Прежде Энт не отходил от княжеских владений настолько далеко. Пустыню — песчаную, каменистую и покрытую хилой растительностью — он знал хорошо. Многие годы это был его мир, единственный, изученный вдоль и поперек. О том, что существуют горы, леса, реки, моря, океаны, и как они выглядят, он помнил только из детства. Слова, которые ничего не говорили новому поколению — телевизор и интернет — показывали места, где никогда не был, но о которых многое узнал. В представлении соплеменников телевизор — это большой пластиковый прямоугольник, которым можно прикрыть дыру в стене, но не в полу, поскольку пластик хрупкий и ненадежный. Про интернет вообще не объяснить, тем более, что это явление (а ведь это явление, а не предмет) самому непонятно. Для выросших в новом мире телевизор и интернет были просто словами, а озеро ничем не отличалось от океана: то и другое — много воды, то есть невообразимая лужа, которая не высыхает в промежуток между дождями. В племени таких луж никто не видел, их относили к заграничным чудесам или сказкам.
Энт знал правду о мире, но не приходило в голову, что даже пустыня может удивить. Внимание привлек разноголосый щебет, будто воздух звенел, а вскоре впереди раскинулся край земли — так воспринималась кромка провала глубиной в добрую сотню метров. На стенках кое-где росли кустарник и карликовые деревца, кривые ветки тянулись из тени к солнцу. Энт выбрал место покаменистее и склонился над пропастью.
— Как красиво, — едва слышно выдохнула рядом осторожно заглянувшая вниз Мия.
— Да. Сейчас прекрасное — редкость.
— А раньше?
— Ну… раньше, вообще-то, тоже. Впрочем, неважно.
— А что важно?
Энт не ответил.
Давно рассвело, и яркие лучи показали тысячи углублений в породе, где жили птицы. Широкий провал эхом усиливал невероятные многоголосые песни, и ветер разносил их по округе. Песни, прославлявшие жизнь. У людей таких давно не было. Теперь пели грустно, протяжно, и состояли песни целиком из тоски и печали. Радоваться было особо нечему, даже в счастье люди не забывали о его скоротечности и горевали о неизбежном. Или пели другое — о крови, девках и деньгах. Но разве это песни? Песня — это когда поет душа.
После ухода Кавора Энт с Мией решили не дожидаться Оша. Какой смысл, если даже отец-азар не верил в его возвращение? И неизвестно, что задумает Моло, когда придет с очередным предложением. Жизнь дороже игр по чужим правилам. Пока есть возможность, нужно уйти как можно дальше, лучше к какому-нибудь процветающему торговому племени. Хороший купец всегда сменяет ценнейший действующий артефакт на бумажку, а большего для счастья не требовалось. На жизнь себе они заработают, главное, чтобы эту жизнь не отняли.
Лесные земли прекрасно подходили на роль такого островка благополучия. Мия стремилась именно туда, и Энт обещал ее отвести. При этом вел между лесоземельным союзом племен и племенами, которые их окружали. Она об этом не догадывалась. А он просто не хотел расставаться. И не знал, как сказать, что сдержать слово не сможет. История была проста как все в этой жизни, если не заморачиваться.
В тот раз он прошел по грани. Грань отделяла жизнь от смерти. Чужой смертью он купил себе свободную жизнь, иначе смерть показалась бы раем по сравнению с тем, что ему готовили.
Торгаш, гордо именовавшийся купцом и гостем, был непохож на других. Он был слишком наглым. Его — старого, но ощущавшего себя королем мира — сопровождали женщина со свитой из нескольких человек и шестеро телохранителей. Такое тело не то чтобы хранить, а даже перенести потребовалось бы больше людей, чем его охраняло — торгаш был толст, как бочка, если положить ее набок, и предельно уродлив. Он позволял себе разгуливать в золоте — цепочки в пять рядов спускались с шеи на колыхавшуюся грудь, на обоих запястьях красовались золотые часы, как символ несметного богатства. Торгаш обсуждал что-то с князем. Прибывший из Лесных земель по Дороге, именно этот купец лишал племя денег, увозя их в обмен на ерунду. За фонарик, горевший от нажатия на рукоять, Рыжий отдал свою наложницу. На дополнительный патрон к автомату деньги собирали всем племенем, и князь грозился продать в рабство того, кто что-нибудь утаит. Собственно, за рабами торгаш и приходил, но уводил не всех, кого ему предлагали. В куче шлака он выискивал жемчужины. Энт не раз схлестывался с князем из-за происходившего в племени. Тот останавливал и менял тему. Энт смирялся. Князь — это князь, и этим все сказано.
