Ветер-шалун, набрав силу на равнине речного простора, ворвался в широкие проулки села. Летящие в разнобой песчинки, коснувшись дерева заборов, облегченно легли на землю белой, кривой полосой, обозначив границу предела свободного хаоса. Он еще дождется своего часа. Вершина его царства - запустение еще впереди. В сегодняшнем времени стоят бастионами добротно срубленные дома. Толстые бревна стен, потемневшие от летней жары и зимней стужи, укрывают смех переживания надежды людей, охраняют их мысли о хлебе и духе, грусти расставаний, прячут сокровенные страницы их жизни.
Стукнули попеременно, друг за другом, легкие калитки, звоном отозвались пустые посудины, выставленные на углах домов для сбора даровой воды, испуганно залаяли разбуженные собаки.
Поздний гость, рваными порывами, проверил на прочность белые, шиферные и ржаво-бурые железные крыши. Здесь хлопок, в другом месте скрип, ночная музыка вечного оркестра звучала над спящей стариной села. Это был отчужденно-равнодушный сон, сон-покой белой ночи. Добротные дома с бревенчатыми завалинами снаружи и, широкими лавками изнутри, безмолвно хранили в рассеянном свете разноцветье парчевых нарядов, спрятанных в тяжелых сундуках. Последние часы затишья. Утром оно будет прервано. И так заведено уже сотни лет. Завтра – день тяжелого отдыха, день праздничного гулянья – Петровщины. С раннего утра зазвучат песни, семейными роями, нарядно украшенные жители, соберутся на Красную Горку, будут водить хороводы, вместо привычной «говори» будут звучать одни песни, песни нагоростные, яркие, как июльское солнце. «Виноградье мое зеленое» - откуда оно на севере, совсем дивное, среди белых ночей, оно солнечно-сладкое виноградье. Видимо из родительских судеб, переданное теплотой чувств, полнотой ясных размышлений о необходимости тяжелого труда, предшественником которого должен быть праздник. Отдых накануне страдной поры, день хороводов и песен закончится закатом солнца. К ночи народ покинет праздничную поляну, уйдет табором на широкий речной песок, уйдет за очерченную утренним ветром границу свободного хаоса. Сам воссоздаст его. Сотни, тысячи костров озарят темноту песков, кинут розово-красные отцветы на переливы успокоенной реки. Воскреснет давнее могучее первобытное племя, займет эту ночь, отнимет территорию речного песка от шалуна-ветра. Оно будет веселиться шумно, гомонливо, потянется дымка костров «петровской» каши вдоль речного плёса. «Дымные» песни приветно остановят идущие мимо суда. Их команды, пристав к берегу, разведут свои костры, растворятся в огнях праздника. Песня будет сменяться песней, а перерывы между ними заполнит один мотив – шёпот ласковых волн.
Утром, вереницы уставших людей и машин с полупьяными водителями, выстроившись в длинную очередь, потянутся в село мимо наряда ДПС, выставленного для охраны покоя областных чиновников - гостей праздника. Между полицией и водителями на время праздника заключено перемирие, дорога до дому будет открыта для всех.
Завтра вновь будут будни. Раностав, Пётр, ступая босыми ногами по широким гладким доскам мостовой подойдет к забору, подправит рукой камень, лежащий в канавке возле калитки. Беззвучным ручейком вода устремится к алеющей полоске маков. Отстраненная настороженность на лице добродетеля сменится улыбкой. Влага, впитаясь в сухую почву под цветами, вызовет легкое благодарное покачивание их соцветий. Пётр - учитель, учитель физкультуры в школе, а в свободное время он рыбак. Он физически крепок. Весеннее солнце и ветер покрыли его лицо по южному смуглым загаром. Гирлянды желтоватых язей, с боками, блестящими на солнце от жира, в два ряда опоясали его дом. Зарплата учителя нищенски мала. Вяленая рыба – ходовой товар, дополнительный источник средств для семьи, живущей на зарплату от бюджета. Цветы, посаженные вдоль забора, утешение от проблем о хлебе насущном.
