Завязла – ни вперёд и ни назад –
В нелепых ощущениях затворниц...
И виновато-мокрые глаза
У всех моих навязчивых бессонниц...
Есть сто причин на то... но всё – не в счёт.
Лишь у одной моя душа в полоне:
Ты пьёшь тягучий августовский мёд
Не из моих разомкнутых ладоней...
Ариша Сергеева
В маленьком, очень красивом и уютном городке, где жила Линда Вершинина, всё было необычно. Тенистые улицы с фруктовыми и цветочными названиями, засаженные каштанами, грецким орехом и яблонями, расходились концентрическими кругами от площади, где ютились поселковый совет, дом культуры, и универмаг.
Центр города был полностью одноэтажный, с одинаковыми палисадниками и низкими весёленькими заборчиками из раскрашенного во все цвета радуги штакетника.
Несмотря на наличие центрального водопровода, посёлок изумлял числом любовно декорированных резными деталями деревянных колодцев с журавлями и скамейками. Нет смысла говорить о том, что цвело и радовало глаз буквально всё.
Приезжие с удовольствием бродили по улочкам, мечтая пожить здесь хотя бы недельку.
На то они и туристы. Линда здесь родилась и выросла, ей расписная затейливость местности казалась обыкновенной.
Когда-то, даже вспомнить сложно когда, она с девчонками и мальчишками рисовала на асфальте классики, играла в резиночку, в вышибалу, пряталась во дворах, купалась вместе с мальчишками голышом в речной заводи.
Теперь Линда взрослая. Настолько, что недавно пришлось тайком избавляться от неожиданного плода девичьей страсти.
Сама она этого не хотела. Родители настояли.
Было обидно и больно, когда самый дорогой человек, Игорь Калина, в которого была влюблена до головокружений, до истерик и обмороков, которому безоглядно доверяла, струсил, узнав, какой сюрприз созрел у неё внутри от ночных свиданий на совхозном сеновале.
Девочка, воспитанная в родительской любви и неге, была очаровательно мила, стройна, умна, развита духовно и физически, но любопытна, романтична, наивна и чересчур доверчива.
Мальчишки влюблялись в Линду на раз, водили в кино и на танцы, ухаживали, даже целовали несколько раз. Но раскрылась девочка только перед Игорем.
Лишь он сумел разбудить в ней дремавшую женственность, помог преодолеть неуверенность и страх, поселил в ликующей душе восторг единения, радугу чарующих чувств, подарил разноцветье сладостных переживаний и волшебных эмоций.
Игорь стал для Линды всем: печалью и радостью, мечтой, судьбой, эликсиром жизни.
С ним Линда чувствовала себя, как бы это сказать… нет, не принцессой, скорее единственной, самой счастливой на небосклоне судьбы, самой яркой звездой, которую Игорь нежно и трепетно держит в сильных ладонях, и целует, целует, целует.
Линда растворилась в мистическом очаровании юного обаяния юноши, родного и близкого, превратившись в малюсенькую частичку его души, поселившуюся в пылающем сердце, которое щедро делилось теплотой и радостью.
А потом он просто замолчал, потемнев лицом, и трусливо спрятался в своём дворе за спинами влиятельных родителей. Папа Линды тоже был человеком авторитетным, но за дочку не вступился, даже не объяснил ей, почему посчитал это необязательным, даже зазорным.
Родители долго шептались на закрытой кухне, периодически срывались на крик, но невинному малышу, требовательно заявившему о себе в чреве девушки, вынесли однозначный, злой и жестокий приговор.
Сердце Линды остановилось, окаменело, стало холодным, потом с хрустальным звоном разлетелось на мелкие кусочки.
Острые осколки больно впились в тело души, и терзали, до тех пор, пока оно не стало бесчувственным.
Долго, очень долго, несколько мучительных лет, прожила девочка в дурмане хронической меланхолии, мрачного уныния и искренней скорби.
Ночная бессонница приносила невыносимые страдания. Она не могла забыть минуты счастья, казавшиеся теперь вечностью, но совсем не из её жизни.
Линде снилось, как Игорь просит прощение, как дарит охапки ярких цветов. Девочка представляла миллионы свиданий, проживала в грёзах ненастоящую волшебную жизнь, нянчила малюсенькую дочку.