Бывало так: сначала торгаш задумчиво глядел на крепкого мальчика или расцветавшую девочку и спокойно уезжал, а через некоторое время ребенок по непонятным причинам исчезал. Иногда вместе с родителями, считавшими, что причины не столь непонятны. Их объявляли подавшимися в шатуны. Очень удобная схема, и, наверняка, она работала не только в их племени.
В тот раз торгаш, как обычно, собирался пройти по хижинам и землянкам. Князь привычно самоустранился — вроде как ушел по своим княжеским делам. Процессия, за которой наблюдали десятки глаз, двигалась по поселку. Работорговец вел себя так, будто князь здесь именно он. Без спросу открывались двери и занавески, внутрь заглядывали телохранители, затем обитателей хижин соизволял осмотреть сам толстяк. Жители встречно с любопытством разглядывали его, и никому не приходило в голову, что чужака можно не пустить и даже прогнать. Потому что не пустить и прогнать было нельзя. Все понимали: князь этого не простит.
Постепенно торгаш с челядью приближались к лачуге, где жила чудесная девочка — на нее положил глаз сам князь. Только возраст не позволял сделать ее княжеской наложницей, но в будущем все шло к этому. Родители не возражали — на некоторое время их ждала бы сытая жизнь.
Энт встал на пути заграничного купца перед домом девочки.
— Сюда нельзя.
Телохранители схватились за ножи — более серьезного оружия чужакам вносить на территорию племени не разрешалось, князь боялся за собственную жизнь. Луки и прочее, что было чересчур опасного, оставалось на посту, там же приезжих гостей ждали их запряженные лошадьми повозки — условные дороги между жильем в поселке покрывал песок, колеса просто увязли бы.
В останавливающем жесте толстяк приподнял руку, и клинки вернулись в ножны. По Энту пробежал цепкий взгляд, что застрял только дважды: на широких плечах с осанкой воина и на положении ног, готовых бросить скопище мускулов на опасность или от опасности — в зависимости от развития событий.
— Хороший солдат, такие всегда в цене. Как звать?
Энт промолчал. Торгаша это не смутило.
— Не надоело жить в грязи и питаться объедками?
— Я своей жизнью доволен.
— Это не жизнь. Я покажу тебе жизнь. Теперь ты здесь не задержишься.
— Я не был и не буду рабом.
— А лизать задницу прохвосту, который продает вас с потрохами — это разве не раб…
На середине слова толстяк всхрюкнул, глаза выпучились, из горла хлестнуло красным. Телохранители ничего не успели сделать. Орудовать заголенищным тесаком Энту было привычнее, чем противостоящим ребятам их узкими ножами — они явно привыкли к более действенному оружию вроде луков и арбалетов, фехтовать не умели или не хотели, и ножевому бою, как стало понятно, предпочитали стрельбу с безопасного расстояния. Сейчас телохранители замерли в ступоре, пытаясь сообразить, как реагировать на непоправимое.
Толстяк завалился набок. Женщина из свиты завопила. Оказалось, торгаш — ее муж. Что же, не повезло дважды — быть отданной за такого и так рано его потерять. А возможно, что все к лучшему, теперь глава семьи — она. Пусть радуется.
Окровавленный тесак не позволял направленным ножам приблизиться. Телохранители не нападали — ждали команды хозяйки. Она же зашлась в надрывном плаче над рухнувшей тушей супруга — непонятно, с показными слезами, демонстрируя поведение, которого от нее ожидали, или все же с натуральными. Плач Энт слышал, содрогания видел, но эмоции на красном женском лице выражали, скорее, злость, чем скорбь.
Князь явился сразу же — с автоматом в руках, в сопровождении охранника.
— Убейте его!!! — Женщина вдруг бросилась на Энта.
В последний миг ее перехватили телохранители. Спасибо, иначе трупов было бы два.
— Что произошло? — Князь недовольно покосился на тело.
— Убей его!!! — брызгая слюной, визжала женщина.
— На чужой земле нельзя оскорблять ее жителей, — спокойно парировал Энт.
