

НИНА (бледнея) Что с Людой?
ИРИШКА: Она упала, и лежит не шевелится, там мама её кричит, и соседи скорую вызвали...

Богдан бегом бежит туда, откуда крики, на ходу доставая телефон...
С другой стороны дома появляется знакомый мужской силуэт.

НИНА (обнимая обеих плачущих девочек и прижимая к себе): Господи! Да как же дальше-то? Да мы же раньше сами росли, везде бегали, нас все защищали... Да что же это? Ведь никакой войны нет, почему так? Почему мы себя обманываем, детей своих калечим... за что нас так... Почему наш мир стал такой не наш?..

Велесов подходит так, что его не замечает ни Нина, ни девчонки. Он в другой одежде, более деловой, водолазка, пиджак, начищенные туфли, и выглядит гораздо моложе, чем утром, но видно, что подавлен.

Никуда вас больше не отпущу, слышите??? Никуда ни шагу без меня... Ой, Людочка, Людочка... У неё же бабушка совсем больная, что с ней теперь... Ой, девочки... ой, горюшко моё... Глупенькие мои... Что же с вами будет, если и дальше так всё...

Все втроем то захлебываются, то всхлипывают, Нина поднимается, замечает Велесова.

Сергеич, прости меня, дуру старую... Я же все для них, а оно вон как...

Велесов кивает, словно он слышит, но не понимает... Смотрит куда-то мимо...
Ускоренным шагом возвращается Богдан, Нина делает несколько шагов навстречу.

БОГДАН: Здравствуйте, Виктор Сергеевич! У нас тут...
ВЕЛЕСОВ: Всё потом... Что там?
БОГДАН: Люда жива, но... Я позвонил дяде, он сразу отправил «скорую», так бы они долго ехали... Сказали – если бы чуть дольше – не спасти... Она наполовину на бордюр упала... Там травмы тяжелые... сказали – (вполголоса, в сторону Велесова) если выживет – инвалидность... Но надежда вроде есть...
Нина, приложив ладонь ко рту, опять причитает и плачет, девчонки начинают ей вторить. Стоят втроем, обнявшись...

ИРИШКА (сквозь слезы): Дядя Витя, я чувствую, я правда чувствую, как больно, когда одна крупинка из нас выпадает...
СОНЬКА: И я, дядя Витя, я тоже чувствую...
БОГДАН (тоже со слезами): Виктор Сергеевич, почему мы это чувствуем, когда уже случилось? Почему не ценим, когда все хорошо?..

Велесов внимательно смотрит на Богдана, на девочек. Первый раз на его лице нет улыбки. Взгляд настолько проницательный, что все отводят глаза.

ВЕЛЕСОВ (после паузы, очень спокойно): Нина! Отведи девочек домой, накорми и уложи спать. И сама отдохни. Завтра с утра сходишь к Лебедевым, узнаешь, что надо, заодно бабушку попроведуете. Ира! Софья! Вы теперь за Людиной бабушкой присматривать должны, каждый день, понимаете? И помогать ей! Потом мне расскажете – какая помощь нужна... Идите домой.
НИНА (ещё в прострации): Лебедевы?
ИРИШКА: Баба, это Людкина фамилия.

Всхлипывая негромко, размазывая слёзы, не прощаясь, а просто кивая, Нина с девочками уходят в подъезд.

