Развилка. Часть II. Глава 3

Влада Юнусова Влада Манчини
      Часть II. Глава 3. ШТРИХ К ПОРТРЕТУ (ЕЩЁ ОДИН КРАСАВЕЦ). ЛАДОЖСКИЕ ЗНАКОМЯТСЯ С МАРИО


      Филипп улетал на небеса, разгорячённый вином и донельзя довольный шикарным застольем. Наконец-то он на белом коне, наконец-то его оценили! Это не нудное корпение в конторе, это не выгодный брак с какой-нибудь образиной, это не вечно ноющая Марина, которая строит из своей плёнки алмазный фонд СССР, — это дело, его достойное! В нём найдётся приложение и его образованию, и уму, и знанию, и способностям, и фантазии, из него воспоследуют деньги, авторитет, признание, другой уровень — его личный, жизни, быта, связей, знакомых! До чего симпатичен этот Марио! Просто красавец! А как он верно подметил, что «выбрал бы Лилю»! Во всём разбирается, умница, молодец! А как достойно и уважительно по отношению к Филиппу он себя ведёт! Ни капли самодовольства, высокомерия, снисходительности! Напротив: сидит и смотрит на Филиппа тёплым взглядом, в этом взгляде читается неприкрытое восхищение его, Филиппа, дарованиями! И всё у Филиппа будет, уже и сейчас всё прекрасно! До чего милы, симпатичны, красивы все люди вокруг: и официант, сама вежливость, и эта почтенная тихая семейная пара, и компания в дальнем углу, празднующая чей-то юбилей, и этот юный красавчик с плеером в кармане, наушники которого окольцовывают его шею, прекрасно одетый, остановившийся у входа и спокойно оглядывающий ресторан! Интересно, кого он ищет? Вот его взгляд упал на их столик…

      — О боже! Слава богу, что он раньше не заявился: расстроил бы всё дельное…

      Филипп обернулся, ловя взгляд Марио, направленный туда же, куда и он сам смотрел несколько секунд назад. Несомненно, они знакомы. Тем временем ангелочек, убедившись в том, что нашёл того, кого искал, раскованной походкой подошёл к парням и без церемоний с легковесным «здрасьте, будем знакомы» подсел к ним.

      — Андрей, мой дружок. Филипп, мой партнёр.

      Филипп, отвечая на кивок Андрея, прятал удивление в глазах, но русые вьющиеся волосы, прелестное личико и тонкий стан новоприбывшего перекрывались образом Лилии — неотступающим и, казалось, победно скалящим зубы. «Это совпадение? Она же не могла знать, но так угадать… Или не угадать — она просто… как это говорила? — „надеюсь“ — или… неужели?»

      — Я не представлял, что у тебя такая приятная работа. — И Андрей обворожительно улыбнулся Филиппу. — Я бы раньше пришёл.

      — Слава богу, что это не состоялось, только бы отвлёк нас от дела. Выключи плеер. Как можно слушать этого дерьмового Джексона?

      — Найди мне что-нибудь получше, — пожал плечами Андрей, но послушно нажал кнопку, остановив невразумительный писк, доносившийся из наушников.

      — Если будешь хорошо себя вести. Как ты меня нашёл? — в голосе Марио обозначился покровительственно-нежный тон не без примеси досады.

      — Позвонил администратору, и он сказал, что у тебя на столе кипит кавказская кухня, приправленная тушью и карандашом.

      — Угу, суп из карандашной палочки. Лучше бы сидел на даче и алгебру решал. Опять оставил мне свои логарифмы?

      — Я же не виноват, что они нагоняют на меня такую тоску. — Андрей опять пожал плечами и опять без церемоний, как и присаживался, ухватил с подноса кусок пахлавы. — А вы уже заканчиваете?

      — Здесь — да, так что не располагайся надолго, потому что нам предстоит ещё один недалёкий поход.

      — Вернее, пое;зд, если твоя машина стоит у входа.

      — Ещё вернее, ка — поездка, и тоже по делам, из чего следует, что малышня расположится на заднем сиденье и будет сидеть тише мыши.

      — А целовать тебя в шею сзади тоже запрещается?

      — Совершенно исключено. Прибереги свои нежности для дачи.

      — Ну хорошо, — вздохнул Андрей. — Только твой партнёр так красив, что во мне просыпается ревность.

      — Можешь не волноваться, — успокоил Андрея Филипп. — У меня с Марио чисто деловые отношения.