Потом просыпалась, и горько плакала.
Поначалу Линда ждала, что Игорь одумается, поймёт, что так, как она, никто не сможет его полюбить. Девочка всё ещё верила возлюбленному. Она жила и бредила ожиданием чуда.
Время томительно тянулось, мираж рассеялся, но боль не унималась.
Теперь Линде было страшно, что кошмар затянулся, что может никогда не закончиться.
Леденящие душу видения и сопровождающие их панические страхи перемежались депрессиями, затяжными приступами чёрной меланхолии и сентиментальной грусти, когда слёзы лились рекой безо всякой причины, лишь оттого, что ассоциации с чем-то из прежней жизни постоянно напомнили о нём.
Линда разговаривала сама с собой, всерьёз обдумывала способы уйти из жизни, и вполне могла бы воплотить один из таких проектов в реальность, но то, как некрасиво она будет выглядеть мёртвой, вызывало психическое отторжение.
Ей вдруг понадобилось, а через некоторое время стало необходимо записывать внутренние переживания и ночные видения. Творческая деятельность увлекла, превратилась в единственную причину жить дальше.
Родители показывали Линду психиатру, невропатологу, но те не находили патологий.
– Это не болезнь, – говорили они, – всё указывает на утрату желаний, на летаргический сон души. Её можно разбудить, но сделать это может только тот или то, что ввело девочку в эмоциональный ступор.
Теперь родители шептались и кричали на кухне каждый вечер.
Папа пытался поговорить с Игорем, просил его хотя бы сделать вид, что всё ещё любит Линду.
Повзрослевший юноша наговорил папе грубостей и цинично сказал, что Линда, девочка без комплексов, которой грех было не воспользоваться, за что разгневанный родитель сломал ему переносицу.
Несколько месяцев между папами Линды и Игоря с переменным успехом длился поединок возможностей высокого социального статуса. Победителей не оказалось, а нос Игоря зажил.
Для того чтобы у сыночка не было в дальнейшем соблазнов, его решили женить на дочке директора овощной базы, которая с лёгкостью необыкновенной наставила ему рога с лучшим другом жениха, Антоном Аверченко, сыном начальника милиции, прямо на свадебном торжестве.
Мальчики серьёзно повздорили, творчески разукрасили друг другу физиономии, потом долго с чувством мирились, выпив ради сохранения мужского братства по бутылке коньяка.
Для закрепления дружбы, поднятия настроения, и просто потому, что подвернулась под руку, грубо изнасиловали по очереди в подсобке хорошенькую свидетельницу невесты, Анечку Феклистову, которая неожиданно для друзей оказалась девственницей.
Останавливаться было поздно, вернуть невинность на место нельзя, поэтому решили идти до конца. Чтобы дама окончательно поняла, с кем имеет дело, запугали девчонку до полусмерти, и заставили воплощать в жизнь весьма извращённые интимные фантазии.
Чтобы не орала и не брыкалась, связали девчонке руки, а рот заткнули её же трусиками.
Когда насытились и устали, закрыли в холодильной камере, обещая отпустить, когда разойдутся гости.
Позже окончательно окосевший Игорь воспылал любовью к жене, потребовал от неё немедленного выполнения супружеского долга.
Возражение жены взбесило его.
Раздосадованный её поведением супруг на глазах у гостей с треском оборвал подол подвенечного платья до самого лифа, рывком сдёрнул ажурные трусики, завалил на праздничный стол, даже успел пристроиться.
Молодуха верещала, отчаянно отбивалась ногами, за что чувствительно получила в глаз, моментально налившийся синевой.
На выручку ей ринулся папочка, затем в драку вязались родственники жениха, и начальник милиции.
Трещали чубы, переворачивались столы, жалобно звенела разбитая посуда и окна, закусками декорировали костюмы и причёски.
В пылу молодецкого гулянья оппоненты отчаянно рвали друг на друге одежду, ломали пальцы, выворачивали руки и ноги, разбивали лица и головы. Кому-то воткнули в мягкие ткани приличного размера осколки бутылок и тарелок.
Вызванный кем-то наряд милиции лихо расправился со всеми участниками баталии, запихивали их в автобус, и увезли в отделение милиции.