Лучи утренней зари окрасят стекла окон в розовый цвет, разбудит других жителей села. В соседнем дворе, ветер, раскачав слабую подпорку, распахнет широкие поветные двери, поднимет и закружит в метровом пространстве над взвозом, сооруженным из бревенчатого наката, золотистые травинки старого сена. Раскачавшись, затрепещет на широкой повете, флаговым полотнищем, привязанный косым крестом веревок-растяжек, белый катагар из плотной ткани. Резкие хлопки материи разбудят Андрея, сладко спящего в прохладе, насыщенной ароматами трав, первоукосного сена. Андрей молод, он стройного, почти хрупкого телосложения. Его белые кисти рук, отбрасывая черные кудри, прикрывают синие глаза от золотистой пелены, сотворенной солнцем, травой и ветром. Андрей деловит, его стезя – коммерция. В ней он успешен благодаря быстрым решениям. Впрочем он быстр и на помощь ближним. Он - главный меценат для малоимущих. И, тем не менее, он чрезмерно скуп на благотворительные акции, рекламируемые и проводимые общественными деятелями. Увидев соседа, стоящего по середине широкого двора, в центре яркого солнечного блика, поприветствует его:
- Доброе утро, господь с тобой, Павел.
- С тобой тоже Андрей, - ответит Павел.
Павел стар, сутул от груза времени. Крупная голова его седа от пережитого. В селе его считают мудрым человеком за ясность мысли и выверенную логику размышлений. Его тихий голос привык звучать в уважительном молчании. Иногда, по-стариковски, он может говорить очень долго. Отчасти поэтому у него мало благодарных слушателей.
Услышав мягкий, умиротворенный голос Павла желтобокие птички, сидящие на белоцветных ветках черемухи, воспримут его голос как сигнал и ответят дружным песнопением, воспаряя в воздухе доброту.
Из нижнего конца села к его центру, где жили Петр, Павел и Андрей, широкой походкой, раскачиваясь из стороны в сторону, пройдет Аввакум, в голубой рубашке, черных брюках. Солнце будет блестеть на начищенных боках черных ботинок, на пряжке широкого ремня чистота и аккуратность укажут на деловую настроенность этого человека. Лицо его брито и бледно, как у сотен лиц «конторских» работников, еще имеющих в райцентре место работы.
Петров Аввакум, Авва–кум, кум Петра, крестный отец его дочери. Работал ревизором в контрольно-ревизионном отделе района. Человека с редкими, слабенькими, белёсовыми волосиками, досчато-худощавого, с ростом чуть выше заборной калитки, остерегались рослые красномордые коммерсанты села.
В кротком взгляде голубеньких глаз ревизора, за стеклышками примитивно-простых круглых очков, скрывается живая проницательность, способность с первого мгновения уловить малейшие шороховатости в финансовой отчетности. Желание с редкой дотошностью выявить глубоко законспирированную тайну коммерсантов живет в нем повседневно, особенно по его любимому северном завозу.
