Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".
Дверь открылась, и вошёл седой человек.
- Здравствуйте, - сказал он и приподнял шляпу (совсем снимать ему не хотелось).
- Здравствуйте, проходите. Чем могу помочь вам? - с любезностью в голосе ответил управляющий делами.
- Вот чем, любезный…
- Павел Андреевич, - представился гостю управляющий. Он сегодня был не в духе, потому что разбил любимый бокал жены, она ему это не простит. – Так что же вы от меня хотите, любезный… - он в свою очередь потребовал гостя представиться.
- Семён Аркадьевич Закрежский, ваш посыльный с сегодняшнего дня.
Удивлённо поднятые брови говорили о многом: «Как? Вы? (и) Увольте, не верю».
- Объясните, Семён Аркадьевич, объясните, ничего не понимаю. Ведь это ваши акции у меня на столе? Посыльным?
- Вот именно, посыльным! И знаете почему?
- Как не знать? Рынок провален, акции горят, вот и ваши… - он не сказал «сгорели». – А что я мог сделать? – извиняющимся тоном начал было он. – Вон сколько…
- Сколько?
- Триста.
- Триста?
- Да… триста.
- Всего-то! А моих? Считали? Нет?
- Ну да, их больше.
- Намного больше. Посыльным иду к вам. Берёте?
Управляющий пожал плечами – не верил.
- С тех пор много времени прошло, неужели?..
Закрежский не дал договорить.
- Не обеднел? Вот! – вывернул карманы. – Пуст! Так даёте работу?
Управляющий пожал плечами.
- Вакансии заняты.
- Все? Этого уволь, - он показал юнца, прятавшегося в конце коридора.
- Этот – мой племянник, родство не запретили, пусть служит, чему-то научится.
Закережский застучал пальцами по столу, он недоумевал, как все деньги могли вмиг исчезнуть. На паперть идти осталось.
- Ладно, - сказал он, - пусть племянник, а я при нём.
- Никак нельзя-с-с, - вступил в разговор племянник, выйдя из коридора, свет плеснул ему в глаза – оказалось…
- Прохиндей! Это ты украл мои деньги! Сейчас в полицию! Там разберутся, чьи акции горят!
- Полиция не поможет, надо к прокурору идти, - это вступил в разговор пожилой господин с выправкой бывшего военного. Он следил за разговором, находясь в тени. Он не подслушивал, но был незамечен и в ходе разговора следил за каждым.
- Значит, обдурили? Эти могут.
- Дядя!
- Ах, вот как? Дядя? Вы вместе?
- Увы! Вам не повезло. Деньги нужны? Обратитесь. Служить хотите? Посыльным? – он оглядел Закрежского с ног до головы. – Нет, вас не возьмут. Возраст, видите ли, не берут.
Он не говорил с усмешкой, не было ни намёка на издёвку: голос ровный, звучный, прищур стариковский – хитрый? Это пытался понять Закрежский. Нет, он не сочувствовал, он добивал страдальца, не понимая Закрежского, его состояния. Пистолет в руке и… бах! Три раза раздался выстрел – все трое убиты. Он сгрёб со стола свои акции, они в куче лежали, как бы показывая безнадёжность их возврата к прежней цене – просто бумаги на столе. Трупы не помешали ему выйти, в верхних этажах не слышали выстрелов, а потому и всполоху не было. Люди не суетились, не кричали: время обеденное, все расходились.
Закрежского задержали, он и не сопротивлялся: во всём признался, причиной назвал воровство. Осталось доказать мотив.
- А вот и мотив, - спустя неделю, рассерженный следователь докладывал начальству, - он здесь, - и похлопал по большой книге, которую ловко повернул в руках.
- Не надо так сердиться, Павел Петрович, да вы присаживайтесь и давайте по порядку.
