Повесть «Однажды было лето» является продолжением первой серии геологических рассказов, вышедших под названием «Признание в любви». Тогда я и не подозревал, что чужое признание станет сутью всего, написанного мною. Всем тем, кто повстречался мне на жизненном пути, оставив в памяти яркий след, с благодарностью и любовью, посвящается эта книга.
Вертолет поднялся с речной косы и, стрекоча винтами, полетел над долиной реки Халыи. Костя Колесник проводил его взглядом и с радостью подумал: «Вот и началось мое первое геологическое поле». Он с наслаждением вдохнул исходящий от земли запах талого снега и прошлогодней хвои, оглядел горы, окружающие долину Халыи. Подернутые бледно-голубой дымкой, они упирались в небо остроконечными скалистыми пиками.
Было начало июня, солнце палило, но Костя не чувствовал жары. От реки тянуло ледяным холодом, и тепло солнечных лучей сдувалось даже легкими порывами ветра. В долине Халыи гигантским белым полотном лежала наледь. На нее невозможно было смотреть, так слепило глаза от сверкающего на солнце льда. Воздух струился от поднимавшихся над наледью испарений, и в них дрожали неясные очертания гор. На высокой террасе у края наледи раскинулась полевая база геологов: несколько рубленых изб, ряд белых палаток и баня вдалеке. Позади базы стеной стоял могучий лиственничный лес, за которым виднелись гранитные скалы.
Гул вертолета постепенно затих, и Костя услышал позади себя тихий скулящий голос:
- Обдурили, гады! Обдури-и-ли!
Он обернулся. Молодой парень, почти что его ровесник, принятый рабочим в геологическую партию, со слезами на глазах смотрел вслед улетевшему вертолету и бормотал:
- Обдурили, гады! Все-таки обдури-и-ли! Чуяло мое сердце, что дурят меня, а я не верил! Вот и обдурили!
- Да ты что, земляк? – спросил его Костя. – Что случилось?
- Нет, ты только представь себе! Ты представь! – дрожащим от волнения голосом говорил парнишка. Стараясь подавить истерику, он достал папиросу «Беломора» и, ломая спички, нервно прикурил ее. - Прихожу я вчера в отдел кадров этой долбаной экспедиции, - узнать насчет работы, - а они мне сразу и говорят: «Да, рабочие нужны. В поле поедете?» Ну, чё ж не поехать, - думаю, - поеду. Я же у нас, на Кубани, на полях работал. Ну и согласился. А они, гады, завезли меня сюда... за тысячу километров… чтобы и не выбрался отсюда никогда, – он с каким-то диким ужасом огляделся вокруг и, не стыдясь своих слез, истерично заорал. – Какое ж это поле? Тут же одни горы!
- А летние работы у геологов «полем» называются. Ты что, не знал?
- Не знал, и знать не хочу!
- Брось, зёма. Знакомься, - Костя, смеясь, широко раскинул руки, показывая на долину реки и окрестные горы, - это и есть наше поле!
- Поле? Что мы в этом «поле» делать будем?
- Золото искать! Это то поле, где геологи «пашут».
- Золото искать будем? - глаза парня немного оживились. – Ты это серьезно говоришь, чи шутишь?
- А здесь, в Восточной Якутии, геологи только из-за золота и работают.
К ним подошел Виталий Малахов, чернявый, длинноволосый парень.
- Ну, чего рты разинули? Обрадовались, что поле началось? - спросил он. – Потом полюбуетесь. Давайте вещи к палаткам перетаскивать.
Часть 1
1
Тем летом двое друзей, Костя Колесник и Виталий Малахов, начинали свою профессиональную геологическую жизнь. Они закончили обучение в Новочеркасском геологоразведочном техникуме и поехали на работу в Аллах-Юньскую геологоразведочную экспедицию. Побывав здесь прошлым летом на преддипломной практике, они полюбили дикую природу Восточной Якутии и при распределении на работу безоговорочно выбрали только «свою» экспедицию.
Костя и Виталий были неразлучны с первого дня знакомства. Их дружба была чем-то естественным, чего не замечаешь так же, как дышишь воздухом. И началась она незаметно, сама собой. Они вернулись со службы, продолжили свое, прерванное на несколько лет, обучение, - в техникумах отсрочку от воинской службы не давали, - и оказались в одной группе. Костя три года отслужил на Черноморском Флоте и на своем корабле побывал во всех «горячих точках» тогдашней воюющей Африки и Ближнего Востока. Виталий отслужил два года в стройбате в казахских степях недалеко от Байконура. Два года прожили они в одной комнате в студенческом общежитии, учились на «отлично», словно играя в Геологию, готовили курсовые и дипломные работы, вместе прошли «кавказскую» и «якутскую» геологические практики и на Север работать поехали тоже вместе. Им казалось, что в Якутии еще можно было что-то открыть, тогда как в хорошо обжитых местах все давно уже было найдено. Молодые и жизнерадостные парни, они мечтали о приключениях и открытиях, и перед ними раскрытой книгой лежала их будущая счастливая жизнь.
Друзья были чем-то похожи друг на друга. Оба высокие, темноволосые, зеленоглазые. Отросшие до плеч волосы у обоих сильно вились. Темная густая борода и усы придавали Виталию не по годам взрослый вид, задумавшись о чем-то, он и вовсе казался мрачным, за что Костя, шутя, нередко называл его «Мрачный тип» или «Ваша Мрачность», и тогда Виталий сразу же улыбался ослепительной белозубой улыбкой. Виталий был хорошо сложен, от природы силен, мышцы у него были, как каменные. «Да у тебя не руки, а клещи железные!» - говорили одни, здороваясь с ним и болезненно потряхивая кистью, другие сожалели, что на долю секунды не успели так же сжать его ладонь, иначе и они бы показали ему... Но Виталий никому не давал такого шанса. Кто успевал пожать ему руку, с удивлением отмечал, что его рукопожатие было непривычно крепким и приятным. «Интересно, как чувствуют себя девчонки в твоих руках?» – шутя, спрашивали его друзья. Они знали, что Виталий был влюбчив, но влюбленности эти длились не долго. Он все искал свою «одну-единственную», а она не находилась.
Костя был уже два года женат, имел сына. Внутренне он ощущал себя взрослым семейным человеком. Но жизнь бурлила в нем, красота окружающего мира очаровывала и пьянила, он искренне восторгался ею, отчего многим казался совершенно несерьезным. Профессор Кузьменко, читавшая им лекции по региональной геологии, однажды, не выдержав, сказала ему:
- Костя, ты бы хоть на занятия приходил трезвым!
- А с чего вы взяли, что я не трезв? - удивился он.
- Ну, ты всегда так улыбаешься... И у тебя глаза блестят!
- Людмила Николаевна, это от радостного восприятия жизни! - смеясь, ответил ей Костя.
И вот теперь учеба осталась в прошлом. Настоящим было наступившее лето 1978 года.
Халыинская геологическая партия, в которую попали друзья, проводила изучение Скалистого хребта Южного Верхоянья в среднем течении реки Халыи. Начальником партии был Александр Сергеевич Бугров, честолюбивый и властный сорокадвухлетний мужчина. У него был характер профессионального боевого командира: приказ – выполнение, а уж как ты там будешь его выполнять... - на то ты и учился, чтобы знать как!
Бугров торопился поскорее начать полевые работы. Уже через три дня после прилета в поле, геологи ушли в месячный «заход». На базе остался только завхоз-радист и горнорабочие, завершающие строительство избы-камералки. Для них пока другой работы не было. В ближайшую неделю Бугров намеревался определить наиболее перспективный участок для постановки буровзрывных поисковых работ. Территория эта не была, как говорится, «белым пятном». В начале шестидесятых здесь уже работали геологи. Месторождений они не нашли, но дали хорошие перспективы для их поисков. Геологическая карта предшественников пестрела разноцветными точками обнаруженных здесь руд - молибдена, свинца, цинка, серебра, и среди них на карте крупным оранжевым значком ярко выделялся один-единственный пункт обнаружения золота. Содержание золота было просто завораживающим – двести граммов на тонну руды! Вот из-за этого-то значка и были поставлены поисковые работы на Халые.
Халыя в переводе с эвенского – Неукротимая, но река совсем не казалась такой и смирно несла в своих берегах кристально чистые талые воды. Знойное июньское солнце безжалостно плавило остатки снега в горных распадках. На плохо прогреваемых северных склонах гор повсюду были видны его белые лоскутья. День за днем геологи уходили в маршруты для заверки обнаруженных предшественниками рудных точек, но Бугров считал, что объекта, на котором можно было бы поставить буровзрывные работы, не было. Все обнаруженные предшественниками руды оказались бедными и не представляли никакой промышленной ценности.
Минуло две недели летнего маршрутного времени, а результат был нулевой. Бугров не находил себе места. Он носился, как лось, по этой, доставшейся ему для изучения территории, и молодежь гонял не жалея. Подъем в шесть утра… в восемь на стоянке уже никого нет… срок возвращения из маршрута не назначался – кто когда сможет. Благо нет темноты! Северная белая ночь к полуночи лишь на пару часов синими сумерками опускалась на горы, и снова начинался день. А территория была - как в той песне: «...на базальтовых кручах плачу я и пою». Посмотришь снизу на вершину горы – шапка с головы падает, посмотришь с вершины вниз – выть хочется: «Влез, геолог? Ну, так попробуй теперь спуститься!»
Скалистый хребет Южного Верхоянья оправдывал свое название на сто процентов! Все гребни гор были сплошными зубчатыми, как пила, скалами, на сотни метров уходящими в небо. Ниже этих скал склоны гор были покрыты гигантскими каменными осыпями, закрывшими все обнажения горных пород. Таким образом, доступными для геологического изучения оставались только скалистые гребни. Геологи, уходя в маршрут в восемь утра, часам к двум-трем дня добирались до вершины горы, проползали по ее гребню кто на четвереньках, кто чуть ли не ползком, а кто и вообще как по бревну над пропастью, свесив ноги по обе стороны остроконечного гребня. К концу дня, часов в восемь – десять вечера они спускались со своих вершин и уже после одиннадцати в сумерках белой ночи добирались до стоянки. Путь по водоразделу был самым долгим и трудным, но именно он представлял собой ту самую «романтику» геологического маршрута, о которой геологи поют в песнях. Увидеть в тех скалах можно было абсолютно все: и структуру территории, и состав горных пород и, естественно, руду, если таковая имелась - обнаженность была идеальная, пропустить что-либо там мог только «двоечник».
В одну из июньских ночей геологи, как обычно, сидели на стоянке у костра, делясь друг с другом впечатлениями от пройденных маршрутов и приключений. Пламя ярко освещало их лица. Из маршрута не вернулся только Виталий Малахов, и потому все ожидали его. От пламени костра ночные сумерки казались совсем темными. В тишине был слышен лишь треск горящих сучьев, дальний шум реки Астрочан и неумолкаемый комариный звон.
- Ну, вы, хлопцы, и даете! – усмехнувшись, сказал Бугров. Он только что бегло просмотрел описания маршрутов в полевых книжках молодых специалистов. - Что вы описываете тут, как вы эти скалы покоряли?! Надо же не роман приключенческий писать о своих восхождениях на неприступные вершины и о преодолениях водопадов в каньонах. Вам нужно только по ходу своего маршрута детально описать состав пород, их залегание, отмечать границы, смещения по разломам, ну и, естественно, искать руду. Все! Никаких литературных отступлений! Желающие могут вести личный дневник - это дело вкуса, но в рабочих полевых книжках должна быть только геологическая фактура. Ясно?
Бугров оглядел примолкших молодых парней.
«Эх, пацаны! – подумал он. – Опыта еще - никакого!»
Опытных геологов в партии, действительно, было только двое – Бугров, да старший геолог Панов Игорь Георгиевич, невысокий полноватый мужчина лет пятидесяти пяти. Остальные семь геологов были молодые специалисты, этим летом впервые начавшие работать самостоятельно.
- Что это такое? – Бугров поглядел на Костю. – Уже известную руду найти не можем. Мы ведь не первопроходцы тут! До нас здесь работали геологи и рудных тел целую кучу обнаружили. Мы делаем только до-и-зу-че-ни-е! Я ведь вам показывал перед выездом в поле молибденовую руду в нашем геологическом музее – помните образцы кварца набитые серебристыми чешуйками молибденита? - так это и есть руда с нашего Астрочанского штокверка. А мы ее не нашли!
Бугров безнадежно развел руками.
- Что ж мне теперь, самому всю территорию оббегать, чтобы все и везде успеть? - возмущался он.
- Да я туда не то что шел - бежал, только чтобы увидеть такую же богатую руду, как та, что в музее была, - оправдывался Костя. - Образцов мечтал набрать, а пришел – и найти ничего не могу! Смотрю, как дурак, на свою карту - стою вроде на том месте, где у «предков» показаны находки руды, а руды нигде не вижу. Вокруг меня в черных роговиках полно белых кварцевых жил и прожилков… вижу, что весь кварц побит молотком, - кругом свежие сколы, обломки кварца, - а руды нет! Ну, нашел я в кварце реденькие листочки молибденита, ну и все!
- Ну, ты и двоечник! - пробасил Сашка Лысенко.
- Что, «предки» всю руду с собой унесли? – не скрывая иронии, спросил Бугров Костю.
- Не знаю. Может, и унесли.
- В общем, так, - досадно заключил Бугров, - завтра сходи туда снова и еще раз поищи.
Костя был абсолютно уверен, что ничего не пропустил. Он исходил весь участок, где предшественниками были обнаружены молибденовые руды. Неоднократно поднимался в гору, спускался вниз, возвращался и снова шел вперед, но все поиски были тщетны. Костя не мог поверить в то, что он не может найти богатейшую молибденовую руду, но это было так. «Если предшественники нашли ее тут - значит, я пропустил? Не может быть!» - думал Костя. Он, расстроенный, сидел у костра и курил сигареты, не замечая, одну за другой.
- А вот и Виталя вернулся! - воскликнула Женя Орлова, маленькая, коротко стриженая девушка с озорными зелеными глазами. Она тут же засуетилась у печки, поставила подогреть остывшую еду.
Все повернулись к возвращающемуся на стоянку Виталию Малахову и смотрели, как он устало приближается к ним.
Утром того дня, когда Бугров выдавал геологам задания на маршруты, он с ухмылкой сказал Виталию:
- Тебе сегодня выпала честь покорить вот эту вершину! – и показал ему на топографической карте самую высокую вершину на правобережье реки Астрочан. – Превышение всего полтора километра. Маршрут - так себе: пять километров туда и чуть больше обратно... За день успеешь! Наши «предки» нашли здесь пятиметровую зону со свинцово-цинковым оруденением, содержание руды - до пятнадцати процентов. Надо ее заверить. Это один из самых перспективных объектов нашей территории. Посмотри параметры зоны, проследи ее как можно ниже по склону, определи, где можно будет вскрыть ее горными выработками. Все!
Виталий не любил скалистые кручи своей территории, и его ничуть не обрадовала выпавшая ему честь. Ему всегда доставались маршруты, идущие по гребням водоразделов, а это означало только одно – с собой надо брать на целый день и воду, и дрова, чтобы чай согреть, и теплую одежду. Он хоть и поднимется ближе к солнцу на полтора километра, но от этого там станет только холоднее. Виталий мрачно буркнул тогда Бугрову: «Ясно!» - и ушел в маршрут. Один. Напарника ему в первый же полевой сезон не досталось. Студентов на практику приезжало мало, а найти в северном поселке желающих работать в горах за семидесятирублевую зарплату маршрутного рабочего, было просто невозможно. Вот и работали многие геологи в одиночку, и никто из них не думал об опасности. Бог хранил их!
Виталий подошел к костру, поздоровался.
- Фу-у, еле ноги дотащил! – устало выдохнул он, снял с себя ружье, сбросил на землю тяжеленный рюкзак. – А жрать хочется!
Он, улыбаясь, оглядел своих друзей.
- Сейчас, Виталя, макароны разогреются, - сказала Женя, помешивая ложкой на дне большой эмалированной кастрюли остатки макарон по-флотски. Виталий отнял у нее ложку, снял кастрюлю с печки, сел на бревно у костра и, обхватив кастрюлю коленями, стал жадно есть.
- Давай я тебе хоть в миску положу их! - предложила Женя.
- Не надо, - отказался он.
Бугров смотрел, как этот проголодавшийся за день парень уплетает макароны, и, улыбнувшись, спросил его:
- Ну что, Виталя, нашел руду?
- У-у, – промычал он, дожевывая макароны. - Нет там ничего!
И он, еще не утоливший голод, снова зачерпнул полную ложку макарон и отправил ее в рот.
- Да-а! – протянул Бугров. – Неужели так ничего и нет?
- Нет! - беспечно ответил Виталий, не подозревавший о только что проведенной тут начальником взбучке.
«Салага! Ничего не знает, не умеет! Что с него возьмешь?» – досадно подумал Бугров.
Он немного помолчал, а потом обратился к Панову:
- Игорь Георгиевич, ну тогда Вы сходите завтра на Асточанский водораздел. Надо найти эту рудную зону. Не придумали же ее.
Виталий замер с недонесенной до рта ложкой, непонимающе посмотрел на своих притихших друзей, на недовольно надувшегося старшего геолога Панова, потом поднял вопросительный взгляд на стоявшего напротив Бугрова. Но тот, не сказав ничего, отвернулся и ушел.
- Не понял! Что случилось? - спросил Виталий.
- «Бугор» только что мне вздрючку устроил, что я найти ничего не могу, - усмехнулся Костя. – А тут и ты такой же двоечник оказался.
- Не верит, что там ничего нет - взял бы сам и сходил туда! – недовольно пробурчал Игорь Георгиевич.
Панову не хотелось лезть на скалистый Асточанский водораздел. Рельеф этой территории был ему уже не по годам. Теперь Игорь Георгиевич ходил преимущественно по ручьям, по каньонам. Обнаженность там тоже была хорошей, и разобраться в структуре территории он мог и внизу. Вершины гор были полностью отданы на откуп «молодым ногам»! Но, что делать? Придется тряхнуть стариной!
Панов насупился. Это был добродушный на вид толстячок с маленькими карими глазами, в которых всегда светился огонек задора. Не зная, куда деться от бушевавшего в нем недовольства, Игорь Георгиевич нервно провел рукой у себя по макушке, проверив, все ли там в порядке. Он, вероятно, стыдился своей блестящей загорелой лысины и прикрывал ее «чубриной», как называл он отращенные сбоку и зачесанные на макушку длинные волосы. Его непослушная «чубрина» часто сползала на бок, и Панов все время машинально проверял и поправлял ее. Игорь Георгиевич любил, сидя по вечерам у костра, рассказывать молодым геологам разные байки из своей геологической жизни. Они были смешные и горестные, но зачастую очень поучительные. Любил рассказывать о былых геологических открытиях, история которых нередко была смесью научного, курьезного и трагичного. А об истории развития территории, которую изучали сейчас, он мог говорить без конца, с неподдельным азартом, приводя многочисленные примеры из только что пройденных маршрутов. И молодые геологи, как губка, впитывали в себя из его рассказов практические навыки работы исследователя. «Только поняв от начала до конца, как развивалась территория, можно представить себе, где могли сформироваться месторождения, где нужно искать их, на какие поисковые признаки обращать внимание, - говорил Игорь Георгиевич молодым специалистам, разложив геологические карты территории. - Вот смотрите...» И тут он мог говорить часами! Как песню пел!
Но в тот вечер Панов был непривычно молчалив.
На следующий день Игорь Георгиевич вернулся из маршрута на стоянку почти к полуночи. Все геологи с нетерпением ждали его: «Он-то, старый волк, должен найти рудную зону, которую не нашел молодой специалист».
- Ну что, Игорь Георгиевич? – нетерпеливо спросил его Бугров.
Панов мрачный, как туча, присел у костра.
- Ничего! - стараясь казаться спокойным, и не глядя на Бугрова, ответил Панов.
Ему не понравилось, что Бугров, бывший когда-то студентом у него на практике и много лет работавший под его руководством, послал его, старшего, проверять маршрут после молодого специалиста, а не пошел туда сам, если не верит. Они не раз уже конфликтовали и по поводу своих взглядов на геологию района, и по поводу организации полевых работ. Панов был лидер по натуре и геолог до последней клеточки своего мозга. С должности начальника геологической партии его сняли только за чрезмерное пристрастие к «Зеленому Змию», но он никак не мог смириться с ролью «второго лица».
- Я тоже не нашел ее! - сказал Игорь Георгиевич.
Бугров молча смотрел на Панова. По игравшим на скулах желвакам было видно, что он ему не верит. «Да этот старый хрыч, наверное, и не ходил туда!» – подумал Бугров.
- Та-а-к! Ладно! – процедил он. – Я завтра сам пойду туда! А Вы с Костей на молибденитовый штокверк сходите. Может, хоть эту руду найдете.
И он ушел в свою палатку.
Геологи, притихшие, сидели у костра. Дело приобретало скандальный оборот. Виталий сначала чувствовал себя полным «двоечником», оттого что не нашел рудную зону, но теперь, после того как и Панов не нашел ее, он немного воспрянул духом.
- А что, Игорь Георгиевич, - спросил он Панова, - как Вы на гребне водораздела прошли по той пиле?
- Ох, и ругал я тебя сегодня, Виталя! – улыбнувшись, сказал Панов. Он налил себе полную миску борща и уселся за стол. – Что ж ты, подлец, не сказал мне, что там водораздел непроходимый такой! Я метров двести по гребню, как по остроконечной крыше дома, свесив ноги, прополз! Спецовку себе, вон, изодрал всю!
Он показал на разорванные между ног брюки крепкой геологической спецодежды.
- Так я подумал: что мне тут старым специалистам рассказывать? Они сами все прекрасно знают! Ученые уже! - рассмеялся Виталий, поняв, что Панов пролез именно там, где и он лез вчера с трясущимися от напряжения руками.
Темные остроконечные вершины гор, окружавшие долину реки Халыи, стояли погруженные в синие сумерки. Было всего два часа после полуночи, но на севере уже загоралась тонкая полоска зари. Геологи, поговорив еще немного у костра, разошлись спать по палаткам – шеф утром в шесть часов уже будить начнет!
Утром Бугров никого не будил, а сам чуть свет ушел в маршрут на поиски злополучной рудной зоны. Он, также как и многие другие, работал в одиночку. Из маршрута вернулся за полночь. На стоянке никто не спал. Все ждали его, ждали развязки и, когда увидели возвращающегося Бугрова, заговорили шепотом: «Что сейчас буде-е-т! Представляете, если «Бугор» нашел рудную зону!»
Виталий волновался, как в ожидании оценки после экзамена, Панов заерзал, сидя на бревне у костра.
Бугров подошел, сбросил рюкзак, налил из чайника в кружку горячего чаю. Отхлебывая его, он молча сидел у костра, глядя на танцующее перед ним пламя. Никто не осмеливался нарушить тишину. Наконец Игорь Георгиевич не выдержал.
- Ну что, нашел? - спросил он.
Бугров оглядел своих коллег и виновато улыбнулся.
- Нет!
Молодые геологи вдруг все разом заговорили, заулыбались, напряжение спало.
Панов, довольный исходом дела, по-отечески посмеиваясь, смотрел на молодежь. Только Бугров чувствовал себя не в своей тарелке, оттого, что не поверил тем, с кем работал. Но он также не мог не верить и предыдущим исследователям. Они были такими же геологами, для которых работа являлась смыслом их жизни. «Туфтить» в их профессии было нельзя, иначе ты сам и перечеркивал этот смысл.
- Я нашел там только один пятимиллиметровый прожилок кварца, - говорил Виталий, - в котором действительно были содержания галенита и сфалерита до пятнадцати процентов. Может при печатании геологического отчета машинистка вместо «5 мм» напечатала – «5 м»? Одна буква пропала, а мы из-за этого три дня по той вершине ползаем! Отчет-то когда писали? Пятнадцать лет тому назад! Так это почти что в прошлом веке!
- А мы сегодня с «Игеоричем», - по-флотски сокращая длинные слова, рассказывал Костя, - весь штокверк облазили. Похоже, что наши «предки» действительно всю богатую руду в пробах с собой унесли!
- В такое трудно поверить, - задумчиво сказал Панов. – Прогнозы были очень хорошие. Надо еще раз пересмотреть фондовые материалы! А то осенью при защите полевых материалов на научно-техническом Совете мы будем иметь бледный вид и желтый оттенок! Кто поверит, что тут ничего нет?!
- Ну, и что теперь? – спросил его Бугров. – Два объекта пропало. Я был еще на трех – тоже такая ерунда, что и горные работы ставить не хочется. Придется возвращаться на Албын. Это старый объект, но у «предков» там все же было золото. И хоть они уже все изрыли там горными выработками, а золота не нашли, может, нам повезет.
- Свои, новые объекты находить надо! Что мы тут топчемся? Пойдем по пермским черносланцевым структурам «погуляем»! – подбоченясь, как лихой запорожский казак, сказал Панов. – Ты ведь знаешь, что все золотые месторождения Южного Верхоянья в нижнепермских черных сланцах «сидят».
- А проектные работы? А план?
- Да, плюнь на все! Проект – не догма. Сам написал его - сам и изменишь. Проект лишь отправная точка для начала работ, а план... мы же, в конце концов, не для плана живем!
- Игорь Георгиевич, я знаю, Вы всегда были авантюристом...
- Я всегда был, прежде всего, геологом! - перебил его Панов и, не желая продолжать разговор, ушел в свою палатку.
Вскоре задождило. Мелко, тягуче. Долина Халыи погрузилась в сплошной серый мрак. Вода в реке стала медленно прибывать, становилась все мутнее и мутнее. Через пару дней Халыя превратилась в страшное неукротимое чудовище, заполнившее всю пойму и пожирающее все на своем пути. Два ее крупных притока Хаганчан и Эмкырчан, напротив которых находилась стоянка, уже не уступали ей по своей силе и мощи. В долине Халыи за считанные часы исчезали острова, поросшие дремучим лесом, словно воск плавились береговые террасы, со стоном падали в воду могучие лиственницы и уносились к своим неведомым причалам, подгоняемые гулким стуком камней, перекатываемых по дну реки.
В большой «мущинской» палатке, где жили молодые геологи и Игорь Георгиевич Панов, зазвенели струны гитары. На эти звуки тут же сбежались девчонки и скоро вся партия, за исключением начальника, была в сборе. Юра Буков, голубоглазый блондин, выпускник Новочеркасского политехнического института пел геологическую песню, выученную им еще на «казахстанской» практике:
«Белая палатка, белый солончак.
Больно бьет в лопатки «каменный» рюкзак.
Я иду, шатаясь, но иду пока.
Что за специальность?! - Как у ишака!»
Палатка мгновенно наполнилась смехом и веселыми молодыми голосами, подхватившими песню. Она тронула всех своим реализмом, и Юра, смеясь, продолжал петь дальше:
«…Солнце мне в макушку вперило лучи.
Шяс бы пива кружку, но – иди, молчи!
И зачем учился я пятнадцать лет? Эх,
Что б он провалился, этот факультет!»
- Юра, спой еще вот эту... и вот эту..., – звучали просьбы. - А помнишь ты пел… там такие слова были: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»
И песни звучали, не переставая, снова и снова.
Гитара пошла по кругу. Ромка Кардашев, высокий, жизнерадостный татарин, исполнил студенческий репертуар своего Среднеазиатского геологоразведочного техникума. Все просто умирали со смеху от его шуточных песен, исполняемых с неподдельным азиатским акцентом.
- Вы знаете, - сказала вдруг студентка Галя, симпатичная, скромная девочка, приехавшая на геологическую практику с Украины. Глаза ее блестели от нахлынувших чувств. - Когда мы с Иринкой прилетели к вам на базу..., - она оглядела присутствующих в палатке геологов, - мы от страху чуть не умерли!
Геологи не ожидали услышать такое и вопросительно переглянулись.
- Как глянули на встречающих нас мужиков! - продолжила она. - Стоят в ряд… руки в карманах… головы у всех бритые, морды заросшие, бородатые, страшные... у всех ножи огромные на поясе висят... Все, - думаем, - тут нам и конец! Правду мама говорила: «Не едьте, девочки, на Север - там же одни заключенные! Изнасилуют вас сразу, замучают!» От страха даже ноги трястись начали. Давай мы с Иринкой свои рюкзаки искать, - тут же назад улететь хотели, - а найти их не можем. Вы ведь сразу бросились разгружать вертолет, весь груз свалили в кучу, брезентом накрыли, ящиками попридавливали, а в рюкзаках у нас все: и деньги, и документы... Куда без них? Нас от вертолета отталкивают… винты гудят, трещат, ветер от винтов с ног сбивает... Так и улетел вертолет, а мы остались. Завхоз, Алексеевич, привел нас на базу, показал нашу палатку. Забились мы в нее, и давай реветь. Все, жизнь девичья кончилась!
Она улыбнулась, вытерла сбежавшую на щеку слезу.
- А теперь смотрю на вас и думаю: как я могла про вас такое подумать? Вы же геологи! Вы такие хорошие... такие добрые... вы такие...
Она не находила слов, чтобы выразить свои чувства, смотрела на всех счастливыми глазами и смеялась над своими былыми страхами.
Геологи смеялись вместе с ней.
Сашка Лысенко, высокий и необъятный, как шкаф, украинец, взял гитару. Он многозначительно оглядел притихших девчонок и громовым голосом объявил:
- Высоцкий. Песня про рыбалку!
Гитара в его могучих руках затрепетала, как девушка. Толстые Сашкины пальцы начали боем отбивать ритм, и он громким хриплым басом запел:
«Она уселась на крючок. Она с ума свела.
Она подставила бочок, а губы не дала.
Она сама пошла на мель – плыла и не плыла.
Хвостом вертела, как форель, а взяться не дала...»
Все поняли намек, весело переглядывались, а Сашка, в азарте песни возбужденно выпучив глаза, самозабвенно пел:
«Звенела леска, как струна. Я чтой-то говорил.
Она молчала, как стена. Я под стеною выл!
Сказала (надо же сказать): «Я б знала – не пошла!»
Вот врет, сама ж хотела дать, но все же не дала...»
Хохот наполнил палатку. Сашка, войдя в раж, уже не мог выйти из роли героя своей песни и вкладывал в слова все чувства, на какие была способна его влюбчивая жаждущая натура.
«Как я старался, как вилял, колол ее колом,
То по-медвежьи напирал, то л-ластился котом...
Но рыбка к мели, на чеку, плыла не торопясь.
Ну почему, ну почему она мне не далась?»
Все от души смеялись, представляя именно Сашку героем этой истории. Но вот и он отдал гитару.
- Костя, ты тоже спой что-нибудь! - попросила Женя.
Костя взял гитару, пробежал пальцами по струнам:
«Однажды было лето - оно внезапно началось.
Однажды было лето - оно так много значило.
Однажды было лето, что в памяти теряется.
Однажды было лето - оно не повторяется».
Геологи дружно подхватили припев и пребывали в том неповторимом ореоле единения душ, когда все, кроме песни, исчезает вокруг.
Бугров не выдержал одиночества, тоже пришел. Он не пел. Смотрел на молодые и веселые лица своих коллег и думал: «Кажется, и я недавно был таким же, а с тех пор уже двадцать лет прошло. Смотрят на меня, наверное, и думают: «Старик уже!» Эх, пацаны, пацаны! Я тоже когда-то так думал, пока не дожил до своих сорока двух. И мне все еще кажется, что я такой же молодой парень, как вы сейчас».
Дни пролетали один за другим. Дождь не кончался. Горы скрыла серая мгла. Тайга стихла, мокрые ветви лиственниц обвисли, мшистая почва размякла, как хлеб в воде. Халыя, казалось, совсем сошла с ума. Она уже неслась по долине, не выбирая русла и сметая все на пути. Геологи целыми днями сидели в палатках. Уже не по одному разу перепели они любимые песни и только удивлялись постоянному чувству голода, который появился у них во время вынужденного безделья.
- На меня такой жор напал, что я слона бы съел! – смеялся Виталий Малахов.
Никто в партии, кроме Бугрова, особенно не огорчался тому, что из-за непогоды пропадает лучшая «маршрутная» часть лета. Панов без конца сидел над геологическими картами, составлял разрезы структуры и совсем не маялся от безделья и непогоды.
- Не всё ж по горам бегать, - говорил он. - Когда-то и думать надо!
Закончились дожди, спала вода в реках. И снова начались маршруты, ежедневно, без выходных, до следующих дождей. Но сколько ни ходили геологи по своей территории, заверяя выделенные предшественниками рудные точки, они так и не нашли объекта, из которого могло бы получиться месторождение. Повсюду были только минерализованные зоны и жилы, не имеющие промышленного значения. Сезон заканчивался безрезультатно.
Бугров метался по территории с одного участка на другой. Им было обнаружено еще несколько объектов с серебряной, свинцово-цинковой и молибденовой рудой. Но и на них горные выработки вскрывали лишь зоны разломов с бедными сульфидными рудами. Золота не было.
- Кому нужны на Севере такие месторождения? Никому! – горько заключил Бугров, подводя итоги работ. - Тут даже богатые сульфидные месторождения никому не нужны. Только золото подавай!
- А может, не там искали? - сказал Панов.
- Что значит: «не там»? – Бугров метнул на него раздраженный взгляд. – Все объекты предшественников мы заверили, и свои, новые - тоже. Проектные задания и объемы выполнены почти полностью. Что еще не так?
- Золота нет!
- Ну, а где ж оно, по Вашему, есть? Вы же старший геолог в партии, не сторонний наблюдатель, - закипел вдруг Бугров. – Скажите уж, если знаете!
- Да что теперь об этом говорить? Сезон уже закончился, - вздохнул Панов. – А работали мы, действительно, хорошо. Все сделали согласно проекта: объемы выполнили, сметные деньги освоили… Премию, наверное, получим.
Бугров иронично усмехнулся: «Знал бы ты, где золото, разве бы смолчал!»
Лето подходило к концу. Долгие дожди сбили яркий багрянец с зарослей карликовой березки и голубики. Пожелтевшая после первых заморозков лиственничная тайга быстро потускнела, приобрела пожухлые светло-коричневые тона. Холодные серые облака скрыли вершины гор. От них тянуло зимним холодом и ни у кого не оставалось сомнений, что там, в облаках, горы были засыпаны снегом. Теперь уже до следующего лета.
Поисковый отряд, которым в качестве прораба-геолога руководил Костя Колесник, проводил буровзрывные работы на участке Албын, где предшественниками было обнаружено рудное золото. Горняки, все бывшие донецкие шахтеры, приехавшие в Якутию на летние заработки, торопились до снега закончить проходку выработок. Они уже жили ожиданием вертолета. Всем им невыносимо хотелось домой к своим семьям, но Бугров грозился никого не вывозить с поля, пока не будут выполнены плановые объемы. И они старались вовсю. С утра до вечера эхо разносило по горам звуки взрывов с поискового участка.
В надежде обнаружить хотя бы следы золота, Костя одну за другой отбирал и промывал пробы рыхлых пород над рудными зонами. Дробил в металлической ступе и промывал все вскрываемые выработками сульфидные руды. Ни одного даже мелкого значка золота в породах не было. Галенит, сфалерит, пирротин, пирит - все эти сульфиды свинца, цинка и железа были главными компонентами руды. Он уже смирился с мыслью, что тут ничего нет и быть не может. Осталось задокументировать последнюю канаву и все - сезон закончен. Эту горную выработку проходчики «добивали» всей бригадой, и Костя был уверен, что завтра они закончат ее.
Но вот к нему в палатку, как медведь, ввалился проходчик Мыкола Гологура, здоровенный чернявый мужик, давно не бритый, не стриженый. Он покряхтел, присаживаясь напротив Кости, взял со стола пачку «Беломора», толстыми мозолистыми пальцами размял папиросу и закурил. Костя молча ждал, что он скажет. Не зря же он вот так, средь бела дня, бросив работу, пришел к нему в палатку и сидит, покуривает. После третьей затяжки проходчик сказал:
- Слухай, Костя, мы тут цилэ лито, як прокляти, робылы. А що мы заробылы? На дорогу до дому? Стыдно аж думать, що мы жинкам нашим дома скажемо, колы вэрнэмось. Нэ будэм же мы йим рассказувать, що в нас нэ було северных надбавок до зарплаты. На кой ляд це йим нужно! Жинкам трэба, щоб мы прийихалы до дому, та й грощи прывэзлы.
- А что я могу сделать? – еще не понимая, куда он клонит, спросил Костя. – Я денег не печатаю, поделиться с вами не могу. Сам такой же, как и вы.
- Ну, так мы тут с хлопцямы подумалы и рэшылы, що ты ще хлопець молодый, грошэй тоже нэма - визьмэм уси поровну.
- Что возьмем? О чем ты вообще говоришь, не пойму.
- Мы, Костя, золото знайшлы! Хлопци там зараз чистять цю канаву. Пишлы подывышься!
Костя тут же собрался, и они пошли к горной выработке, вскрывавшей рудную зону на склоне горы. Он был так взволнован, что почти бежал туда.
- Та нэ поспишай! Куды воно динеться?! - смеялся Гологура.
Костя издали заметил, что все проходчики собрались у этой выработки и взволновано покуривали, ожидая его прихода. Их было пятеро, всем за сорок. Они три месяца не брились, отпустили бороды, одеты были в поношенную и рваную рабочую одежду. Новую крепкую геологическую спецовку, полученную в начале сезона, не носили, берегли, чтоб домой забрать. Костя, запыхавшись на крутом подъеме, подошел к ним, поприветствовал:
- Здорово, хлопцы!
- Здорово! Здорово! - заулыбались они, пожимая ему руку.
Проходчики были приветливы, немного настороженны, говорили слегка приглушенными голосами, как будто меж ними существовала какая-то тайна, и они допускали теперь к ней и Костю. Он сразу заметил это.
Костя заглянул в выработку. То была канава метров пять глубиной и пятнадцать метров длиной. Борта канавы вверху метра на четыре были разбиты взрывами, с глубиной они сужались и превращались в узкую щель. И в этой щели Костя сразу же увидел блестящую ярким золотом руду.
- Ну, и где золото, хлопцы? - весело спросил он.
- Та отут, на подывысь! - один из проходчиков разжал кулак и протянул Косте кусок золотой руды.
Костя осторожно взял его, повертел в руках, с серьезным видом внимательно и долго рассматривал и молчал. Проходчики тоже молчали. Они нетерпеливо переглядывались и ожидали, что он скажет. Костя вернул кусок золота назад, спустился в канаву, осмотрел вскрытые руды. Постучал по ним молотком, сделал записи и зарисовки в своей полевой книжке. Проходчики сосредоточенно наблюдали за ним. Костя держал паузу, тянул ее, сколько мог. Наконец он поднялся наверх, поправил широкие казачьи усы и улыбнулся.
- Ну, так где моя доля?
- Щас!
Один из проходчиков побежал в кусты кедрового стланика и притащил тяжеленный брезентовый мешок, в который обычно отбирались рудные пробы. Как награду, вручил он его Косте.
Костя взял мешок, оценил на вес. В мешке было килограммов пятнадцать, не меньше. Он поставил мешок на землю, развязал завязь и осторожно высыпал из мешка золотистые кусочки. В канаве при осмотре рудной зоны он не заметил ни одного такого же, который бы валялся на дне выработки. «Похоже, они собрали все до пылинки», - подумал он.
- Нет, хлопцы, я не могу взять это! - Костя серьезно оглядел притихших горняков. Он присел на свой рюкзак и закурил. – Я не знаю, что мне с этим золотом делать.
- Закопай! Когда-нибудь сгодится! - сказал Мыкола Гологура, бывший среди горняков за бригадира.
- Нет, я не могу. Мне оно не нужно! - стал отказываться Костя.
- Брось, хлопец! Ты еще в жизни ничего не понимаешь. Бери! А если мало, мы еще накопаем. Тут его – целые горы!
И они наперебой стали уговаривать Костю. На правах старших по возрасту, они взывали к его благоразумию, мол, никогда не знаешь, парень, куда повернет тебя жизнь; что лучше бы иметь на всякий случай «загашник» - когда-нибудь он в жизни и пригодится. Они говорили о дружбе, случившейся у них с Костей за это лето, о семьях, о детях, о том, что они вот, например, всю свою жизнь проработали в шахте и, несмотря на высокую шахтерскую зарплату, так и остаются бедняками, мол, так и с тобой будет, а тут... Золото само «попэрло» в руки и надо быть настоящим дурнем, чтобы от него отказаться!
Наконец Костя не выдержал и начал хохотать. Он не мог себе представить более комичной ситуации. Проходчики замолчали. Они по-отечески понимающе смотрели на этого молодого пацана, у которого от впервые увиденного им золота случилась истерика.
- Да не золото это, мужики! - смеясь сквозь слезы, выговорил Костя. – Халькопирит это. Медная руда с золотым блеском.
Проходчики ему не верили. По их серьезным крутым лицам Костя видел, что они думали сейчас: «Брешет, чтобы только мы не взяли ничего! Нет, хлопец, нас ты не обдуришь!»
Костя понял - шутить они не настроены, и пожалел, что так глупо разыграл их. Он оглядел проходчиков, этих взрослых и надежных работяг, с которыми проработал все лето, которых уважал и за возраст, и за добрый характер, и за житейскую мудрость, и за их умение на совесть работать. Но хитрость их хохляцкая рассмешила его, и он не мог устоять, чтобы не пошутить.
- Ну, все, хлопцы, шутки кончились! - уже спокойно сказал им Костя. - Сейчас я вам расскажу и покажу, чем золото отличается от халькопирита.
Костя объяснял и видел, как недоверие в их глазах сменялось любопытством, затем досадой и, наконец, они расстроено все разом присели на бровку канавы и закурили.
- А я, дурень, нагреб этого «золота»! – усмехнулся один из них. – Уже чего только не передумал: и как дотащу его до вертолета, и как в самолет пронесу, как спрячу, чтобы не нашли, и как домой привезу, как и где закопаю, и говорить жинке про это золото или нет... Не знаю даже, чего больше испытал уже - страху или радости. Измучился весь от этих думок. А теперь аж легче стало.
Он отбросил окурок, встал и пошел за кусты кедрового стланика. Через минуту вышел оттуда, едва таща тяжелый рюкзак. Сбросил его на землю у ног Кости, вытряхнул содержимое. Золотистые куски халькопирита рассыпались по земле. Они сверкали чистым золотом.
- Костя, - с последней искоркой надежды спросил он, - ну неужели правда, что это не золото?
- Ты можешь все это взять с собой, смело тащить в самолет, потому что это можно только дать детям «поиграться в золото».
- Тогда я возьму хоть несколько кусков. Дома покажу, та хоть друзей обдурю. Вот посмеемся потом!
- Конечно, возьми. Хоть память о Якутии останется.
Остальные проходчики тоже принесли каждый свою «долю».
- Куда ж его теперь? - смущенно спросил Гологура.
- В пробу, да на сувениры! Ну, и студентам нашим раздарите, - ответил Костя.
Ему стало почему-то очень грустно. Он вспомнил, как радостно билось сердце, когда он услышал о находке золота и поднимался по склону горы к этой канаве. А теперь... Он оглядел опутанные холодными облаками скалистые горы. Внизу в серой осенней дымке лежала долина Хаганчана, шумел ручей, далеко внизу виднелись светлые пятна палаток. Его первое геологическое лето закончилось. Богиня геологов, госпожа Удача, прошла мимо.
Костя задокументировал горную выработку, горняки отобрали в указанных им местах рудные пробы. Работы были закончены. Собрав весь свой скарб, горняки побрели к стоянке. Грустные слова геологической песни навязчиво звучали в сознании Кости:
«Однажды было лето – оно внезапно началось.
Однажды было лето - оно так много значило.
Однажды было лето, что в памяти теряется.
Однажды было лето - оно не повторяется.
А все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето.
И не хотят листья летят, сорваны ветром.
Когда в душе осенний дождь и ничего уже не ждешь,
Все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето».
К концу сентября все отряды геологической партии, работавшие на разных участках территории, съехались на базу. Зима вот-вот грозила сковать горы снегом. В ожидании заказанного вертолета геологи готовили полевые материалы к защите на научно-техническом Совете экспедиции.
- Не горюйте, что не нашли ничего! – сказал Панов молодым геологам. - Было бы тут что, разве наши «предки» пропустили бы! Раньше, во времена «Дальстроя», геологи работали ого-го как! В этом, возникшем, точно не помню, в 1936 или 1937 году, тресте строительства Дальнего Севера порядки были - почти военные. Дали приказ найти руду – попробуй только, не найди! Ну, выделили тут «предки» кучу точек минерализации – так они и есть тут, ну перспективы дали хорошие – так никогда нельзя с уверенностью сказать, что на этой, изученной тобой территории, ничего нет. К северу от нас открыто крупнейшее месторождение рудного золота – «Нежданинское», еще дальше на север – «Дыбинское», к югу от нас открыты и разрабатываются целая серия месторождения рудного и россыпного золота – Югоренок, Бриндакит, Ыныкчан, Аллах-Юнь, Кенне. Месторождения эти на двести километров цепочкой тянутся с на юга север к «Нежданке», и только на нашей территории эта цепь разрывается. Все геологические структуры Южного Верхоянья рассекаются здесь поперек Халыинской вулканической впадиной – этой обрушившейся после извержения вулкана позднемеловой структурой, заполненной магматическими породами. А, как известно, где магма – там и руда. Вот все и ходят вокруг этой впадины в надежде найти месторождение. Хотя, есть, думается мне, одно местечко, где можно было поискать и действительно найти месторождение золота. Это немного за рамкой нашей территории, но... я бы сходил туда. «Победителей не судят!» Открытие – дело захватывающее. Ради этого стоит жить. Иногда дорога к открытию может быть кропотливой работой длиною в целую жизнь, а иногда – мгновенный, счастливый случай. Как распорядится госпожа Удача - никто не знает. Хотя, бывают курьезные случаи.
Расскажу я вам, хлопцы и девчата, историю одного открытия, - Панов усмехнулся, вспомнив что-то, и оглядел слушавших его геологов. - Недалеко отсюда, километрах в пятидесяти к северо-востоку, работали мы в конце пятидесятых - начале шестидесятых годов на речке Куте, левом притоке Тыров. Там обнажается огромный меловой вулкан. В его обрамлении на склоне горы «предки» нашли свинцово-серебряные руды. Да и как их было не найти! Представьте себе: склон горы сложен пермскими песчаниками и алевролитами и на них лежат огромные, до двух-трех метров, галенитовые глыбы. Весь склон просто завален рудой - я уж не говорю про мелкие обломки и все, что угодно. Лабораторные анализы показали десятки процентов свинца в руде, столько же цинка, ну, а самое главное – килограммовые содержания серебра! – Панов довольно оглядел геологов блестящими, как маслины, темно-карими глазами. – На Куте тут же поставили разведочные работы: тридцать тысяч кубометров поверхностных горных выработок, детальные поиски, электро- и магниторазведку и все, что угодно!
Как известно, все сыплется сверху, а не наоборот. Так вот, мы буквально исползали там всю вершину, горные выработки вдоль и поперек избороздили весь склон, геофизики промерили своими приборами чуть ли не каждый метр на вершине и на склоне горы – и никакого результата! Нет рудных тел и все! Как только уже не задавали поисковые выработки: и короткими отрезками, и длинными магистралями – пусто! Ничего нет, кроме песчаников и алевролитов! А ведь глыбы галенитовой руды - вот, лежат на склоне у нас под носом! Давай мы прямо под ними канавами вскрывать склон - ничего нет, только пустая порода! Да, - вздохнул он, - это было что-то! И я, как старший геолог, и начальник нашей геологоразведочной партии были в отчаянии! Три года работы, а результат – нулевой! Мы ничего не могли поделать. Начальник экспедиции чуть ли не каждый день, как последних двоечников, отчитывал нас и, в конце концов, когда проектные работы подошли к концу, сдавшись, сказал:
- Вы тогда уж хоть план по буровзрывным работам выполните!
До плана нам всего пятьсот кубов не хватало.
Начальник партии вызывает к себе прораба-геолога, руководившего буровзрывными работами, и говорит ему:
- Еще пятьсот кубов надо дать, чтоб хоть план был!
- Да где же их давать? - удивляется тот. – Весь склон снегом уже замело!
- Да хоть где давай! – вспылил тот. – Хоть прямо тут в реке подножие склона расчисткой вскрывай, но чтобы план был! Ясно?
Прораб по-солдатски выполнил приказ. Собрал горняцкую бригаду и, как велел начальник, недалеко от базы прямо в борту реки задал расчистку длиной пятьдесят метров. Горняки взрывчатки не жалели – это ж не на гору, да и не на себе «Аммонит» таскать!
После первой же отпалки прораб прибежал на базу.
- Нашли, нашли! – ошалев от счастья, во все горло орал он. – Жилу галенитовую вскрыли! Мощность – он, на сколько смог, раскинул в стороны руки - четыре метра!
Все оказалось просто. Галенитовая жила имела залегание близкое к углу падения склона горы. При разрушении склона, тяжелый галенит, практически не перемещался вниз, а просто оседал на склоне, полностью завалив его своими глыбами. Жилу эту потом разведали в русле реки буровыми скважинами, и теперь это крупное свинцово-серебряное месторождение! Вот так-то, братцы!»
Панов замолчал. Восхищенные услышанной историей, молодые геологи сидели молча. Они думали о своих пройденных этим летом маршрутах, о безуспешных поисках, и в их душах снова загоралась надежда на будущие открытия. Жизнь, ведь, еще только начинается.
- Смотрю я иногда на нашу карту, – Панов нарушил затянувшееся молчание, - она вся пестрит точками рудной минерализации. Тут и свинец, и цинк, и серебро есть, и молибден, и уран, и все что угодно, даже золото вон одна проба до двухсот граммов показала. Так на этом месте и «предки» наши, и мы уже всё горными выработками изрыли, а золота нет, так ерунда одна - два-три грамма на тонну руды. Но мы и на следующий год, наверное, там же горные работы проводить будем, - усмехнулся он. – А надо рисковать, братцы, решения принимать крутые, быстрые, ведущие к успеху. Ведь последний год остался – и прощай территория еще лет на пятнадцать-двадцать!
Панов стоял перед большим столом в своей палатке, упирался в край стола распирающим рубашку брюшком, на столе были разложены пестрые геологические карты изучаемой территории. Вокруг сидели молодые геологи и он, как старый генерал на военном Совете, разъясняющий тактику и стратегию предстоящей битвы, с важностью высказывал им свои представления о формировании изучаемых геологических структур.
- Вот древний купол Верхне-Аллахского вулкана, - он показал остро заточенным карандашом на контур вулкана, выделенный на карте красным цветом. – Под ним, вероятно, существовала промежуточная камера, из которой происходили излияния липаритовых и дацитовых лав. В стороны от вулкана отходят две линейные кальдеры обрушения или вулкано-тектонические депрессии, грабены, - называйте их как вам угодно, - они и заполнялись этими изливающимися лавами, пепловыми туфами и игнимбритами из палящих пепловых туч. Разломы, ограничивающие кальдеры, - это и магмоподводящие и рудоподводящие каналы. Раскаленная магма внутри Земли продуцирует огромное количество газов, горячих минерализованных растворов и они, устремляясь по этим разломам вверх к поверхности, и дали вот эту рудную минерализацию!» - Панов лихо обвел карандашом ярко выделенные на карте кружочки рудопроявлений. - Проблема состоит в том, чтобы обнаружить, где эта рассеянная минерализация сконцентрирована в рудные тела промышленного значения. Сейчас есть конъюнктура только на золото. А чтобы найти его – тут надо еще немало поработать! Хотя, честно скажу, я знаю, что с этой кальдеры толку не будет! Все золоторудные месторождения Южного Верхоянья располагаются на одном стратиграфическом уровне - в нижнепермской черносланцевой толще, а мы бегаем тут по этим вулканитам, где все уже до нас на сто рядов забегано! И раньше все хотели найти месторождение именно тут. Эти точки минерализации в магматических породах, как приманка, сбивают всех с толку.
Игорь Георгиевич бросил карандаш, уперся в стол руками и молча смотрел на свою карту.
- Так что, хлопцы, - он улыбнулся, - вы - головы молодые, свежие, не забитые еще старыми догмами и представлениями - действуйте, дерзайте! Территория – она, как женщина, сможешь найти подход к ней – одарит! - рассмеялся он.
- Та нэма тут нычого путьнёго! – громким басом безапелляционно вставил Сашка Лысенко. – Як бы вона баба була, хиба ж мы нэ знайшлы бы пидходу!
Сашка в хорошем настроении любил говорить на родном украинском языке. Геологи рассмеялись. Юра Буков посмотрел на друга и спросил:
- Сашко, как ты там пел? - «Уверен был, хотела дать, но все же не дала!» - вот у нас так и получилось!
- Ничего, на следующий год подластимся к ней!
- Игорь Георгиевич, - обратился к Панову Костя, - так, где же это заветное местечко, где месторождение может быть?
- Я-то знаю где. Но и вы, хлопцы, подумайте! Я не хочу пока никому говорить об этом. Пусть «Бугор» сам догадается, пусть думает, мучается, раз начальник уже. Что ж мне для него каштаны из огня таскать?! Мне теперь интересно наблюдать, как процесс познания у других идет.
2
Но и следующий 1979 год не принес геологам Халыинской партии никаких открытий. Все известные и вновь найденные объекты, на которых проводились поисковые работы, так и остались на уровне точек минерализации и рудопроявлений, не имеющих промышленного значения. Бугров сник. «Кто же поверит, что на такой богатой магматическими породами территории нет золота?» - думал он. Геологи исходили уже почти все вокруг. На карте фактического материала, куда выносились линии пройденных маршрутов, оставалось только два небольших «белых» пятнышка.
На одном из них заканчивал поисковое опробование речных долин Виталий Малахов. По данным предшествующих работ, там не было обнаружено даже признаков рудной минерализации. На ежедневной радиосвязи Бугров постоянно слышал от Виталия, что в ручьях им не обнаружено ни одного значка золота, и потому Бугров не особенно беспокоился за этот «пустой» участок территории. Но оставался еще не обследованным другой отдаленный высокогорный участок. Сезон подходил к концу и, чтобы успеть закрыть эту «дыру», Бугров решил бросить туда все силы партии.
- Да нет там ничего! Я тебе уже не раз говорил это! – возмущался Панов, когда Бугров изложил ему свои планы. – Вокруг Белогорского массива искать надо, где Виталий сейчас работает! Только там может быть золото! - выпалил он.
- Так это же за границей нашей территории, и там нет даже намека на золото!
- А какой тебе намек нужен? Посмотри на структуру! – распалялся Панов. От возмущения лицо его раскраснелось, карие глаза стали еще темнее. Он даже не заметил, что его «чубрина» спала набок, обнажив блестящую лысину. Панов раскрыл перед Бугровым обзорную геологическую карту района работ, хлопнул по ней ладонью. – Вот! Смотри! – он показал на ничем не примечательный угол геологической карты. - Крупная антиклинальная складка входит на нашу территорию; внутри нее обнажается черносланцевая, потенциально золотоносная толща нижней перми; магматические породы прорывают эту структуру; крупные сдвиги с севера и с юга раздирают структуру и, значит, открывают рудоподводящие каналы... Тут же - зеленосланцевый метаморфизм, гидротермы и все, что угодно! Да это же вторая «Нежданка!» Структура ... ну прямо, как баба сладкая - все при ней! А то, что большая ее часть за границей нашей территории - так это ерунда! Это ж не «заграница»! Наша земелька, родная!
Бугров молчал. Внутренне понимая правоту Панова, он боролся с собой. Это была не его идея. Принять ее, как бы привлекательна она ни была, для него означало признать, что снова, как и всегда, прав был не он, а Панов. Между ними давно уже шла необъявленная, непримиримая война двух лидеров.
- Я своих решений не меняю! - наконец произнес Бугров.
Подавив гнев, Панов молча сложил свою карту, сунул ее в старенькую офицерскую планшетку, поправил «чубрину» и вышел из палатки.
Свежий воздух, согретый последними лучами осеннего солнца, свежил раскрасневшееся от гнева и обиды лицо. Опустив голову, Панов бесцельно шел по узкой звериной тропе вдоль берега реки, не замечая ничего: ни последнего летнего тепла, ни золотой осени, ни своих любимых гор.
В этих горах прошла вся его жизнь. Еще в тысяча девятьсот пятидесятом году, сразу же после окончания Томского университета, приехал он работать в Восточную Якутию, жену молоденькую с собой привез, учительницу. Экспедиция, в которую он был направлен по комсомольской путевке, только организовалась, ее база находилась в поселке Хандыга на берегу реки Алдан. Поселок – всего пару десятков деревянных домов: контора геологоразведочной экспедиции, дома геологов, Главное политическое управление по лагерям, дебаркадер на берегу и все. На сотни километров от поселка цепочкой протянулись лагеря для заключенных, строящих грунтовую дорогу от Хандыги к Магадану и Батагаю. Зимой в поселке тишина, сдавленная пятидесятиградусными морозами. Летом, с началом навигации, жизнь зловеще оживала. Повсюду были видны вооруженные конвоиры, прибывающие на баржах заключенные в кандалах шли этапом к местам своего назначения. Колючая проволока, пропуска, одиночные выстрелы и автоматные очереди... в разговорах только и слышно о беглых зэках, о их грабежах и разбое в якутских деревнях, о поисках и отстрелах беглых заключенных... Якуты, отстреливая беглецов, отрезали им кисти рук, в мешках десятками привозили в управление по лагерям и сдавали в обмен на муку, сахар и чай – такова была объявленная награда за отстрел беглых заключенных. Жизнь геологов была полна беспокойства и страха за семью. С тех же лагерей брали геологи на лето горнорабочих – заключенных, отличившихся при строительстве Магаданской трассы. Сроки у них были немалые – десять, пятнадцать, двадцать пять лет заключения. И зэки, однажды попав в список вольноработающих, старались вовсю, только чтобы на следующий год начальник геологической партии снова взял их на лето. Едва геологические семьи успели привыкнуть к окружающей их лагерной жизни, едва геологи почувствовали радость первых открытий месторождений золота и вольфрама, серебра и свинца, как после смерти Сталина грянула амнистия пятьдесят третьего года. Геологический поселок переполнили освободившиеся заключенные. С наступлением темноты по улицам страшно было ходить, то тут - то там в поселке раздавались выстрелы. Баржи не успевали вывозить «на материк» теперь уже вольных граждан, а те, оставшись без казенных харчей, крова и денег, по-волчьи занимались в поселке ночным разбоем. Однажды, в день получки, Панов допоздна задержался на работе - писал отчет по результатам полевых исследований, и когда вышел на ночную улицу, в проулке его схватили чьи-то крепкие руки, приткнули к горлу сверкнувшее лезвие ножа. «Деньги гони! - прохрипел голос. Две темные фигуры стояли на стрёме. - Только пискни - конец!» Он отдал. На следующий день Панов рассказал в конторе о случившемся. Часа через два к нему в кабинет постучались. Вошел его знакомый пожилой горнорабочий «из бывших». Еще до амнистии он несколько геологических сезонов вольно проработал вместе с Пановым, а сейчас оставался в поселке на поселении без права выезда. Узловатыми руками, черными от работы в угольной котельной, он положил на стол деньги, все до копеечки: «Извиняй, Игорь Георгиевич, промашка вышла!» - сказал он и ушел.
Много чего было. И открытия золота были - громкие, окрыляющие, были и разочарования, и неудачи. И счастье было, и любовь, пьянящая как вино. И друзья были, молодые, бесшабашные. Зарабатывали хорошо, пили не слабо в дружной и веселой компании геологов. Они делали свои открытия и жили только своей работой. Кто не мог всего себя отдать геологии, того жены, уговорив, вскоре увозили «на материк», в родные края. Но таких было мало.
И шел теперь Панов, опустив голову, буря чувств кипела в его душе. Никогда не думал он, что доживет до того дня, что не он будет определять, где лучше и как лучше нужно провести поисковые работы, а ему будут указывать, где и что он должен делать. Для своевольного Панова это было нестерпимо. За тридцать лет своей геологической жизни он привык руководить работами, принимать решения, быстрые, как в бою, когда вдруг резко меняется обстановка, привык вести за собой остальных и хмелеть от радости, что привел их к победе, а теперь...
В воздухе вдруг почудился ему запах спелой браги. «Ух, и выпил бы я сейчас!» - подумал он. А ветер снова донес знакомый запах. Панов понял, что, несмотря на строжайший запрет начальника, кто-то все же втихаря поставил брагу, и она как раз поспела. Он мгновенно забыл о своих горестных размышлениях, медленно пошел против ветра, останавливался, возвращался, принюхивался и снова шел дальше вдоль берега реки пока не стал крутиться на одном месте, высматривая источник благостного аромата. На открытой солнцу лесной вырубке стояла одинокая высокая лиственница, на которой на вбитом в нее гвозде висел подвешенный за ушко длинный резиновый сапог-болотник. Панов подошел к лиственнице, потрогал ее теплый разогретый солнцем ствол, провел рукой по сапожищу и все понял. Он осторожно снял сапог с гвоздя и не успел еще порадоваться своей находке, как увидел бегущего к нему завхоза Алексеевича.
- Игорь Георгиевич, - издали кричал тот. – Осторожнее, не пролейте! Пойдемте ко мне в избу. Я мяса нажарил, грибочки соленые, ну и все такое! – залебезил он и кинулся поддерживать тяжелый сапог, наполненный смородиновой брагой.
Игоря Георгиевича уговаривать не пришлось.
Несмотря ни на уговоры, ни на угрозы Бугрова, уходить с базы Панов не собирался. Из избушки завхоза тянуло по базе ароматным запахом браги, доносились песни, вдруг запеваемые нестройными хмельными голосами. Тщетно пытался Бугров найти спрятанную брагу, чтобы прекратить разгул, но так и не нашел. Злой на Панова, ушел он в последний заход с молодыми геологами.
Игорь Георгиевич, как смог, выразил ему свой протест.
Бабье лето в тот год необычайно затянулось. Даже не верилось, что было уже начало октября. Девушка-зима, словно загулявшись на пирушке за полярным кругом, совсем забыла про Южное Верхоянье. Осень по-прежнему цвела в долинах рек своими багрово-желтыми тонами и геологи, уходя в последние маршруты, забирались в отроги Скалистого хребта все дальше и дальше от своих стоянок.
Долина реки Халыи была по-осеннему нарядной. Высокие желтые лиственницы свечами тянулись ввысь, подчеркивая глубокую синеву чистого неба. Днем все еще было тепло, но по ночам уже случались заморозки. Они сбили багряную листву с зарослей карликовой березки и голубики. А грибная пора была еще в самом разгаре. Маслята, немного потускневшие от ночного инея, часам к десяти утра, оттаяв на солнышке, упорно продолжали расти, поблескивая маслянисто-коричневыми шляпками среди желтой хвои, нападавшей на них с лиственниц.
Виталий Малахов взглянул утром на синее чистое небо и решил сделать последний маршрут. Только сознание того, что это последний маршрут последнего на этой территории полевого сезона заставляло его не думать: «Зачем?» - ведь золота в шлиховых пробах не было, и план по опробованию он уже выполнил.
Вода в ручьях была холодна, как лед, и руки мочить в ней совсем не хотелось.
Он шел по руслу ручья Ханда, долина которого начиналась прямо от ледникового цирка горной вершины Ханда-Хая (Белой горы) и сливалась с долинами рек Ырчаныча и Халыи. Глаза поисковика, несмотря на монотонную черноту горных пород, привычно рыскали по галечному руслу ручья. Оно было ограничено высокими стенами каньона, дно полностью покрыто слоем плитчатого сланцевого галечника. Но вода в ручье спала, и в одном месте Виталий увидел выход тонкоплитчатых сланцевых пород - щетку, как называют геологи эти ловушки для россыпного золота. Их опробование считается надежным индикатором золотоносности речных долин. Промывая отобранную из щетки пробу песка, Виталий увидел блеснувшую на дне лотка крупную золотинку. Лепешка золота размером до трех миллиметров была единственным значком в этой щетке. Сколько он ни разбирал сланцевые плитки, выгребая застрявшие между ними песок и глину, золота больше не было.
Виталий пошел дальше вверх по ручью, тщательно разглядывая дно. Он торопился. Потом решил как можно дальше уйти в верховья ручья Ханда, отметить выходы сланцевых щеток, и на обратном пути отобрать серию шлиховых проб и промыть их.
На протяжении нескольких километров в русле ручья ему не встретилось ни одной щетки. Каньон постепенно мельчал, русло расширялось и, через несколько часов Виталий вышел из каньона. Он оказался в открытой со всех сторон древней ледниковой долине Ханды.
Невысоко поднявшееся осеннее солнце держало в тени восточный борт долины. Смешанные краски черных горных пород, белых оленьих мхов и темной зелени кедрового стланика еще хранили холод морозной ночи, но подножие долины и ее западный борт были залиты солнцем. Светящиеся в утренних лучах желтые лиственницы свечами стояли по всей долине, уходящей к горе Ханда-Хая. Ее высокая скальная вершина была уже плотно обернута снегом.
Русло ручья, очищенное многократными паводками во многих местах обнажило свое коренное дно. Сланцевые щетки повсюду торчали из речного галечника. Они встречались так часто, что Виталий не мог решить, какую же из них опробовать первой.
- Ух, ты! - вдруг вырвалось у него.
Он рванулся вперед.
Крупный золотой самородок, плотно зажатый между двумя плитками черных сланцев, мягко блестел на солнце. Острием геологического молотка Виталий раздвинул сланцевые плитки, вытащил самородок, ощутив приятную тяжесть металла, повертел его, любуясь причудливой формой закатанных в единый кусок золотых веток.
«Граммов сто!» - прикинул он на ладони вес самородка.
Виталия охватило радостное возбуждение. Оно не находило выхода. Ему не с кем было поделиться радостью от этой находки. Промывальщик, работавший с ним все лето, вместе со студентами-практикантами улетел в поселок месяц назад, - не выдержал в поле разлуки со своей подружкой, - и Виталий в одиночку завершал поисковые работы на этом самом дальнем участке территории.
Он стал быстро разбирать торчащие из галечника сланцевые плитки пород, металлическим скребком сгребал с их поверхности в промывочный лоток рыхлую породу. Тут же вынимал попадающиеся крупные пластинки и причудливые кусочки золота.
«Ну, Костя, ты не поверишь своим глазам, когда я покажу тебе это золото!» - вспомнил он своего друга Костю Колесника
Костя уже второй год занимался документацией горных выработок на поисковом участке. Виталий же, из-за своей нелюбви покорять скалистые вершины, напросился у Бугрова на шлиховое и донное опробование ручьев, и теперь единственной преградой, встречавшейся ему на пути, были только водопады. Он уже не надеялся ни на какую находку, а просто из чувства долга домывал последнюю долину реки, чтобы потом навсегда забыть о ней. И вдруг – на тебе!
Он представил себе улыбающиеся лица своих друзей, самодовольную физиономию Панова, серьезное лицо Бугрова и рассмеялся.
- Да они все на задницу упадут, когда я покажу им это золото!
Виталий уже не думал о тщательности промывки. Быстро буторил скребком набранную в лоток породу, зная, что в воде тяжелое золото мгновенно скользнет на дно лотка. Уверенными движениями он осадил на дно лотка тяжелую фракцию и сбросил пустую породу. Лоток играл в его руках, и когда он привычно сбросил с лотка очередную порцию песка и гравия, он не мог поверить глазам - желобок на дне лотка был весь забит золотом. Почти все золотины были размером со спичечную головку, «пыли» не было.
Виталий пошел вверх по ручью, не пропуская в русле ни одной щетки горных пород. Летняя оттайка мерзлоты и дожди давно закончились, вода в ручье спала настолько, что обнажились многие ранее скрытые под водой сланцевые щетки – ловушки золота. Он тщательно разбирал тонкие плитки пород и промывал снятую с них глину.
«Не может быть, чтобы до меня здесь никто не ходил! - думал он. - Как могли раньше геологи не обнаружить этой россыпи? Но, раз уж эта россыпь или даже шлиховые значки золота не значились на прежних геологических картах - значит, не нашли. Почему? Неужели большая вода была в ручье, когда промывали его? Тогда, конечно, черта с два тут найдешь место, чтобы хорошую пробу взять!» И все-таки он не мог в это поверить. Слишком уж простым казалось ему открытие. Ведь раньше, как говорил Панов, промывальщики работали намного лучше, чем теперь, и не пропускали ни одного россыпного месторождения.
Виталий не замечал времени. Он промывал золотоносный песок лоток за лотком, пока усталость и голод не заставили его остановиться.
Были уже холодные сумерки наступающей октябрьской ночи. Виталий разжег костер, повесил на таган над огнем черный закопченный чайник с водой. Он знал, что ночевать ему придется здесь, у костра. Нечего было и думать возвращаться в темноте на стоянку. Закурив папиросу, он развернул пробные крафтовые пакеты, куда смывал из лотка намытые шлиховые пробы с золотом.
- Вот это да! Граммов двести - не меньше! - радостно оценил он свой дневной труд.
Щурясь и отворачиваясь от едкого папиросного дыма, он собрал на ладонь крупные самородки.
«Золото хорошо окатанное, наверняка, переотложенное с террасы, что образует основную долину ручья, - размышлял он. – А коренной источник россыпи где-то рядом – иначе, откуда бы взялись эти совсем не окатанные золотые веточки, сцепляющие зерна кварца. Завтра надо поискать кварцевые жилы на склонах!»
Он в сумерках огляделся вокруг. Долина Ханды быстро погружалась в темноту. Сиренево-синяя снежная вершина горы Ханда-Хая отчетливо темнела на фоне гаснущего зеленого неба.
Виталий совсем не рассчитывал на ночевку у костра. Он не взял с собой теплых вещей и теперь жался к огню. Усталость клонила в сон, но он никак не мог уснуть. С одной стороны от огня до боли жгло, с другой студил ледяной холод обступившей его ночи. Без конца вертясь у костра, он тщетно пытался уснуть. Наконец не выдержал. Встал, собрал сухих толстых лиственничных веток, развел большой костер. Затем нарубил ножом охапку ветвей кедрового стланика.
Когда костер прогорел, он сгреб остатки углей в сторону, дал углям погаснуть и остыть прогретой костром земле и только потом набросал на бывшее кострище пушистых, пахнущих смолой стланиковых веток. Над ними Виталий сделал навес из полиэтиленовой пленки и забрался внутрь. Пленка удерживала исходящее от прогретой земли тепло и оно, разлившись по всему телу, принесло долгожданный покой. Он уснул усталый и счастливый.
Непривычный шелестящий звук разбудил Виталия. Было холодно и светло. Выбравшись наружу из-под просевшей полиэтиленовой пленки, он увидел, что все вокруг заметено снегом. Посеревшее небо не обещало уже ничего, кроме зимы.
- Черт возьми! – выругался он. - А до моей палатки еще километров двадцать пять!
Виталий с сожалением осмотрел окрестные горы, едва видимые за сплошной пеленой летящего снега. О маршрутах в такую погоду и думать нечего, да и еды осталось - пара сухарей да банка рыбных консервов. В русле ручья серые гранитные глыбы снежными горбами поднялись над водой. Вчера еще такая холодная вода, казалась теперь теплой. Она слегка парила, поглощая в себя падающие снежинки. Виталий прошел еще пару километров вверх по ручью, взял несколько проб в русле и из спая террасы. Почти не окатанная форма золотин однозначно говорила о том, что коренное золото где-то здесь, рядом, на склонах этих гор.
- Увы, оно уже не доступно! - с сожалением подумал Виталий.
Снегопад все усиливался, чтобы не замерзнуть, нужно было постоянно двигаться.
- На этот сезон хватит и одной находки! - решил он и повернул обратно.
Он шел быстро, подстегиваемый предвкушением тепла своей обустроенной палатки и желанием скорей сообщить по рации на базу геологической партии о своем открытии.
Подходя к устью ручья Ырчаныч, Виталий не увидел своей палатки.
«Снегом, что ли, замело? – подумал он, хотя отчетливо ощутил какое-то нехорошее предчувствие. – Нет! Так и есть - медведь!»
Подойдя к стоянке, он увидел следы медвежьего разбоя.
Палатка была вся разодрана, внутри все разворочено, переломано, продукты съедены. Только стеклянная банка консервированного борща уцелела от медвежьих зубов и когтей.
- Вот, гад! Меня только два дня не было, и он уже тут отметился! А я, дурак, думал, что он не полезет, побоится! – ругал его и себя Виталий. Он давно чувствовал, что медведь постоянно следит за ним и его палаткой. Медведь, когда накопит перед зимой жиру, становится очень осторожный.
«Зря я его пожалел тогда, при встрече, неделю назад. Утро было, не хотелось портить себе маршрут - до зимы считанные дни оставались. Вот он и наказал меня за это! Ну, зараза, попался бы ты мне теперь!» - размышлял Виталий, наскоро зашивая разорванный палаточный брезент.
Когда палатка, вся в грубых, как шрамы, швах, снова была натянута на каркас, он затопил жестяную печку и навел в палатке прежний порядок. Тепло от смолистых поленьев быстро наполнило жилище. Виталий снял с себя и развесил над печкой влажные и холодящие тело вещи. Согрел воды, помылся, блаженно растянулся на нарах на своем спальном мешке. Теперь оставалось на установленной восьмичасовой вечерней радиосвязи сообщить по рации начальнику партии о находке и заказать каюра со связкой лошадей, чтобы перевести груз со стоянки на базу.
«Все, сезон закончен! А неплохой сезон был!» - подумал он.
Октябрьские дни были по-зимнему коротки - в пять часов уже темно. Стараясь успеть засветло добыть себе что-нибудь поесть Виталий вышел к реке, собрал из под камней в мелкой воде серых речных гусениц. Хариус клевал на них мгновенно и уже через час, как раз к темноте, Виталий вернулся к своей палатке. Он высыпал из брезентового мешка несколько десятков пахнущих свежими огурцами хариусов, быстро очистил их от чешуи, выпотрошил невидимые из-за жира кишки и засолил рыбу. «Через пару часов будет готов!» - удовлетворенно подумал он.
В восемь вечера Виталий включил рацию. Из микрофона послышался треск и шум радиопомех, а затем отчетливый знакомый голос Игоря Георгиевича Панова:
- «Альбит-56» - «Пятьдесят второму». Прием!
«Пятьдесят шестой» на связи! – ответил Виталий. - Привет! У меня все в порядке, работы завершены, валит снег, жду каюра, чтобы выбраться отсюда на базу. Прием!
- Каюр перевозит сейчас съемочный отряд, - услышал он в эфире забиваемый помехами голос Панова, - Будет на базе через три дня. Там такой снегопад, что нужно поскорее выбираться. Потом вывезем тебя. Как у тебя успехи? Нашел что-нибудь? – спросил Панов. - Прием!
- Ну, если уж раньше тут ничего не нашли, откуда ж теперь возьмется! - вдруг, не зная почему, пошутил Виталий.
Он знал, что Игорь Георгиевич, очень гордится открытиями своего поколения геологов-первопроходцев 50-60-х годов. «Ну и сюрприз будет ему, да и всем остальным, когда увидят золото, которое я нашел!» - подумал он.
- Ладно, Виталий, до связи! - услышал он гаснущий в эфире голос Панова и уже едва слышное: «Пятьдесят седьмой» – «Пятьдесят второму». Прием!
Подбросив в печку дров, Виталий выкурил папиросу и забрался в спальный мешок. Он закрыл глаза и сразу увидел двигающийся туда-сюда лоток, смываемый с него песок и золото в желобке лотка. Виталий открыл глаза, закрыл их снова, и снова перед ним задвигался промывочный лоток. И так продолжалось, пока он не уснул.
Снег шел три дня. Сначала валил хлопьями, потом все мельчал, мельчал и, наконец, перешел в снежную пыль, которая, как туман, закрыла окрестные горы. На четвертые сутки, выйдя утром из палатки, Виталий с удовольствием сощурился от яркого, сверкающего на солнце снега. Снег спеленал еще недавно желтые лиственницы. Они покорно склонили под ним свои ветви. Лиственничная тайга и скалистые горы смиренно приняли приход зимы и теперь синими тенями и разноцветными солнечными бликами отражали наступивший день. В морозной тишине не было слышно ни звука. Виталий с удовольствием, по-казачьи громко, свистнул - словно саблей разрубил тишину.
«Такой день неплохо бы начать с охоты!» - подумал он.
Он разбросал сапогами снег на кострище, из заранее заготовленных сухих лиственничных веток разжег костер и, пока в чайнике закипала вода, достал из кастрюльки несколько крупных хариусов. Быстро снял с них «чулком» шкуру от головы до хвоста и съел, наслаждаясь нежностью малосольной рыбы. Попил чаю, выкурил папиросу и - в путь.
Мороз был не более пяти градусов. Виталий шел вдоль склона горы, зная, что это самый простой и надежный способ добыть себе еды: зайцы ведь уже с утра позавтракали, наверняка, наследили и, поднявшись немного на склон горы, залегли где-нибудь среди камней или под поваленным деревом. Обнаружив заячьи следы, Виталий не стал петлять вслед за ними по лесу. Он нашел место, где заяц спустился и поднялся обратно на склон к своей лежке. Осторожно пройдя метров тридцать вверх по склону, он увидел, где залег заяц. Следы отчетливо вели к груде крупных, покрытых снегом валунов, среди которых чернела небольшая норка. Сняв одностволку двенадцатого калибра с предохранителя, Виталий громко свистнул. Заяц тут же выскочил из укрытия, на мгновение замер на бровке снега - раздался выстрел. Поднимаясь за добычей, Виталий услышал звук карабинного выстрела, донесшийся со стороны его палатки. Он обернулся.
С высоты склона был виден густой дым от костра, поднимавшийся сквозь лиственничный лес.
«Неужели каюр пришел? Мне же вчера на вечерней радиосвязи сказали, что его не будет еще несколько дней» - размышлял Виталий.
Оставив охоту, он повернул к своей стоянке. Еще издали заметил привязанную возле палатки пару оленей с нартами.
«Эвены-оленеводы в гости пожаловали!» - обрадовался он.
- Дароба, дорогой! - приветствовал его старик-эвен.
- Здорово, здорово! - ответил Виталий на приветствие старика, пожимая его маленькую крепкую руку.
Старик радостно улыбался ему широкоскулым, морщинистым лицом. Жиденькая седая бородка только оттеняла смуглую, как скорлупа грецкого ореха, кожу. Глаза старика радостно блестели, оглядывая крепкую, ладно сложенную фигуру Виталия. Его черная лохматая лайка выполняла обычное в таких случаях для эвенских собак дело: таскала к костру из леса сухие лиственничные ветки и даже не обращала внимания на подошедшего хозяина палатки.
- Еду, однако, кораль проверять, - сказал старик. – У оленей гон теперь. Дикари много наших с собой уводят. Много, однако, шибко много! Каждый год загораживаем долину, чтобы олешка не уходил и каждый год кораль поломанный. Олень уходит - это плохо. Ты не видал их тут?
- Оленей не встречал, - ответил Виталий, - но видел развороченный кораль возле тропы на той стороне долины. Сохатый, видать, рога чесал. Поправил я его. Больше не знаю, не видел.
- Ладно, я посмотрю еще. Однако давай чай пить!
Виталий угостил старика «Беломором». Присев у жаркого костра, они задымили папиросами, прихлебывая из кружек крепко заваренный индийский чай.
- Ты что, один здесь? – спросил его старик. – И палатка твой весь разорванный был.
- Да, уже месяц один тут работаю, и в гости ко мне только медведь приходил, да и то, когда меня дома не было, – ответил Виталий. – Да мне не привыкать в одиночку в маршруты ходить.
- Я тоже всегда один хожу! Однако, плохой место тут, - старик глянул в сторону видневшейся вдали вершины горы Ханда-Хая, - шибко плохой!
- Чем плохой? - удивился Виталий.
- Плохой!
Старик пыхнул папиросным дымом, встал, засуетился.
– Ну, я поехал! Назад буду ехать, снова зайду чай пить!
Он подошел к нартам, повалился на них, дважды «цакнул» языком, и олени, задрав вверх рогатые головы, помчались по долине среди редких засыпанных снегом лиственниц.
Старик появился только на следующий день.
- Работы, однако, много было, - объяснил он Виталию.
Угостившись жареной зайчатиной и крепким чаем, старик задымил папиросой.
- Завтра на озеро Ырчах с сыновьями поеду, - как бы невзначай сказал он. - Тобь, однако, ловить будем. Поехали со мной к нам на стойбище! На рыбалку съездим! - глаза старика хитро блеснули. - Ты тут еще шибко долго каюра с лошадями ждать будешь, а так хоть с нами порыбачишь!
Услышав про тобь, Виталий внутренне встрепенулся. Это была его давняя мечта - поймать тобь. Эвены-оленеводы еще весной, по снегу, приезжали к ним на базу со своего стойбища, угощали строганиной из свежей, только что пойманной и замороженной тоби. Это была огромная рыбина, почти метр длиной, с мелкой серебристо-черной чешуей и красными плавниками. Когда с нее срезали ножом тонкие слойки ярко-красного мяса, оно было все изрисовано белыми прожилками жира. Мороженное рыбье мясо просто макали в соль и ели. Жирное и сладкое оно таяло во рту, оставляя легкий аромат огуречной свежести.
Виталий тут же согласился ехать.
Он взял с собой ружье, папиросы, да обычный маршрутный рюкзак - там было все, что ему могло пригодиться в течение нескольких дней.
