Ни остаться с тобой, ни заснуть без тебя. Никак.
Мысли серой гурьбой у полога кровати толпятся.
В потолок не глядеть. Темнота в голове. Пустяк.
И опять надо мысленно, тихо с тобой прощаться.
Тутсиния Сотникова
На просторах нашей необъятной страны есть суровые климатические регионы, где три сезона года: весна, лето и осень укладываются в один, иногда в два месяца. Там шутят, если их кто-либо спрашивает, какое было лето, что их в этот день там не было.
Нечто подобное происходит зачастую с любовью: ждёшь её, ждешь… потом, бац, вторая смена.
А была ли та самая любовь на самом деле или пригрезилось?
Зато, какую обильную пищу для воображения порождают мимолётные лукавые романы у любящей стороны, сколько пылких эмоций, необузданной страсти, странного свойства восторгов, иллюзий и переживаний оставляет им.
Наивные пылкие романтики, прожив в состоянии любовного обморока неделю или месяц, впоследствии пишут романы с продолжением десятками томов.
Потом Ромео и Джульетты, оставшиеся в живых, многократно переживая мельчайшие подробности нескольких счастливых минут, годами доводят себя до оргазмов и обмороков.
Они старательно превращают нюансы и оттенки якобы происходившего с такой тщательностью и детализацией, словно сгорая в огне эмоций и чувств, ни на секунду не выпускали из рук блокнота, где регистрировали каждую неуловимую интонацию ощущений и переживаний.
Каждый штрих скоротечного романа вырастает в остросюжетное повествование, способное выдавить слезу у любого, кто имеет представление о настоящей любви. Чего уж говорить о тех, кто живёт подобными обманчивыми переживаниями. Они буквально сходят с ума от призрачных чувств.
Реальная любовь, увы и ах, чаще всего вырастает из банальной физиологии, и ей же заканчивается, приблизительно как Вселенная в результате Большого взрыва. Она появляется из ничего, практически из пустоты, разрастается, обретает немыслимую потенцию, отнюдь не бесконечную, а устав принимается растрачивать накопленный потенциал, охлаждаясь, сворачивая избыточные функции, превращаясь со временем в ничтожно малую величину.
В обозримом пространстве бессмертия не существует.
Настоящие чувства не бурлят, и не плещут через край. Их экономят.
Витька Снегирёв из тех мальчишек, которых отношения с девочками всегда заставали врасплох. Книжки, фотоаппарат, подвижные игры с мальчишками, бесконечные приключения, составляли суть его стремлений и жизненных интересов.
В дворовой команде были и девчонки, например, Катя и Юля Стрельниковы, две замечательные сестрёнки из пятьдесят пятой квартиры, которая находилась двумя этажами выше. С ними Витя рос и играл с шести лет, но воспринимал их как мальчишек с косичками.
Когда случалась плохая погода, они играли в больницу, или в магазин, иногда в семью. Витька соглашался на правила игры, которые непрерывно выдумывали и меняли девчонки.
Дружба с ними продолжалась до окончания школы в неизменном виде. Повторюсь, Витька не воспринимал их девочками, половые отличия его не интересовали.
На вступительных экзаменах в институт Снегирёв встретил Олю Рушницкую, и правила игры стали стремительно изменяться.
Если быть точным, Оля сама его заметила, и сама с ним познакомилась.
О чём девушка думал, неизвестно, но заставить Витьку обратить на себя внимание не составило труда.
О таком парне: симпатичном, сильном, наивном, романтичном, мягком и податливом, как пластилин, мечтала она ещё дома.
Долгими зимними вечерами в маленьком провинциальном городке, где родилась и выросла Оля, её маленькую головку постоянно занимали мысли о страстной любви, выросшие из волшебных сказок и приключенческих романов, которых подробно, едва ни поминутно описывали последовательность и подробности страсти.
В маленьком рабочем посёлке бал правили беспробудное пьянство и воровская романтика. Повальная нищета, бытовые склоки, серая безрадостная обыденность, вот и всё, что могла предложить ей жизнь в семье родителей.
Мало того, даже за такую малость приходилось платить сбившимся в хищные стаи головорезам деньгами, иногда невинностью.
Оля представляла свою судьбу иначе, считала, что нужно научиться устраиваться. Она готова была толкаться локтями, если придётся хитрить, приспосабливаться и изворачиваться, но непременно вылезти из болота безрадостного существования.
Витьку и его безвольный характер она оценила сразу, заметив, как он неловко смущается по каждому поводу, что совсем не умеет возражать, что готов предложить помощь любому. То, что он не приезжий, было заметно по одежде и поведению.
Наряд у юноши скромный, но одежда новая, с претензией на столичную моду. Вдохновил и обрадовал Олю его открытый взгляд, добродушная эмоциональность, и отсутствие сального интереса к девочкам.
Судя по манерам и разговорам, Витька был классическим маменькиным сынком, но развитым интеллектуально, и ответственным.
Именно то, что нужно, если только он не хитрец.
Оленьке был хорошо знаком хищный взгляд сексуально озабоченных юношей из рабочего посёлка, начинающих пускать похотливые слюни и раздевать глазами, когда задолго до начала их агрессивных действий начинаешь ощущать кожей, будто грубая пятерня уже залезла в трусы.
Подобные отношения Олю не интересовали. Она была скороспелая, давно созрела, как эмоционально, так и физически, пользовалась повышенным вниманием мальчиков, но считала красоту и невинность единственным ценным капиталом, которым следует распорядиться с умом.
Витька женские прелести глазами не мусолил, не пытался разглядывать и оценивать соблазнительные девичьи фигуры на предмет их практического использования. Его отличали открытый доброжелательный взгляд и смущённая улыбка человека, который стесняется даже того, что могут уличить в разглядывании лица.
Юноша явно пришёл в институт, чтобы получить образование и профессию. Экзамены сдавал легко, значит, будет рыть землю рогами и копытами.
