- Нехорошо одних считать людьми, а других нет!
Правильно! Нехорошо!
- Почему вот вы одних считаете людьми , а других не считаете?
Такой вопрос задал мне и пианистке Ирочке потомственный интеллигент Какавкин. Мы не знали, что ответить.
- Чем вот он хуже вас? Почему вы отказываете ему в праве называться человеком!? = Какавкин ткнул пальцем в аквариум , где плавал сом Трифон.
- А мы к Трифону очень хорошо относимся! - сказала Ирочка.
- Но человеком вы его не считаете?
- Но он же сом...
- Это и есть дискриминация. Если называть вещи своими именами - фашизм. Или этот... как его - национал-дарвинизм! Вот!
Какавкин высоко задрал голову и у него странным образом запрыгали колени и зашевелились уши. То ли он хотел напугать меня, Ирочку и Трифона, то ли испугался сам.
- Хорошо, мы будем считать Трифона человеком и вообще всех, кого только можно, - согласились мы с Ирочкой.
Какавкин основательно нам надоел и мы хотели, чтобы он ушёл. И он таки ушёл с дрожащими коленями и какими то фиолетовыми ушами.
- Посмотри, какой интересный Человек!
Мы гуляли с Ирочкой по столичному зоопарку и в одной из клеток и в самом деле сидел очень интересный человек. У него были прозрачно-желтые глаза, вытянутое лицо , покрытое шерстью, а вместо ног были руки. Он не разговаривал с нами, явно был не в духе. Он был павиан, но мы считали его человеком. И вообще в зоопарке в тот день было очень много самых разных людей, никогда их там столько не было. И все они были в клетках или аквариумах, при этом рычали, плевались и чесались. И не хотели разговаривать. А некоторые даже шипели! Но всё это были люди — самые настоящие, замечательные люди, просто очень своеобразные.
Потом мы с Ирочкой поехали в толстовский заповедник Ясная поляна. Там было много деревьев, кустов, вообще зелени. Погода была хорошая. Мы одновременно вспомнили грустный рассказ Льва Николаевича «Люцерн» и тут Ирочка указала ладонью в траву:
- Смотри — вон ползёт человек!
Там действительно полз человек — темно-зелёненький , с желтыми пятнышками на затылке.
- Не бойтесь, это Герман, — сказала экскурсовод Нина, — Ручной уж, можно сказать абориген и старожил Ясной Поляны.
- А мы и не боимся, — ответили я и Ирочка.
В рассказе «Люцерн» вещи куда более неприятные описаны. Интересно, Герману какая-нибудь Нина читала этот рассказ? Он ведь человек, ему интересно… Герман полз медленно, мы немного понаблюдали за ним, а потом двинулись дальше. Неприлично рассматривать человека подолгу, даже если он ползет и у него желтые пятнышки.
Какавкин, между тем, забрёл в аптеку. Борьба за права и признание самых различных человеков довела его до кишечного расстройства. Сейчас он стоял перед аптекаршей и не мог объяснить ей, что именно ему нужно, потому что последнее время стал считать людьми не только неодушевленные предметы, но и природные явления, а также вирусы и болезни. Ему казалось. что от этого и он, и все вокруг станут человечнее, а значит добрее. Но Какавкинский желудок в паре с кишечником, такой доброты не вынесли.
- Я страдаю от Человека! Я очень страдаю от Человека... Мне необходимо принять Человека... Я хочу вылечиться от Человека, — буквально простонал Какавкин.
- Возьмите энтерофурил. Прекрасный кишечный антисептик! — сказала аптекарша.
Она догадалась о причинах страдания Какавкина по цвету его лица, ушей, а также дрожащим ключицам и коленям.
Проведя несколько дней дома в компании энтерофурила интеллигент Какавкин заметно изменил свои взгляды. Он решил, что болезни и вирусы не стоит считать людьми. И неодушевлённые предметы тоже. И животных… Некоторых тоже не стоит считать людьми.
Мы встретились с Какавкин в пятничный вечер. Какавкин двигался вприпрыжку, колени его дрожали, уши шевелились, но выглядел он вполне себе бодрым! Слегка поздоровавшись мы разошлись в разные стороны.
- Он вылечился от Человека! — только и произнесла Ирочка.
К тому времени она перестала показывать мне всяких интересных людей, которые жужжали, шипели, плевались. Наверное, подустала от такого занятия. Да и я подустал….
Вечер, тем временем, переходил в ночь. Возвращаясь домой я увидел, что в нескольких метрах от моего подъезда кто то ползёт. И я не знал теперь кто это. Как его можно и нужно называть?
Я только знал, что его зовут Стёпа!