Князь уже собирался высказаться, когда Энт добавил:
— Тем более нельзя говорить гадости про ее правителя.
Князь облизал губы и промолчал. Что именно говорил толстяк, его почему-то не заинтересовало.
— Что же теперь?!.. — причитала женщина. — Как же?!..
С трупами дел не ведут, и князь брезгливо указал на тело:
— Убирайте. И убирайтесь.
— Он пришел официально! — не успокаивалась женщина. — Вы убийцы!
— Он нарушил закон. За оскорбление правителя полагается смерть. Мой человек исполнил закон.
С тех пор Энт даже не думал о Лесных землях. Теперь пришлось.
Мия и Сан отстали уже на несколько шагов. На семь, как подсказал глазомер. До темноты останавливаться не хотелось, но все уже выдохлись. Горизонт был чист. Они ушли достаточно далеко, песчаник сменился камнями и скалами, местами их покрывали редкие кусты и столь же скудная трава. Чем безжизненней пейзаж, тем меньше шансов пересечься с неприятностями.
— Привал, — сказал Энт, когда Мия и Сан нагнали его.
— Если это из-за нас, — Мия посмотрела ему в лицо, — то…
— Я сказал «привал», значит, привал. — Энт сел.
Мия опустилась рядом на нагретую солнцем землю. Когда Сан примостился около нее, Энт заметил у него на шее нитку — под тряпками прятался какой-то медальон.
— Что это у тебя? — он протянул руку. — Можно посмотреть?
Мальчик вдруг сжался и прижал кулачки к груди — защищал свою драгоценность. Весь его вид говорил, что никто, ничто и ни за что не заставит отдать это кому бы то ни было. Мия улыбнулась:
— Котенок, Энт только посмотрит. Покажи ему сам.
Как величайшее сокровище Сан достал из-за пазухи потертый алюминиевый крестик на синтетической нитке.
— Это все, что осталось от очень дорогого ему человека. Санни с чего-то решил, что крестик снимать нельзя, иначе с близкими ему людьми произойдет что-то плохое. Он никогда его не снимает и никому не дает. — Мия вздохнула то ли печально, то ли радостно — выражение на лице было непонятно, потому что глаза остались грустными. Взгляд вдруг оживился: — Смотрите, дикий картофель!
Она ткнула пальцем в спрятавшийся у подножия скалы травянистый куст. Скала создавала тень, и растение цеплялось за жизнь под ее защитой.
— Дикий? — Энт даже не слышал про такое.
Впрочем, в новом мире бывало всякое. После того, как взорвались ракеты и станции…
Пожелтевший от постоянного зноя, жалкий кустик ничем не выделялся среди жухлой растительности этих мест. Мия принялась копать голыми руками, и скоро у нее в ладонях оказались несколько грязных клубеньков. Санни аккуратно спрятал крестик и с приоткрытым ртом вертелся возле матери.
— Котенок, поищи, здесь должны быть еще.
Мальчик кивнул и с важным видом отправился выполнять ответственное задание.
— Ты никогда не видел дикий картофель?
Энт развел руками:
— В прежнем мире был просто картофель, он был крупнее и выглядел не так.
Мия протянула два клубенька, перепачканные пальцы при этом коснулись ладони Энта.
Словно током ударило. Она специально? Смотрит в сторону. Почему не в глаза? Стало быть, все же случайно? Но не смотрит она тоже как бы специально, значит…
По телу прокатилась теплая волна.
Нет. Рядом Сан. Что бы ни значило прикосновение, сейчас оно значит только то, что Мия дотронулась до Энта, не больше.
Энт опустил глаза и потер дикий картофель о край камуфляжной куртки, очищая от налипшей земли.
Они сидели рядом, шумно хрустя дарами пустыни. Вкуса не было, зато не надо разводить костер. Костер для беглецов — худшее, что можно придумать, это все равно, что залезть на гору и кричать: «Вот они мы, все сюда!»
Когда последний кусочек был проглочен, Энт осторожно подвинул руку и накрыл опиравшуюся о землю ладонь Мии.
— А непло…
— Где Санни?! — Мия побледнела.
Мальчик рядом не было. Значит, он ушел за скалу, но дальше — провал…
— Сан! Котенок! — Мию подбросило. Через миг долетел крик отчаяния: — А-ааа!!!
Энт в два прыжка преодолел разделявшие метры.
