Родилась я 21 января 1929 г. в период начала коллективизации в старейшей казачьей станице Новопавловской (ныне г. Новопавловск) Ставропольского края в семье потомственных запорожских казаков, по иронии судьбы переселившихся на Кубань, затем в Ставрополье, в станицу Терского казачества. Семья была большая, с родителями 10 человек. Сейчас нас осталось четверо. Отец и брат в 1941 г. ушли защищать Родину от гитлеровского фашизма, воевали до 1945 г., получили тяжелые ранения (брат – под Москвой, отец – в Венгрии, в боях у озера Балатон) и умерли. Мы же, дети с мамой, жили в трудных условиях, за четыре месяца немецкой оккупации увидели войну детскими глазами. «У нас и детства не было отдельно, а вместе было детство и война».
Немцы вступили в станицу с жестокими боями 1 сентября 1942 г., а освободили ее от фашистов ранним утром 15 января 1943 г. Все дети с мамой двое суток находились в глубоком погребе в сенях в хате. От грохота артиллерийских снарядов дрожали стены и трещала красная черепица. Кавказский фронт двигался очень быстро, немцы сжигали все на своем пути, трусливо бежали, и можно было услышать «Гитлер капут». То, что я видела в свои 12 лет, и то, о чем пишу, – маленькая толика «глазами детства». Но чувство это, как вечный спутник, то возникает, всплывает, то замирает, то рассыпается на кусочки, то вновь грозно оживает.
Наша станица была забита машинами, подводами, танками, мотоциклистами, пешими. Все было в движении, в злобе, в страхе. Бои шли, в основном, ночью, бомбежка – ночью, расстрелы мирного населения – ночью. Потерпев поражение под г. Грозным, немецкие фашисты от злости арестовывали огульно всех, кто попадал под руку, вталкивали в машины и везли, в основном, в Пятигорск, Минеральные воды, Георгиевск и там расстреливали, наспех присыпая землей. Все кругом разрушено, население в страшной нищете. Мама плакала и говорила: «Ничего, дети, потерпите, выжить бы. Скоро наши придут. Немцы драпают от нас». Шли бои, мы сидели в погребах очень голодные, а выйти нельзя: сплошные облавы с собаками и егерями, бежавшими с гор Кавказа.
На рассвете, часа в 4, была бомбежка, затем беспрерывные залпы артиллерийского орудия, автоматные очереди, перестрелки, вой сирен, опять гул самолетов, взрывы бомб, крики Ура! Ура! И слышим, как распахиваются двери в сени, свет фонариков, и долгожданная наша речь русских, украинцев, горцев и других: «Ти дивись, нікого нема! Свіги, ще, може, хтось і залишився!» Мама подает голос из подвала: «Ми тут, синочки, там лампа в хате, запаліть, якщо спічки єсть, бо у нас нічого немає». И мы стали по лестнице потихоньку выбираться наверх, слабые, больные, но счастливые. Ведь наши пришли! Мокрые, усталые раненые бойцы располагались на полу. Мама затопила плиту, быстро заваривала чай, затем сушила бойцам-фронтовикам мокрые портянки, так как они, освобождая нашу станицу, Пятигорск, Минводы, вброд переходили реку Куру, лед был тонким, а бросок – молниеносным. На полу, на матраце лежал молодой солдат. Его ранило в колено, перевязала его медсестра, кароокая донская казачка. Солдат горевал, что задержится в госпитале. Слегка
откинув голову, он тихо запел: «Где ты, где ты, моя дорогуша? Часто грезишься ты мне во сне, твое имя в лесу перед боем ножом вырезал я на сосне». Через час подъехала санитарная машина и увезла солдата в лазарет.
Через несколько дней мы с мамой на грузовой машине (можно было попросить военного водителя) поехали в г. Пятигорск, это в 18 км. Нужно было попасть на центральный рынок и обменять тряпки на соль и спички. Через 2 часа мы в Пятигорске, солдаты остановили машину в центре города, дали нам несколько сухарей и несколько кусочков сахара. Мы были счастливы, хотя мама после двух инсультов с палочкой еле шла.
В центре города проходили митинги, люди рыдали, выступали, проклиная фашистов, которые за 4 месяца оккупации уничтожили только в Пятигорске около 7 тысяч мирного населения, в том числе детей от мала до велика. Прошло 6 дней, как выбили немцев из курортных городов, всюду крестовины с повешенными, горы расстрелянных, отравленных, изрубленных, умерщвленных ядохимикатами.
У места дуэли М.Ю. Лермонтова, за кирпичным заводом, с северной стороны горы Машук, в глубокой лощине, покрытой терновыми дикими кустарниками, со змеями и всякой нечистью, было убито фашистами около 3 тысяч человек. Весь город шумел, плакал, рассматривал крупные фото военных фотокорреспондентов. Слушали свидетелей женщин и детей, которым случайно, в общей суете, удалось скрыться и бежать.
В Армянском лесу, ближе к Кавказским горам, | убито 2,5 тысячи человек, среди них очень много маленьких детей. Мы смотрели на огромные фото, мне было страшно, а маме плохо. Она упала и сказала: «Воды, воды!» - и потеряла сознание. Появилась «скорая» из военного госпиталя, дали маме капли и таблетки. Она открыла глаза и заплакала. Слабо сказала: «Надо домой». У вывороченного столба стоял пожилой кабардинец, он сунул мне в руки кукурузную лепешку и кусок сыра, произнес: «Кушай, кушай, дэвочка, маме дашь, карашо?» Кто-то принес воду «Нарзан», слегка соленую. Через 30 минут мама поднялась и мы вышли с ней на широкую дорогу, которая ведет в нашу станицу (нынче крупный город Новопавловск). Подводы и машины двигались в обе стороны, солнце поднялось до вершины горы Эльбрус, а это значит, что скоро наступит темнота. С белым платком, который сняла с головы, она стала посреди дороги, стройная, как тополь, худая, как горянка, махала, махала, чтобы нас кто подобрал, ибо пешком нам не дойти. Ночами с левой стороны, на берегу реки Куры часто выли шакалы, наводя страх на проезжающих. Вдруг резко остановилась грузовая машина, которая везла строительные материалы для восстановления мостов. Все было разрушено, сожжено, фашисты, отступая, неистовствовали. Покидали богатейший край, поэтому все жгли, взрывали, убивали мирное население, травили в газовых камерах, а их в Пятигорске было около 30. Проезжая мимо станицы Зольская, мы видели надписи на заборах детским почерком: «Что такое Вас ист даст? Немцы драпают от нас!».
Приехали домой усталые, без соли и спичек, но уверенные, что нечего бояться. Прибежала соседка и сообщила, что на площади объявляли: освобожден Армавир, идут жесточайшие бои за освобождение Ростова-на-Дону. Утром ходили по домам, просили женщин и детей 14-16 лет взять лопаты и оказать помощь санитарам в захоронении погибших советских солдат как отцов и сыновей – освободителей от коричневой чумы – фашизма. Потом проходили митинги, возложение – цветов (полевых, домашних, кто что имел – нес). Немцев хоронили в общую могилу и саперы-солдаты, и немцы-военнопленные.
В 1944 г. 15-летней я добровольно записалась на стройку по восстановлению народного хозяйства, элеваторов, санаториев - Ессентуки, Кисловодск, Железноводск, Минводы.
Имею медаль, удостоверение ветерана труда в годы Великой Отечественной войны.
Но память детства как вечный спутник...
«И пусть мы были маленькими очень, мы тоже победили в той войне».
Май 2006 г. ВЕСТНИК Пенсионного фонда Украины