Случайная мысль о рогах показалась Оле забавной. Такой парень в случае чего не поймёт, даже не заметит, что его банально употребляют.
От подобной мысли ей стало немного неловко, но это ощущение быстро растаяло.
“На всякий случай нужно застолбить этого увальня”, – подумала она, – “кто знает каким боком жизнь повернётся. Если ничего интереснее не подвернётся, придётся довольствоваться малым. Мужики ради любви и секса способны на настоящие чудеса. Придётся делать из него человека. Надеюсь, что справлюсь”.
Оля не была расчётливой хищницей или искательницей приключений, просто поставила перед собой цель вырваться из капкана обстоятельств.
Нормальное в принципе желание. Все хотят жить лучше, почему не она?
Девушка уже знала, что фамилия юноши, Снегирёв. Она невольно примерила её к себе, и осталась довольна.
“Ольга Владимировна Снегирёва. Звучит очень даже неплохо. Плюс столичная прописка. Не шоколад, но совсем неплохо. Всё лучше, чем выйти замуж за алкаша, пахать на него всю жизнь, ублажать, получая в качестве бонуса оскорбления и побои”.
Последний экзамен решающий дальнейшую судьбу сдан, пришло время знакомиться.
– Сейчас, или...
Не вопрос жизни и смерти, лишь первая шаткая ступенька на лестнице мечты. На всякий случай следует на неё забраться, чтобы потом не пришлось жалеть о том, что упустила возможный шанс изменить судьбу к лучшему.
Мальчишек в институте полно, есть гораздо интереснее Витьки внешне, но женская интуиция выбрала его.
Чутью Оля привыкла доверять.
Девушка ловко продемонстрировала Снегирёву томную фирменную улыбку с искоркой интереса, многократно усиленного чёрными глазами в половину лица, и тут же изобразила застенчивость, потупив очи долу.
Соблазнительно-томная наивность, наигранная скромность, молчаливое обещание любви, моментально достигли цели. Витька встрепенулся и поплыл, почувствовав жгучий интерес симпатичной однокурсницы.
Ласковый взгляд, заманчиво-чувственная поза, ловкая демонстрация приятных особенностей соблазнительной девичьей фигуры, мягкие, по-кошачьи плавные жесты – всё было адресовано ему.
Разве можно такое волшебство не заметить?
Витька увидел и оценил.
Ещё бы! Оленька так старалась...
– Оля. Моё имя Оля, фамилия Рушницкая. Вас не смущает, если обращусь с просьбой? Кажется мы поступили. Я так счастлива, так рада! А вы? Впрочем, какая глупость спрашивать такое. Хочется запомнить этот день, отметить, а я совсем никого не знаю. Давайте отпразднуем вместе. Как вам такая идея? Деньги у меня есть, если что. За меня платить не придётся. Не бросайте меня, а... пожалуйста.
Девушка сократила расстояние до минимума, едва не коснувшись его упругой грудью, схватила его ладонь двумя руками, просительно заглядывала в глаза, эмоционально пританцовывала, не в силах сдержать возбуждение, как обычно это делают дети, выпрашивая что-то у мам.
Виктор смутился. Отказывать потенциальной подружке в такой малости было глупо, тем более девушка ему понравилась. Себе он в этом признаться не мог, но Оля сама его выбрала.
Сердце сигналило учащённым пульсом, кожа пунцовым цветом пылающих щёк, лёгкие сбившимся дыханием, мышцы мелкой дрожью.
“Отказываться не стоит. Что с того, что дома за накрытым столом ждут родители? Будем дружить. В коне концов я уже не школьник”, – думал он.
– С удовольствием. Правда, отметить сколько-нибудь серьёзно, не выйдет. Деньги меня не любят. Могу осилить кафе мороженое, но лучше просто погулять. В парке, например.
– В парке так в парке. А музыка там есть?
– Только по выходным.
– Ну и ладно. Наедимся мороженого, наговоримся. Ты дома живёшь, или в общежитии?
– С родителями. Только не здесь, в Подмосковье. В общежитии мне отказали, придётся квартиру снимать. Ничего, справлюсь. Я уже работу нашёл. Только одному жильё снимать дорого, нужно будет напарника найти.
– А со мной не хочешь квартиру разделить? Я тоже работу найду, чтобы комнату оплачивать. Ты как? Соглашайся!
– Извини, не могу. Ты же девушка. Так нельзя. Понимаю, если бы невеста была, но у меня любовь и семья в планы не вписываются.
– Я же не предлагаю спать вместе, и детей рожать. Можно между кроватями ширму поставить, будет две комнаты. Готовить вместе будем. Кто первый придёт, с того ужин. Ты чего, девчонок боишься? Так я не кусаюсь.
– Еще чего. Просто это неправильно. Представляешь, что о нас могут подумать? К тебе же ни один жених на пушечный выстрел не подойдёт, будут думать, что ты… сама понимаешь.
– Ой, ой, ой! А тебе, не всё ли равно, кто чего думает? Твоя жизнь – твои правила. Уроки вместе учить будем, к зачётам готовиться. Ты мне поможешь, я тебе. Один ум хорошо, а два лучше. Не понравится – разбежимся. Просто эксперимент, без обязательств и целей. От учёбы отвлекать никто не будет. У нас и времени-то свободного не будет: учиться, работать, спать. Главное, обо всем сразу договориться, чтобы не было поводов для ссор и разногласий.
– Хорошо, я подумаю. Только не очень надейся, что соглашусь. С парнями надёжнее. Я ведь учиться хочу, а не жениться.
– Ну и ладно. Мне и в общежитии неплохо. Зато работать не придётся. Назло тебе отличницей стану. А ты со своими парнями в свинарнике будешь жить, злой и голодный. Прибавь сюда пьянки, девочек-подружек в кровати соседа, вечеринки… хотела как лучше... испугался, да? Так и скажи. Понимаю, мамочка ругать будет, по попке настучит.