- Видите ли, - сказал следователь, усаживаясь рядом с креслом своего именитого тёзки (следователь был человеком занятым, но правильно обращаться с документами требовалось время, на это ушло три дня, сейчас он сердился на себя, что не успел вовремя), - Павел Дементьевич, не ладилось у меня, лихо закрутили черти, хотя так не говорят о покойниках, ну, да бог им судья теперь. Что хотели? Обвалился рынок? Да. Но эти деньги ушли заранее. Расписано чётко: ущерб подсчитан – не придерёшься, а вот здесь и здесь, - следователь провёл пальцем, - пусто, нет цифр. Я не финансист, но считать умею: сложил, вычел, и вот эта цифра не совпала с остатком. Где излишки? А вот здесь, в акциях золоторудного комбината. Миллионер наш преступник, если бы не убил, конечно. Хотя, - на минуту задумался, - доказать бы не сумел никак, цифры здесь… в пору знатоку разбираться. А кто бы дал, будь они живы?
- Всё так, любезный Павел Петрович, дело отдадим в суд на рассмотрение, а там пусть решат: мы своё дело сделали. Так?
Павел Дементьевич был человек жёстких правил «чаёв с подчинёнными не пивал», но к следователю относился сдержанно-дружелюбно – дела свои он раскрывал, департамент работал на пять. Сейчас он сомневался в следователе только в том, что не хватало ему времени, в указанный срок не справился. Вот преступник, вот книга: что ещё?
- Договаривайте, господин следователь, слушаю.
Павел Петрович не ошибался – спросит.
- Вот одно обстоятельство, которое говорит за поверженного, - он специально сказал «поверженный», а не преступник или убийца, - его обманывали, а он поверил только сейчас? Что-то не ладилось у меня. Акции сгорели не вчера – позапрошлый месяц здесь указан, - он опять открыл книгу и подчеркнул, - вот эта дата. Хорошо, подставное лицо у новых акций: кто он? Стал искать. Некто Артёмов: кто такой? Документы есть? Вот они, Павел Дементьевич, смотрите: узнаёте? Это наш дорогой преступник. Вот он сидит, во всём признаётся, божится, что жить не хочет после преступления, а оправдают?.. Оправдают-оправдают, мы с вами знаем, чертоги нашего правосудия таковы.
- Это, знаете, любезный Павел Петрович, превзошли… Мои поздравления, не ожидал. Такого ещё не было на моей памяти – убил, всех свидетелей махом, - он пальцем «расстрелял» троих. – А ведь не знали, думали…
- А вот «думали» мы не узнаем, хотя есть зацепка. Где это у меня? Записка, - следователь достал из кармана вчетверо сложенный лист, исписанный корявым почерком, - в ней говорится, читаю: «Я Артёмов Семён Аркадьевич, местный дворянин, считаю своим долгом напомнить, - и тут не разборчиво: писал впопыхах? Нет. Он тогда уже знал, что сделает, он и обвалил свои акции… сам.
- Закрежского надо найти.
- Ищут, если живой, найдут. Артёмов этот. Да и дворянин ли… «местный»?
- Молодец. Отмечу. А этого охранять надо, сбежит.
- Сбежал уж, с утра ищут, двоих зарезали. Двое с ним были, вытащили, не хотел идти, говорят.
- Так-так, это мне сейчас говорите? Что ж так не сразу? Хвалю вас, а вы молчите?..
Гром надвигался, но быстро утих.
- Понимаю, следствие ведёте вы, а не охраняете. Вон с докладом стоит, - он посмотрел в приоткрытую дверь, - теперь зайдёт, скажет.
- Что ж, Павел Петрович, идите, свою работу выполнили хорошо. Докладывайте по делу сразу же, без приглашения.
Павел Петрович вышел. Новости ждали не ахти: умер Артёмов. На дорогу выброшен труп, узнали Артёмова, беглого преступника. Друзья закадычные убили или сам умер?