      — Я-то не беспокоюсь — наоборот, Марио помрачнел, — усмехнулся Андрей и получил щелчок по лбу, но не угомонился: — Видите, как осерчал.

      Филипп предпочёл не продолжать разговор в этом направлении, что стоило ему натянутых улыбок и принуждения к игривости, а возвратиться к исходной теме:

      — Как мы с тобой будем связываться? У тебя есть телефон? На тот случай, если я раньше оформлюсь со своими идеями…

      — Да, конечно, и адрес заодно: Соболева, 50, квартира 37. Я, правда, редко дома бываю: в основном по вечерам и то через день, но ты можешь излагать всё моему отцу, потом он мне передаст. Держи мои координаты. — Марио передал Филиппу листок. — И наше светлое будущее. — Филипп принял чертежи. — Так, а к тебе куда?

      — Гоголевская, 12.

      — А, центр. Неплохо.

      — Кроме условий.

      — Всё поправимо.

      Подозванный официант гнулся в льстивых поклонах и приглашал бывать почаще, обрадованный щедрыми чаевыми.

      — Обязательно зайдём ещё. Ну, на выход! — скомандовал Марио.


      В машине Андрей вёл себя, как избалованный ребёнок: то выбегал к уличной торговке за орешками, то рассказывал о «жутко потрясающей» зажигалке, которую узрел в одной комиссионке, то клянчил у Марио десятку на сочинение.

      — Слава богу, что на толкучке сейчас полно этого хлама. Держи и на меня не рассчитывай: к пролетарскому периоду в общем и программе по литературе десятого класса в частности я глубоко равнодушен. Не ХIХ век…

      — Учтём.


      Филиппа тревожила только одна мысль: то, что он узнал о Марио, реально могло превратить Филиппа в сексуальную приманку, но он убаюкивал себя присутствием Андрея, его цепким взглядом, явным желанием беречь свои интересы и готовностью сторожить своё сокровище — не столько от вероятности посягательств, сколько от возможной изменчивости самого Марио. Всё же остальное было прекрасно: отныне он занят серьёзным делом, оценён — и оценён заслуженно, востребован — и востребован на важное, в его кармане по-прежнему восхитительно шуршат двадцатипятирублёвые бумажки, его желудок набит изысканными яствами из дорогого ресторана, и, кроме того, — вот она, дорога в ночи, когда где-то наверху горят огни, ложатся вдали и по сторонам от тебя, а ты летишь, не зная куда, но уверовав, — к лучшему.

      Филиппа всегда пьянило очарование позднего вечера, освещающего выборочно лёгкое, бездумное: названия кинотеатров, витрины с сувенирами, распахнутые двери баров с льющимися оттуда последними хитами. Проза жизни выпадала, оставалась за кадром: салоны автобусов, троллейбусов и трамваев были почти безлюдны, свободные от толчеи пиковых часов; даже лужи, выхваченные передними фарами и ложащиеся под шины, сверкали ровной гладью, а когда разбрызгивались пенным веером, то, юркнув под солидное брюхо наехавшего, укрывали сию некрасивость от нескромного ока; после восьми продмаги с полупустыми прилавками тоже гасли и отступали вглубь тротуаров. Везде плыли, пританцовывая, зелёные огоньки такси, вспыхивали и отливали красным, оранжевым, жёлтым фары всех форм и размеров, неоновые вывески загорались и гасли, множилось число освещённых окон. В зеркале заднего вида призывно сияли, что-то обещая, глаза прекрасного ленивца Андрея, но Филипп туда не смотрел. Даль, таинственная, прекрасная и манящая, как и всё непознанное, расстилалась и почему-то светлела в сгустившейся тьме, туда обязательно надо было добраться — и Филиппа несло и несло в безбрежные просторы неизведанного будущего.

      Фатализму, скептицизму, пессимизму, цинизму — никакому роду анализа вообще не было места в этом вечере. Не только хорошее вино — Филиппа пьянила передышка, проём в каждой судьбе, на каждой дороге, обычно выстланной шипами, а не розами; в двадцать два года это ощущение свободы, бездумности и неясных надежд можно было считать счастьем реальным.

      — Сверни лучше здесь, подъедем к чёрному входу. Парадный с другой стороны презентабельней, но там припарковаться негде.

      — Понял.

      Машина подъехала к мрачноватой арке.