ВЕЛЕСОВ (через паузу): А ты как здесь?
БОГДАН (даже не стесняясь выступившей слезы, вытирает её): Я это... Извиниться хотел... За то, что утром так... И вот ещё... (вытаскивает из-под ремня 2 одинаковых рожна, один более темный протягивает Велесову) неудобно, что Вы мне в подарок... Я сходил до своей школы, у нас там трудовик такой клевый, помог мне... Так что образец у меня теперь есть, только он из сосны – трудовик сказал, что листвяка в школе нет, она же твердая очень, лиственница, и детям с ней сложно работать... я потом вот по этому (показывает свой, светлый) с дедом наделаю, сам, уже из листвяка... а этот – возьмите, он же Вам пригодится ещё наверное... Правда, неудобно... Я вроде как это... А вы мне – подарок... (Велесов смотрит на Богдана с прищуренным глубинным уважением, прикрывая глаза – кивает, принимает свой рожон, слегка вертит его в руках на уровне пояса, опускает голову).
Виктор Сергеевич! А ещё я посмотрел в интернете, как правильно расписка пишется... Я, запятая, фамилия там и так далее... Теперь буду знать, но надеюсь, что больше мне это не пригодится... И... ещё... хотел к Вам с просьбой обратиться... (Велесов вопросительно и очень доброжелательно смотрит на Богдана) Катька эта... ну которая... я утром рассказывал... (Велесов кивает, «я помню, помню») она... короче – я бы хотел её с Вами познакомить... Понимаете – я вдруг днём почувствовал вот что-то такое, большое в себе, незнакомое, но... теплое, что-ли... и вдруг очень ясно понял, что вот Вы и Катька – вы, как бы это сказать... Вам надо познакомиться!

Велесов делает неопределённый жест, не то согласие, не то недоумение. Богдан, видя это, начинает говорить быстрее, как будто Велесов сможет отказать.

Мы с ней сегодня вечером встречаемся, я с ней поговорю, мне бы только знать – когда у Вас время будет, и где? Я могу встречу организовать, где Вам удобно будет, хоть в кафе где-нибудь, хоть где, где Вам удобно... Она, хоть и девчонка, но очень такая... сильная! Я чувствую, что вот вы вместе... вот Вы, и Она, вместе... ну и я, конечно... мы... как бы это сказать... Поймём, что ли... И сможем сделать что-то такое, вместе...
ВЕЛЕСОВ: Богдан! Если бы не трагедия наша (показывает в сторону дома Лебедевых), у меня был бы сегодня один из лучших дней в жизни! Ты сам ещё не понял – но я-то вижу! Ты иначе взглянул на жизнь, сделал сам, без пинка со стороны, что-то важное и задумался о близком тебе человеке! Поэтому – не торопись! Говорить – не торопись. Когда торопишься – мысли плохо формулировать. Я не против, я наоборот – за! (Богдан смущается и немного краснеет). Я тебе больше скажу – ты сейчас имеешь право не просить, а утвердительно мне сказать: завтра нужно познакомиться с интересным человеком! Не с целью выгоды, не с целью обмана, а соприкоснуться с другим миром и узнать нечто новое! (поднимает голову, смотрит наверх, где светится окно второго этажа) Неужели ты не понял, что если ты сам пришёл ко мне с какой-то идеей, чтобы что-то улучшить – я просто не имею права тебе отказать! Пойми, это вот и есть очень важное, когда рядом с тобой человек хочет сделать: а) что-то осознанное – самостоятельно, заметь – осознанное! б) старается сделать это – качественно, а не халтурно, и в) своевременно, на опережение, так сказать. Для меня это – очень ценно, поэтому я принимаю твоё приглашение, как оказанную мне честь! (садится)
БОГДАН (очень смущённо) Спасибо, Виктор Сергеевич! У меня правда такое чувство, что и ей с Вами, и Вам с ней, будет очень интересно, что-ли... не знаю... А послезавтра – я уже твёрдо решил – я на 2 дня поеду к дедушке с бабушкой... (слегка мечтательно) А какие ещё интересные вещи можно из дерева самому сделать?
ВЕЛЕСОВ (задумчиво): Ты никогда не пил крепкий черный чай ночью, под звёздами?
БОГДАН (немного опешив): Под звёздами? Чай? Не помню... Нет, наверно... (смотрит на Велесова, но на этот раз не решается задать глупый вопрос, садится рядом, думает, переводит в шутку) Наверное, это не просто – пить чай с высоко поднятой головой?
ВЕЛЕСОВ (улыбаясь и кивая, показывая, что шутка удачная): Именно! Но пить ты можешь – как обычно, а смотреть – туда, и чувствовать – как они близко, и словно беседуют с тобой своим мерцанием... Самое лучшее время для этого – в июле... Или – в августе... И конечно – не в городе! Подальше... А ещё лучше – в горах, или на Байкале! Ты бы знал – какие над Байкалом звезды! Мы однажды шли на яхте, на север, и такая ночь была... полный штиль, тепло, и звездное небо в которое тянется мачта... Звезды – огромные... и живые! А ты лежишь на палубе, на спине, и понимаешь всё то, чему нигде не учат...