- Ножевых ранений не вижу, - сказал, бегло осмотрев тело, доктор, - синева под глазами… Позже скажу, Павел Петрович, приходите через два часа или пришлите кого-то, напишу, изложу… а сейчас, извините, занят. Буду рад помочь, - уже вдогонку, извиняясь тоном, продолжая работать, пропыхтел доктор.
- Не торопитесь. Сам приду. Вы сказали, через два часа, вот и ждите.
Павел Петрович не ожидал такого поворота событий. Артёмов – он, или очередной обман? Кто такой Артёмов? И кто тот труп на столе в прозекторской?
Ответ не замедлил сказаться на всей работе отдела, который возглавлял следователь Павел Петрович. Убит – вердикт доктора: отраву сунули под язык, смерть мгновенная. Упирался, не хотел идти, знал – будут убивать. Кто этот человек: актёр, умеющий обращаться с оружием или человек самого Артёмова – предстояло выяснить.
Два допроса, проведённые Павлом Петровичем, дали неутешительную характеристику человеку: боялся, пил. Если страх тогда был отнесён к страху за содеянное, то сейчас Павел Петрович думал об «Артёмове-Закрежском» как о подставном лице – его не собирались оставлять живым, и он боялся. Знал ли покойный о всех хитросплетениях заговора? Надо было порыться в документах, принадлежащих покойному. Адрес он указал неверный, там не было такой квартиры и съёмщиков с такими фамилиями «отродясь не слыхивали». Случайно обронённая фраза: «Здесь крутится одна мелюзга», - сказанная насчёт бандитов и помощников в делах разбоя, навела Павла Петровича на мысль о криминальном прошлом убитого. Сказано было не по делу, а в случайном разговоре, доверительно. Возможно, это и будет зацепка.
- Вот и всё, - сказал, освобождаясь от надоевших отчётов, Павел Петрович, - теперь в путь. И возьмите с собой…
Он не успел договорить, как в комнату к следователю ворвались двое.
- Вот, не успел удержать, - извиняющимся тоном сказал помощник Павла Петровича, он был и за секретаря.
- Проходите господа, с чем пожаловали? – Павел Петрович был уверен – эти по делу.
Двое: слегка сутулый один, другой коренастый, носил очки (тогда только в моду входили).
- Чем могу?..
- Ничем, уважаемый господин следователь, мы пришли помочь вам. Дело, видите ли…
Дело обстояло так… следователь понял из сбивчивых рассказов двоих, «влетевших» в комнату господ (говорили они вместе, даже когда уступали друг другу), что произошло нечто совершенно важное: у них украли авто (мода на авто тогда не входила, единичные экземпляры появлялись на потеху публике).
- Так, господа, опишите своё авто, - начал было успокаивающим тоном помощник, видя, что всё равно не отстанут.
- Вот вы и займитесь, Пётр Абрамович, а мне пора. И подключите городовых, они всё замечают, вдруг что-то заметили (это он шутил, тарахтящий авто не заметить не мог разве что глухой).
Господа были недовольны, хотелось подключить следователя, но быстро переключились на помощника.
- Теперь начнут…
Автомобиль нашёлся скоро.
- Тут за углом этот (указывая на очкастого) поставил, а потом пошли вон туда, - и указала на противоположную сторону улицы, - а вышли, - она махнула (за углом).
- Вот и не увидели своей машины, запутались в поворотах.
Но кроме смешного, в этой истории появился фрагмент…
Пока помощник следователя пересказывал в точности (у него была фотографическая память), от этого рассказ выглядел ещё смешнее, особенно пародируя торговку, которую в лицах показывал, Павел Петрович перелистывал опросы полицейскими мест недавних убийств, складывалась невесёлая картина…
- Так-так, вы сказали «золотых дел мастеру», ошибки быть не может?
Помощник растерянно посмотрел на начальство.
- Я сказал… это та торговка говорила: «Зашли вон туда, - показав пальцем на дверь, - а вышли…» Ну да, там табличка: «Золотых дел мастер… - помощник ошалело посмотрел на следователя, - Павел Петрович, тогда не заметил, а сейчас… - Закрежский В.П.», такая табличка. Моя память, знаете, умалчивает до поры, а потом р-раз!