Олени, как будто не замечая удвоившейся тяжести, легко помчали нарты по заснеженным речным долинам, поднимались на горные перевалы. Шел снег, все вокруг скрыла белая мгла. Когда Виталий замерзал, он спрыгивал с нарт и бежал рядом, чтобы согреться.
- Не беги долго, - сказал ему старик, - вспотеешь - еще сильнее замерзать будешь.
К стойбищу оленеводов они подъехали в сумерках. Собаки встретили их еще за сотню метров до стойбища, радостно скуля и повизгивая, бежали следом за нартами. В зубах они держали палки длиною сантиметров сорок, которые коротким поводком были привязаны к шее. Если собаки выпускали их изо рта, то тут же спотыкались.
- А палки зачем собакам привязали? - спросил Виталий.
- Это чтобы оленей на стойбище не гоняли и не грызли за ноги! - объяснил старик.
Три обтянутых оленьими шкурами чума и одна выгоревшая на солнце брезентовая палатка – вот и все стойбище. Чумы стояли на высоком берегу реки. Вокруг них бродили олени, настороженно поглядывая в сторону приезжих.
Встречать старика вышли, наверное, все кто был на стойбище. Он еще издали, нараспев, прокричал им что-то по-эвенски. Мужчины приняли оленью упряжку, о чем-то оживленно переговаривались и смеялись.
Старик представил Виталия. Мужчины поочередно приветливо жали ему руку, круглолицые женщины стыдливо улыбались. Их и без того узкие глаза, от улыбок превратились в тонкие щелки, а щеки стали выпуклыми, как яблоки. Виталий угостил мужчин папиросами, с удивлением отметил, что женщины тоже протянули руки и вытащили по папироске из предложенной для угощения пачки «Беломора». Дети разного возраста с любопытством следили за ним, высунув головы из-под оленьих шкур, висящих на входе в большой чум.
- Вот, это почти вся моя семья! - сказал старик, когда они сидели в большом чуме на расстеленных на земле оленьих шкурах.
- Это моя жена! - он указал рукой на сидящую напротив него седую морщинистую женщину. – Это мои сыновья, Егор и Николай! - представил он двух сидящих рядом с ним мужчин лет под тридцать.
Они были худощавые, темноволосые, смуглокожие. Их жесткие прямые волосы были разделены пробором и зачесаны назад, лица выражали добродушие и чистосердечную простоту.
- Это их жены, Мария и Даша! - показал старик на молодых, улыбающихся круглощеких женщин. Они смотрели на Виталия так восхищенно, будто видели то, чего вообще не может быть.
- А это - мои внуки! - радостно обвел старик взглядом шестерых разновозрастных темноглазых ребятишек дошкольного возраста. Только один мальчуган с восточными чертами лица резко выделялся среди своих братьев и сестер рыжей копной прямых волос и веснушками на светлом курносом лице. Виталий улыбнулся и подмигнул уставившимся на него ребятишкам.
- Дети еще с нами живут, пока в школу ходить не надо! – сказал старик. - Потом заберут их в интернат, в Охотске в школе учиться будут, только на лето к нам приезжать станут. А после учебы, однако, может, и не захотят оленеводами стать, в городе останутся, как Клавка, дочка наша, что университет закончила. В Хабаровске теперь живет. А Люба вот на ветеринара выучилась и к нам вернулась. А где она? - спросил старик, оглядывая чум.
- Она не пришла. Стесняется! - засмеялась Даша, пряча круглощекое личико за плечо Марии.
- Колька, позови ее! - сказал старик старшему внуку.
Тот шустро выскочил из чума в темноту.
- Городская еще! Шибко стесняется! - смеялся старик вместе со всеми. - Весной техникум закончила, уже полгода с нами живет. Оленей шибко любит!
- А сколько ж оленей у вас в стаде? – спросил Виталий.
- Не считал! – улыбнулся старик. – Однако много будет, несколько тысяч. Покушать хватает! - пошутил он. – А как у вас, у геологов, дела идут? Нашли тут что-нибудь?
Виталию так хотелось рассказать им о своей находке, но он сдержался.
- Нет, не нашли! – сказал он.
- Это хорошо! – обрадовался старик. – Горы нашими останутся!
Распахнув полог, Колька за руку втащил в чум девушку. Она сразу же присела на корточки, спрятавшись за спину матери. Мать, улыбаясь, сказала ей что-то по-эвенски, обняла за плечи, усадила рядом с собой.
- Это Люба наша! Тапталым! – гордо сказал старик. – Угощай, дочка, гостя! Будь хозяйкой!
Девушка метнула на отца быстрый взгляд, потом глянула на Виталия. Всего на мгновение задержала она на нем свой взгляд, а сердце Виталия часто забилось, такие искры засверкали во взгляде ее темных восточных глаз. Маленькая, стройная, с собранными на затылке в большой тугой узел блестящими черными волосами, она казалась совсем юной. Девушка была не такой круглолицей и круглощекой, как ее мать и снохи. Было в ней что-то от красоты изящных женщин Юго-Восточной Азии. Люба ловко вытаскивала ножом из кипящего над огнем котла большие куски оленьего мяса, складывала их на поднос, который потом поставила на шкуры.
Чум наполнил сладковатый запах жирной оленины. Оленеводы ели мясо, почти не жуя. Чуть надкусят от большого куска и ножом снизу вверх отрезают: вжик! - и готово, проглатывают!
Виталий глядел, как ловко они орудуют ножами, и удивлялся: «Как носы себе не отрезают!» Сам попробовал так – не получилось, чуть нос себе не отрезал и только вызвал у всех смех. «Ну, это просто у них носы такие маленькие, да приплюснутые - вот и не отрезают их!» - решил он, не переставая удивляться их ловкости.
Наевшись, эвены запивали мясо терпким чаем, рассказывали таежные охотничьи байки, от души смеялись, и непонятно было, чего в этих байках больше: правды или вымысла. Наконец старик сказал, что надо все подготовить к завтрашней поездке на озеро Ырчах. Мужчины встали и вышли из чума.
- Я пропотел весь, пока за нартами бежал. Есть у вас, где помыться с дороги? - спросил Виталий Егора, когда они вышли из чума наружу и закурили.
- Русский всегда грязный, всегда ему мыться надо! – рассмеялся Егор. – К тебе грязь потому и пристает, что ты постоянно моешься!
- А ты что, не моешься что ли?
- Купался в речке один раз, в прошлом году. Шибко жарко было! А так чё мыться? Я чистый! – простодушно сказал он. - В тайге все чисто! И я в ней, как та ветка на дереве. Разве скажешь, что она грязная?
- Ну, ты даешь!
- Эвен никогда не моется. У нас только Любка, как русская, у нее и спроси. Да вон, она уже затопила печку в палатке, - Егор кивнул на дым, потянувшийся из трубы палаточной печки. – Значит, будет греть воду для тебя. Однако я пойду. Олешку верхового надо с вечера привязать, а то утром его не поймаешь, кормиться уйдет!
Он пошел к небольшому стаду оленей, бродивших неподалеку.
Старик-эвен, покачиваясь на кривых ногах, подошел к Виталию.
- Однако грустный стоишь. Почему? Ты молодой, и девки у нас молодые. Любую выбирай, какая нравится. Ты не смотри, что Дашка и Мария замужем. Гордиться будут, если ты их выберешь. Обычай у нас такой! Хотя, я тебя для Любы вез! - признался он.
Виталий не мог поверить тому, что услышал.
- Иван Тимофеич, ты это серьезно?
- Откажешься – обидишь девку! Да и нас со старухой тоже! Ты уж уважь, сынок! Ты - вон какой крепкий, да красивый! Может, родит нам Люба от тебя внука. Однако, нужны нам крепкие мужики в роду, - рассмеялся старик. – Спать будешь у нас в чуме. Люба с нами живет.
И он, не слушая возражений Виталия, направился к своему чуму.
«Что с тобой, приятель? - спросил сам себя Виталий. – Еще недавно ты бредил женщинами, дни считал, мечтал, когда увидишь их, обнимешь… А когда тебе предложили женщину – оробел. Ну, ты даешь! Но о таком я не мечтал!»
Виталий впервые был на эвенском стойбище. Все здесь было необычным, непривычным. А после разговора с Егором все казалось ему грязным: и посуда, и оленьи шкуры, и сами эвены.
«Эх, и почему я не взял с собой свой спальный мешок!» - с сожалением подумал Виталий.
Он вошел в палатку, сквозь брезент которой угадывался свет горящей свечи. Люба, сидела у гудящей огнем железной печки и читала при свече книгу. Она поднялась перед ним. Стояла тихая, молчаливая, опустив руки, словно позволяя разглядеть себя. Потом, быстро обойдя Виталия, выскочила из палатки.
Виталий осмотрел палатку.
Железная сварная печка, на ней тазик горячей воды, на земле замшевая оленья шкура и ведро холодной воды. На большом полене ярким белым пятном выделялось полотенце с розовым кусочком мыла. Он взял полотенце, понюхал его. Оно пахло чистотой и морозной свежестью. Настроение сразу поднялось. Виталий подбросил в печку дров, сходил за своими туалетными принадлежностями, вернулся в палатку и с удовольствием вымылся.
В чуме у старика пахло испеченными на соде лепешками. Посреди чума горел костер, над которым висел большой чайник. Запах дыма совсем не чувствовался. Земля вокруг костра была застелена толстыми оленьими шкурами. Старик курил трубку, молчаливо глядя на огонь. Виталий не мог поверить, что тепла этого костра хватает, чтобы согреть такой большой чум. На ошкуренных стволах молодых лиственниц, из которых был построен чум, было закреплено оружие и мелкая утварь. Белые замшевые шкуры отражали свет, исходящий от костра и свечи, и в чуме было светло.
- Попейте чаю! – обратилась к Виталию старуха. - И лепешки еще горячие, вот! Люба, Егор, идите чай пить! - позвала она.
Лепешки и перетертая с сахаром брусника были необыкновенно вкусными. От горячего чая у Виталия тепло разлилось по всему телу. Его уже клонило в сон.
- Я рюкзак твой и ружье сюда принес! – сказал ему старик, кивнув в сторону. – Иди, ложись спать, сынок! Твои глаза, однако, спят уже.
Виталий оглянулся, увидел рюкзак и свою «ижевку» у противоположной стены чума. Там было расстелено много светлых оленьих шкур, поверх них лежало красное стеганое одеяло.
Виталий поблагодарил стариков за угощение. Сняв сапоги, он все-таки не стал раздеваться. Прямо в одежде забрался под одеяло. Засыпая, смутно слышал, как старики приглушенно о чем-то разговаривали по-эвенски, из чего мог понять только: «Люба... Люба...»
Когда в чуме совсем прогорел костер, мороз стал холодить голову и разбудил Виталия. Он встал, тихонько раздул в кострище тлеющие угли, развел огонь и подбросил в него крупных поленьев. Старики спали, укрывшись с головой одеялом.
Он вернулся к своей постели. Приподнял одеяло и увидел маленькую девушку в белой ночной сорочке. Это была Люба. Свернувшись калачиком, она лежала рядом с тем местом, где спал он. Не зная, как вести себя, он осторожно прилег на шкуры и накрылся одеялом. И вдруг почувствовал, как руки девушки тихонько легли ему на плечи. Она доверчиво прижалась к нему своим маленьким теплым телом.
Он лежал, боясь пошевелиться. Люба гладила его плечи, едва касаясь их руками, и от этих рук исходило тепло. Оно пробудило в нем неимоверное желание. Виталий повернулся к ней, хотел отстранить от себя, но, вдохнув запах ее волос, не мог поверить, что эвенка может так же пахнуть, как и любая другая русская девушка в расцвете своей юности. Люба прижималась к нему, едва касалась мягкими губами его шеи, маленькие ручки пытались раздеть его. Ее горячее дыхание приводило его в дрожь. Руки Виталия непроизвольно погладили ее тело, почувствовали его упругие горячие округлости и, когда она откровенно и бесстыже прижалась к нему, он уже не мог сдержать себя. Навалился на нее, как бык. В себя пришел, только когда Люба вдруг безудержно и громко захохотала.
Он онемел от неожиданности. А она все смеялась и смеялась, да так звонко и заразительно, что он, обняв ее и все же ничего не понимая, захохотал вместе с ней…
«Что это вдруг с ней случилось?» - думал он, когда они потом тихо лежали рядом.
- Мне было так хорошо с тобой! – прошептала она ему на ухо, нежно целуя его мягкими пухленькими губами.
- А почему ж ты тогда так смеялась?
- Не знаю! Мне было так хорошо, что я ничего не могла больше с собой поделать. Это было не нарочно, правда! Меня как будто так защекотали, что я смеялась и не могла остановиться. А потом это прошло!
Она прижалась к нему еще крепче...
Поутру Виталий проснулся от запаха вареной оленины. В чуме было тепло. Любы рядом не было. Старик курил свою трубку, посмеиваясь одними узкими глазами. Мать Любы, вся сморщенная от улыбок, не знала, как угодить Виталию. И теплой воды умыться подала, и полотенце чистое. Чаю налила, лепешки горячие подсовывает: «Кушай, кушай!»
«Елки-палки, смотрит на меня уже как на зятя!» - недовольно подумал Виталий.
Он закурил и, чувствуя неловкость, присел рядом с отцом Любы. Старик, улыбаясь, посмотрел на свою жену и довольно сказал:
- Однако Любина мать тоже так смеялась, когда молодая была!
Виталий вышел из чума, зажмурился от ослепившего его сияния. И снег на земле и сыплющиеся с неба мелкие снежинки-пылинки светились в утренних лучах солнца мириадами желтых искр, и это свечение только слегка угасало в синих тенях заснеженных лиственниц. К нему тут же подошел крупный олень-рогач, ткнулся мордой в руку, лизнул ее. Виталий подставил ему свою ладонь, ощутил влажную шершавость оленьего языка, смеясь, уклонялся от остроконечных рогов. Олень казался огромным и весил, наверняка, не менее двухсот килограммов. Пепельно-коричневая шерсть толщиной пять-семь сантиметров покрывала его крупное тело, большим белым воротником обвивала шею, ноги стягивал блестящий золотисто-коричневый с проседью камус – плотный и крепкий шерстяной покров. Олень был великолепен. Большие ветвистые рога придавали ему настоящую звериную могучесть. Но при этом он по-домашнему тыкался в Виталия своим влажным носом, сопел, внюхивался в него, лизал, словно выпрашивал что-то.
Виталий взял его за могучие толстые рога, почувствовал силу противящегося ему зверя. Пытаясь освободиться, олень, опустив голову, слегка напёр на него. Виталий, держась обеими руками за рога, стал так же напирать на оленя. Они, как будто шутя, играли друг с другом, но упирались все сильней и сильней. Ни один не хотел уступать. Но вот Виталий почувствовал, как олень, опустив еще ниже голову, уперся в землю задними ногами и мощно пошел на него. Еще мгновение - и он завалил бы Виталия в снег, но что-то подсказало Виталию решение. Он резко свернул рога оленя на бок, вывернул ему шею, и тот сразу ослаб, выпучил глаза, остановился.
Виталий отпустил рога. Олень гордо распрямился. Тяжело дыша, они смотрели друг на друга, и было во взгляде оленя что-то такое, что Виталий понял: «Нет, я не победил его. Это была только игра, в которой олень не показал своей настоящей звериной силы».
- Что, познакомились уже?
Виталий оглянулся на голос старика. Он увидел, что за его схваткой с оленем, улыбаясь, наблюдали почти все обитатели стойбища.
- Этот олешка сам тебя выбрал! Однако к нам он так не лезет, - сказал старик, подходя к Виталию. Толи щурясь на солнце, толи улыбаясь, он поглядел на отошедшего в сторону оленя. - Теперь только позови его: «Мак-мак-мак!», дай ему немного соли – и он навсегда твой!
- Не давай ему ничего! - издали услышал Виталий голос Егора. – А то не отстанет потом! Так и будет всегда следом за тобой ходить!
Рыбалка на тобь удалась. Сети были очень крупными, и потому ловилась рыба размером только более полуметра.
Улов оказался невероятно большим.
- Однако до середины зимы хватит! - прищурившись, оценил его старик.
После рыбалки эвены ели свежую рыбу. Ели ее несоленой, теплой, не дожидаясь, когда она остынет или замерзнет. Рыбий жир, снимаемый с кишок, зернистая красная икра и мясо - все елось без соли. Виталий сначала не мог есть сырую рыбу, а потом все-таки решил попробовать. Вкус рыбьего мяса был сладкий, непривычный, но, распробовав его, он уже не мог остановиться.
Через двое суток эвены решили вернуться на стойбище.
Олени, чувствуя возвращение домой, уже не пытались лентяйничать, бежали изо всех сил, высунув на бок длинные языки, чтобы они не мешали дышать.
Снег сверкал на солнце голубыми искрами. Заснеженные лиственницы и горы уткнулись в густую синеву зимнего неба. Неподвижность застывшей природы нарушали только четыре оленьих упряжки, быстро скользившие по долине.
Все эти дни Виталий не мог освободиться от воспоминаний той ночи. Любин смех стократно повторялся в его памяти, и ему неудержимо хотелось услышать его снова. Он уже не мог дождаться, когда снова увидит Любу.
«Если это оргазм по-эвенски, то теперь я от него просто в восторге! Хотя, честно говоря, сначала мне было не до смеха!» - вспоминал он себя, оцепеневшего тогда от неожиданности.
Люба встречала его нарядная, в длинном меховом платье, расшитом эвенским национальным узором. Ее голову украшала чернобурковая шапка, такой же пушистый воротник не прятал от мороза высокой шеи. Люба побежала ему навстречу и, никого не стесняясь, бросилась в его объятия. Целуя, прошептала на ухо:
- Люблю тебя и хочу тебя! И ребеночка от тебя хочу!
Она шла рядом с ним, смотрела на него и не могла наглядеться. Раскрасневшиеся от мороза щеки оттеняли молочную белизну юной девичьей кожи, алые, слегка пухленькие губы таили божественную улыбку, черные глаза что-то лукаво обещали, лучисто отражая яркие блики солнечного зимнего дня. Виталий вдруг понял, что на него никто никогда так не смотрел. Эта маленькая девочка-женщина излучала любовь, счастье, восхищение им! И он вдруг почувствовал сильное взаимное чувство любви к ней, остановился, взял в свои ладони ее лицо и стал целовать...
Предстоящая с ней разлука казалась ему нереальной.
- Я вернусь еще, Люба! Не знаю когда, но вернусь. Ты жди меня! – говорил он ей на следующее утро, когда старик уже снаряжал нарты, чтобы отвезти Виталия на его стоянку.
Она ничего не ответила. Знала, что не вернется! Молча смотрела на него, прощаясь навсегда, только слезы текли по щекам.
На вечерней радиосвязи Виталий узнал, что пока его не было, на базу прилетал вертолет. Бугров летал на его стоянку и, не обнаружив там Виталия, уговорил командира вертолета облететь ближайшие окрестности. Поиски продолжались, пока летчики не заявили, что ресурс горючего на исходе - осталось только до аэропорта дотянуть. Половину геологов Бугров отправил с вертолетом в поселок, на базу геологической экспедиции, немедленно заказал еще один рейс специально для поисков Виталия. И теперь, отчитывая его по радиосвязи, в ругани изливал все свое напряжение и беспокойство, которое пережил за прошедшие сутки.
Виталий молча выслушал его, извинился.
- Ты что, предупредить не мог? – кричал в микрофон Бугров. – В общем, так: завтра прилетит «борт» тебя искать. Вылетишь с ним на базу. У меня все!
На следующий день вертолет доставил Виталия на базу. Летчики движок не глушили. Под шелестящий шум работающих винтов геологи быстро грузили в вертолет пробы, снаряжение, личные вещи. Бугров подошел к Виталию. Видно было, что он очень зол на него.
- Собирай свои вещички! Быстро! С этим рейсом в поселок полетишь! Мы тут сами на базе без тебя управимся! - не глядя на Виталия, сказал он. А ведь раньше просил его, холостяка, остаться на базе, пока всех геологов и снаряжение партии не вывезут в поселок.
На весь административный район, где базировалась их геологоразведочная экспедиция, выделялся всего один вертолет и на него в «летные» дни, дарованные погодой, была большая очередь. Очередь эта постоянно нарушалась то неотложными санитарными рейсами, то вертолет попросту забирался руководящими партийными работниками в любой нужный им момент. Из-за этого вывоз геологической партии в поселок мог растянуться на пару месяцев. Геологи знали это. Поэтому семейные стремились побыстрее попасть домой к своим женам и детям, а Виталий был даже рад возможности остаться на базе, поохотиться, порыбачить. И теперь такое заявление Бугрова разозлило его.
Обида вдруг подкатили к горлу, захотелось откровенно выматериться. Но он молча забросил за плечо свой рюкзак и одностволку, взял спальный мешок и пошел к своей избушке.
- Ты что, не понял меня? - прокричал ему вслед Бугров.
Виталий подошел к избе, сбросил на землю вещи. К нему тут же подлетел Бугров.
- Ты что, хочешь, чтобы тебя уволили? - едва сдерживая гнев, спросил он Виталия.
- Нет! – (решение пришло вдруг само) - Я не буду ждать, когда меня уволят! Я сам увольняюсь! И в поселок не полечу. Тут останусь! А заявление на увольнение, отправлю в отдел кадров по радиосвязи!
Виталий присел на лавочку у стены избы и закурил.
Бугров смотрел на него, играя желваками скул. Он туго соображал, что же делать, как управиться с этим вдруг взбрыкнувшим геологом. Бугров не любил неповиновения, редко встречал его на своем пути и в таких случаях бывал крут. А сейчас молчал. Молчание тянулось долго, пока борт-механик не прокричал ему:
- Ну что, летит кто-нибудь еще?
Тогда Бугров, круто развернувшись, пошел к вертолету, отдал еще кое-какие распоряжения, и вертолет, задрав хвост, отвалил от речного берега и потянул на запад, медленно набирая высоту над заполненной наледью долиной Халыи.
Разговор Виталия с начальником был тяжелым. Бугров говорил с ним, как с преступником, и желание Виталия рассказать о своей находке таяло с каждым его словом.
- В конце концов, именно ему достанутся лавры моего открытия, - размышлял он. – Меня с треском вышвырнут из экспедиции, «Бугор» распишет во всей красе каких усилий ему стоило установить, что именно тут должно быть месторождение золота, расскажет о своих сомнениях, о том, что вокруг одни молодые пацаны и не с кем даже поделиться своими мыслями, обсудить их (старший геолог Панов - не в счет! - все знают, что они давно «на ножах»); скажет, что для проверки своего предположения он послал туда молодого специалиста, рассказав ему, где и как нужно искать, и тот - нашел! На следующий год «Бугор» возглавит поисково-оценочные работы и никто, когда оценят это месторождение, о геологе Малахове и не вспомнит! Ну, уж нет! - внутри него все кипело.
Виталий под роспись сдал начальнику все геологические материалы, а так как увлекшись в день находки промывкой проб, он не вел их документацию, ему даже ничего не пришлось убирать со своей рабочей карты. Отмеченные на ней пробы промывки он показал как «пустые». Он все еще боролся с искушением показать своим друзьям найденный самородок золота, хотя бы им рассказать о своей находке, но что-то все время удерживало его.
- Ты знаешь почему «Бугор» так взбесился на тебя? – спросил Виталия Панов, когда они остались наедине. – Пятнадцать лет назад, - тогда «Бугор» наш был еще только студентом на практике в нашей экспедиции, - так же в конце сезона на том месте, где ты работал, пропали двое геологов. Шуму было! Тогда здесь геологическую съемку делали, двухсотку. Так и не нашли никого из них, хоть и искали недели две и вертолетами, и пешком. Все исходили, но даже следов стоянки не нашли, словно их и не было там никогда. Предположили, что при сплаве по Халыи они, возможно, пропустили случайно устье Ырчаныча, их затянуло в Халыинский каньон, что начинается в нескольких километрах ниже по течению, и они там погибли. Каньон тот непроходимый. Начальника тогда сняли. А нервов сколько вымотали! В те годы с разборками долго не «чикались»: раз и готово! Да и сейчас – то же самое! Вот «Бугор» наш и сдрейфил!
- А почему Вы решили, что они по каньону поплыли? - спросил Виталий.
- Ну, а куда можно отсюда деться? Вокруг на триста километров ни одного поселка не было, никуда не уйдешь. Оленеводов спрашивали – они говорят: никого не видели, ничего не знаем. Это сейчас уже, после открытия к югу от нашей территории серии Аллах-Юньских месторождений золота, тут можно за несколько дней до поселка добраться, а тогда страшновато было. Места дикие, нехоженые совсем!
«Ладно, посмотрим!» - подумал Виталий и пошел к избушке Кости Колесника.
- Что, Костя, тебя можно поздравить? – спросил Виталий, входя в избу. - Жена, говорят, уже родила?
- Да! Сын! – Костя расплылся в довольной улыбке. - Недавно радиограмму получил!
Они крепко пожали друг другу руки.
- За это стоит и выпить! - намекнул Виталий, чувствуя, что он сейчас с невероятным удовольствием влил бы в себя стакан водки. Виталий знал, что Костя брал с собой пару «пузырей» и хранил их до конца сезона специально для этого случая.
- Увы, все уже выпито. Пока ты где-то болтался, мы обмыли рождение моего второго сына. Но чай есть. Только что заварил. Хотя, ты лучше мяса поешь. Оленина с горячим бульоном на плите стоит. Чуешь, как пахнет?
- Не хочется ничего.
- Тогда закуривай, - Костя подвинул Виталию пачку сигарет «Ту-134».
Они сидели за столом, заваленным журналами опробования, альбомами с зарисовками горных выработок и их документацией. На застеленных спальным мешком нарах лежали геологические карты и планы горных участков. На стене висели двустволка, патронташ, обзорные карты района работ. На полке с геологическими книжками стояла фотография жены с малышом, тянущим к нему ручку. Костя был в своей старенькой застиранной матросской тельняшке, на губах играла неизменная улыбка, его черные мягкие волосы сильно вились, словно он специально закручивал их. «Девчонки всегда завидовали этой его шевелюре!» - подумал Виталий, разглядывая друга, пока тот, освобождая место, убирал со стола образцы горных пород и наливал в кружки ароматный индийский чай.
Закурив по сигарете, они сидели напротив друг друга и молчали.
- Ну, говори, Витёк? Рожа у тебя хоть и мрачная, но, несмотря на твой скандал с «Бугром», выглядишь ты так, как будто самую лучшую девчонку «снял». Тебя прямо распирает! Я же вижу! Таким ты возвращался по утрам в нашу студенческую общагу, и тогда тебя также распирало рассказать нам о своих ночных приключениях. Ну, а так как девчат этим летом вокруг тебя не было, может быть, ты медведицу соблазнил?
- Ты почти что угадал! – серьезно ответил Виталий, отхлебывая горячий чай и сосредоточенно глядя в кружку. Потом, вспомнив что-то, улыбнулся. - И, пожалуй, я бы на ней даже женился. С головы не идет!
Виталий рассказал ему о Любе.
- Сколько девчат у меня было классных, а такой не было! Перед глазами стоит, голос ее слышу, думаю о ней каждую минуту! Кажется, жить без нее не могу!
- Пройдет! – усмехнувшись, сказал Костя. - В первый раз что ли? Эта смеется, а другая стонет так сладко, что тоже не забудешь.
- А может жениться на ней, а, Костя? Как ты думаешь?
- Ну, ты даешь, Витёк! С голодухи девку в тайге завалил - и сразу жениться! Тебе что, приспичило? Ты ж не девица, которой замуж невтерпеж!
- Нет, я серьезно тебя спрашиваю.
- Если серьезно, то... она нарожает тебе эвенят с узенькими глазками, и это будут твои дети. Их азиатскую кровь не перебьешь ничем - ты это сам знаешь! Спроси себя: ты хочешь, чтобы именно эта девушка нарожала тебе детей? Если «да», что ж - тогда и женись!
- Я смотрю сейчас вокруг себя - и люблю эти горы, потому что ОНА живет в них. И я не хочу никуда уезжать отсюда. Я бы остался тут, стал бы частью этой природы, брал бы то, что она дает. И пусть Люба нарожает мне детей! С ней я даже на эвенят согласен! - мечтательно засмеялся Виталий.
- Честно говоря, я, наверное, не смог бы так. – Костя был серьезен. - Мне хочется в моих детях видеть мои черты, и чтобы мои внуки были похожи на меня и на моих детей. Конечно, любовь стирает между людьми любые национальные барьеры, но... я совершенно не представляю себе своих детей с узенькими глазками.
- Ладно! - Виталий снова закурил. – Поживем – увидим! Как твои дела, расскажи!
- Да что тут рассказывать?! Я рад, что этот сезон наконец-то закончился. Надоело дурной работой заниматься. Давно ясно было, что никакого золота на моем участке в верховьях Хаганчана не будет. Просто «Бугор» решил там запроектированные объемы буровзрывных работ выполнить. «Отрицательный результат – это тоже результат! А выполнение плана – это годовая премия!» - заявил он, когда я сказал ему, что горные работы лучше бы на другой объект перенести. Кстати, я надеялся, что ты найдешь что-нибудь. Панов все намекает, что золото среди пермских черных сланцев искать надо. А ты как раз там и был.
Костя достал обзорную геологическую карту, разложил ее на столе.
- Так что там у тебя получилось при шлиховом опробовании ручьев? Там, где ты работал, Белогорский гранитоидный массив неподалеку, вроде предпосылки для рудообразования неплохие. Не зря же говорят: «Где магма – там и золото».
Виталий закурил новую папиросу. В его прищуренных от табачного дыма глазах вдруг промелькнул радостный огонек. «Сейчас я расскажу ему!» - подумал он, но что-то снова сдержало его и словно не он, а кто-то другой произнес:
- Я не смог «взять» этот участок - далеко, водопады, да и снег выпал, а одному ходить... Никогда не знаешь, где навернешься с этих скал в каком-нибудь каньоне, и найдут ли тебя потом!
- Так у тебя были хотя бы «следы» золота по этой речке Ханда, что течет от Белогорского массива? - настаивал Костя, тыча пальцем в то место, где Виталий обнаружил золотую россыпь.
Виталий зажмурился от едкого дыма папиросы и снова отвел взгляд.
- Нет! Не было! - вымолвил он.
Костя вздохнул и стал складывать разложенные на столе геологические карты.
- Жалко, что это последний сезон! Я бы сходил туда. Мне геология нашей территории полюбилась, как девчонка классная! – усмехнувшись, сказал он Виталию, помолчал в раздумье, а потом все же спросил Виталия: - А ты насчет Любы действительно серьезно говорил?
Они посмотрели друг другу в глаза.
- Да, Костя, серьезно!
- И тут останешься?
- Да! Дороги наши разошлись, дружище. Кто знает, что лучше, и где лучше? Но я свой выбор сделал - тут остаюсь. Увидимся еще, Костя, не горюй!
Даже когда улетал последний вертолет, никто до конца не верил, что Виталий Малахов действительно останется в заснеженной тайге, среди бескрайних Верхоянских гор.
Он и сам не верил в реальность происходящего. Только когда затих звук последнего улетевшего вертолета, он явственно осознал, что остался один в окружающей его горной тайге. Геологи отдали ему все оставшиеся после полевого сезона патроны и пули двенадцатого калибра, а Бугров все же дал разрешение на выдачу ему продуктов.
- Из того, что есть на складе, бери все, что нужно и сколько нужно! - сказал он ему.
Виталий сделал необходимые, как он подсчитал, запасы на зиму, рассчитывая, что кормиться будет в основном от тайги. Он уже знал, что уйдет на стойбище оленеводов, до которых от базы было километров семьдесят. «Три дня пути», - прикинул он.
Пробы с золотом ссыпал в плотный матерчатый мешочек и спрятал в избе под полом.
3
После недельного снегопада, наконец-то установилась такая редкая для ноября солнечная погода. Виталий, давно приготовившийся к переходу, решил не терять даром ни одного дня.
Он вышел на рассвете. Схваченный морозом, шелестел под лыжами снег. Виталий мчался к ней.
«Люба, Любушка...» - звучало в сознании ее имя.
Снег слепил радужными отражениями солнца. Почти закрывая глаза, Виталий щурился от этого света. Через несколько часов ему уже казалось, что когда он добежит до своей Любушки – глаза у него станут такими же узкими, как у эвенов.
Засыпанные снегом лиственницы оттеняли яркую синеву зимнего неба. Звериные следы, избороздившие широкую долину Халыи, красноречиво говорили о бурной ночной жизни, замирающей с наступлением дня.
Нужно было успеть добраться до ближайшей избушки, что стояла на краю их территории в тридцати километрах от базы.
Было жарко от бега. Показавшийся вначале легким, рюкзак тяжело осел на плечах. Виталий отдыхал коротко, чтобы не успеть остыть и замерзнуть. За это время успевал только оглядеться, да сориентироваться, где сейчас находится. Скопированная им топографическая карта всплывала в памяти, и он, словно в маршруте, мысленно отмечал на ней свое местоположение.
На одном из островов в долине Халыи огромный лось-рогач неподвижно стоял в невысоких зарослях тальниковых кустов. Он только насторожил уши и проводил Виталия плавным поворотом головы, когда тот прошел мимо метрах в пятидесяти от него. Виталий мысленно отметил это место на карте и усмехнулся тому, что теперь отмечает на ней не геологическую ситуацию, а проживающую здесь современную фауну.
Виталий подходил к намеченной ночевке, когда синие тени деревьев уже вытянулись в длинные остроконечные пики. Обычная геологическая избушка-баня стояла на высоком берегу реки. Виталий наломал с лиственниц низко висящие сухие ветки, разжег печку, нарубил заготовленные кем-то крупные поленья и скоро, от забушевавшего в печи огня, изба наполнилась теплом. Устроившись на ночлег, он вышел покурить.
Синий вечер уже почернил стволы деревьев, но окрестные горы все еще догорали бледно-розовым светом дальнего заката. Вдалеке, на противоположном берегу реки появились движущиеся черные точки.
«Неужели волки?»
Все вокруг было нерезким, расплывчатым. Виталий протер глаза - резкости не прибавилось. Посмотрел на темное ночное небо и увидел раздвоившиеся крупные звезды.
- Ну и нахватался ты солнца за день, приятель! - рассмеялся он над собой.
На следующий день Виталий пересек волчьи следы. По не крупным следам он предположил, что это была волчица со своим подросшим за лето выводком. Такая стая не представляла опасности. Он шел дальше. Впереди был двадцатикилометровый путь к перевалу, за которым надо искать место для ночевки. После перевала оставался еще один дневной переход до стойбища оленеводов, и всё.
Подъем на перевал хоть и не был крут, но вымотал его. Лыжи тонули в рыхлом, не успевшем затвердеть, снегу, рюкзак каменной тяжестью тянул к земле. Хотелось хотя бы на минуту присесть, прислониться к стволу дерева, отдохнуть. Виталий знал, что до темноты оставалось всего три часа, а он еще не добрался до перевала и даже не знает, что за ним.
Долина ручья была изрезана многочисленными боковыми притоками. Постоянно приходилось спускаться вниз, подниматься наверх. Рассчитывая к обеду подняться на перевал, он только к концу дня достиг его вершины. Перекусил на ходу вяленой олениной, лишь на мгновение глянул на сиренево-синие тени порозовевших горных вершин, их бескрайность - любоваться их красотой было некогда.
«Вперед и вниз! Скорее!» - подгонял он себя.
Стайки розовых куропаток бегали вокруг него. Переваливаясь на мохнатых от перьев лапках, они чертили свои следы на снегу и совсем не боялись человека.
Когда звезды уже ярко набухли на темном небе, Виталий остановился. Все равно идти дальше было бесполезно. Избы известной нет - стремиться не к чему! Разве что только сократить немного расстояние.
Казалось, что земное притяжение исчезло одновременно со свалившимся с плеч рюкзаком.
- Ты что, камней туда наложил? - спросил он сам себя.
Виталий быстро разжег костер, соорудил над ним таган из ствола срубленной молодой лиственницы, повесил на него наполненный снегом котелок. Ночлег он готовил, как обычно, основательно прогревая землю костром, чтобы потом она долго отдавала свое тепло. Нарубил веток кедрового стланика, застелил прогоревшее кострище, натянул над ним брезент.
Усталость валила с ног. Он стоял спиной к огню, докуривал папиросу, когда увидел спускающиеся с перевала по его следу три черные точки.
«Неужели волки, которых видел вчера, идут по моим следам! Не может быть, это просто случайность! Не такие они еще голодные вначале зимы, чтобы за человеком ходить и огня не бояться!»
Виталий взял ружье, зарядил крупную картечь, проверил патроны в патронташе на поясе и, отбросив в сторону окурок, пошел им навстречу. В ста метрах от него волки остановились. Виталий продолжал идти им навстречу. Волки сбились в кучу на проторенной им лыжной тропе, стояли одним большим черным пятном.
Вскинув ружье, Виталий выстрелил.
Эжектор мгновенно выбросил пустой патрон, а следующий был уже на месте. И не успел еще стихнуть отчаянный визг смертельно раненого зверя, как раздался второй выстрел. Два волка рванулись в разные стороны.
Виталий вернулся к костру, прикурил папиросу от пылающей жаром ветки. Он совершенно не чувствовал страха перед волками. Он один из них, такой же волк, умеющий и постоять за себя, и, если надо, напасть первым.
Виталий снял ватную куртку, просушил у костра одежду, потом забрался под брезент. Он долго лежал, вертелся и не мог уснуть. Снизу нестерпимо жгло. Он чувствовал себя, как на раскаленной сковороде. Наконец не выдержал, выбрался наружу.
«Надо было подождать еще немного! Кажется, перестарался я с прогревом! – подумал Виталий. - Но, ничего - ночь длинная, высплюсь еще!»
Он взял ружье и пошел в сторону перевала. Убитый волк был хоть и молодой, но тяжелый. Виталий с трудом тащил его за задние лапы к костру. Снял мягкую густую шкуру, постелил ее поверх стланиковых веток в своей «палатке». «Теперь жечь не будет!», - обрадовался он. Набросал в костер заготовленных бревен и завалился спать.
Едва начало светать, он проснулся. Вылез из-под брезента, раздул тлевшие в пепелище бревна. Позавтракал и, не дожидаясь рассвета, пошел дальше.
Спускаться с перевала было намного легче, и он с радостью наверстывал «потерянные» вчера километры. Выйдя к устью ручья в долину Табаньди, сразу же узнал знакомую излучину реки. Тут проезжал он на нартах со стариком-эвеном, когда возвращались с рыбалки. Виталий заметил тогда смятые в причудливые опрокинутые складки черносланцевые породы и теперь узнал их.
Сверкающий на солнце снег за два дня был весь исписан звериными следами. Было такое впечатление, что все они: зайцы, лисы, соболя и куропатки, дружно гуляли по долине, хотя это гуляние представляло собой обычную охоту одного на другого.
К полудню он заметил появившуюся на горизонте серую полосу облаков. Они стремительно надвигались с востока со стороны Охотского моря, покрывая белесой пеленой дальние горы.
«Летом с моря жди дождя, зимой снега!» - подумал Виталий.
Быстро перекусив, он пошел по долине Табаньди вниз по течению реки.
Вскоре мелкой пылью посыпался снег, все вокруг сразу померкло, стало серым, унылым, но он все шел и шел дальше, пока не обнаружил, что больше не может ориентироваться. Все горы были скрыты снегопадом. Виталий стоял посреди редкой лиственничной тайги, только предполагая, где он может находиться.
- Вот черт! - выругался он. - Размечтался о встрече с Любой, когда надо было за каждым поворотом реки следить!
Когда начало темнеть, Виталий вообще потерял ориентацию.
Хотел выйти к реке, - она должна была быть в нескольких сотнях метров от него, - шел, шел, а ее и через километр не оказалось. Тогда он попытался подойти к склону. Сориентировался, где должен быть склон, пошел туда и все никак не мог до него дойти.
«Может, я хожу параллельно берегу реки?» - предположил он.
Пошел перпендикулярно к своему прежнему направлению. Безрезультатно. Тогда он понял, что теперь вообще не знает, куда идти. Ясно было одно - ночевать придется здесь.
Снег мелкой порошей слепил глаза, усиливая раннюю темноту зимней ночи.
«Судя по времени, я уже должен быть на подходе к стойбищу! Вот елки-палки, не успел!»
Он обречено снял рюкзак, закурил, огляделся в поисках места для ночевки.
«Вокруг редколесье - дров на ночь не напасешься! Ну, Малах, ты и встрял! - укорил он себя. - Летом у костра жмуриться – одна мука, а зимой, да в метель - и того подавно! Надо искать хороший лес!»
Через час ходьбы в «никуда», он все же наткнулся на густой лиственничный лес, забрался в него, нащупал в темноте голый ствол сухой толстой лиственницы. Снял рюкзак, наломал веток и разжег берестой костер. Разведя большой огонь, принялся рубить сухую звенящую лиственницу.
- И дел, и дров до утра хватит! - усталый, горько пошутил он над собой, когда лиственница рухнула. - Теперь можно и перекусить.
Виталий разогрел на огне тушенку, вскипятил чай, размочил в кружке сухари. Поев, он закурил, прислонился в раздумье к стволу дерева, под которым сидел, и вдруг вздрогнул от неожиданности. Из окружившей костер темноты, горя глазами, к нему бросилось что-то черное, мохнатое и..., повизгивая от радости, стало лизать ему щеки, нос, губы…
Одного мгновения не хватило Виталию, чтобы вонзить свой, уже зажатый в руке, охотничий нож в Дагора - он узнал черную лохматую лайку Любы! Прижимая к себе вырывающегося пса, радостно и громко орал на весь лес, целуя его в холодный собачий нос.
- Ну что ж, приятель, выводи, раз пришел! - сказал он, когда Дагор шустро долизывал предложенную ему банку из под тушенки.
Пес понимающе посмотрел на Виталия и снова полез целоваться.
- Ну, все, все, конец лобзаньям! Вперед! Домой! - сказал он Дагору, привязывая поводок к его шее.
Через полчаса пес вывел его к стойбищу.
Виталий аккуратно ошкуривал топором стволы молодых длинных лиственниц. Он нарубил их, чтобы поставить для себя и Любы отдельный чум. Работал споро и все размышлял над словами ее отца.
- Ты можешь просто назвать ее своей женой и все! Вам не нужно печать в паспорте ставить. Все происходит вот тут! - старик показал пальцем на голову. – Однако, она тебя шибко любит!
Свадьба Виталия и Любы была по-эвенски простой.
Старики подарили им пятьдесят оленей и карабин, Любины братья по двадцать пять оленей. Капканы и патроны не считали. Женщины принесли расшитые национальными узорами унты из оленьего камуса, меховые рукавички, рубашки. Мальчишки дарили шкурки соболей, добытых лично ими. Пиршество продолжалось несколько часов. Виталий и не предполагал, что пьянеть можно не только от вина, но и от обильной еды. Мороженая строганина из мяса и рыбы, сменялась свежей оленьей печенью, горячая вареная оленина - свежим костным мозгом. Из питья был только крепкий чай. Когда есть было уже невмоготу, оленеводы пели протяжные шутливые эвенские песни, как сказал старик: что вижу – про то и пою, - а устав от пения снова принимались за еду и питье. Потом устроили соревнование по стрельбе и гонки на оленях, сначала на нартах, потом верхом...
Этот день был для всех настоящим праздником.
- Учугей, учугей! – слышал Виталий незнакомые ему слова, перемешанные с русской речью. – Улахан нучча, нучча учугей! Тапталым...
- Что они говорят? – спросил Виталий Любу, вслушиваясь в незнакомую речь.
- Говорят, что все очень хорошо - учугей, что им нравится большой сильный русский парень - улахан нучча, нучча – это русский, - смеясь, поясняла Люба. – А Тапталым – это мое имя. Тапталым – значит Любовь.
На следующий день Виталий вместе с Любиными братьями поставили новый чум. Обтянули его хорошо выделанными оленьими шкурами, закрепили их, устроили внутри чума очаг. Люба в три слоя застелила землю вокруг очага белыми оленьими шкурами.
- Их отец для меня приготовил. На лабазе хранил, - сказала она и, увлекая Виталия за собой, спиной повалилась на мягкие шкуры.
Давно уснули укутанные снегом скалистые горы. Звезды, готовые сорваться, тяжелыми набухшими каплями висели на сине-черном ночном небе. Дым ровными столбами поднимался над вершинами затихших чумов. Только иногда ночную тишину вдруг нарушал неудержимый и звонкий Любин смех.
Жизнь с любимой в чуме казалась Виталию романтичной. Три дня.
Потом он выбрал красивое удобное место, расчистил его и начал заготавливать лес. А через неделю поставил избу. Почти все сделал сам, только верхние венцы помогли ему сложить Любины братья.
- Русский, однако, не может жить по-нашему! - смеялся Егор.
Короткие зимние дни сменялись длинными ночами. Пятидесятиградусный мороз сжимал воздух так, что ничто не могло шелохнуться в нем. Засыпанный снегом и скованный морозом стоял лиственничный лес. Но горная тайга жила своей обычной жизнью, в которой днем властвовал человек, ночью - волки. Виталий волков еще не видел, но следы их ночного разбоя: клочья оленьей шерсти, да обглоданные кости, ему приходилось встречать, когда он проверял расставленные на соболя капканы.
- Где олени - там и волки, - говорил ему старик-эвен. – Не забывай это! Ночью, однако, они тут хозяева. Ты шибко не задерживайся на охоте, до темноты всегда возвращайся домой.
- Я сам тут, как волк! - отшучивался Виталий.
- Может, и так. Однако, ты – один, а их – стая!
- Ничего, я привык быть один.
И он забыл об этом разговоре, пока однажды в сумерках, возвращаясь с охоты домой, не заметил, что Дагор, стал жаться к его ногам. Постоянно наступая ему на лыжи и прижимаясь к унтам, пес мешал Виталию идти, тихонько поскуливал и пугливо озирался по сторонам. Виталий остановился, оглядел почерневший вокруг него лес. В наступившей тишине слышны были только стук его сердца, да тяжелое от напряженной ходьбы дыхание. Дагор тоже замер, всматривался в темноту леса, а потом, пятясь и поджав хвост, прижался к его ногам.
- Что-то тут не то, - подумал Виталий.
Свернув со своей лыжной тропы, проложенной вдоль подножия склона, он вышел на открытое незалесенное место. Какая-то тень мелькнула в темноте покинутого им леса.
- Волки! Вот, черт побери! Всего пару километров до дома не дотянул! Нужно было тебе этого соболя по вершинам деревьев гонять? Он сам бы пришел к капкану когда-нибудь. Теперь вот, за тот потерянный час времени придется покрутиться тут ночью среди леса! - выругал он себя.
Виталий не знал страха. В его сверкающих темных глазах играли одновременно и бесшабашная веселость воина, и лихая удаль, и жестокость, присущие, наверное, всем донским казакам, из которых он происходил. Ни разу еще не уступил он дорогу повстречавшемуся в горах медведю, упрямо шел на него пока тот или убегал, или находил свою смерть от его пули, принимая ее в упор. Но волчья стая...
Сняв одностволку, Виталий зарядил ее крупной картечью.
«Сквозь этот лес метров триста до открытой и широкой долины реки. Надо прорваться!» - решил он.
Держа ружье в руке и, взбодрив себя громким свистом, резким, как свист казачьей сабли, он бросился в лес, туда, где мелькнула тень. Лыжи скользили легко, Дагор, поскуливая, бежал следом. Виталий шел напролом, не останавливаясь, решив таким быстрым натиском отпугнуть зверя. Мгновенно выстрелил в мелькнувшие во мраке леса огоньки волчьих глаз и перезарядил ружье.
- Вперед, Дагор! Не ссы! Прорвемся! - кричал он и матерился, подбадривая и себя, и его.
Увидев в черноте окружившего их леса просвет, Дагор рванулся вперед. Через несколько секунд Виталий услышал его короткий и жуткий предсмертный визг. Остановился, выстрелил в ту сторону раз, другой. Прислушался.
Ночная тишина давила на сознание своим безмолвием. Он чувствовал, как мурашки неприятной волной пробираются по телу к голове, как он сам звереет от охватившей его ярости.
- Так вы, значит, меня за своего не приняли? - процедил он сквозь зубы и, словно сам превратившись в зверя, медленно пошел по следу Дагора к просвету леса. В пятидесяти метрах увидел на снегу темные пятна крови и уходящий в сторону след.
Виталий вышел из леса на обрыв террасы.
Ночная темнота сразу отступила. Широкая долина реки казалась светлой от снега. Он снял рюкзак с соболиной добычей и отстегнул лыжи. Оставив их на обрыве террасы, Виталий прислонился спиной к толстому стволу лиственницы и замер. Он мог теперь спокойно всмотреться в черноту покинутого им леса.
Минуты показались ему часами. Холод все настойчивее пробирался под меховую одежду, хотелось курить, но он стоял, не шевелясь. И когда уже отчаялся ждать, невдалеке от себя увидел горящие волчьи глаза. Два... четыре, еще два, еще...
- Смелее, братья!
Дьявольская улыбка хладнокровного убийцы скривила его лицо. Виталий снял рукавицу с правой руки и медленно поднял ружье.
Матерый волк остановился перед ним метрах в двадцати. Виталий смотрел в светящиеся волчьи глаза и чувствовал, что волк также смотрит сейчас в его глаза.
- Ты сделал ошибку, приятель! - сказал Виталий.
Волк, вероятно, понял это, хотел отвернуть в сторону, но было поздно. Выстрел сбил его с ног. Остальные тени бесшумно исчезли в темноте.
Виталий подошел к хрипящему и захлебывающемуся в собственной крови зверю. Оскалившись, волк еще пытался поднять голову.
- Ты получил то, что просил! - сказал Виталий и со всей силы пнул его в морду.
Он шел по открытой долине к стойбищу, изредка оглядываясь назад.
«Увидев, как я убил вожака, остальные, наверное, побоялись меня преследовать! - думал он. - Эх, жалко Дагора, на белку и соболя хороший охотник был!»
Люба встречала Виталия с охоты радостная и заботливая, соскучившаяся за день. Он не стал говорить ей о случившемся. В их светлой избушке как всегда было тепло и уютно, вкусно пахло свежими лепешками и оленьим мясом.
- Отец сегодня на лабазе был! - сказала Люба. – Посчитал твою добычу за зиму: девяносто семь соболей, больше сотни белок, восемь чернобурок и волк! Сказал, что ты удачливый охотник! Нет! Он не так сказал, - глаза ее блеснули, - это я тебе так передаю. Он сказал: «Виталий охотник, однако!» - она рассмеялась, копируя гордую интонацию отца, и видно было, что она очень довольна этой его похвалой и тоже гордится Виталием.
- Скоро в Охотск надо ехать, пушнину сдать, сделать все необходимые закупки на год, да успеть завезти их сюда по снегу. Ты возьмешь меня с собой? - спросила она, прижимаясь к его плечу и заглядывая в глаза.
- Ну, конечно! Не станешь же ты в тайге рожать! Тебе надо будет там остаться у родственников.
- Ни за что! Все наши в тайге рожали, и я буду! Мама говорит, что ничего страшного в этом нет. Я только одного боюсь, что тебе наш ребенок покажется чужим, что он будет на наших сильно похож!
В ее глазах мелькнуло беспокойство, по щекам потекли слезы. Виталий взял в ладони ее лицо, поцеловал мокрые от слез кругленькие щечки и узкие щелки глаз, прижал Любу к себе.
- Не бойся! Я тоже думал об этом: если девочка будет – будет на тебя похожа, а значит – красивая, а если парень родится – в меня пойдет! Я в этом просто уверен! - улыбнулся он.
- Ты такой хороший, такой красивый, такой сильный! Я иногда смотрю на тебя и думаю: «Он - не мой!» Я до сих пор не могу поверить, что такой мужчина, и русский к тому же, может быть моим!
- Люба, Любушка, я никогда не думал, что такие мысли скрываются за твоими всегда улыбающимися мне глазами!
- А я иногда ночами не сплю, об этом думаю. Выедешь ты из тайги, как увидишь русских девушек, светловолосых, красивых, нарядных, так и не вернешься ко мне никогда!
Он провел рукой по ее щеке, хотел что-то сказать, но она остановила его.
- Если ты почувствуешь такое - оставайся там! Не кори себя и не мучайся! Я тебя все равно любить буду, и буду благодарна тебе за все, что у нас было! - шептала она сквозь слезы. - Я тебя так люблю! Каждую клеточку твою люблю! И только одного хочу – чтобы тебе было хорошо!
В его памяти вдруг всплыли их радостные встречи, когда он возвращался с охоты, ее старание содержать избу в чистоте, стремление научиться готовить по-русски так, как он любит. Вспомнились длинные, зимние ночи, которые они провели вместе, потрескивание дров в печи, мягкий шелк ее распущенных волос, теплые губы и звонкий смех... И вдруг эта вот боязнь, что он оставит ее.
- Я тоже люблю тебя, Тапталым! - сказал он и удивился этим своим хриплым, впервые высказанным словам.
Люба, как ребенок, притихла в его объятиях, а потом, многообещающе поглядела в глаза Виталия.
- Я хочу сегодня жарко натопленную избу на ночь! - сказала она и, приподняв, чтобы не наступить на них, полы своей длинной меховой рубашки, хитро поглядывая на Виталия, плавно и грациозно прошлась по избе, пригнулась в дверях и выскользнула наружу.
- Откуда в ней это? - любуясь ее движениями, подумал Виталий. - Это дитя дикой природы, наверное, даже не догадывается, что у нее походка и манеры, как у принцессы!
К весне Любушка округлилась. Живот изменил ее грациозную походку. Теперь она ходила вразвалочку и уже не носилась по окрестностям верхом на своем олене, чтобы проверить расставленные неподалеку от стойбища капканы.
- Ах ты, уточка моя, - подшучивал над ней Виталий.
Виталий вышел из своей избы и подошел к Егору. Тот, что-то напевая себе под нос, готовил оленью упряжку к поездке в Охотск.
- Что это за бугры? - спросил он, проводя ладонью по спине запряженного оленя. Под шерстью на спине животного отчетливо выделялись небольшие бугорки.
- Это оводы так размножаются, - ответил Егор. – Летом кусают олешку и откладывают в кровь свои личинки. Они живут в крови оленя всю зиму, а к весне начинают развиваться, прогрызают шкуру оленя и живут вот так в ней.
Егор расправил шерсть на спине животного и показал крупные личинки. Виталий увидел шевелящиеся задницы светло-зеленых, толщиною в палец, одиночных паразитов. Они были длиной сантиметра три. Головки личинок глубоко впились в тело оленя и питались его соком. От их вида Виталия перекорежило. Егор пальцами ухватил одну личинку, с силой вырвал ее из шкуры оленя и протянул Виталию.
- На, попробуй! Вкусные, как конфеты.
Виталия чуть не стошнило, он отвернулся, а Егор, смеясь, отправил личинку в рот и съел ее.
Денег, полученных Виталием от сдачи пушнины, хватило, чтобы с лихвой запастись всем необходимым для жизни в тайге на целый год.
- Куда ты столько железа берешь? - смеялся над ним Егор, когда они делали в Охотске закупки.
- Буду искать сокровища твоих предков! - отшутился Виталий.
- Э-э, дурной ты, однако! - став вдруг серьезным, сказал Егор.
В апреле Виталий перевез на нартах продукты с базы Халыинской геологической партии на ручей Ханда. Долина Ханды была еще в снегу, но что-то едва уловимое уже подсказывало скорое приближение лета. Он поставил избу почти в самых верховьях ручья. Недалеко от избушки соорудил на трех стволах высоко ошкуренных лиственниц эвенский лабаз. По лестнице поднял на него запас продуктов. «На такой лабаз медведь уж точно не залезет!» - отметил он, проведя рукой по гладким подсохшим стволам деревьев.
Дни становились длиннее, и снег быстро оседал под весенними лучами солнца. Казалось, природа воскресала после долгой зимы.
Управившись с делами, Виталий присел к прогретой солнцем стене своей избушки, вдохнул нежный аромат весеннего воздуха. Пахло смолистыми лиственницами, размокшей хвоей и талой весенней водой, капающей с сосулек из-под крыши. Долина, как беременная женщина, готова была уже вот-вот разродиться быстрым таянием снега и ледоходом. Она уже ждала лето.
И Виталий тоже.
- Так что ты там, Тимофеич, говорил, будто место на Ырчаныче плохое? - спросил Виталий старика-эвена.
Тот пристально поглядел на него сквозь прищуренные на солнце узкие глаза. Долго молчал.
Виталий ждал.
- Шайтан там, на Ханда-Хая живет! - наконец ответил старик. Слова тяжело давались ему. - Еще дед мой говорил, что ходить туда нельзя. Место шибко плохой там. Злой Дух входит в человека, пришедшего на Ханда-Хая. Рассказывал, что вход в долину Ырчаныча они всегда коралем перегораживали, даже если и не пасли оленей на Халые. Ушедший за кораль к Ханда-Хая – пропадал, а кто возвращался – как дурной был, и скоро его находили убитым.
- Старые эвенские сказки! - рассмеялся Виталий. – У нас про Бабу Ягу и Змея Горыныча, у вас про Злого Духа.
- Однако я тебе сказал!
- Ну что ж, погляжу, что за Злой Дух там живет! - ухмыльнулся Виталий и пошел увязывать нарты с грузом. Он решил по последнему снегу перевезти на речку Ханду все необходимое ему на лето снаряжение.
- Эх, сынок, - сокрушенно вздохнул старик, глядя вслед уходящему Виталию, - однако, душа твоя пропала!
Часть 2
1
В молодости годы не считают и не замечают их. Кажется, они будут длиться вечно. Но, незаметные, как облака на весеннем небе, они пролетают и скрываются вдали.
Увлекшись новой территорией, Костя Колесник жил постоянным ожиданием, когда же пройдет зима, чтобы снова наступила пора открытий – лето. Но лето и часть сентября, когда еще не было снега, пролетали, и он не мог определенно сказать, было ли это лето длинным из-за разлуки с семьей, или коротким из-за того, что постоянно не хватало времени для полевого изучения территории. Несмотря на все тяготы неблагоустроенного бытия в суровых природных условиях их северного поселка, когда в туалет при пятидесятиградусном морозе нужно было бежать на улицу; когда от зарплаты до зарплаты постоянно не хватало десяти рублей; когда яблоки можно было купить один раз в году в конце навигации да и то только один двадцатикилограммовый ящик, а потом «растягивать» его, по яблочку, до Нового года; когда жена, почистив яблоко детям, съедала очищенную кожуру, а свое яблоко ела все целиком с сердцевиной и косточками, оставляя только хвостик - молодость и жажда жизни отодвигали все это на второй план. Геологи преследовали постоянно ускользающее от них открытие. В ожидании его, пережить долгую зиму, казалось, невыносимым, но она все же проходила и исчезала в прошлом. И наступало новое лето.
То была настоящая гонка со временем.
Между семьей и работой Константин всегда делил себя пятьдесят на пятьдесят, хотя жена оценивала это совсем иначе, укоряя, что он всего себя отдает своей Геологии. Порой он и сам замечал, что на работе, действительно, проходит большая часть его жизни, и потому искренне радовался каждому мгновению, прошедшему в кругу семьи.
Зимой на Севере дни короткие. Детей отводили в садик и забирали домой всегда потемну.
Возвращаясь из детского сада домой, старшему сыну Андрею хотелось поиграть на улице в снегу. Ему не были страшны лютые морозы. Константин не торопил его. Пятнадцать - двадцать минут - это все, что было отпущено зимой «детям Севера» для игр на улице, и эти минуты нельзя было упускать.
Костя подошел с детьми к калитке своего двора. Постоял немного, отнес младшего сына Данила домой, передал его жене и вернулся к Андрею на улицу. Ночь была светла и прекрасна. В небе висела полная луна. В лунном свете серебрилась под окном береза, две высокие ели тяжело опустили засыпанные снегом ветви. Снег искрился, сверкал желтоватыми и голубыми искрами. Трехлетний Андрей, одетый в теплую черненькую шубку, возился в снегу и казался маленьким толстеньким жучком. Он топтал валенками поскрипывающий снег и радовался этим звукам. Затем подошел к отцу, и они оба, запрокинув головы, заворожено смотрели в небо на луну. Андрей вдруг встал на цыпочки, протянул вверх ручку, а потом вздохнул и сказал:
- Пап, достань луну!
- Как же я ее достану, сынок? - рассмеялся Костя. - Она очень высоко.
- Но, ты же вон какой большой!
Эти мгновения были прекрасны. И так же прекрасны были для него в те дни муки поисков и открытий месторождений. Он жил эти две жизни сразу.
Но жизнь, увы, не бывает без потерь. Первое из открытий стоило Константину потери друга, Александра Евгеньевича Соколова.
Соколову было под сорок. Худощавый, крепкого телосложения, он был медлителен в своих движениях, разговаривал тихо, спокойно, как человек хорошо знающий то, о чем говорит, но и не отрицающий, что на этот счет могут быть, естественно, и другие мнения. Интеллигентность чувствовалась в нем с первого же слова. «Генератор идей» - говорили о нем друзья-коллеги, любившие и обожавшие Соколова. Он был опытным геологом, сделавшим уже немало открытий. Но его, как любого настоящего исследователя, не удовлетворяло достигнутое. Он считал, что главное его открытие еще не сделано. То открытие, ради которого стоило обойти все Верхоянские горы и полярную тундру, каждый раз на полгода оставляя семью, уезжать в экспедиции, кормить комаров, голодать, мокнуть под дождями и мерзнуть в горах.
Соколов и Константин одновременно изучали северную часть хребта Сетте-Дабан. Соколов был главным геологом и проводил оценочные и разведочные работы на открытом им месторождении медистых песчаников. Константин проработал в экспедиции всего три года и только недавно вышел из числа молодых специалистов. В составе геологической партии, проводившей изучение территории вокруг медного месторождения, он занимался поисками руды. Партией руководил Александр Ильич Воронцов – геолог-романтик, спортсмен, поэт и веселый выпивоха. Ему было уже сорок три, но распирающая его жизненная энергия делала его неугомонным. Он всегда был организатором и участником всех спортивных мероприятий в экспедиции и в поселке, зачинщиком всех геологических вечеринок и дружеских попоек. У него была красивая русая борода, пшеничные усы и светлые голубые глаза. Волосы на макушке уже заметно поредели, отчего Воронцов неизменно, даже в поле, ходил в шляпе. Александр Ильич Воронцов был живой легендой экспедиции. Несколько лет назад на речке Сардана он нашел крупнейшее месторождение германия, свинца и цинка. Ему пришлось долго доказывать своему начальнику партии Старкову, что на их территории есть месторождение, и когда он доказал это - открытие прогремело на всю страну. «Но, не пьяницам же ордена раздавать!» - решили партийные руководители. Орден и признание получил Старков - начальник партии, коммунист и активный общественный работник, а Воронцову дали премию размером в месячную зарплату, на которую он купил жене красивые оленьи унты, ну и еще хватило с друзьями попить, отметить открытие.
Воронцов с первого же дня по-дружески, как к равному, отнесся к Константину, никогда ничему его не учил. Лишь однажды, когда Константина перевели в партию к Воронцову, и тот решил сразу же отправить его в поле, Константин сказал ему:
- Ильич, так я же еще никогда не составлял геологические карты!
- А что там их составлять? - шутя, ответил Воронцов. - Разломы веди прямо, а границы смело - вот и все дела!
Осенью, посмотрев составленную Константином карту, Воронцов сказал:
- А в рядовых геологах тебе, Костя, делать нечего!
Перед выездом в поле Константин заглянул в кабинет Соколова.
- Александр Евгеньевич, я пока готовился к полевому сезону, посмотрел литературу по известным в мире месторождениям меди, - Константин разложил перед Соколовым свои рабочие геологические карты. - И мне показалось, что закономерности формирования медных месторождений на нашей территории очень похожи на такие известные месторождения медистых песчаников, как Уайт-Пайн и месторождения самородной меди в базальтах Верхнего Озера в США. В базальтах там располагаются крупные месторождения самородной меди. Медь локализуется в кровле лавовых потоков, образуя пластовые стратиформные тела с большими параметрами и промышленными содержаниями. Эрозия этих базальтов и заключенной в них меди обусловили формирование вблизи них в благоприятных палеогеографических условиях месторождений меди в песчаниках. И если там, в Америке, месторождения медистых песчаников образовались при размыве меденосных базальтов, то закономерно, казалось бы, предположить, что и ваши медистые песчаники могли образоваться также. Нам надо искать месторождения самородной меди в базальтах. А базальтов тут – тьма! Осталось только месторождение в них найти! Помните, у Николая Балашова, который работал по Джалкану в шестидесятых годах, были находки самородной меди в базальтах. И зэки, которые строили Тополинскую трассу, нашли на Джалкане самородок меди весом пятнадцать килограммов - он сейчас в Магадане в геологическом музее лежит. Так вот, если мы найдем в базальтах пластовые горизонты с самородной медью – эти тела будут представлять промышленный интерес. Такие вот у меня планы на предстоящее лето.
- Это же интереснейшая мысль, Костя! – воспрянул Соколов. Он сразу же загорелся этой идеей, и готов был прямо сейчас поехать туда вместе с Константином, да груз обязанностей начальника партии, главного геолога и главного инженера, которыми он был в одном лице, не давал ему этой возможности. – Ты, если найдешь там что-нибудь - сразу же сообщи мне. Я приду, и мы вместе разберемся: что там к чему. Окей?
Константин согласно кивнул.
- И как эта идея не пришла мне в голову?! – сокрушенно сказал Соколов. - Сам удивляюсь!
- А мне казалось – это знают все. Это ведь так просто.
- Если тебе все кажется простым – значит, ты находишься только на первой стадии познания, - улыбнулся Соколов. – А процесс познания, дорогой ты мой, состоит из трех стадий. Первая стадия – это когда тебе все кажется простым и ясным. Это только потому, что ты знаешь что-то лишь в общих чертах. Просто, тебе, как озарение, пришла идея. Потом ты начинаешь работать над этой идеей, изучаешь свою территорию, набираешь фактуру, иногда совершенно противоречивую и разрушающую твою идею. Это естественный процесс. В природе не все так просто, как поначалу кажется. Некоторые просто отбрасывают факты, не укладывающиеся в простую схему их построений и это их ошибка. Настоящий геолог не отбросит ничего. Он будет думать об этом, мучиться, искать все новые и новые доказательства своей правоты, закопается в собранной им фактуре и поймет, что, оказывается, - он ничего не знает. Это вторая стадия познания. Но так уж устроен человек, а исследователь особенно, что, увлекшись своей идеей, он уже ни о чем другом не может думать. Он, как беременная женщина, вынашивает в себе своего ребенка, свою идею, мучается, а она живет в нем и зреет. И потом, если ты все сделал правильно, наступает время озарения - ты все разложил по полочкам, тебе, наконец-то, снова все стало ясным и понятным. Это третья стадия познания. Это состояние окрыляет и делает тебя счастливым.
Соколов улыбнулся.
- Но и это еще не все, - добавил он. – Это только начало. Если ты сделал это однажды – тебе уже не уйти от этого. В голову приходит новая идея - и все повторяется сначала. Только на более высоком уровне.
- Эх, Костя, как быстро летит время! - задумчиво сказал Соколов, глядя на свою геологическую карту. - Торопись, спеши! Если ты ничего не сделал до сорока лет – ты этого не сделаешь уже никогда!
На миг Константину показалось, что какая-то горечь проскользнула в грустных глазах Соколова.
Константин работал в то лето, подгоняемый внутренним предчувствием открытия. День за днем уходил он в геологические маршруты, перестучал молотком все базальты, в которых собирался найти руду, отобрал кучу проб и в конце концов нашел в них ту самую самородную медь, о которой говорил Соколову. Это были действительно пластовые рудные горизонты с богатой вкрапленностью самородной меди. Из-за окисленной черной корки медная руда в них была абсолютно не видна с поверхности. Только в свежем сколе породы в базальтах звездным небом сверкали густые вкрапления меди.
Как ни старался Константин сообщить Соколову о своей находке, из-за практически полного отсутствия радиосвязи он не мог этого сделать в течение целой недели.
Поисковый отряд стоял в самых верховьях ручья Джалкан. Со всех сторон стоянку окружали скалистые базальтовые кручи. Радиосвязь никак не получалась, из микрофона несся непрерывный шум и треск радиопомех – свидетели невидимых электромагнитных бурь, бушующих в полярных широтах.
Потом задождило. В июле это бывает надолго, как минимум неделя рабочего времени выпадает из-за дождя. И вдруг паршивенькая радиосвязь с базой партии, едва слышный голос Воронцова, он спрашивает, как идут дела… Константин прокричал в микрофон, что нашел хорошую медную руду в базальтах, попросил сообщить Соколову об этом, так как у него совершенно нет с ним связи.
- Ясно, ясно! - донеслось в ответ.
Вдруг, набравшись смелости, Константин почти безо всякой надежды спросил Воронцова:
- Ильич, может быть, пока стоит непогода и еще не поднялась вода в реках, я съезжу на несколько дней домой? Можно?
Воронцов молчал. Константин, затаив дыхание, вслушивался в шум радиопомех и уже подумал, что связь прервалась, когда снова услышал голос Воронцова. Тот, очевидно, долго раздумывал и, наконец, решился:
- Поезжай! Но, не больше, чем на неделю! Скажешь там, что мешки для проб закончились, батарейки для радиостанций...Короче, придумай что-нибудь... Скажи, что я послал! Руду, которую нашел, покажи - может и обойдется без скандала! - сказал он.
Геологам в те годы начала восьмидесятых не разрешалось самовольно выезжать с поля. Приказом по экспедиции были установлены сроки начала и окончания полевых геологических работ и сроки эти должны были соблюдаться. Чтобы нарушить их, нужна была достаточно веская причина. Для руководства экспедиции, желание геолога повидаться с семьей веской причиной не было. А для Константина было невыносимым сидеть в горах неделю под дождем, когда до дома - всего пять часов езды… В нем все бурлило. «Какой изверг придумал такое, чтобы не выпускать геологов с поля? Мы что тут, как заключенные, что ли, срок тянем?»
Несмотря на моросящий дождь, Константин тут же собрался и помчался к Тополинской трассе. Она была в десяти километрах от стоянки. Он знал, что пока в реках не поднялась вода, по трассе еще будут ходить машины, перевозящие уголь из речного порта Хандыга до таежного оленеводческого поселка Тополиный. Эта грунтовая дорога, двухсоткилометровое ответвление от Магаданской трассы, построенная зэками в начале пятидесятых, была единственным наземным средством сообщения в Верхоянском горном районе. Если бы не она – до родного поселка, где была семья Константина, можно было бы добраться только на вертолете. Вдоль трассы кое-где еще стояли обтянутые колючей проволокой полуразрушенные лагеря для заключенных с устрашающе возвышающимися по углам ограждения сторожевыми вышками. Когда-то здесь кипела жизнь, страшная и ужасающая своей жестокостью, но это была жизнь. Константин часто думал об этом. Как рассказывал ему бывший зэк, Юрка Друнев, работавший у Константина горнорабочим, были здесь в лагерях не только политические заключенные или те, кого раскулачили, кто лишнее слово сболтнул или жменю пшеницы украл, здесь были и отъявленные бандиты - уголовники-рецидивисты, каким был и сам Друнев. Он этого нисколько не стеснялся. «Сколько моих дружков под этой трассой лежит, - усмехнулся он, выйдя однажды с Константином на трассу. - Дурни были, гнуться не хотели… А я стал «шестерить» тут у одного надзирателя, и вот – живу!»
Константин дождался на трассе попутной машины. В кабине уже сидело трое пассажиров, он напросился хотя бы в кузов. Шофер безнадежно махнул рукой - залазь, мол! – и Костя, закрывшись от дождя целлофановой пленкой, уселся в кузове на свой рюкзак. «Сто восемьдесят километров, пять часов – и я дома!» - радостно подумал он, представив себе свою женушку и маленьких мальчишек. Дождь монотонно и усыпляюще барабанил по пленке, водитель, стараясь успеть до подъема воды в реках, гнал вовсю. Мостов не было, дорога была каждая минута. Не успеешь – и неделя в промозглой от дождя тайге тебе обеспечена.
Когда в геологическом отделе экспедиции Константин доложил о своем прибытии, он, словно оправдываясь за нарушение приказа о невыезде из поля, рассказал о находке самородной меди. Ему и в голову не приходило, что руководство экспедиции тут же «застолбит» открытие, памятуя, что пару лет назад питерские геологи, работавшие на территории Воронцова, прямо у него из-под носа «увели» открытие месторождения меди, которое теперь разведывал Соколов.
Константин был дома пять дней. И дни эти были, как пять коротких мгновений. Он не мог надышаться запахами своих сыночков, наглядеться на них, наслушаться их рассказов обо всем, что тут происходило без него в их бурлящей детской жизни. Не успел насладиться теплом и нежностью жены, а уже надо было уезжать.
Первой же попутной машиной Константин вернулся на свой участок и продолжил поисковые работы.
Структура участка постепенно раскрывалась перед ним. Каждый раз, намечая завтрашний маршрут, он говорил своему студенту-практиканту:
- Серега, когда мы придем вот сюда, - показывал он карандашом точку на карте, - тут должна быть вот такая геологическая ситуация! - и он разъяснял студенту эту ситуацию. А на следующий день показывал ему все это на местности.
- Костя, ну так если ты уже об этом читал раньше у предшественников, зачем мы тогда лезли сюда на эти базальтовые скалы? – спрашивал Серега. - Чтобы увидеть это?
- А я не читал об этом. И никто никогда об этом не писал. Просто, я предполагаю, что так должно быть, и мы с тобой заверяем теперь эти предположения в маршруте. Зато посмотри, какую мы с тобой структуру отрисовали! И какая руда в этих базальтовых потоках! - радовался Костя.
Серега только хитро улыбался: «Рассказывай мне: не читал ты!»
Связи с Соколовым по-прежнему не было. И когда Константину все же удалось связаться с ним и рассказать, что он нашел самородную медь в базальтах и ждет его, чтобы вместе дать перспективную оценку объекта, Соколов сухо, но интеллигентно отказался. Он уже узнал, что руководство экспедиции объявило об открытии месторождения самородной меди в базальтах.
Осенью, после полевого сезона, Константин раздаривал своим друзьям-геологам образцы богатой медной руды. В невзрачных на вид темно-зеленых распиленных образцах базальтов самородная медь сверкала червонным золотом. Геологи радовались и его открытию и тому, что в их коллекции появился еще один хороший образец руды.
Только Соколов не радовался его находке, был с ним холоден и сдержан.
Они больше не были друзьями. Соколову казалось, что Константин специально тогда не сказал ему о находке, пока не доложил руководству экспедиции. Константину же показалось недостойным и обидным оправдываться за то, в чем не был виноват.
Такова была его плата за открытие.
Только много позже он понял, что в дружбе, как и в любви, редко бывает так, чтобы оба одинаково испытывали это чувство друг к другу. Зачастую один искренне считает другого другом и не замечает, что другой только из вежливости не отказывается от этого.
Тот сезон принес Константину не только радость открытия. Погиб в горах начальник их партии Воронцов. Геологи любили его, это было очень трагичное для всех событие. Но в памяти геологов остались его открытия, геологические отчеты и стихи. Книге, которую он мечтал написать, выйдя на пенсию, увы, не суждено было появиться на свет. А это была бы книга полная приключений и открытий.
После Воронцова все работы возглавил старший геолог партии Геннадий Бокарев, мягкий и добрый человек всегда во всех геологических делах полагавшийся на волевого Воронцова. Он завершил работы последнего полевого сезона партии. Теперь предстояло составить окончательные геологические карты и написать отчет по результатам трехлетних исследований на этой территории. Бокарев предложил Константину взять на себя третью часть работы по составлению отчета, убедив его, что он сам и его старший геолог не в состоянии вдвоем выполнить в срок такой большой объем работы, а другие хлопцы – просто не потянут. Константин согласился с радостью. Составление геологических карт рудных полей, воссоздание структуры изучаемой территории, определение закономерностей размещения месторождений и их промышленная оценка – это было то, чем он увлеченно занимался последние пару лет. Это вовсе не входило в обязанности прораба-геолога и руководителя буровзрывных работ, в качестве которого он работал. Воронцов ничего не имел против того, что их прораб «влез» в не свое дело, хотя иногда он поглядывал на Константина с некоторой опаской. Воронцов видел, что Константин, при всем уважении к нему, смело исправляет геологические карты своего начальника. Но Воронцов не мог ничего ему противопоставить. Геологические структуры территории, отрисованные Константином, были логичны и базировались на наблюденных геологами фактах.
- Если б не его среднетехническое образование, - сказал однажды Воронцов Бокареву, - он мог бы уже старшим геологом работать. Нет, ты только посмотри, какую этот пацан карту нарисовал!
2
Каждая новая территория – это и новые друзья. Они пополняли круг старых друзей, с которыми Константин работал на прежних территориях. О своем друге Виталии Малахове он давно ничего не слышал. Тот словно пропал. Но геологи вспоминали о нем, когда речь заходила об их прежней работе на Халые и о приключениях полевой геологической жизни. А то, как Виталий, Панов и сам «Бугор» поочередно искали злополучную рудную зону и не нашли ее, вспоминалось и рассказывалось не раз.
Но однажды вечером под Новый год в дом Колесников постучали. Константин открыл дверь, и к нему в дом в облаке морозного пара ввалился бородатый мужик с рюкзаком за спиной.
- Извини, - говорит, - дружище, что не в праздничном костюме Деда Мороза, но из лесу и с подарками!
Костя не сразу узнал друга. То был Виталий Малахов. Они обнялись, крепко пожали друг другу руки. Костины мальчишки настороженно и с любопытством наблюдали за отцом и этим незнакомым бородатым человеком.
Виталий разделся, сбросил ватную куртку, шапку и валенки в угол у входной двери.
- Да что ты их тут бросил? Давай на батарею повесим, пусть согреются, просушатся.
- Костя, я ненадолго. Уже договорился тут с одним водилой, он через пару часов в рейс на Магадан идет. Ну, и я с ним, - сказал Виталий, растирая замерзшие руки. – Еле нашел тебя. Ты уже в другом доме живешь. Неплохой домик. Ели, березы, теплица, - смотрю, - большая под стеклом стоит, огород.
- Да, жить можно! - ответил Костя. – Овощи все свои, в магазине не покупаем.
Он уже выкладывал на стол хлеб, сало, соленые огурцы, помидоры и бутылку водки.
- Ты вовремя пришел, я только что закончил борщ готовить, ждем вот с мальчишками Лену, скоро придет. Пошла навестить подругу. А ты, Виталя, откуда и куда? Ну, давай, рассказывай - столько лет не виделись!
- Да что тут рассказывать? Живем с Любой на Халыи. Эвены сейчас там возле нашей базы оленей пасут. Сын у меня растет. Съездили с Любой один раз в отпуск к моим родителям. Ни невестку, ни внука они не признали. Больше не поеду. Охочусь тут. Вот, привез твоей жене настоящие эвенские унты из оленьего камуса. Любина мать сшила их. - Виталий достал из рюкзака серебристо-коричневые унты, расшитые поверху национальным эвенским орнаментом. – Ну, и пару соболей на шапку. Тебе - охотничий нож, детишкам икорки баночку, вот и все подарки.
- Спасибо, Виталя! Но, подарки такие дорогие... Я даже не представляю, как возьму их у тебя.
- Честно говоря, я сейчас совсем без денег. Если ты дашь мне хотя бы рублей сто - этого вполне хватит. Мне бы только до Магадана добраться.
- Что у тебя за дела в Магадане?
- Пушнину там дорого берут. В два раза дороже, чем у нас в Охотске. Да и друзья у меня там появились.
Костя поставил на стол две большие тарелки с борщом, налил в рюмки водку.
- За встречу, дружище! Я очень рад тебя видеть! - сказал он.
- Я тоже!
Они выпили, неторопливо ели и говорили, говорили. Им было о чем рассказать друг другу. Виталий рассказывал о своих таежных приключениях на охоте, Костя о своих полевых сезонах, поисках и находках.
- Ты не жалеешь, Виталя, что бросил геологию? - спросил он Виталия.
- Нет! Я эту профессию выбрал, потому что мне всегда хотелось быть рядом с природой и при этом хорошие деньги зарабатывать. А я сейчас имею и то, и другое. И сам себе хозяин, - усмехнулся он. – Никто не говорит мне, что и как я должен делать.
- Да и мне вроде тоже никто не говорит, - ответил Костя.
- Ах, брось! Эти сказки – не для меня! – Виталий встал из-за стола. – Жены твоей я так и не дождался, а жаль. Не видел ее еще ни разу. Привет ей передавай от меня. Ну, мне пора, Костя. А борщ был... – он хитро улыбнулся, – ну прямо как у мамы моей, чую - старым салом заправленный. И вкус, и запах такой же. Спасибо! Ну, пока, мужики! – обратился он к Костиным мальчишкам. - Увидимся еще. Растите крепкими!
Он пожал маленькие ручки мальчишек, попрощался с Костей и ушел.
«Налетел, как ветер, и снова нет его», - горько подумал Константин о друге.
Данил подошел к отцу и шепотом спросил:
- Папа, это что, правда настоящий Дед Мороз был? Прямо из леса?
- Конечно! - улыбнулся Костя его детской серьезности.
- А чё ж он без праздничного костюма?
- Не успел переодеться еще.