Из подъезда выходит Нина, садится на лавочку с краю, сидит с полностью отстраненным видом.

Так о чём мы говорили?
БОГДАН: Виктор Сергеевич! Спасибо Вам! Мне пора уже. (встаёт, но останавливается, пряча свой рожон в рукав куртки) Нина! Вы не расстраивайтесь из-за этих посылок, пожалуйста... А если помощь в чём другом понадобится, ну там – защиту установить от ненужных сайтов, или вообще по подключению – зовите, не стесняйтесь... Я вот тут телефон свой написал – пусть будет у вас на всякий случай, хорошо? (протягивает листочек бумаги) Виктор Сергеевич! Вы тоже наберите меня потом, чтобы у меня ваш номер был, ну чтобы мне можно было завтра с Вами договориться, и с Катькой чтобы... Хорошо? (Велесов кивает, Нина смотрит на листок бумаги) До свидания, Нина! До завтра, Виктор Сергеевич! (уходит)
ВЕЛЕСОВ (вдогонку): Богдан!
БОГДАН (мгновенно останавливаясь): Да, Виктор Сергеевич?
ВЕЛЕСОВ (долго держит паузу, словно вспоминает, что хотел сказать, при этом видно, что-то из него рвется, но не находит слов): Ладно, ничего… Прости! До завтра! (Богдан с некоторым удивлением уходит, Велесов провожает его взглядом)
Уложила? (достает свой телефон, заглядывая в листочек записывает номер Богдана).
НИНА: Уложила, Сергеич! Кое-как уснули... Плакали всё...
ВЕЛЕСОВ: Сколько уже, Нина? Года три прошло, как я тебе давал список фильмов... и книг, которые просил почитать... (Нина стыдливо опускает голову) Понятно... Всё сериалы свои смотришь... Ладно, извини, больше спрашивать не буду...
НИНА: Сергеич! Вот Юрка приедет с Севера – обещаю: сяду и всё прочитаю! У него вахта через месяц заканчивается – так он обещал всю зиму с девчонками водиться... (вздыхая) если не обманут его опять и заплатят хорошо... Пить-то он вроде бросил совсем, там у них на Севере с этим сейчас ой как строго стало... Я ж другого боюсь, что вот приедет он – а они его забыли почти, и не примут сердцем, как раньше... Он же отец им родной – командовать начнёт, придираться… а они со своим характером... Уже и не спрашивают меня, как раньше – когда папа приедет... (что-то вспоминая, затем смешно наклоняясь и заглядывая в лицо Велесова) Сергеич! А ты мне еще раз напишешь этот список свой, а? Тот я, по-моему, потеряла где-то, раззява старая, а? Напишешь? (Велесов смотрит на неё, как на ребенка, с сочувствием и порицанием, вздыхает, но кивает головой в знак согласия). Сергеич! А оценка то у посылок у этих – копеечная, мне Богдан сказал... Хочь сколько заказывай – они всё равно в плюсе будут! (Велесов поворачивая голову смотрит на Нину даже не с ненавистью, а с болью человека, который абсолютно беспомощен хоть что-то изменить) Может ты мне ещё чей-нибудь посоветуешь – как этих мошенников обмишурить, а? (осекается под взглядом Велесова, далее обиженно бормочет) Да я же это... Ведь обидно же мне... Сергеич, я же для них всё, не для себя... Думала – может ещё как-то можно... (Велесов отводит взгляд, продолжая молчать. Нина, не дождавшись сочувствия) Ладно... Забыть, так забыть... Не в первый же раз уже... Ладно... Сергеич! А что за улицу ты утром называл, басголь... газболь...
ВЕЛЕСОВ: Газгольдерная, Нина! Улица Газгольдерная, не помнишь?!! Это название улицы, с которой всё началось... на которой в самом начале 90-х размещалась твоя любимая «МММ»... Которая все твои сбережения украла. И которой ты до сих пор... уже почти 30 лет... стараешься отомстить, наказывая исключительно себя и своих внучек! (снова поднимает голову, смотрит на окно второго этажа, оно темное, вздыхает) Закончи эту войну, Нина! У тебя нет шансов на победу с этой чумой, ни одного шанса у тебя нет! Признай своё поражение с высоко поднятой головой, прости и живи дальше своей жизнью! Сделай глубокий вдох, задержи дыхание, потом резко выдохни – и живи дальше! Читай внучкам сказки, наши, русские! Пушкина читай! Книги, которые я тебе приносил – читай! И сама, и с внучками! Каждый день! Прочтёшь – скажу, где ещё есть такие книги, такие, о которых ты даже не слышала! Телефон, вся эта кибенематика – только для связи, остальное – убери! (Нина кивает, но очень наигранно, видно – что думает о своём. Велесов от этого далее говорит немного раздражённо)
Давай закончим на сегодня. Я хотел ещё с Мамой посидеть, настроение какое-то дурное, предчувствие что-ли – нехорошее... (снова смотрит на окно) Только она спать уже легла... Иди Нина... Иди... (Нина поднимается, продолжая кивать) Начни жить так, как раньше, до этой чумы, до телефонов этих... И все время будь с девочками, хорошо? И сериалы эти отупляющие – не смотри, прошу, ничему они тебя не научат!..
Иди! Мне надо одному немного посидеть. Я покурю здесь немного... Что-то не по себе...