- Вы молодец, Пётр Абрамович, что бы я без вас делал? Вот и зацепка. Едем.
Родственник оказался не дальний – сын.
- Почему В.П., а не, скажем, В.С.?
- Ошибка в написании, - оправдывался «золотых дел мастер», - заказал так, а сделано… Сами поймите, меня здесь никто «ВП» не назовёт, а представиться при случае можно Владимиром Семёновичем, не спрашивают…
- А где отец, Закрежский Семён Аркадьевич?
- Как? – он развёл руки. – Умер. Неужели не знали?
- Опознать смогли бы?
- Как же? Отец. Смог. Только ведь похоронен.
- Этот выдавал себя за вашего отца.
- Идём, здесь недалеко.
- Это не мой отец, - сказал Закрежский-сын, - этого… позвольте, - он с прищуром посмотрел на покойника, - не узнаю. Вроде… нет, не он. Может спросить у бабушки? Жива ещё, стара, а живёт. А отец умер недавно, говорят, убили. Но ведь сказали – «сам»… Я трубить не стал, может и сам, хотя чего ему? Я сыт, деньгами не обижен, а у него акции… Слыхали? Ну вот, и его «сгорели», а может? – он подумал. – Нет, лучше не надо.
- Помогите нам, Владимир Семёнович, ради вашего отца. Уверен – убили, и его: видите? – следователь показал на тело «Закрежского». – И свидетелей, всех убирают.
- Помогу, что ж. А тут, знаете, господа, двое приходили: очки, гнусавит один – интересовались отцом. А что я мог сказать? Умер. Ушли. Всё как было. Ну, разве ещё, - и рассказал историю…
Однажды ко мне пришли неизвестные люди, поговорили. Так, знаете, промышляют кой-чем, - он покрутил пальцами. – Воруют? Не спрашивал, не принято, а вам рассказываю: к отцу приходили они же. Больше между собой говорили, я не вслушивался – затевают что-то. А было это, когда отец помер – ведь не до них тогда… Я сказал: «Господа, со мной скорбеть не надо, но лучше б вы ушли, на завтра похороны назначены, батюшка скончался». Так они ушли.
- Больше не приходили?
- Нет. Я запомнил одного: лысина, - он показал вокруг головы, - круглая, а волосы не редки – шевелюра. Я бы подумал… да, что там!
- Парик?
- Вот-вот, парик. Я виду не подал, но привык наблюдать, я ведь и камнями… огранку делаю, у меня цех, мастера. А сам могу, - он махнул рукой, - да что там, вы ведь не за этим ко мне.
- Хорошо, я должен вам рассказать…
- Павел Петрович! Господин следователь!
- Иду-иду, Пётр Абрамович! А ваш батюшка пострадал не зря: большая мошенническая схема… Вы уж берегите себя, а тут люди у вас, смотрю, толпами зачастили.
- Так продаём, - не без гордости сказал Закрежский-младший, - идут к нам, а не к тому, напротив.
Павел Петрович остановился.
- К тому? Извините меня, Владимир Семёнович, поясните.
- Видели вывеску напротив нашей? Пожухла уже, не меняют который год: «Ломбард». Вот туда сходите. Там интереснее моего: вы меня понимаете?
- Зайдём, непременно зайдём при случае. А кто хозяином?
- Некто… Вы его мне называли: как же его?
Павел Петрович и не думал напоминать, ждал, когда назовёт…
- Фу-ты! Ну, конечно… Артёмов Павел Аркадьевич. Нет-нет, постойте, нашему отцу полный тёзка. Ну, конечно, тёзка: Артёмов Семён Аркадьевич. Как же я запамятовал?
- Живой?
- Живой. Какому ему быть? Вчера виделись. Только вот… слуга у него умер…
- Что ж вы замолчали, Владимир Семёнович? Договаривайте.