– Не знаю я как лучше. Мама ничего не скажет, она у меня женщина продвинутая. На отношения полов смотрит нормально. Считает, что без любви жизнь становится пресной и бесполезной. Но у меня сейчас другая задача: образование, профессия, карьера. Минимум лет на десять. В плане романтики антракт. По крайней мере, до диплома. Институт закончу – там видно будет.
– Намекаешь, что у меня совсем другая задача, что кадрю тебя… какая же у меня цель, по-твоему?
– Ничего плохого про тебя не думаю. Можем просто встречаться, для этого не обязательно вместе жить. В кино будем ходить, на танцы. Иногда.
Через месяц, получив первую зарплату, жильё Витька снял. Не квартиру, как хотел, комнату в коммуналке, зато близко от института. Поселился всё-таки вместе с Олей.
Пока решал и думал, как правильнее будет, из ушей валил перегретый пар, мозги от сомнений и ожиданий закипали.
Подобного свойства авантюра не укладывалась в голове, казалась рискованной, даже в некоторой мере преступной, но странного свойства азарт, предвкушение заманчиво увлекательных ощущений и нового опыта, разрушали на корню резонные сомнения.
Начать жить самостоятельно, по-взрослому, было интересно. Настораживала пикантность ситуации, её необычность.
О подобных предложениях Витька никогда прежде не слышал.
Оля становится соседкой, однокурсницей и другом. Нормальный ход. Но она девушка, скорее всего девочка-недотрога, симпатичная, привлекательная, к тому же, определенно нравится.
Подобное обстоятельство могут запросто перечеркнуть дружбу, превратить её в нечто иное, заманчиво прекрасное, но рискованное. Не хватает только влюбиться, тронуться умом, превратиться в послушного ослика, следующего за сладкой морковкой.
Для посторонних подобное сожительство равносильно созданию семьи. Ещё мама, она может не понять и не принять такой экстравагантный, можно сказать двусмысленный ход.
Не хочется остаться без поддержки родителей ради блажи.
Витька довольно долго не мог преодолеть неуверенность и робость, выдвигал в качестве аргументов миллион с хвостиком аргументов и сомнений, но в итоге решился.
Оля приняла новость без смущения, обрадовалась, трогательно чмокнула Витьку в нос, выкрасив помадой, потом с удовольствием оттирала её, всеми доступными средствами показывая, что не в силах сдержать восторг.
Неискушенная в любви и отношениях девушка не видела, не могла почувствовать неоднозначность подобного шага, её увлекало заманчивое состояние беспредельной свободы и позитивного опыта.
Мысли в её кудрявой головке выпирали во все стороны, как солома у Страшилы Мудрого. Жизнь и судьба перекраивались налету, не считаясь с обстоятельствами.
Кажущиеся перспективы и возможности увлекали, захватывали. Оля была уверена, что ухватила за хвост Птицу Счастья.
В комнате сразу смастерили перегородку, разделившую её на три части: две спальни и кухню. Не очень удобно, позже придётся перестраивать, а пока так сойдёт.
С воодушевлением наводили порядок, готовили ужин, эмоционально делились впечатлениями.
Оля переоделась в лёгкое, воздушное, свисающее невесомыми складками платье, не скрывающее, скорее демонстрирующее, насколько она хороша.
Девочка то и дело прикасалась к Витьке, изображая из себя взрослую женщину, старательно, но бездумно вызывала у него возбуждение.
Эффект получился не совсем такой, какой девочка ожидала: первой на чувственную удочку попалась именно она, испытав не вполне осознанное, но интенсивное желание близости.
Комнату заполнил концентрированный запах взволнованного страстью молодого женского тела, её чувственный голос и избыточная сексуальная энергия.
Игнорировать опознавательные знаки любви, условные сигналы неожиданного возбуждения и визуальные эффекты незрелой, но избыточной страсти, было попросту невозможно.
Соседи по комнате чувствовали себя неловко, старались скрыть эмоции, и обоюдную готовность начать игру.
Когда закончили ужинать, мальчишку трясло от неведомого желания, которое было направлено именно на Олю.
Витька не предполагал, что просто подруга способна в один миг перевернуть прежние представления о себе, о девушках, о сути дружбы с ними, с ног на голову, превратить жизнь рядом и вместе в мучительное предприятие.
– Зачем, зачем я согласился с ней жить? Какая преступная наивность! Разве можно не возбудиться от всего этого великолепия, как дальше жить?
Оля сведёт меня с ума, и что тогда? При ней я совсем не способен думать о занятиях. Какой же я дурак! Как научиться жить, не замечая очевидного стремления наслаждаться и обладать… что это, если не любовь? Чёрт возьми, только бы она не заметила моё глупое состояние.
Себя Витька мог уговаривать сколько угодно, внушая, будто сладкие ощущения и волнующие эмоции – ошибка сознания, самообман, тело об этом не догадывалось. Оно не умело себя обманывать, посылало и посылало в мозг одну за другой волны постыдных желаний, и нежных грёз, парализующих сознание.
– Легко сказать, не замечать, не чувствовать, не хотеть. Как, если рядом, стоит только направить взгляд, протянуть руку, вдохнуть наполненный соблазнительно-пикантными запахами воздух, находится неиссякаемый источник щекотливых мыслей и пламенных чувств?
Чёрт бы подрал эту с Оленьку с её рюшечками, воланчиками, с милыми забавными кудряшками, соблазнительными коленками, манящими поцелуйными губами.
Было странно сознавать, что сам заманил себя в западню, сам залез в сети.