Как всегда под Новый год, в доме Колесников царило радостное ожидание праздника. Маленькие мальчишки, Андрейка с Данилом, с самого утра помогали маме по дому и с уборкой, и с приготовлением праздничных блюд, а Константин пошел в лес за елкой. Мороз стоял под минус пятьдесят, снегу - всего по колено, но идти трудно. Он сухой, сыпучий, как ледяной песок. Все деревья стояли укутанные снегом. Лес, казалось, застыл в морозном оцепенении. Костя бродил в зарослях молодого ельника. Наконец он выбрал приглянувшуюся ему елку. Тряхнул ствол и снег осыпался с ветвей белым облачком. Елка по девичьи стыдливо предстала пред ним без своей белоснежной одежды. “Красавица!” - подумал Костя. Спилил ее такую хрупкую и ломкую от мороза, бережно понес домой. В тепле елка мгновенно оттаяла, распушила зеленую хвою, наполнила дом смолистым еловым ароматом - запахом новогоднего праздника.
Мальчишки, маленькие безотказные помощники, тут же взялись вместе с отцом устанавливать елку, готовить ее к приходу Деда Мороза. Для них это был настоящий праздник. Как сказка наяву!
К вечеру елка уже была украшена разноцветно-блестящими новогодними игрушками: шарами, сосульками, гирляндами огоньков и серпантина, серебристого дождика. В доме было тепло и уютно. Он был наполнен сладким ароматом праздничных маминых «печеностей». Мальчишки уже знали, что их ожидает и новогодний торт, и пирожные, и рогалики, и еще много чего вкусненького, что может сделать только их мама.
Но вот уже закончены все предпраздничные приготовления. В зале стояла елка, и Лена уже сменила кухонный наряд на сиреневое крепдешиновое платьице. Дети повторяли стишки, приготовленные для Дедушки Мороза.
- Ведь он обязательно придет нас поздравить и принесет подарки, правда, папа? - спрашивал Данил.
Он трепетно ожидал прихода Деда Мороза и, боясь, что тот пройдет мимо, все выглядывал в окошко: не идет ли? Андрейка понемножку приставал к нему, отвлекая от этого сладостного ожидания. То он, словно нечаянно, толкнет брата, то щипнет, то обнимет и тянет бороться, то лизнет. И так продолжалось до тех пор, пока Данил не начал жаловаться маме.
- Вот придет Дед Мороз, - пожурила его Лена, - заглянет к нам в окошко и увидит, что Андрейка не слушается. Может и заходить к нам тогда не захочет.
- Мама, я слушаюсь уже! - торопливо отвечал Андрейка, и в его хитреньких глазках светилось искреннее желание быть послушным. Но что делать, покой был не в его натуре!
К вечеру был накрыт праздничный стол. Костя с Леной решили, что уже пора бы и Деду Морозу пожаловать. Незаметно для мальчишек Костя вышел в коридор, переоделся в заранее приготовленный костюм Деда Мороза, взял мешок с подарками и постучался в дверь.
- Мама, это, наверное, Дед Мороз пришел! - радостно переполошились мальчишки. Они открыли входную дверь.
- С Новым годом вас, дорогие мои Колеснички! С Новым счастьем! - громко поздравил Дед Мороз мальчишек, встретивших его с радостным удивлением. Они замерли и не сводили с Деда Мороза восторженных глаз.
- Слышал я, живут здесь два хороших, умненьких и послушных мальчика, Андрейка и Данилушка, и вот принес я им из леса подарки. А вы ждали меня, детушки?
- Ждали, ждали, Дедушка Мороз! - наперебой заговорили мальчишки. Глаза Данила светились невыразимой радостью, Андрей был более сдержан.
- А вы, детушки, что мне приготовили? С чем встречаете Дедушку Мороза?
- Я, Дедушка Мороз, тебе стишок прочитаю! - быстро сказал Данил, и будто боясь, что его, как обычно, опередит Андрей, сразу же начал:
«Белая береза под моим окном
Принакрылась снегом, точно серебром.
На пушистых ветках снежною каймой
Распустились кисти белой бахромой.
И стоит береза в белой тишине,
И горят снежинки в золотом огне,
А заря, лениво обходя кругом,
Осыпает ветви новым серебром».
Большие голубовато-серые глаза Данила сверкали в опушке длинных ресниц, полненькие щечки разрумянились. Он слегка запинался от волнения, а когда закончил, сказал:
- Посмотри, Дедушка Мороз, вот она наша береза под окном! - и подвел Деда Мороза к окну, за которым в окружении двух разлапистых елей стояла осыпанная снегом береза. Она искрилась и сверкала в свете уличных фонарей.
- Молодец, Данилушка, хороший стишок рассказал! Вот тебе подарочек от меня новогодний!
В глазах мальчика горело чудо восторга, когда он принимал от Деда Мороза подарок - большой кулек с конфетами, яблоками, апельсинами, игрушками и книжками. Данил по-детски искренне, без тени сомнений верил в происходящее, и Константин с Леной радовались этим минутам детского счастья. Как вдруг Андрей воскликнул:
- Папа! Это же ты, папа! - он подбежал к Деду Морозу, распахнул у него на груди красный бархатный халат. - Я узнал твою рубашку! Это ты, папа! - радостно кричал Андрей.
Костя увидел, что сквозь распахнутый ворот его «дедморозовского» халата из под роскошной седой бороды, действительно, была видна его рубашка. А Андрей распахивал ему полы халата, тянулся своими ручонками к «дедморозовской» бороде и так рассмешил его, что Константин не мог удержаться от смеха. Ну, а потом они уже все вместе начали хохотать над таким незадачливым Дедом Морозом.
- Мама, мне мальчишки в садике сказали, что настоящего Деда Мороза не бывает, потому что там наша воспитательница переодевалась в Деда Мороза. И я все смотрел и смотрел, и не мог узнать: настоящий Дед Мороз к нам пришел или нет? Да и папа вдруг куда-то пропал. А когда я увидел его рубашку, я понял, что это папа и есть! - радовался Андрейка своему открытию.
- Просто Дед Мороз не успевает всех детей обойти, - серьезно заметил Данил, огорченный таким поворотом дела, - вот он, наверное, и попросил папу нас поздравить. Правда, папа?
- Ну, конечно, Даник! С Новым годом всех вас, мои родные!
«Вот и кончилось Андрейкино детство, - подумал Константин, - с верой в сказки, чудеса и настоящего Деда Мороза!»
3
В феврале Константина послали в командировку в Магадан. Он огорченно вздохнул, посмотрев на свои разложенные на рабочем столе геологические карты, на не законченную еще рисовку рудовмещающей структуры. Она его увлекла, но не давалась. Было в этой структуре много неясного, и он днями и ночами думал только о ней. Она мучила Константина, но мука эта была приятной, и уезжать от нее не хотелось.
- Вылетать нужно завтра, - сказал ему главный инженер экспедиции. – В Магадане находится наш представитель - Сергей Филиппов. Он получит там десять тонн «Аммонита-6ЖВ» и другие взрывчатые материалы для ведения горных работ. Загрузите их на «Урал», - наш водитель Слава Шинкарев уже выехал вчера в Магадан. Ты сопроводишь оттуда груз по Магаданской трассе до нашего поселка. Задание ясно? Гостиница тебе там заказана, командировочное удостоверение и билет получи у секретаря, деньги в бухгалтерии. Да, кстати, какое у тебя ведомственное оружие? - спросил он.
- Двустволка двенадцатого калибра, - ответил Константин.
- Не пойдет! Я распоряжусь, чтобы тебе сегодня же оформили револьвер или пистолет «ТТ». Что ты хочешь?
- Револьвер! Пистолет большой, тяжелый - таскайся с ним!
Ничто еще не напоминало о приближении весны. Февральский мороз по-прежнему давил за минус пятьдесят. Он выжимал из заиндевевших домов тепло и оно, сжатое морозом, густым туманом стояло в поселке. Автобус, как обычно, опаздывал. Народ, собравшийся на остановке рейсового автобуса, идущего к аэропорту, нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Константин был одет в добротный овчинный полушубок и меховые ботинки, на голове была сшитая отцом серая кроличья шапка, руки в теплых кожаных перчатках засунуты в карманы полушубка, лицо закрывал толстый вязаный шарф, - в общем, упакован был так, что только одни глаза остались не закрыты от мороза. Через пятнадцать минут ожидания даже люди, обутые в теплые унты из оленьего камуса, стали пританцовывать. Но вот из тумана, сверкая фарами, вынырнул рейсовый автобус, лихо остановился на обочине дороги. Черная толпа замерзших пассажиров бросилась к узкой щели открывшихся дверей.
- Да диспетчерша наряд никак не выписывала! - бесстыдно оправдывался водила, которому и дела не было до того, что его кто-то там ждет на морозе.
Автобус запоздал к регистрации на проходящий из Неры рейс, и потому пассажиров без досмотра вещей быстренько отправили к самолету. Стюардесса проверила только наличие билетов при посадке.
В старом аэропорту города Якутска людей скопилось столько, что зал ожидания напоминал муравейник. Нелетной погода была на всем Северо-Востоке. Магадан тоже был закрыт. Люди уже много дней сидели в аэропорту в ожидании своих рейсов. Они, казалось, уже просто жили здесь, группами, семьями и в одиночку. Свободных мест не было даже на подоконниках, на полу свободными оставались только проходы. В глазах людей была усталость и отчаянное ожидание. Бегали по залу и играли дети. Многие изысканно и богато одетые женщины, уже не в силах бороться с усталостью, спали прямо на своих чемоданах. Норковые и песцовые шубы, зимние пальто и полушубки были им одновременно и постелью и одеялом. Костя понял, что найти тут свободное «сидячее» место было бесполезным делом, а располагаться надо было надолго.
Из своего опыта Костя знал, что и в городе найти место в гостинице было совсем не просто. Он позвонил своему однокашнику Геннадию Шевченко, работающему в Якутске в геофизической экспедиции, и тот сразу же пригласил его к себе.
Через пару дней «открылся» Магадан. Костя на такси помчался в аэропорт. Там было настоящее столпотворение. Невзирая ни на какие очереди, билеты и приличия, отчаявшиеся люди рвались к залу регистрации на посадку, толкали, давили друг друга, ругались, слышался детский плач. Вот и попробуй разберись теперь, у кого больше прав вылететь в первую очередь! Дежурная на регистрации решила проблему быстро и безоговорочно:
- Женщины с детьми – в первую очередь, все остальные - согласно купленных билетов. Всё! - резко заключила она.
При регистрации и проверке багажа Костя проходил через электромагнитные ворота, и они вдруг взвыли, как сработавшая банковская сигнализация. Он увидел, что дежурные милиционеры мгновенно насторожились, а все пассажиры, - и прошедшие регистрацию, и те, что еще стояли в очереди, - повернулись к нему и замерли в ожидании: что же будет дальше? Рейс на Магадан – рейс особый. Этим рейсом летают не только отпускники и командировочные, но и старатели-золотодобытчики, к чьим рукам нет-нет да и прилипнет невзначай золотишко, ну и, конечно же, этим самым рейсом летают бандиты и жулики всех мастей. Поэтому, когда один из милиционеров подошел к Константину и спросил: «Что у Вас?» - двое других уже расстегнули кобуру своих пистолетов.
Только тут Костя вспомнил, что у него под толстым овчинным полушубком в портупее под мышкой висит наган. Он вытащил из кармана «Разрешение на право хранения и ношения оружия», показал его милиционеру. Тот взглянул, расплылся в дурацкой счастливой улыбке, взял руку «под козырек» и радостно выпалил:
- Счастливого пути!
Милиционеры облегченно вздохнули, а любопытствующие пассажиры разочарованными взглядами проводили Костю в зал регистрации.
Магадан - легендарный город российского Севера - встретил Костю сурово. Мороз был меньше пятидесяти градусов, но теплее от этого не казалось. Был вечер, конец рабочего дня. В городе стоял легкий туман, по улицам сплошным меховым потоком торопливо шли женщины в песцах, соболях и норках. Мужчины «при деньгах» почему то все были одеты в черное. Только коричневые норковые шапки разнообразили цвет их одежды. Всюду можно было увидеть небритых и изрядно помятых магаданских бичей, давно уже прогулявших свой богатый летний заработок. Женщины, стараясь не смотреть на них, обходили бичей стороной, а они, - грудь нараспашку (душа горит от нескончаемого похмелья), - неторопливо прогуливались по тротуарам, зорко выискивая в толпе знакомые лица, у кого можно было бы занять червонец на водку.
Константин разыскал гостиницу «Магадан», в которой, как сказал главный инженер, ему забронировали номер. Администратор гостиницы, полноватая крашенная блондинка с яркими губами, поискав его фамилию в журнале бронирования мест, безапелляционно заявила, что брони на него нет и свободных мест в гостинице тоже нет. Как Константин ни уговаривал ее, она была непреклонна: «Нет мест и все!»
- Ну, а представитель наш, Сергей Филиппов, проживает у вас? - спросил Константин.
- Да, но его сейчас нет в гостинице, и когда будет - не знаю!
Она равнодушно отвернулась, давая понять, что разговор закончен.
Константин не был знаком с Филипповым, даже не представлял себе, какой он, поэтому, не надеясь уже ни на кого, сам начал искать себе ночлег. Он расспрашивал людей на улицах, где можно найти ближайшую гостиницу, они охотно подсказывали ему, но всюду в гостиницах ответ был один: «Мест нет!»
Отчаявшись в поисках и замерзнув в беготне по городу, часам к десяти вечера он, усталый, забрел на автовокзал. В зале ожидания было тепло. Разночинный народ уже основательно расположился в зале на ночь на всех сидячих местах. Бичи, расстилая купленные тут же в киоске газеты, занимали свободные места на полу.
Константин устало прислонился к стене, и простоял, переминаясь с ноги на ногу часа полтора. Клонило в сон и он, вероятно, сморенный усталостью, так же как и бичи примостился бы где-нибудь среди них на ночлег, но боялся, как бы его сонного не обворовали, да не стащили револьвер. «Тогда уж тюрьма мне светит точно!» - подумал он и стоя продолжал бороться со сном. Наконец, он не выдержал и подошел к администратору автовокзала.
- Здравствуйте! У вас не найдется места переночевать? – спросил Константин. – Я в командировке, при оружии, в гостиницах нигде мест нет, не знаю, что и делать.
Пожилая женщина-администратор задумчиво смотрела на него, а потом, тепло улыбнувшись, сказала:
- Подождите еще немного, через час в рейс уходит один водитель из нашего автопарка. Займете его место.
- Спасибо! Большое спасибо! - не веря в удачу, выпалил Константин.
И действительно, через час администратор кивком головы подозвала его.
- Второй этаж, шестнадцатый номер. Вот тут поднимитесь наверх, - она указала рукой на дверь, - там у нас комнаты отдыха для водителей дальних рейсов.
- Сколько это будет стоить? - спросил Константин.
- Нисколько! Идите, молодой человек, поспите! - по-матерински ласково сказала она.
Поблагодарив ее, Константин поднялся на второй этаж, нашел комнату под номером шестнадцать, постучался. Никто не ответил ему. За дверью были слышны веселые голоса. Он отворил дверь, вошел в комнату, поздоровался. Комната вся была в папиросном дыму, в ней стояли четыре койки и стол. За столом, заставленным бутылками с водкой и тарелками с закуской, сидели изрядно выпившие и веселые мужики-водители с молодыми девчатами, судя по их форменной одежде – официантки из привокзального ресторана. Никто не обратил на Константина никакого внимания. Один из водителей смачно рассказывал крутую шоферскую байку про какого-то приехавшего недавно с материка Бульбенко, которому они для «крещения» на Магаданской трассе, шутя, подсадили в кабину красивую дорожную шлюшку, и она «наградила» его триппером. Девушки весело смеялись, мужики снова наливали в стаканы водку. Им было не до него.
- Какая тут койка освободилась? - громко спросил Константин.
- Вон та! - одна из девушек показала ему рукой на кровать у дверей.
Был уже час ночи, и Константину было все равно, что тут сидит шумная веселая компания. Ему хотелось только поскорее добраться до постели и заснуть. Он снял полушубок, отстегнул портупею с кобурой револьвера и бросил ее на кровать.
Голоса в комнате тут же стихли. В наступившей тишине безмолвно вился густой папиросный дым. Девушки-официантки, неловко соскользнув с коленей своих парней и поправив коротенькие юбочки, выскользнули из комнаты, мужики, быстро убрав со стола бутылки и что-то шепнув друг другу, улеглись на свои постели.
Константин разделся, засунул кобуру под подушку и лег.
Он улыбнулся, вспомнив какую реакцию произвел тут его наган, и даже пожалел, что испортил мужикам такой хороший вечер, но через мгновение уже спал.
Сергея Филиппова он все же «поймал» на следующий день в гостинице «Магадан».
Филиппов спустился в фойе гостиницы по вызову администратора, которая залебезила перед ним, когда он спросил ее, почему Константина не устроили вчера в гостиницу.
- Сергей Васильевич, Вы же сами сказали, что Вас ни для кого нет! - оправдывалась она. - Вы извините, молодой человек, - с виноватой улыбкой обратилась она к Константину, - сейчас мы все устроим!
Филиппов подошел к Константину, протянул большую крепкую руку.
- Серега! - представился он.
Это был мужчина лет тридцати пяти с могучей грудью и богатырскими плечами, обтянутыми толстым вязаным свитером. У него были голубые глаза и правильные крупные черты лица. Темные слегка вьющиеся волосы были аккуратно уложены назад, начинающая седеть борода придавала его лицу мужественное благородное выражение. Все его движения были размеренны, и чувствовал он себя в окружающем его мире настолько уверенно, что Константин невольно позавидовал ему. Только усталые глаза и заметные мешки под ними однозначно указывали на то, что он провел бурную ночь - и хорошо попил, и хорошо погулял!
- Пойдем! - сказал Серега. - Анкету потом заполнишь.
Константин был рад, что все так легко уладилось, потому что после вчерашних поисков, добыть место в гостинице ему представлялось делом просто невероятным.
- Ты прямо, как пацан, - пожурил Константина Филиппов. - Положил червонец в паспорт, сунул его администратору - и место тебе обеспечено! – объяснял он, когда они поднимались к нему на этаж. – В первый раз что ли? Ты уж извини, но я вчера в ресторане с такой шикарной дамой познакомился, что просто не мог не оставить ее у себя на ночь. Попросил администратора, позаботиться о том, чтобы никто не мешал. Видишь, она и позаботилась. Жить со мной в одном номере будешь. Не возражаешь?
- Ничего, переживем! - смеясь, ответил Константин.
День прошел в беготне по снабженческим конторам и за оформлением документов на получение россыпного и патронированного аммонита, детонаторов, огнепроводного и детонирующего шнуров. Филиппов хорошо знал свое дело, со всеми был знаком и в конторах, и на складах хранения взрывчатых материалов. Особенно приветливо встречали его женщины, благодарно принимали коробки с конфетами и комплименты, и документы оформлялись безо всякой волокиты, пока Сергей с Константином пили предложенный им кофе.
- Ну, вот и все! – подвел итог дня Филиппов, когда они вечером вернулись в гостиницу. – Завтра придет наш «Урал», загрузим его, и ты сопроводишь груз до Хандыги. Это полторы тысячи километров, пять дней дороги. Посмотришь Магаданскую трассу, хлебнешь шоферской романтики! Славка Шинкарь – классный водитель, один из лучших, каких я знаю! В общем, время проведешь путёво! А сейчас пойдем в ресторан, поужинаем, отдохнем от дел наших праведных! Девчата тут классные!» - подмигнул он Константину. – Я закажу столик!
Он позвонил администратору, заказал столик в гостиничном ресторане и стал тщательно, словно на свидание, собираться.
Константин не знал, куда деть свой револьвер. Носить его в кобуре под мышкой было непривычно, среди людей он чувствовал себя с ним неуютно. На работе – другое дело.
- Что-то мне не хочется с ним идти в ресторан, - сказал он Сергею и сунул револьвер под подушку.
- А я боюсь свой пистолет тут оставлять. Стащит кто-нибудь – «менты» затаскают потом! С собой всегда ношу, - похлопал он по распирающему карман брюк «ТТ». - Так надежнее.
Они вошли в зал ресторана.
Зал был почти полон, свет притушен, звучало медленное танго, несколько пар танцевали. За столиками сидели одетые в темные костюмы мужчины и красивые женщины в вечерних платьях. «Да, Магадан – богатый город», - отметил Константин. Он быстро обежал взглядом зал и улыбнулся, глядя на этот парад женской красоты. Вечер обещал быть приятным.
Они сели за столик. На столе уже стоял запотевший графинчик с водкой, бутерброды с красной икрой и салаты. Сергей налил в рюмки водку.
- Ну, будь здоров! - сказал он и одним глотком опрокинул рюмку в рот.
Константин почувствовал, как после выпитой водки побежало по жилам тепло, погнало кровь, сняло напряжение прошедшего дня. После второй рюмки стало легко и на душе, и в мыслях.
Он не заметил, как к ним подошел мужчина в светло-сером, хорошо сшитом костюме. На нем была белоснежная рубашка и яркий зеленый галстук. Черные усы и аккуратно подстриженная бородка оттеняли белозубую улыбку. Он смотрел на Константина, молчал и улыбался, пока тот не поднял на него удивленный взгляд.
- Привет, Костя! - сказал мужчина. - Какими судьбами в Магадане?
- Виталя, ты! – воскликнул Константин, узнав своего друга Виталия Малахова. Они крепко пожали друг другу руки.
Сергей Филиппов, важно откинувшись на стуле, с довольной улыбкой наблюдал встречу друзей.
- Присаживайся! – предложил Константин Виталию и познакомил его с Сергеем.
- Виталя, ну как ты? - спросил Константин. – Вот уж не думал так запросто встретить тебя! Я ведь тут совершенно случайно. А выглядишь ты представительно, - он оглядел Виталия. – Опять в геологии работаешь? Устроился тут, в Магадане?
- Что-то вроде этого, - ответил Виталий.
- Ну что ж, за встречу старых друзей! - предложил Филиппов и разлил по рюмкам водку.
Они чокнулись. Не успел еще Серега поднести свою рюмку к губам, как двое дюжих мужиков подскочили к нему, схватили за обе руки и вывернули их за спину, уткнув Сергея лицом прямо в стоящую перед ним тарелку с бутербродами. Мгновенно вскочивший из-за соседнего столика третий мужчина сунул руку в карман брюк Филиппова и рванул ее назад с такой силой, что брюки у Сереги с треском разорвались на боку - он выхвалил из Серегиного кармана пистолет. Наблюдавшие эту сцену посетители ресторана ахнули! Серегу согнутого, хрипящего, с заломленными за спину руками в наручниках, с застрявшей в бороде красной икрой утащили из ресторана.
Ошеломленный происшедшим, Константин сидел, не зная, что делать.
- Я сейчас все выясню! - сказал Виталий и куда-то быстро ушел.
Константин сидел за столиком, не понимая, что же произошло. Народ в зале с любопытством поглядывал на него, о чем-то шептался, но постепенно успокоился и отвернулся. Снова заиграла музыка, зазвенели бокалы и вилки. Тут, видимо, ко всему привыкли.
Настроение Константина было испорчено. Виталий так и не появился. Устав ждать его, Константин выпил налитую Сергеем рюмку водки, закусил и вернулся к себе в номер. Он проверил на месте ли наган и прилег на кровать. В голове вертелась только одна мысль: «Что же произошло?»
Через полчаса в номер вошел Сергей Филиппов в сопровождении двоих мужчин, утащивших его из ресторана. Серега был зол и мрачен.
- Менты это! – сказал он, увидев вопросительный взгляд Константина, и сел на свою кровать. – «Пасли» тут одного хлопца, который ингушам золото килограммами продавал. Облом у них вышел - меня вместо него взяли! – криво усмехнулся он. – Штаны вот порвали, черт бы вас побрал! – ругал он ментов, молчаливо стоящих у дверей.
- Лейтенант уголовного розыска Магадана, Степанов! – козырнув, представился Константину один из них. – Разрешите Ваши документы!
Константин показал ему свой паспорт, командировочное удостоверение, «Разрешение» на оружие и само оружие.
- Мужики, ну извините, что так получилось! – сказал милиционер, возвращая Константину документы. – Поймите, у нас была наводка, что «он» будет сегодня в этой гостинице в ресторане. Темноволосый, бородатый... и когда мы увидели тебя, важно входящего в ресторан, - сказал он Сереге, - а у тебя в кармане просто нагло выпирал пистолет – мы даже не сомневались, что ты - это «он» и есть!
Серега молча разглядывал свои шикарные брюки, разорванные по шву от пояса чуть ли не до колена.
- Если нужно будет что-нибудь, проблемы какие... - просто заходи ко мне в отдел, я твой должник - все сделаю! А теперь нам надо идти, мужики. Служба! - лейтенант протянул Сергею руку. Тот небрежно пожал ее.
Опера ушли. Сергей переодел брюки.
- Пойдем хоть напьемся что ли! - предложил он Константину и решительно встал, сунул свой пистолет под подушку. – Друг твой, наверное, ищет тебя!
Когда Серега снова вошел в ресторан, народ загудел, зашептался, провожая его взглядами. Серега, улыбаясь и раскланиваясь, прошел к своему столику, словно ничего и не случилось. Сел, поставил перед собой двухсотпятидесятиграммовый стакан.
- Наливай! - сказал он Константину.
Константин снял пробку с непочатой бутылки водки. Налив Филиппову треть стакана спросил:
- Сколько?
- А ты что, краев не видишь? - рявкнул Филиппов.
Он взял полный стакан и в три глотка осушил его. Хмель его не брал, настроение не поднималось, красивых женщин уже разобрали, и он сидел трезвый и мрачный, наблюдая за танцующими парами. Вечер не удался. Что ж, раз на раз не приходится.
Когда Константин на следующий день ехал в загруженной взрывчаткой машине по Магаданской трассе, он вспомнил это вчерашнее приключение. Рассказал о нем водителю «Урала» Славке Шинкареву, и тот от души похохотал над его рассказом. А Константину отчего-то было не до смеха. Он все время вспоминал такой непривычный для Виталия испуг, мелькнувший в его глазах, когда «менты» заломили Сереге руки и уткнули лицом в тарелку. «Куда же он исчез тогда? – думал он о друге. - Даже не поговорили».
4
Через неделю Костя вернулся домой. Он чувствовал себя счастливым. Здесь у него была и любимая семья, и любимая работа.
На работе ему всегда не хватало времени. Казалось, что рабочий день, не успев начаться, уже заканчивался. Друзья-коллеги постоянно напоминали ему, что уже обеденный перерыв, …что рабочий день закончился, и тогда он отрывался от своих геологических карт, аэрофотоснимков и возвращался из многомиллионных глубин геологического времени в настоящее. И это настоящее было так же прекрасно. Он шел домой, радуясь, что сейчас заберет из детского садика своих мальчишек, придет с работы домой его женушка, и они, закрывшись от лютого мороза в своем теплом доме, будут весь вечер вместе. Это было время, когда жизнь была озарена любовью жены и радостными голосами подрастающих сыновей.
- Ты что, Костя, влюбился теперь в собственную жену? - шутя, спрашивали друзья, наблюдая, с какой нежностью он относится к ней.
- Почему это – теперь? Еще в седьмом классе!
- Кто ж тебе поверит? У тебя ведь на роже написано, что ты бабник!
- Да с чего вы взяли? - удивлялся он.
«На тебя только посмотришь, когда ты разговариваешь с женщиной - так ничего в голову и не приходит другого, кроме как: «Все, уже уговорил!» Эта твоя улыбочка...
- А что, надо быть мрачным типом? - спрашивал он.
- Просто, надо быть немного серьезнее!
- Как говаривал барон Мюнхгаузен, - отшучивался Костя, - все гадости на Земле делаются именно с серьезным выражением на лице.
Костя не мог переделать себя. Он действительно любил женщин, любил их красоту, он любовался ими. В каждой женщине он видел что-то красивое, то особенное, что есть только в ней. «Цветок все равно остается цветком, будь он просто полевой горошек или роза» - считал он. За это одни любили его, другие ненавидели. Такова жизнь. И жена любила его и ревновала. И когда он, восхищенный ею, осыпал ее искренними комплиментами, она только отмахивалась:
- Ах, ты говоришь это всем!
- Но ведь ты все равно лучше всех!
Зимой Костя работал и заочно учился на горно-геологическом факультете Якутского университета.
Каждой весной человек пятнадцать студентов-заочников из Аллах-Юньской экспедиции, имеющих среднетехническое образование, выезжали в столицу Якутии на мартовскую сессию. Ведущие преподаватели и профессура университета и научно-исследовательских институтов Геологии и Горного дела Севера вдохновенно выдавали своим молодым коллегам квинтэссенцию последних научных открытий.
Преподаватели нередко подшучивали: «Когда мы уже переучим вашу экспедицию! У вас что там, одни «технари» работают?» Но эти «технари», давно переросшие свое среднетехническое образование, уже работали геологами, старшими геологами, начальниками геологических партий. Они постоянно расширяли и углубляли свои знания и выезжали на учебную сессию только для того, чтобы официально подтвердить их.
Во время сессии Якутск был переполнен студентами-заочниками из разных геологических экспедиций. Почти повсюду в городе можно было встретить знакомых. Но хандыгчан было особенно много.
Костя уже целый месяц находился в Якутске. А что такое для молодого человека двадцати восьми лет месяц без женщины? Во всем теле смутное напряжение, чувства обостренны, девушки и женщины красивеют с каждым днем, невольно хочется заговорить с ними. Молодой человек становится щедр на комплименты, в его глазах появляется тот неповторимый блеск, который так легко узнает прекрасная половина человечества.
И вот когда Костя дошел до такой стадии, что, несмотря на каждодневные телефонные звонки домой, он уже не мог не провожать взглядом каждое смазливое личико, в Якутск на три дня прилетела в командировку его женушка. Он встретил ее у утреннего 21 рейса из Хандыги, и это было столь радостное для обоих событие, что они не могли наговориться, насмотреться, нарадоваться друг другу. Автобус, казалось, мгновенно доставил их в центр города. Они вышли на остановке у Музыкального театра и прошли в переулок к ведомственной геологической гостинице, в которой жил Костя. Все еще радостные и взволнованные от встречи, они вошли в гостиницу и словно на штык наткнулись на жесткий взгляд дежурной. В гостинице нравственность блюли так, как будто несли настоящее боевое дежурство по ее сохранности во вверенном им государственном объекте. Костя тут же достал паспорта, свой и жены, молча предъявил их дежурной, мол, не беспокойтесь, я привел не «девушку с улицы».
Дежурная, важно надев очки, внимательно разглядывала их паспорта, проверила и печать о браке, и записи о детях, и только тогда, оттаяв от напускной холодности, вернула их Косте вместе с ключами от его номера. Оставив вещи в гостинице, они отправились в ближайший ресторан пообедать.
Был солнечный полдень. На центральном проспекте - полно народу. Излюбленным местом большинства студентов-заочников был ресторан «Север». Туда Костя и повел жену. Там неплохо кормили, комплексные обеды из трех блюд стоили 1 руб. 50 коп. - совсем не дорого. Этот ресторан был местом, где встречались студенты-заочники с разных курсов и групп, чтобы вместе пообедать и поболтать.
Сдав вещи в гардероб, Костя усадил жену за свободный столик у окна. Лена была в строгом темном костюме, который Костя шутя называл «девочка-немочка», выглядела она просто обворожительно. Костюм подчеркивал ее стройную фигуру, светлые волнистые волосы, освободившись от плена песцовой шапки, рассыпались на плечах. Ее щеки раскраснелись от мороза, глаза сверкали отражением солнечного дня за окном.
- Ленуся, от тебя невозможно отвести глаз! - заметил Константин.
- А ты и не отводи! – смеясь, ответила Лена, радуясь, что она ему нравится. - Мне так хотелось к тебе! Я ехала сюда и мечтала, как мы с тобой проведем здесь чудесные вечера и ночи, сделала новую прическу… - тебе нравится? – взяла свои новые платья… Мы ведь сходим куда-нибудь вечером, правда? Я в Музыкальный театр хочу. Ты ведь рассказывал, что он очень красивый и спектакли хорошие.
Подошел официант, они сделали заказ. Зал ресторана постепенно заполнялся. Костя видел, как заочники хандыгчане занимали столики в дальнем углу. Они бросали на Костю и Лену любопытные взгляды. Сидящая среди них Настя Алехина, их хорошая знакомая, инспектор отдела кадров экспедиции, а здесь староста группы геологов, поглядев на Костю, почему-то укоризненно покачала головой.
- Костя, смотри! - тихо сказала Лена, поведя глазами в сторону.
Он посмотрел в сторону ее взгляда. Недалеко от них за столиком, перекинув ногу за ногу, сидел мужчина лет сорока, давно небритый, в шапке-ушанке и старом помятом костюме. Он читал отпечатанную на английском языке газету «Neu York Тim’s». Из не помнящих утюга штанин его брюк виднелись обутые в ботинки голые ноги.
- Это работяга из шестой геофизической экспедиции, - тихо сказал ей Костя. - Мы в прошлом году жили с ним в одном общежитии. Бывший физик-ядерщик, кандидат наук. Пока он ездил по «заграницам» с научными докладами, его молоденькая жена сбежала от него к его шефу. Он спился, и на этом закончилась его профессиональная жизнь. Теперь здесь бичует. Летом с геологами работает. За бутылку водки он делал нашим студентам для сдачи экзаменов по иностранному языку переводы английских текстов. Пару часов - и десять тысяч слов из газеты или геологического журнала готовы.
Они заметили, что официант долгое время обходил этого мужчину стороной, но затем все же подошел и к нему.
- Что будете заказывать? - спросил он.
Лишь на мгновение оторвавшись от газеты, мужчина ответил:
- Чашечку кофе, пожалуйста!
Официант оглядел его презрительным взглядом и снова надолго ушел.
После обеда Константин с Леной, договорившись о встрече, расстались до вечера. Он пошел защищать курсовой проект по открытой разработке россыпных месторождений, Лена пошла в “Госснаб” по юридическим делам своего предприятия. Когда Костя вошел в здание своего факультета, к нему подошла Настя Алехина.
- Ты знаешь, Костя, нехорошо так поступать! - сказала она. – У всех на виду ты ходишь с женщиной по ресторанам. Что потом о тебе говорить будут?
- Ты что, Настя, это же была моя Лена!
- Это ты кому-нибудь другому рассказывай. Я что, твою Лену не знаю? – искренне возмущалась она. - Ты подумай о том, что я тебе сказала.
Она многозначительно посмотрела на Костю и с чувством исполненного долга отошла к группе девчонок стоящих поодаль.
- Ну, дает! – усмехнулся Костя и тут же забыл о ней.
Подошел профессор. Группа студентов стала занимать аудиторию и готовиться к защите курсовых проектов. Костя, как всегда, защищался первым. Развесил проектные чертежи, сделал пятнадцатиминутный доклад, ответил на вопросы, получил свое “отлично” и отправился заказывать столик в ресторанчик, куда он решил повести сегодня Лену. В Музыкальном театре, как он узнал, шел спектакль на якутском языке, и потому их «театральный вечер» пришлось перенести на завтра на русскоязычный спектакль.
Встретились они, как условились, в шесть часов вечера у крыльца “Госснаба”.
Лена взяла Константина под руку и повела в сторону от автобусной остановки. Ей хотелось пройтись по городу, пока было еще светло и не очень морозно.
- Как твой курсовой? - спросила она.
- Как всегда – «отлично!» – ответил Константин.
- Хвастайся, двоечник! Забыл уже, как теоретическую механику три раза сдавал?
- Ну, ты и припомнила! Что касается геологии – тут у меня все в порядке! Просто тогда на меня методистка наша взъелась из-за того, что я отказался быть старостой группы. Проучить решила. У нас последний экзамен оставался, ну она и попросила училку по термеху (парторга университета) проучить меня. Эта стерва от души порезвилась! Я ни один геологический предмет так не учил, как эту дрянь, которая мне никогда и не нужна будет!
- Ладно, ладно, не заводись! - рассмеялась Лена. – Вспомни о хорошеньких женщинах – и жизнь сразу покажется веселей!
- Это точно. Есть тут у нас одна, «англичанка». Среди заочников посещение ее лекций – сто процентов. Никто не прогуливает. Юбочка коротенькая, фигурка – высший класс! Пишет на доске – с нее глаз не сводят!
- Вот мужики! Только одно на уме!
- Ну, ты же сама сказала: вспомни о хорошем! - рассмеялся Константин. - А ты знаешь, Лен, Настя Алехина видела нас с тобой сегодня в ресторане и тебя не узнала. Сделала мне замечание, что я на виду у всех завожу тут знакомства с красивыми женщинами.
- А разве это не так? - улыбнувшись, спросила Лена.
Они, не спеша, прогуливались по центральному проспекту города. Март - это для северян уже не зима. Мороз всего минус двадцать, в воздухе чувствуется приближение весны. В сравнении с январскими пятидесятиградусными морозами, с туманом и ветерком, минус двадцать - это просто тепло! И люди уже не спешили после работы скорее разойтись по домам. Им хотелось пройтись, подышать воздухом, узнавать знакомых, здороваться с ними.
Константин с Леной зашли в гостиницу. Их, уже приветливо улыбаясь, встретила дежурная, подала ключ от номера. Лена переоделась, подправила прическу. Достав косметичку, накладывала перед зеркалом на веки голубые тени, подкрашивала брови, губы и делала это так старательно, что просто утомила Константина ожиданием. Наконец она была готова.
- Красавица ты моя! - любовался Костя женой.
Они вышли в синие сумерки вечернего города. Это был едва ли не первый их совместный выход в ресторан, и потому он был для них праздничным. Ресторан “Сайсары”, в котором Костя заказал столик, славился хорошей группой музыкантов, классным саксофонистом, и завсегдатаи говорили, что там можно было не только вкусно поесть, но и потанцевать или просто послушать музыку.
Когда они вошли, зал ресторана был уже полон. Звучало танго. Саксофон нежно пел о любви. Они сели за столик и сделали заказ.
Лена была просто восхитительна в своем нежно-сиреневом крепдешиновом платье, Костя не мог налюбоваться ею. Ее серебристые волосы создавали прекрасную асимметрию. С одной стороны это был волнистый бутон локонов, с другой стороны волосы были гладко причесанны и скреплены заколкой, высоко обнажая нежную шейку. Брови, как крылья чайки, парили над чудом голубовато-серых глаз, она улыбалась Косте, и он, глядя на жену, томился ожиданием того мгновения, когда сможет обнять ее, напиться сладостью ее губ. Он вспомнил, как, когда они еще учились в школе, он просто пьянел, целуя эти розовые губки.
Константин заметил, что на Лену откровенно бросают взгляды мужчины из-за соседних столиков, и с любопытством соперниц поглядывают женщины. Из-за дальнего столика, помахав руками, Костю поприветствовали четверо парней из его группы. Они пришли обмыть победу, одержанную сегодня в защите курсовых проектов, и теперь откровенно оглядывали зал, высматривая себе подруг на вечер.
Константин разлил по бокалам шампанское. Глядя друг другу в глаза, они подняли бокалы, слегка соприкоснулись ими. Раздался легкий хрустальный звон.
- За любовь! - сказал он.
- За нашу! - ответила Лена.
Ее глаза так светились любовью, что Костя почувствовал, что и он переполнен ею.
В зале притушили свет, снова зазвучал саксофон. Костя с Леной пошли танцевать. В медленном танго они прильнули друг к другу. Костя чувствовал жену каждой клеткой своего тела, дышал запахом ее волос, легким ароматом “Диорисимо”. Его губы слегка касались ее щеки, он чувствовал легкие ответные прикосновения ее губ.
- Кос-тя, - прошептала она, - будь сдержаннее, соблюдай приличия! - но Костя знал, что она, также как и он, под звуки музыки наслаждается их близостью.
На следующий танец Лену наперебой стали приглашать мужчины. Чтобы прервать этот поток, они пошли танцевать снова. После танца, вернулись за свой столик и выпили, как сказала Лена, «за все прекрасное, что подарили друг другу в жизни».
К ним подошел однокурсник Константина.
- Добрый вечер! - сказал он, не сводя с Лены глаз. - Костя, ты бы хоть познакомил меня со своей девушкой.
- Знакомься, Кешка, это - моя жена Лена. Лен - это Иннокентий, из нашей группы, известный бабник и ловелас, - представил его Костя.
Иннокентий толкнул Костю в бок и, наклонившись к нему, тихо сказал на ухо:
- Ты другим рассказывай, что это твоя жена. А мне лучше скажи, где ты такую женщину снял? Разреши хоть потанцевать с ней!
Он стал рассыпаться перед Леной в любезностях и комплиментах. Она улыбалась в ответ, смеялась и, словно нюхая букет цветов, выслушивала этот ворох лести. Наконец, исчерпав весь словарный запас, соответствующий такому случаю, Иннокентий умолк.
- Разрешите Вас пригласить на танец? - торопливо спросил он, как только музыка зазвучала вновь.
Польщенная всем, что от него услышала, со счастливой улыбкой Лена ответила:
- Я сегодня танцую только с мужем!
Костя видел, с какой кислой миной стоял Иннокентий, провожая их взглядом.
- Он ни за что не поверит, что ты моя жена! – смеясь, сказал он Лене.
- Ну и пусть! Какое нам до этого дело!
Они не стали дожидаться, когда веселье в ресторане дойдет до своего апогея. Обоим хотелось поскорее остаться вдвоем. Вернулись в гостиницу и, едва за ними закрылась дверь их номера, Лена, прильнув к мужу, прошептала:
- Этот день был такой длинный, что мне уже казалось, я не дождусь, когда мы останемся наедине.
Она потянулась к нему. Константин почувствовал от ее лица аромат морозной свежести и теплоту девичьего тела. «Она пахнет, как в юности», - подумал он, и их губы слились в поцелуе...
На следующий день Костя с Леной решили пораньше закончить свои дела, чтобы можно было пройтись по магазинам и вместе купить гостинчики своим мальчишкам.
Был солнечный мартовский день. Встретившись, было так приятно идти под руку со своей любимой. Константин вспомнил, как вчера сладко томилось в его объятиях ее соскучившееся тело, как музыка любви звучала из ее полуоткрытых губ. Волна любви и нежности к ней, его любимой, его женушке, переполняла его. Он счастливо смотрел на нее и она, понимая это, шутливо спросила:
- Костя, у тебя что, лопнул кувшин любви?
Они шли по солнечным улицам Якутска. Город, казалось, был наполнен русскими и якутскими девушками-красавицами. Но среди них особенно отличались неповторимой восточной красотой сахалярки. Так называли в Якутии девушек смешанной русско-якутской крови. Константину всюду встречались знакомые однокурсники и однокурсницы. С одними он, улыбаясь, здоровался, и они отвечали ему, с любопытством поглядывая на его красивую спутницу, другие, издалека узнав его и не желая смутить, встретив в чужом городе «под ручку» с хорошенькой женщиной, делали вид, что не замечают. Все заочники на факультете знали, что он женат, и Костя понял, что в эти дни его репутация была основательно подмочена.
- Смотри, Лен, как глядят! Это девчонки из группы Насти Алехиной. Ох, и попался я им теперь на язычок! – смеялся он, показывая жене на оборачивающихся к ним девушек. – Так что, Ленуся, когда тебе будут рассказывать, что я, будучи в Якутске на сессии, разгуливал тут по улицам с красивой женщиной, водил ее по ресторанам, театрам и так далее, ты не забывай, что это была ты!
- И ты думаешь, я тебе поверю? - рассмеялась она. - Даже не надейся!
5
Для промышленной оценки обнаруженного на Джалкане месторождения самородной меди была организована новая партия. Руководство экспедиции предложило Константину возглавить ее. И хотя соблазн был велик и хотелось сразу же согласиться, Константин все же попросил день на раздумья. Бокарев, узнав об этом, совершенно сник. Он целый день уговаривал Константина не уходить.
- Три года все-таки вместе работали, Костя, - говорил он, - давай и отчет писать вместе. Будь другом, не уходи!
Принять решение Константину было не легко. На следующий день он пошел к главному геологу экспедиции, и ему пришлось битый час выслушивать его нравоучения.
- Ну что, согласился? - спросил Константина Игорь Георгиевич Панов. Они встретились в коридоре, Панов, улыбаясь, шел навстречу и уже готов был поздравить Костю с назначением.
- Нет, - ответил Константин, - не согласился.
- А зря, - Панов покачал головой. – Месторождения, Костя, не только открывать надо. Их надо делать! Или ты думаешь, что кому-нибудь другому будет дорого то, что ты открыл? Черта с два! – он поправил сползшую на бок «чубрину». – Эх, зря ты отказался, Костя, зря. Не все просто там, и только ты мог бы из этого объекта «конфетку» сделать!
- Ну, а как я оставлю свою партию, не написав отчета?
- А ты когда–нибудь задавал себе вопрос: «А как я оставлю своих родителей и уеду на Север? Как я оставлю свою жену и поеду в поле? Они ведь тоже просили: «Не уезжай!» Эх ты! - с сожалением сказал Панов. – Оставлять то, что тебе дорого - это специфика нашей профессии.
Константин сделал перспективную оценку на медь всей северной части хребта Сетте-Дабан, составил карты рудовмещающих структур.
Приближался новый полевой сезон. Его перевели в геологическую партию, которой руководил Виталий Белов, широкоплечий голубоглазый блондин лет тридцати. Партия Белова отработала по проекту один полевой сезон и получила хорошие результаты. Промывка ручьев показала наличие в них россыпного золота, а геохимические аномалии золота, сурьмы и ртути однозначно указывали на наличие на территории рудных месторождений золота. Константин с Виталием быстро стали друзьями. У них были одинаковые взгляды, одно мироощущение и новый сезон оба ждали с нетерпением. У обоих было предчувствие открытия.
Рудное золото-сурьмяное месторождение было найдено быстро. Константин провел на нем почти все лето, детально отрисовал структуру рудного поля, определил основные закономерности формирования руд и влюбился в свою новую территорию. Он уже жил ею и тщательно готовился к следующему полевому сезону.
Но весной Константина пригласил к себе в кабинет главный геолог экспедиции Николай Иванович Левин. Это был крепкий сорокалетний мужчина с короткой стрижкой, всегда хорошо выбритый, подтянутый и серьезный. И только аккуратные тонкие усики придавали ему немного щегольской вид. Он расспрашивал Константина о его работе, слушал, как тот увлеченно рассказывает о девонском рифтогенезе и выявленных им закономерностях размещения медного оруденения в базальтах и медистых песчаниках.
- Кому это нужно?! - вдруг сказал Левин.
Константин опешил.
- Как кому? А разве не Вы подписывали нам геологическое задание на поиски меди на этой территории? И разве это не государственный заказ?
- Так-то оно так, но… кому это сейчас нужно? Мы работаем по отрасли «Золото» и государство интересует только золото.
- Я это понимаю. Но когда Вы ставили работы на эту территорию, разве не знали, что в этих структурах не будет рудного золота? Здесь не тот комплекс пород, чтобы тут золоту быть.
- Знать-то знали, но надеялись, что может быть будет.
- Что было – мы нашли. А чего нет – уж не обессудьте. Не геологи виноваты, что в Сетте-Дабане нет крупных месторождений рудного золота. Тут есть только мелкие россыпеобразующие объекты.
Они помолчали. Всегда после разговора с главным геологом у Константина почти на неделю пропадало желание работать, и эта его фраза: «Кому это нужно?» - была уже не раз слышана геологами. Оптимизма она не прибавляла.
- Ну, ладно, - примирительно сказал Левин. – Я пригласил тебя, чтобы предложить работу начальника партии. Новый проект, новая территория – это всегда интересно. Территория протяженностью почти двести километров, на ней - куча отработанных россыпей. Надо найти рудное золото. Есть там, конечно, ниобий, лантан и церий. Но кому они нужны сейчас? Нас в первую очередь интересует золото.
- Что за проект?
- Сетте-Дабанский.
- Так там уже год работает партия Скобянина.
- Снимаем его. Завалил всю работу. По проекту осталось еще четыре года работать. Так что, давай, берись!
- Не хочется мне начальником быть. Все подчиненные тебя ругают, все лучше тебя знают, что и как надо делать.
- Это всегда так, - улыбнулся Левин. – Пока ты внизу – ты ругаешь начальника, а когда сам становишься начальником – ругают тебя. Это закономерность. Но если ты хочешь реализовать свои идеи – соглашайся!
- Мне надо подумать, - ответил Константин.
- Что там думать! Я тебе уже один раз предлагал идти главным геологом в поисковую партию – ты отказался. Работу по тому проекту просто по дури завалили. Там, кстати, твое месторождение было. Так что – лучше соглашайся сразу. Откажешься – в третий раз я тебе уже ничего не предложу. Так и будешь сидеть в рядовых.
- Хорошо. Завтра я дам ответ.
Константин сказал Виталию Белову о сделанном ему главным геологом предложении. Белов, расстроенный, ходил по кабинету и молчал. А потом куда-то ушел. Константин сидел и смотрел на свои, разложенные на столе геологические карты. Ему было жалко оставлять уже ставшие родными геологические структуры изучаемой территории, да и друзья тут… «Как уходить от них?» - думал он.
Вошла секретарь и сказала Константину, что его вызывает главный геолог.
Константин вошел в кабинет Левина. Главный геолог сидел за своим столом и, посмеиваясь, смотрел на Константина.
- Тут приходил сейчас твой начальник, Белов, сказал, чтобы я не назначал тебя, что ты не справишься. Что скажешь?
Константин ему не верил. «Не мог Белов такое сказать! Конечно, у меня еще нет опыта руководить людьми, но геологическую структуру территории лучше меня никто не отрисует».
- Я согласен, - ответил Константин. – Попробую.
- Ну и правильно. Зачем делать работу, под которой будет стоять не твоя фамилия.
Когда Константин вернулся к себе в кабинет, он спросил Белова.
- Виталя, неужели это правда, что ты ходил к Левину и сказал, что я не справлюсь?
- Костя, извини! Мне так не хотелось, чтобы ты уходил от меня. Не знал, что и сказать.
Принимая дела у Егора Скобянина, снятого начальника Сетте-Дабанской партии, Константин попросил его:
- Ты хоть расскажи, что сделано уже.
- Да ничего не сделано, - мрачно буркнул тот. - Начинай с нуля.
На том разговор и закончился.
Поговорив со своими новыми коллегами, Константин понял только одно: геологи жаждали работы, но никто из них не представлял себе с чего ее начать, и как сделать. Прошедший полевой сезон они отработали как лебедь, рак и щука в известной басне Крылова.
Вера Муркова, томная, голубоглазая красавица, работающая в Сетте-Дабанской партии, в геологическом дневнике, где геолог должен записывать свои представления о строении и истории развития территории, в вольной форме описала события прошлого сезона. Дневник ее ходил по конторе из рук в руки и долго был предметом смеха и обсуждений среди геологов. Константин тоже читал его, вместе со всеми смеялся, но никогда не думал, что расхлебывать все это придется ему. Повесть Мурковой была простой и откровенной: «Мы приехали в поле, и мужики хорошо попили, т.к. начальник решил отметить начало полевого сезона. Потом они долго похмелялись, а потом начались затяжные дожди. От нечего делать поставили брагу и попили снова. Потом поставили брагу, чтобы похмелиться, но это оказалось только продолжением пьянки. Мужики поочередно ко мне приставали. Видя, что прошла уже половина сезона, я решила уехать. Водитель «Урала», с которым я поехала, отвез меня за двадцать километров от стоянки, и у него сломалась машина. Ночевать пришлось в кабине. Всю ночь он приставал ко мне, не давая сомкнуть глаз. Утром я пешком пошла назад на стоянку, а он завел машину, проехал мимо меня и даже не остановился. Когда я пришла на стоянку, там снова пили… Потом, устав от пьянки, решили заняться работой. Ходили в маршруты, что-то делали и постоянно задавали себе вопрос: «Зачем? Кому это нужно?»
В новом кабинете Константин разложил на полу двенадцать листов старой геологической карты. Ему хотелось охватить взглядом сразу всю свою территорию. Он смотрел на нее и уже представлял себе, где поставит базу, видел навьюченные связки лошадей, мчащийся по долинам вездеход и своих коллег, уходящих в маршруты. Они стояли рядом с ним и кто серьезно, кто с улыбкой на лице поглядывали на своего нового начальника.
Часть 3.
1
Сетте-Дабанская геологическая партия, в которой теперь работал Константин Колесник, проводила работы в центральной части хребта Сетте-Дабан. Территория исследований протягивалась с севера на юг почти на двести километров. К востоку от нее параллельно Сетте-Дабану тянулся Скалистый хребет. Их разделяла широкая долина реки Аллах-Юнь, на берегу которой стоял одноименный поселок золотодобытчиков. С внешним миром его связывала лишь трехсоткилометровая грунтовая дорога, которая шла от поселка Аллах-Юнь до речного порта Эльдикан на Алдане.
Все притоки реки Аллах-Юнь были «золотыми». Известный советский геолог Билибин открыл этот «золотой» край еще в тридцатых годах. С тех пор и велись здесь поиски, разведка и добыча металла. С каждого ручья уже взято, где десяток килограммов, где сотни, а где и тонны золота. Золото было повсюду, почти все долины ручьев были изуродованы старательскими разработками. Рядом с поселком находился и рудник, где разрабатывалось месторождение рудного золота. Плавучая драга мыла золото в реке, шахтами в долине Аллах-Юня отрабатывали погребенные россыпи. В горных распадках старатели уже на пятый раз перемывали старые разработки и только удивлялись, что золото в ручьях не только не кончается, а через каждые пять лет, словно, «нарастает» снова.
Где золото – там и «хищники», эти вольные золотодобытчики, которые, презрев государственный запрет, втихаря моют золотишко. Намыть его в этих краях никогда не было большой проблемой. И потому менты, чтобы пресечь незаконную добычу, постоянно рыскали по горным долинам. Соответствующие органы создали разветвленную сеть осведомителей, которые работали в каждом золотодобывающем подразделении и среди местных жителей. Ведь не каждый может устоять перед соблазном не поднять самородок золота и, если никто не видит, сунуть его в карман. А самородки попадались размером и с кулак. Пойди с таким в милицию, чтобы сдать его государству и получить за находку законные 25% «награды»! Желающих было мало, потому что там, в милиции, нужно было ответить на совершенно безобидный вопрос: «А куда ты дел остальное?»
Закон был строг. Поймают тебя с золотом – и пятнадцать лет с конфискацией имущества гарантировано! Все знали это. Рисковать так осмелится не каждый. Но, находясь в тайге на рыбалке или на охоте, только ленивый, пойдя к ручью вымыть миску после обеда, не попробует набрать в нее песка, чтобы отмыть пару золотин, просто так, из любопытства. Как тут устоять, когда золото под ногами лежит? Вот тогда и приходит к человеку искушение: увидев самородок золота - попробуй его выбросить! Золото имеет свою цену, и не малую. И потому рисковые местные мужики нередко уходили в охотники. Зимой добывали белку и соболя, а летом золотишком «баловались».
А раз есть «хищники», должны быть и скупщики золота. Цепочка эта была отлажена, действовала четко, без проволочек. Скупщики брали металл без слов. Тут же - только принеси - по таксе, выше государственной, они отсчитывали деньги. Рисковали по-крупному, не мелочились, граммы не брали.
В общем, работы «операм» хватало.
Хребет Сетте-Дабан был не так богат на золото, как долина Аллах-Юня, но на проектной территории были известны несколько отработанных старателями россыпей, пара ручьев с непромышленными запасами металла и множество непромышленных точек золоторудной минерализации. Рудных месторождений не было. За четыре года их нужно было найти.
Есть россыпь – должен быть и ее источник. Все знают это. Но только степень сохранности рудного месторождения определяет шансы геолога на его обнаружение. Высокая степень сохранности, когда месторождение слабо вскрыто горной эрозией, давала шанс найти рудное золото. Но когда месторождение уже всё разрушено, тогда хоть заищись - ничего не найдешь. Все золото будет россыпью лежать в ручьях и на склонах гор.
Базу партии Константин Колесник решил поставить на берегу реки Белой в пятидесяти километрах от поселка Аллах-Юнь. Он организовал три небольших отряда, чтобы провести поиски сразу на нескольких обозначенных предшественниками перспективных объектах. Одним отрядом руководил старший геолог Леонид Зубенин, переведенный в Сетте-Дабанскую партию вместе с Константином. Он с десятью геологами и студентами уехал за двадцать километров от базы и начал поисковые работы вокруг старательской отработки россыпи на речке Экачан. Второй отряд состоял всего из двух человек: тридцатилетний геолог Сергей Клюев, старый холостяк, мечтающий жениться, и симпатичная девушка практикантка. Их вертолетом забросили за сто километров от базы партии для проведения поисков вокруг открытого в шестидесятых годах месторождения ниобия. Клюев жаждал самостоятельной работы и постоянно жаловался, что его затирают и не дают развернуться. Константин выделил ему один из самых перспективных объектов территории и сказал:
- Вот тебе, Сергей, дальний участок, чтобы никто не мешал. Реализуй себя! Я собирался провести там детальные поиски следующим летом, но начни их сейчас. Ну, и личные дела реши заодно.
Константин возглавил отряд, начавший работы вокруг россыпи на речке Сетанье. Это был крупный левый приток реки Белой, и в его устье стояла база геологов. В отряде у Константина было четверо проходчиков, прораб, геологи Сашка Збруев и Ленечка Пройдин, и двое студентов-практикантов - Ромка и Маня. В поле с Константином находился и его десятилетний сын Андрей. Он уже дважды бывал с отцом в горах, в первый раз - две недели, в другой раз - месяц, а теперь уговорил взять его на весь сезон. «Я надежный сын, - серьезно сказал он отцу. - Ты же знаешь». Отказать ему Константин не мог и, тайком от начальства, взял с собой. Андрей мог делать все, что нужно было уметь делать в тайге. Полевая жизнь ему нравилась.
На Сетанье источник золота был установлен сразу. Это была дайка магматических пород – долеритов. Они обнажались прямо в борту ручья. В некоторых участках магматические породы были рассечены тонкими кварцевыми жилами, которые ярко выделялись на фоне зеленых - как говорили тогда геологи - «трехрублевых» долеритов. Кварцевые жилы имели содержания золота от 0,2 до 30 граммов на тонну руды. При промышленных требованиях четыре грамма на тонну, эти цифры выглядели заманчиво. Но кварцевые жилы небольшие, встречались редко и потому никого не заинтересовали. Между тем рядом с дайкой долеритов в русле ручья старателями с двухсот метров было взято сто восемьдесят килограммов золота. Это было не плохо, если учесть, что в россыпи остается лишь десять процентов золота, высвободившегося из руды.
Геологи сделали серию маршрутов и обнаружили, что дайка долеритов протягивается вдоль ручья на несколько километров. Но на протяжении пятисот метров она была совершенно неузнаваема. Дайка магматических пород была рассечена боковыми притоками ручья, разрушена и представляла собой полностью переработанную породу желтовато-розового цвета, похожую на доломиты. «Но откуда здесь могут взяться доломиты? - задавал себе вопрос Константин. – В этой структуре их просто не должно быть!»
Он занялся детальным изучением структуры участка и установил, что долериты разбиты густой сетью поперечных разломов. Вдоль зон разломов прошел интенсивный щелочной метасоматоз, полностью преобразовавший первичную магматическую породу. Теперь это были метасоматиты, и в них было золото. Горными выработками метасоматиты были вскрыты и прослежены по простиранию более чем на километр. Пятьсот отобранных из руды проб вселяли геологам надежду, что они оценят этот объект достаточно надежно.
Прошел месяц.
Определив места проходки горных выработок, Константин оставил горняков и прораба завершать буровзрывные работы на Сетанье и перебазировал свой отряд на ручей Суордах к другой отработанной россыпи. Уже первые маршруты показали, что источником россыпного золота могли быть и дайки метасоматически измененных долеритов, и многочисленные кварцевые жилы, пронизывающие горные породы в зоне Бурхалинского глубинного разлома земной коры. Ручей Суордах, протекая прямо по зоне разлома и размывая золотоносные жилы, собрал все золото из них в своей долине. Разлом прослеживался в ручье несколько километров, но отработанная россыпь золота была лишь на небольшом участке ручья. Чтобы понять, почему промышленные содержания золота сконцентрировались только здесь, геологам пришлось изучать всю структуру участка. Три группы ежедневно уходили в маршруты для поисков и опробования золотоносных тел.
Обычный маршрут геолога всегда представлял собой подъем на гору и возвращение назад по ручью. Подниматься на гору всегда легче в начале маршрута, утром, когда и силы еще не истрачены, и нет жары. И все равно, понимая это, Константин не мог заставить себя сразу же лезть на кручи. Как он сам всегда говорил о себе, он был лентяй. Каждый свой маршрут он начинал по ручью, шел по нему, «ленился», но неизменно поднимался все выше и выше, забираясь по распадкам в самые верховья. У последней воды, там, где ручей уходил под каменные осыпи, он обедал, и только потом, - ну что тут поделаешь? – работа такая, - поднимался на скальную вершину горы.
Был солнечный июльский день. Константин шел по небольшому притоку Суордаха, «ленился». Делал пометки на карте и аэрофотоснимке, короткие записи в полевой книжке, зарисовки, брал пробы. На узкой песчаной косе он увидел свежие следы резиновых сапог.
«Неужели Сашка Збруев опять перепутал ручьи и пошел по моему маршруту?» - подумал Константин. Он пошел быстрее, чтобы догнать геолога и вернуть его на намеченный маршрут. Но следы больше не попадались. Всюду, где мог пройти маршрутом геолог, следов не было.
«Наверное, сообразил Сашка, что не туда залез, и перевалил через гребень в свой ручей», - размышлял Константин. Но через километр следы появились снова.
- Вот двоечник! - ругал Константин Сашку и тут увидел вышедшего из-за скалы высокого мужчину лет сорока, в старом потрепанном пиджаке, рваных брюках и резиновых сапогах. У него были густые рыжие усы и борода, красное веснушчатое лицо и обгорелый под солнцем нос. Под белесыми бровями углями сверкали глаза.
- Здорово, приятель! – сказал Константин, разглядывая яркую рыжину незнакомца. - Какими судьбами занесло тебя в наши края?
Рыжий не ожидал этой встречи. В его глазах застыл испуг, он настороженно смотрел на Константина, но, увидев, что тот улыбается, расслабился.
- Охотник я. Избушка моя вон там стоит, - кивнул Рыжий в сторону. – Делаю заготовки на зиму: дрова, шалашики для соболя мастерю... А Вы кто?
- А мы – геологи. Работаем тут вокруг отработанной россыпи. Рудное золото ищем.
- А кто начальник у вас? Скобянин?
- Нет. Я теперь начальник. Парня нашего здесь на ручье не встречал?
- Нет.
- Так это, значит, твои следы я видел?
- Угу.
Константин достал пачку «Беломора», предложил Рыжему. Тот с благодарностью принял папиросу, прикурил, сделал подряд три глубокие затяжки, и папироса кончилась. Константин предложил ему снова.
- Бери половину пачки, - сказал он Рыжему, видя, как у того загорелись глаза при виде папирос. – Остального мне на день хватит. А ты себе неплохое место для охоты выбрал. Золото здесь мыть не пробовал?
- Зачем мне это? - Рыжий настороженно поглядел на Константина.
- Ну, мало ли. Подскажешь, может, чего. На твоем же участке ищем.
- Ни к чему мне это.
- Ну, ладно, - сказал Константин, докурив папиросу. – Пойду я. Бывай здоров, приятель!
- Бывай!
Константин пошел вверх по ручью, чувствуя спиной пронзительный взгляд Рыжего. Неприятное ощущение прошлось по коже. Ему захотелось оглянуться, но он сдержался. Облегченно почувствовал себя только скрывшись за скалой, выступающей в долину ручья. Константин шел вдоль скального борта, внимательно всматриваясь в галечное русло. Следов промывки золота не было видно. Ручей был узкий, метра полтора шириной, русло было хорошо промыто водой. В одном месте Константин увидел аккуратно выложенные вдоль борта камни. В верховьях ручья каменные выкладки стали попадаться чаще. Они были едва приметными, но ясно было, что это сделал человек, хотя в самом русле совершенно нельзя было заметить, что кто-то здесь мыл породу. Константин нашел едва приметный выступ плитчатых пород, раздолбил его молотком, набрал в лоток породу и промыл ее. На дне лотка лежал кусочек золота размером три миллиметра.
«Да, не мыл ты здесь, приятель! - подумал он о «Рыжем». – Медведь тут камни разбирал и вдоль борта выкладывал! Надо бы провести здесь детальные поиски».
Вечером, подходя к своей стоянке, Константин издали увидел два вездехода. «Кто-то к нам в гости пожаловал, - решил он. – Но кто? Откуда?»
На стоянке были четверо незнакомых мужчин с автоматами. Они сурово смотрели на приближающегося к ним Константина. У геологов и студентов настроение было мрачное. Крепкий плотный мужчина в штатском, поправил на плече автомат, и, сверля Константина глазами, шагнул вперед:
- Оперуполномоченный ОБХСС Усть-Майского района капитан Романов! - представился он.
- Начальник Сетте-Дабанской геологической партии Колесник! - в тон ему ответил Константин.
- Ваши документы! Кто вы такие и что здесь делаете?
- Костя, представляешь, - нервно захихикал Сашка Збруев, голубоглазый, рано начавший лысеть парень. – Они меня арестовали прямо в маршруте. Револьвер отняли, карты… И слушать не хотели, что мы геологи. Забрали нас с Маней и привезли на стоянку разбираться.
- А меня уже здесь после маршрута разоружили, - добавил Лёнечка Пройдин.
Константин серьезно посмотрел на своих коллег, потом на вооруженных людей. Лица у них были бесстрастными и ничего не выражали.
- Покажите ваши удостоверения! - сказал Константин. – А то я кроме автоматов пока ничего не видел.
Капитан достал из нагрудного кармана удостоверение, развернул его и показал. Константин пошел к палатке. Милиционеры последовали за ним. Отомкнув железный ящик с секретными документами, Константин показал им свой паспорт и подписанное начальником экспедиции и заверенное печатью Геологическое задание на проведение поисковых работ на золото.
- Почему нас не проинформировали, что вы будете здесь работать? - спросил капитан.
- Сообщение об этом было отправлено вам еще в марте. Все согласовано с местными органами. Больше добавить ничего не могу.
Капитан вопросительно посмотрел на одного из своих спутников. Тот пожал плечами.
- На какой территории вы работаете?
Константин достал из ящика стопку карт, нашел обзорную карту района и показал свою территорию. Капитан взял из стопки другую карту, развернул ее. На ней ярким красным цветом были помечены россыпи золота. Константин забрал у него карту, свернул и бросил в железный ящик. Капитан дернулся за ней:
- Дай посмотреть! - выкрикнул он.
Он, вероятно, не привык, чтобы у него вот так из-под носа выхватывали документы.
- Это – секретно, - спокойно сказал Константин.
Капитан заерзал на стуле, но стих. Перечитав еще раз утвержденное «Геологическое задание» с подписями и печатью, он бросил листок на стол:
- И что, это все?
- Для меня этого достаточно.
- Но это моя территория, - грубо сказал капитан. – Я за нее отвечаю!
- Это и моя территория тоже. И я отвечаю за работу на ней. Так что давай будем заниматься каждый своим делом.
Константин сложил документы в ящик и замкнул его.
- И что вы на этой территории делаете? - не унимался капитан.
- Работаем. Один отряд здесь стоит, другой на ручье Сорболлах, третий по всей территории ручьи промывает.
- И золото моете?
- И золото моем. Работа у нас такая. Вон оно все в пробах лежит, - Константин кивнул на ящик с пакетами шлиховых проб. – Чтобы найти рудное золото – надо сначала изучить россыпное. Вы давно здесь работаете, капитан? - спросил Константин.
- Да нет. Недавно назначили. Езжу вот, знакомлюсь со своей вотчиной. Проверяем, не шастает ли кто тут по россыпям. Вы никого посторонних не видели?»
- Нет, - ответил Константин.
- Ну, ладно, - вздохнул капитан. Он кивнул своим спутникам на стоящего рядом Сашку Збруева. Сашке вернули револьвер и полевую сумку. Ружье Пройдина приставили к стене палатки.
- Пойдем, что ли, поужинаем, - сказал Константин. – А то жрать хочется – спасу нет!
Они вышли из палатки.
Геологи и студенты молча сидели у костра. Увидев Константина, улыбающегося Збруева и присмиревших ментов, они немного оживились.
- Чем, Маня, кормить нас будешь? - улыбнувшись, спросил Константин студентку, готовившую ужин.
- Суп гороховый, трошки мяса жареного, - ответила Маня. Темные глаза девушки озарила лучистая улыбка. - Ну, и блинчики еще. Андрей Ваш научил меня блинчики делать.
- Будете? - спросил Константин, оборачиваясь к милиционерам.
- Да нет! Поедем мы, - сказал капитан. – Спасибо! Нам надо бы еще до темна до избушки добраться, чтобы переночевать.
- Ну, смотрите! Удерживать вас не станем. Не дужэ дорогие гости вы оказались, - сказал Константин.
Взревел мотор вездехода ГТТ. Милиционеры забрались в машину и укатили. Геологи остались сидеть у костра. Они переглядывались и тихонько посмеивались друг над другом.
- Ох, ты и перетрусил, Лёха! - говорил студент Ромка Лёнечке Пройдину.
- А ты?
- А мне-то что? Я на практике!
- А я со страху чуть в штаны не наложил, - смеясь, стал рассказывать Збруев. – Уже заканчивали маршрут, идем с Манькой по ручью, слышу – по террасе вездеход едет. Думал - наш, за нами поехал. Бегу из ручья ему наперерез, чтобы не проехал мимо, на четвереньках выбираюсь на террасу, а на меня уже четыре автомата направлены… и стоят там какие-то мужики и злорадно так ухмыляются… А как револьвер у меня увидели – думал, что только шелохнись я – и пристрелят!
- А я вообще думала, что это бандиты какие-то, - сказала Маня. – Чего только себе уже не представила!
- Размечталась! - съехидничал Ромка.
- А ты молчи! - Маня обижено посмотрела на него.
Вездеходчик Пашка, хотел было вступиться за девушку, но сдержался. Он только сердито глянул на студента и сказал:
- Пойдем, поможешь вездеход ремонтировать. Студент!
В последнее слово он вложил все свое негодование по поводу Ромкиной подколки.
- Я сегодня встретил тут в маршруте одного охотника, «Рыжего», - сообщил своим коллегам Константин. – Моет золотишко, паразит! Надо бы нам тот ручей хорошенько опоисковать. Да поосторожнее быть. Мало ли что!
- Пап, ну чё ты меня с собой в маршрут не взял?» - возмущенно сказал Андрей. – Я же просил тебя, разбудить! Мне так хочется этот глубинный разлом посмотреть и золото найти.
- Вот когда сам встанешь утром, тогда и пойдешь со мной, - смеясь, ответил Константин.
Ему было жалко будить по утрам сладко спящего сына, да и горы вокруг были такие, что самому на них лезть тошно, а тут еще и пацана малого с собой тащить.
Полночные сумерки спустились в долину Суордаха. Стало прохладно. Но геологи долго еще сидели у костра, разговаривали. Сон никак не шел им в голову. Гитара звучала в ночи легким перебором, Пашка с Маней поочередно пели песни о любви, их молодые голоса звучали тихо и откровенно.
Константин, как всегда, ушел спать первым.
- Иди спать, Андрей, - Ромка, смеясь, смотрел на мальчишку, - а то опять проспишь утром. Так никогда в маршрут и не сходишь.
Андрей уже и сам собирался уходить, но теперь он решил остаться, чтобы не подумали, будто он послушался Ромку. Андрей смотрел на Маню и не мог наглядеться. Она пела, улыбалась, изредка поглядывала на него, в ее черных глазах сверкало живое отражение огня. Сердце мальчишки замирало, и ему невыносимо хотелось поскорее стать взрослым. Только когда Маня передала гитару Ромке, Андрей встал и ушел спать.
На следующий день, после утренней радиосвязи, Константин выдавал геологам задания на предстоящие маршруты.
- Пройдешь вот здесь по ручью, - говорил он Сашке Збруеву, показывая на карте линию его маршрута. – Здесь должна быть серия золотоносных даек долеритов. Если долериты зеленые и торчат из известняков – они безрудны. На таких не задерживайся. Но если появится рыжий щебень долеритов в ручье или в бортах – тут смотри в оба! Бери пробы, промывай, копайся хоть целый день, но чтобы намыл золото!
- Ясно, - ответил Збруев, поглаживая на макушке редкие волосы.
- Ты, Лёнечка, сегодня со мной пойдешь, - сказал он Леониду Пройдину. - Поработаем на том ручье, где я вчера ходил. Мне кажется, Рыжий не зря там избу поставил.
- Пойдем, - согласился Пройдин. – Что с собой брать? Кирку, лопату? Или… Маню возьмем, а Ромку со Збруевым отправим? Как я понимаю, нам копуши рыть, а то и шурфовать придется. Маня бы обед нам приготовила, - сказал он.
Все уже заметили, что Лёнечка не равнодушен к девушке. Но Маня работала в паре со Збруевым, который откровенно ухаживал за ней. Она еще не показывала своего расположения ни к кому из геологов, и Ленечка не терял надежды на взаимность. Он говорил ей комплименты, искренне расхваливал приготовленную еду, с удовольствием подпевал, когда она пела, и всегда старался быть с ней рядом.
Леонид Пройдин был деловой и хозяйственный парень. Загорелый, светловолосый, подстриженный под машинку наголо, с хитрыми рыжими глазами и красивым большим носом. Помимо геологии он тянул и все хозяйственные заботы партии. Фамилию свою Пройдин оправдывал. В снабженческих делах это был настоящий пройдоха. Несмотря ни на какой дефицит, он мог добыть все, что было необходимо для обеспечения полевых работ партии, за что коллеги с одинаковой любовью называли его и «Пройда», и Лёнечка. Он был женат, но через месяц разлуки с женой у него появлялась неудержимая страсть к женщинам, которые были рядом. Он смотрел на них с нескрываемым восхищением и любовью, как мог, боролся со своими чувствами, но природа неизменно брала свое.
- Маня пойдет в маршрут со Збруевым, - сказал Константин.
Сашка, не скрывая радости, отошел в сторону и засобирался в маршрут. Но Константин заметил, что Маня не обрадовалась его решению. Грустная, пошла она к ожидающему ее Збруеву, положила в рюкзак радиометр, и они ушли.
«Да, не очень приятно быть радиометристом, - подумал Константин. – Маня с большей радостью согласилась бы готовить нам обед, чем таскать на себе целый день радиометр и беспрестанно замерять радиоактивный фон пород. Но, ничего не поделаешь. Все студенты проходят через это».
Загрузив рюкзаки, Константин, Пройдин и Ромка ушли в маршрут, оставив на стоянке Пашку и спящего Андрея. Пашка уныло посмотрел на свой «разутый» вездеход АТЛ-5 и пошел менять гусеничные траки, искореженные при переезде в каньоне Суордаха.
Подойдя к устью ручья, где Константин встретил Рыжего, геологи прошли по тропе к его избушке. Это был небольшой добротный домик, сложенный из толстых ошкуренных лиственниц и крытый рубероидом. Константин увидел подпертую палкой дверь. Такой «замок» означал, что хозяина нет. В избу заходить не стали. Нашли на ручье выходы известняковой щетки и взяли первую шлиховую пробу. В ней оказалось несколько мелких золотин. Прошли вверх по ручью, и на следующей щетке Ленечка с Ромкой отмыли золотину размером пять миллиметров. Она ярко засверкала на дне лотка, когда Ленечка смыл легкий песок.
- Вот тут и поработаем, - сказал Константин. – Возьмите здесь серию проб из щетки, промойте «рыхляк» в бортах. И по той депрессии, что уходит на склон, возьмите пробы из копушей. Возможно, здесь проходит разрушенная дайка долеритов, и золото сыплется из них. А я пройдусь тут вокруг, посмотрю, где еще помыть можно.
Пройдин с Ромкой взялись разбирать плитки известняков, а Константин ушел вверх по ручью.
Солнце уже высоко поднялось над вершинами гор, но в распадке, где бежал ручей, было еще прохладно. Согревать себя приходилось только быстрой ходьбой, и потому Константин скоро дошел до верховий, где долина ручья разделялась на несколько глубоких распадков. Места для промывки здесь были идеальными. Всюду виднелись щетки коренных пород - ловушек россыпного золота. И тут Константин увидел многочисленные каменные выкладки вдоль бортов ручья. Проходя здесь вчера, он их не заметил.
Он обошел все склоны распадков, пытаясь обнаружить золотоносные дайки долеритов. Склоны поросли кустами кедрового стланика и ягелем, но редкие обломки долеритов в каменных осыпях свидетельствовали об их присутствии здесь.
«Искать коренной источник золота придется только промывкой», - с сожалением подумал Константин.
Он спустился по склону горы в распадок и наткнулся на промывочную колоду, спрятанную подо мхом.
- Да, Рыжий, влезли мы тут в твое хозяйство, - вслух сказал Константин.
Спустившись в другой небольшой распадок, он увидел, что все дно ручья засыпано промытым гравием, крупные плитки известняков беспорядочно лежали в воде. Все говорило о том, что здесь недавно мыли золото и следы промывки пришлось впопыхах маскировать. Лучший маскировщик – это большая вода в паводок. Но дождей давно не было, и поэтому скрыть следы недавней промывки было трудно.
Константин поднялся на скалу, оглядел в бинокль долину ручья и склоны гор. Рыжий был где-то здесь. Константин чувствовал это. Ему показалось, что на одной из скал он увидел что-то похожее на человека, но заросли и дымка дальних пожаров не давали возможности разглядеть как следует. Он поднялся на гребень водораздела и пошел к скале. Не доходя до нее двести метров, Константин увидел Рыжего. Он лежал среди кустов и смотрел в бинокль на Пройдина и студента, которые мыли пробы в ручье. Константин неслышно подошел сзади.
- Здорово, приятель!
Рыжий вздрогнул и, перевернувшись на спину, оглянулся. Рука его мгновенно легла на приклад ружья. Узнав Константина, он улыбнулся, поднялся и пошел навстречу.
- А я тут оленей в бинокль выглядывал, - сказал он. – Подохотиться надо. Давно мяса не ел.
- Ты вот что, приятель, собирай свои монатки – и чтобы я тебя здесь больше не видел! – сказал ему Константин. – Видел я следы твоей «охоты». Так что, давай, сматывайся по-хорошему, не доводи до греха. Не то я вынужден буду сообщить о тебе. Кстати, вчера к нам менты приезжали, вооруженные до зубов. Тебе, если что, с двустволкой от них не отбиться.
- Ладно, - согласился Рыжий. – Только ты уж, начальник, не говори никому. Ну, побаловался я маленько, так, от нечего делать, - оправдывался он.
- Я понимаю. Только мне тут, под твоим наблюдением, неуютно работается. Ясно?
- Завтра уйду. Честно! Давай закурим, что ли! - предложил Рыжий.
Константин достал пачку «Беломора», протянул ему.
- Уходи сегодня. Сейчас, - сказал он.
«Рыжий» жадно выкурил две папиросы. Смотрел на долину своего ручья и молчал.
- Ладно! Только не говори ни кому.
- Договорились! Но если я увижу еще хотя бы один твой след…
- Все, начальник, замётано. Не увидишь!
- Ну, вот и хорошо.
Больше Рыжего никто не видел, а когда прошли дожди, они смыли все следы его присутствия.
Детальная промывка ручья показала наличие в русле крупного золота, источником которого могли быть только дайки долеритов. С поверхности они были полностью разрушены и засыпаны каменными осыпями. Поэтому, чтобы вскрыть их и оценить промышленную значимость объекта, в верховьях ручья решено было поставить буровзрывные работы.
Константин был занят поисками. Затяжные летние дожди отняли у него целую рабочую неделю, и он, боясь потерять любой погожий день, невзирая на неустойчивую погоду, уходил в маршруты. Глядя на своего неугомонного начальника, молодые геологи нехотя тоже шли на работу. Нередко возвращались из маршрутов промокшие и недовольные. Но, согревшись в тепле палатки и вкусно поев, тут же забывали о неприятностях. Все ночи напролет они проводили у костра, пели под гитару. Андрей постоянно крутился среди них, любовался певуньей Маней и неизменно просыпал выход в маршрут по утрам. Константину не раз приходилось среди ночи вставать и напоминать всем, что пора ложиться спать. Каждое утро он с большим трудом поднимал своих коллег на работу. Но, вспоминая, как не любил он своего первого начальника Бугрова за то, что тот постоянно будил его по утрам и «гнал» на работу – Константин терпеливо относился к их разгильдяйству.
Чтобы полевая жизнь «не казалась раем», - как шутили геологи, - было установлено дежурство по кухне. Дежурный должен был встать в шесть утра, разжечь в палатке печку и костер на берегу ручья, приготовить завтрак, и к семи часам поднимать остальных.
Будильник прозвенел и умолк. Никто в палатке не шелохнулся. Все спали, с головой укутавшись в спальные мешки, только носы торчали наружу. В горах по утрам холодно даже летом. Константин лежал с закрытыми глазами, тепло спальника приятно обнимало его. Дежурный спал.
- Пашка! - окликнул его Константин.
Пашка даже не шелохнулся. Он с Маней всю ночь провел у костра за песнями и разучиванием новых аккордов. Теперь его не добудиться.
Константин высунул из спальника голову.
- Пашка! - снова позвал он парня.