Закрежский внутренне восклицал, и вот, наконец:
- Так это ж он покойник! Ваш покойник – он, слуга того самого Артёмова-ломбардчика! Вот где сыскался!
- Не говорите никому, господин Закрежский, что я выведал у вас…
- Не извольте беспокоиться – все уж знают. Не знаю только, кого хоронить будут, если вы «своего» ему не отдадите. Вон уже и гроб везут…
Закрежский потирал руки, Павел Петрович отнёс это насчёт радости за догадливость и память, которая, к счастью, Закрежского не подвела. Однако, напоследок спросил:
- Вы вот обмолвились насчёт «мы», выходит, есть ещё брат или сестра?
- Увы! Брат – Иван, дурак: пьёт, обрюзг, опустился на дно. Помогаю, да как такому поможешь? – он махнул рукой.
Павел Петрович попрощался с Закрежским. Теперь стоило над всем подумать, прежде чем навестить Артёмова, полного тёзку Закрежского-отца. Пётр Абрамович дожидался в коляске, но следователь махнул рукой.
- Езжайте, пройдусь, здесь недалеко.
- Тогда и я с вами.
Он отпустил извозчика, заплатив за ожидание, и догнал следователя.
- Ведь я вас зачем звал, господин следователь? – он махнул в сторону исчезающих за поворотом дрожек. – Этого я потом вызвал. Я подумал, те двое уехали, ведь не простые господа – европейцы: что им надо от старика Закрежского? Сыну не сказали…
- Это сейчас неважно, Пётр Абрамович, отыщем, спросим, а вот об Артёмове мы с вами не знали, - и он рассказал о своём разговоре с Закрежским. – Не так прост и сам Закрежский, явно не договаривает: узнал, узнал он тогда на опознании слугу соседа: как не узнать – дома напротив. Видел, узнал, но сразу не сказал: боялся? Может, но и похороны… Кого положат? Надо узнать. Нас с вами видели, узнать могут: попросите… ну, скажем… На похороны пойдёт «соседка», скажет – знала покойного, очень ей нравился. На роль «соседки» взяли самую что ни на есть прислугу Павла Петровича: девушку с гонором, опрятную и говорливую – эта вызнает всё, Павел Петрович не сомневался. Агафья посмотрела лицо настоящего слуги Артёмова, скривилась: «Не полюбила бы такого».
- Тебе и не нужно. Сыграй: помнишь, как ты играла в лицах…
Оба рассмеялись. Была забавная история с одним нищим, но об этом несколько позднее расскажет сама Агафья, а теперь нужно научить, как действовать в случае чего. Девушке нравилась роль «подсадной», она придумывала позы, хотела изменить голос и говорить «манерно», но Павел Петрович отговорил.
- Не нужно, Агафья, сама себя выдашь: естественность не помешает. Он парень был видный (Павел Петрович лукавил), так что девушку как ты мог бы в себя влюбить. Однако, если у него и вправду была другая девица, - следователь задумался, - ну что ж, мог завести роман на стороне: так?
Девушка улыбнулась: она уже знала, как будет себя вести с неизвестными людьми.
Но похороны прошли без «главного героя»: гроб не открывали, «девушку» покойного ни о чём не спросили – народу набралось много, всем хотелось поглазеть. Зато Агафья узнала о покойном многое: что служил в армии, имел награды, но не заладилось (здесь уточнять не стали). Так же сказали, что покойный серебром расплачивался за тушу кабана (мясник сказал), что не любил худых девушек (Агафья была рада, что в разговор не вмешивалась и не успела подругой назваться). А вот саму девушку Агафья «вычислила» опытным женским глазом: плакала полноватая «жутко размалёванная старая карга» (со слов девушки). Вот и всё, однако, Агафья обмолвилась:
- Хозяин на кладбище не ходил, на крыльце крестил гроб, высморкался и зашёл в дом.