      — Ого, как темно! — подал голос Андрей.

      — Внутрь проеду? — спросил Марио, посмотрев на Филиппа.

      — Не стоит, можешь задеть мусорные ящики.

      — То есть машину, — обеспокоился Андрей. — Смотри, не зацепись чем-нибудь за что-нибудь: ты мне нужен целый и невредимый.

      — Так, малышне сидеть тихо-смирно, из машины не вылезать и ждать моего возвращения.

      — Будет сделано. Не сверните там ненароком в спальню… У тебя «Modern Talking» имеется?

      — Поищи: может, где-то и завалялись. Ну, тронули!

      Филипп и Марио вошли во внутренний двор.

      — А ты «Modern Talking» любишь?

      — Нет, из лирики — итальянцев. Что там ещё? «Bon Jovi», «Europe», кое-что из «Rainbow», поздних «Beatles», а попсу для Андрея держу.

      — Аа… Ты давно с ним?

      — С лета. Болтался после института, пока отец кооператив организовывал, — в баре и познакомились.

      — Ясно. А… сразу? Девчонок не было?

      — Была одна, но ничем не зацепила. В общем, уже давно с ориентацией определился, — казалось, Марио не хотелось распространяться на эту тему, и он сменил предмет: — Лестницы у вас здоровые. На третий этаж, как на маяк. Потолки какой высоты?

      — Обхохочешься: пять с половиной. Мать всегда стонет, когда занавеси снимает или лампочку в люстре меняет, а пахан только руководит, потому что высоты боится. Меня же берегут — неизвестно для чего.

      — Ну как же! Для новых свершений. Представляю их лица: незваный гость хуже татарина.

      — Возьмём от противного. Учитывая половину итальянского, породним тебя с Фольи — и мама будет в восторге.

      — Увы, таких талантов во мне никогда не водилось, так что не переоценивай. А Фольи я обожаю. Ваша квартира — часть общей?

      — Да, крайняя, а из столовой — дверь в соседнюю и так далее анфиладой на полфасада, поэтому и веранда здоровая, она ещё две боковые комнаты прихватывает, но не с торца, а внутренние. Туалет индивидуальный, кухня — тоже, а вход, ванная и прихожая — общежитие.

      — Надоедает?

      — Само собой.

      — Так это проблема разрешима. — Они уже поднялись и стояли на действительно огромной застеклённой веранде, и Марио давал комментарии, прикидывая метраж: — Если вы не цените место выше удобств, то можно найти какого-нибудь толстосума, который соблазнится центром и площадью, купит для каждой семьи по квартире со всеми удобствами… конечно, это будет уже не в центре… а эту заберёт себе. Мы подписываемся на ремонт и через месяц сдаём ему шикарные апартаменты. При потолках в пять с половиной здесь вообще двухэтажный комплекс можно будет устроить. Намекнём заранее — и выторгуешь у него две однокомнатные: для родителей и для себя.

      Глаза Филиппа радостно блеснули. Определённо, у Марио голова варит, и как легко достижимо всё нерешённое ранее!

      — Здорово! Надо только найти такого.

      — Найти не проблема — главное в том, чтобы уговорить соседей забыть о склочности и мелочных расчётах во имя общего индивидуального блага. «Общего индивидуального»… дико звучит. Ну давай, стучи!

      Филипп возблагодарил бога, что за стеной не раздаётся перебранка, которая частенько слышалась в последнее время. Открыв дверь, Надежда Антоновна ступила назад и немного растерялась: она не ожидала увидеть сына, отягощённого рулоном чертежей, в компании Марио. Филипп быстро прояснил ситуацию:

      — Это Марио, мы познакомились с ним сегодня. Надежда Антоновна, моя мама. Проходи.

      — Очень приятно. Разденетесь?

      — Взаимно, но не беспокойтесь: я на несколько минут.

      — Ну что вы, какое беспокойство! Может, хоть чашку чая?

      — Нет-нет, я по делу. К тому же меня приятель ждёт, подписал меня сегодня на кучу дел, в том числе и домашнее задание по алгебре. Так что я быстро, не буду нарушать тишину семейного вечера.

      «Определённо, к истине у нас отношение одинаковое», — Филипп вспомнил своё собственное враньё насчёт Лили.