Санни, вцепившийся в колючку, медленно сползал в пропасть. Его ставшие огромными глаза блестели от слез, ноги болтались в пустоте, а на далекое дно было страшно смотреть даже Энту. Справа от Сана висела Мия — она пыталась держаться за край обрыва, вновь и вновь перехватывая руками за казавшиеся твердыми крошившиеся гребни. Те рассыпались под нажимом ладоней. Удивительно, что крик вырвался только у Мии. Сану много раз объясняли, как опасно выдать себя чужакам, и он молчал даже когда сорвался и начал медленно соскальзывать вниз. Молчал и сейчас. И только сосредоточенно пытался подтянуться вверх. Не получалось.
С другой стороны на сына как в последний раз глядела Мия — такими же невероятно большими влажными глазами. Энт не представлял, что у людей бывают такие глаза. И такой взгляд. Только у святых со старинных икон.
Он упал животом на землю и ухватил обоих за руки. Намерение было похвальное, оно казалось единственно верным, но именно, что только казалось. Вес двух человек потащил Энта к краю. Иссушенная земля расслаивалась под грудью и ногами, колючий кустарник впивался в лицо, но был слишком мелким и хрупким, чтобы затормозить продвижение в бездну.
— Держитесь, — прохрипел Энт. — Хватайтесь за ветки.
Он мотнул головой, стряхивая с глаз едкий пот. Край обрыва неотвратимо приближался.
— Энт!
— Мия…
Так вот он какой, прощальный взгляд людей, у которых было, что сказать друг другу, а они молчали. Теперь вместо слов все сказали глаза.
— Отпусти меня. — Мия разжала хватку со своей стороны, ее взгляд погас. — Прощай. И — спасибо. За все.
— Нет. — Энт еще крепче сжал ее запястье.
— Все кончено.
— Не все. — Его глаза перестали видеть, все заволокло соленой пеленой. Слезы? У него?! — Мы живы и еще поборемся!
Сан все же немного подтянулся, но не вцепился в Энта двумя руками, что было ожидаемо, и не стал хвататься за бесполезные при его весе колючки. Он со всей силы укусил державшую его напряженную кисть Энта.
Ладонь дрогнула и непроизвольно разжалась. Сан с визгом покатился вниз. Энт зажмурился. Он больше ничего не видел — мутная пелена скрыла все.
***
Сердце билось в груди буйно и тяжко, по пальцам сбегал тоненький ручеек крови. Мия, как собственное эхо, повторяла «прости» и глядела в алевшее небо. Энт сумел вытащить ее наверх и, отдышавшись, смог снова соображать.
Сан пожертвовал собой. Ради них. В голове не укладывалось. Странный мальчик с бессмысленной улыбкой вечного счастья, которую больше никогда не увидеть. Энт уже привык к нему. И вот…
Мия спрятала лицо в исцарапанных ладонях, между пальцами текли прозрачные капли. Она мерно раскачивалась и бубнила что-то под нос. Прорывались слова, будто она просит прощения. Но… не у Сана.
— С кем ты говоришь?
Ответ раздался не сразу.
— С его матерью.
Не сразу дошел смысл. Но когда дошел…
— Так он не?..
Мия покачала головой.
Она рассказала. Чтобы спасти сына, настоящая мать Сана бежала от Степных. Мия долго укрывала их с риском для жизни. С огромным трудом удалось получить пропуск, вроде бы для себя. По нему Сиана, мать Сана, отправилась к азарам. Она хотела выиграть на спокойную жизнь в Лесных землях. Деньги дала Мия — все, что было. Все знали, что в Лесном союзе племен к особенным относились терпимо. Во всяком случае, спокойнее, чем в других местах. Их не сжигали сразу. Если особенность не опасна, такой человек мог прожить долго и умереть своей смертью. О большем невозможно было мечтать.
Сиана не вернулась. Позже купцы рассказали, что она проиграла те крохи, которые были с собой, и в конце поставила на кон себя. И снова проиграла. И тогда перерезала себе горло.
Вскоре в деревне начался мор, выжило всего несколько человек. Как только весть о гибели поселения достигла соседей, пришли Степные — те самые, от кого Сиана спасала ребенка. Мия с Саном сумели сбежать в последний момент.
— Не уберегла. Я до конца жизни буду слышать его голос…
Энт зажал ей рот рукой:
— Тихо!