- Узнаешь?
- Узнаю, у него нос такой, - она показала крючок.
Теперь предстояло увидеться с самим Артёмовым. На встречу пошёл помощник Павла Петровича: наблюдательный, он не упустит детали, а что уж будет делать следователь, изучив все бумаги, и закончит ли дело, это сию минуту не знал никто.
Как и следовало ожидать, реакция Артёмова была спокойной: он быстро выпроводил помощника следователя: «Без доказательств, - сказал, - не мелите чепуху, - и, - ничего не докажете».
Павел Петрович не сомневался: держит себя уверенно, власть не боится, есть покровитель. Павла Петровича вызвали в департамент полиции «с отчётами и что он там ещё насобирал» (вольная трактовка). Следователь знал своего начальника, в честности не сомневался, но давят не изнутри, иначе тон был бы иной.
В 9 часов вечера, когда ещё не все улеглись спать, Павел Петрович вызвал к себе помощника; тот был человек семейный и без особой нужды его не вызывали – это был как раз тот случай.
Павел Петрович, как всегда, работал допоздна и на этот раз домой не собирался.
- Вот и хорошо, Пётр Абрамович, вы уж извините, без вас как без рук.
- Не извиняйтесь, Павел Петрович, сам рад помочь. Ведь что я думаю, - продолжил помощник, - не боится, ни нас с вами, ни уголовного мира. Те снуют, но не подходят… близко.
- Я понимаю вас, Пётр Абрамович, но сейчас о другом. Помните ту девицу заплаканную на кладбище? Моя Агафья её вычислила как подружку умершего.
- Помню, как же, ещё на «хвост» сели, да баба ничего не знает. А знала бы… - тут он помолчал, - уберут, вот что!
- Убрали, уже убрали, Пётр Абрамович, наша недоработка.
- Как же так, Павел Петрович, как же так? Сам вёл допрос, не знала, мотала головой, хныкала. Боялась?
- Знала, что убьют, Пётр Абрамович. Кому-то могла рассказать: кому? Как только приближаемся – убирают. Агенты Артёмова? Возможно. Кто кроме Артёмова… Постойте, вот! Сложилось! Едемте!
- Прямо сейчас? – помощник посмотрел на часы. – Поздно, не примут.
- А мы не на приём, Пётр Аркадьевич, мы уж так… по-свойски.
Взяв наряд полиции, обыскав весь дом:
- Знал ведь – уйдёт, помешкал… ушёл подлец!
Пётр Аркадьевич был недоволен собой, он всегда следил за ходом мысли своего начальника, а тут… ходил вокруг да около и «трупы собирал», так говорили, когда не успевали за преступниками, не арестовывали вовремя. Вот и сейчас.
- Не огорчайтесь, Пётр Аркадьевич, ведь я сам мог догадаться раньше, да где там… Я был на приёме у министра, там, знаете ли, строго: пришлось всё рассказать и о ходе следствия. Наши с вами промашки я сам заметил, но ведь как министр посмотрел на меня?! Он знал! «Раскручу непременно, господин министр», - сказал я. «Попробуйте», - был ответ. Не верит! Мне не верит… нам, Пётр Абрамович. А мои возможности велики, связи… а не верит. «Кто такой? - подумал я. – Не государь, конечно». Вот и я, Пётр Абрамович, подумал – всё это подставные лица. И акции, чёрт бы их побрал, не такие, чтоб об них голову ломать. «Однако, не спешите, всё может быть по-другому», - это последние слова министра. То есть, мы думаем с вами правильно, но конечная цель складывается… иначе… Не думаете вы?..
Помощник перебил:
- Ясно как день, господин следователь, кто этот господин, а вот конечная цель… - он оглянулся, - была здесь, в этом доме.
- Догадались. Хорошо. Предупредили, конечно, за нами следят Пётр Абрамович свои же. Вот видите, записочку пишет, передаёт… а мы с вами у них на ладони. Вот так. Убьют и нас, если замешкаем. Господа, – он обратился к полицейскому наряду, - мы упустили, теперь по-домам, здесь больше делать нечего!