Тот ничего не слышал. Константин быстро выбрался из спального мешка. Холод тут же охватил кожу. Он схватил брюки своей спецовки, сунул ногу в штанину и чуть не упал. Брюки не одевались. Ничего не понимая, Константин тщетно пытался надеть штанину, пока не увидел, что она по низу очень аккуратно и накрепко зашита.
«Маня, неужели ты?» - подумал он и рассмеялся. Достал охотничий нож, вспорол штанину и одел брюки. Константин все понял. Это была месть за ранний утренний подъем.
Он разжег в палатке печку, приготовил завтрак и ушел в маршрут. Будить никого не стал. Когда вечером вернулся на стоянку, там были только Пашка и Андрей.
Пашка ковырялся в моторе своего вездехода, всем своим видом показывая необыкновенную занятость. Андрей стоял рядом, руки и лицо мальчишки были в мазуте. По его сияющим глазам Константин понял, что нехитрое устройство мотора он уже освоил.
- Ну чё, пап, есть золото? - спросил Андрей.
- Сегодня нету.
Пройдин вернулся из маршрута через час, Збруев с Маней пришли к полуночи. Никто ничего не сказал о маленьком утреннем происшествии, но по хитрым, улыбающимся взглядам своих коллег Константин видел, что все о нем знали. Константин поужинал вместе со всеми и ушел в палатку. Он привык ложиться спать не позднее часа ночи. Следом за ним в палатку вошла Маня.
- Константин Иванович, извините! Это была просто шутка, - виновато сказала она.
- Я знаю, - улыбнулся ей Константин.
- Я хочу попросить Вас о чем-то. Можно? - спросила она.
- Говори.
- Можно я с Вами в маршруты ходить буду? Вы опытный геолог, и мне будет приятно с Вами работать.
Константин не ожидал такое услышать и не знал, что ей ответить.
- А почему ты не хочешь работать со Збруевым? - спросил он.
- Не нравится он мне. Только и разговоры каждый день, что любит меня. Замуж предлагает за него идти. Целыми днями вместе с ним в маршруте, на стоянке не отходит от меня, засыпает у костра, но не идет спать, пока я не пойду. Надоел уже. У меня дома есть парень. Я за него замуж пойду. Здесь я на практике и хочу, чтобы у меня была только практика. Я с Вами в маршруты ходить хочу!
Константин смотрел на девушку. На мгновение ему показалось, что в ее глазах он увидел робкое признание в любви, но тут же отбросил эти мысли. «Этого не может быть, - говорил он себе. – Ни я, ни она, ни разу не давали повода думать друг о друге иначе, чем «я – начальник, она – студентка».
Маня не отводила взгляда, ждала, что он скажет. Она поправила свои темные короткие волосы. Ее серьезные глаза улыбнулись, на щеках обозначились две мягкие ямочки.
- Возьмите меня завтра с собой! - сказала она.
- Ты знаешь, - Константин замялся, не зная как отказать ей, - я хожу очень быстро… лезу на самые крутые скалы… В маршруте все время молчу - привык уже так. Тебе будет не легко со мной. Тем более , что к маршрутным рабочим у меня очень жесткие требования.
- Какие? - тут же спросила она.
- Ну, никогда не отставать, не ждать, пока я спрошу: какой радиометрический фон пород? Где я стукнул молотком – сразу должен услышать, какова радиоактивность, - начал придумывать сложности Константин, никогда не ходивший в маршруты со студентами. – И готовить вкусный обед - я не люблю есть в маршрутах консервы.
- А борщ Вы любите?
- Люблю. И потом… я рано встаю, - ты же знаешь, - и не люблю ждать, пока соберутся. Маршруты у меня самые длинные, возвращаюсь поздно.
- Я все знаю, - сказала Маня. – Давайте попробуем!
Она неотрывно смотрела на него.
- Ну… давай попробуем! - не желая сразу же обидеть ее отказом, согласился Константин. Ему захотелось так провести ее по маршруту, чтобы завтра она сама решила, что лучше ходить со Збруевым, и ее не мучило сожаление, что ей отказали.
Утром на кухне дежурил Збруев. Константин встал вместе с ним. Умылся, побрился и, присев у костра, закурил.
- Сашка, что у тебя с Маней не ладится? – спросил он. – Почему она просится со мной в маршруты ходить?
- Не знаю, - не глядя на Константина, ответил Збруев. – Люблю я ее. Жениться хочу. Сколько можно холостяком ходить? Лысеть уже начал.
У Збруева, в его двадцать восемь, на макушке отчетливо прорисовывалась лысина, и потому он все время носил шляпу-накомарник.
- Ты хоть целовал ее?
- А чё целоваться? Я парень серьезный. Женюсь и все. Потом целоваться будем.
- Ну, ты Сашка и даешь! Где ты видел, чтобы по нынешним временам девчонки не целованными замуж шли? Ей двадцать лет, парень у нее есть, говорила она мне, - значит, целованная уже. А ты ее вот так взять решил.
- Так я же все по-серьезному, не то что некоторые.
Константин понял намек на Лёнечку, ухаживания которого Маня и не отвергала, и не принимала.
- Ты бы сначала поцеловал ее, - в поцелуе все становится ясно, - а потом бы замуж предлагал идти. А так, как ты… - нужно, чтобы ей самой замуж невтерпеж было. Ладно, Сашка, схожу я с ней сегодня в маршрут. Завтра работа с тобой ей раем покажется.
- Да, Костя, конечно, «прогуляй» ее хорошенечко по горам, - просил Збруев, - а то я все время жалею ее, и пробы, и даже радиометр сам за нее таскаю.
- Молодец! - усмехнулся Константин.
Сашка, понурив голову, сидел у костра.
- Ну, а мне сегодня одному идти? - спросил он.
- Да, все как обычно. Как я один в маршруты хожу, так и ты сходи, хоть раз.
Ленечка, Ромка и вездеходчик Пашка удивленно переглянулись, когда увидели, что Маня пошла в маршрут с начальником партии.
- Что, Сашка, допёк девчонку? – спросил Пройдин Збруева. – С шефом пошла.
- Да, хуже не бывает! - сказал Ромка.
- Ничего, - захихикал Збруев, - завтра смирная будет.
- Вот Андрюха расстроится, - смеялся Ромка. – Такой маршрут проспал!
Константин быстро шел по тропе. Внутренний жар разогревал тело, утренняя горная прохлада свежила лицо. Он был доволен. Маня шла следом, почти бежала. Константин не оглядывался, но постоянно чувствовал, что она рядом. Через несколько километров они подошли к началу намеченного маршрута.
- Отсюда начнем, - сказал Константин.
Он достал из рюкзака геологический молоток и полевую сумку, повесил ее на плечо, поверх надел ружье. Маня достала из своего рюкзака радиометр, надела ремень прибора на шею и приладила боковые застежки. Радиометр грузно повис у нее ниже груди. С похожей на автомат измерительной гильзой она стояла, готовая идти дальше, и смотрела на Константина. Он сделал в полевой книжке запись о начале маршрута, посмотрел на стереопару аэрофотоснимков местности, отметил на них свое местонахождение.
Они вошли в боковой распадок Суордаха. «Лениться» сегодня Константин не мог себе позволить. Он быстро шел по распадку, перепрыгивая с камня на камень, мгновенно отмечал в памяти геологическую ситуацию, привычно постукивал молотком по скальным выходам пород, изредка останавливался, чтобы нанести пометки на карту и фотоснимки. Маня без напоминаний говорила ему об измеренном радиоактивном фоне пород. Там, где не было обнажений горных пород, Константин мчался по распадку, не останавливаясь. Он заметил большой куст колымского щавеля. Краем глаза увидел, что Маня на бегу рванула из куста щавеля большой пучок листьев и сунула его в карман рюкзака. Делая вид, что увидел интересный выход пород, Константин остановился рядом с большим кустом смородины-каменушки и постучал по скальному выступу.
- Десять микрорентген, - услышал он Манин голос. Она быстро сломила несколько веточек пахучей смородины, сунула их в карман куртки и стала быстро обрывать ягоду с куста. Константин продолжил маршрут. Маня помчалась следом. Привычно взобравшись на уступ водопада, Константин, не оглядываясь, пошел дальше. «Збруев сейчас подавал бы ей руку и с удовольствием тащил бы наверх», - подумал он, удаляясь все дальше и дальше. Оглядывая борта ручья, краем глаза увидел, что девушка взобралась на водопад и спешит догнать его. Он остановился, достал из полевой книжки фотоснимки, и в стереоэффекте рассмотрел их. Когда Маня подошла, он стал подниматься вверх по склону горы. Двести метров прошел не останавливаясь. Кусты кедрового стланика непролазной стеной стояли на пути, сапоги скользили, срывая с крутого склона олений мох и обнажая мерзлоту под ним. Пот застилал глаза, лицо горело, комары гудели вокруг. Маня шла следом за ним в десяти метрах ниже по склону. Когда он останавливался, чтобы стереть с лица пот и отдышаться, она догоняла его, но едва она останавливалась, Константин снова уходил вверх. Склон становился все круче, передышки приходилось делать все чаще. Маня, не отставая, шла рядом.
«Так я скоро сам «концы отдам», - усмехнувшись, подумал Константин. – Надо отдохнуть, а то эта дивчина загоняла меня совсем».
Он бросил на мох молоток и сел на его длинное березовое древко. Жар был нестерпим, лицо, казалось, горело. Константин снял шляпу-накомарник и стал обмахиваться им, отгоняя назойливых комаров и создавая хоть какое-то подобие ветра. Маня подошла и устало села на мох.
- Не садись так, - сказал ей Константин. – Мох - всего десять сантиметров, а под ним мерзлота, лед. Простынешь.
- Стоять не могу. Ноги не держат, - улыбнувшись, ответила девушка.
- Ну, тогда садись рядом.
Константин подвинулся, освободив ей половину длинного древка геологического молотка. Маня присела рядом, и, прижавшись к его плечу, подставила лицо нагоняемому накомарником ветру. Константина обожгло тепло ее тела. Он встал. Девушка поудобнее уселась на древке молотка и смотрела на горы вокруг. Они тонули в сизой дымке и казались бескрайними. Зной палил. От ягеля и раскаленных камней исходил жар.
Константин оглядел склон горы. До вершины оставалось еще метров триста. Достал карту, отметил на ней пройденный маршрут, записал его в полевой книжке.
- Обедать будем на вершине, вон возле тех скал, - показал он. – Воды там может не быть. Наберем ее в этом распадке.
Он пошел по горизонтали в сторону небольшого распадка. Там была талая вода. Она слабо сочилась по камням, и они наполнили фляги водой.
К полудню взобрались на вершину. Солнце раскалило камни, комары скрылись в тени. В расщелине среди скал лежал снег. Они умылись принесенной водой и наполнили котелок снегом.
Легкий ветерок свежил лицо. Его уже не жгло от соленого пота и антикомариного лосьона. Пока Константин записывал пройденный интервал маршрута, Маня приготовила обед. Зеленый борщ с щавелем был очень вкусным, - отметил Константин, - а остуженный в снегу морс из смородины принес ощущение настоящего блаженства.
«И чего еще Збруеву недоставало? – подумал он. – Меня бы так кормили в маршрутах – я был бы просто счастлив. Но, видать, такова человеческая натура – всегда хочется еще большего!»
Он посмотрел на девушку. Маня по глоточку пила морс и задумчиво глядела в одну точку. Откуда-то налетевшие облака стали заволакивать небо. Подул ветер. Он стал холодить вспотевшее в спецовке тело.
- Пойдем, - сказал Константин. – Нам еще часа два подниматься по этому отрогу к вершине горы.
Девушка вздохнула, надела радиометр и улыбнулась ему.
- Я готова!
Когда они поднимались к вершине, Константина удивила необычная тишина. Все вокруг стихло, как перед бурей. Но над ними светило солнце, и небо было совершенно чистым. Взобравшись на скальный гребень, он увидел, что на них стремительно надвигается свинцово-черная грозовая туча. Сыплющийся из нее дождь белесой стеной закрыл все дальние горы. Туча быстро приближалась к ним. Вдали сверкали молнии, но звуки громовых раскатов были далекими и приглушенными.
- Да-а, - протянул Константин, - если накроет нас тут на вершине – долго сидеть придется. Давай-ка, бегом по гребню, к спуску домой!
Константин уже не старался показывать девушке, как быстро он ходит. Ноги сами несли его. Он хорошо знал, что значило оказаться в горах под дождем. Маня не отставала от него. Они успели пройти по вершине два километра и спуститься вниз до середины склона. Небо над ними стало сизым, сверкнула молния, и над головой резкими сухими раскатами загремел гром. Редкие крупные капли дождя стали разбиваться о камни, и скоро на них обрушился ледяной дождь.
Константин достал из рюкзака целлофановую пленку, раскинул ее над головой.
- А ты чего ждешь? – спросил он Маню, стоящую под дождем. – Доставай пленку!
- А у меня ее нету! - ответила она.
- Как это - нету? А как же ты в маршруты ходила?
- Пленка всегда у Саши была.
- Ну, так давай ко мне, скорее. Мокрая уже вся!
Маня спряталась от дождя под пленкой.
- Пойдем к тем вон кустам, сядем под ними.
Они укрылись под густыми ветвями кедрового стланика. Сняли рюкзаки, спрятали в них свое снаряжение и уселись сверху. Пленка всегда была с избытком достаточна для Константина, но теперь для двоих оказалась маловата. Дождь барабанил все сильнее, ветер рвал ее из рук и плотно прижимал к промокшей одежде. Стало холодно. Маня прикоснулась плечом к руке Константина, и он почувствовал, что она вся дрожит. Обнял ее за плечи. Девушка покорно прижалась к нему.
Сидеть неподвижно было тяжело, затекали ноги, и холод сковывал тело. Усаживаясь поудобнее и ища тепла, они все сильнее прижимались друг к другу. Дождь не стихал.
Константину приятно было держать девушку в своих объятиях. Так они хоть немного согревали друг друга. Маня вдруг потянулась к нему и мягким прикосновением губ поцеловала в шею, потом взяла его руку и легонько прижала к своей груди. У Константина бешено забилось сердце. Закрыв глаза, девушка подставила ему губы для поцелуя. Он едва сдержался, и Маня, поняв это, смиренно затихла в его объятиях.
- Не бойтесь, - ласково сказала она. – Я уже не маленькая девочка.
Дождь закончился так же внезапно, как начался. Они выбрались из-под пленки.
- Вот теперь мы по-настоящему промокнем, - сказал Константин. – Идти домой сквозь мокрые кусты – это даже хуже, чем попасть под дождь.
На стоянку они вернулись промокшие насквозь, в сапогах хлюпала теплая вода, и тело горело от быстрой ходьбы.
Их уже ждали. Палатка была жарко натоплена, ужин готов, над костром в ведрах кипела вода. Збруев заботливо предложил Мане свой теплый свитер и вязаные шерстяные носки. Константин взял ведро горячей воды и пошел к реке мыться. Когда он вернулся в палатку, обожаемая всеми Маня, сверкая улыбающимися глазами, спросила:
- Константин Иванович, а куда мы пойдем завтра? Мы ведь не закончили сегодняшний маршрут. Будем повторять его?
- Я там уже все закончил.
- Но ведь Вы ничего не писали и не отмечали на карте.
- Маня, я могу забыть имя и лицо человека, с которым только что познакомился и разговаривал. Но забыть то, что я видел в маршруте… Я и сейчас помню каждый свой маршрут и каждое обнажение и на этой, и на прежних территориях.
Збруев хихикнул, Пройдин усмехнулся. Константин понял, что заговорил не о том и замолчал. Он забрался в свой спальный мешок, и долго не мог уснуть. В его памяти все время возникали нежные губы Мани, они тянулись к нему, и ему безудержно хотелось целовать их. Потом он подумал о жене, о своих мальчишках, перед глазами по синему небу полетели белые облака… и он уснул.
Следующий день оказался немаршрутным. Вершины гор скрыл туман. Он спускался все ниже и ниже, обещая мелкий затяжной дождь. Ромка с Пашкой занялись заготовкой дров.
Пилой-двуручкой они стали распиливать толстое лиственничное бревно. Оно сильно раскачивалось, и, чтобы удержать его, Андрей уселся на него сверху, но его небольшой вес не смог удержать бревно. Оно дергалось, качалось, и распиловка превратилась для парней в сплошное мучение.
- Ну, кто так пилит?! - не выдержав, сказал Андрей.
- А как надо? - спросил Ромка.
- Надо сначала козлы сделать.
Сделали козлы, и тогда быстро и весело напилили кучу дров. Перекурив, хитрый Пашка ушел копаться в своем вездеходе, а Ромка взялся колоть дрова. Он лихо вонзил топор в середину толстого полена. Топор плотно увяз и никак не поддавался Ромкиным усилиям вытащить его.
- Ну, кто так колет!? - возмущался Андрей.
- А как надо колоть? - Ромка тщетно пытался вытащить топор из полена. Еле вырвал его. Геологи смотрели на Ромку и только посмеивались.
Андрей взял топор, стал по краю полена откалывать от него небольшие куски и быстро расколол все полено.
Ромка попробовал также, но у него ничего не получалось. Топор вяз в плотной древесине и его долго приходилось вытаскивать из нее. Константин с беспокойством поглядывал на топор – ведь студенты, каждый раз, прежде чем научиться колоть дрова, ломали топорище. А Андрей спокойно наблюдал за Ромкой.
- Ну, кто так топор держит?! - сокрушенно вздохнул он. – Ты его наклони немного, вот так, чтобы лезвие топора не вертикально вниз шло, а немного в сторону, и тогда топор будет легко откалывать края полена.
Ромка попробовал – получилось, и он, поддавшись азарту, лихо переколол все поленья. Довольный и разгоряченный приятной работой, он, улыбаясь, смотрел на Андрея.
- Ну, как?
- Нормально, - ответил мальчишка.
- Слушай, Андрюха, я после практики жениться хочу. Ты не подскажешь, как лучше с невестой первую ночь провести?
Андрей метнул взгляд на геологов – не смеются ли? – и только потом, серьезно поглядев на Ромку, сказал:
- Подожди немного. Подрасту – и этому научу!
Дожди шли два дня и, когда закончились, Збруев подошел к Константину и спросил:
- Ну что, Костя, сегодня я с Маней пойду? - в глазах у него были отчаяние и надежда.
- Иди, - еле выдавил из себя Константин.
Збруев вернулся в палатку и Константин услышал, как он, по-дурацки хихикая, говорил Мане, что она сегодня снова пойдет в маршрут с ним.
Маня выскочила из палатки, подбежала к Константину. Она была вне себя от ярости и обиды.
- Это правда? - спросила она.
Константин хотел объяснить ей все.
- Это правда? - переспросила она.
Девушка часто дышала, в глазах ее сверкали одновременно и любовь и ненависть.
- Маня, ты понимаешь…
- Я ведь на практике, - перебила она Константина, - Мне не нужны здесь серьезные отношения. Неужели Вы не могли этого понять? – слезы навернулись у нее на глазах. – Эх Вы! Я думала, Вы – мужчина!
Она отвернулась от него и ушла.
На очередной радиосвязи Леонид Зубенин сообщил Константину, что в черных сланцах вокруг россыпи они обнаружили лишь небольшие кварцевые жилы и прожилки, в которых было видимое золото.
- Жилы не имеют промышленных параметров и могут рассматриваться только как россыпеобразующие объекты. Что будем делать, Костя? - спрашивал его Зубенин.
- Я подъеду к вам завтра. Посмотрю.
- Приезжай!
Приехав на участок Зубенина, Константин ознакомился с результатами проведенных работ, сходил в пару маршрутов и предложил провести на склонах отбор проб из копушей для промывки.
- Если золото в верховьях ручья лежит – снос недалекий. Возможно тут не только кварцевые жилы, но и зоны разломов содержат золото. Опробуйте склоны.
- Да я и сам хотел это сделать, - оправдывался Зубенин.
- Так и делал бы смелее.
- Ну, ладно, сделаем! А сейчас пойдем борщечка хохляцкого поедим, - предложил Зубенин. – У-у, ты такого в поле не ел, это точно! Олеся, студенточка наша, как приготовит что-нибудь – пальчики оближешь! Ох, и люблю я хохлушек на практике! – рассмеялся он. - Сегодня у нас борщ. Жаль только, что с тушенкой. Никак не добудем мяса.
Когда через пять дней Константин вернулся обратно, он заметил, что в его отряде что-то случилось. Был вечер, все находились в палатке, но никто не разговаривал. Сашка Збруев и Лёнечка были мрачными, Маня на Константина даже не взглянула, Ромка без конца тренькал на гитаре, разучивая аккорды новой песни. Андрей спал.
Пашка, ездивший с Константином в отряд Зеленина, пытался разговорить друзей, но на все его вопросы они односложно отвечали «да» или «нет».
- Ужин у костра, поешьте! - предложил Пройдин.
Константин пошел к костру. Ленечка вышел из палатки следом за ним, присел напротив, закурил.
- Костя, ты знаешь, мы со Збруевым чуть не поубивали друг друга, - сказал он.
Константин молча ел гречневую кашу, ждал, что он скажет дальше.
- Уехал ты, а у нас с Маней любовь случилась… Мне она давно нравилась, веселая такая певунья. Всем хороша, не наглядишься на нее, не нарадуешься, что она рядом. А тут… Смотрю – сама не своя ходит. Вернулись они с Сашкой из маршрута, она ушла со стоянки, разожгла костер вон там, - он кивнул вверх по ручью, - и сидит одна. Уже заполночь, холодно. Пошел я к ней… а она вся в слезах, изревелась. Так мне ее жалко стало. Обнял, приласкал, утешить хотел. А она стала целовать меня, да так страстно, так жадно… Не удержался я, увел ее в избу «Рыжего». Разожгли мы печку, закрылись… Ну, ты понимаешь. Под утро засыпали уже, в избушке темно и вдруг кто-то с силой рванул дверь, сорвал с крючка, с ружьем в руках ввалился в избу, фонариком глаза ослепил… а мы лежим голышом. Маня как завизжит! Первое, что пришло мне в голову: «Бандиты!» - мало ли, кто тут бродит по россыпям. Меня убьют… Маню изнасилуют…» Бросаюсь на него, выбиваю ружье, раздается оглушающий выстрел. Маня визжит, как резаная. А мы схватились, упали на пол, бьем, давим друг друга… Я прямо озверел! Ору, что есть силы давлю его горло, слышу, хрипит: «Лё-ня-я, отпусти-и-и!» Меня прямо обожгло: «Збруев! Ах ты, гад!» Разжал я руки, морду бил ему не жалея, а он встает и, как ни в чем ни бывало, говорит: «Маня, пойдем домой!» Представляешь?!
Ленечка замолчал, прикурил другую сигарету.
- Да, погуляли! - невесело сказал Константин. Перед глазами у него стояло нежное лицо Мани, которое он так близко увидел тогда в маршруте, и ее доверчиво тянувшиеся к нему губы. «А я думала, Вы – мужчина!» - вспомнились ему горькие слова девушки. На душе стало противно. Он почувствовал себя виноватым во всем случившемся.
На следующий день, выслушав объяснения Збруева, Константин понял, что спокойной работы в отряде больше не будет. Он предложил Мане уехать в отряд Зубенина.
- Там работает твоя подружка, Олеся, - искал он утешение для девушки. – Вдвоем вам будет веселей.
Она молча кивнула головой в знак согласия, собрала свои вещи, и Константин с Пашкой увезли ее.
В отряде Леонида Зубенина был выходной день, все геологи и студенты находились на стоянке и гостей встретили радостно. Олеся, сразу увела Маню к себе в палатку. Слышно было, как она весело щебетала там, рассказывая Мане о накопившихся за лето новостях. Пашку засыпали вопросами: «Почему так быстро приехали снова?»
- Мяса вам привезли, - ответил Пашка. – Олень в кузове лежит. Разгружайте!
Он не стал говорить, что шеф добыл оленя всего два часа назад недалеко от их стоянки.
- Маня у тебя тут останется, - сказал Константин Зубенину.
- Что, не поделили девку?
- Подмогу тебе привез и мяса к борщу, а ты словно и не рад.
- Ну, ладно, это я так спросил. Олесе теперь повеселей будет, а то - одна, среди мужиков. Нехорошо это.
Константина и Пашку провожали шумно и весело. На завтра снова приглашали в гости, только теперь с рыбой.
- И смотри, Пашка, не лихач, а то в глубинный разлом попадешь! - говорили ему студенты. - Не довезешь рыбку!
Байку про то, как Пашка боялся ехать по долине, чтобы не провалиться в глубинный разлом, о котором говорили геологи, все знали, и подшучивали над ним уже не раз.
Константин забрался на кабину вездехода. Ездить внутри не любил.
- Пока! – махнув на прощание рукой, сказал он всем. – Удачи вам!
И словно пощечина хлестнула Константина, когда он встретился с Маней взглядом. Девушка неотрывно смотрела на него. Она его и любила и ненавидела одновременно, и взгляд ее говорил: «Я была твоя, а ты… ты отдал меня другому!»
- Поехали! - сказал Константин Пашке.
Вездеход взревел и помчался по горной долине.
2
Легким хлопком прозвучал выстрел, и Леха Беляк ткнулся головой в бутару, на которой мыл золото. Пуля взвизгнула у виска Виталия Малахова и звук второго выстрела разорвал воздух. Виталий метнулся к карабину. Что-то толкнуло его вперед, и он упал между камней. Вдогонку ударили звуки ружейных выстрелов. Он перевернулся на спину и, приподняв голову, увидел на другом берегу ручья двух мужчин. Они бежали к нему, на ходу перезаряжая оружие.
Карабин был рядом. Виталий протянул к нему руку. Мужчины остановились у бурного ручья и поддернули выше колен длинные отвороты сапог-болотников. В тоже мгновение один за другим прозвучали два выстрела и мужчины упали в воду.
Виталий лежал, не шевелясь, напряженно держа палец на курке своего пятизарядного «Барса», напряженно осматривался, но никого больше не видел. Вода прибила к берегу тела убитых, красные струи тянулись от них далеко вниз по течению. Кроме шума ручья ничто не нарушало тишину дня. Жгучая боль в боку отвлекла Виталия. Он осмотрел себя и увидел, что лежит в луже крови.
Он поднялся, зажал рану и побежал прочь от реки. По знакомой тропе поднялся вверх по склону и залег среди камней. С высоты пятидесяти метров ему хорошо были видны и долина Ханды, и его избушка, и тела убитых на берегу. Виталий расстегнул прилипшую к телу окровавленную рубашку. Ружейная пуля прошла рикошетом и только сорвала с ребер мясо. Он прижал рваные края раны, разорвал рубаху и перевязал себя. Лежал и внимательно разглядывал долину.
Жгло солнце, жгла боль в боку, перед глазами плыли круги. Зеленые мухи, почуяв кровь, стали виться вокруг, садились рядом на камни. В долине стояло мучительное безмолвие. Даже шум ручья стих, пропал. Виталий не знал, сколько времени пролежал он так. Его клонило в сон, он проваливался в какое-то беспамятство, вздрагивал и снова всматривался в долину. В какое-то мгновение ему показалось, что что-то шевельнулось напротив него на другом склоне горы, но как ни всматривался туда, ничего не увидел. Он устало закрыл глаза.
- Эй! - донеслось до него.
Он вздрогнул и увидел прячущегося за углом избы человека. Медленно поднял карабин, прицелился и выстрелил. Человек мешком упал на землю.
«Больше, чем по трое не ходят», - подумал Виталий и стал спускаться вниз.
Леху он похоронил в вырытом недавно шурфе.
- Эх, Лёха, Лёха, - вздохнул Виталий. – Привез я тебя сюда, тут ты и остался. Вечная мерзлота не будет тебе пухом, дружище. Пять лет «старались» мы вместе, надежный ты был. Никогда не боялся я за свою спину, когда ты шел позади меня. Прощай! Долю твою передам жене твоей.
Среди чужаков были двое незнакомых кавказцев и один аллах-юньский бич, по кличке Шнырь. Константин знал его. Тот не раз выпрашивал у него денег, никогда не отдавал долгов и вот теперь выследил, привел с собой «друзей».
«Поживиться хотели? Что ж, вы свое получили», - подумал о них Виталий.
Скрыв следы перестрелки, он подошел к тайнику, где хранилось намытое золото. Это был шурф глубиной один метр. Он приподнял замаскированную мхом крышку, и тут раздался выстрел. Вниз головой Виталий упал в тайник. Кровь, хлюпая, текла по телу. От боли страшно было шелохнуться, но терять было уже нечего. Он перевернулся на спину, непослушными ватными руками передернул затвор карабина и направил ствол вверх.
Легкий хруст сухого ягеля подсказал Виталию, что кто-то подходит к шурфу. Но вот хруст стал очень редким, и он понял, что к нему подкрадываются. Над бровкой шурфа появился край головы, Виталий направил на нее ствол карабина. Он еще не видел глаз человека, когда нажал на курок.
Сил подняться не было. Виталий лежал, чувствуя, как проваливается в черную пустоту, летит в нее. Боли не было, была только черная бездонность, в которую он сорвался. Он тряхнул головой, открыл глаза. В проеме шурфа синело небо. Не понимая происходящего, Виталий поднялся и вылез из шурфа. После ледяного холода, который был в яме, жар солнечного дня показался ему спасительным. Виталий словно вырвался из холодных объятий смерти. Он взглянул на убитого. Пуля разорвала тому череп выше лба, но Виталий узнал его. Это был ингуш лет тридцати со жгучими черными глазами, которые словно насквозь сверлили шоферов-дальнобойщиков и их пассажиров. Виталий видел его весной на Акре в шоферской гостинице на трассе Аллах-Юнь – Эльдикан. Он обратил на него внимание, когда тот что-то резко сказал на своем языке молодой девушке, выглянувшей из-за занавески на кухне. Она тут же спряталась, и ее больше не видели. Исмаил, «хозяин» гостиницы, называл его Ашот. Имя это запомнилось ему, потому что водитель «Урала», с которым Виталий ехал в Аллах-Юнь, был украинец и всегда говорил: «А шо?» - и Ашот оглядывался на него. Он был дальний родственник Исмаила, который жил с женой и дочерью в шоферской гостинице. Втроем они обслуживали ее: отец был истопником и заправщиком на бензоколонке, мать с дочерью занимались гостиницей и кухней. Виталий знал, что Исмаил скупал золото, но никогда не пользовался его услугами – тот никогда не смотрел в глаза, а Виталий этого не любил.
- Погоди, гад, доберусь я до тебя! - подумал он.
Убитого он сбросил в шурф и закрыл крышку. Перед глазами все поплыло, ноги становились непослушными. Он едва перевязал себя, взял еду, патроны, он пошел на юг. Там был поселок Аллах-Юнь. До него - километров сто, но ближе жилья не было. К концу дня Виталий поднялся на перевал и упал. Больше идти он не мог.
Ледяной холод заставил его пошевелиться. Виталий открыл глаза, увидел, что солнце встает над вершинами гор, и он лежит среди невысоких кочек на мари. Ни рюкзака, ни карабина рядом с ним не было. Он не помнил, где оставил их, не понимал, где находится и куда идти дальше.
- Клё-клё-клё, - услышал он и посмотрел в небо. Там кружили два черных ворона.
Виталий встал на четвереньки, поднялся и, пошатываясь, пошел с перевала вниз. Чутьем таежника он нашел набитую звериную тропу и почти в бреду шел по ней.
Тропа вывела его к реке, и когда он наткнулся на охотничью избу и узнал ее, понял, что идет совсем в другую сторону от поселка. Это были верховья реки Белой, она текла на запад, и до ближайшего жилья было не менее трехсот верст. Ему захотелось просто лечь на нары и закрыть глаза. Но что-то подсказывало ему, что если он ляжет - не встанет уже никогда. Придерживаясь за стены, двери, Виталий вышел из избы. Силы покидали его. В небольшой заводи он увидел плот, отвязал его, вытолкнул на стремнину и, теряя сознание, повалился сверху.
Маня никак не могла привыкнуть к шумному веселью, царившему в отряде Зубенина. Занимаясь площадным опробованием горных пород и радиометрической съемкой, геологи и студенты трудились с утра до вечера. И усталость не брала их. По вечерам они неизменно собирались у костра, пели под гитару песни, рассказывали смешные истории из полевой и студенческой жизни. Они все время уговаривали Маню спеть, были наслышаны, что она хорошо играет на гитаре и поет. Но Мане не пелось. Она ни с кем, кроме Олеси, не разговаривала, ей все время хотелось уединиться и побыть одной. И когда все собирались у костра, она уходила к большой реке и подолгу оставалась там.
В тот вечер она сидела на берегу реки и задумчиво смотрела, как струится чистая вода на перекате. Маня вздрогнула, когда мимо нее проплыл плот. На нем лежал окровавленный мужчина.
Плот миновал перекат, его закружило в глубокой яме и прибило к берегу. Девушка осторожно приблизилась к нему.
- Эй! - окликнула она человека на плоту.
Он лежал на спине и не шевелился. На нем были сапоги, брюки и разорванная рубаха. Лицо распухло от укусов комаров. Мощная загорелая грудь, крепкие мышцы рук были перепачканы красно-черной засохшей кровью. Зеленые мухи ползали по телу. На шее у мужчины блестел небольшой, похожий на восточного божка, самородок золота.
«Он мертвый», - подумала девушка.
Она взяла палку и легонько ткнула в мужчину. Он застонал. Тогда Маня наломала лиственничных веток и стала сбивать с него мух и комаров. Намочила ветки в воде, побрызгала на лицо мужчины. Он приподнял голову, пытался открыть распухшие веки глаз и не смог, обмяк и погрузился в беспамятство.
Ей хотелось побежать к геологам, позвать их на помощь, но она не могла оставить этого человека. Слезы текли у нее по щекам, а она все отгоняла и отгоняла роящихся вокруг него комаров, пока не вспомнила про антикомаринную мазь. Быстро намазала его лицо, грудь и плечи. Насекомые тут же отлетели прочь. Стала плескать на него водой и смывать кучки отложенных мухами личинок. Мужчина снова застонал.
Маня попробовала приподнять его, но он оказался неимоверно тяжелым. «Как же девушки таскали на войне раненых? – подумала она. – Его и не поднять».
Рука мужчины вдруг ожила. Он схватил девушку за плечо.
- Ты кто? - услышала Маня хриплый голос.
- Мы - геологи.
- Хорошо, - едва шевеля распухшими засохшими губами, прошептал он.
- А Вы кто? Что с Вами случилось?
- Охотник я. Медведь меня подрал. Помоги мне!
Он пытался встать. Маня подхватила мужчину, изо всех сил распрямилась и подняла его на ноги. Он прошел метров десять, затем обмяк и повалился на землю. Девушка оставила его и побежала к стоянке.
- Ребята, ребята! - кричала она. – На помощь!
Увидев бегущую к ним и отчаянно кричащую Маню, геологи похватали ружья и побежали ей навстречу. Они были немало удивлены, не увидев гнавшегося за ней медведя.
- Там человек, - показала она на реку. – Его медведь подрал. Он живой еще. Скорее!
Геологи принесли Виталия на стоянку. Леонид Зубенин велел занести его в свою палатку.
- Да уж, медведь! – мрачно сказал Зубенин, снимая с Виталия окровавленную одежду. – Две пули навылет.
Виталия обтерли водой, продезинфицировали раны и перевязали.
Он не приходил в сознание.
Маня часто заглядывала в палатку Зубенина, спрашивала, как себя чувствует охотник.
- Если хочешь – посиди с ним, а я пойду к костру, - предложил ей Зубенин.
- Давайте! - согласилась она.
На утренней радиосвязи Зубенин сообщил Константину о раненом охотнике.
- Два пулевых ранения: одно на боку, другое под ключицей. Крови много потерял. Как бы не помер тут у нас. Кто такой – не знаю. Брюки на нем от геологического костюма. Больше добавить нечего.
- Я пришлю вездеход. Отвезите его в больницу в поселок Аллах-Юнь. И будьте поосторожнее там. Может за ним погоня идет, ищут его. Сам понимаешь – и вас перебьют.
- Ясно, - ответил Зубенин.
Вездеход приехал к трем часам дня. Рассказывая о переезде, Пашка матерно ругал узкий Суордахский каньон, в котором на каменных глыбах покорежились семь гусеничных траков.
- Опять работа! Не успеваю менять, - возмущался он.
Приехавший с ним Збруев, хихикая над Пашкиным горем, поглядывал по сторонам, искал взглядом Маню. Он увидел ее, когда из палатки вынесли Виталия. Маня даже не взглянула на него, не поздоровалась. Подошла к Пашке и тихонько сказала:
- Паш, ты только не гони, едь поаккуратнее, а то растрясешь его в дороге - помрет. А он ведь совсем не старый еще, лет тридцать.
- Да тут хоть как аккуратно едь – все равно трясти будет, - говорил Пашка. - Бездорожье! Что я могу поделать? Попробуй проехать семьдесят километров, и чтобы не трясло!
К ночи Виталия довезли к больнице в поселке Аллах-Юнь. Зубенин облегченно вздохнул, когда врачи приняли раненого.
- Слава Богу, живого довезли! - сказал он, забираясь в кабину вездехода. – Поехали домой!
3
Вертолет не заказывали, но он прилетел, привез почту, посылки и… комиссию по проверке полевых работ. В вертолет тут же загрузили подготовленные для отправки в химлабораторию рудные пробы. Пока летчиков угощали жаренной олениной, Пашка собрал свой рюкзак и побежал к вертолету.
- Ты куда, Пашка? - прокричал ему Константин. Он увидел, что вездеходчик просто хотел удрать.
- Извини, шеф, - больше не могу! У меня девушка там… а я тут… а она… Прочитал сейчас письмо от нее… Да она замуж выйдет, пока я с поля приеду! Все, улетаю! - он отвернулся и пошел к вертолету.
- Да, вездеход водить придется тебе, приятель, - сказал себе Константин. – Не зря ты учился этому у Пашки. Теперь и пригодится.
«Комиссионерами» были начальник геологического отдела Юрий Уткин и начальник партии Михаил Федорович Горностахов. Они кратко ознакомились с ходом полевых работ и уплыли по реке Белой на надувной резиновой лодке. Белая славилась крупными линками и тайменями, и потому сплавиться по ней и поспининговать было мечтой многих геологов.
Отряд Константина завершил работы на Суордахе и занялся геологическим картированием территории. На Экачане рудного золота не нашли и отряд Зубенина перебросили на речку Левую Сахару, где проектом предусматривалось проведение поисков бериллия на большом, но слабо изученном участке.
На радиосвязи Константин постоянно расспрашивал Зубенина о ходе поисковых работ, но тот неизменно отвечал, что пока не может разобраться в структуре рудного поля, породы сильно изменены вторичными процессами и понять закономерности образования руды невозможно.
Клюев на радиосвязи уже в течении двух месяцев монотонно твердил одно и то же:
- Ищу. Пока ничего нет.
Безуспешность поисков не нравилась Константину. Он досадовал, что сам не может заняться поисками на перспективных объектах, а вынужден мотаться по всей территории и изучать ее геологическое строение. Через месяц, завершив картирование северной части территории, его отряд выехал на речку Левую Сахару.
После безлюдья и бездорожья, которые были на Белой и Суордахе, долина Сахары показалась Константину почти что цивилизацией. Здесь проходила грунтовая дорога Аллах-Юнь – Эльдикан. Вездеход АТЛ-5 на четвертой скорости мчался по ней, и Константин чувствовал себя как лихой танкист. Когда на трассе встречалась машина, геологи громко вопили и приветственно размахивали руками, так соскучились они по давно оставленному миру.
В отряде Зубенина работа шла полным ходом. Всюду пробные мешочки, крафтовые пакеты. Пробы дробились, просеивались, промывались. Все были заняты делом.
- Да, не плохо! - подумал Константин.
После обеда Зубенин пригласил Константина к себе в палатку, разложил на столе геологическую карту участка и стал рассказывать о проделанной работе. Константин молча смотрел на карту. Она ему не нравилась.
- Ну, и что мы тут имеем? - спросил он, когда Зубенин умолк.
- А черт его знает! Ничего понять не могу. Ясно только, что ничего не ясно.
- Но вы же что-то делаете?
- Делать-то делаем, только не знаю: зачем? Нет тут ничего. Поле измененных пород – пять километров, структура непонятна. Делаем площадное опробование пород по сети 200 на 50 метров и все.
Константин сделал на участке три маршрута, отрисовал структуру и показал ее Зубенину. Тот долго смотрел на рабочую геологическую карту Константина, только желваки ходили у него на скулах. Он молчал.
- Поле измененных пород, как я понимаю, образовалось над невскрытым магматическим очагом щелочно-ультраосновного состава, - сказал Константин. - Известняки полностью преобразованы в анкеритовые карбонатиты, а глинистые породы спеклись и стали роговиками. Визуально выделяется несколько фаций изменения пород. Наиболее интенсивная - анкеритовая фация с флюоритом. Обязательно сделайте через всю структуру серию профилей с отбором проб и образцов для микроскопических исследований, а в центре проведите детальные поиски с радиометрией. Радиоактивность там самая высокая, и значит должны быть ниобиевые и лантан-цериевые руды. В общем, Леня, сделай из этого объекта «конфетку».
- Попробую, - улыбнулся Зубенин.
- В процессе работы у тебя появятся и другие проблемы. Решай их смело!
- Ладно.
- Я завтра поеду к Сергею Клюеву, посмотрю, что там у него. Половина сезона прошла, а я от него еще ни одной положительной эмоции не слышал.
- Поезжай!
Константин вышел из палатки и увидел Маню. Она стояла невдалеке и разговаривала с Андреем. Взглянула на Константина, кивнула головой и отвернулась. Константин подошел к ней.
- Здравствуй, Маня!
- Здравствуйте! - холодно ответила она.
- Как поживаешь?
Девушка взглянула на него, и Константин пожалел, что спросил. А она смотрела ему в глаза и молчала, только щеки у нее раскраснелись и сузились глаза. Константин отвернулся.
- Поедешь со мной, Андрюха? - спросил он сына. – Я к Сергею Клюеву еду. Поработаем там недельку.
- А далеко?
- Километров сто отсюда, на речке Леда.
- Ну, поехали!
Стоянка Сергея Клюева была на высокой террасе ручья Ворон. Ручей неторопливо струился между камней, тихо ворковал и в километре ниже впадал в Леду, вдоль которой проходила трасса Эльдикан-Югорёнок. Сергей обосновался здесь вдали от людских глаз, чтобы можно было, уходя в маршрут, оставлять стоянку без присмотра. А чтобы отпугивать медведей, соорудил на стоянке чучело, которое и было сторожем.
Вечерело. Константин вел вездеход прямо по руслу ручья. Спугнутые хариусы плавниками прочерчивали в мелкой воде длинные стрелки, уносясь вверх по течению. Андрей ерзал на сиденье в кабине вездехода.
- Папа, ну ты же подавишь их гусеницами! - возмущался он.
Клюев и девушка стояли на берегу, встречали гостей. Вездеход остановился прямо в воде. Константин с Андреем выбрались из кабины, поздоровались. С Сергеем Клюевым Константин познакомился перед началом полевого сезона, раньше совсем не знал его. И девушку, которая работала с ним, видел всего один раз в конторе, когда она вместе с Маней и Олесей прилетела к ним на практику из Киева. Теперь он даже не мог вспомнить ее имя.
- Валя, что там у нас на ужин сегодня? - спросил Сергей девушку. «Валя Гриценко», - всплыло в памяти Константина ее имя.
- Как обычно – окрошка и жареная рыба, - ответила Валя.
Геологи пообедали, попили чай, закурили.
- Ну, рассказывай, Серега, - нетерпеливо попросил Константин.
- Да что тут рассказывать? Работаем, ходим в маршруты, берем пробы.
- Нашел что-нибудь?
- Нет.
- Карты покажи.
Сергей разложил на земле перед Константином свои геологические карты. Константин увидел на топографической карте две красные линии разломов, помеченные черной тушью линии пройденных маршрутов и какие-то короткие черные черточки поперек маршрутного хода.
- Что это за черточки? - спросил он.
- Да это границы пластов.
- И что, они не идут дальше линии твоего маршрута? Что ж ты не проследил эти границы, не отрисовал структуру участка. Я смотрю на твою карту и ничего на ней не вижу.
- А тут и в маршруте ничего не видно. Сплошное поле измененных пород, куда ни пойди – одни доломиты и анкериты, да и к тому же в свалах. Кругом осыпи, а северные склоны полностью заросли мхом и под ним тоже ничего не видно. Где радиоактивность пород высокая – там и берем пробы.
- Гомбоев двадцать лет назад взял вот здесь пробу, и в ней были процентные содержания ниобия, - сказал Константин.
- Я был там, это - тонкий прожилок кальцитовых карбонатитов.
- Радиометрическую съемку вокруг сделал?
- А зачем?
Константин ничего не ответил. Свою геологическую жизнь он начинал поисковиком на таких же перспективных объектах и привык каждый раз начинать работу с построения детальной геологической карты участка. Когда карта была готова – он знал что и где искать, задавал горные выработки, и они точно вскрывали рудные залежи. А тут… «За два месяца детальных работ сделать вот такое!» Возмущение кипело в нем, но он ничего не сказал Клюеву, решил все посмотреть сам - может быть, действительно тут ничего не видно.
- Ладно, Серега, где нам располагаться? Места в палатке хватит?
- Найдется.
- Андрей! – позвал Константин сына. – Давай устраиваться.
- А я уже устроился, - донесся из палатки голос Андрея.
Константин заглянул в палатку и увидел уютное, по-домашнему обжитое жилище. Вдоль одной стены палатки рядом лежали два спальных мешка, над ними, защитой от комаров, был натянут марлевый полог. «Так, личные дела Клюев уже решил. Молодец! Наверное, потому этот «молодец» так плохо и работал», - подумал Константин. Вдоль другой стены Андрей уже устроил ночлег для них. Матрасы были надуты, спальные мешки развернуты, полог натянут. Андрей что-то объяснял Вале, с которой он был уже как давний друг. Константин увидел, что Андрей подсоединил тоненькие провода к батарейке, и над спальным мешком Вали в изголовье зажглась лампочка.
- Вот так соединяешь контакты, - говорил ей Андрей, – и читай!
Девушка, улыбаясь, посмотрела на Константина.
- Заходите, не стесняйтесь.
- Немного позже.
Константин вышел, нашел на террасе место для вездехода и переехал туда. Согрел на костре воды, помылся. Из палатки донеслись звуки гитары. Сергей скрылся там, а Константин остался у костра. Ему не хотелось заходить в чужое, уже почти семейное жилище. Он пожалел, что не взял с собой палатку.
Сгущались сумерки. Зеленое ночное небо постепенно гасло. Становилось холодно.
- Ну, ладно, - сказал себе Константин, - несколько дней перебьешься и в гостях, - и он ушел в палатку.
Валя, сверкая отражением свечей в глазах, пела веселую песенку «про папу». Андрей сидел напротив и восхищенно смотрел на нее. «Уже влюбился!» - подумал Константин. Клюев лежал на спальнике, подперев щеку ладонью. В палатке было тепло, уютно, мягкий девичий голос звучал смеющимся колокольчиком.
«…У всех отцов богатый опыт
По мастерству шлепанья попы.
Вот подрасту - и буду шлепать попы я сам».
Валя, улыбаясь, посмотрела на Константина.У нее было хорошее настроение, она пела песни одну за другой. Многие из них Константин знал, но некоторые слышал впервые, и они захватили его внимание. Он сидел рядом с Андреем и слушал девушку. Когда она замолкала и, перебирая струны гитары, думала: чтобы еще спеть? – Константин просил ее спеть еще раз понравившиеся ему песни.
«Жгут костры. Повисли над рекой дымов мосты. Тени густы.
Осень вдруг закрыла желтыми дымами круг наших разлук.
Память светла, как эти дымы. Рядом с ней бродят осень и мы.
Лишь осень и мы…».
Девушка с удовольствием повторяла песни, когда Константин просил ее спеть их снова. Он был восхищен ею, не мог налюбоваться, и он хотел ее - красивую, манящую, страстную. Валя видела это, смеясь, смотрела ему в глаза и пела.
- Спойте! - вдруг сказала она. – Я же вижу, что Вы можете! - она протянула Константину гитару. – А у меня пальцы отдохнут немного.
- Я так давно не играл…
- Ну, попробуйте!
Константин взял гитару. Отвыкшие от игры пальцы быстро вспомнили аккорды, и он негромко запел. Валя неотрывно смотрела ему в глаза, и было в этом взгляде что-то такое, что заставляло чаще биться сердце, заслоняло память, оставляя во всей вселенной лишь этот взгляд глаза в глаза.
«Симпатия… в теплом пожатии рук, - тихо допел Контантин, -
Симпатия… красит лицо.
Симпатия… нам так нужна, мой друг.
В ней почти ничего, но и все».
Возвращая Вале гитару, Константин увидел, что Андрей и Сергей Клюев спят. Слушая песни, они уснули, даже не забравшись в спальные мешки. Валя спела еще несколько песен и свеча в палатке погасла. Стало темно.
- Погасшая свеча означает, что и нам пора спать! – сказал Константин. – Спасибо тебе, девочка, за приятный вечер! Мне давно не было так хорошо.
Он встал и вышел из палатки. Валя тут же вышла следом, подошла к нему, обвила шею руками. Константин целовал ее страстно, неудержимо.
- Я твоя! Твоя! – задыхаясь, шептала она. – Пойдем отсюда.
- А как же Сергей?
- Между нами ничего нет, - быстро ответила она. - У нас всего один полог от комаров… – вот потому и спим рядом.
Константин вспомнил ненавистный взгляд Мани, и все, что она не высказала ему, но так хотела сказать. О жене он сейчас не думал, взял Валю за руку и увлек за собой в сумеречную темноту леса.
Горы стеной поднимались над неширокой долиной Ворона. Лиственницы вокруг были могучие, древние, утро солнечное и холодное.
- Пап, ну чё, мы пойдем сегодня в маршрут? - спросил Андрей. - Обед уже скоро. Валя с Сергеем ждут нас.
Константин выбрался из спального мешка, взглянул на часы. Десять! Он не мог поверить, что проспал. Быстро оделся, умылся в ручье. Валя, смеющаяся и счастливая, смотрела, как он обтирает лицо полотенцем, поправляет усы.
- Идите обедать, Константин Иванович! Андрей уже с утра наловил хариусов, я – нажарила. Кушайте! - сказала она.
Сергей Клюев нетерпеливо ходил по стоянке, что-то суетливо складывал в рюкзак и вел себя как-то не естественно. Не нравилось ему, что Валя столько внимания уделяет начальнику. Он не мог простить себе, что заснул вчера, оставив их наедине, и не знает, чем все закончилось. Сергею хотелось поскорее увести Валю со стоянки. Видеть ее такой счастливой ему было невыносимо. Она никогда не смотрела так на него.
- Пойдем мы, - неуверенно сказал он Константину. – Поздно уже, а я маршрут себе сегодня дальний наметил.
- Идите.
Сергей взял свой рюкзак и сумрачно стоял возле Вали, которая эталонировала радиометр. Андрей крутился рядом с ней. Он достал привезенный с собой радиометр, проверил его, и все расспрашивал у Вали, как он должен работать. Валя ему нравилась, и мальчишке хотелось, так же как и она, пойти в маршрут, быть радиометристом и найти руду.
- Пап, ну пойдем что ли! - нетерпеливо говорил он отцу.
- Куда ты торопишься, Андрей? День длинный – успеем! - отвечал Константин. Он никак не мог отделаться от воспоминаний о прошедшей ночи.
Сергей и Валя ушли. Андрей посмотрел им вслед, вздохнул и спросил отца:
- Ну что, мы пойдем сегодня в маршрут или нет?
Он уже надел радиометр и смотрел на отца. Прибор был включен, из наушников слышался легкий писк.
- Слушай, Андрей, мы пойдем медленно, будем целый день лениться, все сделаем и к ночи придем на стоянку. Понял? Не суетись!
Константин решил сделать длинный маршрут, пересечь всю структуру и осмотреть все точки, с повышенной радиоактивностью. Они прошли по долине Ворона, поднялись на склон и стали подниматься к вершине. Склон, по которому они шли, был весь завален рыже-бурыми породами. Это были карбонатиты.
- Двадцать. Сорок микрорентген, - говорил Андрей. – А тут уже пятьдесят!
Константин делал записи и отрисовывал геологическую ситуацию маршрута на карте.
- Папа! Тут уже семьдесят! - шепотом сказал Андрей.
- Ерунда! Пойдем дальше.
- Пап, а радиоактивность от чего бывает?
- В этих карбонатитах есть редкие минералы - колумбит и пирохлор, из которых добывают такой металл как ниобий, а из бастнезита и паризита добывают лантан и церий. Эти металлы используются в электронике, электротехнике, космической промышленности. Минералы – это кристаллы. Каждый из них имеет свою кристаллическую решетку. Ну, это как невидимый скелет минерала. В кристаллической решетке этих минералов помимо ниобия, лантана и церия, присутствуют и такие химические элементы как уран, торий и калий. Они радиоактивные, вот по ним и находят ниобиевые и цериевые руды.
- И уран прямо где-то вот тут лежит? - удивлялся Андрей.
- Угу.
- Пап, а это правда, что из урана атомные бомбы делают? - шепотом спросил Андрей.
- Правда, правда! – подтвердил Константин, поднимаясь вверх. - Сколько здесь?
- Пятнадцать микрорентген.
- Ну, пойдем дальше.
До вершины горы оставалось совсем немного. Константин описал пройденный интервал маршрута, и пока рассматривал аэрофотоснимки местности, Андрей ушел вверх и выбрался на вершину.
- Папа, - кричал он оттуда, – здесь триста!
Константин поднялся наверх. Во все стороны до самого горизонта видны были горы. Андрей победителем стоял на вершине, упершись ногой в камень, его светлые волосы развевал ветер. На Андрее была темно-синяя школьная форма и резиновые сапоги, на груди висел радиометр. Длинная измерительная гильза радиометра была похожа на фантастическое космическое оружие. Глаза мальчишки радостно сверкали.
- Ну что, пап, не зря я сегодня сходил с тобой? - спросил он.
- Конечно, не зря!
Вечером, вернувшись на стоянку, Андрей написал домой письмо и дал его прочитать отцу, чтобы тот посмотрел, нет ли ошибок.
«Здравствуй, мама! Я за тобой сильно соскучился, - читал Константин. - Сегодня мы с папой ходили в маршрут, и я нашел большую радиоактивную аномалию. Пока папа записывал все и брал пробы, я пригрелся там на солнышке и заснул. Представляешь, спал почти что на атомной бомбе!»
Андрей серьезно смотрел на отца, и Константину пришлось отвернуться, чтобы сын не заметил распирающую его улыбку.
- Ошибок нет, - сказал он Андрею. – Запечатывай. Выедем на трассу – отправим домой с каким-нибудь шофером.
Вечером Константин долго сидел у костра один. Пламя и жар углей проживали перед ним свою короткую, яркую жизнь и умирали. Тогда он снова подбрасывал в костер лиственничные ветки, и жизнь огня вспыхивала снова.
Валя подошла к костру, присела рядом с Константином.
- Вы, наверное, считаете меня легкомысленной, легко доступной девчонкой и жалеете о случившемся, - сказала она. Они посмотрели в глаза друг другу. – Сергей сказал, что Вы обязательно к нам приедете. И я все лето ждала именно Вас!
- Что значит: ждала? Мы ведь совсем не знаем друг друга.
- О, я наслышана о нашем начальнике! – рассмеялась Валя. – Бойтесь его, девочки! - бабник… не пропустит ни одной юбки… ну и так далее.
- Да кто тебе такое сказал?
- Константин Иванович, Ваши коллеги такую Вам рекламу сделали, что девушки, наверное, ждут – не дождутся, когда с ними «Это» случится. И когда видят, что «Это» не происходит, – Валя рассмеялась, - они вынуждены брать инициативу в свои руки.
- Валюша, я - женат. И у меня даже мыслей таких не бывает: обязательно переспать с кем-то. Но в определенных ситуациях я ничего не могу с собой поделать.
- А зачем что-то делать? Я все о Вас знаю, я ждала только Вас, и то, что случилось, это - естественно. Мне кажется, Вы просто должны изменять своей жене, чтобы и другие женщины чувствовали себя счастливыми. Все, что говорят о Вас плохого – это только зависть. Не думайте ни о чем! Я сама выбрала Вас… Или Вы считаете, что женщина этого права лишена?
Константин улыбнулся ей.
- Я как раз считаю, что всегда выбирает женщина, и только выбрав, она позволяет мужчине соблазнить ее.
- Это точно!
Константин пробыл на участке шесть дней. Он детально отрисовал структуру рудного поля, обнаружил несколько радиоактивных аномалий и карбонатитовых жил. Но самые интересные радиоактивные аномалии были засыпаны каменными осыпями и заросли мхом. Вместе с Сергеем Клюевым они обошли наиболее интересные объекты, и Константин пометил на местности места, где нужно задать горные выработки.
- Вот здесь задашь канавы, - сказал он. - Тут сколько ни ходи – толку все равно не будет. Надо вскрывать аномалии горными выработками.
Он пообещал Сергею в ближайшее время перебросить на его участок отряд горняков, чтобы провести буровзрывные работы, а сам уже думал о другом участке своей территории, где ситуация была аналогичной. «Эти два объекта могут стать месторождениями».
Когда Константин с Андреем собрались уезжать, Клюев не мог скрыть своей радости. Он не смотрел ни на Константина, ни на Валю, ходил по стоянке, суетился. Сергей обо всем догадывался. По ночам Вали никогда не было рядом с ним.
- Прошу тебя, вспоминай меня радостно! - сказала Валя, пожимая на прощание руку Константина. – А я тебя никогда не забуду!
Константин забрался в кабину вездехода. Взревел мотор, «АТэЭлка» развернулась на месте и помчалась к трассе.
4
Был конец августа. Горная лиственничная тайга пожелтела. Багрянец голубики и карликовой березки ярко украсили долины рек. По трассе от речного порта Эльдикан к поселку Аллах-Юнь один за другим шли бензовозы и груженные углем грузовые «КАМАЗы» и «Уралы». Навстречу им к речному порту мчались машины, загруженные контейнерами с рудными концентратами. Они отправлялись на далекие горно-обогатительные комбинаты для переплавки и дополнительного получения золота, которое не могли извлечь опытные обогатительные фабрики Аллах-Юня.
Виталий Малахов сидел в кабине «Урала» и задумчиво смотрел на мчащуюся на него серую ленту дороги. Знакомый водила Славка Назарин с удовольствием согласился подвести его от Аллах-Юня к Эльдикану.
- Вдвоем все веселей, - сказал он. – Поехали!
Раны Виталия зажили. Но сам он жил только жаждой мести. Ни о чем другом не мог думать. Перед его глазами все время всплывал застывший, мутный взгляд друга Лёхи, разбитый пулей череп Ашота и тот короткий, но зловещий взгляд черных глаз, который он метнул на Виталия при встрече на шоферской после разговора с Исмаилом.
Славка гнал машину по наезженной трассе и без конца болтал. Узнав, что Виталий месяц провел в больнице, он рассказал ему все новости прошедшего лета: и кто из водителей и где с трассы под откос ушел, кто в большую воду в реке машину утопил, и где сохатого в прошлом рейсе добыли, где геологи возле трассы стоят, и какие девки в поселке свободные и мужиков жаждют. Виталий его почти не слушал. Ствол пистолета за поясом приятно холодил живот, и ему невыносимо хотелось избавиться от яростного чувства обиды и мести. Его внимание привлек только рассказ Славки о каком-то старателе, которого менты взяли в Якутске в аэропорту с тридцатью килограммами золота.
- Жил мужик с семьей у нас в поселке, неплохо жил, двадцать лет отработал в старательской артели. Да ты, может, знаешь его? - Мишка Шкереда. Не знаешь? Ну, так вот, надумал он уехать и... - ну, не дурак ли? - с тридцатью килограммами золота в самолет полез! Наших отпускников там, в аэропорту, много было, рассказывали, что при досмотре милиционеры пригласили понятых и вытаскивали у него из чемоданов тяжеленные узелки. Развязывают их – а там золото, одни самородки. Узелков было больше десятка, рассовал он их по всем чемоданам, и в вещи жены и детей попрятал… Говорят, чуть с ума не сошел, когда менты стали у него те узелки с золотом из вещей вытаскивать и развязывать.
- Так он по-настоящему и сошел с ума, - спокойно сказал Виталий. – Только еще до отъезда. Иначе разве сделал бы так?
- Да, не каждый мог наворовать столько, - Славка покачал головой. – Говорят, раньше «мусором» был, а потом в охране у старателей работал, и у него был доступ к намытому золоту.
- Ну что ж, он получил свое! - равнодушно сказал Виталий.
На сто пятидесятом километре, перевалив из долины речки Сахары в долину Акры, «Урал» свернул с трассы и остановился на стоянке шоферской гостиницы. Там уже стояли три груженые углем машины. Исмаил стоял у цистерны с дизельным топливом, и ждал, станут ли они заправляться. Он был в черной промасленной одежде, с недельной щетиной на щеках и, несмотря на улыбку, взгляд его темных глаз был угрюмым. Увидев Виталия, он сразу отвернулся.
- Знает, гад! Все знает! - понял Виталий.
В столовой вкусно пахло жареным мясом с овощами и приправами. Добродушная пожилая кавказская женщина угощала мужчин.
- Кушайте, кушайте на здоровье! – говорила она. – А вы что будете? - спросила она приезжих.
- Все! - за двоих ответил Славка.
- Алие! – крикнула на кухню женщина. – Две порции соуса и компот.
- Садитесь! - сказала она и улыбнулась. Женщина своим внешним видом напоминала старую деревенскую курицу-несушку. У нее был нос горбинкой, на голове небрежно повязанный платок, теплая вязаная кофта висела до колен, из под длинной юбки виднелись ноги в чулках, обутые в резиновые галоши.
Виталий и Славка сели за столик в углу. Вскоре из кухни вышла молоденькая чернявая девушка с двумя большими тарелками. Она поставила их на стол, метнула быстрый взгляд на Виталия и ушла.
- Обычное наше картофельное рагу с зеленой фасолью, - сказал Славка, разглядывая принесенную еду, - а они называют его соусом.
Он принялся за еду.
- Я дальше не поеду, - сказал ему Виталий. – Передумал. Вернусь с попутной машиной обратно.
- Смотри, - согласился Славка. - Дело хозяйское!
Когда все машины уехали, в столовой наступила тишина. Женщины куда-то исчезли. Не было слышно ни звука. «Попрятались, - зло подумал Виталий. – Знают, что если не Ашот, а я здесь, то им не сдобровать. Уж что только ни делают наши органы: и район, закрытый для въезда, и все золотодобытчики под контролем; и милиция, и КГБ, и ОБХСС задействованы на отслеживание лиц, связанных с золотом; и негласный приказ есть: без прописки или приглашения родственников не разрешать проникновение в район лиц кавказской национальности, а они все равно тут. Как мухи на мёд, летят они на золото. На рудники и в артели не лезут, кружат вокруг, но всегда вблизи, всегда доступны для желающих избавиться от золота. От поселка золотодобытчиков через горы идет одна-единственная дорога. Вот на ней, вдали от ментов, и пристроились. Исмаил нашел свое место на шоферской, брат его женился на якутке и работает сторожем у дорожников. Все при деле, и все «левое» золото через них идет. Только я один, наверное, абхазцу сдавал. Ингуши не раз уже «наезжали» на него, а теперь решили, наверное, проучить меня. Ну, посмотрим, кто кого проучит!»
- Хозяйка! - позвал Виталий.
Пожилая женщина, бесшумно появилась в дверном проеме. В глазах у нее было безропотное смирение и страх.
- Постель мне! – сказал Виталий. – В мансарде под крышей. Я тут переночую.
Женщина молча повернулась и ушла. Через полчаса вернулась и, не глядя на Виталия, прошептала:
- Все готово.
- Исмаила позови ко мне!
- Он уже лег. Сердце у него больное, - ответила женщина.
- Скажи ему, что я жду! Иначе я сам приду.
Виталий вошел в приготовленную ему комнату, не раздеваясь, лег на постель. Ему не раз приходилось ночевать на шоферской в этой комнате. Исмаил сам сделал ее. В ней можно было спать, не опасаясь. Под окном обрыв к реке Акре, войти можно было только в дверь. Виталий положил руку на рукоять пистолета и стал ждать. Он так много раз представлял себе, как сюда к нему войдет Исмаил, как он посмотрит ему в глаза, что скажет… Жгучая ненависть снова обожгла сознание. Он хотел только мести.
За окном гасло розово-зеленое небо. Ранняя августовская ночь опускалась на горы. Исмаила не было. Через полчаса Виталий не выдержал. Он резко встал с кровати, хотел сам пойти к Исмаилу и пристрелить его, как трусливую собаку, и тут услышал скрип ступенек на лестнице ведущей к мансарде и легкий стук в дверь.
- Заходи, Исмаил!
Дверь тихо открылась и в комнату вошла Алие. Девушка держала в руке свечу, расширенными глазами смотрела на Виталия и не видела направленный на нее пистолет. Она закрыла за собой дверь, крепкий железный засов лязгнул в металлических скобах.
- Вот, возьми! – едва выговорила она и протянула Виталию тяжелый брезентовый мешочек. – Здесь пять килограммов. Больше у нас нету.
Алие положила мешочек с золотом на постель.
- Больше у нас нету, - горестно повторила она, с отчаянной мольбой смотрела на Виталия и видела только его злые глаза и плотно сжатые губы.
Он молча смотрел на нее. Алие поставила свечу на стол, сняла с головы платок. Черные волосы искристо рассыпались по плечам. Не глядя на Виталия, она стала расстегивать пуговки на длинном, похожем на халат, платье. Оно бесшумно упало на пол. Обнаженный силуэт девушки засветился в полумраке комнаты. Она пыталась прикрыть груди и низ живота, и каждый раз беспомощно опускала руки.
Наконец, Алие подняла лицо. Глаза ее горели, на щеках блестели дорожки слез.
- Золота у нас больше нету, - шептала она. – Это правда. Если этого мало – бери меня! Еще ни один мужчина не прикасался ко мне. Только не убивай отца! Он не хотел! Ашот все сделал сам. Прошу тебя, не убивай отца!
Перед ним была юная, красивая, как горный цветок, и бесправная, как животное, мусульманская девушка, которая волей случая оказалась втянутой в жестокую и кровавую мужскую игру.
- Одевайся, - сказал ей Виталий.
Девушка, не веря услышанному, схватила платье, закрылась им.
- Иди! Я утром поговорю с Исмаилом.
Крик петуха разбудил Виталия. Он открыл глаза. За окном светило солнце.
Он спустился вниз в столовую и увидел, как непроизвольно дернулся Исмаил, сидящий за столом. Виталий был готов к встрече, и потому держал пистолет наготове.
- Доставай! - сказал Виталий.
Исмаил достал пистолет и бросил его на стол. Виталий подошел к Исмаилу и наотмашь ударил его стволом по лицу. Тот упал.
- Дочерью своей расплатиться хотел, гад? – Виталий пнул его ботинком. – Деньги тебе дороже! Вставай! – он схватил Исмаила за ворот рубахи, поднял и толкнул вперед. – К деньгам веди, а то пристрелю как собаку!
- Если ты заберешь у меня деньги, я больше ничего не смогу купить, - отплевывая кровь, процедил Исмаил. – Это то же самое, что убить меня.
Виталий понял, что он был прав.
- Тогда за товарища моего убитого будешь каждый год по килограмму отдавать! И если когда-нибудь почувствую что-то неладное – просто убью. У нас так говорят, Исмаил: «В волчьей стае – по-волчьи вой!» Так что, с вами я буду жить по вашим законам.
- Я знал, что так все и кончится, - вытирая кровь и чуть не плача, сказал Исмаил. - Говорил ему: «Не нарушай наш закон! Не делай так!» Ашот не послушался. А мне теперь платить?
- Ничего, клан у вас большой - расплатитесь!
Виталий вышел на трассу и пошел по ней в сторону Аллах-Юня. Он знал, что водители, уехавшие вчера на Эльдикан, сегодня будут возвращаться обратно, они догонят его на трассе и довезут до поселка. Он прошел метров триста. Дорога сделала поворот и шоферская скрылась за выступом скалы. У Виталия появилось знакомое ему нехорошее предчувствие. Он вошел в лес, нашел идущую вдоль дороги звериную тропу, поднялся метров на тридцать выше нее по склону горы и присел за большим камнем. Отсюда ему хорошо были видны и дорога, и тропа. Виталий достал пистолет, снял его с предохранителя и положил перед собой. Через несколько минут он увидел Исмаила. Тот, крадучись, бежал по тропе, держа в руках ружье.
- Исмаил! – окликнул его Виталий, когда тот поравнялся с ним.
Исмаил остановился, вскинул ружье и смотрел в лес, откуда послышался голос, но никого не видел. Он покрылся испариной, руки стали дрожать, страх и отчаяние сменили только что кипевшее в нем желание убить этого русского и избавить себя от постыдной платы за ошибку Ашота. Исмаил стал пятиться назад. Ему хотелось кричать и стрелять, но куда? Он по-прежнему никого не видел.
Выстрел прозвучал коротко: «Дюф-ф!»
Выронив ружье, Исмаил грузно опустился на колени и, раскинув руки, навзничь упал на землю.
5
Знойное лето незаметно сменила холодная осень. Тайга пожелтела, забагрились долины и склоны гор. Прочерчивая по небу светлую полоску, высоко над горами из Магадана на Якутск летел самолет. Виталий Малахов, сидящий в салоне самолета, прильнул к иллюминатору и неотрывно смотрел вниз на горы. Когда-то он работал здесь и все, что на короткое мгновение открывалось ему, было до боли знакомым, родным. Внизу проплывали высокогорные заснеженные гряды хребта Сунтар-Хаята, широкая долина реки Авлии, Скалистый хребет, долина Аллах-Юня с многочисленными старательские разработками, затем хребет Сетте-Дабан. Тонкая светлая полоска Аллахской трассы тянулась по долине Левой Сахары. На трассе видны были маленькие темные точки машин. Бескрайние горы казались безлюдны, но он знал, что сейчас в этих горах где-то обязательно работают геологи. Они там, внизу, идут по долинам рек, поднимаются на вершины, мокнут под дождями и мерзнут, и все это только ради того, чтобы сделать свое открытие. Радуются малому открытию и всегда надеются на большое, они живут, чтобы сделать его.
Самолет пролетел над хребтом Сетте-Дабан. Внизу заблестели маленькие многочисленные блюдца озер Сибирской равнины. Верхоянские горы скрылись в синей дали. Прямо по курсу был Якутск.
Виталий не ошибся. В это время в горах Сетте-Дабана работала геологическая партия Константина Колесника. Сезон подходил к концу, и геологи, радуясь каждому погожему дню, уходили в последние маршруты. До зимы оставались считанные дни.
А у студентов закончилась практика, и они полетели домой: в Новочеркасск, Донецк, Ростов, Пермь, Киев, Лисичанск…
6
В восьмидесятых годах вылететь из Якутска на Москву в начале октября всегда было проблемой. С наступлением зимы со всего Северо-Востока страны «на материк» ехали шабашники и сезонные рабочие, которые провели лето на «северных заработках». В аэропорту полно народу и найти свободное «сидячее» место было невероятной удачей. Духота, шум, гвалт, рейсы задерживаются, билетов нет...
Студенты, бывшие на практике в разных геологических экспедициях и теперь слетевшиеся в Якутск, заполнили ведомственную геологическую гостиницу, толпились в комнатушке администратора.
- Ну, куда я вас поселю, девочки? Ну, посмотрите – раскладушки уже в коридоре стоят, - говорила администратор. – Съездите в другие гостиницы, может быть, там есть места. В «Лену» зайдите.
- Поехали, - предложила Маня, - найдем что-нибудь. Город большой.
- Я не поеду. Я боюсь чужого города, - сказала Олеся.
- Я тоже, - поддержала подругу Валя.
Олеся и Валя остались стоять в коридоре, ожидая, что администратор все же устроит их где-нибудь на ночлег, а Маня, несмотря на уговоры подруг, вышла на улицу и пошла по центральному проспекту Якутска. Она пересекла площадь Дзержинского, нашла гостиницу «Лена», о которой говорила администратор, и вошла в здание. В вестибюле было много людей. Они стояли в очереди к окошку администратора гостиницы. Маня стала в конце очереди, оглядела людей вокруг. Здесь были и респектабельные государственные служащие, приехавшие в Якутск в командировку, и шабашники, и студенты. Но особо в вестибюле выделялись кавказцы. Это были красивые, черноусые молодые мужчины, одетые в дорогие костюмы. Они, как давние жильцы, степенно расхаживали взад-вперед и рассматривали людей, стоящих в очереди. Иногда они подходили к какой-нибудь женщине или девушке, что-то говорили, но те отворачивались от них и кавказцы отходили в сторону. Они часто поглядывали на Маню, но видя, что она не смотрит на них, не подходили к ней.
Когда подошла Манина очередь, администратор сухо спросила ее:
- У Вас есть бронь?
- Нет.
- Тогда - мест нет!
- Пайдем са мной, дэвущка, - сказал подошедший к ней мужчина лет сорока. У него была приятная белозубая улыбка, широкие черные усы, но глаза.... Маня испугалась этого взгляда черных любострастных глаз. – Я все магу для тебя сделать. Магу купить весь этат гастиница, если хочещь. Толко скажи! Пайдем!
Он крепко взял Маню за руку и повел вглубь коридора, уходящего внутрь гостиницы.
- Отпустите меня! Да отпустите же! - возмущенно говорила девушка, но ее уже окружили трое таких же черноусых мужчин. Они наперебой стали говорить, чтобы она не боялась, и уводили все дальше и дальше.
- Ми толко пасидим, пагаварим и все. Нэ бойся! - смеялись они.
Маня увидела, что они смеялись как-то странно, натянуто и, озираясь по сторонам, быстро уводили ее все дальше и дальше.
- Да отпустите меня! Я закричу сейча....
Она выпучила глаза, почувствовав, что кто-то зажал ей рот. Мужчины крепко держали ее за руки и быстро вели по коридору. Открылась дверь, в коридор вышел мужчина. Один из кавказцев грубо затолкнул его обратно в номер и закрыл за ним дверь.
- Эй вы, мать вашу! - послышался сзади его грубый голос.
Кавказцы тут же отпустили девушку и обернулись.
- Киль мында! - сказал Виталий и шагнул им навстречу. Резким ударом он сбил с ног того, который затолкнул его в номер, второй удар пришелся в челюсть бросившегося на него кавказца - тот отлетел в сторону и капли крови забрызгали стену.
- Все, все! Хватит! – выставив вперед руки и пятясь назад, кричал мужчина, который вел Маню. – Все харашо. Ничего нэ случилось! Хватит!
Он что-то резко сказал на своем языке выхватившему нож парню и пошел прочь. Его товарищи, сверкая злыми глазами, нехотя поплелись за ним следом. Маня стояла, прижавшись к стене, едва живая от страха.
- Что, девочка, испугалась? - спросил ее Виталий. Он улыбался, а она вся дрожала и не могла произнести ни слова. – Эти люди, как шакалы, - смелые только когда их стая, и когда не получают отпора. Успокойся, все прошло. И не смотри на меня так. Я - не злой и страшный серый волк. Я – геолог. Меня Виталий Малахов зовут. Ты в каком номере остановилась?
- Я не живу здесь, - едва вымолвила Маня. – Я только ищу место в гостинице, а они...
Слезы брызнули из ее глаз.
- Успокойся! - сказал Виталий. - Пойдем к администратору».
- Светик, - сказал он, подойдя к стойке, - я заказывал бронь для моей племянницы. Она - приехала.
- Да, Виталий Семенович, я помню. Сейчас все сделаем.
- Вот тебе, девочка, ключ от твоего номера, - сказал Виталий. – Так что, ты уже живешь в этой гостинице. Есть хочешь? Ну, не молчи! ...Эх, ладно, я как раз собирался ужинать. Пойдем, угощаю!
Виталий усадил Маню за столик в гостиничном ресторане. Официант подходить к ним не торопился. Маня смотрела на сидящего напротив нее мужчину и боялась произнести хоть слово. Ее взгляд был прикован к золотой цепочке с самородком, видневшимся в вороте расстегнутой рубахи. Этот самородок она видела раньше на шее раненого охотника, она узнала его, но никак не могла узнать этого человека, сидящего напротив. Он был высок, красив и все время улыбался. Светлый костюм, синяя рубашка, темные усы и аккуратно подстриженная борода делали его совершенно неузнаваемым. В ее памяти все время всплывало искусанное комарами опухшее лицо, запекшаяся кровь, зеленые мухи... Его белозубая улыбка сейчас совсем не вязалась с ее воспоминаниями.
- Девочка моя, ты почему на меня так смотришь? - спросил Виталий, видя, что она как завороженная смотрит на него, хочет что-то сказать и никак не решится.
- Откуда это у Вас? - с трудом вымолвила Маня. Она показала взглядом на висящий у Виталия на шее небольшой самородок золота.
- Красивый, правда? Когда я увидел его, мне показалось, что он похож на толстого, самодовольного восточного божка. А что? Что ты на меня так смотришь?
- Откуда он у Вас?
- Я нашел его десять лет назад и с тех пор он всегда со мной, как талисман удачи.
- А я видела его два месяца назад на человеке, который был едва живой.
- Где это было?
- В Сетте-Дабане, на речке Белой.
- Конкретнее.
- В устье Сетаньи. Я была на берегу реки, мимо проплывал плот и на нем лежал человек, весь в крови... Я думала – он мертвый, но он был еще живой, и у него на шее, на цепочке висел этот самородок.
Виталий мгновенно прикинул, где это было. Ниже Сетаньи двести пятьдесят километров безлюдья. Проплыви он мимо нее и… пошел бы на корм воронам. В больнице ему сказали, что люди, привезшие его, сразу же уехали, не назвав себя. Но привезли его вовремя. Его едва удалось спасти.
- Ну, и что было дальше? - спросил ее Виталий. Он весь напрягся.
- Мы отправили его в больницу в поселок Аллах-Юнь.
- Мы – это кто?
- Геологи.
- Так значит, это ты спасла меня?
Он улыбался и не мог наглядеться на сидящую напротив него девушку. В его глазах она была богиней.
Виталий встал из-за стола, подошел к хорошенькой девушке-официантке и, взяв ее за руку, оставил там крупную купюру. Она благодарно улыбнулась ему. Затем он подошел к оркестрантам, склонился к пианисту, что-то шепнул ему на ухо и сунул в карман пиджака несколько купюр. Унылый оркестр тут же заиграл амстронговское «Хелло, Доли!»
Виталий вернулся к столику и подмигнул Мане.
- Сейчас все будет!
К ним подошла взволнованная официантка.
- Ой, извините, что заставила Вас ждать! - защебетала она и стала ставить на стол блюда с деликатесными салатами. Официант принес бутылку вина.
- Как Вы просили – «Улыбка» из Анапы, - сказал он.
Тут же снова появилась другая официантка и поставила перед Маней и Виталием большие красивые тарелки с горячими сочными отбивными.
- Приятного аппетита!
Виталий налил в бокалы золотистое вино.
- За тебя, мой ангел-спаситель! – сказал он Мане, поднимая бокал. – Будь счастливой!
Вечер они провели в приятной беседе, много танцевали. Виталий был немало удивлен, узнав, что партией, в которой работала Маня, руководил его друг Костя Колесник, и сожалел, что они не встретились. Он рассказал ей, как они с Костей вместе учились, ездили на практики, а потом приехали на работу в Якутию. Рассказал, что женат на эвенке, с которой свел его ее отец.
- Он просто предложил мне переспать со своей дочерью, – сказал Виталий. - Тебя это удивляет? А я сейчас понимаю, что это единственный способ сохранить их род от вымирания. Только теперь я думаю, что эвенским девушкам нельзя выходить замуж за русских. Мужья увозят и их, и детей в цивилизацию и родственные нити прерываются.
- Вы знаете, я никогда не видела эвенов, и даже не знаю, какие они.
- О, это простые, добродушные люди. Они не знают, что такое ложь, обман и верят каждому твоему слову. Они живут в своем мире, где ценится только честность, храбрость и доброта.
- Расскажите мне что-нибудь о них! - попросила Маня.
- Что рассказать? Эвены – североазиатский народ. Живут в тайге, пасут тысячные стада оленей, охотятся, добывают мясо, пушнину... Вот, расскажу тебе один случай про эвенов. В прошлом году это было.
В Охотске был у нас один молодой врач-хиругр, после института по распределению приехал из Харькова в Охотск на работу. Познакомился с молоденькой девушкой-эвенкой - она была врачом-терапевтом в поликлинике, - и решили они пожениться. Повез он ее на Украину, назначили свадьбу, пригласили всю его хохляцкую родню, ну и ее родственникам тоже пригласительную телеграмму отправили, так, чтобы только не обиделись, что не пригласили их. Свадьбу справляли в ресторане. Гости пришли наряженные, красивые, а тут и с ее стороны родственники подъехали, отец и два брата. Пришли они в ресторан на свадьбу. Костюмчики на них с дороги мятые, рюкзачки какие-то старенькие с собой принесли, сели за стол со всеми, сидят чинно, молчаливо. Начали гости поздравлять молодых, да подарки дарить. Слова хорошие говорили, и кто тысячу рублей подарил, кто сто, кто десятку. Дошла очередь и до эвенов. Встал отец невесты, пожелал молодым счастья и протянул жениху старенький тяжелый рюкзак. Тот, сгорая от стыда перед своими родственниками, принял «подарок» и сунул рюкзак под стол. Братья невесты так же поздравили их и передали жениху свои рюкзаки, которые жених также побросал под стол и пнул, чтобы не мешались под ногами.