Осенний ледостав, весенний ледоход – стихия, заданная строгим ритмом природы, из года в год, отрезающая транспортные пути для малого населения, разместившегося на огромной территории вблизи Полярного круга. Романтиков судьбы, государство, считающее громадность пространств одним из символов своей состоятельности, поддерживало раздачей льготных кредитов на завоз нужных товаров. Это побуждало коммерсантов, и без того переполненных жаждой наживы, создавать запасы на период бездорожья. Люди государства, родственные души торговых людей, а чаще всего совладельцы торговых предприятий, обосновывали размер компенсаций на складские издержки, на замедление торгового оборота. Мучительно длинные заседания - обсуждения чиновников породили безмерные списки нужных товаров. Перемешалось все – лекарства, мука, уголь, фураж, бензин, солярка. На канцелярских листах список вытягивался до размеров железнодорожного состава. К списку-составу прицепляли регламентирующие правила и инструкции. Предписывающих, разъясняющих и разрешающих - рать, а проверяющих и контролирующих – единицы. Один, воин - Петров Аввакум, против войска ушлых коммерсантов, патронируемых властью. Кто-то товар поставил, с другим, худшим качеством. По договору уголь антрацит, а по факту угольная пыль, в перемешку с землей. Горит плохо, тепла дает мало, в больницах пациенты под тремя верблюжьими одеялами ослабевшие тела прячут. В школах ученики, вместо получения знаний проверяют верхнюю одежду на зимостойкость. Причина ясна - деньги за тепло, разминуясь с холодом, улетели в теплые края. Прямо по координатам и банковским счетам, согласованным между чиновниками и коммерсантами. Отыскать пропавшее тепло – профессиональный долг ревизора. Аввакум сметлив и тверд. Смекалка появилась, как у любого профессионала, после длительного, напряженного труда. А твердость зародилась с детства. Домашнее задание мог выполнять до утра, но только сам, без помощи взрослых. Так и в профессиональной жизни решает все сам. Если срок поставки товара нарушен, а штрафных санкций нет, простит, предписание напишет, понимая, что поставщики бывают разные. А вот, если товар поставили в меньшем количестве, а по приходным документам поступило больше, тут сговор, тут пилят общую выгоду – коммерсант и чиновник. В этом случае пощады не будет, ревизор Петров свой отчет о проверке в прокуратуру с пояснением отправит. Но чаще всего, люди в синей форме ищут свою выгоду в сговоре, ловят свою синицу, пока у власти. Все решают мирно, и, как ни странно, это спасает Аввакума. Стрелять ревизора нет нужды, все можно решить миром, а может не стреляют в него потому, что глухомань. Глухомань - не столица, остатка человеческого, цивилизованного здесь больше. Жизнь себе подобного ценится дороже шального барыша. Чудак он, Аввакум. Носит один костюм, в командировках по деревням частенько спит на столе главы поселения, под портретом президента. Нет там гостиниц. В холодном помещении, сотворив короткую молитву, он шепчет глядя на портрет:
- Спокойной ночи, господин президент. Вы там далеко стоите на страже больших интересов государства, отбиваетесь от больших хапуг, а я здесь от мелких интересы государства защищаю. Удачи нам с Вами.
Зеленое сукно стола, как поле чистой травы - грязь внизу, сверху господство правильных снов. Сладко спится ревизору в холодном кабинете. Его любимый сон - жизнь по правилам, по законам и параграфам, все учтиво вежливы и доверяют друг другу. Аввакум – чудак, но его уважают те, кого он проверяет. Чувствуют в нем скрытую правду.
Купить скромно одетого проверяющего с именем Аввакум невозможно. Он дальний потомок того Аввакума Петрова, которого тишайший царь Алексей Михайлович в Сибирь на 12 лет загнал, отдал под начало, в полную власть свирепого воеводы Пашкова. В Сибирский поход воевода потащился ради славы и добычи. Отряд во главе со своим сыном отправил в Монголию. Шаман предсказал им удачу, победу и богатство большое. А про этого попишку Аввакума ему тогда донесли.Молит он бога о наказании его войска за неправедные дела. Крепко попросил. Так, что из всего отряда только его один сын и вернулся. За него Аввакум богу молился, просил того о пощаде отрока Еремея. Как просил протопоп, все так и получилось. Ох, и зол же был тогда воевода. Даурия слышала стоны избитого ботогами протопопа. В снегах Сибири есть место, где он ночевал в лесу под открытым небом с женой и маленькими детьми, двое из которых умерли от лишений. Все испытания выдержал тогда Аввакум. И все таки он простил раскаявшегося грешника, Пашкова-самодура. При отъезде из Сибири, вслед за воеводой, спрятал и защитил преступника – помощника воеводы, которого, после отъезда воеводы, казаки хотели зарубить. Того самого помощника, что избивал его, и предлагал воеводе посадить его на кол. Что здесь было - пример глубины христианской морали, или русская широта души пожалеть падшего?