Нина проникаясь, но показывая беспомощность в участии, пятится к подъезду, и заходит в него. Велесов сидит, опустив голову, потом выпрямляет спину, долго смотрит в небо, встает, делает несколько шагов у подъезда, снова садится и закуривает.
Затемнение. Звучит Минусовка «Если бы».

Сцена 2. Поздний вечер, парк.

Тот же парк, но немного позднее. Сумерки. В дальнем левом углу то спокойно, то жестикулируя, словно на повышенных тонах беседуют Катька и Богдан. Слышны фразы Богдана «как ты могла?» и «зачем тебе это?». В ближнем правом углу закрытый на замок павильон, на корточках за скамейкой Павел и стажер наблюдают за парой. У Павла в руках телефон, на котором он через ЗУМ пытается уловить нужный момент... Глядя в телефон, иногда потешно проверяет дубинку, иногда хлопает по кобуре, при этом проводит наставления своему напарнику.
Музыка стихает.

ПАВЕЛ: Смотри, стажер, внимательно смотри. В нашей работе как? Можно подойти, проверить ксивы, предотвратить, так сказать... и ничего не увидеть... А можно понаблюдать, дождаться нужного момента и – р-р-раз... пресечь! Ты со мной первый раз, значит повезло... Я, если хочешь знать, таких дел уже штук десять предотвратил, или сто, не помню уже... Сегодня вот одну девчонку защитил. Просто наблюдаешь, а в нужный момент вмешиваешься! И вот где справедливость? Ни разу ещё никто не похвалил и не поблагодарил! Да мне и не надо этих похвал ихних, мне главное, что? Чтобы в городе порядок был, и люди ничего не боялись, понимаешь? (стажер кивает и приподнимается. Павел хлопает его по плечу, заставляя встать на коленки)
Ты это, не высовывайся пока, чтобы нас не заметили... Смотри внимательно – вдруг он к ней приставать начнет...
СТАЖЕР: А чего тут понимать? У них и так все спокойно. Беседуют. Влюбленные наверно... (Павел делает гримасу) А у меня, вообще-то, имя есть... (не дождавшись ответа) Мы что, типа, в засаде?
ПАВЕЛ: В какой такой засаде? Просто... Наблюдаем... Понимаешь, вот если ты знаешь, что тебя кто-то видит, ты же отливать на улице не станешь? А если не видит никто, а тебе приспичило – ты же запросто, а? Вот и тут - пусть они нас не видят...
СТАЖЕР: Их же двое? Он что, отлить хочет? Он же не будет при ней...
ПАВЕЛ: Слушай, стажер, это же я так, для примера... Дуралей ты стажер! Вот смотри, если они знают, что за ними закон наблюдает, мы же с тобой закон? они же ничего такого себе не позволят, да? А если они знают, что совсем одни тут, а? Вдруг им чего захочется?
СТАЖЕР: И вы за этим хотите по...подсматривать?
ПАВЕЛ: За чем за этим? Тьфу, дурак! Наблюдай, я сказал, учись, как надо порядок охранять...