Родители жениха и невесты, вместе с начальником милиции, по завершении баталии были похожи на бойцов без правил после проигранного боя.
Вскоре все заинтересованные лица сидели в отдельном накуренном кабинете ночного бара, разрабатывали стратегию умиротворения общественности.
В намеченном заранее сценарии медового месяца для молодожёнов ничего не изменилось, кроме того, что круиз по средиземноморью перенесли на месяц, до полного заживления слишком заметных следов разудалого хмельного гулянья, для чего новоявленным супругам сняли элитный номер в престижном загородном пансионате.
Наутро близкие родственники и друзья продолжили ярмарку тщеславия в честь новобрачных, но уже в другом ресторане.
Молодые, как ни в чём не бывало, целовались, старательно изображая любящую пару.
Последствия праздника ловко разрулили, практически без последствий, на радость всем: помещение кафе отремонтировали, купили новую мебель и посуду взамен испорченной, арестованных выпустили, гостям компенсировали стоимость нарядов, от кого нужно откупились.
Изнасилованной, едва не замёрзшей в холодильнике насмерть свидетельнице, подарили небольшой меблированный домик с участком, почти в центре города, по согласию сторон. Возражать она не решилась.
Новости в маленьких городах распространяются стремительно, утаить и скрыть происшествия невозможно. Линда следующим за весельем днём уже знала подробности в деталях.
Предшествующую свадьбе любимого ночь девушка не могла уснуть, до утра просидела на подоконнике и горько плакала, теперь уже окончательно прощаясь с мечтой.
Едва забрезжил рассвет, она упала на колени перед образами и исступлённо молилась, хотя в Бога не верила, и в церковь никогда не ходила.
Неожиданно ей захотелось излить растревоженные чувства на бумагу.
Поначалу она представила, что пишет последнее послание, чтобы Игорь прочитал его и понял…
“ Знаешь, любимый… не поверишь, но я всё ещё не могу тебя забыть. Не могу передать, как жила и что чувствовала, когда ты меня предал. Дни и ночи без тебя вместили столько страданий и горя, сколько невозможно вместить в одну человеческую жизнь
Я не сержусь, ты не виноват. Причина, скорее всего во мне.
Всю ночь, предшествующую твоей свадьбе с Юлей Котовой, я просидела на подоконнике, и ревела как ненормальная. Я смотрела в звёздное небо и ничегошеньки не видела, кроме размытых слезами сверкающих искорок. Искала ответы на вопросы, как и почему, но не нашла.
Самые глубокие, саднящие раны, изуродовавшие мою чувствительную душу, почти зажили, но остались фантомные боли, усиливающиеся, стоит только памяти соприкоснуться с чем-то, напоминающим о тебе и о не рождённом ребёночке.
Меня до тошноты и истерики выворачивает наизнанку, когда слышу похожие на твой голоса. Меня возбуждают обрывки милых сердцу фраз, которыми ты так красиво выражал чувства, люди, которые принимали участие, были рядом, когда рождалась наша любовь.
Запахи и звуки, напоминающие события тех дней, предметы, которые окружали нас, места, где мы были счастливы или просто были, всё это напоминает о тебе.
А ты, ты чего-нибудь помнишь, чувствуешь?
Ты не можешь представить, сколько всего вокруг связано с тобой. Закаты и рассветы, тени, лунный свет, искры в капельках дождя на оконном стекле, снежинки, названия улиц, цветы.
Я не забыла ту звёздную ночь, когда, обнявшись, сидели на берегу реки, молчали до самого утра, понимая друг друга без слов. Мы смотрели на лунную дорожку, проложившую путь по глади реки до противоположного берега и знали точно всё о нашем светлом будущем.
Я слышала, как ты сдерживал дыхание, как размерено, но гулко трепещет сердце, вдыхала запах волос, чувствовала родное тепло. Нам было восхитительно хорошо. Ты был моей судьбой, целым миром.
Та ночь пахла цветущей черёмухой и любовью.
Помнишь, ты подарил мне букет ландышей? Я до сих пор падаю в обморок от запаха этих цветов. В тот день мы целовались впервые в жизни. Сладость того поцелуя я буду помнить вечно.
Стоит только представить земляничную поляну в знойный полдень, запах прелой земли, цветущего разнотравья, сок ягод на губах, как у меня замирает всё внутри. В тот день мы разделись до пояса. Как нежно и чувственно ты меня ласкал!