      — Ма, Марио — заместитель председателя жилищно-строительного кооператива, зашёл сегодня к нашему шефу уточнить кое-что насчёт стройтехники. Так как толстопузика не было, уточнять стал я и мимоходом упомянул про институт и отделочные работы. Ну, Марио и заинтересовался, предложил мне работу по совместительству, а заодно хочет взглянуть на курсовые и дипломные, чтобы приемлемое уже пошло в разработку. А это папа, Александр Дмитриевич. Все тушки в сборе? Располагайся, садись. — И Филипп положил чертежи на скатерть, оказавшуюся, снова к его удовольствию, чистой и целой.

      Надо отдать должное Александру Дмитриевичу, хоть и промычавшему приветствие скорее равнодушно, чем дружелюбно, но всё же убавившему из вежливости громкость телевизора, на экране которого прыгала очередная партия затянутых в купальники красавиц.

      — «Вздох глубокий, руки шире». Давай показывай свои творения.

      — Да садись, не стесняйся.

      — Так обзор лучше. — Марио, не обращая более внимания на окружающее, смотрел только на Филиппа, вытаскивающего из тумбы свои институтские свершения.

      Надежда Антоновна вошла и тихо присела на диван. Марио понравился ей сразу, на языке вертелся вопрос, где он раздобыл такую шикарную куртку, но женщина понимала, что её интерес неуместен.

      — Вот это зарубили из-за чересчур блестящих замыслов. — Парни склонились над упрямо пружинящими листами. — Вот это то, что тебя интересовало по дереву. Здесь, — Филипп подтащил папку, развернув её ребром скрутившийся ватман, — эскизы фрагментов.

      — Класс! Эту спальню только пересчитать надо.

      — Да, а с этой стороны гардероб на оконный проём не залезет?

      — Нет, размер позволяет.

      — Потом по дереву… Ты говорил о стопроцентной обшивке?

      — Да, но это так привлекательно, что не хочется трогать. Обошьём прихожую, кабинет, библиотеку и гостиную, в столовую — этот вариант, в спальню — панели чуть пониже и более светлый тон стен и потолка.

      — А кухни? Паркетный пол или кому-то по вкусу кафель везде для стерильной чистоты?

      — Уточним, заодно и насчёт ванны: обкладывать плиткой или оставить девственную белизну. Так, камины. У тебя они открыты с двух сторон?

      Надежда Антоновна прислушивалась, не очень хорошо разбираясь, но по оживлению Филиппа и дотошности Марио понимала, что речь идёт о каком-то крупном и нетиповом объекте; больше всего ей нравилось, что оба — и сын, и его собеседник — въедливы, доскональны и серьёзны. Может, действительно, это то дело, о котором Филипп мечтал, в котором может блеснуть и выложиться, а не стучать изо дня в день на калькуляторе? Только как он это будет совмещать? Наверное, надо будет спросить, когда Марио уйдёт, чем она может помочь, если понадобится что-то несложное и механическое: когда-то она неплохо чертила… И Надежда Антоновна любовалась сыном, готовая скрестить пальцы, чтобы всё устроилось и выражение оживлённости и довольства никогда не сходило с его лица.

      Испросив разрешение, Марио подошёл к телефону и созванивался с заказчиками, уточняя подробности. Его ручка летала по бумаге, исписывая убористым почерком страницы блокнота.

      — Да, для контраста почти чёрное и не очень тонкое, чтобы хорошо просматривалось… Конечно, гипс в этом случае слишком тривиален… Обязательно сочетание с рисунком паркета… Можно два центра, потому что площадь большая, и с потолка будут свешиваться две люстры… Кстати, я думаю, что фарфор уместнее, но это уже забота специалиста по интерьеру. А как же, у нас полная укомплектовка. Обои… Можно заказать в Италии по каталогу — или в магазин, или в кооператив, или на ваш адрес, но нужна валюта. Образцы я занесу. Да, это не нужно: моющиеся чересчур смахивают на клеёнку. Теперь сантехника…

      Отговорив по телефону, Марио подошёл к Филиппу, на ходу обернувшись к Надежде Антоновне:

      — Ради бога, извините: не в моих правилах так злоупотреблять гостеприимством, но я уже почти закончил.

      — Ну что вы, наоборот, это мне неудобно, что вы даже от чая отказались.

      — Нет-нет, не беспокойтесь. У меня ещё куча дел. — И Марио обернулся к Филиппу: — Вот, смотри: целую диссертацию накатал. Разберёшься? У меня почерк мелкий, когда впопыхах.