Обратный путь из Сибири занял три года, протопоп вывез обратно в Россию, вместе с собой, раненых и больных. В пути ему помогали простые люди, рыбаки на Байкале снабжали осетрами. Люди иной веры, промышлявшие разбоем, при нежданной встрече, отпустили его бесприютную команду с миром.
Тот Аввакум, что на 12 лет голый, лишь гайтан с крестом на шее, вместе с товарищами был затворен в земляной яме. В пустом месте – Пустоозерске. Тот, кто мог изменить свою жизнь, уступив просьбе царя – принять новое, исправленное толкование православной веры. Но он предпочел обличать и отлучать от православной церкви серебролюбых вселенских патриархов, участников церковного собора 1666-1667 г.г., отлучивших и предавших анафеме его сторонников. Гонимый священник, отказавшийся от царских милостей, победитель всесильнейшего патриарха Никона, отправленного по решению того же церковного собора, в отставку. Кто из них был ближе к Христу? Тот, кто мог простить людей, обижавших его, тот кто шел узкими вратами, за веру в свою истину платил жизнью? Или же другой, идущий широким легким путем, ищущий через веру власть? Аввакум знал Никона еще Никиткой Мининым. Тот родился в деревне Низовке, в пятнадцати верстах от его родного села Григорово Нижегородской губернии. Аввакум считал жителей Низовки чародеями, и, по его мнению, Никита – Никон, был один из них. При назначении его патриархом, протопоп сам подписывал челобитную царю. Позднее, сожалея об этом, считал, что сам выпросил врага и беду на свою шею. Никон – человек особого склада, один из тех, кто на зло покупает добро. Он мог из окна своих палат кидать нищим золотые монеты, зарабатывая себе славу добродетеля. Достигнув власти, по мнению Аввакума, он стал «греходелателем», человеком беззакония, сыном погибели, противником Сыну Божескому Христу. В отличие от худого протопопа, расплодившиеся «никоняне» были эпикурейцы – толсты, чревоугодны и корыстны. Протопоп их обвинял:
- Все говорите - как продать, как купить, как есть, как пить, как баб блудить?
Эти люди шли к власти с иной целью. Забота о вере и благе народа для них была вторична. Мечта Никона – стать православным «папой», почти осуществилась. По сути, изменив малое, для него, в религии он приобрел многое во власти. Вскоре, царь сам стал опасаться сверхдеятельного, всесильного патриарха. Гонения на православных христиан вели они вместе. Вместе пролили много невинной крови. Русская земля освятилась кровью безвинных мучеников.
- Никон – наказание царя, – говорил протопоп – станем добре, станем твердо, не предадим благоверия, други мои сердечные, обличим их богоборную прелесть.
Восстание «разинцев», стрельцов, волной шли по царству тишайшего правителя. Идейным вдохновителем стрельцов был один из сторонников старой веры.
Как похожа та власть на сегодняшнюю - есть, пить, грешить, властвовать и стяжать. Далеко видел протопоп, на века вперед. К сожалению, плохое плодится легко. Бессеребряные протопопы рождаются редко.
Различия на поверхности мелки. Кажется, что они касаются только ритуалов. Спор между сторонниками старой и новой веры ведется попусту. Как сложить пальцы во время молитвы, как отбивать поклоны, сколько перекладин установить на кресте. Зачем же тогда кровь, эти дикие казни, с отрезанием языков, со сжиганием людей, всех – стариков и младенцев. Христос не призывал за свою веру убивать других. А может были различия в глубине, в сути понимания предназначения Бога. Никон ждал прихода Мессии и его Царства.