Угол с Павлом и стажером затемняется, становится слышен диалог Катьки и Богдана.

КАТЬКА: Вспомни, как меня называли до 7 класса? Хотя конечно – ты же на год старше был, где тебе! Почему младшие классы всегда старших помнят, а старшие младших – никогда... а меня, Богданчик, до самого последнего звали «катька ивашко – садовая дворняжка». Я же таким гадким утенком была, если помнишь... Теперь – просто Катька, прилипло навсегда. И пусть – мне так даже проще: ветреная глупая особа, какой с неё спрос?

У Катьки поет телефон. Она сбрасывает вызов, и держит палец сбоку, убавляя звук.

Давай на беззвучку поставим, а? Не дадут же поговорить...

Богдан послушно достает 2 телефона правой рукой, повторяет Катькины манипуляции со своими трубками, при этом его левая рука неестественно прямая, словно не сгибается. Убрав телефоны Богдан устраивает прямую руку на спинку скамейки.

Знаешь, Богданчик, это только в сказках из гадких утят белые лебеди получаются, а в жизни – особенно в нашей – как-то по-другому все... 
БОГДАН: Катька! Мы же не об этом хотели поговорить... Что ты мне про свои детские обиды? Но если тебе интересно, я думаю, что из гадких утят все равно будут утки...
КАТЬКА (с восторгом): Правильно, Богданчик! Правильно! Вот видишь, ты же все правильно понимаешь! ИХ уже не изменить, они вымирающий вид, утка лебедем не станет! (с напором) Так чего тогда уши развесил, не стал деньги забирать...
БОГДАН: Ты не понимаешь! Даже если бы он сам стал их мне отдавать – я бы не взял, зная, что это развод. Как можно так стариков обманывать?
КАТЬКА (зло и твердо): Скажи, Богдан, этот мир, эту страну, этот город я такими сделала? Или ты? Такими для нас построили все ОНИ! Я посмотрела, оценила – и приняла их правила! Мне не хватит ни сил, ни жизни перестраивать всё в этом гадюшнике! И скажу тебе – не хочу! Меня все устраивает! (твердо и с вызовом) Я принимаю ИХ правила! И жить буду – по ИХ правилам! По правилам, что соблюдает мой отец-папанчик, моя мать, тупая кукушка, которой всю жизнь изменяют, но зато она всем обеспечена... По правилам, по котором наверху крадут миллиардами, а внизу друг друга удавят за сотню...
Но я не буду внизу... Буду именно здесь, но не внизу! А ты – сам решай...

Богдан смотрит куда-то в сторону, молчит, но видно, как ходят желваки.