      — Но чёткий, всё ясно.

      — В крайнем случае перезвонишь. Впрочем, до этого дело дойдёт после перерисовки. И определись с жалованьем: после сдачи, ежемесячно или еженедельно. Отталкивайся примерно от пятисот, но это уже в кругу семьи, без моего участия. Ну всё, исчезаю: пойду Андрея образовывать. Очень приятно было с вами познакомиться. Всего доброго!

      Проводив Марио, Филипп вернулся в столовую и победным голосом начал излагать подробности минувшего дня.

      — Я так и знала, — расчувствовалась Надежда Антоновна, — так и знала, что это случится! — и засыпала Филиппа вопросами: — Вы в ресторане не перебрали? Хотя, конечно, если по делу… А как ты будешь совмещать? Не устанешь? А его отца ты хорошо помнишь? А, Левитин… Имя «Марио» от матери, наверное? И большое у них дело? Целых тридцать домов? Слава богу, что ты теперь при деле, которое нравится…

      Филипп отвечал сбивчиво и вслед за вопросами перескакивал с пятого на десятое, но неизменно вызывал одобрительные взгляды и горделивые улыбки. Даже Александр Дмитриевич, обычно вялый и пользующийся телевизионной информацией, не стал выслушивать очередную порцию гадостей в новостных выпусках, выключил телевизор, подсел к столу и обрадованно оживился, когда Филипп вытащил деньги:

      — Вот это кстати, теперь и на куртку не надо копить, хватит с избытком и ещё останется на…

      — Всё останется у Филиппа в кармане! Куртка — дело решённое, а на заработок Филиппа никто покушаться не будет: мало ли что ещё мальчику может понадобиться! — непререкаемо заявила Надежда Антоновна.

      — Да у меня пока никаких планов, разве что джинсы быстро износятся… Возьми хоть половину на хозяйство…

      — И половины не хочу! И, потом, как это — только джинсы? А фирменные кроссовки купить? Или сапожки? Вон зима на носу… Опять же — за девушкой поухаживать, кино, кафе…

      — На девушек времени останется не так уж и много.

      — И то хорошо, — вставил отец. — Одна возня… — Александр Дмитриевич, поняв, что от неожиданного заработка сына ему ничего не достанется, получил очередной презрительный взгляд жены и стал рассеянно перебирать чертежи на столе. — А с чего начнёшь?

      — Пока перечерчу то, где заказан эксклюзивный ремонт. А потом — общая идея в мозгах, её детальное переложение на бумагу и уточнение у будущих хозяев. А там — смета, материалы и исполнение.

      — Филипп, я вот что подумала. Чертежи всё-таки объёмные, а я неплохо чертила. Ложись-ка ты сегодня в спальне, у меня завтра первые два урока свободны, я запросто сегодня до трёх-четырёх смогу просидеть и тебя немного разгружу, чтобы ты на механическое не отвлекался и утром со свежей головой встал. Само собой, потом всё проверишь.

      — Страдалица ты наша! Радеешь за светлое будущее!

      — Да нет, мам, не надо. Зачем глаза портить и за полночь просиживать?

      — Никакой порчи. Я вытащу стекло из серванта, положу на подлокотники двух кресел, а под него — лампу. Она запросто два листа просветит — и глазам легко, и с размерами не сверяться постоянно.

      — Да всё равно устанешь! Я сам!

      — Ну зачем сам? Отдохни, если сегодня уже наработался. У меня ведь скоро каникулы, так что я абсолютно не перетружусь. А ты можешь спокойно рожать свои гениальные замыслы, не распыляться на пустяки.

      — Да ладно тебе! Уж «гениальные»…

      — А почему и нет? Ведь Марио за тебя сразу ухватился: значит, разглядел. — И Надежда Антоновна, по выражению лица сына угадавшая, что Филипп готов сдаться, закруглилась: — Вот и договорились. Хорошо, что чистые листы с институтских времён остались…

      «В конце концов, это разумно, — подумал Филипп. — Не буду отвлекаться — и быстрее разгружу мать, если всё пойдёт как намечено. Обязательно пойдёт: ведь и Марио классный, хоть и гей, но всё равно классный, и кооператив классный, и ресторан классный, а Филипп самый классный и распрекрасный. То-то Лиля завтра удивится точности своих пророчеств. Интересно, а наличие Андрея её огорчит или обрадует?»


      На иллюстрации — Андрей.