Для Аввакума суд начался, царство Божье уже наступило. И жить в нем полагалось по промыслу божьему. Те, кто оспаривал это мнение, кто ждал наступления Царства, жили по иному - усладиться грехом сейчас и потом покаяться. Защищаясь от нападок приверженцев наступившего Царства «никониане» без пощады проливали кровь праведников, как когда-то проливали кровь Христа и его апостолов саддукеи. Во имя Бога, замещая отсутствующего Бога, наделяя себя правом говорить от имени Бога, и, быть выше его в не милости своей, карая иначе мыслящих, быть свободными в образе жизни для себя, и, требовать соблюдения правил от других - вот в чем их крамольная ересь, их двуличная мораль, заразившая правящее сословие России на века вперед.
Толстый, рябой прокурор, в пятницу осудивший браконьера за пойманные два килограмма рыбы, а в воскресенье сам, лично поставивший сотни метров сетей для отлова ее десятками килограммов - прямой потомок Никона. Судья, осудивший малоимущую мать за коробку конфет, переданную работнику детского сада за то, чтоб тот устроил ее ребенка, судья, получающий зарплату в десятки раз больше, судья, имеющий право без очереди устроить ребенка в тот же детский сад – этот человек зараженный «никонианской» болезнью. Людишки, присвоившие право угрожать, карать, не будучи ответственными за свои поступки - ахиллесова пята России.
Приверженцы Аввакума - другие люди. Они жили и живут, оглядываясь с опаской на Бога, сверяя свои поступки с его заповедями. И вот парадокс – протопоп, строгий блюститель церковных норм, в письмах к своим сторонникам, благославлял свободу людей, их независимость от лживого сословия, предлагал им иной выбор – творить молитву и исповедываться не перед греходателем – лживым попом, а перед толковым, искусным простолюдином. И в этом поступке Аввакум был ближе к Христу, который проповедывал, что правило не должно быть выше сути. По Аввакуму – простой народ хранитель сокровенного знания, тот, кто наблюдает восход солнца, ощущает тепло земли, и видит в себе подобных, и в каждой живой твари проявление Бога.
Власть, пришедшая с не правдой – временная беда.
Бог выше. Его правила важнее. Ближе к Богу не тот кто словом красен, а тот, кто дела и поступки соизмеряет с откровенностью всевышнего.
- Здравствуй, Иван Дмитриевич! Волна на реке разыгралась. Надо было выход на сенокос отложить.
- Здравствуй, здравствуй, Митрофан Николаевич! Правда твоя. Ветер-рванина. Ветер-рванина опасен. Лодку может захлестнуть. Обождать придется.
Дмитричи и Николаичи десятки лет знают друг друга, по походке определяют настроение, по началу и концу повседневной работы сверяют часы, и при этом испытывают друг к другу безмерное уважение. На добро отвечают добром. У тех, у других - иначе. На зло покупают добро, негодными средствами искажают цель. Их удел – вечная кара за грехи мимолетной жизни.
Аввакум, как Иисус Христос, отказавшись от материального, оставил после себя церковь и последователей. Сгоревший в пламени костра протопоп, начертал траекторию пути к Богу. Повседневная жизнь, близкая к заповедям, жизнь по откровению - она даст силу и стойкость, даст продление жизни в ином мире. В мире неправедном нужно вытерпеть и сожжение, после которого попадешь в руки Божьи, а если не выдержишь и откажешься от веры, то попадешь в огонь вечный, негасимый. Протопоп, верящий, что не чудеса сходные с магией, а стойкость и любовь к Богу – есть правильный путь, опередил время. Христос за свою веру был казнен, за верность своим убеждениям был сожжен Аввакум. Дорога к кресту и дорога к костру – были пройдены до конца. В их сверхстойкости проявлено присутствие Бога. После казни Христа на кресте, было разрушено царство Израиля. После сожжения Аввакума разрушилось царство Романовых. Не внял царь его увещеваниям, «…ты ведь Михайлович – русак, а не грек, говори своим, природным языком…», попустительствовал противному Богу, проложил путь к концу своего царства.