Пойми – происходит смена эпох, старая умирает, новая – рождается! Кто цепляется за старое – отомрет, кто идет дальше – остается!
БОГДАН (ехидно): Катька – философ! А стариков зачем унижать?
КАТЬКА: Не унижать, Богданчик, а уничтожать... Точнее – помогать их самоуничтожению... Ты что, не видишь – их всех превратили в рабов... даже хуже, чем в рабов... Единственное, на что им остается надеяться – на халяву от высших сил... А мы только извлекаем выгоду от этого! Вот мы на прошлой неделе старуху одну на 520 штук развели, и 52 я сразу себе на счёт перевела... Потом еще 2 бабки, там поменьше суммы, но все равно... Знаешь, сколько у меня на счету уже? Больше 3-х лямов! И ни предки, никто об этом не знают... И тебе я – только по секрету... А скажи – если бы мы у них не забрали, что бы с этими их накопленными пенсиями было бы? Лежали бы под матрасами до их кончины, а потом внуки бы пропили за упокой, и все! И старух таких – миллионы! А мне даже не надо – миллионов... Одну в день, и хватит! Пусть будет всего одна идиотка в день, которая клюнет на бесплатный чайник, на золотое колье за 200 рублей, на волшебный бальзам от всех болячек, на любой бесплатный сыр за 5 копеек...
БОГДАН (с нескрываемым ужасом): Я не верю... Ты же сочиняешь, скажи...
КАТЬКА (словно не слышит): Все их деньги в итоге достанутся похоронщикам-ритуальщикам, да поставщикам водки, королям алкогольным! Это – законно? Да! Справедливо? Нет! Так почему у них малую часть не забрать сейчас, причем они сами тебе её отдадут, потому что сами стараются надуть невидимого благодетеля?
БОГДАН: Катька!..
КАТЬКА: Что, Катька? Они могут своим детям-внукам подарки делать, образование дать, себя порадовать – а они все под матрасы, в кубышку, (издевательски) на «черный день». Вот он у них и настал, этот черный день... Я – их «черный день», и мне подобные…
(подбирает слова) Я что ли все эти серверы с их роботами обмана запустила? Этих серверов – тысячи, они свои щупальца уже во все сервисы протянули, а ЭТИХ все равно и без меня все будут разводить, пока они к халявным своим хотелкам тянутся... Я же – только цепочка в этом процессе, маленькое звено... За маленький процент... А система эта хоть со мной, хоть без меня – работала и будет работать! Только знай: эта система – невидима, но всеядна! Она каждый день новые приманки изобретает и свое по-любому получит! А знаешь – почему? Да потому что этот социум – банкрот! Этот мир – банкрот! У НИХ нет ничего, что необходимо для будущего!
БОГДАН (стараясь спокойно, но не очень успешно): А может быть именно так время проверяет: кто доверяет и поддается на обман, но всё равно продолжает верить – тот достоин будущего, а кто живет за счет обмана – те пена, их время смывает?.. 
КАТЬКА (как младенцу): Богданчик! Ты серьезно считаешь мир, в котором всё за деньги, ненастоящим? Мир, в котором главным измерителем чести, уважения, достоинства, являются вот эти (достает несколько купюр) бумажки? Мир, в котором вот за это (трясет купюрами в воздухе) девочки идут на панель, а мальчики идут в услужение, сами не зная – к кому, и им наплевать – к кому, лишь бы вот этого побольше??? Ты думаешь – это фикция? Оглянись!!!
Этот мир построили – ОНИ! И нас они впустили в этот мир не потому, что хотели, а потому, что – так случилось... В большинстве своем – мы все тут по пьяни, по их пьяной несдержанности... И теперь построенный ИМИ этот мир ИХ же и пожирает! А мы, их ошибки молодости, должны погибать вместе с ними? (показывает фигу) Не-е-ет! Мы сами должны решить – что дальше с этим делать!
БОГДАН: Ты не понимаешь...
КАТЬКА: Я не понимаю? (вспыхивает ещё больше) Да! Я-не-по-ни-ма-ю! Вот смотри: всю жизнь мне все твердили – надо всегда говорить правду, только правду, ничего, кроме правды! Я так и делаю! Я всегда говорю только правду! И тебе сейчас, и раньше, всем! Но это та-ак всех раздражает! А если мне не хочется говорить правду – я просто молчу! Но и это всех раздражает, ещё больше! Понимаешь? Если надо откровенно врать, я или попрошу кого-то, или попробую втемную использовать, вот как тебя утром! Так какие могут быть претензии?
Если ты сам готов обманываться за халяву – какие у тебя ко мне терки могут быть? (слегка успокаиваясь)
У меня нет ни обиды на НИХ, ни злости, вообще ничего, понимаешь? (прикладывает руку в район солнечного сплетения, глубоко-глубоко вздыхает, и на выдохе) Вакуум! Я, если честно, вообще не вижу себя в ИХ будущем, понимаешь? Я не представляю, как вот в этом во всем (обводит рукой по перспективе парка) можно жить и что можно со всем этим сделать, понимаешь? Но когда мне мешают делать то, что я считаю правильным – во мне такая злость просыпается! Что вы все тянете меня за собой на дно? Вы, уже ушедшие... ну хорошо, не так: пока еще временно живущие, но уже ушедшие... У вашего общества нет будущего, если вы сами не изменитесь... Что вот лично ты ожидаешь от своей жизни, в большом, так сказать, смысле? (размахивает руками) Вкусно жрать, мягко спать, да баб побольше... Сколько по этому поводу уже и написано, и снято... И что?