Надел перчатки, деловито пошёл по улице, от пролётки отказался, был рассержен на себя.
- Хорошо, Пётр Абрамович, прогуляемся вместе, хоть и ветерок…
Они шли, говорили о погоде, редкие прохожие уступали господам тротуар. Зашли в трактир под весёлой вывеской. Пётр Аркадьевич заупрямился, но следователь уговорил:
- Не пожалеете.
- Я ведь человек женатый…
- Не напоминайте, Пётр Аркадьевич, помню: мы не за этим.
- Где у вас тут чёрный ход?
Мадам, облезлая дама, с такой же «весёлой» улыбкой как на вывеске, вяло проговорила:
- Господа, у нас только с девочками.
- Хорошо. Пусть проводят: эта и эта, - он ткнул тростью в размалёванных девок.
- Пошли, - одна стала по дороге развратно раздеваться.
- Этого не надо, милочка, вот это за труды.
Дамы были веселы, деньги получили «за так», на дверь указали обе: «Вот там».
- Только… - хотела предупредить одна, но потом махнула рукой, - там!
Дверь была завалена тряпками, кучей хлама – здесь не ходили.
Павел Петрович был недоволен: полицейский досмотр здесь не проводился, случись пожар – сгорят заживо, но теперь другое волновало… От слежки оторвались, будут искать, не найдут.
- Свои следят. Ушли – видели, куда зашли – тоже, теперь будут ждать, когда управимся.
- Мне бы жена… - помощник чиркнул ладонью по шее, - за такие прогулки.
- Мне бы тоже, будь я женат.
Павел Петрович был разведён. «Разводы нынче в моде», - говорил он и больше ничего о своей личной жизни.
Они вернулись в проулок, он казался пустым, но наблюдение велось – следователь знал об этом.
- Зайдём с фасада, вон огонёк горит, посмотрим.
Свист.
- Не успеем.
- Должны. Дверь не успели закрыть.
Двое мужчин ворвались в здание.
Выстрел.
- В руку. Бежим. Дверь туда.
- Перевязать бы.
- Упустим.
В кабинете, под чёрным абажуром сидел… министр.
- Это дело закроют, виновных накажут… да вы присаживайтесь. Не поверили? Ждал. Знал: ищейка, взял след – не отпустит. Как прямой начальник – хвалю, а как тот, кто замутил это дело – не прощу, вы уж извините. А? Уже кровь? Вот видите, надо продолжить. Но в дверях никто не появлялся.
- Я закрыл вашу дверь, господин министр. Да и мы мирно беседуем: не так ли? Рана – пустяк, заживёт, а вот депеша ушла уж, до его величества… по-другому нельзя. У вас, - он не сказал «ворьё», - связи, а я человек небольших полномочий, однако, услуги оказываю разные. Вот воришку поймал, а он крал у самого: как тут не помочь? Впрочем, вам решать, честное имя или…
- Вы полагаете…
- Нет, что вы! Пока мы здесь, живы, письмо лежит, а потом, коли угрозы ваши не блеф…
- Не поверю!
- А вот! (свисток) Это уже мои. Хватит по трупам ходить.
- Я стреляться не буду. Честь не запятнана. Деньги верну.
- Жизни стольких людей вернёте? Вы, господин министр, преступник. Я доказал вашу причастность ко всем убийствам, но вашу судьбу будет решать не суд, а император. Поинтересуется многими делишками. Бумаги у меня. Как достал? Свои агенты, служат хорошо, не воруют, верят в справедливость. Я выхожу с помощником, вы знаете что делать.
Рана была не смертельная, но крови вышло много, и несколько дней Павел Петрович пролежал в постели. Ухаживала Агафья, стонала за хозяина, чем смешила Павла Петровича. Навещали сослуживцы. Ход делу не дали, свели всё к криминалу. Многие люди пострадали, но могли больше. Министр подал в отставку, украденные деньги вернул в казну. А теперь схема, разработанная главным виновником.