“Стонать и сожалеть об опрометчивом поступке поздно. Нужно как-то приспосабливаться. Если бы я мог предположить, как тяжело жить с девчонкой под одной крышей. Говорил же ей, что это неправильно! Интуиция подсказывала отказаться от подобной авантюры. Не послушал внутренний голос, который знал о последствиях. Интересно, сколько Оленьке лет? Господи, причём тут её возраст, какое это имеет значение… о чём я сейчас подумал? Не может быть, только не я! Что за тягостные, распирающие плоть ощущения не дают мне покоя? Попал, так попал. Экспериментатор хренов!”
Олю тоже донимали сомнения и волнения.
Нахлынувшие вдруг ощущения и навязчивые мысли стали неожиданным, не сказать, что приятным сюрпризом.
Возмутительно-непристойные переживания развеяли уверенность в том, что она хочет продолжать совместное проживание на одной территории с Виктором.
Если бы волнующими, запретными и сладкими были только грёзы, можно было бы не переживать. Видения и иллюзии того, что с ней наяву происходят невероятные события, которых нет, и пока не может быть в реальной жизни, посещали давно. Оля была знакома с возбуждением и страстью в сновидениях и фантазиях.
То, что она чувствовала сейчас, причём постоянно, даже когда Виктора не было рядом, вызывало растерянность и тревогу.
Оля сильно нервничала. У неё набухли и отвердели соски, словно внезапно напала аллергия. К низу живота приливала кровь, вызывая непонятное томление и спазмы. Её трясло, непонятно отчего кружилась голова.
В сознании происходило нечто невероятное. Пришлось скрыться за ширмой, чтобы не привлекать внимание к пикантному состоянию, которое представлялось заметным, видимым.
Такого результата наивной авантюры девочка не ожидала.
Возбуждение было приятным, но несвоевременным сюрпризом.
“Добилась, твою маму, влюбиться заставила. Интересно, кого? Кажется, моё глупое тело перепутало объект внимания. Зачем мне эта странная лихорадка, я её не заказывала. Что со мной! Идиотка, мечтала о любви, как j средстве вырваться их капкана нищеты, теперь сосредоточена на единственном желании, чтобы Витька… чтобы поцеловал и… да-да, именно это бесстыдное желание высверливает сознание. Как же я хочу, чтобы он оказался во мне! Бред!!! Навязчивый психоз. Уж не накапал ли мне чего-нибудь Витька в чай?”
Оля представляла вновь и вновь, как Витька целует, как нежно и страстно ласкает, как медленно раздевает, как бережно, но властно дотрагивается до восставших сосков, как…
Она чуть не закричала от ощущений, которые заполнили всё существо, вызывая конвульсии и опьяняющее наслаждение.
Восторг, и чувство планирующего полёта, заставили забыть обо всём, кроме желания предельной близости. Она мечтала, чтобы это сладостное состояние продолжалось вечно.
Потом пришло отрезвление, чувство беспомощности, утраты чего-то очень важного, непонятное восприятие себя, и своего непослушного тела, смешанное с чувством ответственности, вины, и страха.
“ Что я про него знаю? Симпатичный, здоровый, во всяком случае, внешне. Не хам (пока не проявился), общительный, самостоятельный, добрый. Это всё. А характер, привычки, мысли… реакции, действия, планы на жизнь, на меня? Что, если я ему нужна только для того, чтобы… или вообще не нужна?”
Оле стало не по себе, захотелось плакать, собрать пожитки и тихо, по-английски скрыться в ночи.
“Куда? Из общежития я опрометчиво, самонадеянно, чересчур смело выписалась. Теперь точно не поселят, слишком много иногородних желающих. Что, если вдруг случится то, о чём грезила, если это приведёт к беременности, если придётся родить?”
Оле стало нестерпимо жалко наивную себя, девочку, которая заигралась во взрослую женщину.
“Какой ещё ребёночек, зачем он мне нужен, разве для этого уговаривала я Витьку жить вместе? На кой чёрт мне нужна такая обуза? Хотела как лучше, а получается непонятно что.
Может ни я, ни дети, всё, что сочинило моё больное воображение, нафиг ему не нужны. Витька чётко и ясно дал понять, что девушки и женщины могут не беспокоиться следующие десять лет.
Узнает о моих болезненных фантазиях и исчезнет навсегда, а я буду одна расхлёбывать неприятные последствия глупой выходки, вместо того, чтобы с удовольствием наслаждаться заманчивыми преимуществами обеспеченной столичной жизни. С головой дружить нужно, девочка! О чём я только думала!”
Мысли Оленьки стремительно раскручивались в другую сторону, возвращали в опостылевший родительский дом, где жизнь вообще теряла смысл, где любовь и страсть полностью утрачивали ценность, где нет места красивым мечтам о счастливом будущем.
Наивное желание вырваться из нищеты соблазнив и охмурив Витьку, такого же неприкаянного и нищего мальчишку, как сама, теперь не казалось хорошей идеей, тем более, что не смогла предусмотреть даже то, что сама способна угодить в нелепо расставленные силки.
“Похоже, заварила я эту несъедобную кашу по недомыслию. Ладно бы серьёзно влюбилась, жить без него не могла, сохла и страдала, так нет же, ничего подобного не чувствую, кроме непреодолимого желания близости. Накрутила эмоции, вызвала внутри ураган Катрина, чуть не умерла от вожделения и нахлынувшей страсти. Несерьёзно это всё, несерьёзно и глупо! Нужно заканчивать неудачный эксперимент”.
Как бы ни так! Если бы всё обстояло настолько просто: захотел – полюбил, передумал – разлюбил: включил – выключил.
Желания и мысли Оленьки рвались одновременно в противоположные стороны, не желали подчиняться рассудку, показывали, кто или что на самом деле руководит телом.
Оля приводила себе убедительные аргументы, отчаянно спорила с непокорным мозгом, посылающим интригующие сигналы, заставляющие тело поступать больше чем странно: оно требовало нежности, вынуждало действовать вопреки логике, настойчиво и властно толкало на опасную близость.