Мать жениха на следующий день так радовалась, что подаренных гостями денег хватило покрыть расходы на свадьбу и даже немного осталось.
- А что же вы подарки от моей родни не смотрите? - робко так спросила молодая жена.
Развязали рюкзаки... и онемели. Один рюкзак был полон денег, другой соболиных шкур, третий – песцовых. Молодожены купили квартиру, машину, мебель и еще куча денег осталась. Такие вот бывают, девонька, случаи, - смеялся Виталий.
- Ну, пойдемте, поздно уже, - сказал он Мане.
Они вышли из ресторана. Виталий решил проводить девушку до дверей, чтобы убедиться, что она благополучно добралась до своей постели. Весь вечер он старался отвлечь ее от мыслей о том инциденте, который случился в начале, и ему это удалось. Маня была весела, она чувствовала себя рядом с Виталием в полной безопасности.
Она открыла дверь своего номера и повернулась к Виталию.
- Спокойной ночи, - сказал он. – Мы ведь встретимся завтра?
- Не оставляйте меня одну. Я не хочу быть сегодня одна, - сказала Маня.
Виталий был благодарен ей за эти слова и с радостью вошел в ее номер.
7
Зима принесла с собой долгожданные результаты полевых работ.
Лабораторный анализ проб, отобранных из даек долеритов на Сетанье, показал наличие в них промышленных содержаний золота. К сожалению Константина подсчет ресурсов дал лишь семнадцать тонн металла. Месторождение оказалось небольшое и не вызвало особого интереса. Но на Вороне горные выработки вскрыли карбонатитовую жилу тридцатиметровой мощности. Она имела высокие промышленные содержания ниобия, лантана и церия и оказалась крупным месторождением с богатым содержанием ниобия.
- Кого запишем первооткрывателем? – спросил Константина начальник геологического отдела Юрий Уткин. Он зашел в кабинет, где работали геологи Сетте-Дабанской партии, поглаживал клинышек маленькой бородки и с довольной улыбкой смотрел на них.
- Я нашел эту жилу, - торопливо сказал Сергей Клюев. Глаза его лихорадочно заблестели. Он схватил свою полевую книжку, развернул ее и стал показывать начальнику отдела. – Вот, смотрите - я задокументировал канавы, вскрывшие карбонатитовую жилу, я все описал там, я опробовал… Вот, у меня тут все записано: день, месяц… И номера проб – все мои.
Константин смотрел на Клюева. Суетливость и столь страстное желание Сергея стать первооткрывателем этого месторождения были ему неприятны. Константин считал себя, не менее чем Клюев, причастным к этому открытию, но сейчас он подавил в себе честолюбие и сказал:
- Ниобиевую руду здесь впервые обнаружил Гомбоев. Его и записывайте первооткрывателем.
- Да он только прошел маршрутом по ручью, взял пробу из тонюсенького прожилка, который обнажался в борту и все! - стал возмущаться Клюев. – Что он такого сделал? А месторождение нашел я!
- Интересно, а кто там намечал места проходки горных выработок? - спросил Константин, желая напомнить Клюеву, что до его приезда он не мог сказать об участке ничего, кроме как: «Тут все задерновано».
- Первооткрывателем считается тот, кто первый описал рудное тело и взял из него пробу, - настаивал Клюев. Он раскраснелся и даже стал заикаться. – А жилу описал я, н-номера проб - м-мои.
- Короче! – Константин грубо перебил Сергея. – Ты правильно сказал, что первооткрывателем считается тот, кто первый взял из руды пробу. Вот Гомбоев и будет первооткрыватель. Мы только провели поисковые работы вокруг его точки.
Уткин спросил у Константина инициалы Гомбоева, записал их и ушел. Клюев, взяв свою полевую книжку, пошел за Уткиным, и слышно было, как он продолжал что-то доказывать ему в коридоре. Коллеги Константина молча наблюдали происходящее. Никто не проронил ни слова.
«Да, не думал я, что так все обернется, - подумал Константин. – Еще вчера я радовался нашему открытию, а сегодня в душе осталась только пустота. Эх, ладно, впереди еще столько полевых сезонов - найдем что-нибудь еще!»
Часть 4
1
1990 год пришел незаметно. Написав геологический отчет по оценке месторождений золота, ниобия и церия, Константин поехал в отпуск. Жена с детьми уже два месяца гостила там у своей мамы в Новороссийске.
21 рейс Хандыга-Якутск вылетал без задержки. Вырулив на взлетную полосу, Ан-24 погудел, набирая обороты, затем помчался вперед, оторвался от земли и полетел. Внизу понеслась редкая лиственничная тайга - желтые свечки лиственниц на буро-зеленом и багряном подлеске. В иллюминаторе мелькнула серая полоса Магаданской трассы, голубоватая стена возвышающихся над равниной скалистых Верхоянских гор.
Самолет развернулся, горы скрылись. Внизу и впереди была лишь бескрайняя Сибирская равнина, вся в блюдцах черно-голубых озер и узеньких полосках извилистых рек.
В Якутске посадка на рейс Магадан-Краснодар, и через семь часов Константин уже выходил из самолета в Краснодарском аэропорту.
«Как хорошо оказаться у себя на родине!» - подумал он. У Константина даже плечи расправились, когда он вдохнул родной кубанский воздух, а в голове уже звучало:
«Гей, на гори - там жнэци жнуть. Гей, на гори - там жнэци жнуть.
А попид горою яром-долыно-о-ою козакы йдуть».
Он не стал экономить и согласился на такси до Новороссийска. Таксист, чернявый геленджикский грек, не заламывая цену, быстро собрал четверку пассажиров, и его «Волга» помчалась на юг, к морю. Константин смотрел на убранные поля, на подбеленные стволы высоких тополей вдоль дороги, на нефтяные вышки, выкачивающие из недр кубанской земли черное золото, и совсем не вспоминал о том золоте, в поисках которого прошло лето. В своих мыслях он уже был дома. Подъезжая к станице Баканской, он, как в юности, испытал несказанно радостное чувство возвращения на родину.
Проехать мимо родителей – это было выше его сил. Он завтра поедет в Новороссийск к жене, гостившей с детьми у своей мамы на море, решил Константин.
Он вышел в центре станицы, недалеко от школы. Ему вдруг показалось, будто он оказался в своей школьной юности. Но нет, все было уже не то. Дома и деревья были все те же, но лица, лица… Школьников он вообще никого не знал, ровесники были уже достаточно взрослыми людьми, а знакомые с детства тетушки и дядьки почему-то казались стариками.
«Да, приятель, годы-то летят, а тебя всё где-то носит».
Он шел по своей улице, из школы домой возвращался, здоровался с односельчанами. «Боже мой, как приятно видеть их! – думал он. - А вот и крестная, тетя Поля Вовчиха».
- Здравствуй, Костя! Ты приехал! Надолго?
- На пару месяцев.
- От батькы будут радоваться! Мама уже вся ссохла за тобою. А що ж ты такый худый? Прям як хлопэць ще!
Константин смеется. Ему нравится быть таким, когда на теле ни жиринки, одни мышцы. Именно в такой форме он мог носиться по горам, как молодой конь, и чувствовать себя среди дикой природы таким же диким и сильным.
Он идет дальше. Он знает каждый дом на своей улице, каждый двор, всех станичников, и где какие черешни, клубника, груши, и где какие цветы растут в палисаднике у тетушек. Вот здесь когда-то всегда сидел на лавочке у своей хатки-мазанки старый дед-казак. Белый чуб, белые усы, белые брови, скрюченные руки на палочке, три Георгиевских креста на потёртом пиджаке. Он всегда сурово смотрел на них, пацанов, когда они шли в школу и со школы. Теперь его нет.
А вот тетя Нина Каразиди увидела его, спешит, выходит со двора, обнимает, целует. Она знает Костю с тех пор, когда ее, молодую красавицу-жену, привел в родительский дом их сосед, дядя Христо. Она была лет на пятнадцать старше Константина, но была так красива, что он мальчишкой думал всегда: «Вот вырасту, и у меня будет такая же красивая жена!»
- Ах, тетя Нина, как от Вас «Изабеллой» пахнет!
- Так вино же делаем, Костя. А ты такой худой! Не заботится о тебе жена.
- Ну, иди, иди! По глазам вижу, терпенья нет – домой хочется!
А вот и дядя Петя Олейник, Иван Шкереда, Колька Сорока.
- Здорово, хлопцы!
Константин пожимает им руки.
- Привет, Костя! С приездом!
Константин уже видит родительский дом. А вон и мама стоит с соседкой на улице под орешиной. Увидела его, вглядывается. Узнала! Взялась за сердце. Вышла на дорогу. Она смотрит на Константина и медленно идет навстречу. Он видит ее лицо, родные морщинки у зеленых, наполненных слезами, глаз, черные вьющиеся волосы уже серебрит седина. Улыбаясь сквозь слезы, мама протягивает к нему руки, и они обнимаются. Она целует Константина, целует и плачет, целует и плачет.
- Ну, наконец-то я тебя дождалась! Боже ж мий, якый же ж ты худый!
- Да с чего ты взяла, мам? Я чувствую себя в отличной форме и эта жизнь мне очень даже к лицу.
- Ну, нычого, нычого, мы тебя откормим, - смеется она. – Що ж ты даже не написал, что едешь? Та ладно, у нас все есть! Мы же тебя ждали!
Соседка Тайка, ровесница Константина, поджидала их у калитки. Она была в ситцевом платье в цветочек, плотно обтягивающем ее большие полные груди и живот. Тайка стояла, уперев руки в бока, на Костю смотрела оценивающе, с ухмылочкой. Они вместе росли на этой вот улице. В четырнадцать лет Тайка была предметом его юношеского вожделения, но тогда она на таких малявок, как он, внимания не обращала.
- Здравствуй! Що ж ты такый худый, казак? – с присущей женщинам такого типа строгостью спросила она. - Та чи тэбэ жинка нэ кормэ? А то заходь до мэнэ вэчор, я вже тебе почастую!
По Тайкиным глазам он заметил, что теперь, спустя двадцать лет, она на него внимание обратила.
- А батько где, мама? – спросил Константин, заходя во двор.
- Виноград обрезает. Пришла пора вино делать.
Двор, в котором вырос Константин, был весь укрыт от солнца беседкой из винограда «Изабелла». Грозди, словно присыпанные голубоватой пыльцой, виноградным дождем свисали с ветвей. Побеленный дом с голубыми ставнями, напротив такая же летняя кухня, только поменьше дома. Во дворе дубовые бочки для вина. Знакомая с детства картина родного дома.
Константин пошел в огород, увидел отца в винограднике. Отец обрезал большие гроздья винограда и складывал их в ведра. Увидев сына, даже виду не подал, что удивился. Лишь улыбнулся, покойно повесил секатор на лозу и, прихрамывая, пошел навстречу сыну. Они молча обнялись. Константин почувствовал такой знакомый с детства запах отцовского пота, потерся о его колючую щетину на щеках. «Я дома!»
Отец разжал объятия и, как в детстве, поцеловал сына в лоб.
Константин подхватил ведра с виноградом, и они возвратились во двор. Там стояла большая бочка, на которой была установлена давилка для винограда. Он привычно высыпал в нее виноградные гроздья, и прокрутил самодельный барабан с острыми зубьями. Они покололи и подавили сочные ягоды, пропуская их в бочку, уже до середины наполненную. Из бочки доносился благостный аромат свежего виноградного сока.
«Боже мой, как хорошо! Я дома!» - звучало в сознании Константина.
Отец зачерпнул кружкой мутно-розового, густого виноградного сока, протянул Константину:
- Пей, сынок!
Мама накрыла стол во дворе под беседкой из «Изабеллы». На столе в большой чугунной сковороде стояла жареная крольчатина под сметаной с чесночком, салат из огурцов и помидоров, заправленный пахучим постным маслом, граненые двухсотграммовые стаканчики и графин с рубиново-красным вином. Это была любимая Костина «Изабелла» - вино, пахнущее весенними полевыми цветами!
- Ну, с приездом, сынок! - сказал отец, поднимая наполненный стакан.
- Ваше здоровье! – ответил Константин, и явственно почувствовал, как на него опять снизошло благостное ощущение счастья: «Я – дома!»
- Только вы не наедайтесь, - говорит мама. – Батько, ты ж не забыл: у Нюси сегодня день рождения. Мы все вместе пойдем. Вся родня соберется. Костя, всех повидаешь сегодня. Хоть песен наших попоешь со всеми, а то и забыл, наверное, как петь их.
- А чего ждать, когда в гости пойдем, мы и сейчас споем, - говорит отец.
И после третьего стакана отец затянул басом:
«Ой, чий-то кинь стойить, що сыва грывонька?
Сподобалась мэни, сподобалась мэни
Тая дивчинонька…».
Они пели, и говорили. Снова выпивали по стаканчику вина, и снова пели и говорили. Отец подробно расспрашивал Константина обо всем, а он рассказывал о своей геологической работе, о находках и приключениях полевой жизни.
- Та хоть бы раз привез показать то золото, которое ты там ищешь, - сказал отец.
- А я и привез, - ответил Константин.
Он достал из чемодана большой кусок белого кварца, в котором крупными зернами сверкало золото.
- Вот, батько, смотри - богатейшая золотая руда, содержание - до килограмма на тонну. Такой образец – гордость каждого геолога.
Отец повертел образец в руках, пощурился, разглядывая его, и хитро посмеиваясь, сказал:
- Вот если б ты такой кусок золота привез! А то - камень привез: разглядывай теперь, где там в нем золото.
Кума Оля, их соседка с дальнего конца огорода, увидев Костю, поспешила к ним. Она была полненькая, кругленькая, мягенькая, и всегда напоминала Косте важную деревенскую курицу-несушку.
- Ой, якый же ж ты худый, Костя, - чуть не причитала она, целуя его. – Куды ж дывыться твоя жинка?! Ой-ой! Ой-ой!
«Да они что, сговорились все, что ли!? Заладили: «Худой, худой!» - досадно подумал он.
Поговорив с кумой Олей, мама предложила собираться в гости, на день рождения тети Нюси.
Родители гордо шли с Константином по улице. Он видел – их распирала радость: сын приехал! Они здоровались со всеми, и улыбка не сходила с их губ.
Тетя Нюся, увидев новых гостей, поспешила им навстречу. Это была полногрудая женщина шестидесяти лет со здоровым румянцем на щеках. Она отворила калитку, кинулась целовать Константина и, чуть не причитая, произносила:
- Якый же ж ты худый, Костя! Якый же ж ты худый! Ну, проходьтэ, проходьтэ!
Константин прошел во двор. Вся его казацкая родня, - человек пятьдесят, - уже сидела за столом, накрытым под беседкой винограда.
- Привет, Костя! - послышались голоса.
Он громко поздоровался со всеми, увидел радостные лица братьев, сестер, дядек и тетушек, но тетя Нюся тут же усадила его за стол, не дав пожать мужчинам руки и избавив от многочисленных женских поцелуев.
Стол ломился от яств. Граненые двухсотграммовые стаканы были наполнены красным вином. Дядя Коля Кальный, самый уважаемый среди их родни казак, попросил поднять «бокалы» и стал говорить заздравный тост. Все за столом замерли со стаканами в руках, все смотрели на дядю Колю, а Константин смотрел на свою родню…
За столом сидели мужчины его возраста, постарше и намного постарше. Это были хлеборобы - комбайнеры, трактористы, механизаторы, водители… У них были крепкие натруженные руки, могучие плечи, могучие шеи, могучие лица… Константин смотрел на эти лица, и его сознание воспроизвело только одну мысль: «Боже ж мий, якый же я худый!»
А они тянули к нему свои стаканы, чокались с ним, улыбались, что-то говорили. А Константин смеялся и смеялся и никак не мог избавиться от этих поразивших его слов: «Боже ж мий, якый же я худый!»
Через пару дней Константин уехал в Новороссийск.
Стоял теплый октябрь, но купаться в море уже не хотелось, вода была слишком холодной. Оставив детей с бабушкой, Константин с женой на пароходе укатили в Пицунду и наслаждались там последним теплом уходящего лета. Все дни они проводили на пляже, купались, загорали и ездили в горные ущелья Большого Кавказского хребта.
Вернувшись из очередной экскурсии к Новоафонским пещерам, Константин оставил утомленную дорогой жену в их номере на шестнадцатом этаже Дома отдыха и пошел на абхазский рынок купить хурмы. Сезон хурмы был в самом разгаре, и им хотелось наесться ее вдоволь.
В воздухе стоял разогретый солнцем запах сосен, лавров и моря. По улицам Пицунды гуляли загорелые, красивые русские девушки и женщины. С ними постоянно пытались заговорить немолодые уже черноусые кавказцы в больших темных кепках. Они были ненавязчивы, театрально галантны и раз за разом терпеливо повторяли свои попытки познакомиться, по опыту зная, что в течение дня успех им будет обеспечен - какая-нибудь из женщин все равно согласится провести вечер в шикарном кавказском ресторане и бурную ночь в объятиях горячего мужчины.
Непроизвольно наблюдая сценки уличного театра, Константин обратил внимание на идущего ему навстречу высокого молодого мужчину в светлом элегантном костюме. У него были большие темные очки, черные усы и недельная щетина на щеках. Полное безразличие к проходящим мимо него красоткам заметно отличало его от остальных кавказцев. Проходя мимо, Константин невольно оглянулся ему вслед. Тот оглянулся тоже, и улыбка тронула его лицо. Он снял очки и только тогда Константин узнал в нем Виталия Малахова.
- Здорово, дружище! - произнес Виталий.
Константин не увидел прежней ребячьей радости в его глазах. Виталий сдержано улыбался. Константин едва подавил в себе желание обнять друга. Они только крепко пожали друг другу руки.
- Виталя, я так рад видеть тебя! – не скрывая радости, сказал Константин. - Каким ветром занесло тебя сюда? Ты в отпуске?
- Нет! – улыбаясь, ответил Виталий. – Я здесь ненадолго по делам.
Константин заметил, что Виталий изучающе смотрит на него, как будто не зная, как ему поступить.
- Мы с тобой, Костя, встречаемся редко, но все же встречаемся, - сказал он.
- У нас с тобой одна среда обитания: работаем в Якутии, отдыхаем на Черном море.
- Да, - натянуто улыбнулся Виталий.
Он огляделся, словно выискивая кого-то среди прохожих.
- Слушай, берем сейчас фруктов, хорошего вина и пойдем к нам, - предложил ему Константин. - Лена будет рада встрече с тобой. Я ей столько о тебе рассказывал, а она тебя еще ни разу не видела.
- Не могу, Костя, извини! У меня только час времени, - Виталий посмотрел на часы, - максимум полтора. Посидим здесь, в кафе, поговорим. У меня тут назначена встреча, после которой я должен сразу уехать.
Они зашли в открытое кафе на солнечной улице Пицунды, сели за столик в тени больших зонтиков. Виталий заказал два шашлыка и вино.
- Как живешь, Костя? – спросил Виталий, оглядывая загорелого улыбающегося друга. - Видно, что не плохо.
- Живу - как ты себе и представляешь, - ответил Константин. – Лето - в поле, зиму - в конторе. Сейчас взяли отпуск за два года. Лена добыла две профсоюзных путевки в Пицунду и вот - мы тут. У нас в Якутии уже зима, мороз двадцать градусов, а мы загораем, в море купаемся, фрукты едим.
- Как на Аллахской трассе отработал? - спросил Виталий.
Он был немногословен, поглядывал по сторонам, слушая друга, который, радуясь встрече, все говорил и говорил.
- Отработали эту территорию – как песню спели. Дали хорошие прогнозы на золото, ниобий и церий...
- И нашел что-нибудь?
- Да! – улыбнулся Константин. – Нашли карбонатитовую жилу с богатой ниобиевой рудой. Хорошее месторождение получилось.
- Ты доволен? – спросил Виталий.
- Я делаю то, что люблю, и мне за это деньги платят и, кстати сказать, очень даже неплохие. Почему я должен быть не доволен? А ты чем занимаешься?
- Я тоже делаю то, что мне нравится, - ответил Виталий.
- Тут?
Виталий отрицательно покачал головой.
- А где же тогда?
- В Якутии. Тут я отдыхаю.
- А там что? По-прежнему охотишься?
- Нет!
- Да не темни ты, Виталя. Что ты все кругами ходишь.
Виталий рассмеялся.
- Охота, Костя, это когда тебе охота и ей охота – вот это охота! Настоящая охота – вот тут, вокруг нас. Ты разве этого не заметил?
- Заметил. Но, ты-то что здесь делаешь? Ты же сюда не на «охоту» приехал?
- Я живу тут, Костя, километрах в пятидесяти от Пицунды.
Он назвал какое-то абхазское селение, название которого Константин тут же забыл. Виталий достал портмонне и показал Константину несколько цветных фотографий.
- Это моя семья. Мы стоим возле нашего дома, - пояснил он.
На фотографии был большой белый особняк, пальмы, у калитки Виталий с маленькой восточной женщиной-девочкой и двумя мальчиками.
- Это мой старший сын в спортзале каратэ занимается, - показал он другую фотографию.
Мальчишка был удивительно похож на Виталия.
- А это мой младший.
На фотографии был мальчик лет пяти, с темными восточными глазами. Он сидел в красивом кресле у фортепьяно, на полу стояли вазы с цветами, на стенах висели картины в золоченных рамах, изящная богатая мебель украшала большую светлую комнату.
- Где это? В музее? – спросил Константин.
- Да нет, это у нас дома!
Виталий увидел, что Константин не поверил ему, быстро сменил тему, убрал фотографии, заговорил о политике, о ситуации в стране...
- Костя, ты думаешь, вам оклады со ста пятидесяти до трехсот рублей просто так подняли, ни с того, ни с сего? – спросил он. - Это должно было только насторожить тебя!
- Я думаю, люди в нашей стране получали такую мизерную зарплату, что правительство, устыдившись наконец-то, решило поднять ее! - ответил Константин.
- Не будь таким наивным, Костя! Бесплатным бывает только сыр в мышеловке. То, что происходит сейчас в нашей стране, напоминает мне карточную игру с дураками. Сначала им дают выиграть, чтобы потом обобрать до нитки! Все деньги, которые у тебя сейчас есть, переведи в доллары. Они идут сейчас на черном рынке по двадцать рублей за доллар. Это то, что не обесценится. Я сделал именно так! Или купи дом на юге! - Виталий поглядел вокруг.
Мимо проходили красивые, загорелые русские девушки, провожаемые страстными взглядами кавказских мужчин. Виталий тоже мельком глянул им в след.
- Что, Виталя, хороши? - рассмеялся Константин, перехватив его взгляд.
Официант-абхазец, подвязанный белым фартуком, принес им горячие шашлыки с острым томатным соусом, зелень и бутылку вина «Хванчкара». Константин хотел сказать, что вино они не заказывали, но тут же услышал:
- Это вам от того столика! - официант показал на столик в стороне, где сидели пятеро улыбающихся черноусых кавказцев, поднявших в знак приветствия свои стаканы с вином.
- Принесите им от нас бутылочку «Кинзмараули», - сказал Виталий и также поднял бокал, приветствуя их.
Официант согласно кивнул и удалился.
- Честно говоря, - сказал Виталий, - я уже устал от предлагаемой мне «дружбы» гостеприимных кавказцев. Все заканчивается, как всегда, одним и тем же: просят познакомить с какой-нибудь русской девушкой. Редко кого интересует именно мужское общение. А ему я бываю искренне рад, когда можно и попить в хорошей кампании, и поговорить, и песни кавказские попеть, а уж потом о девушках подумать.
- Ты еще не перестал о девушках думать?
- Увы! Как на материк выеду – глаза разбегаются. Я тут познакомился с одной принцесской-татарочкой, Миннегюль ее зовут, - он улыбнулся, вспомнив что-то. - В том Доме отдыха, где я остановился, она была самая лучшая. Лет двадцать восемь, в самом соку! Стройная, все при ней, куда ни погляди - просто чудо! Вокруг нее столько мужиков вилось – ну, прямо как кобели в гон вокруг сучки. Проходу не давали, и она делала с ними, что хотела. Она повелевала! Поглядел я на это... «Да, - думаю, - мне тут ловить нечего! А хуже нее - никого не хочу!»
И вот как-то один из ее воздыхателей спрашивает меня за обедом, что это я все один да один и даже внимания на женщин не обращаю.
«Почему же не обращаю, - говорю ему. - Есть тут одна. Но у нее столько поклонников, что я боюсь затеряться в их толпе!»
Я пообедал и ушел. И думаю, что он доложил ей об этом, так как на следующий день она передала мне записку с приглашением поехать с ней на экскурсию к озеру Рица, два билета уже ею куплены.
Холодна и неприступна, она хотела поиграть и со мной, как с ними. Но, не тут-то было! Я принял ее приглашение, поехал с ней в горы, был вежлив, галантен, но не выказывал к ней, как к женщине, ни малейшего интереса. Ее, по-видимому, это задело, и она принялась искусно соблазнять меня. Это было что-то! Я получил истинное наслаждение именно от этих минут творческого соблазна, от ее, казалось бы, невинных прикосновений, запаха, игры глаз, мимики, жестов и движений, полных переполнявших ее чувств».
Виталий сдержано улыбнулся в заключение своего рассказа.
- Виталя, похоже, ты не изменился. Как был в студенческие годы влюбчив, таким и остался до сих пор!
- Нет, Костя, я уже совсем другой! – на мгновение Виталий стал совсем не похож на того, каким знал его Костя, но он тут же рассмеялся и добавил: - Ну, не мог же я обидеть женщину, когда она приложила столько усилий, чтобы достаться именно мне! Тем более что у нас на Кавказе говорят: «Пятьдесят километров от дома отъехал – уже холостой!
За соседним столиком завеселевшие мужчины в разной тональности запели:
«Гвинос давлев, цхалс – ара.
Шен гакоцеб, схвас – ара…»
Они пели так задорно, что Константин, не удержавшись, стал тихонько подпевать им:
«Гого шени твалеби
Чем твис хвелапериа…»
- Не забыл еще? – удивленно спросил Виталий Константина.
- Нет!
«…Ах, дандали, дандали,
Чеми окрос ханджали.
Ах, дандали, дан-дали-и, эй-эй-эй!»
Константин наполнил стаканы вином.
- Виталя, когда мы с тобой были в Грузии на нашей первой геологической практике, эту песню я знал всю, пел вместе с грузинами, и не хуже их. А теперь только отдельные строчки в памяти остались! - Константин вздохнул. – Жаль, что ты был тогда в другом отряде.
- Да, жаль, - согласился Виталий и снова огляделся.
- А ты знаешь, я часто рассказывал друзьям, как хитро ты использовал тогда национальную грузинскую черту: никогда не давать сдачи. Помнишь? - спросил его Костя.
- Конечно! Они и сейчас не дают сдачи, но я теперь и не нуждаюсь в ней. – Виталий улыбнулся, вспомнив давние студенческие времена. – А тогда... Уж сильно задели меня эти торгаши-грузины. Денег у меня, студента, оставалось всего три рубля, а до первой зарплаты была целая неделя. Купил я девчонкам мороженое, по двадцать копеек за штучку. Даю продавцу рубль, жду сдачи. А он меня уже не видит.
«А сдача?» - спрашиваю я.
Посмотрел он на меня и говорит:
«Если ты такой бедный, на, возьми свой рубль!» - и отдает его мне.
В другой раз покупаю я пачку сигарет, снова даю рубль, жду сдачу, а продавец смотрит на меня и спрашивает:
«Что еще, дарагой?»
«Сдачу!» - говорю.
Он молча отдает мне мой рубль и отворачивается.
Третий грузин, когда я спросил о сдаче, вместо моего одного, три рубля мне дал. И тут я понял, что это «тарелочка с голубой каемочкой». Я спросил себя: а что бы тут на моем месте сделал Остап Бендер?
И я водил девчонок по городу, – ты помнишь девчонок наших, Настю и Раю? - грузины, обалдевшие от их русской красоты, ходили за нами следом по улицам, а я покупал им мороженое, кормил в кафе обедами и всегда рассчитывал, чтобы мне должны были дать сдачу. Но как только я говорил о сдаче, грузины отдавали мне все мои деньги, а нередко добавляли и свои. Обидеть хотели. Но меня, бедного студента, они этим не обижали. Я был только рад.
- Да, городские торговцы были именно такими. В горских селениях люди совсем другие. Многие из них русских даже не видели никогда, говорить по-русски умели только те, кто служил в Армии или бывал в России.
Предавшись приятным воспоминаниям, Константин откинулся на спинку стула.
- Я никак не могу забыть один случай в горском селе Очури. Работали мы тогда в горах в верховьях Чиатурской долины. Горцы встречали нас, как родных, радовались нам, угощали всем, что у них было лучшего, просили найти какое-нибудь месторождение. «Может, тогда к нам дорогу сделают!» - говорили они. Дорог там почти не было, только какие-то горные тропы для арбы, которую тащили лошади или быки. Через горское село нельзя было пройти - геологи наши боялись! Я сначала удивлялся и возмущался, почему это нельзя через село идти, и зачем нам лезть в гору, чтобы обойти его?
«Да не пройдем мы тут! – говорил мне мой геолог, с которым я работал маршрутным рабочим-радиометристом. – Грузины не пропустят нас через село!»
«Что значит – не пропустят? Это же наша страна! Пройдем!» – по-мальчишечьи смело настаивал я, не понимая, чего он боится.
«Ну, смотри!» – как-то обречено улыбнувшись, ответил мой геолог, и мы двинулись по дороге к селу. Оно стояло в межгорной долине как раз на пути нашего маршрута.
Мы прошли по улице домов пять, когда я услышал оклик заторопившегося к нам от своего дома грузина:
«Здравствуйте, здравствуйте дарагие! Гамарджоба, генацвале! – он пожимал нам руки и радовался так, как будто давно уже ждал нас в гости, и вот мы, наконец-то, пришли. – Захадите, захадите, генацвале! – черноусый, красивый мужчина лет пятидесяти, с большим с горбинкой носом настойчиво приглашал нас во двор, подталкивая в спину. - Я как раз чурю открыль, - говорил он, - вино сейчас пробовать будем! Захадите!»
«Нет-нет, - стал отказываться я. - Нам нельзя пить - мы на работе!»
«Э, дарагой! Кто говорит - пить? Только попробуем! Захадите! По нащему обичаю - нельзя отказываться! Что соседи скажют? Что я не мог вас угостить? Нэ харащо! - по-отечески пожурил он меня. - Захадите!»
Мы зашли.
«Ладно, - думаю, - попробуем вина и пойдем!»
Хозяин повел нас в сад к вкопанному в землю огромному, литров на триста, глиняному кувшину – чуре. С него действительно только что была снята крышка. Темное вино, - почти под самое горлышко, - отражало и нас, и небо, когда мы заглянули в чурю. Хозяин зачерпнул кувшин вина - кувшин эдак литра на два – и налил нам полные граненные стаканы.
«За ваще здоровье!» - сказал он.
Мы выпили и, не зная куда поставить стаканы, держали их в руках. Хозяин тут же налил в них снова. Вино, отсвечивая солнечные лучи, светилось рубиново-красным цветом.
«Нет-нет, мы больше пить не будем. Мы пойдем!» - стал отказываться я, ища, куда бы поставить стакан. – Нам еще геологический маршрут пройти надо!»
«А что ви тут делаете, дарагой?»
«Геологию изучаем, - отвечаю. - Руду ищем!»
«Найди, дарагой! Слющай, найди! Я тебе за это целую чурю вина дам, и баращка на щащлик зарежю. Толко найди! – сказал он мне, видя, что я единственный настаиваю на уходе.– Выпьем же за ващу удачу, дарагой! Потому что, ваща удача – это и наща удача!»
Грузин смотрел на меня добрыми веселыми глазами. Геолог мой покорно держал стаканчик с вином в руках и только улыбался, блаженно глядя светло-голубыми глазами на окружающий его прекрасный мир.
Мы выпили по второму стакану. И снова без закуски.
«Ну, мы пошли - говорю я, вытирая губы. – Спасибо, но... нас ждет работа!»
«Э-э, дарагой! – грузин сделал характерный восточный жест рукой. - Какой работа! По нащему обичаю, пока ми этот кувщин нэ випьем – ми нэ должны отходить от чури! Э-э!» - он снова налил в стаканы вино.
Теперь кувшин был уже пуст. Хозяин поднял стакан.
«За дрюжьбу грузинского и русского народа! Чтоби ми всегда встречались, как два друга, как два брата, и чтоби никто, никогда... нэ мог би сказать иначе!»
«Ладно, - думаю, - выпьем еще по этому стаканчику и пойдем!»
Выпили. Хмель уже добрался до головы, стало как-то легко. Хозяин уже казался давно знакомым и даже родным дядькой.
«С-спас-сибо з-за угощ-щение! – хмельным языком вымолвил я и решительно направился к выходу из сада.
«Какой спасиба? Какой угащение, дарагой? – схватил он меня за руку. - Угащение толко сейчас будет! Жина! – позвал он мелькнувшую во дворе женщину. – Накривай на стол!»
Он снова зачерпнул из чури кувшин вина и, взяв нас под руки, повел из сада во двор. Там стоял стол. На столе уже были хачапури - горячие лепешки с сыром, сочная соленая брынза, перец, большая сковорода жаренного бараньего мяса и много-много зелени. При виде этой еды у меня «потекли слюнки».
Хозяин усадил нас за стол под беседкой винограда и снова налил вина.
«Ну скажи, дарагой, понравилось тебе вино?» - спросил он меня.
«Понравилось! - отвечаю я. - Хорошее вино, легкое, хмельное, и цветами пахнет, как наша «Изабелла».
«Э-э! Кинзмараули, дарагой, кинзмараули! Так выпьем же за то, друзья, чтоби виноградная лоза... всэгда давала этот нектар... согревающий нас зимой... и утоляющий жяжду летом!»
Тост был хороший. За него приятно было выпить.
Вино породило неимоверный голод, и мы изрядно и вкусно поели.
День был прекрасен, в саду пели птички, за столом сидели милые люди, в голове цвел дикий хмель, языки наши развязались. Разговор тёк непринужденно и весело, хозяин только успевал бегать в сад за вином. Его жена незаметно приносила все новую и новую закуску. Хозяин произносил тосты, за которые нельзя было не выпить: за родителей, за прекрасных женщин, которые украшают нашу мужскую жизнь, за нашу Родину, за настоящую мужскую дружбу. Мы говорили много, пели и русские и грузинские песни. Головы наши, казалось, были ясны, хотя мы абсолютно забыли и про время, и про работу. Опомнились, когда уже начало темнеть. Хотели подняться из-за стола, но ноги едва держали нас.
«Я же говорил тебе, - сказал мне мой геолог, - что мы тут не пройдем, а ты не верил!»
Только тогда я понял, что он имел в виду и расхохотался. Я смеялся до слез!
Хозяин расспросил, где нас должна встречать машина. Мы объяснили ему, и он, обняв нас за пояс, гордо, на виду у своих соседей повел к назначенному месту встречи. Мы шли по дороге обнявшись и покачиваясь, и громко пели грузинскую песню про золотой кинжал джигита:
«Ах, дандали, дандали, чеми окрос ханджали, ах дандали, дандали-и. Эй-эй!...»
За селом, сидя в открытом кузове «ГАЗ-66», нас ожидали геологи нашей партии. Они сочувственно наблюдали за нашей, медленно приближающейся к ним, процессией. Начальник партии сказал только:
«Эх, вы! Не могли, что ли, деревню стороной обойти!»
Соседи по столику прислали еще бутылку вина.
- Виталя, я с таким удовольствием попил бы сейчас с тобой! - сказал Константин. Он немного захмелел, и ему уже казалось, что они всё те же молодые парни, которым все нипочём. – Пойдем к нам! Хоть наговоримся.
Виталий глянул на часы и ничего не ответил. Перед ним стоял нетронутым его бокал с вином. Казалось, он и не слышал друга. Его глаза внимательно осматривали улицу. Вдруг он весь напрягся, медленно сунул правую руку под пиджак, словно у него закололо в сердце.
- Что-нибудь случилось, Виталя? - спросил Константин. – Сердце?
- Ничего. Сиди спокойно!
Виталий напряженно смотрел куда-то в сторону. Константин повернулся в направление его взгляда.
Недалеко от кафе остановилась новенькая белая «Волга». Два молодых красивых кавказца с сине-черными после тщательного бритья щеками вышли из нее, огляделись и направились к их столику.
- Кто это?
- Коллеги, - тихо ответил Виталий, продолжая держаться за сердце.
Кавказцы подошли поближе. Не здороваясь, не говоря ни слова, они неотрывно смотрели на Виталия. Один из них подошел, положил на стул рядом с Виталием тяжелую черную сумку и ключи от машины. Потом медленно попятился, поравнявшись со своим напарником, ожидавшим его в стороне, повернулся спиной к Виталию, и они быстро ушли.
- Извини, Костя! У меня больше нет ни минуты времени, - сказал Виталий. – Земля круглая – встретимся еще!
Он натянуто улыбнулся и встал. Константин не мог поверить, что он сейчас вот так просто уйдет. Но, Виталий взял оставленные кавказцами ключи и сумку, кивнул официанту. По-волчьи озираясь, он пошел к белой «Волге», сел в нее, и уехал. Только легкая пыль взвилась над дорогой.
Константин, опустошенный, одиноко сидел за столиком. Он подозвал официанта-абхазца, спросил, сколько должен заплатить.
- Нисколько, дарагой. Все за счет хозяина!
Абхазец услужливо и добродушно улыбался.
- Какого хозяина?
- Э, дарагой, зачем спращиваешь? Кущай и пей на здоровье!
2
Наступили рождественские дни 1992 г. Будущее, кажется, рухнуло, рассыпалось в прах. В магазинах – гнетущая пустота. На улице - мороз минус 57, туман. В стране – инфляция! Это чудовище снежным комом катилось по Якутии и каждый день пожирало почти что годовой северный заработок.
Константин шел по улице. В кармане лежали снятые им в банке сбережения за пятнадцать лет работы на Крайнем Севере. Он забежал с мороза в универмаг «Сардаана», лучший и когда-то богатый магазин их поселка, стоял перед прилавком ювелирного отдела, тщетно пытаясь найти покупку достойную тех денег, что распирали карманы. Увы! На полках лежал только никому не нужный хлам, годами валявшийся на торговых складах и выставленный теперь на продажу.
Взгляд Константина остановился на лице продавщицы, от безделья с любопытством разглядывающей его. На ней были плотные джинсы и мягкая бежевая блузка с глубоким вырезом на груди. Стараясь скрыть зарождающееся в душе отчаяние, он улыбнулся ей обычной своей улыбкой, за которую не раз выслушивал укоры жены и сослуживиц.
- Мадемуазель, кроме Ваших зеленых глаз у вас тут не на чем и взгляд остановить!
Скучающий взгляд продавщицы оживился и она, кокетливо улыбнувшись, ответила:
- Отчего же? У меня не только на глазах можно взгляд остановить!
И тогда Константин, не стыдясь, откровенно оглядел ее всю.
...Когда он выходил из магазина, в его кармане лежали приобретенные почти на все сбережения бриллиантовые сережки и кольцо. В каждое мгновение обесценивающиеся деньги уже не распирали карманы. И в теле и на душе было легко, хотя на улице по-прежнему было минус 57, стоял туман, и по стране лавиной шла инфляция.
Часть 5
1
Молодость длится одно мгновение. Птичьим косяком пролетели года, врезающиеся в память геологов их полевыми сезонами и открытиями. Следом за ними полетел и наступивший геологический сезон 1995 года. Константину было уже сорок. Темные курчавые волосы поредели, и хотя лицо еще хранило былую веселость, морщинки в уголках глаз уже нельзя было списать только на счет его неизменной улыбки.
Геологическая партия, которой руководил Константин Колесник, занималась региональными исследованиями Восточной Якутии. В партии было четыре отряда геологов, которые изучали наиболее интересные на данный момент территории, расположенные за сотни километров друг от друга.
Отряд под руководством Геннадия Борисова работал на севере в Центральном Верхоянье. Друзья Константина, Александр Найденов и Геннадий Борисов, открыли там ряд месторождений серебра, и теперь на этой территории проводилось доизучение, готовились к изданию Государственные геологические карты.
Второй отряд под руководством Петра Кельмачева, работал в центральной части хребта Сетте-Дабан в междуречье Белая – Аллах-Юнь. В конце восьмидесятых Константин проводил там геологические исследования, выделил древние рифтовые зоны, дал оценку связанных с рифтогенезом ниобиевых и лантан-цериевых месторождений и указал на возможность обнаружения здесь алмазов в породах, схожих с австралийскими алмазоносными лампроитами Западного Кемберли.
Третий отряд под руководством Александра Найденова работал в Южном Верхоянье в северной части Скалистого хребта. Там необходимо было дать перспективную оценку рудных полей вокруг свинцово-серебряных и золото-теллур-висмутовых месторождений.
Себе же Константин оставил центральную часть Скалистого хребта, где протекала речка Халыя - его давняя любовь. Здесь он начинал работать молодым специалистом, приехавшим на Север за геологической романтикой, здесь полюбил свою Геологию, здесь приобрел друзей, с которыми был много лет неразлучен. Все они были земляками с Кубани, все учились в Новочеркасске - кто в Политехническом институте, кто в геологоразведочном техникуме. Они были романтиками своей профессии, стали начальниками геологических партий, руководили проектами, изучали разные территории, открывали месторождения. Но давняя, старая дружба, как и прежде, собирала их вместе после окончания полевых сезонов. Только теперь они собирались семьями, пели под гитару накопленные за годы песни и без конца говорили о своей Геологии, чем постоянно вызывали откровенную ревность жен.
Загруженный под потолок вертолет Ми-8, тяжело поднялся со взлетной площадки. Он сделал прощальный круг над поселком Хандыга, раскинувшимся на высоком берегу Алдана, и полетел в горы. Геологический отряд Константина улетал к Скалистому хребту Южного Верхоянья. Отряд – четыре человека: Константин, два его сына - Андрей и Данил, и Михаил Федорович Горностахов, опытный геолог, уже пенсионер, но еще продолжающий работать и ездить в поле.
Вертолет набирал высоту. Шум винтов оглушал. Смена атмосферного давления до боли давила на барабанные перепонки. Горностахов привычно дремал, устроившись среди мягких спальных мешков. Андрей и Данил прильнули к иллюминаторам. Внизу проносились многочисленные блюдца озер, причудливо извивающиеся речки и лиственничная тайга Сибирской равнины. С востока эту равнину ограждала горная цепь хребта Сетте-Дабан. Горы стеной поднимались над равниной на два километра, за ними, насколько можно было увидеть глазом, была бескрайняя горная страна Южного Верхоянья.
Константин сглотнул слюну, и в уши снова ворвался грохот винтов. Вертолет поднимался над вершинами Верхоянских гор, его маленькая тень стремительно неслась по поросшим кедровым стлаником склонам, ломано пересекала скалистые гребни и зеленовато-прозрачную воду горных рек.
«О чем думают и говорят эти пацаны? - подумал Константин, взглянув на Андрея и Данила. Они неотрывно смотрели в иллюминаторы, иногда что-то говорили друг другу на ухо и смеялись. За гулом винтов ничего не было слышно. – Кажется, совсем недавно они были маленькими, а теперь вот одеты в такие же, как он, геологические спецовки, и только юность лиц отличает их от взрослых».
Данил - голубоглазый, стройный мальчишка пятнадцати лет с правильным греческим профилем. Зачесанные назад темно-русые волосы открывали высокий лоб, темные брови придавали лицу не по годам взрослый вид. Он закончил девятый класс, у него последние школьные каникулы. Андрею – семнадцать, он - студент первого курса медфака. Серьезный парень, учится хорошо, слов зря не бросает, на все имеет свой взгляд, свое мнение. Все знает, все умеет, за что бы ни взялся – все у него получается. Вот только не выносит «командиров», отчего постоянно имел конфликты с преподавателями и в школе, и в университете. Андрей приехал домой на каникулы. Казалось бы, гуляй целое лето, купайся в реке, на озере, загорай с друзьями и девчонками. Так нет же - в поле ему захотелось!
- Может, это у меня последняя возможность в жизни в поле съездить! - уговаривал Андрей отца, глядя на него такими же, как у Константина, зелеными глазами.
- Да не могу я вас взять! - отбивался Константин. - Нам сплавляться по такой бурной речке придется, что я не знаю, пройдем мы ее или нет!
- Да пройдем, не бойся!
- А я и не боюсь! Только взять вас не могу. Речка там, - говорят, - непроходимая.
И только когда вмешалась жена: «Ничего, пройдете! Что б ты, да не прошел! Наверное, студентку какую-нибудь хочешь взять с собой вместо мальчишек?» - он понял, что ему не отвертеться.
Весть о том, что в экспедицию на геологическую практику приехали красавицы-студентки, мигом разнеслась среди жен геологов, произведя настоящий переполох. Одна из них, требуя, чтобы Константин не направлял «эту полногрудую, рыжую красавицу» в отряд ее мужа в сердцах выпалила:
- Я что, не была студенткой, не знаю, как это бывает?
А рыжую красавицу после этих, переданных ей кем-то слов, просто распирала жажда «мести», так горели любовью и обещанием ее глаза, когда она встречалась взглядом с мужем той женщины.
Главный геолог экспедиции Иван Иванович Улаханов наотрез отказывался подписывать заявления сыновей Константина о приеме их на сезонную работу в поле.
- Ты что, не знаешь, какая речка там? – возмущался он, вызвав Константина в свой кабинет. - Детей угробить хочешь?
- Ну, сам-то я помирать не собираюсь – значит, и пацаны не пропадут!
- Сплавлялся бы ты без них, я бы даже не спросил тебя ни о чем – работа у нас такая! А так... шестьдесят километров каньона! Все, кто работал в этом районе, говорили, что едва живы остались, сплавляясь по Халыи в каньоне. Так они еще и не весь каньон проходили.
Константин вспомнил, как Николай Григорьевич Чечерин, работавший в пределах Скалистого хребта, рассказывал на какой-то геологической пирушке о сплаве по Халые: «Сезон закончился, вертолета, как обычно, не дождешься, а у меня жена вот-вот родить должна. Надуваю я лодку-трехсотку и... поплыл по Халые домой! Прикинул так: до поселка 400 километров – через неделю дома буду! А когда влетел в этот каньон, понял: все, конец мне! То, что мокрый был весь - даже не вспоминал, об одном только думал: как бы не перевернуться и не потонуть. Знал бы, что за речка там – никогда не поплыл бы! Только когда вылетел из каньона, я понял, почему жив остался: вода в Халые большая была, - я даже обрадовался – быстрей долечу! – и именно это спасло меня. Большая вода скрыла все пороги и водопады, неслась, как бешенная... Даже вспоминать страшно!»
- А мы лодку вдоль берега протащили, сколько можно было… А потом по рации вызвали каюра со связкой лошадей, и ушли оттуда по боковому распадку! - припомнил Витька Пархомчук свою работу на Халыи.
Константин слушал их и не мог поверить, что есть такая речка, по которой он не сплавился бы. Чечерин же сплавился! Константину даже захотелось сразиться с Халыей.
Улаханов закурил вторую сигарету.
- Спортсмены приезжали раньше на Халыю сплавляться, - сказал он, - на разряды свои сдавать. Ты же знаешь, Горностахов спас их. У них тогда все лодки потонули, сами еле живы остались. Выбирались пешком из каньона целую неделю, без еды, без спичек, голодные, а вокруг на 300 километров - никого! Хорошо, что партия Горностахова работала в тот год в устье Халыи, нашли их случайно. А так, всё – пропали бы! А сейчас там никого нет.
- Иван Иванович, я что, не знаю? Что ты мне все это рассказываешь? Я уже всех, кто работал в бассейне Халыи, расспросил, все узнал. Попробуем! Потихоньку сплавимся! В первый раз, что ли!? Все равно кого-то надо брать с собой. Я ведь не буду работать в одиночку с Горностаховым. Студентов-парней все равно нет. А какая разница: девчонки 20 лет или пацаны 15-17-ти? Да и не в первый раз они со мной в поле уже!
- Ну, ты как знаешь, а я не могу взять на себя такую ответственность!
- Ва-ня! - Константин твердо посмотрел ему в глаза.
Улаханов молчал.
- Ладно! – он, наконец-то, решился. - Напиши в отдел кадров расписку, что берешь их под свою ответственность. Но разрешаю сплавиться только до каньона! Там и ждите. Вертолет, так и быть, пришлю. Хотя, ты же сам знаешь, как у нас с вертолетами.
Улаханов покачал головой, закурил и, что-то бурча себе под нос, отвернулся. Константин вышел из его кабинета, зная, что тот побурчит-побурчит и перестанет: «Геолог ведь!»
Отдав в отдел кадров расписку, что берет сыновей на работу под личную ответственность (в горно-таежной области официально разрешалось работать только лицам старше 18 лет), Константин оформил их маршрутными рабочими.
- Папа, смотри, бараны! - услышал Константин голос Данила.
Константин наклонился к иллюминатору, посмотрел куда Данил показывал пальцем. Все вершины и склоны гор были исчерчены тропами живущих здесь снежных баранов.
- Где? Не вижу!
- Да, вон же на скале стоят!
Снежный баран невозмутимо, как сфинкс, стоял на скальном уступе. Гордый, с круто закрученными рогами, он, выпятив грудь, смотрел на пролетающий мимо вертолет, а его небольшое стадо баранух с ягнятами в испуге металось ниже по склону, ища укрытия за выступами скал.
Горные вершины, красуясь и отворачиваясь от Константина, проплывали мимо. Он смотрел на них, и словно давно прошедшие годы пролетали перед ним. Здесь работали сейчас его друзья. Структуры, знакомые Константину по их геологическим картам проносились внизу.
…«Кембрий. Черные известняки и аргиллиты. 570-500 млн. лет, – отметил Константин. - Породы пронизаны магматическими телами долеритов. Многие из них золотоносны и являются источниками россыпей золота в реках хребта Сетте-Дабан».
- Пап, а дядя Витя наш здесь работает? - спросил Данил, показывая замаячившую впереди старательскую отработку россыпи. Их дядя, Витя Зорин, геолог, много лет изучавший эти горы, после находки богатой россыпи золота ушел в старатели и теперь занимался добычей металла на этой речке.
«Мне нравится видеть конечный результат моего труда! – довольный своим делом, говорил он Константину. – А конечный результат, как я понимаю, – это золото!»
- Да, здесь он работает! – ответил Константин сыну. - Это речка Долгучан. Дядя Юра Буков нашел здесь россыпь. Дал прогноз на тонну золота. Уже пять лет добывают его и тонну эту давно взяли, а золото все не кончается.
- А чё ж он так мало написал? - удивился Данил.
Константин только усмехнулся его вопросу.
- Постеснялся без разведочных работ большой прогноз давать. Дал самый минимум, но со стопроцентной гарантией.
Заросшие кедровым стлаником вершины гор, сложенные зелеными известняками и аргиллитами нижнего ордовика, сменились полосатыми, как застиранная матросская тельняшка, черно-белыми породами, на которых не росло почти ничего. «Известняки и доломиты тасканской серии, средний ордовик-силур, 450-400 млн. лет» - мгновенно отметил про себя Константин, отчетливо представив себе исходящий от этих пород такой знакомый легкий запах сероводорода и карамельный аромат растущего только на них розового рододендрона.
Хребет Сетте-Дабан и уходящая в него широкая долина реки Тыры остались позади. Внизу теперь потянулась монотонная толща каменноугольных и нижнепермских черных сланцев. Они составляют основную долю пород Верхоянских гор. Среди геологов сланцы получили броское название «верхоянская чернота». Но именно эта «чернота» содержит в себе почти все месторождения рудного и россыпного золота. Из-за «мягкости» пород вершины водоразделов сглажены, покрыты ягелем и редкими кустами кедрового стланика. Олений рай! Лиственничный лес остался только в долинах рек.
По тому, как снова стало давить на уши, Константин понял: вертолет набирает высоту. Впереди - горная цепь Скалистого хребта.
Ландшафт резко изменился. Все речные долины приобрели форму ледниковых трогов, днища которых были изрезаны глубокими каньонами. Прямо по курсу приближался огромный Среднехалыинский гранодиоритовый массив. Его скальные вершины возвышались над ледниковыми долинами на две тысячи метров. Гигантские пики, отполированные морозным выветриванием и льдами древних оледенений, напоминали мрачные готические замки. Во все стороны от них расходились выработанные ледниками горные долины, в которых застыли каменные реки - курумы. Многие долины были еще заполнены недотаявшим снегом.
Словно проходя мимо красивой женщины и оборачиваясь ей вслед, провожал Константин взглядом эти застывшие в веках сказочной красоты гранодиоритовые скалы. Они полюбились ему семнадцать лет назад с первого взгляда. Именно над ними летел он в свое первое геологическое поле.
Резкий звонок оторвал Константина от воспоминаний. Его вызывали в кабину пилотов. Штурман протянул ему топографическую карту, чтобы уточнить место посадки.
- Вон там по курсу наледь? – показал Константин командиру на замаячившую впереди белую простыню огромной наледи, заполнявшей долину Халыи. - На ее окончании и надо найти место для посадки!
Командир согласно кивнул в ответ.
Треск винтов и вибрация... в иллюминаторах мелькание скал, кустов кедрового стланика и лиственниц... снижение в долину Халыи. Вертолет сделал широкий крутой разворот над наледью. Двухчасовой полет закончен.
Горностахов проснулся, потянулся и зевнул, равнодушно поглядел в иллюминатор. Вертолет завис в двух метрах над галечной косой. Борт-механик открыл дверь, высунулся наружу, огляделся, показал летчику большим пальцем «вниз». Как курица на гнездо, мостился вертолет на галечную косу, утаптывая гальку колесами. Наконец он сел. Винты сбросили обороты, их шум постепенно стих, превратившись в ритмичный шелест.
Геологи быстро разгрузили вертолет, накрыли груз брезентом, придавив его лежащими на косе камнями и своими телами. Вертолет взмыл в воздух и потянул над долиной реки на запад.
Когда стих шум винтов, Константин почувствовал обступившую его звеняшую тишину. Он прислушался. Нет, все нормально! Речка шумит, птицы чирикают... Отчего же такая тишина вокруг? Не оттого ли, что на двести километров вокруг - ни души? Только горы, да лиственничная тайга по долинам рек!
Лет пятнадцать назад тут еще кочевали оленеводы, да теперь, говорят, ушли к Охотскому морю.
«А как хорошо вокруг!» - подумал он, оглядывая горные вершины, окружившие широкую долину Халыи.
Он умылся, зачерпнул полные ладони ледяной воды, сделал три глотка и почувствовал, как заломило виски. «Ну и водичка! Вкусна, да одно в ней плохо - не искупаешься! А лето ведь!»
Легкий ветерок, сдунув солнечные лучи, пахнул с наледи холодом.
- Папа, мы уже место нашли, где палатку ставить, – прокричал ему Данил. – Тут такая классная терраса с брусничником и огромными лиственницами.
- Ну, тогда давайте разбирать вещи.
Константин оглядел огромную кучу привезенного снаряжения, продуктов и личных вещей.
- Федорыч, неужели все это мы увезем на трех лодках! - смеясь, спросил подошедшего Горностахова. – Даже не верится! Куда мы столько набрали?
- Ничего, увезем! - ухмыльнулся тот. - Мясо добудем – тогда можно лишние консервы залабазировать. А пока пусть будут. Если что - тут надеяться не на кого!
- Это точно! Продукты сложим вон на том бугре, палатку и спальные мешки – на террасу, лодки - надуть и привязать вон к тому дереву у берега реки! - распорядился Константин, и все дружно взялись за работу.
Через два часа место стоянки казалось давно обжитым. Терраса была чисто подметена ветрами. Она вся поросла мелким брусничником, среди которого гигантскими растопыренными пальцами стелились корни вековых лиственниц. Среди деревьев стояла новенькая брезентовая палатка. Потрескивал костер, над огнем на тагане висел подкопченный новый чайник. Данил заканчивал приготовление первого «полевого» супа из свежей картошки, риса и банки рыбных консервов в масле. Надув губы, он деловито заправлял суп специями, осторожно пробовал его из половника. Аромат супа уже дразнил обоняние и звал к обеду. Вскоре Андрей не выдержал. Он бросил надувать спальный матрас, достал из рюкзака огромную эмалированную миску и подошел к костру.
- Ну чё, скоро ты? Нет сил больше ждать!
- Да, дай хоть попробовать! - ответил Данил.
- Ну, чё его пробовать? Наливай! В миске попробуешь. По запаху и так ясно, что вкусно. Давай уже есть будем!
- Обед! - прокричал Данил и стал в очередь за Андреем, выхватившим у него черпак.
Пообедав, Константин с Данилом пошли посмотреть, есть ли рыба в ручьях. В небольшом ручейке, впадающем в Халыю, они увидели стайку крупных хариусов. Константин тут же собрал удочку, но все их старания выудить хотя бы одного так и не увенчались успехом. Хариусы стояли в струе против течения, лениво шевелили хвостами и не клевали. Уж что только ни делал Константин: и червячка откопал под мхом, и овода словил, и речную чекарашку на крючок цеплял – не клюют и все! Только отворачиваются, если уж наживку он подводил им прямо под нос. Данил нетерпеливо, как кот, ждал улова и постоянно давал отцу советы, как надо забрасывать снасть. Но клева не было. Константину такая рыбалка надоела и он, бросив удочку на берегу, вернулся к палатке.
Данил не мог поверить, что можно вот так видеть рыбу в двух метрах от себя в ручейке, и не поймать... Он взял удочку и настойчиво продолжал забрасывать ее. Раз, другой раз... десятый... двадцатый. Бесполезно! Стоя на течении, хариусы только слегка отворачивались, если Данил пытался уже чуть ли не надеть им крючок с червячком на нос. Скоро и у него терпение закончилось. Их равнодушие раздражало. Он стал гонять их в воде удилищем и хлестать по поверхности воды. В конце-концов снасть зацепилась за куст, растущий на противоположном скальном берегу ручья. Чтобы распутать ее, ему пришлось лезть на скалу. Уже почти добравшись до куста, Данил взялся за выступ скалы, подтянулся, и тут каменная глыба начала отваливаться от уступа прямо на него. Не успев ничего понять, Данил прижался к скале, инстинктивно пригнулся, а огромный валун, ударив его по голове и сбив со скалы, вместе с ним полетел в воду.
- Данил все же поймал рыбу! Бежит хвастаться. Идите сюда, - позвал Федорыч.
Константин с Андреем вышли из палатки.
Данил бежал, наклонив вперед голову. Константин заметил, что он мокрый и рыбы в руках не было, да и восторга на лице тоже.
- Папа, я голову разбил! - еще не добежав до них, прокричал он.
И тут Константин увидел, что вся голова у сына была в крови.
Данил подбежал к отцу. Он весь дрожал, и Константин не мог понять, от холода или от страха. Ему самому стало не по себе от вида окровавленной головы сына. Он раздвинул слипшиеся от крови волосы - в кровавом месиве длинного глубокого разруба виднелись светлые рванные кусочки. «Неужели мозги?» - ужаснулся он и коротко про себя помолился. Данила била дрожь. Андрей с Федорычем замерли, потемнели и молча ждали, что скажет Константин. В голове Константина билась только одна мысль: «Нужна срочная медицинская помощь! Нужна медицинская помощь! А вокруг – одни только горы. Вызывать вертолет, который только что улетел? Сегодня его уже не дождешься, и ближайшая радиосвязь только завтра в десять утра. Что же делать?». Константин с ужасом представлял себе возможные последствия этой травмы. Но медлить некогда. Надо что-то делать! Вдруг вспомнилась война, солдаты, оказывающие помощь своим раненым друзьям... Все приходилось делать самим.
Он промыл сыну голову от крови, состриг волосы, обнажив глубокий разруб, рваные края которого показались ему вначале окровавленными мозгами. Андрей молча наблюдал за ним.
Весь хирургический опыт Константина состоял в том, что три года назад он зашивал рыбацкой леской шею маленькому, как скворец, цыпленку. Тот, проявив чрезмерное любопытство, полез к гнезду, где сидела старая курица, и та так клюнула его, что разорвала нежную цыплячью кожу. Цыпленок бегал по двору с обнаженной длинной шеей и пищал. Данил с Андреем принесли его домой лечить, и Константин, не зная, что с ним делать, взял да и зашил цыплячью кожу с помощью простой швейной иглы и тонкой рыбацкой лески.
К его удивлению, цыпленок выжил. Он, как и все другие цыплята, бегал по двору в поисках вкусненького, и все так же лез к большим курицам, отвоевывая себе место среди старшего поколения. А через десять дней Константин снял с него леску. Шкурка срослась, и цыпленок чувствовал себя как ни в чем ни бывало.
Вот и теперь Константин достал из рюкзака леску, промыл ее и иглу йодом. Он видел страх в глазах сына, и сам боялся не меньше его.
- И что тебя понесло на эту скалу? - заорал он на Данила, чтобы отвлечь его от страха, и чтобы он не думал о своей голове и о крови. – Посмотри вокруг: куда я тебя повезу отсюда? Самим теперь выкручиваться надо! Придется зашивать тебе голову, как тому цыпленку шею я зашивал! Помнишь? - он пробовал засмеяться.
- Папа, я боюсь!
Данила всего трясло.
- Я тоже боюсь. Но, что делать? Потерпи немного, – уже спокойно сказал он сыну.
Игла тупо прорывала натягивающуюся кожу, Данил только айкал: «Ай!», да «Ай!», когда Константин вонзал иглу. Наконец он зашил рану, обработал ее «зеленкой», посыпал размятой таблеткой стрептоцида. Бинтовать не стал, чтобы рана хорошо засохла. Это все, что он мог сделать по медицинской части. Потом велел ему потеплей одеться, дал попить горячего чая и уложил спать.
Данил, забравшись в спальный мешок, свернулся там калачиком, и закрыл глаза. Он успокаивался от окутавшего его тепла. Только длинные ресницы вздрагивали на зажмуренных глазах. Константин присел рядом с ним.
- Все будет хорошо, сынок, спи!
На следующий день Данил все-таки пошел и выловил тех хариусов.
2
Первый маршрут звал, манил запахами наступившего лета. Тайга источала теплый пьянящий аромат разогретого солнцем багульника, лиственничной хвои, смолистого кедрового стланика и сухого ягеля. Тепло неистово поднималось от разогретой солнцем земли, обволакивало своей нежностью. Даже не верилось, что под ногами, под слоем мха толщиной пятнадцать – двадцать сантиметров находится «вечная мерзлота».
Константин поднялся на террасу, на тридцать метров возвышавшуюся над руслом реки Халыи, и огляделся.
Перед ним лежала ледниковая долина шириною километра два. Вся она, как лезвием бульдозерного ножа, была выпахана сползавшими с гор ледниками. Пятьдесят тысяч лет назад, многочисленные горные ледники сливаясь в один могучий поток, сформировали гигантский ледник четырехсотметровой толщины в долине Халыи. Сейчас сохранились только следы того древнего горно-долинного оледенения. Верхняя кромка льда бороздами и ступенями отчетливо запечатлелась на четырехсотметровой высоте на склонах гор, ограждающих долину. В самой долине на некоторых участках сохранился типичный послеледниковый ландшафт: глубокие озера в окружении песчано-галечных холмов, повсюду были хаотично разбросаны огромные валуны гранитов, принесенных ледниками из дальних гор.
Эта территория была достаточно изучена ранее. Здесь были найдены месторождения молибдена и вольфрама, свинца и цинка, урана и олова. На многих из них он сам когда-то работал. Теперь ему нужно было только уточнить структурную позицию некоторых месторождений и свести в единое целое геологию нескольких районов, изучение которых проводилось разными геологами, в разные десятилетия, с различными представлениями об истории развития этой территории. А история эта охватывала возрастной интервал всего-то от 350 до 65 млн. лет до нашей эры, ну и, конечно же, недавние ледниковые и межледниковые периоды, когда по долинам этих рек и по прериям Сибирской равнины еще гуляли мамонты, бегали лошади, бизоны и шерстистые носороги.
Хрустел под сапогами высохший от долгой жары ягель. От земли исходило тепло.
Константин шел привычно быстро, медленная ходьба его утомляла. Работа «с реки» всегда предполагает дальние маршруты. Пока пересечешь поросшую растительностью долину и подойдешь к началу маршрута, где обнажены горные породы, нередко «отмотаешь» уже пять километров, потом собственно геологический маршрут километров десять, плюс обратный путь к стоянке и в сумме получается километров двадцать пять за день. Если бы не бесконечный летний день – приходилось бы ночевать в маршруте, а так к полуночи геологи, обычно, возвращались на свою стоянку.
Через два часа он добрался до устья ручья Хербак, от которого предстояло идти вверх по ручью в сплошном каньоне.
С тех пор, как стаял последний ледник, территория, освободившись от сковывавшего ее льда, словно глубоко вздохнула. Горы от этого вздоха, расправляя свои оцепеневшие плечи, стали подниматься. И реки, не успевая разрабатывать ледниковые долины, пропилили в них узкие щели – каньоны. Их глубина доходила иногда до пятидесяти метров. При плохой обнаженности пород в ледниковых долинах и на склонах окрестных гор, каньон для геолога был, как раскрытая книга по геологической структуре территории. Тут можно было в идеальной обнаженности увидеть все процессы, происходившие от начала накопления осадков на морском дне до их современного состояния, т. е. окаменевших, смятых в складки, разорванных разломами и минерализованных.
Константин не стал утруждать себя поисками места, где можно спуститься в каньон. Он вышел на его край, заметил звериную тропу и пошел по ней в направление слияния Халыи и Хербака. Тропа была чистой и хорошо утоптанной. «Они-то знают, где надо спускаться!» – подумал он о снежных баранах, северных оленях, медведях и сохатых, населяющих эту долину.
Константин почувствовал знакомое и приятное ему чувство слияния с дикой природой. Теперь он был один из них, такой же зверь, только вместо звериных зубов и когтей у него двухстволка двенадцатого калибра. Но это мелочи! «По своей сути, - думал он, - его жизнь была теперь так же проста».
Он залюбовался величием гигантской гранитной скалы на противоположном берегу Халыи. Это был купол древнего вулкана. Раньше Константин только издали любовался им, теперь вулкан был на его пути и он знал, что скоро поглядит с его вершины вниз на долину Халыи и окрестные горы. Скала почти на километр отвесной стеной возвышалась над долиной реки. Светлые породы были отполированы ветрами, расщелины давали узкие вертикальные тени. Высокий лиственничный лес в долине реки в сравнении с этой скалой казался маленьким и жалким.
Тропа шла по террасе. Вокруг были песчаные моренные холмы, черные блюдца озер с яркой зеленью травы по краям, редкие лиственницы. «Места такие, что только сохатым гулять!» - подумал Константин.
«А вот и сохатый!»
Лось давно уже заметил Константина и лениво удалялся от него. Он часто останавливался, медленно поворачивал в сторону Константина огромную рогатую голову, подолгу смотрел на него, словно надеясь, что человек уйдет, и он, укрывшись от жары, спокойно продолжит свою дневную дрему.
Константин подавил в себе охотничий азарт.
«Такая туша займет всю лодку-пятисотку целиком! - с сожалением подумал он. - Слишком большой. Оленя бы или барана!»
Он знал старую охотничью примету: «Отпустишь первого зверя – больше тебе мяса не видать!», но ему было жалко этого бесстрашного гиганта.
«Сезон только начинается, встречу еще!» - отмахнувшись от приметы, успокоил он себя и спустился в каньон.
Ручей Хербак, всего метров пять шириной, метался по каньону от одной стены к другой. Тычась в отвесные береговые скалы, он шумел, пенился, потом отворачивал от этих скал, стихал и, ворча, устремлялся к другой стене каньона, где снова беззлобно бушевал, брызгая водой на камни. Огромный конус выноса в его устье и крупные валуны в русле говорили, что в «большую воду» он был неудержим и бешен. Откатив завернутые голенища резиновых сапог, Константин, поднял их выше колен и пошел вверх по течению ручья.
Геологический маршрут начался.
Метры, сотни метров, километры маршрута. Зарисовки, замеры, записи в полевой книжке, пометки на карте и аэрофотоснимках... Наконец, он дошел до надвиговой зоны, которую геологи видели и раньше, но господствовавшая тогда концепция геологического развития не дала им возможности развить и показать динамику геологических процессов на основе именно таких фактов крупных горизонтальных перемещений блоков земной коры. Он так увлекся зарисовками, записями и опробованием надвиговой зоны, что не замечал времени. Закончив все, почувствовал необычайный голод. С верховий ручья подул холодный вечерний воздух.
«Пора заканчивать маршрут. На первый день хватит!» - подумал он.
Константин тщетно пытался найти звериную тропу, чтобы выбраться из каньона. Тропы-спуски встречались ему в начале маршрута, теперь же, как нарочно, не было ни одной. Через пару километров он не выдержал, нашел стену с многочисленными уступами и выбрался по ней из каньона. Дрожь в коленях и гулкое сердцебиение говорили ему, что поступать так неразумно. «Но что делать, если я лентяй и не люблю долго ждать?» - оправдывал он сам себя.
В сравнении с сумерками и холодом каньона, на террасе все еще был теплый день. Солнце скрылось за вершинами гор, но темней от этого не стало. Найдя звериную тропу, Константин, разогревая себя быстрой ходьбой, помчался к долине Халыи. Она уже погружалась в сизую дымку северной белой ночи. Земля щедро отдавала накопленное за день тепло, наполняя воздух пряными запахами багульника и хвои.
Андрей деловито собирался в очередной маршрут с Горностаховым и давал Данилу поручения, что приготовить на ужин к его возвращению.
- Пап, я что так и буду теперь на стоянке за повара сидеть? - спросил Данил. – Да и потом, почему ты один в маршруты ходишь? Ты же говорил, что нельзя в горах в одиночку!
- Не переживай, сынок, за много лет я уже привык быть в маршруте один. Ты же сам понимаешь, я с удовольствием взял бы тебя с собой, но... Представь себе, в нашей экспедиции были случаи, когда геологи вот так, сплавляясь по реке, оставляли свои лодки на берегу, а возвратившись из маршрутов, находили их разорванными в клочья медведем. Что тогда? Вызывать вертолет по рации? Просить: «Спасите нас!
- Ладно, пап, я все понял! Ну, так, а чем же я буду от медведя отбиваться, если он придет? – простодушно спросил Данил. – У меня ведь ружья нет!
- Да тебе от него и не придется отбиваться, не переживай! Эти хитрые бестии, прежде чем полезть шкодить, долго следят за стоянкой и, только убедившись, что там никого нет, начинают разбойничать. Так что подбрось в костер дров потолще - и можешь целый день заниматься своими делами. Рыбачь, рисуй, читай, а часам к восьми вечера приготовь ужин и согрей воды помыться – вот и вся твоя работа. Потом мы тебе проб для обработки натаскаем. Без дела не останешься!
- А за изумрудами я все равно схожу с тобой! Пусть кто-нибудь побудет на стоянке вместо меня тогда. Ладно?
- Ладно. Вместе пойдем за твоими изумрудами! - рассмеялся Константин.
Он вспомнил, как загорелись глаза Данила, когда он в прошлый полевой сезон, сплавляясь с отцом по реке Тыры, впервые услышал от Николая Кузьмича Силина об этих зеленых бериллах. Силин в тот год работал на реке Тыры на Амурском карбонатитовом месторождении, изучал его золотоносность, так как прямо от карбонатитов по ручью тянулась богатая и уже многократно отрабатываемая старателями россыпь золота.
Силин был сухой, крепкий мужик семидесяти лет с блестящей загорелой лысиной и узкими крепко сжатыми губами. Он близоруко щурился, отчего казалось, что его глаза сверлили собеседника. Несмотря на возраст, он все еще ездил в поле, а крепкое рукопожатие говорило о немалой силе этого небольшого ростом человека. Бывший летчик-истребитель, он после окончания войны поступил в геологический институт, с отличием закончил его и всю свою жизнь проработал на Севере, изучая геологию Верхоянья. Работал неизменно в паре со своей женой Ниной - петрографом-минералогом.
Пока тетя Нина угощала Данила пирогами со смородиной-охтой, Силин, расспрашивая Константина о его планах на полевые работы и узнав, что он планирует сплав по реке Халые, рассказал об открытом там ими в конце семидесятых вольфрам - бериллиевом месторождении.
- Бериллы там зеленые, прямо, настоящие изумруды! - восхищенно вставила Нина.
- Недоизучили мы тогда этот объект, хотя обнаженность там идеальная. Высокогорье, ледниковые кары, цирки. Ранним летом еще сходят лавины, а северные склоны не стаивают и до конца июля. Вот мы и не дождались, когда стает последний снег, чтобы на северной экспозиции склона изучить это месторождение. Ушли оттуда. Может вам повезет! - сказал он.
Геологи разошлись в маршруты. Данил долго смотрел им вслед, потом отвернулся и ушел в палатку.
Горностахов, еще молодым специалистом работавший на этой территории тридцать пять лет назад, пошел с Андреем по своему прежнему маршруту, чтобы освежить в памяти геологию района и сравнить ее со своими нынешними представлениями. Они прошли вдоль наледи несколько километров и потом по левому притоку Халыи ушли в его верховья. Приготовленные Андреем для рыбалки снасти так и не пригодились. Выпрошенное у Федоровича ружье, он таскал весь день в надежде встретить снежных баранов. И хотя они шли вдоль «бараньих» скал, как называл их Федорович, и всюду под скалами на засыпанных мелким сланцевым щебнем склонах виднелись бараньи тропы, увидеть этих осторожных животных им так и не удалось.
- Федорыч, Вы их всех распугали своим тюканьем молотком по камням! - досадно сказал Андрей, когда они остановились пообедать.
- Ну, так я же не на охоту пошел! - «о-кая» ответил Горностахов.
- Может, на гору полезем? Может, там бараны есть?» - предложил Андрей.
- Я свое уже отлазил! – грустно сказал Федорыч. – Было время, когда и не хотелось, а вынужден был лезть на эти горы, - горки тут, сам видишь, какие! - а теперь выбираю, где полегче пройти. Ноги уже не те, чтоб по горам лазить! Это батя твой еще молодой, бегает вокруг, как конь, а я уже не могу. Только по ручью пройти и осталось!
- Ну, так может я сам слазию, Федорыч?
- Андрюха, ты просись к отцу в напарники и там делай, что хочешь. А со мной - ты на работе, я за тебя отвечаю! А чтобы не скучно тебе было – пробы давай отбирай! Мы как раз подошли к месту, где намечен профиль отбора проб из магматических пород.
- Уже третий день в тайге, а мы все еще тушенку едим! - не унимался Андрей.
- Все претензии – к отцу! Если бы он не пожалел того сохатого – сейчас бы шашлыки ели, а так...
- Ну, а куда бы мы столько мяса дели? – задал Андрей Федорычу тот же вопрос, который отец задал ему, когда Андрей после его рассказа о встрече с сохатым спросил: «Почему же ты не стрелял?»
- В девяносто втором году, - продолжил Андрей, - когда мы с отцом на севере на речке Делинье работали, нас в отряде пятнадцать человек было. По лицензии добыли сохатого. И солили, и коптили, и жарили, и варили мясо, а оно через две недели уже в горло не лезло, надоело. Студенты тушенку стали втихаря в маршруты таскать. А нас здесь только четверо, да и лодки к тому же ...
- Ну, Андрюха! Все знает! - рассмеялся Федорыч, запивая чаем бутерброд со свинной тушенкой.
Себе Константина наметил маршрут по противоположной стороне реки.
Натянув выше колен голенища сапог-болотников, на одном из неглубоких перекатов он попробовал перейти Халыю. Упругая струя воды сбивала с ног. Ступни, едва коснувшись дна, чувствовали как из-под них мгновенно вымывается галечник и ноги погружаются в грунт. Константин быстро прошел по дну на цыпочках, с трудом удерживаясь на быстром течении. Вода едва не затекала в сапоги. Когда миновала опасность зачерпнуть ледяной воды, он остановился, залюбовался пестротой чистого галечника на дне реки. Константин знал каждую породу, лежащую у него под ногами. Каждая галька как будто говорила ему: «Я - риолиты дюстачанской свиты, я - туфы нитканской свиты, а я - дацит-порфиры из обрамления Халыинской кальдеры, а я - граниты Эмкырчанского массива, а мы - песчаники триаса, алевролиты перми, юрские конгломераты...» Все эти породы запомнились ему еще с того первого геологического поля, когда он влюблялся в свою Геологию. Склонившись над рекой, Константин зачерпнул полные ладони. Он смотрел на галечное дно и пил чистую, сладковатую ледяную воду. Мимо лица стремительно проносились прозрачные струи.
Он шел вдоль наледи, заполнившей все русло реки. Она тянулась вверх по течению Халыи на пятнадцать километров. Река пропилила наледь и мощно несла свои воды в очаровывающем своей красотой ледяном каньоне. Толщина льда достигала восьми метров. Лед был полосато-синий, вылизанный водой. Подсвеченный пронизывающими его солнечными лучами, он светился лазурью.
Бескрайняя, белоснежная поверхность наледи слепила глаза. Над ней струились потоки испарений. Вдали, на краю наледи едва виднелась база их геологической партии: избушки, склады, баня. Что там теперь? Тянуло сходить туда, но он отогнал от себя этот соблазн. Перед ним уже стояла давно манящая к себе гора Джотыскан. Это было жерло древнего вулкана, неприступными отвесными скалами возвышающееся над долиной.
- Ну что, приятель, твоя давняя мечта – вот она, перед тобой, - сказал себе Константин. - Конечно, ты не альпинист, чтобы покорять эту вершину в самом неприступном месте, но для геолога всегда найдется местечко, где можно взобраться на нее, имея лишь руки, ноги, голову и молоток. Так что - вперед!
Не только желание покорить Джотыскан толкало Константина в этот маршрут. Это была только половина причины. Другой половиной была проблема геологической структуры древнего вулкана. Изучая старые геологические карты, читая о Джотысканском вулкане в отчете шестидесятых годов, Константин никак не мог понять: что же это такое? Он мог себе представить это только как жерло или конус древнего вулкана, глубоко вскрытого эрозией. Но в старом отчете он был описан, как глубинный магматический массив. Описание явно противоречило рисовке на геологической карте у тех же геологов-предшественников. У Константина давно уже сложилось свое мнение на счет его структуры. Он отдешифрировал аэрофотоснимки местности, перечитал документацию геологических маршрутов, которые были здесь проведены раннее, и представил себе геологическое строение вулкана таким, что оно казалось ему логичным и объясняло многое в структуре всей территории. И сейчас ему хотелось увидеть все это своими глазами, убедиться в своей правоте.
Константин поднимался вверх по ручью. Склон становился все круче. Жаждущая жизни северная растительность приобретала здесь карликовые формы. Он дошел до последней воды в распадке, где она, воркуя, уходила под каменную осыпь.
Здесь Константин остановился, собрал сухих веток кедрового стланика, разжег костер и повесил над ним небольшой котелок с водой. Он поглядел вокруг, ища, чем бы приправить заварку для чая и сорвал мелкие листочки полярной мяты. Константин сделал в полевой книжке краткое описание пройденного маршрута и «отрисовал» на карте геологическую ситуацию. Закипая, вода в котелке поднялась мутной, как молоко, пеной и сбежала через край, почти затушив костер. Константин заварил черный индийский чай и мяту. Никакой чай, ни в каких городах, не мог сравниться ароматом с этим простым таежным чаем. Он знал, что причиной тому была только несравненная чистота горной воды.
Только чувство голода заставило его съесть банку отвратительной «Скумбрии в масле», после чего он уже наслаждался вкусом и ароматом мятного чая со сгущенкой.
Константин находился высоко над долиной Халыи, и теперь она предстала перед ним широкая, поросшая лиственничным лесом, с многочисленными блюдцами ледниковых озер. Наледь рассекала долину на две части и с высоты выглядела, как остатки древнего недотаявшего ледника. Он представил себе, как пятьдесят тысяч лет назад эту долину заполнял огромный ледник, двигавшийся из дальнего хребта Сунтар-Хаята, как этот ледник принимал в себя сползающие по притокам Халыи со Скалистого хребта боковые местные ледники, и все они единым могучим потоком на сотни километров выползали в межгорную долину древней реки Аллах-Юнь.
Привычно забросив на плечи рюкзак, надев полевую сумку и ружье, Константин двинулся дальше, вверх по распадку. Переступая с камня на камень, он медленно приближался к краю первого скального уступа. За ним не было уже ничего, кроме скал. Скалы – не ахти какое удовольствие, но c другой стороны, это - идеальная обнаженность, что для геолога самое важное в маршруте. И Константин никогда не упускал возможности заполучить от маршрута как можно больше информации. Природа не жадничала. Только не ленись - ходи, смотри, записывай, зарисовывай, фотографируй, отбирай пробы! Еще будучи студентом, услышал он от своего преподавателя фразу: «Геологу достаточно трех маршрутов, чтобы дать объективную оценку любому геологическому объекту. Дальше – только детали!» Слова эти запали ему в память, долго ставились под сомнение и только через пять лет работы он почувствовал, что стал геологом. Правда, оценку объекта он давал тогда после десяти маршрутов. До «трех маршрутов» он шел еще лет пять.
