Небо разломилось надвое. Молния – нож прорезала чёрный небосклон зигзагообразной стрелой. Сплошная стена воды рухнула на таёжную землю.
Одинокий кабан, попавший врасплох, пронзительно завизжал и заметался в беспорядочном танце. Вместе с кабаном приуныл и я.
Прижавшись к тёплому стволу живого кедра, я затосковал. Удары шишкобоя стихли, уступая место раскатистому грому.
На ум приходили недавно написанные стихи: «Удары, удары, - пора шишкобоя, как будто грохочут зенитки, средь боя!».
Примолк и мой старший напарник – спортсмен и отличный семьянин Волков Иван Семёнович. У наших ног лежали два мешка кедровых шишек. Мы шишковали.
Дело было в Томской области, в конце восьмидесятых. Мы, с Иваном Семёновичем, находились в командировке на стекольном заводе, в посёлке Моряковский затон.
С утра рабочие ходили по заводу уже опохмелёные. Стекловаренная печь мирно гудела, ритмично выплёвывая из себя раскалённые капли стекла.
Эти капли попадали в формы стеклоформующих машин и превращались в бутылки или банки, в зависимости от того, какое стекло варилось в стекловаренной печи.
Для бутылок и банок был разный состав шихты и разный температурный режим. Потом изделия проходили отжиг в туннельной печи, и на выходе, укладывались на поддоны, руками весёлых бабёнок, что бы дальше продолжить свой путь на склад.
Директора завода, за месяц командировки, мы так и не увидели. Говорят, запойный был человек. Лишь только «заболеет», и сразу в тайгу, к себе на заимку.
Поговаривали, что держал он там, в обслуге трёх девиц, которые и содержали трёхэтажную заимку, и ублажали барина и заезжее начальство из обкома партии.
А числились эти наложницы контролёрами О.Т.К. на заводе. Видно хорошо контролировали, что зарплаты у них с премиальными были самыми высокими.
На рабочий роток не накинешь платок!
Ливень закончился. Гром стих. Гроза исчерпала свои электрические заряды. И снова по тайге раздались удары шишкобоя.
Били шишку деревянным молотом – «Бабой». А мы просто собирали опавшие дары кедрача. Потом в гостинице, рассыпав шишки на пол, каждый шелушил свою добычу, вынимая овальные, темно-коричневые, пахнувшие сосной, семечки.
-Ну что Иван Семёнович в путь, - сказал бодро я.
И взвалив на себя по мешку, мы тронулись на большак.
Подойдя к остановке, и опустив мешки на землю, мы сели на лавочку отдохнуть. Рядом находился продуктовый магазин.
Шла разгрузка свежего хлеба. Около крыльца сидела чёрно – белая шавка, и умными глазами внимательно наблюдала за грузчиками.
Вдруг с одного поддона упала буханка хлеба. Шавка моментально схватила её зубами и помчалась через дорогу в сторону леса.
А наперерез ей, из канавы, выскочил огромный, грязный, лохматый пёс. В два прыжка он очутился возле шавки, выхватил у неё буханку, и бросился прочь.
Удивляясь его находчивости, Иван Семёнович сказал,
-Смотри-ка, сам не ворует, а хлеб имеет. Прям, как наше начальство.
-Иван Семёнович, всё как у людей, ты правильно подметил! – поддакнул я.
Подошёл автобус битком набитый мешками и людьми, но советские автобусы были безразмерными, и мы втиснулись.
А вослед нам таёжное эхо доносило удары шишкобоя.
Евгений
Шапорев
12 октября 2011 г.