Нежданные, непредсказуемые, ненужные во вновь открывшихся обстоятельствах романтические чувства наполняли организм безумными переживаниями, толкали к духовному и физическому слиянию, которого нельзя было допустить.
Девушка не заметила, как вновь принялась грезить. Сознание всё ещё пыталось убедить не делать глупостей, забыть про соблазнительные фантазии, но сердце уже стучало в висках, заставляя быстрее перекачивать кровь, переполненную гормонами.
Оля всё ещё пыталась сопротивляться, дискутировала с внутренним собеседником, который молчал, в то время как её вновь сотрясали волны сладострастия.
“Зачем он мне? Умный, сильный, наивный москвич… ну, почти москвич, у родителей квартира имеется. Всё, никаких реальных достоинств, кроме того, что мужчина. Хочу с ним близости? Кто знает, отчего это желание посетило меня ни с того, ни с сего. Наверно от излишней свободы и любопытства ошалела”.
“Думать нужно, серьёзно думать. Со всем этим придётся жить, если пойти на поводу у гормонов. Да, с инстинктами не поспоришь. Вон как разобрало. Отдаться готова, практически первому встречному, причём сразу и даром.
Ещё немного и умолять начну, чтобы обнял и поцеловал. Сколько раз спала с братом в обнимку в одной кровати, и ничего, совсем ничего подобного не чувствовала, а тут... наваждение какое-то, психоз, припадок, помешательство”.
Оля за своей перегородкой елозила, извивалась от непомерного желания на кровати, чувствуя, как намокают трусики, как набухают и сладко ноют соски, как подступают неминуемые уже конвульсии страсти.
Она переживала, кляла себя за то, что не умеет гасить нахлынувшие эмоции, но почти готова была улечься под Витькино одеяло.
Несколько чувствительных, взрывающих сознание и тело мгновений, и наступила бурная разрядка. Кажется, она стонала. Или показалось? А ведь это лишь начало, один из первых совместно прожитых дней.
“Нужно купить что-нибудь успокаивающее, реже бывать дома. Или уходить совсем”.
Вечер заставил нервничать ещё сильнее. Оба тщетно пытались читать конспекты и учебники, но видели перед собой лишь расплывающиеся пятна.
Разговаривали мало. Оля придиралась к Витьке, использовала в репликах едкий сарказм.
Не сговариваясь, рано выключили свет, улеглись за ширмы. Каждый думал о своём, однако фантазии, эмоции и не до конца осознанные желания совпадали в главном: взаимный интерес неудержимо нарастал.
Витька не спал. Было отчётливо слышно, как парень ворочается, шурша одеялом, и вздыхает.
Его видения были менее реалистичны, поскольку всё, что находится у девочек под одеждой, для него являлось загадкой. У Витьки не было сестры, он никогда не влюблялся, почти ничего не читал про любовь.
Взрослая физиология юноши ещё не была разбужена. Он не испытывал серьёзного физического страдания, непреодолимого желания интимной близости. Всё же эмоционально Витька был серьёзно возбуждён, потревожен неведомыми прежде переживаниями.
Близость Оленьки представлялась юноше манящей, окрыляющей, невыносимо приятной, размыто-туманной реальностью.
Его сердечко трепетало в груди, томилось от неведомых желаний, смысла которых он не способен был постичь и осмыслить. Ясно было одно – причина всех этих переживаний находится в паре метров за тоненькой матерчатой перегородкой.
Витька слышал её прерывистое дыхание, скрип кроватных пружин, неясные, но волнующие звуки, словно девочка стонет во сне.
– Наверно чего-то приснилось. Душно. Может, открыть форточку?
Около месяца ребята ходили полусонные, однако попыток выяснить отношения, признаться в том, что испытывают странно волнующие чувства, сблизиться, не предпринимали, принимая происходящее за искажённое восприятия новых условий жизни.
Витька старательно отводил взгляд, нервничал по пустякам, Оля огрызалась, но завтрак и обед готовила, прибиралась.
Как и договаривались вначале, оба устроились работать. Оля трудилась два-три часа в день, Виктор брал полноценные смены, в основном по ночам. Приходил с работы измотанный, уставший, иногда засыпал с открытым учебником, на лекциях клевал носом.
На Олю юноша смотрел лишь украдкой, старался не тревожить, не раздражать, переживал, когда она начинала нервничать. Считал, что именно он виноват в её возбуждённом состоянии.
Девушка неизменно готовила ужины и завтраки, с удовольствием наблюдала, как он торопливо закидывает в рот любую стряпню. Ей нравилась Витькина забота, его удивительная щедрость, желание выполнять маленькие женские прихоти.
– А парень-то Витька ничего, хороший. Можно такого полюбить, даже нужно.
К неудобствам совместного проживания потихоньку привыкли, хотя нет-нет, да снова случался некий казус, вызывающий волну непредсказуемого возбуждения.
Вчера, например, Витя внезапно зашёл на Олину территорию, что-то по учёбе спросить, а та нижнее бельё переодеть готовилась, сидела на стуле нагишом, лицом к нему, широко раздвинув ноги.
Его лицо в то мгновение нужно было видеть.
Витька отвернулся, принялся сбивчиво извиняться, говорил, что без предупреждения больше ни ногой, у Оли случилась истерика.
Она опять всю ночь не спала, увлечённо следуя за видениями, где Витьке было позволено всё. Откровенно-бесстыдные ласки не прекращались ни на минуту, дарили блаженство, но его было утомительно много. Хотелось остановиться, поспать.
Принять снотворное Оля не решилась, скоро вставать, идти на лекции. Успокоиться иначе не получалось. Девушка чувствовала нервное напряжение и лихорадочно соображала, что в такой ситуации можно предпринять.
Витька тоже неприкаянно маялся, понимая, что просто жить вместе, не выходит.