Ещё запал в душу пряный запах свежего сена. Был тёплый солнечный день. День, когда я прощалась с детством. Ты был ласков, нетерпелив, и очень нежен. Я сама позволила тебе быть мужчиной, моим единственным, самым важным в жизни мужчиной.
Мне было немножко больно, и очень-очень страшно, но желание доставить любимому безграничную радость не позволило девичьим сомнениям испортить наслаждение, которое ты испытал.
Я тоже была счастлива.
Тогда я уже не могла думать и чувствовать отдельно от тебя. Мне казалось, что мы – единое целое, что всегда будем вместе.
Столько счастливых минут и часов, сколько ты подарил мне, многим может не достаться за всю жизнь.
Помню, как я обрадовалась, поняв, что внутри меня появилась новая жизнь. Мне в голову не могла прийти мысль, что желанная беременность может стать поводом для расставания, для предательства и подлости.
Как же мне было больно!
Представь, что тебя публично унижают на глазах у злорадствующих зрителей, безжалостно и грубо втыкают под ногти раскалённые иглы, при этом не позволяют дышать, походя разрушают судьбу, отнимают любовь, запрещая надеяться на пощаду, при этом заставляют смотреть на казнь родного дитя.
Сомневаюсь, что подобное можно прочувствовать, не испытав в реальности.
Ты обрёк меня на адовы муки, но не смутился, не ужаснулся: отвернулся и забыл.
Наверно я должна тебя ненавидеть, обязана вырвать с корнем из глубин памяти любые напоминания о тех днях, проститься с прошлым, чтобы снова начать жить.
Должна, обязана, но не могу, не умею. И нет рядом со мной никого, кто может этому научить. Душа и сердце по-прежнему обливаются кровью, омываются слезами, заставляя вновь и вновь возвращаться мысленно в счастливое прошлое, которое давно не принадлежит ни мне, ни тебе.
Я устала вздрагивать от новостей, боюсь услышать что-то о тебе, не важно, плохое или хорошее. Как дальтоник не различает оттенки цветов, так и моя душа не видит разницы, когда слышу твоё имя.
Я вновь и вновь хожу по замкнутому кругу, не в силах поверить, что тебя больше нет в моей жизни, что ты сегодняшний, это совсем не тот человек, который любил меня, которого я любила.
Последний раз обращаюсь к тебе, ни на что не надеясь. У меня нет желания возвращать искреннюю любовь. Просто опусти. Признайся, что никогда не любил“.
Линду вновь сотряс приступ рыдающих спазмов, сердце сжалось в комок. Она заснула прямо на коленях, утомлённая до предела потоком молитв, мыслей и чувств. В эту ночь девушку не тревожили видения.
Утром весь город гудел, обсуждая странную свадьбу.
Линда услышала подробности от родителей. Возможно, они пересказывали события вечера и ночи слишком эмоционально. Передавая сплетни, каждый рассказчик что-либо творчески изменяет, добавляет выдуманные для остроты сюжета подробности.
Неважно почему, но лицо девочки внезапно просветлело.
– Мама, ты действительно веришь, что так и было?
– Возможно чуточку иначе, но основные события рассказывают одинаково. Такое невозможно выдумать. Понять не могу, зачем им нужно жениться. Ведь ясно, как божий день, что любовью там не пахнет. Похоже, так родители устраивают свои тёмные делишки.
– Говоришь, невеста прямо на свадьбе изменила Игорю, а ему хоть бы хны?
– Не я, люди говорят. Ты же знаешь Юльку, у неё ещё в школе коллекция женихов была. Про неё много чего рассказывали. Теперь ещё это… Игорь твой ещё тогда под каждую юбку заглядывал. Тебе говорили об этом, слышать не хотела.
– Мама, не выдумывай. Игорь был верным.
– Ага! Принц на белом коне. А ничего, что они с Антохой Аверченко Анечку Феклистову изнасиловали, да как. Девчонка ни сесть, ни встать не может. Вот тебе и верный. Не был он никогда человеком. Одно слово - подонок. Знала бы ты, что он батьке нашему про тебя сказал. Шлюха, мол, малолетняя, давалка. Сама, сказал, на меня запрыгнула. А ты говоришь!