«Юрские песчаники и алевролиты. Древняя поверхность вся размыта... на ней базальные конгломераты с галькой юрских песчаников и меловых риолитовых лав, а на всем этом - застывшая магма Джотысканских гранодиорит-порфиров вперемешку с дацит-порфирами. Да это же купол древнего вулкана со следами выдавливания и течения вязкой кислой магмы. Что и требовалось доказать!» - сам с собой рассуждал Константин.
Он прошел по контакту разновозрастных пород сотни метров, пока не убедился, что никаких нюансов здесь не предвидится.
«Что ж, теперь осталось покорить вершину!»
«А надо ли?» - искушающе, спросил его внутренний голос.
Константин поглядел вверх. За скалами вершины не было видно.
«Крутизна - не очень, чтобы страшно было! Лень? - Да, конечно! Но, чтобы потом остаток жизни жалеть, что не поднялся на нее!? Ну, нет! Тут триста-четыреста метров осталось и... - весь мир на ладони!»
Константин двинулся вверх. Сначала поднимался по расщелине между скал, пока в ней еще лежали упавшие глыбы. Потом постепенно и глыбы и обломки пород исчезли, только пиками возвышались скальные стены. Он поднимался все выше и выше. Чтобы держать равновесие, нужно было вплотную прижиматься к каменным стенам. Наконец он почувствовал, что уже почти ползет вверх по скальным уступам.
- Да, приятель, прямо «в лоб» вершину тебе не взять, - сказал он себе. - Придется немного попетлять.
Держать равновесие становилось все труднее.
«Так, немного по горизонтали и вверх. Еще по горизонтали и еще немного вверх. Вот неплохая расщелина. Остановись, не спеши! Посмотри аэрофотоснимок!» - говорил ему внутренний голос. Работая в горах почти всегда в одиночку, Константин привычно разговаривал со своим внутренним «Я». Достал аэрофотоснимки горы, подобрал стереопару. В полученном стереоэффекте «поднялся» над вершиной и определил свое местонахождение.
«Надо выбираться отсюда! Тут не пройти! Еще немного влево и там можно будет подняться вверх по осыпи!»
Через час Константин выбрался на вершину.
Это не было ее покорением. Он почувствовал только облегчение, что выбрался наверх благополучно. Сколько таких вершин уже было в его геологической жизни! Эта была просто одной из них. Вот если бы отвесную Джотысканскую скалу над Халыей покорить - это было бы что-то! Но там без альпинистского опыта и снаряжения делать нечего. А значит, и думать об этом не стоит.
Он пошел по вершинному хребту в сторону Халыи.
Западный склон хребта был полной противоположностью обрывистому восточному склону. Он был пологий, сглаженный долго тающими снежниками, завален крупными и скругленными морозным выветриванием каменными глыбами. Здесь была своя жизнь, совсем не похожая на ту, что внизу, в долине. Природой вершине было отпущено всего полтора-два месяца быть без снега. И сейчас она, как могла, цвела! Каменные глыбы все были расписаны белыми и оранжевыми полярными лишайниками. Полоски лишайника кругами и полукружьями разбегались по обращенной к солнцу поверхности глыб, образуя живописные наскальные рисунки.
То, что внизу называлось скалой Джотыскана лежало сейчас под ногами Константина плоской вершиной. Он подошел к обрыву в долину Халыи.
Голова закружилась от приблизившейся бездны, и воздушные струи ощутимо затягивали его в эту пропасть. Константин отступил назад, но искушение посмотреть сверху вниз на долину было так велико, что он лег на камни и подполз к краю пропасти. Отшлифованные ветрами гранодиоритовые стены на сотни метров обрывались вниз. Темными расщелинами зияли в них глубокие трещины. В тысячеметровой пропасти далеко внизу текла Халыя.
Константин отполз обратно, присел, любуясь бескрайними горными цепями. Вокруг на сотни километров были только горы. Дальние отроги хребта Сунтар-Хаята все еще были покрыты снегом. Почти все высокогорные массивы хранили следы последнего оледенения Земли. От этих гор начинались все ледниковые долины.
«Ну, вот и все! - сказал себе Константин. - Теперь вниз. Ты доволен?»
Спуск был достаточно крутым и долгим. Дрожали от напряжения ноги. Крепкая резина сапог едва удерживала Константина от соскальзывания с огромных глыб, заваливших склон, и стиралась на шершавой, как наждак, поверхности гранодиоритов.
На следующий день Константин едва поднялся на ноги, так болели мышцы бедер после вчерашнего спуска. День оказался «не маршрутным».
Данил с Андреем, расположившись на речной косе, рисовали пастелью Джотысканскую скалу.
- Как эта скала называется, пап? – спросил Данил.
- Джотыскан!
- Как ты запоминаешь эти эвенские названия? Я никак не могу запомнить ни названия речек, ни этих гор! - сокрушался Данил.
- Ну чё тут сложного? - вмешался Андрей. – По-эвенски это означает: «Джо, ты скотина!» То есть, название самой горы – Джо, а потому что она такая неприступная – ее обозвали скотиной.
Они все вместе рассмеялись шутке Андрея.
- Когда я только приехал в Якутию, я тоже не мог запомнить всех этих названий, - сказал Константин. - Потом привык к ним. А теперь они звучат для меня, как слова песни!
- Помнишь, пап, дядя Юра Буков рассказывал о происхождении некоторых якутских слов? Например, смородина-охта или якутский виноград, как называют ее якуты. Что означает слово «охта»? Когда первые русские пришли в Якутию и увидели кусты смородины, на которых огромными черными гроздьями висели крупные ягоды, кто-то из них, наверное, воскликнул: «Ох, ты!» - и полез ягоду рвать. Якуты услышали это и стали называть эту смородину «охта». Ну, а так как первые русские тут были казаками, приезжая к якутам, разговоры свои начинали, наверное, как наш Андрей, с вопроса: «Ну чё?» - якуты и стали русских называть «нуучча». У меня в якутском паспорте стоит национальность - «нуучча». Классно, правда?
- Класснее некуда! - подтвердил Андрей. – Помнишь, как ты приехал однажды в якутское село, к тебе подошел якутенок и, смеясь своими узенькими глазками, спросил: «Ну, чё (или нуучча), по морде хочешь?» - Классно, правда?
Данил показал отцу готовый рисунок.
- Что-то эта скала Джо-ты-скан, - он по слогам выговорил сложное для него название, - напоминает мне стоящего в траве африканского слона! Гребень горы – это спина слона, вот этот бугор – голова, а этот обрыв – опущенный вниз хобот. Ты где был вчера на ней, пап?
- Вот тут по «задней ноге» поднялся на слона Джо, - Константин показывал свой маршрут пальцем по рисунку, - прошел по его «спине» до «головы» и спустился с той стороны по «ушам», – рассмеялся он.
- Ну, и как подъем был? - поинтересовался Андрей.
- Намного легче, чем спуск! А вы с Федорычем как помаршрутили вчера?
- Да такая скука со стариком ходить! Он же только по ручьям ходит. А хочется слазить куда-нибудь на гору. Возьми меня с собой!
- Андрюха, себе я могу позволить ходить одному, но отпустить кого-нибудь другого в маршрут одного и потом ждать, когда же он вернется, переживать: не случилось ли чего? Нет уж! Потому и нужен напарник в маршруте, чтобы в случае чего - помог!
- Но, ты ведь один ходишь! - не унимался Андрей. – И Горностахов походил бы!
- Не горюй! Сезон еще впереди. Сходим и с тобой в маршрут тоже! – заверил его Константин. - Все, что можно было достать с этой стоянки, мы уже сделали, завтра надо сплавиться километров на пятнадцать. Схожу вниз по реке, посмотрю, как там русло! А то я вчера с горы смотрел, сравнивал с картой и не мог узнать то, что видел сверху!
- Наши топографические карты шестидесятых годов прилично состарились! - объявил Константин, вернувшись из рекогносцировочного маршрута. Он присел на землю, достал из полевой сумки карту и развернул ее.
- Смотрите! Вот на карте показано, что река в километре ниже по течению делает крутой поворот влево и течет прямо под тридцатиметровой террасой. На местности же - она тут раздваивается. Под террасой уже не главное русло, но пройти по нему на лодках можно. Главное русло идет теперь прямо. Берегов там не видно, все закрыто лесом, - Константин показал на карте на зеленое пятно лесного массива в пойме реки Халыи и нарисованное им через лес новое русло реки. - Так что, Федорыч, пойдем лучше старым руслом. Я прошел вдоль него километра три, глубина приличная, дно цеплять не будем. Не разгонишься, конечно, течение слабое, но нам торопиться некуда - пятнадцать километров сплавимся потихоньку часа за три, - подытожил Константин.
- Пап, а почему речка так изменилась? Наводнение, что ли, было? - спросил Данил.
- Их тут столько было, с тех пор как карту эту топографы делали! – сказал Федорыч. - Тут почти после каждого дождя – наводнение. Увидишь еще!
- Когда на Халыи бывает «черная вода» или «большая вода», как называют у нас наводнение, - река превращается во что-то ужасное. Все, что стоит на ее пути, будет смыто и уничтожено! После того, как я в первый раз увидел эту речку в большую воду, я никогда не ставлю палатку в пойме - только на высокой, незаливной террасе! Не дай Бог оказаться в большую воду в пойме реки или на каком-нибудь из ее островов! Тогда останется только молиться. Я когда смотрел вчера сверху на реку, мне показалось, что километров пять карты – неправильны. Наверное, река поменяла свое русло после какого-нибудь очередного наводнения.
- И что, правда, тут после любого дождичка наводнение? - удивлялся Данил.
- Да нет, не после любого. После сильного грозового дождя вода, как быстро поднимется, так и относительно быстро спадет. Но если уж горы обложило облаками, если на два-три дня или больше зарядил мелкий, тягучий дождичек – тогда у тебя есть еще пара дней, чтобы позаботиться о безопасности, и следующую неделю спокойно сидеть в палатке и никуда не высовываться! Для геолога дождь в горах – это всегда проблема! Проблема спуститься с вершины вниз - лишайник на камнях разбухает и превращается в скользкую поверхность; проблема успеть вернуться назад до подъема воды в реках - два часа и почти безводный ручей, собрав всю упавшую с неба воду, бурлит так, что его и на тракторе не переедешь – унесет; проблема оказаться на нужной стороне ручья, чтобы, не перебираясь через речки, можно было вернуться на свою стоянку. К ним добавляется еще множество всяких мелочей, которые могут превратиться в еще большие проблемы.
- А потому, Инструкцией запрещено ходить в маршруты в дождь! - весело вставил Андрей, закрывая уже наскучившую ему тему.
Он, естественно, никогда не читал никаких Инструкций, - это скучно, - но слышал кое-что от студентов, сдававших экзамены по «Технике безопасности». Этот пункт Инструкции он запомнил с девяносто второго года, да и то только после того, как однажды поднимаясь с отцом на горный перевал, попал под дождь. Погода в тот день была неопределенной, и утром Константин решил «ломать» ее - пошел в маршрут. Когда они с Андреем выбрались на вершину, с другой стороны склона на них набросилась огромная грозовая туча. Темная стена дождя приближалась так быстро, что они едва успели развернуть целлофановую пленку и укрыться. Дождь с градом обрушился на них. Два часа просидели под пленкой. Дождь сменился сплошным градом, крупным, смерзшимся в куски размером с голубиное яйцо. Он покрыл землю таким слоем, что казалось, все вокруг засыпало снегом. Град молотил по целлофановой пленке, как по барабану, больно бил по спине и рукам. Небольшая, скрюченная ветрами лиственница, под которой они сидели, не могла закрыть их ни от дождя, ни от града. Маршрут пришлось бросить. Вокруг не было ни одного просвета. Тогда Андрей, спускаясь с горы, вымок до нитки от сыплющихся на него с кустов кедрового стланика дождевых капель. И когда переходил через разлившийся вдруг ручей, думал не о холодной воде, а только о том, чтобы его не унесло, как упавшую в воду ветку. Студенты, занимавшиеся отбором проб по профилям рядом с их стоянкой, радостно встретили Андрея в своей жарко натопленной палатке и популярно объяснили ему тогда некоторые пункты из «Инструкции по техники безопасности».
- Чё ж ты так? – недовольно укорил Андрей отца, вернувшись в их палатку. - Знал же, что в дождь нельзя работать!
- Андрей, если бы я каждый раз, глянув утром на небо, сидел на стоянке и ждал: пойдет дождь или нет? – я бы и половины не сделал из того, что нужно сделать за наше куцее лето!
И именно тем летом они с Андреем нашли на речке Делинье богатейшие серебряные руды.
Утреннее солнце уже разогрело палатку, просыпаться было приятно. Лежа в спальнике, Константин поднял голову и увидел, что сыновья спят, а Горностахова в палатке уже нет.
Он выбрался из теплого спального мешка, заправил в него белую простыню-вкладыш, сшитую таким же мешком, выдернул из надувного матраса пробки. Воздух громко зашипел, но ни на мгновение не помешал сну его пацанов.
«Пусть поспят!» - подумал Константин, вспомнив, как сладко спалось ему по утрам в молодости.
Федорыч уже приготовил завтрак и перебирал рыбачьи сети, развешанные на ветвях лиственницы.
- Костя, следующую стоянку надо ставить у хорошей ямы. Порыбачить надо. Сколько же можно консервы есть? На реке стоим!
- А я что, против?
Константин оглядел залитую солнцем долину. Джотысканская скала, как поднятая вверх гигантская ладонь, приветствовала его. Вверх по реке сверкала бескрайняя бело-голубая наледь. Утренняя прохлада перемешивалась с теплом разогреваемой солнцем земли. Было тихо. Непрерывный шум реки был слышен только, если концентрировать на нем внимание. Оранжево-серая сойка-кукша, перелетая с ветки на ветку, с любопытством и без страха изучала стоянку. Бурундук, уже набив чем-то щеки, помахивая хвостом, убегал от кучи накрытых брезентом продуктов.
«Все, как всегда, - довольно подумал Константин. - Лето!»
Он пошел к реке, умылся, побрился, разделся по пояс и, ухая, поплескал на себя ледяной водой. Растираясь махровым полотенцем, Константин глядел на окружающие его горы и видел не только их очертания, вершины, распадки, но и их внутреннюю геологическую структуру. Казалось, его любимая Геология по-женски шептала ему: «Я твоя!», представ без одежд, в складках горных пород, разломах, застывших магматических телах и рудных проявлениях.
Он наслаждался новым наступившим днем.
Через два часа, когда они с Горностаховым уже распределили по лодкам груз, Константин не выдержал, зашел в палатку и сказал:
- Хлопцы, подъем! Пора вставать. Восемь часов уже.
Данил тут же вскочил и стал одеваться. У Андрея только дрогнули ресницы, но он не сделал ни малейшего движения.
- Этот будет спать, как Серега Ходаков! – вспомнил Константин своего друга, которого по утрам прямо в спальнике выносили из палатки, чтобы можно было свернуть ее для переезда на другую стоянку. Все знали, что пока Серега не выспится – разбудить его не сможет ничто! Иногда так и уезжали, оставляя его спать под открытым небом. К вечеру Ходаков, как ни в чем ни бывало, приходил на новую стоянку, раскладывал свой принесенный спальник и даже виду не подавал, что что-то произошло. Его друзья смирились с этим и по утрам уже не будили его. К обеду Серега высыпался, спокойно завтракал, проходил свой маршрут и к полуночи возвращался на стоянку. С таким Ходаковым Константин познакомился еще в студенческие годы на их совместной геологической практике в Якутии. Таким Серега остался и до сих пор.
- Андрюха, вставай! - настаивал Константин.
- Щас, - сонно ответил тот.
Это был мгновенный всплеск сознания, после чего продолжилось прежнее бессознательно-сонное сопение.
«Ладно, пусть еще немного поспит», - подумал Константин, но на всякий случай еще раз позвал его:
- Андре-е-эй!
В ответ - ноль эмоций!
Они позавтракали, собрали свои вещи, снесли все на берег и стали загружать лодки. К удивлению и радости Константина весь груз разместился в трех лодках так, что оставалось достаточно места и для рулевых на корме.
- Данька, иди буди Андрея! Надо уже палатку снимать! - не выдержал Константин, чувствуя зарождающуюся досаду на сына.
- Он с папой в поле! Спит по привычке, как раньше, когда еще маленьким в поле с папой ездил, – съехидничал Горностахов. - Забыл, наверное, что на работе теперь!
Федоровичу явно не нравилось, что Андрей спит, пока они собираются к переезду.
- Ладно, Федорыч, наработается еще! Вся жизнь впереди! - ответил Константин.
Андрей вышел из палатки не одетым. Сонный, взъерошенный, с по-утреннему торчащим в плавках «пистолетом». Он потянулся, оглядел почти готовые к отплытию лодки и опустевшую стоянку.
- А чё меня не разбудили до сих пор? - недовольно и даже удивленно спросил он грубым ото сна голосом.
- Да батя пожалел тебя, маленького! - не стерпел Горностахов.
- Федорыч, я иду первым, Андрей - за мной, Вы - замыкаете! Дистанцию держать пятьдесят – сто метров, чтобы в случае чего успеть помочь друг другу. Андрей, ты понял? - спросил Константин, видя, что тот не слушает.
- Да, понял, понял! Поплыли!
Свою лодку-пятисотку Константин загрузил под завязку. «С полтонны, наверное!» - отметил он. Раскладное «дно» из толстой многослойной фанеры, расстеленное поверх не надувающегося резинового дна, могло, конечно, удержать не только пятьсот килограммов груза. Константин грузил при нужде и много больше – выдерживало! Черная резиновая лодка-пятисотка была его надежным полевым транспортом уже на протяжении пятнадцати лет. Какие только речки и реки не прошел он на таких вот надувных лодках в горах Южного Верхоянья. Трехсотки он не любил: и груза берут немного, и места в них мало, и сама лодка маленькая какая-то, хоть и юркая и на воде устойчивая.
Константин оттолкнул свою лодку от берега и сел на корме за весла. Данил запрыгнул в лодку на груз, упакованный в брезент и крепко увязанный по бортовым леерам, помостился на нем, утрамбовывая место. Лодка, подхваченная течением реки, как крейсер, вошла в струю. Остальные лодки в установленном порядке двинулись следом.
- Данька, передо мной такая куча груза. Я могу случайно чего-нибудь и не заметить впереди. Так что, ты там поглядывай вперед, не спи. Ладно?
- У-гу! - ответил Данил.
Плеск воды за бортом, сверкающие на солнце волны, вихри прозрачных подводных струй, шум и белая пена на перекатах и крупных одиночных валунах посреди реки. Мимо проносятся берега и... шустрая красновато-оранжевая трехсотка Горностахова обогнала лодку Константина. Следом за ней помчалась лодка Андрея.
- Федорыч, вы куда рванули? Мы же договорились..., - перекрикивая шум реки, спросил Константин.
- Течением несет! - скрывая смех, отшутился Горностахов. По его хитрой физиономии Константин понял, что Федорычу, тоже соскучившемуся и по полю, и по сплаву, просто неймется, хочется рвануть вперед, поиграть с волнами, отдаться буйному течению реки.
«Ладно, – подумал Константин. – Пусть плывет. В первый раз что ли!»
Река легко несла лодки по течению.
- Эй! – вдруг закричал Константин. – Вы куда поплыли? Я же говорил: налево, к террасе сворачивать надо, а не в лес!
Но он уже понял, что крик его бесполезен. Федорович с Андреем «пролетели» мимо сворота и помчались в мощном пятидесятиметровом потоке реки по промытому ею новому руслу. Константину ничего не оставалось делать, как плыть следом за ними.
Халыя неслась сквозь густой лиственничный лес. Смытые рекой деревья или унесло, или они были плотно прижаты сильным течением реки к берегам. К такому берегу пристать было негде. У Константина начинало зарождаться смутное беспокойство.
- Притормаживайте, черт возьми, куда вы мчитесь! - прокричал он вслед несущимся впереди него лодкам. Анрей уже сообразил, что они «встряли куда не надо» и стал отчаянно грести назад, сдерживая скорость лодки. Федорович целиком отдался на волю течения, его лодка все дальше и дальше уносилась вперед. Река сжалась в узких берегах в мощную двадцатиметровую струю и неслась через лес напрямик, увеличивая скорость и не делая никаких изгибов и поворотов.
Федорович увидел впереди лежащую поперек реки огромную лиственницу. Вырванными из земли корнями она еще держалась за родной берег, но ее вершина лежала на другом берегу.
«Между стволом и водой расстояние чуть больше полуметра, а значит, лодка под стволом не проскочит!» - мгновенно сообразил Горностахов. Он стал отчаянно грести против течения и жаться к левому борту реки.
- Греби назад сколько можешь! - прокричал Константин Андрею, проплывая мимо него и также изо всех сил отгребая веслами назад, ища возможности пристать к берегу. Его большую и тяжело груженую лодку вода неумолимо несла вперед. Выхода не было! До развязки оставались считаные секунды.
- Данил! Я сейчас подойду к берегу. Возьми привязную веревку в руку, спрыгни с лодки и обмотай ее вокруг дерева, – сказал он сыну, сидящему поверх груза и крепко вцепившемуся в связывающие груз веревки. Он видел, что Данил сильно взволнован. – Только быстро! И не бойся, удерживай лодку крепко!
Федорович уже подплывал к перегородившей реку лиственнице. Константин увидел, что Горностахов вплотную прижал свою лодку к берегу и спрыгнул с нее. Он стоял на берегу и безуспешно пытался удержать лодку. Течение затягивало ее под дерево.
«Черт с ней, с лодкой! Хорошо, что сам уже на берегу!» - подумал Константин.
Он подвел свою лодку к берегу, изо всех сил сдерживая ее на течении, крикнул Данилу:
- Прыгай!
Данил, как спугнутый с лежки заяц, сиганул с лодки, обмотал капроновую веревку вокруг ближайшего дерева. Лодка, прижатая течением к бревнам, натужно застыла, подняла за собой водяной бурун. Андрей подрулил к ним. Его лодку тут же схватили и привязали к дереву. Константин, видя, что хлопцы уже на берегу, побежал к Горностахову. Федорович едва удерживал лодку. Ее уже наполовину затянуло под дерево. Вытащить ее обратно или разгрузить в такой ситуации было невозможно.
Горностахов отпустил привязной ремень. Лодка уперлась грузом в ствол, течение надавило на борт, затянуло ее под дерево. Она, словно тонущий корабль, пузырясь, погрузилась в воду... и прошла под стволом лиственницы. Наполненная водой, лодка тяжело всплыла, покружила на течении и поплыла дальше. Горностахов с Константином бросились следом за ней и, когда течение прижало ее к берегу, дотянулись до привязных ремней и закрепили ее.
- Закурим, что ли? – сказал некурящий Константин, когда они с Горностаховым перевели дух.
Федорович дрожащими руками пошарил по карманам, достал смятую пачку «Стюардессы», протянул Константину. Они закурили.
- Костя, извини! Я, как пацан, заигрался и проплыл мимо того сворота. Смотрю, - речка глубокая, широкая. Что на ней будет? - думаю. – А оно, видишь как получилось.
- Ладно, Федорыч, давай думать теперь, как выбираться отсюда!
Лодку Горностахова разгрузили, подмокшие продукты разложили сушиться.
- Вещи потом просушим! - виновато суетился Федорыч.
Разгрузили и остальные лодки, перетащили весь груз за перегородившую реку лиственницу. Константин сходил вниз по реке на разведку.
- Загружай! - протяжно прокричал он, вернувшись. Потом улыбнулся и добавил: - Ну и видуха у вас тут! Как после кораблекрушения!
Он рассмеялся, видя, как они обрадовались сообщению, что в километре ниже по течению река впадает в свое старое русло и спокойно течет дальше.
- А это русло она, наверное, только в прошлом году промыла. Неразработанное совсем. Ну, да этим летом в «большую воду» домоет. Грузимся! - скомандовал он. - Я иду первым! И чтобы больше никаких эксцессов!
Они загрузили лодки и в установленном порядке скоро вошли в старое русло Халыи.
- Пап, а чё Горностахов тебя не послушался? - спросил Данил, когда они покачивались в лодке на затяжном спокойном плёсе.
- Видишь ли, Данил, для него я все еще пацан, такой же каким был, когда приехал первый раз в экспедицию. А он тогда был уже начальником геологической партии, месторождения открывал, прошел тут все горы, проплыл все реки, тонул и сам, и с другими, и, как видишь, - жив остался. И хоть я теперь такой же начальник партии, как и он когда-то, и сорок лет мне уже, я для него все равно все тот же молодой пацан. Так было всегда и не только со мной!
- Но ты же можешь ему сказать, чтобы делал только так, как ты скажешь!
- Могу! Но, не хочу.
- А я бы сказал!
Данил недовольно поглядел на Горностахова, виновато рулившего позади них.
Горностахов был их соседом, жил со своей семьей на третьем этаже прямо под квартирой Колесников. Андрей с Данилом недолюбливали его за то, что он, подвыпив, заходил иногда к ним, желая поговорить с отцом, и без конца говорил одно и то же: что у него жена красавица-якутка, что она настоящая якутская принцесса, что дети его такие умные – физики-ядерщики, и что внуки у него такие же умные, и что он сам тоже хотел стать физиком, да романтика увела его по молодости – по глупости в геологию, но теперь он все же займется нерешенными проблемами нашего мироздания, потому что, если он этого не сделает, мир так и не узнает, того, что знает он... И так без конца, пока не выговорится!
Константину Горностахов нравился. Его отношение к своей семье, к своим детям и внукам, лучше которых нет на свете, напоминало ему отца. Константин давно знал Федорыча. Это был опытный геолог. Но хорошо работать он мог два-три месяца, а потом наступал кризис. Ему нужно было выпить и расслабиться, чтобы снова спокойно работать дальше. Эту зарождающуюся у него привычку-потребность давно заметил друг Горностахова Александр Ильич Воронцов, который не раз, смеясь, рассказывал в геологической компании:
«Сидим мы, как-то, пишем отчет. Запарка! Не успеваем! Вдруг Горностахов встает из-за стола и «окая» говорит нам: «Пойду попью!» Ну, мало ли, попить человеку захотелось! Хотя, чай, вроде, вот стоит. Пей! Может, воды холодной захотелось? Вышел Горностахов из кабинета и… нет его до конца рабочего дня. Нету день, второй, третий... На четвертый приходит. Как ни в чем не бывало садится за свой рабочий стол и пишет дальше отчетную главу по магматизму.
«Где был три дня?» – спрашиваю его.
«Попил!» - невозмутимо проокал Горностахов.
Место для стоянки снова выбрали, как сказал Федорович, «не рыбацкое».
- Зато к маршрутам ближе! - подвел черту Константин. - Доплывем еще и до «рыбацких мест».
На высокой террасе был чистый луг, поросший цветущим розовым иван-чаем. На нем и поставили палатку. На противоположной стороне реки возвышалась Джотысканская скала. Она отвернулась от геологов своей отвесной стеной и теперь не казалась такой недоступной и красивой. Во время сплава Константин отметил на карте все изменения русла реки. Она сменила все свои очертания. Смыв прежние острова и косы, река обнажила скальный контакт Джотысканского вулкана с юрскими породами прямо в борту реки. Теперь, когда они стали лагерем напротив этого обнажения, Константин не мог усидеть на месте. Разгрузил свою лодку, переправился на другую сторону и пошел к скальному обрыву у реки. Он вернулся через три часа восторженный и довольный.
- Федорыч, обрамление кальдеры, лавовые потоки и сам купол вулкана – все обнажено! Я сделал зарисовки и краткие записи. Вам задание на завтра: сходить туда, детально все задокументировать и опробовать!
- Пап, ну тогда я завтра с тобой в маршрут пойду! - тут же вставил Андрей. – Федорыч и сам управится. Это ведь рядом!
- Пусть с тобой идет! – согласился Горностахов, - Что ему со мной целый день делать? А ты ведь опять помчишься куда-нибудь?
- Это парадокс, Федорыч! Когда меня раньше посылали в маршруты – мне это было - как на каторгу, так не хотелось в маршрут идти: жара, горы крутые, маршруты дальние. А теперь, когда никто не посылает и можно не ходить так далеко и высоко, не лазить по этим горам и кручам – не могу усидеть! Так и тянет! И туда, и туда хочется, и все равно - всюду побывать не успеваю!
- А всюду и не надо бывать! Почитал, что до тебя сделано было, сделал свою интерпретацию и хватит!
- Федорыч, интерпретация – она и есть интерпретация! Я люблю наметить интересный, сложный и не совсем ясный участок, изучить его с высоты в стереоэффекте по аэрофотоснимкам, затем отстроить его геологическое строение по описаниям предшественников так, чтобы все логично было, а потом пойти туда и убедиться в том, где я был прав, а где нет. Я от этого кайф ловлю! Это и толкает меня и в дальние маршруты, и на высокие кручи. Да надеюсь еще, что может быть какой-нибудь «двоечник», ходивший здесь до меня, пропустил что-нибудь, оставил и на мою долю кое-что. Ведь топчемся, в основном, по уже изученным территориям! - с сожалением добавил Константин.
На следующий день Константин с Андреем ушли в маршрут по ручью Кильдеркич.
Устье ручья было сразу за лесом, что стоял позади палатки. Они пробрались сквозь заросли, вышли к ручью, в раздумье постояли на невысоком обрыве начинающегося каньона.
- Ну что, Андрей, по каньону пойдем или по террасе? До нужной мне точки километров восемь. А там уж, как получится с маршрутом – увидим по ходу!
- Конечно по террасе! Тут, смотри, какая тропа классная!
Долина Кильдеркича была плоской, как корыто, в дне которого река пробила узкую извилистую щель. Они молча шли по тропе над каньоном. Каждый думал о чем-то своем.
- Вот, видишь, - наконец сказал Константин Андрею, - древний ледник расчистил все склоны и днище этой долины, разбросал по ним принесенные издалека валуны и стаял. Потеплело что-то вдруг на планете тогда.
- А почему?
- Не знаю. Версии есть разные.
- Ну, а ты как думаешь?
- Хороший вопрос! – усмехнулся Константин. - Может быть это как-то связано с «озоновыми дырами» над полюсами. Ты читал о них? Ну, так вот, представь себе: разорванная защитная оболочка ионосферы - «озоновая дыра». Сквозь эту «дыру» прорывается жесткое солнечное излучение, на планете получается парниковый эффект, начинается потепление и интенсивное таяние льдов на полюсах – это межледниковый период. Потом эти «дыры» постепенно затягиваются, наступает похолодание и глобальное оледенение.
- Так у нас сейчас что, межледниковый период, раз только про «озоновые дырки» и пишут?
- Угадал!
- И когда у нас тут все околеет снова - мы, как мамонты, вымрем?
- Это случится не скоро. Да и потом, суровые условия ледникового периода вызвали среди животных и растений гигантский эволюционный взрыв. Именно ему человечество обязано возникновением разума и, в конце концов, нашей цивилизации. Но в истории нашей планеты история человечества – всего лишь краткий миг. Жизнь имеет начало и конец, независимо от того, один это человек, или все Человечество. Так что…
- Ты опять начал философствовать. Давай лучше баранов посмотрим.
- Ну, давай!
- Был бы я бараном, я бы точно вон на тех скалах лежал сейчас, жмурился бы на солнышке! - негромко сказал Андрей.
- А я уже двоих вижу! – также перейдя на шепот, проговорил Константин.
- Где? - Андрей скинул с плеча ружье, застыл, всматриваясь в скальные уступы на склоне. - Ну, где же?
- Да, вот идут по тропе вдоль каньона!
Андрей понял шутку, досадно забросил ружье за плечо и пошел вперед.
- Смотри, какая наледь внизу! - прокричал он, быстро спустился по распадку в каньон и исчез.
Константин заглянул в каньон. Наледь полностью заполняла его и тянулась далеко вверх по течению ручья. На краю наледи из-под сине-голубого льда четырехметровой толщины вытекал бурлящий поток. Он промыл во льду высокую пещеру. Судя по тому, что Андрея нигде не было, Константин понял, что он ушел в пещеру.
Он позвал Андрея. Подождал. Его нигде не было видно.
«Может, по наледи вперед ушел? Скрылся за поворотом каньона?»
Константин забрался на наледь и пошел по ней вверх по течению ручья. Следов Андрея на наледи не было. Кое-где на поверхности льда зияли широкие трещины, появились глубоко просевшие участки. Лед проседал и обрушался в пустоту речной пещеры. Константин осторожно шел вдоль борта каньона. Через несколько сотен метров он подошел к обвалившейся кровле наледи. Текущий внизу ручей был завален глыбами льда, и из них выбирался довольный своим приключением Андрей.
- Слушай, там такая красота, как в сказке! Слазь, посмотри! - восторженно предложил он отцу.
Константин хотел выругать его за такую неосмотрительность, но тут вспомнил, как он сам, будучи студентом на практике на хребте Сунтар-Хаята, лазил в пещеру под горный ледник. Прячась от дождя, он на четвереньках заполз тогда в небольшой ледяной грот. Зажег спичку и увидел, что грот расширяется и через несколько метров превращается в огромную пещеру. На следующий день пришел туда со свечами и прошел в пещере под ледником несколько сотен метров. Огромные снежинки диаметром до пятнадцати сантиметров, облепили все стены пещеры, гроздьями висели с потолка, все сверкало, искрилось. Он шел, как завороженный, и не мог налюбоваться этой красотой. Только когда ледяные столбы сталактитов и сталагмитов преградили ему путь, да остался маленький огарок свечи, он повернул обратно. Как восторженно рассказывал он об этом, вернувшись на стоянку. А начальник партии выматерил его и запретил ходить куда-либо в одиночку. Костя тогда обиделся. А такой красоты, как в той пещере, он больше никогда не видел. Так что, стоит ли теперь ругать Андрея! Говорят же, что «яблочко от яблоньки недалеко падает».
- Андрюха, я тебя все-таки прошу, не суй свою голову в каждую встреченную на пути дырку! Ты должен помнить, что надеяться здесь можно только на себя, и только рассчитав свои возможности лезть куда-либо!
- Ну, началось опять! - отвернулся тот от отца и пошел дальше вверх по течению ручья.
Дни летели один за другим. Пока стояла хорошая погода, надо было ловить каждый «маршрутный» день, так как после долгой жары обычно наступает ежегодная пора затяжных дождей. Тогда уж насидишься в палатке, отоспишься - надоест еще! Константин знал это и потому не пропускал ни одного «маршрутного» дня. На десяти–пятнадцатикилометровые сплавы по реке у них обычно уходило полдня, остаток дня он снова проводил в маршруте.
- Пап, десять дней прошло, - напомнил Данил отцу о своей ране.
Под пристальным наблюдением Андрея, Константин разрезал узелки лески на ране и вытащил ее.
- Заросло, как на цыпленке! – улыбаясь, констатировал Андрей
Душный зной опустился в долину Халыи. Дымы дальних лесных пожаров сизой пеленой скрыли окрестные горы - видны были только их нечеткие зубчатые очертания. На безоблачном коричневатом небе красным раскаленным диском висело солнце.
Данил сидел за веслами и правил лодкой. Течение несло ее вниз по реке. Мимо проносились берега, поросшие то густым молодым лесом, то чистыми массивами могучих лиственниц. От светлых галечных кос с зарослями полярного эвкалипта исходил пьянящий запах шоколадного рома.
Константин лежал поверх увязанного в лодке груза, мерно покачивался в такт волнам, изредка поглядывая вперед.
- Когда входишь в перекат, лодку держи носом прямо по течению! - подсказывал он Данилу. - Если она пойдет боком и заденет дно – ее тут же начнет переворачивать!
Данил выправил лодку носом по течению реки.
- На перекате держись посередине, в самой струе, а чтобы волны не сильно раскачивали и не заплескивали лодку – немного отгребай назад, сдерживай лодку, чтобы она не разгонялась! Видишь, идет среди волн, как крейсер во время шторма.
Данил сдержал веслами лодку, врезавшуюся в бушующие волны переката. Приторможенная, она сразу присмирела, а не сумевшие замедлить бег волны, казалось, в недоумении помчались мимо нее.
- Теперь отгребай с главного течения в сторону. Видишь, бой струи прямо в берег, а там с подмытого берега попадали в реку деревья.
После переката снова был длинный плес с быстрым спокойным течением.
- Не расслабляйся, Данил. Спокойными горные речки не бывают. Это я могу тут, на твоем месте, подремать немного. А ты за рулем!
- Ну, так нет же ничего опасного впереди!
- Может, и нет: а кто знает?
- Горностахов, вон, впереди плывет и после каждого переката спинингует на плёсе.
- Ты на него не равняйся. Он всю жизнь по рекам сплавляется. Ему, может быть, одного взгляда достаточно, чтобы понять, что его ждет впереди, а ты в первый раз за весла сел на такой речке.
- Ну, не в первый раз! - усмехнувшись, возразил Данил.
- Ну, так чего ж ты тогда на корягу летишь и не видишь этого?
Впереди на поверхности воды был виден маленький, как от перископа подводной лодки, бурун. Данил едва успел отвернуть в сторону, и лодка пронеслась мимо ствола огромной притопленной лиственницы. Ее корни, наполовину засыпанные донным галечником, якорем удерживали лежащий под водой двадцатиметровый ствол, сучковатая верхушка которого лишь на несколько миллиметров торчала из воды.
- Вот на такую налетишь – и дно лодки распорото!
Данил виновато промолчал.
Пойма Халыи – почти с километр шириной, хотя само русло реки не превышает пятидесяти метров. Разливаясь на широких плесах, река спокойно текла вниз вдоль одного из бортов. Затем, словно устав от его однообразия, собиралась в мощный поток и, бушуя на перекате, поворачивала к другому борту. Упругой струей вода упиралась в него, скользила вдоль скал, терлась, как кот, о их выступы и снова выходила на спокойный плес.
Андрей, которому уже давно надоели наставления отца во время сплава, сразу отстал от его лодки на пару сотен метров. Перед отплытием он аккуратно упаковал весь, отпущенный для его лодки груз в брезент, надежно закрепил его. Лодка Андрея чайкой пролетала над высокими волнами перекатов и спокойно неслась по плесам. С восьми лет отец брал его с собой в поле и надувные лодки, на которых геологи сплавлялись по горным рекам, были для него также привычны, как и велосипед. Раньше он был просто пассажиром, ему, пацану, редко доставалось порулить. Перепадало, конечно, посидеть за веслами на рыбалке, когда сети ставили или когда семьей выезжали от поселка километров на пятьдесят и сплавлялись назад домой по реке. Но там была равнина, речки скучные, спокойные. Да и тут для него была такая скукота.
- Чё ж ты говорил, что речка тут опасная? – сказал Андрей отцу, после очередного сплава на новую стоянку.
- А тебе что нужно? - удивился Константин.
- Ну... порисковать хочется! - ответил Андрей.
- А мне нет!
- Данил, смотри, - Андрей совсем оборзел! – с досадой на старшего сына сказал Константин. - Весла бросил, плывет - куда вода несет! Ему хоть кол на голове теши – ничего не доходит. Вырос!
- Да ладно, пап, не ругайся! - как всегда вступился за Андрея Данил.
Он частенько выступал в качестве сдерживающего фактора между отцом и Андреем, а те постоянно конфликтовали. Их раздражало друг в друге почти все. Не было ничего, на что у них не нашлось бы совершенно разного мнения. И когда жена, защищая сына, говорила Константину:
«Ты должен понять, что у него переходный возраст», - тот просто взрывался.
«Какой, к черту, переходный возраст! У меня не было никаких переходных возрастов!»
«Да, ты сразу стал сорокалетним», - соглашалась она.
Андрей хорошо умостился в лодке на своем кормовом сидении, расстелив поверх него ватную куртку. На голове у него была синяя спортивная кепка с большим козырьком, щегольские темные очки и маленькие наушники от плеера. Он посмотрел вперед на реку: отец с Данилом в своей лодке, Горностахов вдалеке - все в порядке. Откинулся на сиденье, поддерживая голову скрещенными на затылке руками, забросил ноги на возвышающийся перед ним груз и, закрыв глаза, слушал свой любимый тяжелый рок.
Солнце ласкало лицо теплыми лучами. Лодка мерно покачивалась на мягких волнах плеса, музыка оглушала. Было классно!
- Данил, не отпускай лодку вперед, сдерживай ее, назад греби! - предупредил Константин.
Их лодка входила в упругую струю очередного переката.
- Так, а теперь оттягивай ее со струи влево. Сильней! Еще сильней! Еще!
Данил греб веслами изо всех сил, и лодка нехотя отошла в сторону от шипящих волн стремительного потока, несущегося прямо в противоположный берег. С него в воду попадали длинноствольные лиственницы, почти полностью перегородив собою русло. Их корни еще держались за родной берег, но стволы очень низко висели над водой, проплыть под ними было невозможно. Данил, удерживая лодку на расстоянии от них, аккуратно провел ее мимо верхушек поваленных деревьев у противоположного берега. Все, опасности нет! Они оглянулись.
К перекату подходила лодка Андрея. Он лежал в ней, закинув ноги в сапогах на груз, и слушал музыку.
- Андре-ей! Андре-е-эй! - изо всех сил кричал ему Данил.
Андрей ничего не слышал.
Ускоряющееся течение уже вносило лодку Андрея в перекат.
Волны подхватили ее и, подбрасывая, понесли в бурлящем потоке. Когда Андрей сообразил, что его «понесло» – было уже поздно! Он схватился за весла, стал лихорадочно грести назад, но лодка уже набрала такую скорость в бушующем потоке реки, что никакими усилиями остановить ее было невозможно. Она влетела прямо под висящие над водой лиственницы, уперлась возвышающимся над лодкой грузом в ствол дерева. Ее развернуло боком, прижало к стволу. Андрей, пытаясь спасти положение, лег на спину, уперся в ствол дерева ногами, изо всех сил давил вверх, и... не смог приподнять ствол, чтобы лодка проскользнула под ним. Сильное течение затянуло лодку под дерево, она перевернулась, прошла под стволом и поплыла дальше уже вверх дном. В то же мгновение из воды вынырнул Андрей, быстро забрался на лодку, распластался на ее днище. Кепки на нем уже не было, но черные солнцезащитные очки и наушники по-прежнему украшали его невозмутимую физиономию.
Вся эта драма происходила на глазах у Данила и Константина.
Данил греб против течения, постоянно оглядывался на Андрея и едва удерживал свою лодку, чтобы ее не снесло далеко. Константин уже приготовился прыгать в воду спасать Андрея. Но когда увидел, как лихо тот оседлал свою перевернутую лодку и теперь, ошалело оглядываясь вокруг, приближался к ним, он не мог не рассмеяться.
Это было, действительно, и горько и смешно!
- Ну что, Андрюха, порисковал? – спросил его Константин. – Вы с Федорычем словно обязательство взяли - создать нам трудности там, где их не должно быть.
Андрей молчал.
Константин тоже понял, что теперь говорить что-либо нет никакого смысла. Все и так ясно! «Хорошо, что жив остался, а остальное... обойдется! А я еще по каньону с ними собирался пройти! Вот дурень! Хорошо, что хоть Улаханов запретил мне это, а то полез бы! Ну, как с ними можно сплавляться по каньону, если на них вообще нельзя положиться. Даже в этой «тихой луже» тонут!» - с досадой и обидой на сына подумал Константин. Он ухватил лодку Андрея за бортовые леера.
- Греби к берегу! - сказал Данилу.
Данил, тяжело вытягивая обе лодки с течения, подтянул их к галечной косе.
Спрыгнули на берег, закрепили лодки.
- Переодевайся! - сказал Константин Андрею. – Простынешь!
- Да успею еще переодеться. Давай лодку перевернем!
Его трясло от ледяной воды, но Андрей не замечал этого. Глядя на свою лежащую вверх дном у берега лодку, он готов был сейчас снова лезть в эту ледяную воду, только чтобы поставить лодку снова «на ноги». Андрей потянул за леера, они вытянулись вверх, но лодка даже не шелохнулась.
- Переодевайся! - твердо повторил Константин.
Он видел, как Андрей подавил в себе свое обычное чувство противоречия и стал быстро стягивать с себя сапоги и прилипшую к телу мокрую одежду.
- Данька, помоги ему! Вода в Халые - не для купания.
Константин вспомнил, как в свой первый полевой сезон на этой речке он почти все лето не купался в реке. Он, черноморец, не мог даже представить себе лето без реки или моря. Потом однажды все-таки не выдержал, набрался смелости, нырнул... Как кипятком обожгло! Ух! Что это не кипяток, а ледяной холод, он почувствовал только, когда выскочил из воды на берег.
Пока Андрей переодевался, Константин развязал закрепленный в лодке груз. Он тут же тяжело лег на дно реки. Лодку перевернули, раскрыли брезент и перетащили весь груз на берег. Когда с него стекла вода, груз снова загрузили в лодку и поплыли дальше.
- Тут, в самом русле, становиться лагерем нельзя, - объяснил Константин. - Да и Горностахова нет. Вперед уплыл.
Горностахов уже целый час ожидал их в километре ниже по течению Халыи.
- Что случилось? – издали спросил он, когда они подплывали к месту его швартовки. - Охотились?
Все молчали. Он заметил, полностью мокрый брезент на лодке Андрея. Понял.
- Перевернулся, что ли? - сочувственно спросил он.
Андрей кивнул.
- Быва-ает! Я сам столько раз тонул! - успокаивал он Андрея. - И с женой тонул, и с сыном тоже переворачивались.
- А что тонул-то, Федорыч? - по-горностаховски о-кая, спросил Константин.
- Да, по глупости, - простодушно ответил тот. – То недосмотришь чего, то понадеешься, что «пронесет», а оно - не проносит!
- То-то и оно!
- Яма тут, Костя, хорошая. Место – рыбацкое, – не замечая иронии, сказал Горностахов. - Постоим несколько дней?
- А чё ж не постоять! Сушиться надо! Сухари, макароны, супы сухие – почти все у Андрюхи было!
Федоровичу по утрам не спалось. Возраст! Но в то утро он встал еще раньше обычного. Ему было невтерпёж проверить поставленные с вечера сети.
- Какая яма! - восторгался он тогда, поплавок за поплавком спуская сеть с лодки в прозрачную, зеленую от глубины воду. - Рыбы тут, наверное, тьма!
- Что-то мы уже всю эту яму обошли, а ни одной рыбешки не видели! - возразил Константин.
- Ты посмотри, какая глубина! Это зимовальная яма! Тут рыба точно есть!
- Вставайте рыбаки! - радостно прокричал Федорович. – Посмотрите, какая тут каталка!
Он стоял в палатке, держа в руках огромную серебристую рыбину.
- Наконец-то, будет нам и уха, и жарёха! Вы понюхайте только, как пахнет – прямо, огурчики свеженькие! - восторгался он.
Палатку еще наполняла утренняя прохлада, и никто не собирался покидать свои теплые и уютные спальные мешки. Константин с Данилом только высунули из них головы.
- Ух ты-ы! - протянул Данил.
- И это всё? - грубоватым заспанным голосом спросил Андрей, покосившись на рыбину одним глазом. Он уже собирался продолжить прерванный сон, но тут Федорович, распираемый довольством, заявил:
- Не всё! Семнадцать штук еще таких же!
Все тут же повыскакивали из спальников и пошли смотреть улов.
- Эта килограмма на два будет, эта на полтора, - комментировал Федорович, когда брали в руки какую-нибудь рыбину.
- А мы столько проплыли по реке и одной рыбки в воде не видели! - удивлялся Данил.
- Теперь бы мяса еще! - вставил Андрей.
- Да, мясо бы нам не помешало! - подумал Константин, разглядывая рассыпанные на брезенте для просушки макароны, вермишель, крупы, сухие китайские супы скорого приготовления и сухари. - Пока все это высохнет – половину бурундуки растаскают! Вон сидит уже один на камне, на разведку прибежал. И рожица такая хитрющая! Приведет ведь теперь всю родню на «зимние заготовки».
Черные породы древнего вулкана торчали на гребне горы, как зубья на спине гигантского дракона. Казалось, дракон этот упал здесь между двух правых притоков Халыи, да так и окаменел, распластавшись на древнеюрской поверхности.
Константин пробирался вдоль подножия скал, торчащих из горы. Они поднимались ввысь на десятки и сотни метров, сменяли одна другую, образуя причудливую цепь скалистого гребня. Ниже скал был достаточно крутой, но уже сглаженный веками склон, спускающийся к долине Халыи. Река виднелась где-то далеко внизу, солнечными бликами поблескивала на перекатах. Теплый июльский ветер доносил иногда ее отдаленный шум, который тут же сдувало воздушными потоками, гуляющими вдоль скал.
Константин прошел вдоль контакта вулканических пород достаточное расстояние, чтобы объективно оценить геологическую структуру участка. Это была огромная вулканическая впадина – кальдера. Вулкан мелового возраста, заливавший эту кальдеру риолитовыми и дацитовыми лавами сто миллионов лет назад, образовал высокий купол над позднеюрской поверхностью, состоящей из песчаников и конгломератов с прослоями каменного угля. Угли еще хранили блестящие отпечатки папоротниковых листьев, напоминая, что не всегда в этих краях был Крайний Север.
Константин постукивал молотком по породам, брал необходимые образцы, делал зарисовки и записи в полевой книжке. Неоднократно пытался он перейти через гребень на другую сторону горы и не мог подняться выше пятидесяти метров. Перед ним неизменно вставали неприступные каменные стены. Они еще не были отвесными, но на них уже не задерживался ни один камешек – все летело далеко вниз.
«Конечно, набравшись наглости, вверх я еще смогу влезть, но спуститься с них уже не смогу», - рассудил Константин и осторожно сполз со скал вниз. Решил быстро обойти их вдоль подножия, уже не делая никаких замеров и записей.
«А места здесь, ниже скал, бараньи - травяные луга для пастбища, ровные выступы горизонтально лежащих песчаников для отдыха, – отметил он. - Идти надо осторожнее, может, и бараны встретятся. А мышиных нор сколько!» - удивлялся он.
Ниже скал были осыпи мелкообломочных пород. Они поросли невысокой травой и кустами кедрового стланика. Константин шел вдоль скал, видел недавний бараний помет и лежки, но самих баранов видно не было. Ниже по склону вдалеке он увидел бурого медведя.
«Так вот в чем дело! – понял он. – Теперь тут конечно баранов не увидишь».
Издалека медведь показался Константину небольшим, похожим на коричневато-черный шарик. Медведь мышковал на лугу. Тут была его вотчина, все вокруг принадлежало ему, и он жировал на богатых мышами южных склонах гор. Медведь, играючи, проворно рыл в земле яму за ямой, выкапывал мышей и их богатые летние заготовки на зиму. Он был очень увлечен своим занятием, и Константин решил незамеченным пройти мимо. Стараясь не сдвинуть под ногами ни одного камешка, он потихоньку шел вдоль подножия скал.
Медведь спокойно занимался своим делом, но что-то показалось Константину странным. Медведь стал как бы прятаться за редкие кусты кедрового стланика и каждый раз появлялся из-за них уже неизменно выше по склону. Так постепенно он приближался к Константину все ближе и ближе. Вот он уже в ста метрах от него, вот в восьмидесяти, вот уже в пятидесяти...
«Что за игрушки?» - досадно подумал Константин.
Ему никогда не доставляло радости встретить в маршруте медведя. Никогда не знаешь, чего ожидать от этого зверя. Обычно, увидев человека, медведь убегает, но у Константина уже не раз бывали случаи, когда медведь нападал на него. Он остановился, снял ружье и стал оценивать ситуацию:
«Позади стена скал высотой до двухсот метров - удирать некуда! И не убежишь от него, к сожалению! Конечно, можно забраться на какую-нибудь скалу на недосягаемую для медведя высоту. И что дальше? Так и сидеть там, пока медведь тебя караулить будет? А караулить он мастер! Этот вариант отпадает».
Медведь, делая вид, что не замечает человека, опустив голову и отвернувшись в сторону, медленно приближался. Вот он скрылся за кустами стланика уже в тридцати метрах от Константина.
«Может, его спугнул мой запах, - размышлял Константин, – и теперь медведь, не подозревая, что приближается ко мне, просто поднимается вверх?»
- Эй, приятель! – громко окликнул его Константин. Он надеялся, что медведь, увидев человека, поймет свою ошибку и даст дёру.
Медведь остановился и, отвернувшись от Константина, поглядел вниз на реку.
- Эй! Ты что, оглох? - крикнул Константин.
Ему совсем не хотелось убивать этого зверя - он тут хозяин. Им нужно только благополучно разминуться.
- Э-эй! - прокричал Константин еще раз.
Медведь не обернулся. Сделал еще несколько шагов в сторону Константина, остановился, равнодушно и безучастно опустил голову, делая вид, что пасется на луговой траве. Потом поднялся еще повыше. Константин поднял с земли несколько камней и бросил их в медведя. Камни падали совсем рядом с медведем и катились дальше вниз по склону, а он даже не шелохнулся и не поглядел на Константина.
«Да, он меня «пасёт»!» - мелькнула догадка.
Константин снял рюкзак, поправил нож на поясе, расстегнул патронташ.
- Эй, мать твою! - прокричал он медведю, и чтобы сбить вдруг подкатившее неприятное волнение, осыпал его матом. – Вали... отсюда пока цел! Имей в виду..., я с тобой «чикаться» не буду!
Медведь не обращал на Константина никакого внимания. Отвернувшись в сторону, он поднялся еще немного вверх и остановился метрах в двенадцати.
«Так, мое преимущество - что я выше него по склону, - рассуждал Константин, - и эта скотина, вероятно, тоже понимает, что тут не разгонишься. Вот и стоит сейчас, думает: что дальше делать, как достать меня?»
Медведь, все так же, не глядя на Константина, сделал еще несколько шагов навстречу и остановился. Их разделяли всего два-три прыжка этого зверя. Теперь медведь уже не казался маленьким. Черно-бурая шерсть блестела на солнце и при движении мощными буграми мышц перекатывалась на спине. Медведь медленно повернул к Константину огромную башку.
Когда взгляды их встретились - у Константина мурашки побежали по коже. Он похолодел под взглядом его близко посаженных маленьких глаз и почувствовал себя просто куском мяса, каким и был сейчас в глазах этого зверя.
Мурашки прошлись по телу и, добежав до макушки на голове, исчезли. Вместе с ними из сознания Константина тут же исчезли и страх и жалость к этому зверю. Он сам превратился в зверя, в сгусток животных инстинктов, главным из которых теперь был инстинкт самосохранения.
Они стояли друг против друга - два зверя, два самца, два убийцы, каждый по-своему вооруженный.
Константин взвел курки на ружье. Он знал убойную силу пули двенадцатого калибра - точный выстрел запросто мог остановить бегущего на тебя разъяренного слона или носорога, не то, что медведя! Но неприятное ощущение боязни, что он может промазать, нет-нет да и подкатывало к горлу.
Мгновения казались бесконечно длинными.
«Классный «кадр» был бы!» - вдруг подумал Константин, представив себе стоящего перед ним зверя в рамке видоискателя своего фотоаппарата. Машинально взял ружье в левую руку, правой рукой достал фотоаппарат из чехла на поясе, поднес к лицу: «Вот он!»
Медведь пристально смотрел в объектив фотоаппарата. Словно не желая фотографироваться, стал отворачиваться и прижиматься к земле...
Щелчок спущенного затвора… легкое жужжание автоматически перематываемой пленки... и в тоже мгновение в окошке видоискателя Константин увидел стремительно бросившегося к нему зверя...
Как он отбросил фотоаппарат, как руки мгновенно схватили ружье... – эти доли секунды не отложились в его сознании. В памяти застыли только блестящая и волнами перекатывающаяся на загривке шерсть, прижатые к голове уши, вытянутая вперед и оскаленная медвежья пасть и... выстрел в упор... Он видел, как страшным ударом пуля сбила медведя с ног и отбросила назад, как он повалился на спину, захрипел и, кувыркаясь, тяжело покатился вниз по склону…
Все стихло. Ни звука. Будто мгновение назад ничего и не случилось!
Константин был ошарашен обступившей его тишиной. Вокруг были все те же горы, светило тоже солнце, ветер так же доносил снизу из долины обрывки шума реки и... Звенящая тишина!
«А вообще есть ли для Бога разница: убил я медведя нападающего на меня или комара жалящего меня? Промахнись я сейчас – и этот мир, так же, погас бы и для меня, как погас сейчас для медведя!» - подумал Константин.
На душе было паршиво. Да так паршиво, что ему уже не хотелось ничего: ни маршрута, ни Геологии, а думать о том, чтобы снимать с медведя шкуру или взять хотя бы ценнейшую медвежью желчь, он вообще не мог.
- Черт бы тебя побрал, скотина, - выругался он. - Испортил мне весь день!
Он подобрал фотоаппарат, перезарядил ружье и забросил его за спину. Зло глянул на лежащего на склоне медведя.
- Пусть тебя во;роны разделывают!
Бесцельно глядя себе под ноги, Константин устало поплелся к стоянке. Она светлой маленькой точкой палатки виднелась далеко внизу у реки.
Остаток дня Константин молча просидел на стоянке у костра.
- Ты что мрачный такой, Костя? – спросил его под вечер Федорыч. – Случилось что-то?
- Медведя убил сегодня!
- Ну и что, сидишь теперь из-за этого, как туча? – хмыкнул тот. – В первый раз что ли! Ободрал?
- Нет!
- Желчь хоть взял?
- Нет!
- Зря! – вздохнул Федорыч. – А что стрелял-то? - полюбопытствовал он.
- Разминуться не могли!
- Это бывает!
Через некоторое время Данил подошел к сидящему у костра Константину.
- Пап, ты что, правда, медведя убил? – спросил он.
«Ну, Федорыч! Уже доложил!» - подумал Константин.
- Нет! С чего ты взял? - спросил он Данила.
- Горностахов сказал! А мы с Андреем не поверили ему. Ты бы нам сказал об этом и шкуру принес бы. Правда?
- Ну, конечно!
Данил пошел в палатку, и слышно было, как они с Андреем, прежде чем заснуть, о чем-то еще спорили с Федорычем.
- Как объяснишь им, - думал Константин, - что я, давно не стрелявший медведей, - уже лет десять не нападали, - в первый раз почувствовал, что убил живую душу! Смешно! Старею что ли? Столько лет охочусь, добываю мясо для полевого пропитания, а тут меня разморило! Жалко стало медведя! А о чем бы сожалел он, обгрызая с твоей рожи щеки? – пытался успокоить себя Константин. – Сожрал бы тебя и пожалел бы только, что мало!
На следующий день Константину идти никуда не хотелось. Был жаркий июльский день. В воздухе парило.
- Камералка! – объявил он. – Позагораем хоть вдоволь. А то скоро дожди начнутся.
Они уже три дня жили на этой стоянке. Федорыч был увлечен рыбалкой, утром и вечером он с пацанами проверял и переставлял сети. Все уже наелись и ухи, и жареной рыбы. И засолили килограммов сорок одного рыбного филе. Рыба была жирной, нежной, пахучей. Ее поглощали без устали, а она все прибывала. Сети всегда были с уловом.
Продукты, промоченные в перевернувшейся лодке, высохли. Данил с Андреем по очереди дежурили возле них, охраняя от разбойничьих бурундучьих набегов. Но бурундуки отчаянно и нагло, продолжали свои налеты, вероятно, уже считая разложенные на берегу продукты своей бурундучьей собственностью.
Наконец, высохшие продукты убрали, упаковали их, и стоянка снова приобрела свой обычный вид: палатка на высокой террасе, накрытый брезентом груз, недалеко от воды костер и «кухня-столовая», прокопченные черный чайник и ведро над огнем, разгруженные и перевернутые вверх дном лодки на берегу.
Андрею, как всегда, не сиделось и не лежалось под солнцем. Солнце его утомляло.
- Если невозможно купаться в реке, надо хоть поплескаться в бассейне! - радуясь своей догадке, заявил он.
Братья наполнили лодку водой и оставили ее на солнце. Пока они загорали, играли в шахматы и читали - вода в лодке согрелась. Добавили туда еще ведро вскипяченной воды и теперь по очереди заныривали в лодку и дурачились.
- Смотри, Данил, баран идет! - сказал Андрей.
Он показал пальцем на противоположный берег.
- Па-па! – шепотом прокричал Данил. - Бараны!
Константин поднял голову с надувного матраса, на котором лежал, загорая голышом. Снежный баран шел по краю террасы на другой стороне реки и приближался к их стоянке.
«Задумался, наверное, ничего не видит!» - подумал Константин.
Он сбегал в палатку за ружьем. Федорыч тоже взял свое ружье. Они вышли из палатки и сели на берегу.
Баран, словно не замечая ни стоянки, ни людей, подходил все ближе и ближе. Вот он скрылся за кустами и вышел прямо напротив лагеря, остановился. Серовато-белый, с огромными, закрученными в спираль рогами, он царственно поглядел на людей сверху вниз, не понимая, что находится сейчас «на мушке».
Константин невольно залюбовался красавцем-бараном.
«Довольно!» – вероятно, решил тот и, отвернувшись от него, медленно и грациозно скрылся в кустах.
- Ты чё не стрелял? – не веря произошедшему, набросился на отца Андрей.
- Не знаю! - рассмеялся Константин, сам не понимая, почему так произошло.
- Федорыч, а Вы чё не стреляли? – тут же напал Андрей на Горностахова.
- Я ждал, когда отец твой выстрелит! – оправдывался тот, тоже не понимая, как такое могло случиться.
- Ну, вы даете! – возмущался Андрей. – Хоть бы мне дали стрельнуть! Ходим в маршруты уже почти целый месяц и кроме следов ничего не видели. Тушенку все еще едим! А тут... «мясо» само пришло, прямо к палатке, похватались за ружья и... – стрельнуть некому было!
Он чуть не лопнул от возмущения, отвернулся от всех и ушел в палатку.
«И этот день не удался!» - подумал Константин.
Он снова растянулся на матрасе и продолжил свое, как он любил говорить, «прекрасное ничегонеделание».
Сизая дымка дальних пожаров немного поднялась над долиной Халыи. Горы приобрели отчетливые очертания, и в воздухе запахло гарью. День постепенно гас, но чувствовалось это только по наступившей вечерней прохладе.
Вечером Константин объявил:
- С берега убрать все наверх, на террасу к палатке. Лодки поднять тоже. Федорыч, сети надо снять - ночью, наверное, уже дождь будет, и к утру вода в реке поднимется.
- Да с чего ты взял? На небе - ни облачка!
- Чую, Федорыч! Гарью пахнет, это к дождю. Это значит, он уже где-то тушит пожары. А раз чуешь запах гари – значит, ветер к нам. А дождь вслед за ветром идет.
Дождь начался под утро. Он посыпался на брезент палатки мелкий, едва слышный. Потом загремели дальние грозы. Они постепенно приближались, и вот уже на палатку налетел ветер, затрепал ее на веревочных растяжках. Потом по брезенту застучали первые, крупные капли и пошел настоящий дождь – с ветром и градом. Он молотил по брезенту, выбивая из него водяную пыль, которая сыпалась на лица спящих. Заворочался Федорыч, поплотнее закутались в спальных мешках Андрей с Данилом. Константин выбрался из спальника, выглянул из палатки: «Порядок! Все убрано, дрова накрыты, вода в реке еще на месте... Спи себе!» - и он снова забрался в свой теплый спальник.
«Теперь отоспимся!» - подумал он, закрывая глаза.
Через три дня Халыю было не узнать. Вода заполнила все русло, бушевала, и только высокие скалистые берега удерживали ее в узде. Река несла вырванные из берегов деревья, камни гулко стучали по дну и береговым скалам. Все боковые притоки Халыи кипели, пенились и, соперничая с самой Халыей, выносили из каньонов неукротимые потоки «черной воды». Гор вокруг видно не было. Все скрыла серая пелена дождя.
Моросило. Мелко, тягуче, изо дня в день.
Константин все дни напролет «рисовал» свои геологические карты, структурные разрезы и схемы, писал заключение по геологии района. Горностахов и мальчишки устраивали настоящие шахматные баталии. Никто не мог обыграть Федоровича, что для Андрея было небывалым вызовом. Партию за партией отчаянно сражался он за победу и... наконец-то - радостный вопль: «Ура! Победа!»
Все журналы были уже перечитаны, игры переиграны, бока отлежаны.
А дождь все шел и шел!
Нескончаемые геологические истории, байки и анекдоты рассказаны и пересказаны.
А дождь все не кончался.
Вода в реке поднималась все выше и выше, доходила уже до палатки. И когда Константин решил перенести палатку, продукты и снаряжение на террасу повыше, Федорыч радостно сообщил:
- Костя, пена пошла!
«Слава Богу!» - подумал Константин.
Когда во время «черной воды» вдоль берегов на воде появлялась пена - это был верный признак, что подъема воды больше не будет. Ее уровень продержится еще немного и пойдет на спад.
- А где же наша рыба теперь? - глядя на бушующую мутную воду Халыи, спросил Данил.
- Наша - в кастрюле! - ответил Федорыч, хитро скосив глаза и кивнув на большую эмалированную кастрюлю с засоленной рыбой.
- Да я про ту, что в реке! Где тут спрятаться можно в такой воде?
- Найде-ет где! - протянул Федорыч.
Через неделю подул ветер. Он разорвал облака, растащил их по горным долинам и распадкам. Они еще цеплялись своими рваными краями за скальные вершины гор, но летнее солнце нещадно палило и плавило их. Реки еще два дня продолжали выносить с гор упавшую с небес влагу, и были непроходимы. А куда идти геологу в горах, если всюду ручьи, да речки? Они - единственные пути-дорожки, по которым тут можно «бегать». Константин изнывал от вынужденного безделья.
«Девять дней лета пропало!» - с сожалением думал он.
На десятый день он ушел в горы.
Константин сделал серию коротких маршрутов, отходя на пять-восемь километров от стоянки и поднимаясь на склоны. Необходимой геологической информации на склонах не было. Вершины гор были недоступны, и довольствоваться приходилось лишь тем, что упало со скал.
Когда вода в ручьях спала настолько, что можно было ходить по каньонам, он ушел к Джотысканскому вулкану. Это была, на его взгляд, наиболее интересная и самая плохо изученная структура Халыинской кальдеры.
Константин шел по каньону.
Смятые в складки черные алевролиты и песчаники триаса обнажались в скальных береговых стенах. Стены поднимались на высоту от двадцати до пятидесяти метров, и геологическая структура была представлена в идеальном разрезе. Константин был полностью поглощен своей Геологией. Порой ему даже казалось, что он живет сейчас в том позднеюрском - раннемеловом периоде, когда все эти морские породы выдавливало наверх могучим давлением сближающихся древних континентов. Накопившиеся на морском дне за сотни миллионов лет породы, жестоко сминало в складки и раскалывало на блоки. По разломам поднимались к поверхности горячие глубинные растворы, они остывали и кристаллизовались в рудные и нерудные минералы. Константин делал непрерывные зарисовки геологической структуры, описывал ее в полевой книжке, отрисовывал на карте и аэрофотоснимках. Километр за километром уходил он по каньону вверх.
Каньон сужался все больше и больше. Двадцатиметровое русло ручья сократилось сначала до десяти, а потом до пяти метров. Один за другим пошли водопады, небольшие и бурные. Обходить их становилось все труднее, но Константин упорно шел вперед. Вот-вот он должен был подойти к границе с Халыинской кальдерой обрушения, где сможет увидеть все ее внутреннее строение. Геологу редко удается увидеть идеальный разрез структуры в естественном обнажении. Поэтому Константин ни за что не хотел бросать его. Он преодолевал водопады один за другим.
На одном из водопадов он поднялся по отвесной стене на пять метров, ухватился покрепче за край выступа, попробовал его на прочность - держит! Константин подтянулся вверх и... каменная плита, на которой он висел, оторвалась от стены. Он потерял равновесие. Плита неудержимо наваливалась на него, увлекая вниз к подножию водопада.
«Сейчас она раздавит меня, как цыпленка!» - мгновенно промелькнуло у него в голове.
С диким криком, Константин изо всех сил рванул плиту в сторону, развернулся в воздухе и полетел вниз уже над плитой. Она с шумом грохнулась в воду, Константин рухнул следом, тут же получив удар по голове стволом ружья и рюкзаком.
Болели пальцы рук, ныли ударившиеся о камень колени. От боли он боялся даже пошевелиться. Высунул голову из воды и отдышался, а потом, представив себя в этом положении, стал хохотать. Смеялся, не то от радости, что остался жив, не то от комичности своего пребывания в воде, из которой торчала лишь голова, а сверху на нее сыпалась ледяная струя водопада.
- Класс! – сказал он. – Наконец-то случилось то, что должно было когда-нибудь случиться!
Он с трудом поднялся на ноги и вышел из воды на косу.
- Ну и дурень! Только так тебя и можно остановить! - сказал он себе.
Через несколько дней разбитые пальцы и колени зажили, и Константин снова пошел к Джотыскаскому вулкану. Теперь он подходил к нему с другой стороны. Склон горы на подходе к вулкану был сложен песчаниками и алевролитами, только гребень водораздела слагали скальные выступы гранодиорит-порфиров, дацитовых лав и туфов. Ландшафт был совсем дикий, пустынный, нереальный. Константин выбрался из ручья на склон горы, огляделся. Вокруг - одни остроконечные вершины из застывших магматических пород. Они стеной поднимались над узкими плоскодонными долинами, которые заполняли когда-то сползавшие с этих гор ледники.
Он шел вдоль склона. Сплошная каменная осыпь из смеси осадочных и магматических пород не давала никакой информации о структуре участка, а именно его структурное положение интересовало Константина больше всего. Он спустился в ручей, который хоть и был плохо проходимым из-за «большой» воды, но протекал в небольшом каньоне со скальными обнажениями пород. По одному из распадков Константин ушел в боковой приток и стал подниматься в его верховья.
Ручей был совсем узким, водопады следовали один за другим. Он сначала обходил их по склону горы, а потом, устав постоянно вылезать из каньона и снова спускаться в него, стал подниматься на водопады.
Двухметровый водопад, трехметровый, пятиметровый... Преодоление встающих на пути преград возбуждало, дразнило и даже слегка пьянило его. Восьмиметровый водопад с вызовом бросил ему под ноги ледяной хрусталь своего потока. Разбиваясь о камни, вода брызгами разлеталась в стороны. Радуга дрожала в поднимающемся вихре водяной пыли. Шум падающей воды оглушал и, словно, шептал ему: «Выбирайся, дорогой, на склон и потихонечку, с камешка на камешек, топай себе дальше, по сторонам поглядывай! Чего ты влез в этот каньон, идешь в потемках, в холоде, в сырости? А там наверху тепло, солнышко светит».
«А что делать на склоне, если там ничего не видно - все завалено осыпями!» - спорил с ним Константин.
Сделав записи и зарисовки в полевой книжке, он полез вверх по скале вдоль падающего вниз потока. Камни скользили под ногами, но уступы были достаточно широкими, чтобы подниматься все выше и выше. Три метра, пять метров, шесть. Цепляться вдруг стало не за что. Едва удерживаясь на отвесной поверхности, он прижался к ней. Казалось, отпусти руки - и он тотчас полетит вниз. Прощупав всю скалу над головой, Константин все же нашел небольшой выступ, подтянулся выше - еще один выступ. Оторваться теперь от скалы, казалось, невозможным. Он плотно прижался к ней и пополз вверх. Носки резиновых сапог, ища опоры, цеплялись за каждую скальную трещинку, каждую шероховатость. Всегда надежный помощник – геологический молоток, стал вдруг мешать, и, когда до вершины водопада оставалось не более метра, Константин забросил его наверх.
«Так, еще немного, еще!» Рюкзак за плечами вдруг потяжелел и стал тянуть назад, полевая сумка сбоку, никогда не мешавшая ему, стала путаться в ногах и цепляться за скалу. Колени дрожали от напряжения, пальцы рук тщетно ощупывали скалу, подтягивая его все выше и выше. Вот он, уступ! А на нем и зацепиться не за что! Это была плоская, отшлифованная потоком плита. Константин нащупал ручку своего молотка, подтянул его, стал молотком искать, за что бы уцепиться. Нашел какую-то трещину и подтянул себя наверх. Все!
Когда он выбрался наверх, был весь в поту. Константин перевернулся на спину на рюкзак, лежал на каменной плите не в силах подняться. Он тяжело дышал, чувствуя медленно успокаивающуюся в ногах дрожь.
«Ну, балда! Чего ты полез сюда? - ругал он себя. – Гробанешься тут – ищи тебя потом!» А сам уже любовался открывшейся перед ним горной долиной. С двух сторон ее окружали скалистые вершины гор. Долина круто поднималась между ними вверх и заканчивалась плоской ледосборной поляной, окруженной каменными грядами. На поляне было озерцо, вокруг него - мягкая зелень невысокой травы, карликовых кустов полярного тополя, желтого рододендрона и мхов. «Райское место для мышей и сурков, - отметил Константин. - А для медведя – просто клад! А вон и стадо снежных баранов вдали!» Бараны уже заметили чужака, настороженно смотрели в его сторону.
Константин свернул в боковой распадок и стал подниматься по нему вверх. Небольшой каньон, в котором бурлил ручей, рассекал магматические породы.
«А откуда в этих магматических породах конгломераты?» - подумал Константин, подходя к развалам глыб рыжевато-черных пород. В них были видны округлые гальки.
Он ударил по ним молотком. Молоток прочертил по каменной глыбе жирно заблестевшую черту. Константин поднял кусок породы.
- Какие конгломераты? Это же графит! – воскликнул Константин.
Он не мог поверить, что графитовые руды вот так запросто могли лежать на поверхности и никто до сих пор их не обнаружил. «Галька этих «конгломератов» есть не что иное, как желваки и конкреции графита! Надо будет посмотреть на карте фактического материала предшественников - были ли тут у них маршруты? Рудная зона мощностью до шести метров и содержания графита в ней до пятидесяти процентов. Это ведь богатые промышленные руды!»
Константин снял ружье, полевую сумку, рюкзак. Он собрал редкие сухие веточки карликового тополя, развел костерок и, когда он разгорелся, разгреб его по середине, поставил в костер котелок с водой и подбросил в огонь веток.
«Теперь нужно все обстоятельно задокументировать, опробовать, проследить графитовую зону по простиранию. Было бы что! - радостно размышлял он. - Остальное – дело нехитрое! Как жаль, что никого из пацанов не взял с собой, чтобы они ощутили это Чувство Находки!»
Константин обследовал все вокруг, делая многочисленные зарисовки, описания, отбирая рудные образцы и пробы. Он обошел все вокруг, поднимался вверх и спускался вниз, переходил от одного скального обнажения горных пород к другому. Горные породы, словно болтливые подружки, наперебой рассказывали ему историю магматизма и рудообразования мелового периода.
«Вот тут кислая вязкая магма внедрялась в триасовые песчаники. Тут она разрывала один за другим пласты песчаников, расслоив их более чем на сто метров. Таким образом, на глубине двести метров от древней поверхности в форме огромного гриба образовалась промежуточная магматическая камера Джотысканского вулкана. От нее к юрской палеоповерхности отходят широкие трещины и жерла, заполненные застывшей лавой. В них и располагаются графитовые руды. Нарастающее внутреннее напряжение и накопление в кровле магматической камеры большого количества газов приводило к разрыву перекрывающих ее пород и взрывам. На поверхность выбрасывалось огромное количество туфов андезито-дацитов. В них были видны обломки раздробленных взрывом триасовых песчаников».
Константин шел вдоль кровли магматической камеры и видел, что все взрывные каналы древнего вулкана графитизированы, всюду в магматических породах были видны желваки и просечки графита. Рудообразование происходило явно после завершения извержений в уже остывающей магме.
Представив себе все эти процессы, Константин остался доволен. Детали генезиса руд будут получены при их микроскопическом изучении и после лабораторных анализов проб.
«А какая руда!» - восхищался он. Графитовыми желваками он писал у себя в полевой книжке, как простым мягким карандашом.
Исследуя участок, он добрался до скальных уступов у гребня водораздела.
«Да, эти скалы для меня недоступны! - с огорчением подумал он. – Ну, да ладно. Главное - графитовые руды в долине!»
Константин оглядел с высоты бескрайние горные цепи Южного Верхоянья.
Вечерело. Солнце уже готово было закатиться за горизонт. Западные склоны вершин приобрели яркие розовые оттенки, восточные - глубокую пастельную синеву. Межгорные долины тонули в сизом мраке наступающих летних сумерек.
«Ну и загулялся я сегодня! – усмехнулся Константин, довольный своим маршрутом. – Хорошо, что еще июль и стоят белые летние ночи - можно до стоянки добраться. А в августе - не зевай, только на часы и поглядывай. Прозеваешь возвращение - и ночуй тогда в горах!»
- Папа, ты что месторождение нашел? – спросил Данил, когда Константин показывал на стоянке графитовую руду. – Ну чё ты меня с собой не взял? - с обидой в голосе протянул он.
- Не горюй, Данил, это не моя находка. Это – наша!
- Все равно, так не интересно! – вздохнул Данил. – Все! Надоело мне вам кашу варить, да стоянку сторожить! С тобой теперь ходить буду!
- А мы как раз и приближаемся к интересному объекту. Помнишь, Силин рассказывал о зеленых бериллах? Со следующей стоянки сходим туда.
- Ладно! - с нескрываемым сожалением вздохнул Данил. - Андрею хорошо, он уже открывал с тобой месторождения и серебра, и ниобия, и меди! А я?
Данил не мог никак успокоиться, образец за образцом рассматривая графитовую руду.
- Данька, ты что, забыл уже? Мы ведь с тобой в прошлом году нашли молибденовую руду в гранитах! - напомнил ему Константин.
- Так то в прошлом году было! Всего одно месторождение. А в этом году?
- Из всех находок, мне больше всего понравилось, как мы с Андреем нашли радиоактивную карбонатитовую жилу с ниобиевой рудой! Помнишь, Андрюха? – спросил Константин. – Когда ты спал почти что на атомной бомбе!
- Ну сколько уже можно об этом говорить?! - возмущался Андрей. – Каждый раз одно и то же!
- Мне приятны эти воспоминания, - отшутился Константин, - вот я и пою одну и ту же песню!
¬Андрея уже не тянуло походить в маршруты с отцом. Он знал, что тот вечно идет туда, где не пролезешь: одни скалы, да водопады. То ли дело с Федорычем – маршруты только по долине, по речке, идешь себе, рыбачишь. Хариуса в ручьях полно!
Еще пару дней Константин занимался детальным изучением внутреннего строения Халыинской кальдеры. Он исходил все вокруг, лез на самые кручи. И только когда у него окончательно сложилось представление о структуре кальдеры и условиях образования графитовых руд, когда он понял, что добавить уже ничего, кроме деталей, не сможет, решили плыть дальше.
«Хорошо, что есть на свете «двоечники»! – думал Константин, возвращаясь из последнего в кальдере маршрута. – Они оставили нам возможность найти что-нибудь и после того, как территория уже изучена».
Стоянку свернули, как обычно, очень быстро. Константин не любил растягивать это дело. «Полчаса на сборы лагеря и полчаса на его постановку!» – таково было его правило. И все привычно быстро управлялись каждый со своими, еще в начале сплава распределенными обязанностями.
- И чё мы вечно так торопимся? - возмущался Андрей. – Плыть совсем недалеко, успеем!
- Ясное дело, что успеем, - отвечал Константин. – Да только - я так привык! И не мне под тебя теперь подстраиваться, а тебе уж придется делать так, как мы всегда работаем в поле!
- Да ты это делаешь специально, чтобы только погонять нас!
- Знаешь что, Андрюха, когда делаешь все медленно, не спеша, то и сборы, и разборы превращаются в нудное занятие. А когда этим приходится заниматься часто, то и работа в поле кажется нудной - только и вспоминаешь потом как, то ставили палатки да груз из лодки таскали на берег, то снимали палатки и загружали лодки. Да и потом - это же привычка - все делать быстро! Когда приходилось ставить палатки под дождем, некогда было «резину тянуть». Пять минут на все уходило. А тебе, видишь, и полчаса мало.
- Ну, так не под дождем же мы собираемся.
- Да, не под дождем, слава Богу! Поплыли!
Константин оттолкнул от берега свою лодку. Данил привычно запрыгнул на нее поверх груза.
Плеск воды под веслами, шум волн на перекатах и стремительные спокойные плесы, где чистый, слегка зеленоватый хрусталь воды на два метра покрывает дно. Глядя на плотно выстеленное галечное дно реки, Константину казалось, что лодка летит над ним. И чем стремительнее был этот полет, тем ближе был приближающийся новый перекат, шум которого уже накатывался на сплавщиков.
Константин предупредил всех, что он идет первым, и чтобы никто не обгонял его, дистанция сто-сто пятьдесят метров. После такого «инструктажа» по хитрой физиономии Федорыча Константин понял, что тот, молча выслушав его, про себя решил: «Не учи ученого!» Андрюха, так же ничего не сказав, подумал: «И без тебя знаю, что и как делать надо!»
Чтобы не допустить такого «ущемления свободы» Федорыч с Андреем, не сговариваясь, стали все дальше и дальше отставать от лодки Константина, чтобы потом снова пуститься в лихое «свободное плавание».
- Смотри, Данил, какие каменные замки стоят! - Константин показал на горные вершины вдали.
Светло-серые скальные пики Средне-Халыинского гранодиоритового массива, напоминающие своей остротой готические замки, упирались прямо в небо. Они совсем ненадолго показались в проеме боковой речной долины, уходящей узким ледниковым трогом в верховья горного массива. «Замки» промелькнули меж двух горных гряд и скрылись за ними.