Деньги из казны выделялись на строительство и дороги. Казна пустела и пополнялась. Строители строили, деньги уходили, но на бумаге… В деле фигурировала личность подрядчика под разными фамилиями, но человек один: то он Толоконников – построил дорогу, то Абрацумов – построил железнодорожный мост, которого в помине не было, но деньги выделялись исправно. Акции стал выпускать, когда «достроился» до срока. Поймать не могли, спрятался, сменил имя, стал известным нам Артёмовым. С него всё началось: акции «горели» больше понемногу, а тут состояние вложил некто Закрежский. Шум поднимался немалый, а тушить «пожар» нужно самому. Как? Убийства. Когда господа следователи нагрянули к самому, делать нечего, к другу министру за помощью (связи). Не сдал, Артёмов (он же Толоконников) был на хорошем счету (деньгам счёт потерял). Схемы одна за другой создавались, если бы не убийство в банке. Убрать следователя не решился, хотя все предпосылки имел.
Честное слово Павла Петровича решило всё: Артёмов-Толоконников был арестован, повесился в камере или повесили, делишек нераскрытых ещё много, вдруг заговорит. Следователь не поверил в «исчезновение» министра (ведомство подлежало слиянию, должность министра подлежала упразднению). Отставка не была воспринята с удивлением, но стреляться господин министр не спешил – исчез. Одно только осталось добавить: не все ещё «зацепки» Павла Петровича были раскрыты, но об этом потом.
Министр нашёлся спустя полгода: с любовницей на водах, когда Павлу Петровичу пришлось лечиться от надоевшей боли после «расстрела», рана ныла, задет был нерв. Как бы между прочим, Павел Петрович вышел прогуляться рядом с особняком (на водах таких понастроили много), в котором по его подозрению мог проживать ему известная личность. Из разговоров он понял, что некто бывший министр с подругой… и далее рассказы об охотниках до жирно-сладкого. Павел Петрович не сомневался о ком идёт речь: не то чтобы ему очень хотелось встретиться, но разгадка такого необъяснимого «хода» (предательством это бы лучше назвать) не давала покоя. Сейчас гуляя, помахивая тростью, Павел Петрович надеялся на встречу.
- А, вот вы где?! Рад нашей встрече. Какими судьбами? Надеюсь не за мной?
- Здравствуйте, господин Вертелов. Ожидал здесь вас увидеть. Но нет, увы, не получится вас арестовывать, не на своей земле, но и на нашей вам уже ничего не грозило. Связи, заступничество, как и вы в свою очередь с Толоконниковым.
Павел Петрович пристально всматривался в черты бывшего высокого начальства и не находил сходства: теперь это был человек обрюзгший (постарел, осунулся).
- Так что же ко мне?
- Не к вам, Пётр Борисович, отдыхаю, лечусь. Видите ли, рана болит, может, помогут?
- Помогут обязательно, Павел Петрович, мне пора: видите ли, спешу.
- Прощайте.
- Прощайте.
Бывший министр торопился, хотя вышел именно к нему: Павел Петрович понял двояко, но не надеялся на результат встречи, а он не замедлил сказаться.
- Петра Борисовича убили, - хныкала русская барыня, дама пятидесяти лет с двойным подбородком.
- Не убили, сам, - ответствовал ей другой, не менее осведомлённый русский.
Спор Павел Петрович уже не слушал. «Как воспринял встречу с порядочным и честным подчинённым вороватый предатель бывший министр? Узнать будет невозможно. Совесть? Если бы пришлось прятаться, не стал бы Вертелов стреляться. А вот свободу с нечистой совестью выдержать не смог», - так думал следователь, возвращаясь в Петербург к делам.
Через два месяца после описываемых событий разразился скандал, но об этом в следующем рассказе.