У него ещё доставало выдержки, не выходить за рамки дружеских отношений. Другой на его месте не задумываясь о приличиях, деликатности и морали настоял бы на близости или взял подругу силой, а Витька всё ещё пытался играть по правилам, в которых невинность имела неприкосновенный статус.
Оля мечтала, что в Витьке проснётся, наконец, мужчина, ждала его настойчивых действий, надеялась на наркотическое влияние тестостерона, но стоило ему приблизиться, как у неё начиналась паника.
Девушка никак не могла определиться, чего хочет на самом деле. Её тяготило раздвоение личности, лихорадочная перемена настроений и избыток желаний, которые утомляли до дрожи в мышцах, тошноты, и спазмов в животе.
Оля пыталась принять взвешенное решение. Бесплодный эксперимент, не имеющий видимой цели и логического продолжения, надоел, утомил. Испытывать силу воли, способность месяцами жить в непрекращающемся ни на минуту возбуждении. было бессмысленно. Было бы для чего.
Девушка непрерывно беседовала сама с собой, иногда забывалась. Выражала мысли вслух. Нужно было решаться на конкретный исход: или-или.
В тот день Витя пришёл с работы около одиннадцати часов. Горячий ужин на столе был заботливо накрыт двумя одеялами, чтобы не остыл. Запах чего-то вкусного завис в замкнутом пространстве комнаты.
Оля подождала, пока юноша разденется. Она отчетливо слышала каждое его движение. Вот он снял ботинки, повесил куртку, надел тапочки...
– Витя, подойди, пожалуйста. Я заболела. Можешь поставить мне горчичники?
– Сейчас, Оленька, только руки вымою. Они у меня совсем холодные.
Через несколько минут он подошёл к ширме, – можно? Я захожу.
– Угу.
Виктор вошёл. Оленька лежала на кровати полностью раздетая, лицом вниз.
– Ой, извини!
– Ты же горчичники собрался ставить, не извиняйся. Больная для врача не женщина, а пациент.
– Можно я тебя накрою?
– Нельзя. Начинай.
– Честно говоря, я не умею.
– А целовать, целовать умеешь? Какой же ты телёнок! Нельзя же так. Обними хотя бы, если помочь не хочешь. Видишь же, девушка страдает, мается. По тебе, между прочим, сохну. Скажешь, не знал, не видел… а чего ты вообще замечаешь! Думала, догадаешься, подойдёшь, прижмёшь к сердцу. Ага! Жди. Так и помру девственницей. Ну почему ты такой недогадливый, робкий!
– У тебя, похоже, температура высокая. Наверно воспаление лёгких. Сейчас скорую вызову. Потерпи, Оленька!
Виктор трогал её кожу губами, как обычно это делала мама, проверяя, есть ли жар. Тело действительно горело.
Оленька перевернулась, обхватила Витькину шею руками, принялась расстёгивать пуговицы на его рубашке.
Юноша моментально впал в прострацию, закрыл глаза, перестал дышать.
Подчиняясь гипнозу извне и врождённому инстинкту охотника, Витька неловко прикоснулся к обнажённой груди, которая тут же откликнулась набухшими сосками.
Кожа упругих округлостей обожгла пальцы неведомой энергией, настойчиво требующей исследовать каждый миллиметр обнажённого тела.
Внутри грудной клетки лопнула и разогнулась некая пружина, заставившая немедленно действовать.
Юноша схватил Олю в охапку, прижал к себе, начал лихорадочно целовать Бесстыдная нагота требовала реализации задуманного природой процесса, последовательность которого не вызывала сомнений.
Казалось, что Витька всегда знал, как будет происходить близкое знакомство возбуждённых тел.
На какое-то мгновение к нему вернулось сознание. Он испугался, пытался накрыть Олю одеялом. Девичья нагота и доступность не были очевидно дозволенными. Она девушка, значит всё, что находится под одеждой, под запретом.
Юноша осознал, что совершает нечто недозволенное, безнравственное по отношению к девственнице, даже греховное.
Витька на автомате завернул Оленьку, совершая спонтанные, необдуманные действия и тут же впился в её рот губами, испытывая неземное наслаждение.
Он целовал глаза, нос, шею, волосы, уши, в то время как руки лихорадочно путешествовали по возвышенностям и впадинам.
Витька чувствовал экзотический, несравнимый ни с чем вкус, который воспламенял внезапно разбуженную похоть.
Как долго он мечтал, забыв про запреты ласкать Оленьку.
Оба моментально улетели в страну грёз, в иную вселенную, где не было его и её, где тела и души сливались в единое целое, представляющее из себя концентрат наслаждения и блаженства.
Всё, что случилось после не оставило иных воспоминаний, кроме бесконечного состояния эйфории.
Когда ребята очнулись и отдышались, Оля, приходя частично в сознание, поняла, что стала взрослой, о чём свидетельствовали следы на простыне и на теле, что не подумали о возможных последствиях.
– Дурак! Дурак! Дурак! Как ты мог, ведь я тебе доверяла! Что я теперь маме скажу!
Оля зарыдала, уткнулась в Витькину грудь, стучала по его плечам маленькими кулачками.
Витя гладил голову девочки, прижимал к себе. Сегодня и он стал мужчиной, следовательно, Оля – его женщина, его жена. Теперь он в ответе за неё. Наверно это и есть любовь.
– Всё, девочка, к чёрту все эти перегородки. Теперь мы семья, и спать будем на одной кровати. Милая. Как я рад, что наконец-то мы решились! Не представляешь, как я устал от тревожных мыслей и неразделённых чувств.
А Оля плакала. Уже тише, закапываясь носом в Витькину грудь, всхлипывая время от времени, почти засыпая.
В кудрявой головке мелькала странная мысль, что добившись, чего хотела, воплотив чувственные грёзы в реальность, дойдя до заветной цели, ощутила вдруг в душе гнетущую пустоту.