Часть своих размышлений Аввакум посвятил последнему дню Земли. Солнце дарит обитателям Земли два блага. Лучистое освещение дает человеку возможность созерцать высоту голубого неба, испытать очарование в легковесности безмятежных облаков, возрадоваться бескрайности рукотворного чуда - ярко-желтому полю подсолнуха, увидеть завораживающую своей опасностью мощь синевы океана, созерцать отрешенную величавость горных вершин.
Благодаря дару Солнца крошечный человечек видит притягательную ласку глаз матери. Мать ощущает полный доверия взгляд своего чада. Свет Солнца – его первое благо.
Солнце греет Землю. В теплой почве произрастают семена. Свет Солнца, падая на зеленую листву растений, превращается в органическое вещество, питает растение. Второе благо Солнца – тепло.
Пройдет время и второе благо исчезнет. Люди увидят замерзающую Землю. Исчезнут травы и деревья, реки и океаны превратятся в ледяные пустыни. Сумерки Богов будут выглядеть иначе, в равнодушно-отстраненном свете. Последние, из наделенных жизнью, увидят ужас. Их, последних свидетелей гибели планеты, вместе с ней поглотит космический холод. Травы, деревья, животные, люди – все превратится в единое - в лед. Пришло от единого и ушло в единое. Так закончится мир человеческий. Последние из последних позавидуют мельчайшим микроорганизмам, способным жить свыше лютых -100 0С.
На смену эгоистичной, пустой безучастности друг к другу природа воздвигнет на трон покой вечности. Он скроет не правду, переполнившую Землю льдом и мраком. Космическая темнота наступит в последний день Земли. Спасутся лишь праведные. Так размышлял Аввакум.
Последние годы заточения ожесточили его сердце. В первую сибирскую ссылку, в первые 12 лет скитаний, полных отчаяния, он еще мог простить измывавшегося над ним и его семейством, воеводу. В последние годы 12-летнего сидения в мраке земляной ямы он готов был растерзать своими руками отступников от веры христовой.
Люди отказались от спасительной нитки старого православия. Личная трагедия одного протопопа, многие трагедии его сторонников свились в цепочку, затянули в воронку разрушительную бездну – этнос России.
Самые сильные и успешные предприниматели еще царской России – Рябушинские, Мамонтовы, и, особенно, Морозовы, мощь своего бизнеса созидали на прочных канонах деловой этики старого православия. Заботясь о ближних, строили больницы, проявляя новое отношение к работающему (до прихода демократии) ограничили длительность рабочего дня. Их устремления были подчинены созидательному труду на благо общества. Они были способны рискнуть своим капиталом во благо России. Как далеки от их взглядов умонастроения современных капитанов бизнеса - порицание честного труда, круговая порука при грабеже национальных богатств, охрана и преумножение собственного капитала за счет общего достояния. Бег в заданном направлении, бег за материальным богатством отделяет с каждой секундой этих людей от главного сокровища – духа. Пир «никонианцев» продолжается, но он закончится одним – трагедией. Народ, от которого отвернулся Бог, вновь примерит маску палача.
В пустом храме, в доме Бога, покинутого людьми, горели свечи. Множество огоньков мягким свечением и потрескиванием наполняло пустующую, сумеречную обезлюденность. Высокие, низкие, с белым пламенем, с пламенем красным, лучисто-голубым, выстроенные в причудливые фигуры, свечи вели оживленный диалог с миром иного. Спешащие по житейским делам прихожане, доверили им свои мысли и сокровенные желания, оставили пульсирующим траекториям маленьких светил вершить судьбоносное, ушли творить сиюминутное. Им бы догадаться – море бытовой суеты, в своей непредсказуемости неисчерпаемо. Морем хаоса управляет океан вечного, тот, от края которого, они поспешно ушли.