- Ух, ты! – невольно вырвалось у Данила. - Давай остановимся, сходим туда!
- Ну, уж нет! Сашка Найденов работал на этих скалах, рассказывал, как оно там было. «Походишь, говорит, - вокруг скал, посмотришь на них снизу вверх - и все! Изучать там можно только то, что с этих скал вниз упало!
- Пап, ты знаешь, как надоело уже уху варить и рыбу жарить... Когда уже я с тобой в маршрут пойду?
- Завтра.
К Тарынскому вольфрам - берилловому месторождению, о котором Данилу рассказал Силин, пошли все, кроме Андрея. Даже Федорыч не усидел на стоянке. Он был непомерно доволен выбранной стоянкой. Напротив нее в реке была глубокая зимовальная яма, и рыбы в ней было предостаточно. Это показал уже первый съем: на две сети - десяток каталок почти по полтора килограмма каждая.
Андрей был рад, что его оставили на стоянке за сторожа.
- Если бы открывать месторождение шли – тогда другое дело. А идти на уже открытое…, - посмеивался он, предвкушая, как позагорает на стоянке в тишине и покое.
Данил шел в маршрут в полном снаряжении. Андрей с радостью отдал ему и рюкзак, и молоток, и охотничий нож, и ружье. Перепрыгивая с камня на камень, Данил скакал по руслу небольшого ручья, уходящего в дальние горные отроги.
Прошли несколько водопадов, пробрались по ледяной пещере в промытой наледи. Наледь, похоже, и не собиралась таять. Зажатая между двух высоких скал, она заполняла синим льдом весь распадок. За наледью шум ручья стал стихать, перешел в глухое воркование среди камней, а потом и совсем затих. Никто не беспокоился по поводу отсутствия воды в ручье. Вдали на склонах гор белели огромные пятна не стаявшего снега. Только набрали в рюкзаки сухих веток для костра. Открывавшийся вдали каменный ландшафт не оставлял сомнений, что там нет вообще никакой растительности.
- Прямо, как на луне! – удивлялся Данил.
Оранжево-красные каменные горы обступали геологов со всех сторон. Меж гор «текли» такие же оранжево-красные каменные реки – курумы. Каменная река, по которой шли геологи, тянулась в самые верховья долины и заканчивалась огромной, круглой, как цирковая арена, площадкой. Площадку полукругом окружали остроконечные скалы. Они на пятьсот метров поднимались над ней и упирались в небо, образуя гигантский цирк. Данил заворожено смотрел на этот амфитеатр, в котором хотелось говорить шепотом, так как говор раскатистым эхом перекатывался среди каменных стен, многократно наперебой повторяя сказанное. На одной из скальных стен виднелись белые беспорядочные росчерки кварцевых жил. Это и был кварцевый штокверк с вольфрамит – бериллиевой минерализацией.
У Данила не хватило терпенья рассматривать окружающие его горы. Он сразу же пошел к подножию склона, на котором виднелся штокверк, и вскоре Константин с Федорычем услышали его крик:
- Нашел! Я изумруды нашел!
Пока Константин с Горностаховым рассматривали геологическую карту, отрисовывали контур штокверка, полностью обнажившегося из-под стаявшего снега, Данил наколотил уже кучу камней. Складывал их горками, бегал по каменной осыпи, выбирая все новые и новые образцы.
- Ты как собраешься тащить все это? - рассмеялся Константин, увидев сложенные в кучки образцы минералов.
- А вы что, не поможете мне? Смотрите, какая красота! Это же изумруды! - он протянул большой кусок белого кварца с крупными кристаллами прозрачного зеленоватого берилла и черного вольфрамита.
- Ну, до изумрудов тут еще далеко! – разочарованно протянул Федорыч. – Вот если бы, как у нас на Урале, совсем зеленые были!
- Ничего, я и зеленые найду! Тетя Нина говорила, что были и совсем зеленые», - не унимался Данил и снова продолжил поиски.
Константин с Федоровичем занимались уточнением параметров штокверка, сделали дополнительное опробование руды. Закончив дела, они развели костер, поели, попили чаю. Надо было возвращаться назад.
Данил набрал кучу образцов с зелеными бериллами. Он, насколько мог, загрузил свой рюкзак «изумрудами», и два пробных мешка с образцами нес в руках. Как муравей, тащил он свой груз. Ноги, тяжело отрываясь от земли, едва переступали с камня на камень, а когда чувствовали «мягкую» почву на морозных буграх пучения, выдавливающих на поверхность глину и щебень, ему вообще казалось, что ноги уходили в почву под тяжестью груза.
«Прямо, как на другой планете с большой силой притяжения!» - подумал он, вспомнив прочитанный недавно фантастический роман о путешествиях по другим галактикам.
Как ни уговаривал его отец оставить половину того, что он набрал, Данил ни в какую не соглашался. Он еле тащился далеко позади, неуверенно переступая с камня на камень. Константин с Федорычем на каждом месте отдыха брали у него понемногу образцов в свои рюкзаки. Данил не отказывался от помощи, пока не заметил, что у него осталось меньше всех. По-детски обиделся, взял часть образцов обратно, и с гордостью притащил их на стоянку.
Уставший от сна и безделья Андрей радостно встретил их, обшарил рюкзак Данила, образец за образцом рассматривая принесенные камни.
- Ну, ты и нагреб! – скрывая радость, подшучивал над ним Андрей. – И как ты теперь свои изумруды из этих камней выковыривать будешь?
А потом, словно оправдываясь за свое ничегонеделание, сообщил:
- А я вам тут воды согрел помыться… рыбы нажарил!
- Опять эта рыба! Надоела уже! Добудет кто-нибудь мяса в этом сезоне или нет? - копируя интонацию Андрея, протянул Константин. - Чем занимался сегодня?
- Спал, загорал, сети проверял, ужин приготовил, ягоду нашел, собрал немного и компот сварил. Голубика уже почти поспела.
- А золотишко не пробовал мыть в том ручье напротив? Он как раз выходит из гор, размывающих, как я предполагаю, перспективную на золото структуру.
- Так ты же ничего не сказал про это! - ответил Андрей.
- Говорил уже раньше и еще раз говорю: на этом участке надо заняться промывкой. По всем ручьям надо шлиховые пробы брать. Промывать - только сланцевые щетки. Здесь должно быть золото!
- Да его здесь до нас уже сто раз искали, – вставил Федорыч. - Все ручьи прошлиховали. Было бы тут золото – давно нашли бы!
- Федорыч, мне ни разу еще не приходилось работать на неизученной территории. Всегда доставалось после кого-то доизучение делать. И меня всегда удивляло одно: «Как хорошо было первопроходцам!» Идешь впервые по ручью и золотоносные белые кварцевые жилы, нагло обнажив себя, торчат в бортах ручьев; берешь шлиховую пробу из щетки – россыпное золото так и прет; галенитовые жилы, сверкая, перегораживают тебе дорогу в ручьях, глыбами лежат на склонах; четырехметровые пласты вольфрамовых руд обнажаются прямо под носом у первопроходца в скальных бортах ручья. Только ленивый или слепой не мог найти эти месторождения. Где прошел кто-нибудь до тебя – там обычно ловить уже нечего! Но многим приходилось находить месторождения и там, где, казалось бы, уже все найдено. Да, Вы же сами это знаете. Что я тут Вам рассказываю! Посмотрите на эту структуру! – завелся Константин
Он разложил на земле геологические карты.
- Вот крупная антиклинальная складка. Панов именно об этой структуре говорил, когда твердил нам, что тут должно быть месторождение золота. Ядро структуры сложено черносланцевой толщей нижней перми (пермские породы, как вы знаете, изначально обогащены золотом, средние содержания – 10-12 миллиграмм на тонну породы). В эту структуру внедряется крупная гранодиоритовая интрузия – Белогорский массив. Если вспомнить тему докторской диссертации Александра Васильевича Кларкина, так эта структура – прямо классика! Магматическая интрузия – это теплогенератор, горячая магма, разогревая окружающие ее породы, приводит к интенсивному отгону от интрузии высокоподвижных рудогенных химических элементов, и в частности золота, которым обогащены эти породы. Вот этот полуторакилометровый ореол контактовых роговиков биотитовой и амфиболитовой фаций вокруг массива – это зона отгона рудогенных элементов. За ней в благоприятных условиях рудогенные элементы должны сконцентрироваться в золотоносные рудные тела. И если их не нашли, если сейчас их просто нет - значит, все они уже эродированы. Рудное золото перешло в россыпное и лежит в ручьях, размывающих эту структуру. Такова в общих чертах позиция этого участка. И я хочу это проверить».
- Да кто же не дает! – усмехнулся Федорыч. – Проверяй! Вот она, территория - вся твоя!
- А Вы, Федорыч, не верите, что тут золото есть? - спросил Данил, видя, как Горностахов посмеивается над отцовскими рассуждениями.
- Да тут до нас уже две геологические партии отработали, делали съемку двухсотку и пятидесятку и не нашли ничего! А «мы» теперь все «вычислили» и откроем тут месторождение! - от волнения еще больше о-кая с иронией возмущался Горностахов.
Он работал здесь тридцать лет назад, и территория эта была, согласно их геологического отчета, «пустой». Теперь вдруг на ней появились графитовые руды. Находку графита Горностахов еще мог понять и стерпеть - на том участке маршрутили в основном молодые специалисты. Начальник их партии, вроде, тоже ходил там в маршруты, но у него тогда был такой крутой роман со студенткой-практиканткой, что Горностахов, естественно, не дал бы пальца на отсечение, чтобы доказать, что тот провел день именно в маршруте, а не в объятиях красавицы, где-нибудь на солнышке под кустом кедрового стланика. А теперь что, и золото пропустили? Он и мысли не мог допустить такой.
- Федорыч, свои догадки я сам буду подтверждать. Вам не придется бегать по этим горам, чтобы убедиться, что я был не прав. Так что, не будем спорить. Займемся лучше жареной рыбой.
Константин почувствовал досадное ощущение бесполезности спора, которое возникало почти всегда, когда ему приходилось доказывать свою правоту. Он постоянно натыкался на стену непонимания со стороны «старшего поколения». Одни из этого старшего поколения все воспринимали в штыки, другие, как бы шутя, воспринимали открытия на их бывших территориях, не замечали их или спускали все потихонечку «на тормозах».
Горностахов был непоколебим в своих взглядах и геологических позициях, а Константин изрядно потрепал их в последнее десятилетие, и потому Федорыч отчаянно сопротивлялся всему новому. Константин понимал Горностахова и на него не сердился.
«Не так-то просто отказаться от того, в чем был уверен всю жизнь, и только потому, что теперь какой-то «пацан» уверяет тебя, что ты был не прав! – думал он. - Может случиться, что когда-нибудь другой «пацан» станет доказывать мне, что и я был не прав!»
- Федорыч, Вы займитесь сегодня отбором проб на споро-пыльцевой анализ из четвертичных террас в долине Халыи. Тут неплохая обнаженность террасового комплекса, надо уточнить возраст рыхлых отложений на высотах от пятидесяти до трехсот метров. И хотя питерский профессор Томилин уверяет нас, что тут было только одно покровное оледенение, закончившееся десять тысяч лет назад, я не могу в это поверить. Когда я вижу два древних ледниковых трога, и один из них возвышается над другим на четыреста метров, я могу предположить только два периода оледенения. И последнее оледенение было отчетливо горно-долинным!
- Я тоже так думаю! - согласился Горностахов.
- Ну, а я пойду погуляю по тому хребту, - Константин кивнул на возвышающийся на полтора километра над долиной Халыи горный хребет. - Спущусь к устью Ырчаныча.
- Далековато собрался, - пожурил его Федорыч, чувствуя себя немного виноватым от того, что ему Константин выделил, как всегда, недалекий и, по представлению геолога, «легкий» маршрут.
- Если задержусь – не переживайте! Завтра точно приду, - сказал Константин.
- Может, Андрея с собой возьмешь?
- Федорыч, меня туда тянет моя Геология. Но тащить в эти горы своих пацанов мне совсем не хочется. Им совсем не интересно идти туда, куда я иду. Не то, что раньше, когда маленькими были! – с сожалением добавил Константин. – Теперь их все время тянет в другую сторону, куда, как я думаю, идти не надо! Пусть уж любуются горами из долины.
- Но, ты же сам лезешь и на скалы, и на водопады! - вставил Андрей.
- Я – это я! Мне можно. Это моя работа, – отшутился Константин.
Андрей развернулся и пошел собирать свой маршрутный рюкзак. Он не был огорчен тем, что идет в маршрут не с отцом, а с Горностаховым. Федорыч ходит медленно, в основном по долине Халыи, и пока делает свои записи в полевой книжке, Андрей успевает и позагорать на солнышке, и помечтать, и наловить в речке хариуса, чтобы потом на обед поджарить его на костре на палочке. А отобрать пробы и притащить их на стоянку – дело для него пустяковое.
Данил, после того как отец показал ему медвежьи следы на песчанистых косах реки, понял, что проситься в маршрут бесполезно – кто-то должен оставаться на стоянке за сторожа.
Пройдя сквозь густой лиственничный лес, Константин поднялся из поймы Халыи на террасу, возвышающуюся над руслом реки на шестьдесят метров. Это была древняя ледниковая долина Халыи. Ее ширина достигала здесь шести километров. Склоны обрамлявших долину гор были выработаны древним ледником на высоту до трехсот метров - такова была толщина льда, заполнявшего долину. Верхняя граница ледника была ровно прочерчена по склонам гор ступенями и бороздами. Все современные боковые притоки Халыи, текущие теперь в каньонах, также представляли собой ледниковые долины, только более меньшие, в сравнении с Халыинской. Следы былого горно-долинного оледенения были столь свежи, что казалось, ледники стаяли этим летом, а их недотаявшие остатки еще и сейчас огромными наледями лежат в русле Халыи.
То, что Константин увидел на самой террасе, даже его заставило удивиться. Он долго стоял, любуясь открывшейся ему красотой.
Терраса была совершенно ровной. Покрытая ягелем и редкими невысокими лиственницами, она казалась чистой и светлой. На ней были беспорядочно разбросаны голые песчано-галечные холмы ледниковых морен и огромные замшелые глыбы гранодиоритов. Темно-серые покрытые лишайниками глыбы имели высоту от двух и до пяти метров. Они были то единичными, то лежали по нескольку штук рядом. Своими очертаниями они напоминали стада мамонтов, которые разбрелись по долине. Константину показалось, что именно так выглядела долина Халыи семьдесят тысяч лет назад в тот давний межледниковый период. Тогда Восточная Сибирь была «мамонтовой страной», и они с бескрайних просторов Сибирской равнины заходили далеко в Верхоянские горы по широким межгорным долинам. Геологи и старатели не раз находили в рыхлых породах высоких террас то зубы и бивни мамонтов, то рога бизонов и кости лошадей.
«Поленились тогда мамонты траву из-под снега копытить – вот и вымерли! – вспомнил Константин слова своего давнего каюра-якута. - А насы якутские лосади обрастают на зиму густой длинной серстью, вольно ходят по тайге, траву сухую из под снега копытят и ку;сают – вот и вызыли!»
Константин шел по террасе и чувствовал себя так, словно он попал в те далекие времена, когда здесь была совсем другая жизнь. Он переходил от одной гранодиоритовой глыбы к другой, прикасался ладонью к их шершавой, покрытой сухими лишайниками, поверхности.
«Прямо как надгробия на мамонтовом кладбище! – размышлял он. - Но, глыбы эти как будто не местные. Похоже, они свалились сверху!» - отметил Константин. Он увидел, что на склоне горы также лежат огромные глыбы.
«Может быть, при таянии ледника лежащие по краям на его поверхности каменные глыбы так и остались лежать на склонах? Сейчас узнаем!»
Он подошел к подножию склона и стал подниматься вверх по каменной осыпи. Склон горы был весь засыпан обломками песчаников, поверх которых кое-где лежали глыбы гранодиоритов. На высоте пятьсот метров над долиной Халыи крутой склон резко сменился ровной поверхностью. Константин выбрался на нее.
«Да это же еще одна ледниковая долина!» – удивился и обрадовался он своему открытию.
В пятистах метрах над ледниковой долиной Халыи сохранился фрагмент еще более древней ледниковой долины. На ее выровненной поверхности лежали россыпи речных валунов и галечника. Но самым интересным были глыбы гранодиоритов размером от двух до восьми метров. Они лежали на подножии древнего ледникового трога и были разбросаны еще на пятьсот метров вверх по склону горы, вплоть до ее современного гребня. «Следы» древнего ледника тянулись от Среднехалыинского гранодиоритового массива, скальные пики которого виднелись в двадцати километрах к северу.
«Ах, красавчик ты мой! Как хорошо ты наследил! Это твои камешки тащил сползавший с тебя ледник!» - беседовал с массивом Константин.
Он обошел всю террасу. Словно по бокам лежащих мамонтов, гладил и похлопывал рукой по гранодиоритовым глыбам, рыл молотком в рыхлом галечном грунте глубокие копуши, пока не нашел хорошую глину с песком и редкой галькой. Отобрал из нее пробы на споро-пыльцевой лабораторный анализ, чтобы определить возраст этих отложений. Потом, прислонившись к разогретой солнцем стене огромной глыбы, он отрисовал геологическую ситуацию на карте и аэрофотоснимке, сделал в полевой книжке записи и зарисовки поперечного профиля долины. Срисовав с натуры открывшуюся перед ним панораму древней долины Халыи и расставив над ее поперечным профилем снятые с карты высотные отметки, Константин с радостью отметил, что это и есть тот «неубиенный» факт, который обычно требуется, чтобы доказать свою точку зрения.
«И пусть теперь профессор Томилин не рассказывает мне сказки об одном-единственном покровном оледенении, которое было в наших краях!» - подумал Константин, вспомнив свой недавний спор с Томилиным по поводу истории ледникового периода.
«...История кайнозоя, и в частности его четвертичного ледникового периода, на нашей территории изучена слабо - спору нет! – говорил Константин весной на научно-техническом Совете предприятия, когда обсуждалась представленная им на рассмотрение Легенда по истории геологического развития территории Южного Верхоянья. - Но геологи нашего предприятия, занимаясь поисками и оценкой россыпей золота, также занимались и изучением ледниковых отложений. И у них сложилось определенное мнение об истории развития территории в ледниковый период. Здесь всегда выделяли кто два, а кто и три периода горно-долинного оледенения. И вдруг... научные работники ВСЕГЕИ установили, что было только одно покровное оледенение, но очень длительное - практически весь четвертичный период! Толщина льда достигала 1800 метров. Прямо как в Антарктиде! Это, конечно, оригинальная точка зрения, но она базируется только на двух радиоуглеродных определениях возраста древесины из моренных холмов в долине Кобюме, возраст которых оказался всего десять тысяч лет. Если Вы, Константин Константинович, - обратился он тогда к Томилину, - по настоящему докажете, что это было так – мы назовем это, безымянное еще, оледенение, в Вашу честь, «томилинским»! А пока... оставляем этот вопрос открытым».
Константин был очень рад, что у него теперь появились неоспоримые факты. Хотя, что такое неоспоримый факт? Человек оспаривал все и всегда! И именно эта его особенность заставляла искать все новые и новые факты, заставляла работать мысль. Такие вот выровненные площадки на относительных высотных отметках 1000-1200 метров отмечались и раннее на других территориях. Но одни геологи считали их древними палеоген-неогеновыми поверхностями выравнивания, другие древними речными долинами. Константин хорошо знал все эти факты. То, что они являются древними ледниковыми трогами, он увидел сейчас. Такие глыбы гранитоидов не могла перенести никакая древняя река, чтобы засыпать ими все вокруг. Это под силу только леднику.
Он поднимался все выше и выше по склону, поднимался над окрестными вершинами гор и межгорными долинами, и перед ним открывалась обширная панорама двух древних ландшафтов. Как два слоя, разделенные пятисотметровым расстоянием, выделялись два уровня горных ледниковых долин. Верхний был уже почти исчезнувший от глубокой эрозии, нижний, несмотря на узкие каньоны, изрезавшие долины, - совсем юн и свеж - будто ледники, заполнявшие эти долины, стаяли совсем недавно. Ледниковые долины обоих уровней начинались с высокогорных гранитоидных массивов Скалистого хребта и дальнего хребта Сунтар-Хаята. Там и сейчас еще лежат ледники вокруг горного массива Мус-Хая (ледяная гора), одной из высочайших вершин Восточной Якутии.
Константин сделал последние пометки на карте. Ветер уже холодил вспотевшую при подъеме спину, и он, перевалив за водораздел, стал спускаться вниз по другой стороне горы. Склон был очень крутой - весь из скал и осыпей триасовых песчаников и алевролитов. Структура была простая и не интересная. Константин нашел протяженную осыпь мелкого щебня, прыгнул на нее. Едва удерживаемые на крутом склоне камни, лавиной понеслись вниз. Он любил такие вот быстрые лихие спуски - успевай только вовремя выдергивать ноги из «засасывающего» их каменного потока! Как только осыпь теряла скорость, и камни, найдя упор, останавливались, он переходил на другую осыпь и так быстро добрался до середины склона. Шум сыплющихся камней спугнул небольшое стадо снежных баранов, отдыхавших на одной из скал. Константин с сожалением поглядел вслед замелькавшим на склоне белым пятнам «штанишек» убегающих баранов. А его каменным потоком уносило все дальше и дальше вниз.
«Теперь охотиться на них бесполезно. Если заметили – на ружейный выстрел не подпустят. Эх, был бы карабин!» Но карабин, как и пистолет, Константин никогда в поле не брал. Он предпочитал ружье, с которым можно охотиться на любую дичь.
Начались глыбовые каменные свалы, поросшие кустами пахучей смолистой смородины-каменушки. Спелые бордовые ягоды гроздьями висели на ветках, сыпались вниз при первом же прикосновении к ним. Константин на ходу собрал несколько жмень смородины, съел их, кривясь от ягодной кислоты. «Теперь мне до следующего лета хватит!» - подумал он о съеденной смородине.
Кусты кедрового стланика и появившиеся лиственницы подсказывали Константину, что он уже миновал середину склона горы. Еще метров пятьсот - и он в долине Ырчаныча!
Ручей Ырчаныч был притоком Халыи. В геологических структурах Южного Верхоянья и к северу, и к югу от него были известны многочисленные рудные месторождения золота и золотоносные россыпи, являющиеся предметом добычи металла как горнодобывающим предприятием «Джугджурзолото», так и старательскими артелями. А этот участок был как белое пятно на карте - ничего нет! И сколько Константин ни говорил об этом при обсуждении направления геологических работ, он никак не мог убедить руководство предприятия поставить здесь доизучение.
«Кто даст деньги под «пустую» территорию?» - спрашивал его главный геолог.
И вот теперь при региональных исследованиях, которыми занимался Константин, он собирался проверить свои предположения.
Как на свидание, шел он к руслу ручья Ырчаныч. Подойдя к бровке каньона Константин расчистил спай скальных пород и перекрывающих их рыхлых отложений, взял пробу, спустился в каньон к воде и промыл ее в лотке.
«Пусто!»
Он поднимался из каньона снова и снова, рыл копуши, брал пробы, стаскивал их в каньон, промывал и результат был один и тот же: «Пусто!»
«Неужели они были правы?» - горько думал он.
Прошел немного вверх по каньону. Снова брал пробы и промывал их. В десятой пробе на дне лотка блеснула пылинка золота.
«Что ж, начало есть! – обрадовался он. - Найти бы хорошую щетку в каньоне! Да где ж ее тут найдешь? Тут до скального дна может быть десяток метров».
Константин вспомнил, как он шел однажды маршрутом по такому же пятиметровому каньону ручья Астрочан, левому притоку Халыи. В качестве радиометриста с ним был тогда студент-практикант из Новочеркасского геологоразведочного техникума. На одной из скал каньона студент сделал камнем надпись: «НГРТ-78». Прошло две недели. После очередного дождя отбушевала в каньоне «черная вода», и снова Константин шел со студентом по тому же каньону.
«Костя, смотри! – вдруг завопил студент, когда они проходили мимо того места, где он сделал свою надпись. – Помнишь, я написал это на уровне своего роста? А теперь надпись на десять метров выше нас на отвесной скале, - радовался он. - Надо показать Ваське! Вот удивится, как я умудрился туда залезть, чтобы написать это».
Константин прошел вверх по ручью Ырчаныч километров восемь. Времени оставалось - только успеть к полуночи вернуться на стоянку. Последняя шлиховая проба показала еще один микроскопический значок золота.
«Итак, два значка на ручей! Не думаю, что раньше так же старательно искали место отбора пробы!» - размышлял Константин, возвращаясь на стоянку.
«А места тут такие, что только зверю ходить - низкие спуски с террасы, широкие песчано-галечные косы, тальниковые острова», - думал он, глядя на расширившееся русло реки.
И тут же из-за поворота ручья вышел олень-рогач. Увидев Константина, резко развернулся и, когда через мгновение Константин уже держал ружье в руках, олень исчез за скалой. Добежав до скалы, Константин увидел только мелькнувший в дальних кустах белый хвост. Олень скрылся.
«Вот так всегда! – сокрушался он, вспомнив сохатого, которого встретил в первом маршруте. - Пожалеешь зверя в начале сезона, когда он сам в руки идет, потом, как отрежет - ничего тебе не видать!»
На стоянку Константин возвращался в глубоких сумерках белой летней ночи. Шел в пойме Халыи, выбирая чистые галечные косы. Усталые, избитые о камни ноги «отдыхали» на них.
Легкий ветер разносил по долине разогретый за день воздух. Он приносил то пряные запахи болотного багульника, то шоколадный аромат эвкалиптового тальника, то огуречный запах рыбы с обнажившегося из-под воды и подсохшего галечника. Это были любимые запахи его полевых сезонов, и Константин с наслаждением вдыхал их, пока промелькнувшая струя неприятного медвежьего духа не резанула ноздри.
Константин остановился, снял ружье. Медведь был где-то рядом. Его запах он отличил бы из тысячи других. Он врезался ему в память еще с тех давних времен, когда Константин в первый раз добыл на охоте медведя и снимал с него шкуру. Он был резкий и отвратительный. «Как псина! - подумал тогда Константин. - Только это не псина, а медвежина!»
Не раз потом доносимый ветром запах медведя предупреждал его о приближении зверя. Однажды он едва успел снять ружье, как медведь уже «вырулил» из-за скалы в пяти метрах от него...
Константин вышел на узкую, намытую у берега, песчаную косу и сразу же увидел крупные медвежьи следы. Тот тоже любил погулять по песчаным косам. Следы направлялись навстречу Константину, а на этом месте вдруг отвернули в сторону к небольшому островку тальниковых зарослей.
«Он там сейчас! – подумал Константин. – Наверняка, залег в темноте зарослей и наблюдает за мной!»
Ощущение было не из приятных.
Константин взвел курки двустволки. Готовый в любое мгновение выстрелить, он медленно прошел мимо тальниковых зарослей.
«Разминулись!» - обрадовался Константин, когда заросли остались позади.
Догорал на стоянке костер. Федорыч читал в палатке при свечах книгу, дожидался Константина. Услышав шаги, вышел встречать. Андрей и Данил спали. Они знали, что за отца можно не переживать. Тот сам всегда говорил: «Переживать на следующий день надо. А так, мало ли где может геолог задержаться в маршруте. Ночи белые - доберется!»
Говорить-то говорил, а сам всегда дожидался возвращения своих коллег из маршрута. Вот и Федорыч, тоже побывавший «в шкуре» начальника геологической партии, ждал его. Все было горячим: и еда, и вода, чтобы помыться после маршрута. Федорыч по себе знал, как это бывает приятно, когда тебя, запоздалого, кто-то встречает.
- Что долго так? - спросил Федорыч. – Нашел что-нибудь?
- Всего два значка! - устало ответил Константин, снимая ружье и тяжелый рюкзак.
- Начинается всегда со значка! – как бы мирясь с Константином после их спора, сказал Горностахов.
- Бывает, на том и заканчивается!
Константин повел онемевшими под тяжестью рюкзака плечами.
- Бывает и так! - согласился Федорыч.
- Пап, ну чё, ты нашел золото? - был первый вопрос Данила на следующий день, когда он поутру, заспанный, вышел из палатки.
- Только две маленьких песчинки! - ответил Константин.
- Ну, две песчинки я и на Алдане прямо у нас в поселке намыл бы! - разочарованно сказал Данил. – А я думал, что если тебя так долго нет – значит, ты что-то нашел.
- Двадцать пять километров маршрута в горах... Данька, да я вчера еле ноги дотянул до палатки!
- Надо сплавиться ниже по реке, - предложил Федорыч. – Что ж так далеко ходить.
- Я хочу здесь все исходить, чтобы быть спокойным, что не пропустили ничего. Да и потом, это ведь будет последний наш сплав до устья Ырчаныча. Там дальше уже Халыинский каньон начинается. Улаханов сказал, чтобы мы в устье Ырчаныча были к двадцатому августа и дожидались вертолета. У нас есть еще две недели!
- А мы вчера «погуляли» с Андреем по долине Халыи, проб понабрали с террас разных уровней, - доложил Федорыч. – Я все поглядывал на ту гору, куда ты пошел. Что, думаю, за точки там черные по всей горе аж до вершины разбросаны?
- Это, Федорыч, гранодиоритовые глыбы. Ледник со Среднехалыинского массива тащил их на себе, а когда стаял – они и полегли в ледниковой долине где попало!
- Так это же совсем другой уровень, другое оледенение должно было быть! Это ведь не та долина, что у нас в Халые! - заметил Горностахов.
- Вот, я ж про то и говорю, - рассмеялся Константин. – Смотрите!
Он достал из полевой сумки свои рабочие геологические карты, аэрофотоснимки, рассказывал, где формировались и куда двигались ледники, показывал свои зарисовки.
Данил с Андреем тоже склонились над расстеленными на земле картами и слушали. Константин рассказывал так увлеченно и азартно, как будто он сам присутствовал в том далеком времени, когда двигались по этим древним долинам ледники, а он уже тогда ходил здесь в свои геологические маршруты и гонял по долине мамонтов... Он остановился, только когда увидел хитро посмеивающиеся зеленые глаза Андрея, смотрящие на него, поглядел на своих сыновей и на мгновение вспомнил то, далекое уже, детство своих мальчишек, когда он рассказывал им о своем мироощущении, делился своими знаниями о мироздании, и они во все верили. А теперь, он заметил, - не верят! Их глаза откровенно говорили: «Это папины геологические сказки! Мы то знаем, что Бог создал все шесть тысяч лет назад!»
После рассказа Константина Горностахов тоже загорелся изучением речных и ледниковых отложений. Но скоро его пыл погас. Болели колени при подъеме в гору, спуститься с горы, казалось, вообще невозможным, водопады в каньонах преграждали дорогу, и хотя Андрей лез вперед и звал его за собой, Федорыч не стал рисковать. Возраст, увы, штука неумолимая.
Однажды Андрей вернулся из маршрута совершенно расстроенный. Сел у костра, отхлебывал из своей большой кружки остуженный в реке чай и молчал.
- Представляете, - наконец, не выдержал он, - я целое лето таскал в маршруты ружье, в надежде, что встречу оленя или барана, добуду мяса - и ничего не попадалось! А сегодня поленился взять его, Федорыч сказал, что проб нужно будет много брать, и я оставил ружье на стоянке. И олень, как нарочно, полдня вокруг нас ходил. И близко - двадцать – тридцать метров, и не боялся совсем.
- У меня так много раз бывало, Андрюха! – улыбнувшись, сказал Константин. – Я ведь об этом рассказывал. Ружье можно оставлять, только когда мясо уже добыто!
- Завтра еще раз схожу туда!
- А ты что, привязал его? Ждет он тебя?
Все дружно рассмеялись.
- Олень чувствует: опасен ты или нет. И если почувствовал, что не опасен - перестает тебя бояться! Замрешь, позовешь его: «Мак-мак-мак!» - и он, подслеповатый, хорошо различающий только то, что движется, идет посмотреть: что же это такое? Ко мне бывало олени, из любопытства, на пять метров подходили, когда я безоружный был. Тоже вот так, как ты, ленился ружье таскать, - рассказывал Константин. – И таких историй с нашими геологами было - не сосчитать!
Короткое северное лето щедро одаривало своим последним теплом. Дни были солнечными, жаркими и комаров почти не было. Попрятались в тени и прохладе.
Еще несколько дней дальних маршрутов не принесли Константину почти никаких результатов. Только одна проба, взятая из сланцевой щетки в ручье, показала пылинку золота.
Константин решил сплавляться дальше к конечной точке полевых работ.
Уже зажелтели листья на тополях, а двухкилометровая наледь, сквозь которую текла Халыя, так за лето и не стаяла. Двухметровый лед, отсвечивающий слоями синей и голубой лазури, заполнял всю пойму реки. Халыя пропилила лед и несла свои чистые воды в ледяном каньоне. Лодки одна за другой проносились мимо полосато-синих ледяных берегов и через пару километров выскочили из ледяного холода каньона в тепло солнечного летнего дня. Мимо проносились галечные косы и поросшие лиственницей берега. Обступающие долину горы раздвинулись и уже не казались высокими и крутыми. Река текла спокойно и быстро. Геологи расслабились и блаженно отдавались последнему теплу уходящего лета. Август – это уже осень!
Константин с Федорычем тщетно пытались найти хорошее место для последней стоянки. На подходе к Халыинскому каньону пойма реки стала сужаться. Долина приобрела отчетливо заметный уклон, скорость течения реки увеличилась настолько, что казалось, лодки стало затягивать течением в каньон. Широкая древняя ледниковая долина Халыи, упершись в поперечную горную гряду, сделала крутой разворот и потянулась к югу, а современная Халыя, пропилившая в горной гряде глубокий каньон, неудержимо неслась в него. До каньона было еще километра три, но отдаленный рокот реки уже доносило ветром из-за горы, скрывающей вход в ущелье.
Так и не найдя ничего подходящего, геологи остановились на клочке сохранившейся незаливной террасы. Дальше плыть было уже нельзя, а тут вертолет еще мог сесть на косу перед палаткой.
Быстро поставили лагерь, привычно устроились на новом месте, и стоянка снова приобрела привычно знакомый вид: палатка, костер с висящими над ним черным чайником, сложенный у палатки и накрытый брезентом груз и три лодки на берегу, привязанные к упавшей лиственнице.
Последние маршруты сезона были просто забегами.
На десять - пятнадцать километров от стоянки Константин уходил лишь для того, чтобы найти хорошее место для отбора шлиховой пробы. Пробу брал или на спае коренных и рыхлых пород террасы, или искал в узких извилистых каньонах сланцевую «щетку» в русле. Золото, однажды попав в сланцевые трещины, уже никогда не покидало их. Оно только проседало все ниже и ниже, если разбушевавшийся горный поток пытался расшевелить сланцевые плитки. Константин, бывая на старательских полигонах, где проводилась отработка россыпного золота, не раз с удивлением отмечал, что песчинки золота проникали по трещинам в глубь сланцевых пород почти до трех метров.
Десять дней работы не дали ничего нового.
Всего несколько знаков золота попалось в щетке в самом конце маршрута. Константин отмыл их в устье ручья Ханда, правого притока Ырчаныча. Идти дальше по этому ручью к Белогорскому массиву означало только, что он не успеет засветло вернуться на стоянку, а ночевать у костра его не тянуло. Лето, перевалив за десятое августа, сразу объявило: «Белые ночи кончились!» В десять вечера было уже темно, на небе висели звезды, которых в сезон белых ночей не было видно. Да и ночи стали уже по-осеннему холодными.
Солнце скрылось за вершинами гор и сразу стало холодно. Маршрут надо было заканчивать.
«До стоянки при скорости хода три-четыре километра в час – около четырех часов. До темноты успею!» - подумал Константин.
Он поднялся из ручья на террасу, нашел на ней за тысячелетия плотно выбитую среди мха и камней звериную тропу и пошел, согревая себя быстрой ходьбой.
«Неужели это поражение? - размышлял он. – Как жалко, что такая красивая геологическая структура оказалась «бесплодной дамой». Сходить бы до Белогорского массива! Но до него почти тридцать километров. Вот, черт возьми, не мог поближе к реке внедриться!» - ругал он виднеющийся вдали зубчатый конус вершины Ханда-Хая, понимая, что как бы ни был далеко этот массив, завтра он все равно пойдет к нему.
Ноги мчали его по тропе, хотелось есть, и он уже ощущал знакомое тепло, которое разливалось по телу от сгораемых в нем жировых энергетических запасов.
«Домой приедешь стройный, как пацан! – подбадривал он себя. – Видишь, как бегается теперь! А то, за зиму на жениных пирогах так растолстел, что, разговаривая с женщинами, стал подтягивать свое, ставшее уже заметным, брюшко».
Гасло на западе оранжево-зеленое небо. Почернели изрезанные силуэты гор. В погружающейся в темноту долине стало совсем тихо. Тишину нарушало только глубокое, размеренное, как при беге на дальнюю дистанцию, дыхание Константина, да иногда хрустнувшая под ногами веточка, попавшаяся на тропе. Он шел быстро, размеренно, удерживая темп ходьбы на одном уровне.
Вдруг Константин почувствовал, как в спину ему начал дуть теплый ветер. Он оглянулся.
Еще недавно отсвечивающая в закатных лучах мутно-розовым светом вершина Белогорского массива скрылась во мраке.
«Что это? Почему там исчезли силуэты гор?»
Нехорошая догадка мелькнула в сознании, когда усиливающийся ветер донес до него запах приближающегося дождя.
«Неужели не успею?» - подумал он, а первые редкие капли дождя уже посыпались ему на спину.
Он ускорил шаг, прошел, не замечая мелких дождевых капель еще пару километров. Настоящий дождь настиг его почти возле стоянки, и когда он остановился, достал из рюкзака полиэтиленовую пленку и накрылся ею, дождевые капли уже во всю силу стучали по ней.
Константин откатил ботфорты сапог, укутался в пленку, оставив открытым только одно лицо, и так шел до стоянки, уже не обращая внимания ни на дождь, ни на сыплющиеся со всех сторон с веток водяные капли.
- Что, уже не ждали меня? – радостно спросил он, распахнув полог на входе палатку. – А я - вот он!
- Ну, наконец-то! - пробасил Андрей из глубины палатки.
В палатке было жарко натоплено. Горели в подсвечниках свечи. На раскаленной до красна жестяной печке Данил жарил крупные полевые оладьи - ландорики. Два-три таких «ландорика» едва умещались у него на большой чугунной сковороде. Андрей, растянувшись на спальнике, играл с Федорычем в шахматы. По его задумчивому невеселому лицу Константин понял, что играл он пока безуспешно.
- Был на радиосвязи сегодня, - сообщил Федорыч. – Никого не слышно. В микрофоне только треск стоит.
- Подождем! Срок назначен, мы на месте. Что еще надо?
- Надо поесть, – вставил Данил. – Сегодня на ужин ландорики с ягодой! Я думаю, рыбу ты есть не захочешь. Мы тут с Андреем прямо в пятидесяти метрах за нашей палаткой огромный ягодник нашли. Нае-е-е-лись - до отвала! И ведро ягоды еще собрали. Пап, там поляна, прямо, синяя вся от голубики!
- Я тоже немного пособирал, - проокал Горностахов.
- А я только ноги набил, – тяжело вздохнул Константин. - Как говорил мой батя: «За дурной головой – ногам покоя нету!»
- Чё, пап, нету золота?
- Похоже, что нету! Хотя... раньше ведь и знаков золота не было, теперь хоть значки пошли. Но, к сожалению, только значки. Елки-палки, что за речки тут такие? - сокрушенно говорил Константин. - Нормальную пробу взять негде!
Он был расстроен безрезультатностью последних маршрутов. Так тяжело и много он давно уже не работал, а результата не было. И ведь никто не заставляет его это делать!
Что гонит геолога в маршрут? Жажда открытий? Жажда самоутверждения? Честолюбие?
Константин, наверняка, не мог бы однозначно ответить на эти вопросы. Изучать территорию - было состоянием души. Это была его жизнь! Не было еще территории, которую бы он не любил. И чем сложнее была структура территории, тем заманчивее была она для него. Изучить ее, раскрыть ее тайны, было для него настоящей страстью. Это захватывало, поглощало все мысли, мучило и снилось по ночам, сводило с ума своей божественной таинственностью и красотой. Но это была любовь!
3
Вертолет, как водится, в назначенный срок не прилетел. К такому за свою профессиональную жизнь геологи уже давно привыкли и потому приняли это спокойно, как должное.
На вечерней радиосвязи сквозь шум и треск, несущийся из микрофона, Константин тщетно пытался разобрать хоть что-нибудь из слов, переговаривающихся друг с другом геологов соседних партий. Ближайшая из них была в двухстах километрах к северу. Из микрофона доносились только едва слышные голоса. Вскоре и они потонули в сплошном треске помех.
- Мне всегда не везет с радиостанциями, – сказал Константин. – Как ни поеду в поле - так всегда связи нет! Этот Подмигайчик, скотина такая, - ругал он экспедиционного радиста Валерку Подмигайло, - подсунет всегда какое-нибудь дерьмо вместо нормальной рации.
- А Витька Ефимов поставит ему бутылку, и он - король эфира! У него всегда и самая лучшая рация, и самая надежная связь, - вставил Федорыч.
- Пап, помнишь, ты переживал в начале лета: куда мы столько продуктов набрали? – спросил Данил. – Так вот, они почти кончились! Тушенки нет, крупы нет, сахар вчера на ягоду весь истратили. Осталось пара банок консервированного борща, да муки на пару раз лепешки испечь.
- Я так и рассчитывал продукты, чтобы «до вертолета» хватило. Ну, думал еще в поле «подкопытим» чего-нибудь, - усмехнулся Константин.
- Что-то в этом сезоне наша «копытка» не пошла дальше рыбы. Столько зверя приходило прямо в руки, а мы - без мяса все лето! - Андрей никак не мог смириться с тем, что они так и не добыли мяса.
- Ну, так займись этим, добудь! Вы ведь сейчас на стоянке сидите. Походи вокруг с ружьишком, пока я в маршруты бегаю!
- Да тут кроме медвежьих следов ничего нет! Я ходил вчера, смотрел.
Дни в ожидании вертолета тянулись нудно. Со стоянки далеко не уходили. «Борт» могли прислать в любой день, как только вертолет окажется свободным и будет погода.
Погода стояла, как на заказ - на небе ни облачка!
О вертолете они случайно узнали только одно: «Ждите! – едва слышно, донеслось из микрофона. – Вы первые на очереди!» - и связь снова прервалась сплошным треском радиопомех.
И они ждали, каждый день. Устав от ожидания, уходили недалеко от стоянки, чтобы услышав гул вертолета, можно было успеть вернуться. Невысокие надпойменные террасы Халыи были все в ягодниках. Брусника только начинала краснеть, зато голубика дразнила крупными мутно-синими ягодами, они гроздьями висели на невысоких кустах.
Наступила грибная пора. Толстые и твердые крупношляпые грузди, как веселый народ на ярмарке, устилали травяные поляны в тополиных рощах, блестящие коричневые маслята всюду мелькали среди лиственниц на чистых солнечных пятнах земли. По ночам уже случались заморозки, отмеченные сразу же пожелтевшими рощами тополей и покрасневшими кустами карликовой березки. До сих пор прятавшиеся в зелени голубичные поляны стали бордово-синими и теперь сразу же бросались в глаза.
Грибы солились и жарились. Ягодой заполнялась вся свободная посуда. Но вертолета не было. Неделю вторую, третью...
Уже никто не мог есть жареные грибы, соленые грузди не утоляли голод, засахаренную ягоду давно съели, засоленная впрок рыба закончилась.
Константин с Федорычем по вечерам, загрузив в рюкзаки лодку и сети, уходили вверх по реке на несколько километров, рыбачили. Они нашли в реке глубокую яму, в которой можно было поставить сети и поудить, но рыбалка не удавалась. Два-три-пять хариусов – это был весь суточный улов.
Живность вокруг - как вымерла.
Данил с Андреем ели теперь целыми днями голубику без сахара, ходили с темно-синими губами и черными от ягодной краски языками.
Однажды, сидя в палатке в ожидании утренней радиосвязи Константин издали услышал крик Данила:
- Па-па, медве-е-едь!
Константин схватил ружье, выскочил из палатки. Данил с Андреем бежали к стоянке из ближайшего голубичника, где они, как обычно, «паслись» по утрам. Константин успокоился. Их никто не преследовал.
Пацаны увидели отца, его улыбку, остановились. Оглянулись назад - никого!
- Ну, и где он? - улыбаясь, спросил Константин, когда они подбежали поближе.
- Да там был! - сбиваясь от волнения, говорил Данил. - Мы с Андреем ползаем на коленях, едим ягоду, а потом смотрим - а рядом с нами медведь! Тоже ягоду ест. Ну и... мы как рванули!
- А медведь?
- Тоже, наверное. Не знаю, - неуверенно протянул он. – За нами же не гонится!
Данил уже пришел в себя после пережитого страха и теперь весело пересказывал все, вышедшему из палатки Федорычу.
Андрей молчал. Он явно был недоволен тем, что ему пришлось удирать от медведя.
- Жаль, ружья с собой не было. Пришлось «драпать»! – оправдывался он. – Я как-то даже не подумал, что в пятидесяти метрах от палатки медведь будет ходить. Как будто ему места во всей тайге мало.
Константин усмехнулся. Ему самому не раз приходилось вот так оправдываться перед друзьями.
- Это его территория, - сказал он. - Он пришел сюда по привычке. Но вы его, наверное, так пуганули, что больше не появится.
На очередной радиосвязи Константин услышал: «В ближайшую неделю вертолета не будет! Не ждите!»
Весь оставшийся день он промучился, борясь с ленью и с соблазном сходить в маршрут к Белогорскому массиву: «И маршрут дальний, - двадцать пять километров только в одну сторону, - и ночевать у костра не хочется, и ночи холодные. А может, и нет там ничего?»
«Пойду!» - все же решился он.
С вечера приготовил все к двухдневному маршруту.
- Без мяса - не приходи! - напутствовал его Андрей.
С рассветом Константин выбрался из теплого спального мешка, растопил в палатке печку. Данил всегда с вечера заготавливал на утро «распалку» из сухих лиственничных веточек, и она, вспыхнув от спички, тут же разгорелась, затрещала, огонь загудел в печи. Сразу почувствовалось исходящее от печки тепло.
«Пусть поспят еще в тепле», - подумал он о своих спящих мальчишках, с головой укутавшихся в спальные мешки, из которых видны были только высунутые носы.
Пока Константин ходил к реке умываться, из своего спальника выбрался Федорыч, разогрел в сковороде жареные грибы, поставил на печку чайник со вчерашним чаем, закурил.
- Сколько ни говори, Федорычу, что чай нужно свежий заваривать - он все равно по-своему сделает! – смеясь сказал вернувшийся в палатку Константин.
- Жалко выливать. Полчайника еще осталось, – проокал Федорыч. – Поешь, Костя! Когда ждать-то тебя обратно?
- Завтра к вечеру вернусь!
Константин уходил вверх по Ырчанычу. Сначала отскакал по валунам в устье ручья, потом выбрался на террасу, нашел звериную тропу и, насколько можно было быстро, зашагал по ней. Это был единственный способ согреться в окружившей его холодной свежести утра.
Через четыре часа он добрался до устья ручья Ханда, где в последнем маршруте намыл два значка золота. Сразу же разжег костер, чтобы не замерзнуть после ходьбы.
Солнечное тепло в августе появлялось только после десяти часов, но и оно было таким слабым, что почти не чувствовалось. Широкая долина ручья все еще была в туманной утренней дымке.
«Что же зверя нет? – думал Константин. - Как вымерло все вокруг».
Он оглядел еще раз долину, отметил появившуюся на лиственницах желтизну.
«Скоро уже золотая осень. Бабье лето, а баб нету», - усмехнулся он и спустился с террасы в каньон. «Щеток» коренных пород в русле не было. Каньон был не высоким и Константин, находя хорошее место для отбора пробы, поднимался по скале вверх, к спаю скальных и рыхлых пород, рыл молотком большие копуши, брал пробу и, спустившись в ручей, промывал ее. Знаки золота стали попадаться чаще. Он шел по следам этого золота, как по следу преследуемого зверя. Азарт, охвативший его, заглушил даже чувство голода. Он забыл обо всем вокруг. И когда наткнулся на сланцевую «щетку», едва обнажающуюся в борту ручья, решил перекусить, чтобы потом, не спеша, обстоятельно разобрать ее.
«Елки-палки, прошел по ручью уже километров десять, а только первую «щетку» встретил!» – сокрушенно подумал он. Ел, не ощущая вкуса пищи и не замечая, что он ест. Смотрел на торчащие из галечника черные сланцы и уже видел, как он острием молотка раздвигает плитки и собирает в промывочный лоток песок...
После промывки песка на дне лотка оказалось две трехмиллиметровые золотые лепешки и несколько песчинок золота.
«Не слабо! – отметил Константин. - Это уже весовые содержания!»
Предчувствие открытия показалось Константину почти физически ощутимым. Чувство это было таким знакомым, приятным. Такое бывало у него в те моменты, когда в сознании вдруг появлялась мысль, что где-то рядом должен быть зверь, и эта мысль сразу же материализовывалась в выходящего к нему оленя или медведя. Константин гнал от себя эти мысли.
«Найти месторождение не так просто. А это само идет в руки. Такого не может быть! Рано радоваться еще».
Холод от ледяной воды, царивший в каньоне, пробирался сквозь геологическую спецовку до самого тела.
«Пора бы уже подумать и о ночлеге!» - решил Константин и выбрался из каньона на террасу.
Солнце садилось за вершины гор, и темно-синие тени, появившиеся в дальних распадках, подсказывали ему, что ночь уже опускается на землю и через час будет совсем темно.
Он нашел удобное место для ночлега, натаскал для костра сухих бревен и веток. Сумерки только начинались. Константин разжег большой костер и, взяв ружье, пошел по террасе вдоль ручья.
«Может, встречу чего-нибудь съестное», - подумал он.
В двухстах метрах от костра спугнул выводок рябчиков. Они, фуркая крыльями, взлетели, расселись в тридцати метрах перед ним на ветвях дерева, и наперебой зачирикали. Константин «снял» первым выстрелом «мамку». Подросшие за лето птенцы, посмотрев, как она упала с дерева, улетать не решились. Константин сделал несколько шагов в сторону, пока пара рябчиков не совместилась. Выстрелил. Еще парочка упала с дерева. Остальные, вытянув от любопытства шеи, продолжали сидеть, наблюдая происходящее. И только когда прогремел третий выстрел, оставшаяся пара птенцов сорвалась с дерева и скрылась в сумерках долины.
«Вот и ужин есть!» - отметил Константин, собирая под деревом рябчиков.
Несмотря на то, что прогретая костром и накрытая лиственничными ветками земля грела тело, спал Константин плохо. Он вообще не любил двухдневок, ночевать у костра всегда было мукой, и потому он старался избегать их.
Проснулся он рано. Было еще темно. Ночной холод «кусал» со всех сторон, а звездное небо подсказывало, что температура воздуха была близка к нулю. Он раздул прогоревший за ночь костер, согрелся. Вскипятил чай, поджарил на костре рябчика. С рассветом решил продолжить маршрут.
Ждать тепла было бесполезным делом, и потому он согревал себя быстрой ходьбой и работой.
Вскоре Константин заметил, что каньон, прорезавший долину, стал мельчать, расширяться и, наконец, сменился обычным руслом ручья, текущим в долине Ханды.
Невысокий лиственничный лес заполнял подножие долины. Ее обступали высокие горы. Их обработанные ледником склоны поросли внизу светлым ягелем и кустами кедрового стланика. Выше обнажались только осыпи и скальные уступы нижнепермских черных сланцев. В верховьях долины виднелись отвесные светло-серые скалы Белогорского гранодиоритового массива. Мокрые от росы гигантские плиты скальных обрывов блестели на солнце, как сталь клинка.
«Так вот почему тебя эвены назвали Ханда-Хая – Белая гора!» - подумал Константин.
Он снова подошел к ручью. Вода показалась ему немного замутненной.
«Небо безоблачное. Это - не от дождя. Зверь, наверное, прошел выше по течению», - мелькнула догадка.
Он снял рюкзак и с одним ружьем осторожно и быстро стал пробираться сквозь лиственничный лес вдоль ручья. Пробегав почти час вдоль ручья по возвышающейся над ним террасе, он так и не увидел никакого зверя. Снова вернулся к оставленному у ручья рюкзаку.
«Ну что ж, продолжим?» - спросил сам себя.
Константин шел по ручью и какое-то странное чувство преследовало его. Он никак не мог понять, что это такое. Во всегда привычной и знакомой ему обстановке горной тайги, где он был как дома, чувствовался какой-то дискомфорт.
«Щетка!»
Он подошел к небольшому скальному выступу алевролитов в русле ручья, снял рюкзак, достал из него промывочный лоток. Крупным валуном вбил острие молотка между сланцевых плиток и раздвинул их. С поверхности вытаскиваемых плиток скребком счищал в лоток черную глину, песок и дресву, пока лоток не наполнился.
«А все-таки странно, что вода в ручье мутноватая, - снова отметил он. – Может, эвены и ручей назвали Белым - Ханда, потому что вода в нем мутная?»
Константин опустил лоток в воду, пробуторил скребком набранную породу и стал промывать пробу, сбрасывая «пустую» породу в ручей.
«Да что за черт возьми! – выругался он про себя, бросил промывку и огляделся. Неприятное ощущение, что за ним кто-то наблюдает, преследовало его. - Но кто?»
Машинально смыв с лотка мелкую пустую породу, Константин увидел среди темно-серого песка крупные лепешки золота. Домывать шлих не стал, слил его в заранее заготовленный под пробу крафтовый пакет, собрал рюкзак и двинулся вверх по ручью. Ружье, на всякий случай, повесил на плечо. Прошел почти два километра, прежде чем нашел в ручье еще одну щетку, где можно было взять хорошую пробу. И снова у него появилось чувство, что за ним наблюдают. Он, казалось, кожей на спине и затылке чувствовал этот взгляд. Так уже было раньше, когда медведь скрадывал его.
Константину хотелось резко обернуться, чтобы увидеть зверя, и ему стоило немалого труда не делать этого. Ружье лежало рядом наготове со взведенными курками. В любой момент, услышав малейший шорох, он мог схватить его. Работать было неприятно. Он едва сдерживал себя, чтобы не «разрядить» ружье в обступившие ручей в двадцати метрах от него заросли молодых лиственниц.
И снова Константин не стал домывать пробу. Увидев заблестевшие среди грубого черного песка крупные золотые лепешки, сразу слил шлих в бумажный пакет.
«На стоянке домою!» - решил он.
С ружьем в руках он почувствовал себя спокойнее. Огляделся - тишина. Только ручей шумит, журчит да плещется на камнях.
Пошел по ручью вверх. Долина становилась все уже, склоны гор приближались все ближе, заросли в ручье стали еще гуще.
Константин увидел в борту ручья хорошо обнаженную сланцевую щетку. Снял ружье, полевую сумку, рюкзак. Разжег костер и повесил над ним котелок с водой. Еще раз огляделся вокруг.
Тишина.
Легкое потрескивание костра и исходившее от него тепло успокоили Константина. Он занялся осмотром сланцевой щетки.
Каменные плитки были так плотно прижаты друг к другу, что вбить меж ними острие геологического молотка оказалось не так-то просто. Наконец, Константин нашел трещину, в которую смог вбить клин.
Расшевелив острием молотка сланцевые плитки и раздвинув их, он сразу же увидел заблестевшее между ними золото. Крупные округлые золотые лепешки были видны почти между каждой из вытаскиваемых плиток.
«Вот это да!» - подумал Константин и вздрогнул от неожиданности, когда услышал позади себя хрипловатый грубый голос:
- Бог в помощь, товарищ!
Он резко обернулся.
- Виталя, ты?
Перед ним, опершись на ствол карабина, стоял Виталий Малахов. Он был в старенькой геологической спецовке-энцефалитке, лицо заросло густой черной бородой и вместо улыбки на лице застыла зловещая гримаса. Глаза Виталия жестко, в упор смотрели на Константина, и было в этом взгляде что-то такое, отчего холодок прошел у Константина по спине. Он все понял.
- Привет! – кривая усмешка исказила морщинами лицо Виталия. Он подошел, протянул Константину крепкую мозолистую руку. - Нашел все-таки!
Константин не понял, чего больше было в этом высказывании – горечи, сожаления или удивления.
Виталий прислонил карабин к лиственничному бревну, присел рядом. Достал пачку «Беломора», тряхнул ее и протянул Константину выскочившую из пачки папиросу.
Они закурили.
- Ну, рассказывай! - выпустив после глубокой затяжки густую струю папиросного дыма, сказал Виталий.
- А что мне тебе рассказывать? – спросил его Константин. - Я на работе. Это ты расскажи, что ты тут делаешь, где ничего, как ты говорил, нет?
Константин вдруг почувствовал волной подкатившую к горлу злость и обиду на друга.
- Ну, а мне-то что рассказывать? Ты же не маленький! Понял уже!
В памяти Константина вдруг всплыли заломленные за спину руки Сереги Филиппова тогда в Магадане, его искаженное болью и непониманием лицо в тарелке с салатом… и легкий испуг, пробежавший при виде этого по лицу Виталия, и его непонятное исчезновение… богатый особняк на берегу моря, кавказцы, передававшие сумку и ключи от машины, и рука Виталия на сердце... Да не за сердце, а за пистолет он, наверное, держался тогда!
Молчание было тягостным. Они закурили по второй папиросе. Никто из них не хотел говорить. Все было ясно без слов.
Виталий знал, что Константин живет своей Геологией, она и была для него смыслом жизни. Знал он и то, что обнаружение геологами этой россыпи было только делом времени. Сможет ли теперь Константин отказаться от этого, забыть? Конечно же, нет! И тогда единственный выход - сделать все так, как он делал раньше, ограждая от незваных и нежданных пришельцев «свою территорию». Но избавиться от Константина, было все равно, что убить самого себя. Этого сделать он не мог. Виталий несколько часов наблюдал за Костей в надежде, что тот не дойдет до россыпи и уйдет, так и не узнав ничего... Не получилось! Видя, как настойчиво Константин шел все дальше и дальше по ручью, приближаясь к его «владениям», Виталий с отчаянием понимал, что Константин не оставляет ему другого выбора, кроме как - или убить его, или самому отказаться от всего, чем владел.
Константин понимал, что эти мысли роятся сейчас в голове Виталия. Понимал также и то, что удержало его от единственно, казалось бы, разумного в его положении решения - не оставлять никаких следов. В его памяти на мгновение промелькнуло серьезное лицо Данила, улыбающийся Андрей, задумчивый взгляд жены Алёны...
«Если не убил, когда я его не видел, то теперь не убьет. По роже видно, я его знаю! - размышлял Константин. – И по этой же роже видно, что не один золотоискатель нашел свой конец именно тут».
Он вдруг разозлился на Виталия за мгновения испытанного им страха. Теперь они снова были на равных. Оба крепкие, здоровые мужики, знавшие друг другу цену. Карты были открыты! Много лет они не виделись и могли при встрече в другом месте и в другой обстановке многое порассказать друг другу о своих таежных и житейских приключениях. Сейчас они молчали.
И это молчание, как враг, разделяло их.
- Ну что, Виталя, наверное, чаю все-таки попьем, раз уж встретились? - нарушил молчание Константин. – В гости к себе не зовешь, так что давай здесь попьем.
Константин снял с огня котелок с давно кипевшей в нем водой, сыпнул в него чайной заварки.
- А я слышал, ты на юг уезжать собрался, – сказал Виталий. - Когда?
- Мы предполагаем, а Бог располагает! В девяносто третьем отец помог мне получить участок в пятнадцать соток под строительство дома, в девяносто четвертом я поставил там фундамент, после этого сезона собирался ехать стены ставить, - Константин осекся, увидев впервые весело усмехнувшиеся глаза Виталия.
- Что смешного?
- Видать, тебе хорошо платят на Севере за твою геологическую работу, – рассмеялся тот. – Тебе даже на кирпичи хватает. Надеюсь, на хлеб с маслом, да детишкам на молочишко тоже оставляешь?
- Не ссы, остается! – как в прежние студенческие времена, ответил Константин, отхлебывая из кружки горячий чай. – А ты что, никак остановиться не можешь? Все мало? За столько лет мог бы уже и насытиться.
- Эх, Костя, – мечтательно усмехнулся Виталий. – Мог бы, да не хочется! Столько раз завязывал я с этим делом. Зиму по «черным морям» отлетаю и... снова домой тянет.
- Домой?
- Когда ты, Костя, построишь свой дом и уедешь на юг к своему Черному морю, ты поймешь, что дом твой остался тут!
Виталий снова протянул Константину папиросу.
Они прикурили от вынутой из огня ветки. Константин курил, и ему казалось, что он никогда и не бросал курить.
- Жизнь там, Костя, хороша в первый месяц. Потом она превращается в пресное и скучное занятие. Мне не нравится жить по установленным кем-то и угодным кому-то правилам. Мне нравятся только законы установленные природой. Нравится жить в тайге, в этих горах, нравятся опасности, я люблю, когда жизнь ощутимо бьется в груди и... не очень дорого стоит. Моя или чужая – без разницы! Я чувствую себя частью этой природы, где достойным уважения является только умение постоять за себя. Встречая здесь зверя, я всегда знаю, чего он хочет. Мы или понимаем друг друга и мирно расходимся, или... кто кого съест! Так же и с людьми. Я шкурой чувствую, когда меня хотят «съесть» и еще ни разу не ошибся. Пуля решала наши проблемы. Просто и... раз и навсегда!
- Ну, и что же удержало тебя сейчас? – спросил Константин.
Они посмотрели друг на друга, взгляды их встретились. На мгновение Константину показалось, что он уже видел этот холодный пронизывающий взгляд, от которого мурашки побежали по спине. Убитый им месяц назад медведь так же смотрел на него, перед тем как наброситься.
Виталий молча отвел глаза.
- Всегда, встречая в маршруте медведя, мне хотелось просто мирно разойтись с ним, - разламывая молчание, сказал Константин. - А недавно встретил тут одного... Издалека увидел его, думал, обойду тихонько. Так нет! Он сразу засек меня и стал скрадывать. Делает вид, что не видит, а сам подбирается все ближе и ближе, пока не припер меня к скале. Я в него и камни бросал, и материл, и уговаривал разойтись полюбовно... Делая вид, что не видит и не слышит меня, медведь подошел ко мне метров на десять. И когда он, наконец-то, посмотрел на меня - я почувствовал себя просто куском мяса!
Он все-таки бросился. Пуля, как ты говоришь, решила наши проблемы. Но я до сих пор чувствую себя виноватым за то, что убил его. Это я влез на его территорию! Он был там хозяин, человека еще, наверное, не видел, не боялся совсем, не знал, что он может быть опасен, вот и полез защищать ее.
- Да брось ты! Какую там территорию он защищал? Правильно ты сделал, что убил его! – усмехнувшись, сказал Виталий. - Когда медведь хочет защитить свою территорию, - он фыркает, рычит, показывая, кто тут хозяин, сначала смело и нагло прет на тебя, а потом останавливается на безопасном для обоих расстоянии и, рыча, сам отходит назад, давая и тебе возможность уйти. Но уж если отворачивает морду, то, поверь мне, единственное, что было у него на уме - так это сожрать тебя!
- Ну, так что же удержало тебя? - повторил свой вопрос Константин.
- Я подумал, что может быть мы, поговорим и поймем друг друга, и мирно, как два встретившиеся на тропе зверя, разойдемся, каждый в свою сторону.
Константин вопросительно посмотрел на него.
- Представь себе, - усмехнулся Виталий, - ты приехал домой, докладываешь своему начальству, что нашел эту россыпь. Как ты думаешь, что будет дальше? Ты надеешься стать ее первооткрывателем? Черта с два! Помнишь Ивана Кротова? И как он открыл богатейшую платиновую россыпь на Кондере? Много лет он предлагал поставить там поисковые работы, но от него, как от назойливой мухи, только отмахивались: «Нет там ничего!» Ну, а когда, по его неотступности, ему все же удалось «пробить» проект, и он нашел и разведал эту россыпь, доказал, что там крупное россыпное месторождение платины, что с ним стало? То-то и оно! Придрались к чему-то, затерли, убрали с глаз долой! Значится теперь, конечно, в списке первооткрывателей. Восемнадцатым. Ну и «Удостоверение первооткрывателя» получил. Может гордиться! А другие получили ордена и… такие там себе «башли» в старательской артели сделали!
Как только дело запахнет большими деньгами – тут, Костя, кончается все. Дружба, честь, порядочность... - все это превращается в красивые, но пустые слова, когда дело доходит до больших денег. А россыпь эта, - Виталий кивнул на журчащий рядом ручей, – это, Костя, большие деньги! Тебе и не снилось такого! – он глубоко затянулся и выпустил тугую струю папиросного дыма. - Так вот, дружище, на поверхности будут плавать красивые слова, грамоты, премии размером в твою месячную зарплату, разглагольствования о государственных проблемах и ваших высоких геологических задачах. А золото это станут рвать, хапать, - времена сейчас такие пошли, - и кое-кто себе такие «бабки» на этом сделает, - и не в рублях, конечно, - что когда увидит тебя, бедного советского геолога, - то ничего, кроме презрительной ухмылки ты от него не дождешься!
Виталий помолчал, докуривая папиросу.
- Ну, нашел ты эту россыпь! А что дальше? – он отбросил окурок и прикурил новую папиросу. - Дальше к тебе так же придерутся за что-нибудь, затрут или вообще «съедят»... А россыпь эту начнут разведывать, параллельно быстренько добывать золото, - золото тут, скажу тебе, «дурное», даже для ручной отработки, - а тебя пнут куда-нибудь подальше, чтобы не гавкал, да глаза не мозолил.
- Как там Люба твоя, Виталий, как дети? – спросил Константин, решив сменить тему.
Виталий вздохнул.
- Люба моя, Любушка, живет сейчас в нашем домике с террасой на море. В саду растут мандарины, апельсины, хурма... А ей не хватает этих замшелых гор, этого воздуха, этой воды, - он зачерпнул рукой чистую ледяную воду из ручья, смотрел, как она стекает с ладони. – Зимы, в конце концов, хочется! – рассмеялся Виталий. – Пацаны мои еще учатся в школе. Оба отличники. А я вот, живу тут, - он усмехнулся чему-то, вытащил из костра горящую ветку и прикурил потухшую папиросу. – Выезжаю иногда в поселок «разгрузиться». Как видишь, живой пока!
- А что, бывало туго?
- Костя, ты живешь своей, отстраненной от всего геологической жизнью. И ты думаешь, что все на этом забытом Богом «золотом Севере» только и думают о том, как бы открыть месторождение и дать государству золото. А ты знаешь, что такое государство? Я давно понял, что наше государство – это наши правители, люди, которые дорвались до власти, обворовывают свой народ и богатеют.
Я живу в другой жизни. И в этой жизни другие ценности. В моей жизни люди думают не о мифическом «государстве», а о себе! И живут они тут, в этих набитых золотом горах, кормят комаров, жрут старые консервы, пьют дерьмовую водку, дерутся и умирают, чтобы добыть это самое золото. Но для себя! Чтобы «сбагрить» его перекупщикам и при этом остаться живым! Чтобы «менты» не замели, не заложил никто, не выследил и не подстрелил! А потом «закатиться» в теплые края, отдохнуть, – он ухмыльнулся. – Это, Костя, и есть моя жизнь.
- Ну, и как она тебе?
- А я не хочу другой! Я иду дорогой, которую сам выбрал. И если кто-нибудь станет на моем пути – я нажму на курок, не задумываясь ни на секунду!
- Что, приходилось?
- Случалось!
- И даже после этого не хотелось бросить?
- Это только разогревало меня. Это - как азарт в охоте, - рассмеялся Виталий. – В меня стреляли не раз. И я в долгу не оставался. Тут – кто кого! Дикая природа! И я принимаю это, как должное. Мы, как звери, деремся тут каждый за свой кусок.
- А сейчас? - спросил его Константин.
- Костя, пусть все идет своим чередом. Кто-то должен остановить меня - сам я не смогу. Так лучше ты! Если сможешь, конечно. Или... давай к нам в долю!
Они смотрели друг другу в глаза и долго молчали. Каждый в эти мгновения прочел в глазах друга целую жизнь.
- Ну, чего ты, Костя, добился в жизни со своей геологией? – спросил Виталий. - Зарплата, в сравнении с нынешними ценами, - мизерная. На материке и то больше получают. В отпуск с семьей съездить можешь позволить себе только по северной льготе один раз в два года, иначе всех денег, заработанных тут, только на билеты и хватит. Роста производственного – никакого, десять лет сидишь уже в начальниках партии.
- А я и не хочу никакого роста. Быть начальником геологической партии и изучать свою территорию – это и была моя мечта, в этом я и нахожу смысл моей жизни. Я мог бы подняться выше, но не хочу. Там кончается настоящая геология - из исследователя ты превращаешься в администратора.
Константин подбросил в прогорающий костер веток и повесил на таган наполненный водой котелок. Достал из рюкзака двух сваренных еще вчера рябчиков и полбаночки соленых груздей.
- Давай лучше перекусим! - предложил он.
- Ну, давай! - согласился Виталий. Он достал из своего рюкзака кусок подкопченного оленьего мяса и ломоть черствого хлеба. - Ты, я смотрю, на грибах в маршруте перебиваешься! – усмехнулся он, нарезая мясо. – В долине Халыи, наверное, стоите? Тут у нас грибов нет!
Константин промолчал.
- А мы услышали вчера вечером едва слышные выстрелы, – сказал Виталий. – Хлопцы хотели сразу идти «гостей встречать», да я удержал их, подумал: «Куда они ночью денутся? Подождем до утра».
И снова мурашки пробежали по спине Константина, так явственно почувствовал он себя на мушке карабина.
- А что же приятели твои не пошли с тобой? - спросил он.
- А они и пошли! – не глядя на Константина, криво усмехнулся Виталий. – Эти хлопцы и меня тут с тобой вместе прихлопнут, если что. Молодые еще, до золота жадные. А ты прешь, как медведь в гон. Сразу видно - только пуля тебя и остановит!
«Значит, пока это были только разговоры, – подумал Константин. – До дела еще не дошло. Приятели его, наверное, где-то тут, неподалеку, наблюдают за нами. Эх, дотянуть бы до темноты!»
Говорить больше ничего не хотелось. Оба понимали, что пора расходиться, но сидели, пили чай, курили, тянули время.
- По последней! - предложил Виталий, протянув Константину папиросу.
- Я – пас! - ответил тот.
Они молча собрали свои рюкзаки.
- Не скажу, что был рад встретить тебя тут! - сказал Константин, протягивая на прощание руку.
- Я тоже! – Виталий крепко пожал ее. Придавая своим словам шутливый тон, он добавил: - Если встретишь кого – не будь дураком, стреляй первым! Даже на шорох! Ну, будь здоров!
Он отвернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь.
- Спасибо, если не шутишь! - сказал ему в спину Константин и, стараясь не думать об опасности, быстро пошел вниз по ручью.
На одном из крупных гранитных валунов, лежащих в ручье, Константин увидел еще не просохшие следы водяных брызг, а потом на одном из камней и свежий отпечаток следа сапога.
«Кто-то недавно прошел тут и я, похоже, уже по-настоящему «под стволом» гуляю. Эти хлопцы, наверное, меня уже в прицел своего карабина рассматривают!»
Как всегда во время опасности, холодок пошел по коже у Константина. Он не стал подавать виду, что что-то заметил. На то, что его отпустят отсюда живым, надежды не было. Хотя...
«Почему же еще я до сих пор живой?»
В том, что он все время был на прицеле, Константин теперь не сомневался. Он шел вдоль скалы за невысокими кустами тальника, отчаянно ища место, где бы можно было укрыться. Вышел на открытое место и, не доходя небольшой расщелины в скалах, куда он намеревался свернуть, вдруг подумал:
«Я сейчас - прекрасная мишень. Как в тире».
Он вдруг резко присел и в тоже мгновение услышал рядом взвизгнувший рикошет пули по камню и хлесткий звук карабинного выстрела. Скрываясь за корягой, Константин быстро заполз в расщелину и скрылся за выступом скалы. Оказавшись в укрытии, он почувствовал себя немного спокойнее.
«Ну, хлопцы, теперь кто – кого!»
Стараясь оставаться под прикрытием скальных выступов, он пробрался вверх и как только высунулся из-за скалы, пуля сразу взбила камни перед лицом. Они больно посекли лоб, брови, щеки, отбросили его назад и он, упав, скатился по расщелине вниз, ударился о скалу. Лежал, боясь шелохнуться от боли, а еще больше оттого, что его могли подстрелить. Константин понял, что он в ловушке.
«Ни хрена себе! Да тут, сколько ни поднимайся вверх, все равно я буду у них на виду. Склон голый, весь просматривается. Укрыться можно только внизу, в долине».
Сердце бухало в груди, казалось, его удары гулко разносятся вокруг, выдавая его местонахождение. Константин тихо сполз по расщелине вниз, оглядел свое укрытие. Это была узкая щель, прорезавшая склон. Кусты кедрового стланика и скальные выступы скрывали вход в нее. За устьем расщелины было открытое, освещенное солнцем, двадцатиметровое русло ручья. В нем были и коряги, и небольшие острова с зарослями тальника.
«Сиди тут, не дергайся! – сказал себе Константин. – Сейчас только высунься – и пуля твоя!»
До наступления темноты оставалось четыре часа. Время словно остановилось. Кроме шума ручья, вокруг не было слышно ни звука. Но Константин знал, что его стерегут.
«Тут я хоть и загнан, как зверь в ловушку, но пока в безопасности, – размышлял он. - Распадок, конечно, они могут обойти сверху, но... склон там крутой, тихо не подлезешь, камешки посыплются. Значит, я засеку их, и уж тогда встречу, как родных!»
Тишина и бездействие были гнетущими. Ноги онемели. В тени распадка становилось холодно, а время стояло на месте.
«Может они ушли уже? Почему нет никаких действий? Да нет, не должны уйти, - рассуждал Константин. - Вдруг я смоюсь. А может, ждут, когда я высунусь? Ну, ждите, ждите!»
Часы в ожидании наступления темноты показались Константину вечностью. Но и тогда, когда стемнело до полного мрака, он не высовывался из своего укрытия.
«Если бы они думали, что подстрелили меня - пришли бы проверить. Нет, боятся, не идут! Значит, думают, что я живой еще и сторожат меня. Куда им торопиться? Они - дома! Хорошо хоть ночь безлунная. Но, делать нечего, надо выбираться из распадка».
Константин встал, размял онемевшие ноги. Темень была непроглядной.
Осторожно ступая по камням и прижимаясь к борту скалы, он выглянул из расщелины. Обступившая его темнота была настолько враждебна, что не было сил двинуться дальше. Ему казалось, что стоит только выйти из укрытия - и тут же раздастся выстрел.
«Не расслабляйся! - сказал себе Константин. – Жди! Это им не сидится сейчас, замерзли, наверное, без костра, устали. А ты не торопись!»
Затаив дыхание, вслушивался он в тишину ночи. И в этой тишине не прозвучало ни звука, только ровно шумел ручей. Константин почувствовал безысходное отчаяние. Ему вспомнился вдруг попавший в тупик каньона олень...
Прошлым летом он работал вместе со своим другом Александром Найденовым севернее Халыи на реке Тыры. В одном из каньонов Константин обнаружил идеальный разрез структуры, и на следующий день они с Найденовым отправились туда для проведения детальных минералого-структурных исследований. На входе в каньон увидели свежие оленьи следы, которые показывали, что олень ушел в каньон.
«Он что, спятил? – удивился Константин. - Там же отвесные стены и водопады! Теперь он, как в мешке у нас».
«Может, наконец-то с мясом будем, – обрадовался Найденов. – А то надоело тушенку жрать».
Они прошли километра полтора по каньону, делая зарисовки структуры, замеры элементов залегания пород, трещин кливажа, отбирали пробы минералов. Широкий вначале створ каньона сужался все больше и больше. Олень несколько раз показывался впереди, но, увидев людей, снова скрывался за скальными выступами, уходя все дальше в каньон.
Наконец, больше уходить было некуда. Водопад преградил ему путь. Высокие отвесные стены каньона не оставляли никакой надежды на спасение. Оставался только один выход – назад! И тогда могучий олень-рогач, поборов страх, в отчаянии бросился на прорыв.
Каньон был шириной метров шесть. У одной стены тек ручей. На оставшейся у другой стены каньона полутораметровой полоске галечной косы стояли люди. Выпучив глаза и наклонив вперед свою рогатую голову, олень рванулся к ним. В отчаянии он готов был смести все на своем пути. Константин вскинул ружье, чтобы пулей сбить несущегося на них рогача, а тот, словно почувствовав это, резко отвернул в сторону в воду и, скрывшись во взрыве брызг, пронесся мимо. Мокрые от окатившей их воды, стояли они, прижавшись к каменной стене каньона.
«Ты почему не стрелял?» – едва выдохнул Найденов.
«А ты?» - спросил Константин, и они рассмеялись.
…Константин услышал отдаленный щелчок хрустнувшей ветки.
«Напротив сидят!» – обожгла его догадка.
Вскинув ружье, он тут же выстрелил в ту сторону картечью, раз, другой, выскочил из расщелины и побежал вдоль скалы по руслу ручья. Через несколько секунд позади него раздались беспорядочные выстрелы. По тому, что он еще не был подстрелен и не слышал вдогонку свиста пуль, Константин понял, что его потеряли, не видят, палят наугад в темноту. Не останавливаясь, он бежал вдоль скалы, потом резко свернул в сторону, перескочил открытый участок русла и скрылся в темноте тальниковых зарослей. Пробежал их, на ходу перезарядил ружье, поднялся на террасу и залег в кустах. Константин лежал, стараясь успокоить сбившееся дыхание. Привыкшие к темноте глаза различили у противоположного берега две фигуры. Они, крадучись и перешептываясь, прошли мимо в тридцати метрах от него.
«Далеко не уйдут, – подумал Константин. – Сейчас такая темень, что хоть глаз коли!»
Он ощущал внутри себя жар, который согревал тело, как стакан выпитой водки.
«Что, приятель, адреналин со страху в кровь хлынул?» - ухмыльнувшись, спросил он себя. Ему было совсем не смешно, но хотелось рассмеяться. Он представил себе, как сейчас в палатке на берегу Халыи спят его сыновья, а совсем недалеко от них по тайге рыщут эти «волки».
«Надо добраться туда вперед них!»
По долинам рек у зверей обычно бывает две тропы - одна вдоль ручья, другая у подножия склона. Конечно, звери предпочитают ту из них, которая наиболее натоптанная и чистая. Такая тропа шла по террасе вдоль ручья Ханда, и Константин знал, что по ней и будут рыскать приятели Виталия в его поисках. Поэтому он ушел от ручья к подножию склона.
Найдя там едва заметную тропу, он оглянулся и долго стоял, прислушиваясь к негромким ночным звукам. Погони не было.
Ходить ночью по тайге Константину уже приходилось. И это была не ходьба, а мука. Вытянутые вперед руки не могли защитить лицо, ветки деревьев так и норовили влезть в глаза. Под ногами ничего не было видно, все время приходилось смотреть вверх, чтобы найти просветы между верхушками деревьев и по ним ориентироваться - куда идти. Полагаться приходилось лишь на интуицию и опыт. В конце концов, глаза привыкали к ночной темноте и начинали различать темные силуэты стволов деревьев.
Сейчас Константин шел еще по тропе, которая то терялась, то снова появлялась под ногами. Он отчетливо представлял себе карту местности, поэтому свободно ориентировался в направлении движения.
«Сейчас до соседнего ручья. Там каньон. Надо найти тропу, которая идет по его краю. Она приведет к долине Халыи. А там уже и утро. Доберусь!»
Опасность и беспокойство за своих детей подстегивали, гнали Константина вперед, не давая остановиться ни на минуту. Он падал на камни, сбивая колени, натыкался на ветки, исцарапал лицо и руки, но когда забрезжил рассвет, он был уже в долине Халыи. Константин достал из рюкзака карту - до стоянки оставалось километров шесть.
«Час ходьбы. Быстрее!» - и он снова помчался вперед.
Ночную темноту сменил поднявшийся над рекой туман. В его белом молоке все же кое-что было видно и Константин, пошатываясь от усталости, но не теряя набранного темпа, шел дальше.
«И что теперь? – размышлял он. – Уходить через Халыинский каньон? Там, наверное, нет «ниагарских» водопадов, но хватает, наверное, и других «прелестей», если за каньоном закрепилась слава «непроходимого». Как с пацанами лезть туда? Если бы я мог быть уверен, что Андрей сделает все, как я скажу, можно было бы идти, не рискуя по глупости. Но он же делает все наоборот! Скажи ему: не делай этого – и он обязательно сделает! А я все никак не могу научиться говорить наоборот, в надежде, что он сделает как раз то, что я хочу».
…Вот место, где они рыбачили с Федорычем. И надутая резиновая лодка на берегу лежит вверх дном.
«Вот старый хрыч! Ему все по фиг!» – выругался бы раньше Константин за то, что Федорыч оставил лодку на берегу на «разор» медведям. Теперь он был рад ей.
Перевернул лодку, спустил ее на воду, подгреб к поставленным вдоль течения сетям, обрезал ножом привязи, комом затащил сети в лодку.
«Две каталки и хариус!» - отметил он улов и, подгребая на быстром течении, поплыл вниз по реке.