Чего она, в сущности, добилась? Продегустировала вкус настоящего взрослого секса? Определённо ничего особенного. Было состояние планирования, приятного опьянения, безграничная радость, эйфория и много чего ещё, но совсем недолго.
Когда всё закончилось, стало не очень здорово.
Откуда-то извне налетела ноющая тоска, меланхолия, отчаяние, ощущение беспомощности, апатии, вины, злости. Захотелось остаться одной, зарыться с головой под одеяло, и плакать, оттого, что поступила необдуманно, поспешно, глупо.
Возможно, так случилось от неожиданности, от страха неизвестности, которые догнали позже, когда было поздно чего-то менять.
Оля незаметно заснула, что-то бормотала во сне, просила не подходить, не трогать.
Минут через двадцать она проснулась, забыв про тоску и уныние, начала снова приставать к Витьке.
Новоявленные любовники не ведали покоя до самого утра, вновь и вновь покоряли вершины блаженства, падали в изнеможении, и приступали к новому штурму.
Оленька оказалась особой любознательной, ненасытной. Витька физически не мог удовлетворить маленькую женщину в нужном объёме и ритме. Ей нужно было ещё и ещё, а ему необходимо рано вставать, идти на работу, потом на учёбу.
Несмотря на ежедневное переутомление, Витька летал на крыльях. Сначала у них была медовая неделя, потом месяц. Оленька незаметно превратилась в настоящую женщину.
В ней зрело и приобретало грандиозные размеры чувство собственника.
“Мой, больше ничей”, постоянно повторяла она, и этому приходилось верить. Оля отвадила, исключила из близкого окружения всех подруг и Витькиных друзей, старалась контролировать мужчину поминутно, посекундно.
К ней вернулась прежняя уверенность. Теперь Оля знала, что старалась не зря. Витька мог стать идеальным мужем. Единственное, что теперь её угнетало, это цепкие мысли о залётных хищницах, для которых её мужчина мог стать желанной добычей.
Говорят, мужчины, когда страстно влюблены, излучают сгустки энергии, и феромоны, гормоны любви, на которые словно мотыльки на пламя свечи слетаются охмелевшие от романтических запахов подружки.
Оля старательно разжигала влюблённость и страсть, приучала Витьку к эротическим деликатесам, знания о которых черпала в институтской библиотеке, старалась утомить его сексом до предела, чтобы исключить желание лакомиться на стороне.
Это был её пунктик. Оля маниакально сомневалась в Витькиной верности.
– Вдруг какая-нибудь нахалка поймает сигналы вожделения, поманит неизведанными, оттого притягательными прелестями, которые могут показаться соблазнительнее, чем её собственные.
Оленька начала контролировать Витькины передвижения, действия, беседы и встречи, каждый шаг.
Поначалу он принимал настойчивые надзорные старания с улыбкой, считал эти действия свидетельством большой любви. Позже ревность стала утомлять и раздражать.
Все эти выворачивания карманов на предмет улик, проверка памяти телефона, обнюхивания, едкие замечания по поводу встреч, разговоров, случайно брошенного взгляда на проходящую мимо девушку, навязчивые попытки найти несуществующий повод подозревать, казались бредом умалишённого.
У него и в мыслях не было чего-то подобного.
– Ты маньяк, настоящий сексуальный извращенец, – злобно кричала любимая, – мало тебе меня, раздеваешь взглядом каждую встречную.
– Успокойся, Оленька. Никто, кроме тебя, мне не нужен. Я по жизни однолюб, в отца. Даже если бы у меня появились левые мысли, не хватило бы сил на осуществление подобных желаний. Всю энергию и любовь я отдаю тебе. Ты мою любовь до донышка выпиваешь. Разве кто-то ещё способен выдержать твой неугомонный темперамент? Подозрения напрасны, беспочвенны. Как же мы будем вместе жить, если не способны друг другу верить? Я ведь тебя люблю.
– Это не мешает тебе заглядываться на красоток. А силёнок у твоего слоника хватит на всех. Мне ли этого не знать. Не морочь мне голову, выбрось из головы обладательниц фривольных выпуклостей, иначе не знаю, что с тобой сделаю.
Оленька начинала истерично лить слёзы, которые Виктор заботливо слизывал, пытаясь успокоить.
Невыносимая мука, когда женщина плачет.
Обычно такие стычки заканчивались примирением в кровати, серией страстных акробатических этюдов.
Конфликт подобным образом удавалось исчерпать, но неприятное ощущение выпадало в осадок и наслаивалось на предыдущие серии приступов ревности.
Так они прожили весь первый курс и часть второго, пока по случайности девочка не забеременела.
Радости Виктора не было предела. Он уже мысленно готовился к свадьбе, потихоньку откладывая по копеечке деньги на торжество.
Пытаясь не расстраивать и не злить любимую, Витька совсем перестал с кем-либо общаться, чтобы не вызывать у невесты чувство ревности.
Зачем расстраивать женщину которая вынашивает драгоценный плод?
Жених покупал для любимой экзотические фрукты, деликатесы, не считаясь с ценой, вынашивал планы семейного благополучия.
Увы, им не суждено сбыться.
Кто знает, что и как повлияло на поведение Оленьки, только она не говоря ни слова, тайком от будущего отца сделала аборт.
Операция избавления от новой жизни не заняла много времени. Вечером невеста была как обычно дома, встретила Виктора готовым ужином, мурлыкала, ластилась. В её планы пока не входило разоблачение.
“ Придёт время – узнает. Не ему рожать, значит, и решать не ему. Я не готова стать матерью, не хочу превращаться из прелестницы в бабу. В конце концов, ничего страшного не произошло”.
Жених был счастлив при виде улыбающейся невесты, предвкушал, как посадит Оленьку на колени, как ласково погладит животик, где прячется мальчик или девочка, которую он любит и ждёт.