– Вы с папкой и соврать можете.
– Хорошо, допустим. А что жену молодую этот кобель опозорил, нагишом перед людями выставил, чуть не изнасиловал на глазах у всех, да ещё и побил за это. Тоже вру? А потом целовал опозоренную супругу в губы, словно так и нужно, это как? Чёрного кобеля не отмоешь добела. Без разницы ему, доченька, куда елду грязную пристроить. Удивляюсь, как ты до сих пор раскусить не можешь сущность его поганую.
– Мама! Мало ли чего люди наговорят. Завидуют, вот и выдумывают всякое.
– Мама-мама! Сорок с лишком лет уже мама. Не любил этот деспот, трус и бабник, никого и никогда. Потому, что не умеет. Нет у него души… и совести нет. Дурой будешь, если продолжишь по нему сохнуть. Плюнь, и разотри.
– Тебе легко говорить.
– Сложно, дочка, очень сложно. Я всё понимаю. Любовь зла, полюбишь и козла. Прости, что заставила тебя сделать аборт. Наверно не о тебе, о себе думала. Простишь? А о нём забудь. Не твоя это судьба. Игорю девчонки не для любви и семейного счастья нужны, для забавы, чтобы семя лишнее сбросить, да похоть ублажить. У всех бабников особое зрение: то, что на виду, они в упор не видят, зато за пазухой и под юбкой всё могут разглядеть, потому, у них у самих мозг в штанах.
– Не знаю, мама. Простить не сложно, а дитя не вернуть. Я теперь ничего не знаю. Вчера письмо ему написала… слёзное, хотела на свадьбу идти, там отдать, в глаза глянуть. Сочиняла, душу изливала, думала, успокоюсь. Нет, мамочка, только растревожила сердце пуще прежнего, чуть с ума не сошла от избытка чувств. Хочешь, прочту?
– Не нужно, пусть та боль будет твоей тайной. Спрячь, и забудь навеки. А лучше сожги записочку вместе с памятью, а пепел по ветру развей. Выжги его, супостата, из души, калёным железом выжги, разлюби, Христом Богом молю. Ты же у нас умница, красавица, всем на загляденье, а настоящему женишку радость будет. На что угодно готова спорить, как только успокоишься, из головы выкинешь, сразу и полюбишь. Будет у тебя и свадьба шикарная, и фата, и платье кипенной белизны, да без этого всего… без штучек разных, без пошлостей.
– Наверно ты права, мама, но сердцу не прикажешь. Не могу я любить и ненавидеть по чьему-то велению. Повод задуматься действительно есть, ты права. Но лучше оставь. не трогай до поры мою боль.
– Да когда же та пора настанет? Я к тому времени состариться успею.
– Не успеешь. Я поняла, что Игорь никогда меня не любил. Честное слово, поняла. Использовал он меня. Правда, красиво, изобретательно, как хороший рыбак. Наживка, крючок, добротная снасть, и всё такое. А я клюнула. Теперь понимаю – не могла я избежать своей участи. Так несправедливо жизнь устроена. Впредь осторожнее буду. Как же я была счастлива, словами не передать. Не его я любила и люблю, мама, чувства трепетные, которые никогда не предавала. Оставь меня одну, поплачу.
– Да сколько можно-то! Весь дом в соплях. На танцы лучше сходи. Приоденься, и ножками. Неужто психануть не могёшь! А хочешь, так и я с тобой пойду. А что, мне тоже любви и ласки хочется. Да не зыркай так. В сорок пять бабы ягодки опять… а я пока только цветочек. Меня ещё любить да любить. Ну, соглашайся!
– Мама!
– Будешь мамкать, заставлю письмо вслух читать. Вместях тогда и поплачем. А может это, дочунь, водочки, пока бати нет? Жахнем, и пойдём, Игорёху твово уму-разуму учить. У меня на сей случай сковорода с длинной ручкой под печкой имеется. Давно её в дело не пускала.
– А давай, мама. Умерла, так умерла. Поминки по безвременно усопшей любви. Чтобы не оглядываться. Убедила ты меня, родительница. Кобель он. Между прочим, Игорь и целоваться-то толком не умел. Сама я чего-то понапридумала.