Богдан поднимается, делает шаг к Катьке.
За скамейкой двоих наблюдателей Павел напряженно хватается за дубинку, потом ощупывает кобуру, жестами показывает стажеру, тихо мол, не шевелись.
Богдан старается очень миролюбиво, как с ребенком, который истерит.

БОГДАН: Катька, остановись...
КАТЬКА: А чему еще, интересно, жизнь учит детей в нашей школе? Забыл? Покажи мне хоть одного ребенка у нас, который бы не матерился, как отморозок! На меня тут недавно вечером наехал один, синий весь, сразу видно – всю жизнь на зоне... Я ему такую тираду выдала – он челюсть отвесил и спустя минуты две только выдал: «Доча, уважаю!». Он просто не знал, что я только накрайняк этими словами пользуюсь, в жизни – никогда! Язык быдла и люмпенов... А дети – все владеют, в совершенстве! Это – для какого будущего их готовят, для какой жизни?
БОГДАН (уставая уговаривать, растянуто выдыхая): Катька... (протягивает к ней руку)
КАТЬКА (продолжая резко жестикулировать, отталкивая руку Богдана): Мы летом в Китай летали, с матерью... Папанчик не смог, понятно, дела его, бабы... Нас вдвоем отправил... Вот ты не заметил: их аэропорт и наш? Их дороги и наши? Их обслуживание и наше? Да такого унижения, как в нашем аэропорту, я нигде не испытывала: и разуться, и ремень снять, карманы вывернуть... потом у меня серьгу на пупке изучали, когда я босая на бетонном полу стояла – звенело все... Хотелось просто уничтожить их всех... Ведь сами – дешевая обслуга, но с каким наслаждением они тебя унижают...
БОГДАН (пытаясь сменить тему): Катька, а серьга – в пупке – зачем?
КАТЬКА (с вызовом): Что, посмотреть хочешь? На, смотри (задирает футболку). Золотая, и камень видишь какой? Это – не зачем, это форма протеста против рабства вашего... У меня и наколки есть, о-фи-гительные... Думала – оценишь когда-нибудь...

За скамейкой наблюдателей двое стоят на коленях. Павел, нашептывая «нифигаська», повторяет свои суетливые действия. У стажера голова с амплитудой в 1 секунду, как заведенный маятник, смотрит то вдаль, на пару молодых, то на Павла. Кажется, что он даже не успевает сфокусировать взгляд ни на один из этих объектов.

БОГДАН: Катька! Я тебя услышал. Я видно чего-то пропустил, что ты такая взвинченная сегодня (садится на скамейку). Давай сменим тему. Смотри.

Достает из рукава куртки рожон. Рука сразу нормально сгибается. Показывает его Катьке.

(с непосредственной детской гордостью) Сам сделал. Знаешь, что это?
КАТЬКА (с прищуром глядя на рожон): Богданчик, можно я на секунду отойду, мне тут подружка пишет...

Отходит. Быстро что-то набирает в телефоне.
За скамейкой наблюдателей Павел тут же что-то читает на экране телефона, не показывая стажеру, потом включает камеру, раздвигает пальцами (видно, что пользуется ЗУМом). Стажер тоже смотрит в экран Павла.

СТАЖЕР (шепотом): Товарищ сержант, у него что, кинжал? Может я этого, схожу просто, документы проверю, вы же сами говорили... пресеку, так сказать...
ПАВЕЛ: Цыть, тихо, зырь внимательно… Нифигаська! Кажись у него тесак такой, или нож такой огромянный, не разберу чёй-то... (Катька пристально смотрит в сторону скамейки засады) Готовьсь, нам надо охранять... наблюдать... и охранять... порядок типа… понял…