…Белый силуэт палатки на берегу. Ни дыма, ни огонька, ни движения.
«Спят еще!» - подумал Константин.
Он подгреб к берегу метрах в пятидесяти выше, привязал лодку. Взвел курки на ружье и тихо подошел к палатке сзади. Приподнял закрывавший окошко полог. Все спали. «Слава Богу!» - вздохнул он.
- Подъем! - негромко, но резко сказал Константин, войдя в палатку. – Хлопцы, быстро вставайте! Через полчаса надо уже отплыть.
- Что случилось? – высунул голову из спального мешка Федорыч.
Сонно заворочался в спальнике Данил, открыл глаза, пробормотал: «А, это ты, папа!» Андрей, как всегда, даже не шелохнулся!
- Да вставайте же, черт возьми! - вскипел Константин. Он схватил спальный мешок, в котором спал Андрей и стал вытряхивать его оттуда. Данил с Федорычем, видя, что Константин не шутит, быстро повыбирались из своих спальников.
- Что случилось, Костя? Вода поднялась? - удивленно спросил Федорыч.
Он выглянул из палатки, непонимающе посмотрел на Константина.
- Какая там вода, Федорыч! Нашел я это золото. А «хищники», которые его моют, к сожалению, нашли меня. Чуть не пристрелили, еле смылся от них. Надеюсь не надо объяснять, что с нами будет, если они нас тут накроют? У нас - максимум полчаса времени. Сматываться надо отсюда! И быстро!
Горностахов, не говоря ни слова, выдернул затычки из надувного матраса, на котором спал. Шипение рванувшегося на волю воздуха, словно подстегнуло Данила. Он, как и Федорыч, тоже стал быстро собирать свои вещи. Андрей все еще пребывал в далеком сладком сне, недовольно и бестолково поглядывал, как собираются другие, пока не наткнулся на жесткий взгляд отца.
- Тебя что, только кнутом стегануть надо, чтобы ты начал что-то делать? – закипая, спросил Константин.
- Андрей, давай быстрее! – попросил его Данил. Он впервые не вступился за брата. – Ты что не понимаешь?
До Андрея дошло, что нужно срочно собраться, но эти отцовские сказки про каких-то там «хищников» ему совсем не нравились.
- Там же каньон! Чё, мы туда поплывем? - пробасил он.
- Тебе же порисковать хотелось - вот и порискуешь теперь! Покажешь, какой ты мастер!
Стерпев все это, Андрей стал медленно складывать свои вещи.
Уже вынесли из палатки спальные мешки, рюкзаки, печку. Отвязали растяжки удерживающие палатку, и она бесформенно опустилась на копошащегося под ней и что-то недовольно бурчащего Андрея.
- Данил, быстро надувай лодки! – приглушенным голосом сказал Константин, распаковывая сложенные в чехлы лодки. Данил достал лодочный насос-лягушку и стал энергично накачивать лодку.
- Федорыч, Андрей, упаковывайте и увязывайте груз как можно крепче. «Коней на переправе не меняют!» Может, и нам придется пролететь этот каньон одним махом. И всем надеть спасательные жилеты!
- Костя, а может, дождемся радиосвязи? - неуверенно спросил Федорыч.
- Какая там радиосвязь, Федорыч! «Дергать» надо отсюда быстрее, а то будет нам тут такая радиосвязь, что мало не покажется!
- Ну, ладно, ладно! Это я так, на всякий случай предложил, - оправдывался Горностахов, увязывая в лодке груз.
Через полчаса готовые к отплытию лодки стояли у берега.
- Я иду первым. Андрей, ты - по середине. Никому меня не обгонять! Дистанция – пятьдесят - сто метров, – распорядился Константин. – Ну, с Богом! Поехали!
Он оттолкнул свою лодку от берега и она, подхваченная быстрым течением Халыи, понеслась по реке. Остальные последовали за ним.
По улыбающемуся лицу Андрея Константин видел, что тот откровенно посмеивается над предстоящим им приключением. Когда они пронеслись мимо устья Ырчаныча и, подхваченные высокими волнами бушующего переката, отплыли вниз по реке метров на пятьсот, Константин заметил вдалеке на берегу в приустьевой части Ырчаныча две маленькие фигурки.
«Немного опоздали вы, хлопцы!» - усмехнулся он.
Свист и рикошет пуль на мгновение опередил долетевшие звуки карабинных выстрелов. Этот свист Константину показался таким ужасающе страшным, что ему невольно захотелось втянуть шею поглубже в плечи и зарыться куда-нибудь.
- Разверните лодки грузом назад! Спрячьтесь за грузом! - прокричал он Андрею и Федорычу. – Данил, сюда, быстро!
Он стащил сына вниз с кучи груза, спрятал его за ним. Пули врезались в воду, выбивали камни со скального берега левого борта реки, рикошетили по камням на галечной косе на правом берегу.
Геологи, как за щит, спрятались за груз на лодках. Только Андрей схватил ружье и, выглядывая из-за укрытия, пытался разглядеть, кто там стреляет. Ему хотелось пальнуть в ответ, но река, сделав крутой поворот, скрыла преследователей. Выстрелы прекратились. И только тогда все услышали гремящий шум, несущийся из ущелья на входе в Халыинский каньон.
- А я думал, что ты шутишь! - перекрикивая шум реки, прокричал Андрей. Он подрулил к лодке Константина, ошалело смотрел на отца и улыбался. Ему явно понравилось это приключение. «Наконец-то настоящая жизнь, а не тихое скучное болото!» - говорили его восторженные глаза. И эта «щенячья» радость только разозлила Константина.
Он отвернулся.
Река мчала их в каньон. Трехсотметровая долина Халыи сузилась до ста метров. Вершины гор скрылись за ограждавшими долину скалами. Они на сотни метров нависали над рекой, и, казалось, были готовы в любой момент обрушиться вниз.
Константин снова почувствовал себя, как тот, случайно попавший в тупик каньона, олень. Увиденное тогда звериное чувство отчаяния врезалось в память Константину и всплыло сейчас, когда их лодки понеслись в каньон. Сзади, он знал это, их преследовали друзья-товарищи Виталия. Они будут идти следом, пока не убедятся, что лодки безвозвратно ушли в каньон, а там... река, наверняка, сделает свое дело.
Гул заполнил все ущелье. Казалось, впереди гремел гигантский водопад. И этот их стремительный полет в неизвестность совсем не нравился Константину. По серьезному лицу Горностахова он видел, что Федорыч совсем не ожидал такого поворота дел. Безобидный, казалось бы, полевой сезон, заканчивался совсем неожиданно. Данил тоже был серьезен. И только Андрей излучал бесшабашную веселость. Он весь светился от переполнявшей его энергии, от забурлившей вдруг вокруг и внутри него жизни. Ружье, всунутое под веревки на грузе, говорило, что он, не моргнув глазом, вступил бы сейчас в перестрелку - дай только повод!
Лодки легко обошли две огромные пятиметровые глыбы, упавшие когда-то в реку с нависших над ней скал. Впереди за поворотом показался вход в каньон.
Это были гигантские черные ворота. Скалы почти вертикальными стенами ограждали долину, оставляя вверху только узкую полоску неба. Грохот реки усилился настолько, что плыть вперед становилось страшно. Вода в реке казалась расплавленным зеленым стеклом, неудержимой упругой струей вливающимся в бездну.
- Держитесь ближе к правому берегу! – прокричал Константин. – Мы должны быть готовы в любой момент пристать к нему. Еще ближе! Андрей, «оттягивай» лодку назад!
- Не могу уже! Ее несет! - Андрей изо всех сил греб назад.
Впереди на реке кипела белая пена. Лодки неумолимо затягивало в бурлящую струю течения. Нарастающий гул воды перекрывал голоса.
Константин пристал к узкой полоске берега. Данил быстро спрыгнул на землю и, удерживая лодку за привязочный леер, закрепил ее на камне. Остальные лодки одна за другой потыкались в берег, и Данил также привязал их к каменным глыбам.
- Пойдем, посмотрим, что там впереди! – предложил Константин. – Данил, оставайся тут с лодками.
Все русло было завалено торчащими из воды гигантскими черными глыбами алевролитов. Они беспорядочно лежали в реке, перегораживая ее на протяжении пятисот метров. Вода билась о них, гремела, бурлила, пенилась, извиваясь, обходила глыбы одну за другой. Геологи молча смотрели на бурлящее и несущееся мимо них «чертово варево», и им не верилось, что они должны плыть именно тут.
«Мы здесь ни за что не пройдем! – подумал Константин. – Даже вдоль берега лодки не протащить! Хотя... протиснуться между глыб можно. Только бы не затерло, не разорвало лодки, не затянуло в водоворот…».
В ущелье над рекой поднимался легкий туман. Он скрывал все, что было впереди.
- Прямо, как ворота в ад! - прокричал Горностахов. За шумом реки Константин едва услышал его голос.
Они вернулись к лодкам.
- Ну что? – спросил Константин. – Пройдем?
- Попробуем! - неуверенно ответил Андрей.
Горностахов молча поглядывал по берегам, ища, где бы можно было тут выбраться из каньона. Почти на полкилометра возвышающиеся над рекой черные скалы не оставляли никакой надежды.
- Вот мы и в капка-а-не, - протянул он. – Деваться некуда!
- Это еще не капкан. Нас загнали... Но выход есть, хлопцы. Вырвемся!
И снова в памяти Константина всплыл тот олень-рогач в каньоне: он выглянул из-за скалы, лишь мгновение постоял в нерешительности и бросился им навстречу - больше никакая опасность не могла удержать его. Ему нужно было, во что бы то ни стало, вырваться из тупика, пускай даже ценой своей жизни!
Константин посмотрел на своих притихших пацанов.
«Если они пройдут этот каньон, я спокойно сяду к ним в лодку на любой другой реке, и буду лежать, по берегам поглядывать, а они пусть ведут ее сквозь буруны и волны», - подумал он.
- Вода подхватит и понесет лодки на камни, – сказал, наконец, Константин. - Чтобы держать лодки в управлении, нужно постоянно грести назад, замедлять скорость. Держаться как можно ближе к берегу! Лодка, даже если ее перевернет, будет держаться на плаву, так что цепляться за нее до последнего, и только потом, сориентировавшись, плыть к берегу. А то, помнится, Коля Шинкарь, однажды, упал с берега в ледяную воду, вынырнул из нее, как кипятком ошпаренный, и по-о-плыл, не сориентировавшись, к другому берегу! – рассмеялся он своим воспоминаниям. – И не будьте такими мрачными. Пройдем! Главное - не бояться.
- Папа, вон они! - прокричал Данил, показывая рукой вверх по течению реки.
Вдали из-за поворота вышли две черные фигуры. Видно было, что они передвигаются очень быстро и уже, наверняка, заметили их.
«Вот и разрешились наши сомнения: «Плыть или не плыть?» - подумал Константин.
Федорыч быстро отвязал свою лодку, оттолкнул от берега и, запрыгивая в нее, прокричал:
- Ну, что стоите-то! Поплы-ы-ли!
Его лодка, тут же подхваченная течением, полетела по волнам к воротам в каньон.
Константин увидел, как лодка Федорыча влетела в узкую струю между двух глыб, вонзилась в бурлящую пену волн, и Федорыч, стараясь не вывалиться, присел, прижался к лодке. Она билась о скалы и, едва протиснувшись между ними, скрылась.
Тяжело груженая лодка Константина, как старый линейный крейсер, мощно шла в упругой струе течения.
- Держись! - прокричал Константин Данилу. Он изо всех сил греб веслами против течения, чтобы сдержать скорость устремившейся вперед лодки. Только когда понял, что дальше сдерживать ее невозможно, отпустил весла, задавая ими лишь направление полета.
Это и нельзя было назвать иначе, как полет. Лодка влетела, врезалась в шум, пену и грохот волн. Как буревестник в шторм лавирует меж гребней волн, так и она лавировала между каменных глыб на извивающейся и шипящей, как змея, водяной струе.
Лодка Андрея мчалась следом. Лишь на мгновение оглянувшись, Константин увидел серьезное, мужественное лицо сына, управляющего своей лодкой. Ни тени боязни или неуверенности! Ему сразу стало спокойно.
«Пройдем! - подумал он. – Прой-де-е-м!»
Пятисотку, едва помещающуюся в проходе между глыб, выбросило на подводный валун, прижало к нему течением, придавило к соседней глыбе. Константин ничего не мог сделать зажатыми между скал веслами, и тогда Данил, забыв об опасности, стал ногами отталкиваться от скалы. Лодка была слишком тяжелой и едва поддавалась его усилиям. Подлетевшая сзади лодка Андрея, нагнав волну, с силой ткнулась в корму пятисотки и столкнула ее с камня. Подхваченная водой пятисотка полетела к следующему проходу.
…Каменные глыбы, бешеная струя течения, гул, брызги и пена кипящей ледяной воды вдруг остались позади. Река словно «выплюнула» лодки из дьявольской пасти, и они поплыли в быстром, вихрящемся, но уже спокойном течении.
- Уф-ф! – облегченно вздохнул Константин, видя все лодки целыми, а лица победно улыбающимися.
- А ты боялся! - дружески подмигнул ему Андрей.
- Нэ кажы: «Гоп!», пока нэ пэрэскочишь, Андрюха! - серьезно сказал Константин. – Каньон только начинается. И что там впереди - кто его знает!
Грохот реки удалялся, и когда пороги скрылись за поворотом - тишина обрушилась с неба на сплавщиков.
- Может, перекусим теперь? Есть уже хочется! - бросив весла и по-молодецки расправив плечи, предложил Андрей. Константин заметил, что Андрей едва сдерживает распирающую его радость и гордость за то, что он прошел эти ворота в Халыинский каньон.
- Посушиться бы надо, Костя! Я весь мокрый. Волны заплескивались в лодку так, что она у меня наполовину водой залита. Я сижу сейчас, как в луже! - рассмеявшись, сказал Федорыч.
- Подождите немного, - ответил Константин. - Где тут пристанешь?
Река неслась в прямом узком ущелье. Пристать к берегу было негде. А там, где появлялись узкие полоски галечной косы, совершенно не было дров для костра.
Солнце в ущелье еще не проникло. Утренняя свежесть уходящего северного лета была похожа на позднюю промозглую осень. Все сидели в лодках, сжавшись и дрожа от холода, спины холодил ледяной ветер.
Через несколько километров ущелье повернуло на юг. Шум реки затих. Русло заметно расширилось и посредине реки обнажился длинный остров. На нем был огромный, намытый в паводок древесный завал. Десятки лиственниц, сбившись в баррикаду, как якорями, вцепились растопыренными корнями в галечный грунт. Они выдержали уже не один могучий напор Халыи.
Лодки одна за другой пристали к берегу. Федорыч, сразу же побежал к завалу.
- Сейчас погреемся! - твердил он. - Сейчас погреемся!
Непослушными, негнущимися от холода пальцами, одну за другой ломая спички, он стал поджигать завал. Загорелись тонкие и сухие, набившиеся в завал, веточки лиственницы. Ветер стал раздувать огонь, и завал вдруг заполыхал. Сухие лиственницы горели на ветру, как порох, и скоро к огню нельзя было подойти даже на десять метров - жар жег лицо. Мокрая одежда на теле высохла быстро.
- Ну, Федорыч, Вы и разожгли костерок! – пожурил его Константин. Он выставил руку вперед, закрываясь ладонью от пышущего в лицо жара.
- Ничего! Это - только остров. Никуда огонь из реки не денется, - успокаивал его Горностахов.
- Да этот завал полдня гореть будет.
- Пап, из меня скоро шашлык получится! - смеялся Данил, вертясь перед костром то одним, то другим боком.
Андрей, закрывая лицо от жара курткой, все же выдернул из горящего завала несколько толстых веток, развел на берегу небольшой костер, на котором вскипятили чай и приготовили печеную «рыбу на палочке».
…Вычерпали из лодок воду, оделись потеплее во все сухое, и река понесла лодки геологов дальше, сквозь Верхоянские горы. Снова бушующие перекаты, пороги, шум воды и ледяные брызги. Руки немели от беспрерывного напряжения при управлении лодкой. Только через несколько часов ущелье стало расширяться, но склоны гор по-прежнему уходили прямо в воду. Кос не было. Вода блестела на солнце, слепила глаза. Впереди ничего не было видно. Нарастающий шум реки заставил всех настроиться на очередной штурм.
Константин пристал к небольшой полоске берега перед бурлящей впереди пеной порогов. Все вышли из лодок, поднялись по скале наверх, осмотрели возможность прохождения порогов.
- Это уже ерунда! - усмехнулся Андрей.
После тех ворот, которые они прошли, эти пороги показались ему действительно простыми. Ну, попрыгает лодка на волнах, поскачет немного на камнях… Но в конце порогов река упиралась в скалу. «Что там?» Константин знал, что бывает в таких местах - мощные водяные струи, хаотично поднимаются из глубины к поверхности, и так выворачивают опущенные в воду весла, что лодка может запросто перевернуться. Выберись тогда из этого водоворота!
- Федорыч, я иду первый, Вы - замыкаете. Андрюха, ты - за мной! Нос лодки держи только по течению, иначе перевернет. Короче, делай, как я!
Константин увидел в глазах Андрея хитрые бесовские огоньки.
«Да, этот сделает, как ты! Жди! - горько подумал Константин. Снова появилось сомнение и беспокойство за сына. – Все еще детство в заднице играет! Теперь говорить ему что-либо – бесполезно».
- Поплыли! - сказал Константин и оттолкнул лодку от берега.
Данил привычно запрыгнул на упакованный в лодке тяжелый груз из проб и снаряжения, крепко схватился за тугие капроновые веревки. Константин развернул лодку носом по течению и направил ее в наиболее мощную водяную струю. Он знал, что так будет надежнее - не распорешь дно на камнях. И лодка, как жеребец в узде, сдерживаемая греблей назад, вонзилась в пенистые буруны порогов, подскакивая на волнах, разбивала и расталкивала носом волны, лавировала в бурлящей, несущейся сквозь пороги струе воды.
Прошли пороги.
- Навались на левый борт! - прокричал Константин Данилу, и изо всех сил навалился влево. Вихрящиеся струи воды, наполненные, как газировка, маленькими воздушными пузырьками, поднимались из глубины, клонили лодку на бок и, шипя, затягивали ее в темно-зеленую речную пучину.
- Наваливайся еще! Сильнее! - кричал Константин, а лодка на глазах у него тонула в перегазированной воде, не удерживающей ее тяжести.
Вода уже заливалась в лодку через борт, когда Константин сделал еще один рывок в сторону, и тогда река отпустила лодку, вытолкнула ее на поверхность. Кружась в водяных вихрях, она поплыла вниз по течению.
Константин оглянулся.
Оранжевая лодка Андрея, виляя задом, как молодая необъезженная лошадь, взбрыкивала на бурунах, неслась вниз по порогам. Андрею нравилось бурлящее веселье волн, азарт блестел в мальчишечьих глазах. Он покорял эту реку! И, наверное, чем больше преград вставало на пути, чем опаснее было плыть, тем больше нравился ему этот сплав. Он не был, как отец, отягощен ответственностью за эту экспедицию, за людей, за своих детей, ни о чем не переживал, и то маленькое приключение со стрельбой, случившееся этим утром, только придало пикантности прошедшему полевому сезону. Андрей был поглощен сплавом. Он объезжал, усмирял Халыю!
А как он потом будет рассказывать обо всем этом своим друзьям! Ух! - Будет, что рассказать!
Его лодка выскочила из бурлящих порогов, как скользкая вишневая косточка из-под пальцев. Лодку завертело в водовороте. Андрей попробовал выгрести. Весла выворачивало, и лодка, накренившись на один бок, стала переворачиваться. Раздумывать времени не было. Андрей схватил лодку за удерживающие груз веревки и, откинувшись назад, изо всех сил рванул ее на себя, потянул… Лодка вырвалась из газированной пучины и закружилась.
- Не погружай весла глубоко в воду! – кричал ему Константин. – Греби только по поверхности!
Андрей мгновенно сообразил, что надо делать и выгреб лодку на стремительно убегающую от порогов струю реки. Устало бросил весла. Лодка, покачиваясь на волнах, понеслась по течению прочь от порогов.
- Пап, ты видел? – восторженно спросил Данил. – Как барон Мюнхгаузен за волосы вытащил себя из болота, так и Андрей за веревки вытащил сейчас свою лодку из водоворота!
- Видел, видел, - переводя дыхание, усмехнулся отец.
Федорыч, издали пронаблюдав прохождение порогов, пустился следом. Его ожидали и постоянно гребли против течения. Андрей с Данилом так переживали за Горностахова, что, срывая голоса, кричали ему, давая советы. За шумом ревущих порогов он, конечно же, ничего не слышал. Но вскоре благополучно догнал остальных. Лодки уткнулись друг в друга и, удерживаемые вместе за бортовые леера, плыли рядом.
- Да-а, такой реки я еще не видел! - покачал головой Горностахов. – Тыры, Аллах-Юнь, Белая кажутся мне теперь тихими речушками.
- Федорыч, вот так и мне после реки Менкюле сплав по Томпо показался легкой прогулкой, – рассмеялся Константин. – Менкюле, в переводе с эвенского – Бешенная. Она режет поперек хребет Сетте-Дабан и вся такая извилистая, как змея! На каждом повороте река бьет прямо в скалы. Нас несло по ней так, что только успевай рулить и выгребать, чтобы лодку не разорвало о скалы. Руки от напряжения аж судороги сводили! Когда пристали к берегу, я не мог даже пальцы рук разжать, чтобы отпустить весла. Мне Васька Щербаков их по одному разжимал.
- Так что, пап, Менкюле страшнее нашей Халыи? - спросил Данил.
- Да нет. Быстрая она, да извилистая. А так ничего, нормальная. Там на всю речку один валун посреди реки лежал, за которым был водопад и водоворот. И мы как раз туда и угодили! – стал рассказывать Константин, пока их лодки, мерно покачиваясь на течении, плыли по реке. – Это был мой первый сплав. Я тогда еще ни разу не сплавлялся по горным речкам. Плавал, конечно, на весельных шлюпках, когда на флоте служил, но это совсем другое. Ну, так вот, Васька мне и говорит: «Что там сплавляться по реке? Ерунда! (он уже один раз плавал по реке, когда сети ставили, видел). Плыви себе, - говорит, - по берегам поглядывай! Река сама несет по течению. Ну, подгребешь кое-где веслом», - и небрежно так показывает ладонью, как надо подгрести - прямо, как ленивый карась хвостом повилял.
- Ох, и нагрёбся я тогда! - усмехнулся Константин своим воспоминаниям. - Плывем, - ну прямо как сейчас, - впереди ничего не видно, вся вода в реке блестит на солнце, слепит глаза. Нас тогда в одной лодке шесть человек было. А снаряжения! А проб набрали! А мяса! Васька только недавно огромного оленя-рогача «завалил». Лодка едва из воды торчит! На носу лодки сидят два студента-якута, о чем-то по-якутски без умолку болтают и хохочут. Весло у меня и у Васьки. Васька с якутом-промывальщиком и Рита, наш минералог-петрограф, сидят посередине лодки на грузе, я на корме за рулевого. Говорю студентам:
«Вы хоть вперед поглядывайте! А то я не вижу даже, куда мы плывем - все блестит».
Ну, и они мне через некоторое время торжественным голосом объявляют:
«Впереди - валун!»
«Где?» - спрашиваю.
«Да вот, в пяти метрах уже».
Я только и успел лодку носом вперед развернуть, - она немного боком шла, - и мы уже пролетаем над огромным, скрытым водой, валуном. За ним небольшой, в полметра, журча переливающийся, почти бесшумный водопад, а за водопадом - пятиметрового диаметра воронка водоворота. Лодка, пролетев над валуном, с разгону вонзилась носом в водоворот, наполовину ушла под воду. Студентов с лодки водой, как языком, слизало! Васька с веслом вывалился за борт. Лодка, утяжеленная залившей ее водой, еле всплыла. Ее завертело в водовороте. Студенты и Васька схватились за бортовые леера и, как щенята, высунув из воды головы, плавают рядом. Лодка неуправляемая! У меня одно весло осталось. Второе, Васькино, смотрю, поплыло по течению. Давай я от этого валуна веслом отталкиваться! Кричу студентам и Ваське: «Отгребайтесь!» А нас там так закрутило, какой там отгребайтесь! - сообразить было трудно: тонем мы или еще нет!
Еле выбрались из этого водоворота, метров через двести – триста едва пристали к берегу. Как разложились по берегу сушиться… Это был и смех, и грех! - рассмеялся Константин своим воспоминаниям.
- Данил, ты тоже вперед поглядывай! А то будет, как с теми студентами! - подмигнул он сыну.
Река впереди блестела бесчисленными солнечными бликами. Горы, сжимающие реку, еще больше почернели от этого блеска. Константин достал карту, нанес пометки пройденных преград.
- За тем изгибом реки на карте обозначен извилистый каньон, а это значит..., - он замолчал, сложил карту, засунул ее в полевую сумку и спрятал под брезентом. – Там посмотрим!
- Пап, ну ты расскажи, что все-таки произошло? Ты нашел золото? Почему эти люди стреляли в нас? - спросил Данил.
- Долгая это история. Потом расскажу. Теперь я знаю, что золото там есть, но у него есть и хозяин!
Горностахов не знал, что и думать. Он был мрачен. Ему вся эта история не нравилась.
- И кушать хочется, и кушать нечего! - процитировал Андрея Данил.
Подкатил вдруг голод.
- У нас грибы, ягода и... осталась одна каталка», - подумал Константин. – На сегодня еще хватит, до вечера дотянем. А завтра?
Впереди послышался мерный плеск шлепающих по воде крыльев.
- Папа, утки! - вскрикнул Данил.
Константин развернул лодку боком и сразу же увидел убегающую от них вдоль берега пару крупных уток-крохалей. Лодка неслась по течению следом, догоняя их. Он перезарядил ружье на дробовые патроны. Данил вздрогнул от прозвучавших вблизи него двух ружейных выстрелов.
- Подбирай! - Константин подрулил лодку к уткам, плывущим в воде вверх лапками. Данил подхватил их.
- Что случилось?
Андрей с Федорычем, плывшие сзади, уже схватились за ружья.
- Утки! – прокричал им Данил, показывая «улов».
- А чё они бескрылые, пап? - удивился он, оттянув у одной утки крылышко. Из него вместо перьев торчали только мягкие черные трубочки.
- Линяют летом. Сбрасывают с крыльев все перья, превращаясь из летунов в бегунов. Вот и добегались! Прячь их под брезент. Снова шум впереди. Готовься! Может, ты лодку поведешь? - спросил он сына.
- Нет! Что-то не хочется. Как-нибудь в другой раз, - поглядывая по сторонам, отшутился Данил.
Скачущие на камнях переката мелкие пенистые волны показались Константину обычными, и он, не раздумывая, направил лодку в бурлящий поток. Она врезалась в волны, заскользила по камням, на одном из них плотно зацепилась дном, мгновенно развернулась боком и надавившая на нее сзади вода стала опрокидывать лодку. Резким рывком весла Константин развернул ее носом по течению, и бурлящая за кормой вода сбросила лодку с камня. Она тяжело погрузилась в воду и поплыла, расталкивая бегущие рядом волны.
Легкие лодки-трехсотки лихо «отскакали» на перекате, и Андрей с Федорычем догнали Константина.
- Я думал, что все - вас точно перевернет! - сказал Андрей отцу. Он был взволнован от увиденного.
- Не дождешься! - рассмеялся Константин. – Все равно будет один-ноль в твою пользу, Андрюха! Смотри только, не добавь еще один.
- Не добавлю! - уверенно ответил Андрей.
- Греби назад! Притормаживай! - прокричал остальным Константин.
Его лодка, жестко схваченная могучей струей, понеслась прямо на скалу, туда, где черная стена глубокого каньона встала поперек реки. Вода, всей своей мощью упиралась в стену и, не в силах справиться с преградой, клокоча, поднималась на скалу метров на восемь. На вершине этого вала вода, слегка замедлив бег, скользила вдоль скалы влево и затем обрушивалась в гигантский водоворот. Он, как смерч, вихрем вертел воду, затягивая ее вниз.
Тех мгновений, что получил Константин, сдерживая лодку, хватило ему, чтобы оценить обстановку.
- Андрей, делай, как я! - только и успел прокричать он, резко обернувшись назад.
Константин изо всех сил греб назад, сдерживая скорость. А лодка неслась к бурлящему валу, вставшему перед скалой, взлетела на него. Чтобы лодку не разорвало о камни, Данил уперся в скалу обеими ногами. Лодка, на мгновение замедлив бег, скользнула вдоль скалы и... уже была готова обрушиться в водоворот, но Константин сильным и резким движением весла подтолкнул ее вперед, и она по гребню вала пронеслась мимо водоворота.
- Уф-ф! - только и смог выдохнуть Константин. Обернулся. Следом за ним по самому краю водоворота проскочила лодка Андрея. Федорыч упустил какое-то мгновение и его лодка на всей скорости влетела в воронку водоворота. Ее обрушило вниз и беспорядочно завертело. Как только Горностахов пытался опустить весла в воду, чтобы выгрести из водоворота, их тут же выворачивало водой, и лодку чуть не опрокидывало.
- По поверхности… По поверхности греби-и-и! - надрываясь, но пытаясь перекричать шум бурлящей реки, кричали Константин с Андреем, ладонями показывая Федорычу, как надо выбираться оттуда. Горностахов, подняв весла, беспомощно озирался по сторонам, не слыша никаких криков. На какое-то мгновение водоворот снова выбросил лодку к скале. Федорыч, как взлетающая утка крыльями, отчаянно зашлепал по воде веслами и... «отодрал» лодку от липких, вцепившихся в нее вихрей водоворота, вырвался из него.
Все облегченно вздохнули, расслабились.
В могучем речном потоке лодки понеслись дальше. Каньон был шириной метров пятнадцать. С обеих сторон над рекой нависали отвесные скалы. Узкая полоска неба в вышине, говорила, что там светит солнце, но в каньоне было почти темно от мрака обступивших его черных стен. На их мрачном фоне оранжевые лодки выглядели плывущими по воде яркими конфетными фантиками. Шум бьющихся о скалы волн и шипение потемневшей пузырящейся воды были единственными звуками, сопровождавшими геологов на протяжении нескольких километров. Река, извиваясь, неслась между скал по вылизанному до чистоты дну каньона. Лишь изредка бурлящие буруны, да скачущие за ними волны подсказывали, что кое-где на дне задержались упавшие со скал глыбы.
- Данька, какая завораживающая, дикая красота! Ты видишь? Может, достанешь фотоаппарат, он вот тут недалеко в рюкзаке у меня лежит, - предложил Константин, - сфотографируешь нас в каньоне. Я такого еще никогда не видел! Я бы и сам сделал это, но, ты же видишь - не могу и на мгновение оставить весла, постоянно рулить надо!
- Я не могу, пап! Ты что!? - удивился Данил.
Он сидел на вершине упакованного в лодке груза, крепко вцепившись в удерживающие груз веревки. Данил не мог отпустить их. Ему казалось, что стоит ему только разжать пальцы, как бегущие рядом волны тут же собьют его в чудовищный поток реки.
- Жалко! Когда еще увидишь такое? - вздохнул Константин.
Пройдя очередной поворот, они услышали приближающийся грохот. Он заполнял каньон, давил на нервы неизвестностью, казалось, река вот-вот обрушится в бездну за каким-нибудь поворотом. Ждать хорошего в этом каньоне не приходилось. Константин приготовился к самому худшему.
- Держитесь поближе! – прокричал он. – Чтобы в случае чего - хоть успеть помочь!
Все стали грести назад, стараясь замедлить скорость летящих по течению лодок. Легким «трехсоткам» Андрея и Федорыча это удавалось лучше, чем тяжело груженой «пятисотке» Константина. Она вылетела из-за поворота и, словно ударилась о навалившийся на нее грохот. Данил, не понимая, что там впереди, вытянул шею, всматриваясь: куда же их несет? Ему всегда приходилось первым принимать на себя удары волн, когда лодка врезалась в них, и теперь он заерзал на своем сиденье, покрепче ухватился за привязные веревки.
Каньон вдруг расширился до пятидесяти метров. Вода в нем резко спала. В правом борту обнажилась огромная скальная плита, полого погружающаяся в реку и наполовину перегородившая ее. Вода, взлетая на эту скалу, упругой струей опрокидывалась влево в бурлящую пену и грохот волн.
Деваться было некуда!
- Держись крепче, Данил! Веревки не отпускай, что бы ни случилось! – как можно спокойнее проговорил Константин. – И не бойся! Наши лодки не тонут! Только держись крепко!
Всем телом откидываясь назад, он тяжело греб против течения широкими самодельными веслами, изо всех сил сдерживая скорость несущейся лодки. В пяти метрах от скалы отпустил ее - больше не мог сдержать. Лодка понеслась вперед. Ему оставалось только править веслами. Через мгновение он увидел бушующий пологий водопад и скачущие за ним пенистые волны.
- Держись! - перекрикивая грохот воды, прокричал Константин.
Подхваченная неудержимым течением, лодка влетела в струю водопада, полетела над ним. Тяжело обрушившись в воду, вонзилась в нее, скрылась под водой, но тут же, подхваченная струей несущегося потока, всплыла и, растолкав шипящие навалившиеся на нее волны, понеслась дальше. Данил, как паук, вцепился в веревки на грузе, смотрел на отца глазами расширенными не то от страха, не то от бьющих его и обжигающих ледяной водой волн. Но вот опасность миновала и он, увидев смеющиеся глаза отца, также расплылся в улыбке.
Когда Константин оглянулся, лодка Андрея уже косо соскальзывала со скалы в водопад. Андрей бросил весла, схватился за удерживающие груз веревки. Его оранжевая лодка лихорадочно замелькала в белой пене и зеленых волнах, потом выскочила из них и, как будто не веря, что проскочила, крутясь и оглядываясь назад, поскакала по волнам прочь от водопада. Андрей снова схватился за весла, выправил лодку по течению и стал наблюдать за Горностаховым.
Федорыч втянул голову в плечи, прижался к грузу в лодке и отдался на волю течения. Мелькание оранжевой лодки в белой пене водопада было недолгим - ее так же выбросило из бурлящей воды на могучую спокойную струю реки. Федорыч уже был за веслами, отряхивал с головы воду и догонял другие лодки.
- Ну, вы даете! – с блестящими от пережитого страха и восторга глазами, кричал Андрей, подплывая к лодке отца. – Я смотрю, вы спокойненько плывете себе вперед, скрылись на время и снова плывете дальше. Ну, думаю, - ничего страшного! А когда подплыл поближе, смотрю – а там водопад! И деваться уже не куда!
- А нам, ты думаешь, было куда деваться? – смеялся Константин.
- Я весь мокрый до нитки! – также смеясь удаче, сообщил Горностахов.
- Да кто тут сухой, Федорыч! - только тут Константин заметил, что весь мокрый и лодка его полна воды.
- Думал, потону уже. А потом смотрю - нет, плыву! Сразу за весла схватился и вперед! - по-детски радовался Горностахов.
- Вам-то хорошо! Вы все за грузом попрятались, а я как нырнул вместе с лодкой под воду… Думал, вместе с ней и потону - и тут она всплыва-а-ет! - сбиваясь от отчаянного, охватившего его восторга говорил Данил. - Пап, смотри, у нас лодка полная воды!
- Ну, еще бы после такого и не быть полной! - смеялся вместе со всеми Константин.
Он достал большую эмалированную кружку и стал быстро вычерпывать из лодки воду. Черпал, черпал, но вода не убывала. Уровень воды в лодке и в реке все время оставался одинаковым. «Дно распорол! – понял он. – Но где? Когда? Неужели на водопаде скалу зацепил?»
Река расширилась. Появились узкие галечные косы. Лодки тут же пристали к берегу.
- Давайте, быстренько воду из лодок повычерпывайте, - распорядился Константин. - А я займусь костром!
- Костя, а каньон похоже кончился! - подошел к задымившему костру Горностахов, протянул к огню замерзшие руки. – Я, кажется, узнаю вон те горы, – он кивнул на дальний хребет. - Восемнадцать лет назад это была моя территория! Там–то мы и встретили голодных, ободранных спортсменов. Вышли к нам из этого каньона.
Костер разгорелся. Все сгрудились вокруг него и, дрожа от холода, тянули к огню руки.
- Эх, Федорыч, теперь бы у такого же завала, как там, утром, погреться! - стуча зубами, процедил Андрей.
- Ничего! Щас и тут погреемся!
- Я думаю, мы легко отделались, если каньон уже кончился. Я все время ожидал чего-то страшного, чего-то пострашнее того, что было. И мне кажется, будь вода в реке уровнем поменьше, обнажились бы такие скрытые водой препятствия, что мало бы нам не показалось!
- А тебе чё, пап, этого, что ли мало? – удивленно спросил Данил.
- Да что это за речка?! Ерунда! А так порисковать хочется! Правда, Андрюха?
Константин, посмеиваясь, смотрел на Андрея.
- А чё, нормальная речка! – буркнул тот, поняв подколку отца. – Хоть чувствуется, что по реке плывешь! По крайней мере, спать на ней не хочется.
Андрей вызывающе поглядел на отца.
«Да, этот теперь любую речку пройдет!» - довольно подумал Константин.
Он смотрел на Андрея, на его сильные, уверенные пальцы рук, затягивающие ослабшие веревочные узлы. Лицо Андрея было совсем близко, серьезное, сосредоточенное на работе.
«Как же я все-таки люблю его!» - подумал Константин.
Андрей повернулся к нему.
- Ты чё, пап? - и улыбнулся.
- Да так, ничего.
Лодка Константина грузно сидела в воде. Вычерпать из нее воду не удавалось. Ее разгрузили, вытащили на берег, перевернули. Резиновое дно было разорвано.
- Все же где-то задел днищем камень! И даже не почувствовал. Видите, только чиркнул вот тут - и дыра в пол метра! – показал Константин на разорванную углом крепкую прорезиненную ткань.
После того как зашили и заклеили лодку, снова двинулись в путь.
- До устья Халыи - двадцать пять километров! Это примерно два часа сплава! – сказал Константин. - До темноты успеем! А там уже - любимый хребет Сетте-Дабан, где все красивое, знакомое, родное… Не то, что эта «чернота»!»
- На солонцы к Сушковским озерам надо будет сходить, Костя! – предложил Федорыч. – Это по Тырам, в пяти километрах выше устья Халыи. И поохотимся, и порыбачим там. База наша у этих озер стояла - так мы никогда без мяса и рыбы не сидели! Пойдем, сети вдоль камышей поставим, палками постучим по камышам и вынимаем уже. Рыбы полно было. Правда, лишь окунь да сорога, но крупные! И зверь всегда на солонцы приходил.
- Что ж, сходим! Нам еще триста километров плыть до поселка. Запастись надо на дорогу.
- Данил, давай садись за весла! Засиделся, наверное, в пассажирах?
Константин поменялся с сыном местами.
Теперь плыть было спокойнее. У реки всегда был один берег, к которому можно было, в случае чего, пристать, но другой неизменно представлял собой скальный обрыв. Мимо мелькал полосато-черный флиш нижнекаменноугольных известняков и алевролитов. Глядя на них, Константин машинально отмечал про себя: «...турбидиты, визейский ярус, а вот и базальные конгломераты в основании, и несогласное залегание визейских известняков на девонских базальтах сегеняхской свиты. Пестрых девонских пород всего двести метров. Ниже по разрезу - желтые палеокарстовые породы силурийской коры выветривания и коралловые известняки и доломиты силура и верхнего ордовика».
От коралловых известняков пахло сероводородом, а вот ветер донес и любимый запах розового рододендрона, напоминающий аромат барбарисовой карамели.
- Как там твой Васька говорил? - «Плыви себе, по сторонам поглядывай!» - весело спросил отца Андрей, небрежно, но уверенно руля на быстром течении.
Константин только усмехнулся в ответ.
Хребет Сетте-Дабан встал на пути Халыи. Река уперлась в голые и полосатые черно-белые горы, резко отвернула на север и через несколько километров выплеснулась в Тыры.
Тыры – речка побольше Халыи, но с мягким нравом. По ней плывешь и... хочется препятствий! Те немногие стремительные перекаты, что попадались на пути, только слегка скрашивали путешествие. Тыры была «доброй девушкой». Река текла меж гор в глубокой и широкой долине. Она на сотни метров углубилась в днище древнего ледникового трога, сохранившиеся остатки которого большими ровными площадками выделялись на склонах гор. Выше них поднимались остроконечные горные вершины с цирками, карами и древними лёжками стаявших ледников.
Лиственничный лес заполнял всю долину реки. Деревья немного поднимались вверх по склонам гор, но тут же уступали место кустам кедрового стланика. Он забирался до высоты восемьсот метров над рекой и тоже сдавался. Выше росли только небольшие карликовые кустики полярного тополя и белесый олений мох - ягель, но вскоре и они не выдерживали высоты и уступали место лишайникам и скалам. Выше тысячи пятьсот метров было царство только черных скал.
Впереди показалось устье Халыи. Как перст, высоко в небо поднималась над рекой одинокая желтая скала. Она, поворачиваясь, проследила бег лодок и замерла, глядя им вслед.
- Пристаем здесь! - сказал Константин Данилу. - Греби к берегу!
Несколько сильных рывков веслами, и лодка ткнулась в галечный берег у подножия террасы.
Через полчаса уже стояла на растяжках палатка, полыхал на берегу костер. Данил общипал жирных уток и осмаливал их над огнем. Никто даже и не вспомнил об опасности, которая на рассвете загнала их в каньон.
Прохождение каньона было для всех столь захватывающим своей неожиданностью и безызвестностью «полета», что маленькое утреннее приключение с их скороспешным побегом и свистом пуль, уже не казалось страшным. Оно стало теперь таким же рядовым, как и все другие приключения, пережитые за день в каньоне. Все это осталось где-то далеко-далеко за горами. Ближе были более насущные дела.
Константин раскинул антенну, включил радиостанцию. Из микрофона полетел непрерывный треск.
- Похоже, подмоченная радиостанция совсем «сдохла», - подумал он. – Да и черт с ней!
Он не очень огорчился такому повороту дел. Давняя привычка - рассчитывать в поле только на себя, подсказывала ему, что и на этот раз они сами доберутся до дома. Тут они дольше будут вертолет ждать, чем домой плыть.
- На вечер и на утро поесть нам хватит! – обратился ко всем Константин. - До поселка еще триста километров – это три с половиной дня сплава при постоянной гребле. Нам надо запастись пропитанием как минимум на эти три дня. Так что, Федорыч, берем лодку, сети и пошли на озера! До темноты доберемся туда. Хлопцы тут «на хозяйстве» остаются.
- Я тоже с вами пойду, поохочусь! – сказал Андрей. – Пока вы сетями заниматься будете – я на солонцы схожу.
- Ладно, двинули!
- Одну утку с собой возьмите, – предложил Данил. - Сварите там ночью.
- Да не нужно нам, - отказался Федорыч. - Мы уху сварим.
4
Час ходьбы по маристой террасе Тыров показался тремя часами. Под ногами постоянно чавкала вода, сапоги тонули в пропитанном водой мху. Константин тащил упакованную в рюкзак лодку-трехсотку, Федорыч нес сети, лодочный насос и весла. Вольный охотник Андрей, забросив ружье за спину и на ходу пощипывая с кустов остатки голубики, «гулял» вдалеке по мари.
- Костя, а ты не пошутил насчет золота? – после долгого молчания спросил Федорыч.
Константин совсем не ожидал такого вопроса. «Не верит Федорыч», - усмехнулся он и ничего не ответил.
Федорыч не стал спрашивать дважды.
Вскоре они подошли к широкой боковой долине. В ее устье – огромный конус выноса из знакомых валунов и галек древних пород. Речка Юхе–Ыганья, правый приток Тыров, выносила их с хребта Сетте-Дабан. Константин переходил долину, и его глаза автоматически перебирали черные голыши кембрийских известняков, зеленые гальки алевролитов ордовика, коралловые доломиты силура, красные и ярко зеленые девонские породы, мелкий пластинчатый галечник карбона. «Это всего лишь двухсотмиллионный кусочек из геологической истории нашей территории!» - отметил он.
- Ну чё, Федорыч, скоро мы уже дойдем? - спросил Андрей.
- Пришли уже! Вон, видишь, избушка стоит? Это у нас баня была!
- Где? Не вижу ничего!
- Да вот же, на берегу! - Горностахов, смеясь, показывал на заросли на террасе.
Они вышли на невысокую террасу. Она вся поросла молодыми лиственницами, рябиной и иван-чаем и в этих зарослях, действительно, стояла крепкая изба, сложенная из толстых ошкуренных лиственничных бревен.
- Виталя Шахунин ставил! Он мастер был по этому делу! «У нас, - говорил, - в Новгородской области все дома деревянные. И ставят их один раз и на всю жизнь!» - Вот и нам на базе он баню поставил. Видишь, какая стоит! Как новая до сих пор! - Федорыч гордо оглядел избу.
Андрей тут же заглянул внутрь.
- Классно! Печь, нары - все, как надо!
На террасе было три озера: большое, поменьше и совсем маленькое. Они цепочкой вытянулись поперек террасы, уходя в небольшой распадок, окруженный горбатыми сопками.
- В этом большом озере – окунь и сорога, в среднем – почти только одна сорога, в маленьком, но глубоком – только сорога! – со знанием дела рассказывал Горностахов. - В том распадке за дальним озером – солонцы. Туда всегда звери приходят, грязь лижут. Берега у озер глинистые, с родников в сопках истекает минеральная вода, и глина превратилась в минеральные грязи. Вот звери и идут сюда!
- Я вижу там медведицу с двумя медвежатами, - сказал Андрей, разглядывая в бинокль дальний распадок.
- Жалко! – заключил Горностахов. - Значит, сейчас там ни оленей, ни сохатых не будет.
- Ну, давайте, за дело! Федорыч, где сети ставить будем? - спросил Константин.
- Да прямо вот тут вдоль камышей и поставим! - показал рукой Федорыч.
Камыш - не камыш, а какая-то высокая трава, растущая в воде метров на пять от берега, окружала озеро. Вода в озере была чистая, до дна метра полтора и в воде, как ни всматривался Константин, не было видно ни одной рыбешки. Даже малька.
- Да, не гляди! Рыба – или в камышах, или на глубине, - посмеивался Федорыч. - Сейчас наловим!»
Сети поставили вдоль камышей одной связкой метров на сто. Вышли на берег, нашли длинные и тонкие засохшие лиственницы, сломали их. Стволами этих лиственниц стали бить по поверхности воды в траве, загоняя рыбу в сети. Затем запрыгнули в лодку и, предвкушая улов, поплыли вдоль камышей проверять сети.
В сетях не было ни одной рыбешки.
- Федорыч? - Константин вопросительно посмотрел на Горностахова.
- Костя, честно, мы всегда так ловили! Не знаю, почему сейчас ничего нет.
Горностахов не мог поверить, что такое могло случиться.
- Вот и поели ухи! - сказал Андрюха.
Он вырезал недлинное, корявенькое тальниковое удилище, долго пытался найти наживку, потом также долго искал место, где бы можно было зайти в озеро и перебросить леску через травяные заросли. Вернулся в избу в темноте, так ничего и не поймав.
- Даже поклевки ни одной не было! - сказал он и стал моститься на голых нарах на ночлег.
Горностахов, молчаливый сидел у горящей печи. Попили чаю. С голодом пришлось до утра смириться. События прошедшего дня неумолимо клонили в сон. Тепло расслабляло. И вскоре все спали, устроившись на широких дощатых нарах.
Отлежав на голых нарах бока, Горностахов встал рано, согрел вчерашний чай. Константин встал следом.
- Пойдем, посмотрим! - неуверенно, с нескрываемым беспокойством предложил Горностахов.
Над озером стелился туман. Было свежо, тихо, и только легкое шлёпание весел о воду мерно звучало в тишине утра. Лодка медленно шла над линией расставленных сетей.
- Что-то я совсем сетей наших не вижу, Федорыч! – сказал Константин, вглядываясь в прозрачную темноту воды.
- Поищи веслом! - предложил Горностахов, свесившись за борт лодки и вглядываясь в глубь воды.
Константин отстегнул весло, поискал им в воде сеть.
- Нету!
- Поплыли туда, где мы ее привязывали к траве!
По привязной веревке начали подтягивать лодку к сети. Она тяжело поднималась и когда появилась на поверхности, Федорыч даже подскочил в лодке.
- Я же говорил! Говорил! – выкрикивал он, затаскивая сеть в лодку. Сеть вся была смотана и забита рыбой.
Не торопясь, одного за другим они распутывали и вынимали крупных полосато-зеленых окуней и серебристую красноперую сорогу. Они дошли только до половины связки, а в лодке уже не было места от лежащей в ней рыбы.
- Федорыч, хорошо еще, что только «крупные» сети поставили, - сказал Константин, - а то если бы сюда еще и «тридцатку».
- Да, – согласился Горностахов. – Ух, какие горбачи! – восторгался он, выпутывая колючих килограммовых окуней. – Ну, прямо западноевропейские «панки»! - показал он окуня, растопырившего спинной плавник.
- Может, хватит уже, Федорыч? - Константин оглядел полную и уже притопленную в воде лодку с рыбой.
- Костя, бери - сколько природа дает! Не пропадет!
- Ну, вы даете! - удивленно ахнул Андрей, когда Константин с Федорычем подплыли к берегу. Рыба чуть не вываливалась из лодки через край. Он не мог поверить, что они на самом деле столько поймали, и все думал, что там, снизу, какая-нибудь подложка из травы лежит, чтобы подшутить над ним. Поверил только, когда они все вместе вытащили лодку на берег и перевернули ее.
Рыбу пришлось в рюкзаках переносить от озера к реке Тыры, снова загружать ее в лодку, в которой, казалось, не оставалось места даже для рулевого.
- Плыви, Костя, до стоянки! Мы потихоньку пешком пойдем, – сказал Федорыч, когда они, наевшись сваренной Федорычем окуневой ухи, отдыхали у костра.
- Нет, уж! Садитесь в лодку. Поплывем вместе.
- Я – за! - тут же согласился Андрей и, энергично раздвигая сапогами рыбу, стал моститься на носу у лодки.
Федорыч, немного постояв в нерешительности, тоже полез следом. Константин оттолкнул лодку от берега и она, плавно покачиваясь на волнах, поплыла вниз по реке.
Три дня геологи плыли по Тырам. На протяжении трехсот километров не было ни одного поселка. Но все знали, что на четвертый день они уже будут дома. Гребли постоянно, отдыхая только на перекатах. На ночлег устраивались лишь с приближением темноты. Варили на ужин и на весь завтрашний день полное ведро крупных окуней. Нежная сорога вся пошла на засолку. Федорыч предложил чешую с окуней не счищать, только потрошить у них переполненные жиром брюшки. Вареную целиком рыбу вынимали из ведра и раскладывали на камнях, чтобы остыла. Рыбный бульон к утру превращался в густой холодец, покрытый толстым слоем жира. Чтобы не терять времени, ели на плаву. Каждый брал с собой столько рыбы, сколько ему надо было на весь день. Сначала вареных окуней ели с удовольствием, на второй день стали добавлять к рациону соленую сорогу, на третий день рыба уже не лезла в горло, не утоляла голод, а кроме нее не было абсолютно ничего.
Пока река Тыры текла меж горных цепей хребта Сетте-Дабан, еще можно было считать, что у реки есть течение. Мимо проносились скалистые берега, тальниковые острова и террасы с лиственничным лесом. После Халыи всем казалось, что течение совсем слабое и они, подгоняя лодки, гребли, устраивали гонки. Встречающиеся иногда бурные перекаты немного скрашивали скучный сплав. Но лодки быстро, как чайки, пролетали над ними. Горные вершины Сетте-Дабана, словно прощаясь с геологами до следующего лета, провожали их долгим взглядом.
Когда река вышла из гор на равнину Сибирской платформы, ее течение и вовсе стало слабым. Было невыносимым сидеть целый день в лодке, когда она со скоростью шесть – восемь километров в час проплывала мимо берегов.
К концу третьего дня Тыры вынесла свои хрустально-чистые воды в Алдан. Высокий левый берег Алдана геологи увидели издалека, но плыли до него почти три часа. Дальние гудки пароходов и барж радовали душу, напоминая о забытом уже мире цивилизации. Алдан широкий, могучий, с коричнево-бурой, почти черной от глубины водой, отчужденно встретил чистые воды Тыры. Как ни тыкалась она в него, он равнодушно отталкивал ее в сторону, и Тыры, не смешиваясь с черной водой Алдана, долго еще несла свою прозрачную воду вдоль берега параллельно его течению. Потом она растеклась между островов по протокам и перемешались с водой Алдана.
Последний ночлег устроили на песчаном берегу в двадцати километрах от Хандыги. Мимо по реке проходили большие белые суда типа «река-море». Сухогрузы, танкеры сновали туда-сюда, тяжело шли вверх по течению Алдана груженые углем баржи. На них звучала музыка. Навигация была в самом разгаре. Веселые, улыбчивые поварихи с пароходов, завидев маленькие надувные лодки геологов, приветствовали их, волнующе помахивали ручками. После проведенного без женщин лета, девушки казались такими красивыми, что от них невозможно было отвести глаз.
Геологи возвращались в свою прежнюю, оставленную когда-то жизнь.
Поутру над рекой стоял густой туман. Геологи быстро свернули лагерь, и их лодки помчались вниз по Алдану. Андрей забрал к себе в лодку Данила, они о чем-то пошептались и стали заметно удаляться от остальных. Как ни старались Константин с Федорычем набрать такой же темп, им это никак не удавалось. Они поняли: «Мальчишки бросили им вызов!»
Радостное возбуждение охватило всех.
Андрей рвался вперед. Константин не хотел отставать от него. Федорыч тоже решил показать, что и он еще не совсем постарел и греб, не отставая. Последние часы сплава превратились в настоящую гонку.
Впереди показались Сайды, Бордой – первые якутские села, деревянные избы которых растянулись вдоль берега Алдана. Наконец, вдали засверкала огромными серебристыми цистернами нефтебаза Хандыги и многоэтажные разноцветные дома родного поселка.
Константин был немало удивлен, когда они, подплывая к берегу у набережной Хандыги, увидели поджидающую их бортовую экспедиционную машину-хозяйку. Рядом с ней стоял Марк Засимов, геолог, остававшийся все лето в конторе для написания отчета о своих трехлетних исследованиях.
- Я вас еще за десять километров на Алдане засек! – говорил он, улыбаясь и крепко пожимая всем руки. – Случайно глянул в окошко с четвертого этажа камералки – вроде лодки по Алдану плывут! Посмотрел в бинокль – точно, наши! Вот и приехал встречать.
Пологий галечный берег у набережной был весь утыкан моторными лодками. Был конец лета, люди отправлялись на лодках в ближние и дальние от поселка места на рыбалку, за ягодой и грибами. Это была пора заготовок на долгую северную зиму. Лодочники проследили, как геологи быстро разгрузили свои резиновые лодки, сдули их, свернули, загрузили все в машину и уехали.
Возле конторы-камералки, отряд Константина уже встречали друзья-геологи. Встреча была настолько радостной, что Константину показалось, будто их с нетерпением ждали и вот они, наконец-то, приехали!
- Хлопцы, угощайтесь! Попробуйте нашей рыбки, – предложил Константин, открывая большую кастрюлю с засоленной сорогой.
- Вот это да! Вот это рыба! – восхищались друзья, пробуя жирную малосольную сорогу. – Вот классно у вас в поле было!
Подошел главный геолог экспедиции Улаханов, угрюмо поглядел на собравшуюся вокруг машины толпу геологов, побросавших свои рабочие кабинеты и вышедших во двор. Что ж, - есть повод!
- Ну, с приездом! – подойдя поближе, сказал он Константину. – А мы только два часа назад за вами вертолет отправили.
- Вот, спасибо! – смеялся Константин, пожимая Улаханову руку, и глядя в его натянуто улыбающееся лицо. – А мы его почти месяц ждали, да так и не дождались. На себя, оказалось, надежды больше.
- Да, ты всегда так, - пробурчал Улаханов, доставая из пачки сигарету, - делаешь все по своему, а что другие думают и делают – тебе наплевать. Это же не от меня зависит, что вертолета нет! Ты что, не мог по рации сообщить, что плывете?
- Иван Иванович, так получилось! – улыбаясь, сказал Константин. – Я сейчас все объясню.
Подошел директор предприятия Владимир Иванович Рогальников и, словно оказывая величайшую милость, протянул Константину вялую мягкую руку.
- Вот в «Объяснительной» все и объяснишь, - сказал он. - Имей в виду - вертолет за твой счет полетел сегодня! Все целы? - небрежно спросил он, оглядел приумолкших вдруг геологов, неловко замерших с рыбами в руках.
Константин хотел что-то сказать, но директор не стал ждать ответа.
- Поехали! - обратился он к Улаханову. – Нас ждут в поселковом Совете.
Они сели в экспедиционный «ГАЗик» и укатили.
«Эх, Ваня-Ваня, - подумал Константин об Улаханове, - тяжело тебе, видать, рвать себя - и директору другом быть и от нас не отрываться. Но уходишь ты от нас. Понемногу, незаметно для себя, но уходишь. К сожалению, это судьба всех руководителей - другой уровень, другие друзья, другие разговоры, ценности и образ жизни. Ты вроде и тот же, а уже и не тот!»
Неприятные от разговора с директором мгновения, осели на землю вместе с пылью, взвившейся из-под колес уехавшего автомобиля. Снова зашумели, заговорили друзья, снова вокруг были, ставшие за много лет совместной работы родными, лица геологов.
Часть 6
1
Дома все было привычно красивым и чистым. Константин столько раз за свою геологическую жизнь, возвращаясь из поля, видел это и каждый раз остро ощущал радость приезда домой. Освещенные солнцем комнаты, осенние цветы в больших хрустальных вазах на столе и на полу, светящаяся от радости жена, расцеловывающая вернувшихся с поля возмужавших и повзрослевших мальчишек. Наконец, очередь дошла и до Константина. Алена обвила его шею руками, прижалась, чмокнула в колючую щеку.
- У-у! Ты весь пропах дымом, – ласково пожурила его.
Андрей и Данил ходили по квартире из комнаты в комнату, вновь привыкая к забытой уже домашней обстановке.
- Снимайте с себя всю одежду и – в стирку! - скомандовала им мама.
Константин, так же как и сыновья, прошелся по чистым комнатам и сам себе показался грязным в своей полевой геологической спец. одежде.
«Эх, все! - подумал он и стал раздеваться. - Сезон закончен! Быстренько в ванну, пока хлопцы не пришли в себя и не заняли ее!»
Константин погрузился в горячую воду, «ахнул» от охватившего тело приятного бега «мурашек» по коже.
«Какой кайф!» - подумал он и зажмурился.
Мальчишки дурачились с мамой. Из комнат доносились их восторженные вопли, смех и, наконец, крик жены: «Костя, по-мо-ги-и-и, спаси-и-и!». Он знал, что она, соскучившись по своим, вернувшимися домой мальчишками, сама задиралась к ним. То поцелует и грызнет, то обнимет, щипнет, а они выросшие, окрепшие, еще не привыкшие рассчитывать своих сил, также в ответ то шлепнут ее, то прижмут или грызнут, как в детстве, и она, не в силах вырваться из их «железных» теперь объятий, пищит, зовет Константина на помощь.
Наконец Алена вырвалась и, скрываясь от них, вбежала в ванную комнату, закрыла дверь на защелку. Запыхавшаяся, раскрасневшаяся, красивая, стояла она у дверей, а потом, отдышавшись и глубоко вздохнув, притихла, с любопытством разглядывая лежащего в ванне обнаженного, полностью загорелого мужа.
- Ты где был? – глаза ее заблестели. – Уж, не на Гаваях ли голяком загорал?
- Угу! – усмехнулся Константин. - А какие подружки порхали вокруг меня! У-у-у! – он мечтательно зажмурил глаза. - И каждая норовила ко мне подсесть, присосаться. Уж я от них и так, и эдак отбивался. А когда понял, что это бесполезно... – пришлось мазаться антикомариной мазью.
- А у нас на обед - уха! – сообщила Алена. – Меня вчера угостили свежей рыбкой.
- За последние три дня я, кажется, до костей пропитался рыбьим жиром от количества сожранной мною рыбы. Из меня самого сейчас уха бы получилась, - рассмеялся Константин.
- Пап, ты скоро? - донеслось из-за двери.
Мальчишки, словно «кони», носились по квартире, топтались под дверью ванной комнаты, в зале громко «говорил» телевизор, из детской комнаты доносился рев включенного магнитофона.
- Я уже отвыкла от такого шума, – счастливо улыбаясь, сказала Лена. – Но я так рада, что вы, наконец, вернулись домой! Так соскучилась!
На следующий день Константин по утру шел на работу. Обгоняя, радостно приветствовал своих сослуживиц, как всегда медленно бредущих по улицам поселка к конторе и по ходу обсуждающих бесконечные женские проблемы.
- С приездом, Костя! – они провожали его любопытными, оценивающими глазами. – На работу, как на праздник?
- Угу!
Константин понял намек на его светлый костюм, белую рубашку и галстук. После геологической спецовки он и сам чувствовал себя в костюме немного непривычно. Но, что делать? Надо привыкать! Теперь это его геологическая спецовка на всю зиму, до следующего лета.
Вот и камералка, как называют геологи свою контору. Привычно, по-матросски бегом, он поднялся на четвертый этаж.
- Привет, Костя! Как поле?
- Пять баллов!
- С приездом, Костя! Как отработал?
- Отлично!
- О, привет! Когда приехал? Заходи, Костя, поговорим!
Рукопожатия, родные лица, улыбки друзей. А вот и его, пропустовавший все лето кабинет, рабочий стол, компьютер, книги, образцы руд и пород, геологические карты на стенах… Следом за Константином в кабинет вбежала секретарша, остановилась в дверях.
- Вас директор срочно вызывает к себе!
- Что за спешка такая с утра? Ему что, горит?
- Не знаю! - и она, красивая и таинственная, выскочила за дверь.
Директор сидел за широким столом в своем большом кабинете. Мельком глянул на Константина и снова уткнулся в какие-то бумаги.
- Объяснительную принес? - не поднимая глаз, просил он.
Не дождавшись директорского приглашения, Константин сел на стул, перебросил ногу на ногу.
- Кропотливое это дело, - не скрывая вдруг подкатившего раздражения, ответил он. - Всю ночь писал. Не закончил еще.
Рогальников, поправив очки, по-прежнему изображал занятого человека. Заполучив «директорское кресло» ему пришлось научиться вести себя согласно этого кресла. И тут он преуспел!
«Тужишься, бедный, изображая занятость», - подумал Константин.
Когда-то они молодыми специалистами жили в одном общежитии, работали, отмечали праздники, взрослели, растили детей. Рогальников был простым геологом и постоянно совмещал в поле должность геолога и завхоза. И работа завхоза, казалось, нравилась ему больше. Потом он вдруг вступил в коммунистическую партию, активно пошел по профсоюзной линии, знал, как и с кем водить дружбу и вот «дослужился» до директора геологического предприятия. На геологов, из которых он вышел, поглядывал теперь снисходительно, свысока, как на людей, ничего не умеющих достичь в этой жизни. То ли дело он! - Квартира в Москве, дача, приватизированный автомобиль, валютный счет в банке… Во время его «директорства» еще не было открыто ни одного месторождения, и он жаждал теперь уже не только денег, но и славы. Постоянно говорил геологам о необходимости открытия новых месторождений золота или алмазов, премии за открытие невероятные обещал. Давать искренние обещания было величайшим его искусством. Кому довелось пообщаться с ним, говорили, что Рогальников настоящий «хозяин своего слова». Именно тот хозяин, который сегодня дал слово, а завтра забрал свое слово обратно, потому что он - «хозяин» своего слова! – что хочет, то с ним и делает.
- Ну, что? – насколько смог, выдержав паузу, спросил директор. – Нашел что-нибудь?
Он поднял на Константина мутноватый из-за стекол очков ироничный взгляд.
- Да, нашли месторождение графита..., – по порядку начал рассказывать Константин, но договорить не успел.
- Да кому он нужен твой графит! - раздраженно перебил его Рогальников. Он небрежно откинулся в мягком кожаном кресле, высокомерно ухмыльнувшись, посмотрел на Константина. - Вот, если б ты золото нашел!
«Ах ты, скотина! – подумал Константин, у него словно что-то взорвалось внутри. – Золото тебе подавай!»
Перед его взглядом вдруг всплыла кривая усмешка Виталия: «...Ну, нашел ты эту россыпь! А дальше что? Начальство начнет обогащаться, а тебя, чтобы «не гавкал», пнут куда-нибудь, чтобы и глаза не мозолил...».
Константин уже не слушал разглагольствования директора о том, что предприятию нужны открытия месторождений золота, и лучше всего быстро и легко добываемых – россыпных, что каждый геолог должен понимать трудную экономическую ситуацию, в которой сейчас находится страна и правительство Якутской Республики... Он видел перед собой жесткий, в упор, взгляд Виталия, от которого у него тогда, при встрече с ним похолодело все внутри… вспомнил бесстрастный и жестокий взгляд медведя и ощущение себя просто куском мяса... Но этот близорукий взгляд директора сквозь поблескивающие в золотой оправе стекла очков, показался ему еще более жестоким и алчным. «Похоже, ты был прав, Виталя!» - подумал Константин и встал.
- Короче! – перебил он директора. - Мы приплыли! Все живы-здоровы. Пробы сдали в химлабораторию. Информационную записку по результатам работ я представлю через пару дней.
Константин отвернулся и направился к выходу.
- «Объяснительную» мне чтобы через два часа представил! - как камень в спину, долетел до него раздраженный приказ директора.
Константин поднялся на свой этаж. В коридоре у двери его кабинета стояла группа геологов. Там у окна была курилка. Геологи окружили Горностахова, о чем-то весело говорили, смеялись. Увидев Константина, стихли. Подавив раздражение, кипевшее в нем после разговора с директором, Константин подошел к ним и с радостью крепко пожал друзьям руки.
- А что, Костя, правда, что ты россыпь нашел… и что в вас стреляли? – ошалело улыбаясь, спросил Сашка Рыбаков. – Рассказывай, давай! А то Федорыч нам тут уже такого понарассказывал – не знаем, что и думать!
- Да никакой россыпи я не нашел, хлопцы! – улыбнулся в ответ Константин. - Только графит! Шутка все это.
- Ну, Горностахов! Ну, насочинял! А мы тут «уши развесили», слушаем, верим!» - хором загалдели геологи.
- Ты же сам говорил! – растеряно глядя на Константина, сказал Федорыч. – И потом, в нас же стреляли!
- Стреляли? – стараясь сделать серьезный вид, удивленно спросил Константин. Он оглядел веселые лица друзей. – Кто стрелял?
Горностахов вчера, на радостях, хорошо попил, утречком уже принял стаканчик-другой, чтобы опохмелиться, и пребывал сейчас в той дымке легкого опьянения, когда на душе было хорошо, вокруг были дорогие лица друзей, и хотелось поговорить. Федорыч снова начал рассказывать, но его уже никто не воспринимал всерьез – геологи любили и сами рассказывать всякие байки-небылицы, и от других их выслушивать.
- Федорыч, пойдем лучше попьем! - копируя Горностахова, проокал Санька Рыбаков.
Константин отвернулся к окну. На душе было горько оттого, что не мог рассказать сейчас друзьям обо всем, и что Федорыча пришлось вот так подставить. Он объяснит ему все потом.
Константин задумчиво смотрел в окно. Там золотом цвела осень, и только темно-зеленые пики елей вдоль реки разнообразили бескрайнее желтое море лиственничной тайги. Алдан, сверкая на солнце, могуче нес мимо поселка свои воды. По реке сновали маленькие моторные лодки, легко шли вниз по течению груженые углем самоходные баржи. На востоке в дымке синей дали едва были заметны вершины Верхоянских гор. В этих горах был сейчас Виталий.
«Ну что, Виталя, - обратился он к нему, – жизнь не кончается. В ней есть только дороги, которые мы выбираем. И у тебя еще есть время. До зимы».
2
Отшумели защиты материалов полевых работ, улеглись геологические споры. Наступила зима. Геологи приступили к обработке собранной при полевых работах информации и написанию отчетов.
Все время после возвращения из поля Горностахов был с Константином необычно официален и сдержан. Он обращался к нему, как никогда раньше, только по имени и отчеству, и ни о чем кроме текущей работы не разговаривал. Константин попросил его никому больше не рассказывать ни о стрельбе, ни о золоте. Федорыч молча выслушал его и ничего не ответил.
Они работали вдвоем в одном кабинете, и давние друзья Константина, Александр Найденов и Юрий Буков, частенько заходившие к ним, давно подметили эту перемену в Федоровиче. Они уже не раз спрашивали Горностахова об этом, но Федорович или отмалчивался, или недовольно отвечал: «Да ничего не случилось, чего вы пристали!» Спрашивали они и Константина, но он только пожимал плечами, мол, не знаю, что и сказать. И только в начале ноября, когда снег уже плотно лег на землю, и все вокруг замерло, предчувствуя приближение лютых пятидесятиградусных морозов, Константин решил, что пора все рассказать друзьям. В конце рабочего дня он пригласил их к себе в кабинет.
Найденов и Буков вошли в кабинет Константина. Федорыч уже собирался идти в детский садик за внучкой, но Константин попросил его задержаться. Горностахов молча сел за свой стол. Константин запер дверь кабинета на ключ, и Найденов сразу же сказал:
- Я пить не буду!
- Даже чай? - спросил Константин.
- Ну, если только с конфеткой, - согласился Найденов. Это был высокий, темноволосый мужчина в строгом коричневом костюме. Он с одинаковой аккуратностью носил и геологическую спецовку летом, и строгий костюм с галстуком зимой. Выглядел всегда очень серьезно.
Константин достал из ящика своего рабочего стола пачку небольших крафтовых пакетов, развернул один из них. Горностахов встал и подошел к столу Константина. В развернутом пакете среди темно-серого песка лежали крупные лепешки золота.
- Фу-у-ю! - присвистнул Найденов. – Откуда?
Он помешал пальцем песок, обнажая и другие золотины.
- Так что, Федорыч правду говорил? – спросил Буков. – Что ж ты, Костя, молчал до сих пор? Ну и друг!
- Пришлось, вот, помолчать, - ответил Константин.
Он сидел на краю стола и смотрел, как его друзья один за другим разворачивали пробные пакеты.
- Да это же богатейшие содержания! - удивлялся Буков. - Ну, Костя, рассказывай!
- Ты помнишь, Юра, наше первое поле на Халые? – спросил Константин. – Друг мой Виталя Малахов работал тогда вместе с нами. А потом поссорился с «Бугром» и остался на зиму в поле, охотиться. Помнишь?
- Конечно, помню.
- Про то, что я встречался с ним раньше, я вам уже рассказывал. Я только не понимал тогда, что там происходило, чему был свидетель. А теперь....
Константин рассказал друзьям о своей встрече с Виталием в Магадане, в Пицунде и вот теперь на речке Халые, о золоте, пальбе, о пережитом страхе, о сплаве по каньону и обо всем, что мучило его в последнее время, пока он молчал об этом. Никто не перебивал и не переспрашивал его. Наконец, Константин выговорился.
- Надо было сразу рассказать об этом, - сказал Найденов. – Менты уже давно бы их взяли.
- Да, у мусоров за этими бы дело не стало, - усмехнулся Буков. - Налетели бы на вертолете, постреляли всех из автоматов - и все дела. Звания повыше получили бы и зарплату тоже.
Юрий Буков много лет занимался поисками золота. Им были открыты и рудные, и россыпные месторождения золота. И с милицией у него были связаны самые неприятные воспоминания. Он никак не мог забыть испытанного им однажды страха, и всегда, вспоминая последнюю свою находку золота, матерно ругал ментов.
- Помнишь, Сашко, - сказал он Найденову, - на ручье Долгучан нашли мы богатую россыпь золота? Так вот, заказали мы на базу экспедиции необходимое для проходки разведочных шурфов оборудование, подготовили посадочную площадку, ждем вертолета. Прилетает он и садится не на вертолетную площадку, а прямо перед нашими палатками, и из него, как горох из мешка, на землю посыпались вооруженные люди с черными масками на лицах. С автоматами наизготовку они бросились к нам…
«Лечь на землю! Руки за голову! Ноги в стороны! Быстро!» - истерично орет один.
Работяги наши и студенты сразу же попадали на землю. А я понять ничего не могу. Вижу только направленное мне в грудь дуло автомата, дрожащие руки этого человека и что автомат у него снят с предохранителя. У меня вдруг предательски задрожали колени, и страх неприятной волной прошелся по телу. Едва поборов в себе желание тут же лечь на землю, спрашиваю его:
«А ты кто такой?»
«Оперуполномоченный Томпонского ОБХСС лейтенант Амосов», - отвечает он, а глаза – ну, прямо зверские.
Я немного перевел дыхание, когда узнал, что это наша «родная милиция».
«А мы геологи, - говорю, - работаем тут. Так что дыши, лейтенант, спокойнее и автомат на предохранитель поставь!»
Менту говорил, чтобы он дышал спокойнее, а у самого сердце прямо бухало в груди от волнения. От этих идиотов всего ожидать можно! Нажмет с перепугу на курок – и «спишут» тебя потом, как естественные потери при исполнении мусорами служебного долга.
Всех нас обыскали, перерыли все, и вещи, и снаряжение. Пробы все с золотом перебрали, описи составили, перекопали все внутри и вокруг палаток, и все выспрашивали нас: где мы намытое золото попрятали. В общем - идиоты полные!
- Вот поэтому я и решил, - сказал Константин, - дать Виталию время уйти. Протянуть до зимы. Следующего лета у него уже не будет. Надеюсь, он это понял.
- Правильно ты Костя, сделал, - примирительно сказал Горностахов. – Тут, действительно, только скажи, что там «хищники» золото моют – и они уже покойники. Менты сразу полетели бы туда звезды себе на погоны добывать и такую охоту на них устроили бы - что живыми тем не уйти. Но нам это зачем? А теперь, действительно, можно и о находке сказать. Все равно когда–то говорить надо.
- Честно говоря, если бы в меня стрелять начали, а я еще и со своими детьми там был - не знаю, смолчал бы я или нет, - хмыкнул Найденов.
- Все обошлось, мужики. Андрею даже понравилось - скуку разогнали. Будет что вспомнить.
Константин сложил пакеты со шлиховыми пробами и забросил их в ящик стола.
Они вышли на улицу и, не торопясь, пошли домой. Зимняя ночь давно опустилась на поселок. Вдоль улицы чернели дома, в них ярко светились окна. Под ногами поскрипывал снег.
Попрощавщись, ушел в сторону своего дома Найденов, затем Буков. Константин с Горностаховым шли дальше. Они жили на самом краю поселка. Константин чувствовал себя виноватым перед Федоровичем за то, что так подставил его при возвращении с поля, когда тот добродушно рассказывал друзьям о находке золота. Он прервал затянувшееся молчание.
- Федорыч, Вы уж извините меня, что так тогда получилось. Я не хотел. Все это было спонтанно, не знал, что и сказать. Просто пошутил. А потом решил дать Виталию шанс. Друг все-таки был.
- Да, что уж теперь говорить об этом, - улыбнувшись, проокал Федорыч. – Бывает!
Спустя неделю кто-то позвонил в квартиру Константина Колесника. Был поздний вечер, никого не ждали. Константин открыл дверь. На лестничной площадке стоял Виталий Малахов.
- Привет, дружище! Пустишь? - он улыбался, черные глаза весело сверкали из-под пушистой соболиной шапки.
- Заходи, - сказал Константин.
Виталий вошел в квартиру, внеся с собой запах уличного мороза, снял полушубок.
- Извини, Костя, что так поздно. Жена не будет сердиться?
- Ее нет дома. Она уехала в командировку в Якутск, так что не переживай на этот счет.
- Я ее так за всю жизнь и не видел, - сказал Виталий.
- Пап, кто к нам пришел? – из зала вышли Андрей с Данилом. – Здравствуйте! - сказали они Виталию.
- Знакомьтесь, хлопцы, это - мой старый друг Виталий, еще в технаре учились с ним вместе. Он заходил к нам однажды под Новый год, - вы еще маленькими были, - помните? Данил его тогда за Деда Мороза принял. А этим летом мой друг чуть не пострелял нас всех на Халые. Не забыли? – спросил Константин. - Вот этот дядя и был там. С дружками своими золото мыл, а я помешал им. Вот и решил он тогда, по старой дружбе, всех нас на тот свет и отправить. А, Виталя?
Андрей с Данилом серьезно смотрели то на отца, то на этого незнакомого им мужчину в шикарном сером костюме. Он был похож на какого-то знакомого артиста, хорошо пострижен, выбрит. У него были черные гусарские усы, приятная улыбка. «Неужели, это правда, что говорит отец?» - было написано на их лицах.
- Здорово, мужики! – поприветствовал их Виталий. – Как вы вымахали! А что, вы тоже с батей в поле были?
- Угу!
Данил смело протянул ему руку.
- О, не слабо! - сказал Виталий, пожимая затем и руку Андрея. – Все было совсем не так! Ну, да я сейчас вашему отцу расскажу. - Он достал из кармана полушубка бутылку коньяка. - Пойдем, Костя, на кухню.
Константин поставил на стол две рюмки.
- Костя, когда хлопцы мои вернулись назад и рассказали, что ты от них ушел, и все вы потом смылись в каньон, я прямо облегченно вздохнул. А они были злые, как волки. Нас там трое было. Этих двух парней я взял с собой из Хабаровска - бывшие старатели, которые пахали на «бугра» в старательской артели «Амур» на Учуре. И хоть зарабатывали хорошо, денег им все равно было мало, хотелось жить еще лучше.
Промывка у нас шла просто на удивление легко, лето подходило к концу, и мы уже не ждали никаких проблем. С перекупщиками все было заранее обговорено, золота мы взяли даже больше, чем рассчитывали. Хлопцы уже жили предвкушением возвращения в цивилизацию. Одичали там за полгода. Это ведь не в артели на всем готовеньком работать. И тут появился ты...
Откуда ты вообще там взялся? По моим сведениям в этом районе не проектировалось проведение никаких геологических работ. И когда появились, как сказали хлопцы, «пришельцы», - ни я сам, ни они даже ни на минуту не сомневались, что если те обнаружат нас – то отсюда живыми не уйдут.
Но когда я увидел тебя, и понял, что ты наткнулся на россыпь, - мне стоило немало нервов убедить моих «орлов» не торопиться: «Это не вольный охотник за нашим золотом, готовый нас тут же пострелять и взять «легкую» добычу, это – геолог, - говорил я им, - не торопитесь. Геологов тут может быть целая партия». «Да какая нам, к черту, разница?» - отвечали они. Они нервничали, психовали и все никак не могли понять: чего я тяну? Сказал бы я им, что ты мой друг, и у меня в отношении тебя совсем другие планы, уверен - прихлопнули бы нас обоих, и все! Я видел однажды, как у них горели глаза, при виде кучи намытого нами золота, - даже мне не по себе стало.
В общем, у нас начался разлад. Планы на будущее у них были большие. Но когда они упустили вас, все изменилось. Чтобы продолжать работать дальше - об этом уже никто не думал. Мы понимали, что если ты расскажешь о нас - на нас «менты» такую облаву устроят, что мало не покажется! Надо было все бросать и смываться. Как говорят старатели, «план мы уже взяли», поэтому уходили без сожаления. Сожгли и «подмели» там все. Золото поделили сразу. Я предложил идти порознь, и хлопцы мои ушли. А я остался. Была у меня изба на старом эвенском стойбище, туда и ушел. Не люблю суеты. В Аллах-Юнь выбрался уже по снегу. В поселке тишина, никто о хлопцах моих ничего не слышал, не знает. Как пропали! – сказал Виталий. – Не знаю, чьей они стали добычей, но на меня в поселке корефаны стали как-то холодно и с опаской поглядывать. Думают, наверное, что это я их «пришил».
- Так ты что, пришел мне об этом рассказать? - спросил Константин.
- Да нет. Просто, не привык я трусливо драпать. Я всегда уезжал отсюда с чувством, что я снова победил, и возвращался сюда с чувством, что вернулся домой. А в этот раз мне как-то не по себе. То ли оттого, что встретились мы с тобой, как враги, то ли оттого, что меня словно из моего же дома и вышвырнули. В общем, Костя, мне нужно было повидаться с тобой и сказать: я рад, что все обошлось, что ты снова дома!
- Я тоже, - усмехнулся Константин.
- Не знал я, что и пацаны твои с тобой там были. Ты не сказал.
Виталий протянул Константину толстый потрепанный конверт из крафтовой бумаги.
- Тут карта моего участка, - сказал он. - Я все там разведал. И рудное золото тоже нашел. Посмотришь потом. Завязываю я с этим делом. Все! Займусь частным бизнесом где-нибудь на юге. Давно уже мыслишки такие у меня в голове бродили, да все никак не мог оторваться от своей территории. Тут было столько всего….
Они смотрели друг другу в глаза. В эти мгновения перед ними пронеслась вся их жизнь, жизнь такая разная.
- Каждый из нас, Виталя, шел дорогой, которую сам себе выбрал, - наконец сказал Константин. – Что бы там ни было, оглядываясь назад на свою жизнь, я могу сказать: «Я был там счастлив!»
- Я тоже! - улыбнулся Виталий.
- Тогда наливай! Нам есть за что выпить!
*