Мия окаменела. Видимо, решила, что близко враги. И это было вполне возможно — после поднятого шума, когда не думалось ни о чем, кроме спасения друг друга.
— Голос. — Энт отпустил ее и поднялся. — Я тоже слышу.
— Он жив?!..
Мия вскочила, но Энт придержал ее. Вдвоем, страхуя друг друга, они осторожно приблизились к краю. С этой точки вниз не заглянуть, а повторять ошибку не хотелось.
Подходящее место нашлось минут через десять. Мия уже вся извелась. Казалось, если выпустить ее руку, она просто бросится вниз. Ее лицо побледнело, губы сжались, а дрожащие пальцы постоянно одергивали лохмотья, рискуя порвать истертую ткань.
— Стой здесь. — Энт вложил ей в руки автомат. — Лучше не стой, а спрячься, крики могли услышать. Если кто-то где-то что-то — жми на этот предохранитель, наводи ствол на врага и дави на спуск. Главное — не забудь про предохранитель.
— Сниму заранее.
— Тогда не направляй на меня. И не забывай глядеть по сторонам, теперь за безопасность отвечаешь ты.
Медленно, выверяя каждое движение, он спускался по хрупким уступам вниз. Вскоре все стало понятно: мальчик застрял в ветвях деревца, что росло меж скал. Кривые ветки чудом удерживали худенькое тельце. В глазах вновь защипало: даже с высоты Энт заметил неизменную улыбку.
— Папа, — счастливо сказал Сан.
— Да, — сказал Энт. — Я здесь.
И почему-то это было ошеломляюще здорово.
С одного из уступов получилось ухватить Санни за шкирку.
Вокруг пели птицы. Энт придерживал Сана одной рукой, хватался за колючие заросли, несколько раз чуть не сорвался и, упираясь в крошившуюся землю, наконец выбрался наверх.
Земля. Устойчивая и надежная, она разрешила расслабиться. Мия бросилась к ним и обнимала то мальчика, то Энта, ее неразборчивое причитание скатывалось в плач, а потом звенело смехом.
Когда Сан уснул, она увлекла Энта за собой. Потом они лежали рядом. Сизое от облаков небо желтело блеклой кляксой, обозначая место, где взошла невидимая луна. Волосы Мии щекотали Энту грудь. И больше ничего не было нужно.
На следующий день впереди от края до края горизонта раскинулась зеленая полоса. Это были деревья. Уже забылось, что их бывает так много.
— Когда мы придем в Лесные земли… — начала Мия.
Энт перебил:
— Подожди. — Больше откладывать нельзя, нужно сказать сейчас. — Я должен признаться. Год назад я убил знатного из лесных, это произошло при свидетелях, и если меня там узнают, то повесят. — Он помолчал. — Я выполнил слово, привел вас в Лесные земли, но дальше мне нельзя. Буду искать счастья в другом месте. Где? Пока не знаю. — Он сделал еще одну паузу. — Я хотел бы, чтобы ты и Сан пошли со мной. Я не могу предложить ничего, кроме себя и, еще, клятвы, что мое сердце будет биться только для вас. Теперь решай, идти по жизни со мной или без меня. Я приму любой твой выбор.
Он умолк.
Мия тоже молчала. Рядом весело щебетал Сан, он не обращал внимания на взрослых. Он впервые увидел лес и делился с миром впечатлениями. И неважно, слушали его или нет. Мир всегда слышит. Всех.
Решившись на что-то, Мия с вызовом подняла взгляд на Энта:
— Я тоже признаюсь. Мужчина, который выбирает спутницу жизни, обычно ждет, что она родит ему наследников. Ну так вот: мне двадцать четыре года, у меня нет детей, и неизвестно, будут ли. А дальше скажу твоими словами: я хочу пойти с тобой, я тоже не могу предложить ничего, кроме себя и, еще, клятвы, что мое сердце будет биться только для тебя, и теперь решать тебе, идти по жизни со мной или без меня. Я приму любой твой выбор.
Раньше говорили, что детей дают боги, если любить друг друга по-настоящему. Кстати, в те времена верили, что именно они, боги, — непознаваемые, всемогущие, милосердные — обитают на небесах.
— Ты когда-нибудь любила? — спросил Энт.
Мия опустила лицо.
— Пыталась. Не вышло.
— Тогда у нас все впереди. И, кажется, я знаю, куда мы направимся вместо Лесных земель.