КАТЬКА (возвращаясь, доброжелательно, как ни в чем не бывало): Извини... Сам, говоришь, сделал... (садится рядом, разглядывает, но в руки не берет) И для чего это? Для битвы с уходящей эпохой? (с выпирающей издевкой) Не наигрался в детстве в рыцарей, на деревянные мечи потянуло?
БОГДАН: Катька! Ты хоть знаешь – кто меня этому научил? Послушай, вот как девчонка – ты мне очень нравишься, и ты это знаешь! Но как только ты начинаешь говорить – мне тебя убить охота!
КАТЬКА: Так в чем дело? Давай! (вскакивает, увлекая за собой Богдана) Давай! Я вижу – он у тебя острый такой, хоть и деревянный! С каких это пор любимец публики и танцующих девушек начал в деревянные ножички играть? А? Давай, Герой, принеси меня в жертву ради своих идеалов!

За скамейкой наблюдателей Павел тянет руку к кобуре, достает табельный, стажер с ужасом смотрит на эти действия. Голоса: «может сходить, проверить?», «у него же тесак», «давайте сходим», «сиди, дурак». Заметно, что оба в прострации.

БОГДАН (как разыгравшемуся ребенку, с улыбкой): Катька! Да прекрати! Ты вообще, как сумасшедшая сегодня, со стороны бы посмотрела на себя... Это – не ножичек, это – рожон, это чтобы готовить мясо там, а лучше – рыбу... Посмотри – им пораниться почти нельзя, и пахнет он живым деревом... Понюхай – обалдеешь... И – ррраз…

Резко, изображая танцевальное движение, чтоб Катька не успела оттолкнуть руку, подносит рожон к Катькиному лицу. Катька замирает, неестественно косится в сторону скамейки Павла. Со стороны скамейки наблюдателей кажется, что это движение нападения... Стажер диким шепотом: «зарезал, зарезал…» Павел вскидывает пистолет, стажер взмахивает руками, касаясь плеча Павла...

Очень громкий звук выстрела. Свет гаснет. Полная темнота.
Из темноты – (спустя несколько секунд) голос Богдана.

БОГДАН (словно всхлипывая): К-катька… (переходя на крик): Ка-а-тька-а-а? 
(неистово, раздирающе): Ка-а-а-тя-я-я!..

7-8 секунд полной тишины.
Эпилог.

Звучит песня «Если бы».
Постепенно загорается свет. Непонятное место, визуально разделённое пополам. На сцене две скамейки, на правой и на левой половинах, под углом к залу. Левая часть сцены освещена ядовито синим светом, правая – теплым желтым. На правой скамейке в позе безысходности сидит Велесов.
Иногда поднимает глаза к небу, иногда покачивает головой (по смыслу звучащих песенных слов).

Ближе к окончанию песни к нему подходит и рядом присаживается мама. Велесов трепетно её обнимает.
На левую половину выходит Баркатюк, уставившись лицом в смартфон, что-то там нажимая; на правую выходит Богдан, садится с Велесовым; на левую – Ивашко и Черных, также погруженные в телефоны, на правую – молодая женщина с ребенком.
Поочередно на левую выходят все остальные действующие лица, кроме Вальцова и Катьки.
И у Павла, и у стажера, и у Нины, и у девочек – у всех в руках телефоны; вся эта группа топчется рядом, не замечая друг друга. Помимо них появляются ещё человек 15, незнакомые. Все – лицами в экраны.
Последним выходит фешенебельный Вальцов, встает посередине, в глубине, смотрит в зал с отсутствующим выражением. На правой скамейке четыре человека сидят, обнявшись.
На сцене все, кроме Катьки.
Иришка с Соней отрываются от своих телефонов, смотрят на Велесова, трясут за руку Нину, пытаясь показать, что Велесов в другой стороне. Нина отмахивается, не отрываясь от экрана. Девочки оставляют свои телефоны на левой скамейке, бегут, взявшись за руки через сцену, запрыгивают на руки к Велесову и к его маме.
Вальцов неспеша подходит к скамейке справа, кивает всем, разворачивается, также неспешно двигается в левую сторону. За ним поочередно идут женщина с ребенком, Богдан, затем бегут девочки, забирают свои телефоны с лавочки, и утыкаются в них.
На правой скамейке Велесов обнимает маму.
Немая сцена до окончания песни.

Занавес.