Он предполагал, что темой разговора, сегодня, завтра и всегда будет прелестное дитя.
Хорошее настроение невесты было недолгим. Её взбесили Витькины расспросы, назойливые попытки погладить живот, пустой и болезненный. Увести разговор в сторону, сменить тему. Не удавалось.
Оленьку посетило раздражение. Она кричала, топала ногами, злобно сыпала оскорблениями, вспоминала давно забытые скандалы, обвиняла Витьку в прелюбодействе и эгоизме. Как последний и очень действенный аргумент невеста открыла слёзный шлюз.
Витька пытался шутить, балагурил, но встретив пронзительный, воинственно настроенный взгляд всё тех же, страстно любимых в половину лица чёрных глаз, в которых пропали вдруг глубина и очарование, зато чётким контуром отпечаталась непонятная боль и нечто ещё…
– Что случилось, родная?
– Ничего особенного, отстань!
– Откуда столь драматическое выражение лица, немотивированная злость… утебя есть претензии?
Что я сделал не так, в чём провинился?
– Нет-нет. Всё в порядке. Паршивое настроение, только и всего.
– Отчего в твоих глазах лёд и ужас?
– Потому, что исправить уже ничего невозможно.
– Разве у нас что-то не так? Что именно требует исправления? У беременных бывает беспричинная, спонтанная перемена настроения, я понимаю, что вас теперь двое, что это непросто. Не молчи, успокой меня. Отчего я так волнуюсь? Мне тоже захотелось плакать. Почему? Это касается нас, наших отношений, что-то случилось с твоими родными, что?
– Я сделала аборт.
– Нет, только не это! Ты пошутила, Оленька? Скажи! Ведь это не только твой, но и мой ребёнок. Почему, зачем? Ты лжёшь! Я тебе не верю! Не могу поверить. Как же так? А Я?
– Я не готова к материнству, испугалась последствий. Мне девятнадцать лет, всего девятнадцать. Что дальше, что? Пелёнки, ползунки, бессонные ночи, нищета… а жить когда! Я ещё даже не любила…
– Что ты такое говоришь! А я, а мы, разве это не любовь? Ты подумала, как мы будем жить после такого предательства? Предположим, чисто гипотетически, условно, теперь можно что угодно предполагать, что мы сумеем преодолеть этот конфликт, это безжалостное убийство.
Что дальше, как я могу тебе верить, на что мне рассчитывать, если в таком важном вопросе, как жизнь родного человечка, ты приняла единоличное решение, словно мясник. Ведь теперь я знаю, что ребёнок для тебя – обыкновенный кусок мяса.
Да, моё суждение жестоко. Убеди меня в обратном, если я не прав. Для безжалостного, садистского решения, действительно была причина? Да не молчи же ты!
– Прости, если сможешь. Я думала, что сумею тебя полюбить.
– Хочешь сказать…
– Я поняла, что случившееся с нам – просто физиология, возрастной гормональный бунт, взрыв эмоций, вызванный химией. Всё настолько банально. И вообще, не хочу и не могу постоянно страдать от ревности.
Рано или поздно тебя уведут, я это чувствую, знаю. Тебе нужна другая жена. Уравновешенная, не ревнивая, романтичная, нежная… не знаю какая, но это точно не я.
Я от тебя устала. Ты предсказуем, с тобой скучно. Я сразу тебя просчитала, ещё тогда, на экзаменах. Хотела использовать, только это оказалось не просто. Обманывая тебя, я вынуждена играть в ту же игру. Долго, до бесконечности, вечно… а вечность, для нас, людей, никак не может длиться дольше одной единственной жизни.
Не желаю истратить её на такой пустяк, как скучный, однообразный секс с одним и тем же мужчиной. Может быть, я и ревную-то оттого, что сама хочу поиметь всех без исключения интересных парней.
Попробовать всё, что возможно, даже то, чего нельзя, не оглядываясь на детей, на мужа. Мне нужна свобода, ничем не ограниченная самостоятельность. Извини. Это моя жизнь, и только я вольна ей распоряжаться.
– Может быть ты и права. Кто знает. Жизнь покажет, кто прав, кто виноват. Убийство ребёнка простить не смогу. Омерзительное состояние. Поверить не могу: люблю и ненавижу одновременно. Ты тут наговорила про меня гадостей, а ведь сама не веришь в то, что предъявляешь в качестве аргументов.
Я не ангел, в каждом из нас намешано чёрного и белого, но сейчас ты превзошла сама себя. Как жить с этим будешь? Пройдёт время, убитый тобой человечек покоя не даст, днями и ночами мерещиться будет. Вот кто тебе предъявит. Мало не покажется.
Не знаю, когда ты изменилась, когда стала беспощадным циником. Ведь полюбил я совсем другую женщину. Ты, сегодняшняя ты – не она.
Замечательную девушку, свою Оленьку, я всю жизнь буду помнить. Нашу странную любовь в съёмной комнате, застенчивость, переживания, мечты о любви и близости. Мы даже не понимали, что любовь задолго до первого поцелуя уже поселилась и жила в нас.
Первый в твоей и моей жизни секс. Та Оленька была божественно прекрасна. Очень жаль, что ты оказалась не настолько романтичной, чтобы понять – мы созданы для любви, друг для друга.
А ребёнок… наша Алёнушка… я буду помнить убитый тобой плод именно так…
Давай выпьем что ли. Поминки, всё же… двойные поминки. Сегодня мы хороним не рождённое дитя, и убитую любовь.
Не хочешь? А я выпью. Пусть земля будет ей пухом…
Витькины глаза наполнились слезами. Он в последний раз обнял свою Оленьку, точнее её жалкую тень, прижал к груди.
Сердце молчало.
– Что ты решила, кто уходит, кто остаётся? Остаётся, ни с чем… впрочем, это теперь не имеет значения, мы стали чужими..