В Гнезде. Перед ужином.
В стенах Третьей продолжает звучать классическая музыка. Бойко орудуя шваброй, я заканчиваю уборку. С яростью выжимаю грязную тряпку, хищно представляя, как таким же образом сворачиваю шеи всем своим недругам. Сдаю пары. Зримо. Это не остаётся незамеченным.
— Мама Зо, ты прям как Юдифь местного масштаба! Схватила швабру и пошла-пошла-пошла бошки всем рубить направо и налево. Это было очень впечатляюще! — с восторгом восклицает Ангел.
— Что ты такое говоришь-то? — одёргивает его Бабочка.
— А чего?
— Шваброй не рубят бошки.
— Ай, ну тебя, Бабочка! Не занудствуй! — фыркает Ангел. — Наша птичка может и шваброй, я в этом уверен. Главное, что это было мощное зрелище!
— Которого ты не видел.
— Ну и что, что не видел. Зато чувствовал от и до! — хвастается Ангел и подмигивает мне разрисованными глазами. — И как оно теперь? От сердца отлегло?
Поддаюсь жизнерадостному обаянию состайников и озаряюсь весёлой улыбкой.
— Да, заметно полегчало. Спасибо.
— Хм, — Ангел включает свою пугающую проницательность. — Но что же тебя по-прежнему печалит?
— Будто ты и сам не знаешь! Математика завтра, а Мама Зо не шарит в ней ни хрена, — влезает Пузырь, почёсывает затылок в складочку. — Даааа, согласен: чтобы в этой х*рне хоть что-то понимать, нужны японские мозги.
— Почему именно японские? — не понимает Бабочка.
— Потому что умные они, япошки-то, — веско вздыхает Пузырь.
— «Страна восходящего солнца»… красиво звучит! — откуда-то из зарослей в нашу компанию прикатывает Дорогуша. — Никогда не понимал, чем японцы от китайцев отличаются.
— Нацией, Дорогуша, нацией!
— А в Китае — коммунизм! — загадочно сообщает приплывший Гупи.
Мы все многозначительно молчим. Вот и поговорили.
***
Я поклялась самой себе, что никогда не надену подарочек от Рыжего себе на шею, но чтобы не потерять его, мне нужно постоянно носить его собой. И тогда я додумалась надеть цепочку с косточкой как браслет.
Сжимая в руке священный артефакт, ощущаю, как восстанавливаюсь и физически, и морально.
До ужина осталось каких-то сорок пять минут. Вся Стая собралась в Гнезде. Красавица где-то разжился килограммом яблок и теперь перегоняет их на сок, любовно поглаживая при этом тарахтящую соковыжималку. Птицелоги пришивают новые заклёпки к своим косухам. Дракон, Дорогуша и Гупи режутся в карты. Стервятник сидит на стремянке, прикрыв глаза. Наверное, медитирует под «Четыре сезона» Вивальди. Девочки-птички занимаются цветами, пачкая землёй и листьями мои свежевымытые полы.
— Ну что, парни, теперь займёмся вами? — оптимистично обращается Дронт к Фикусу и Кусту. Будто вовсе не он час назад строил козни против меня в учительском туалете. И, не обращая на мой настороженный взгляд, падальщик увозит коляски с неразумными в туалет. Свистом призывает Коня и Гупи себе на помощь. Те сразу же бросают свои дела и спешат заниматься малышами.
«Послушание на уровне дрессуры», — вновь вспоминается мне.
С треском хлопает входная дверь. Птицы тотчас зашумели крыльями на своих насестах. Вожак приоткрывает глаза и заметно напрягается. Я стараюсь подавить в себе угрожающее собачье рычание. Мы все догадались.
Так по-хозяйски в Третью заходит только один человек. Чёрный Ральф.
Музыка как по волшебству становится ещё громче. Красивая и неистовая одновременно. Концерт для виолончели, джи-минор, RV 315 «Summer».
— Здрасьте, рады вас видеть! — хором громыхают птицы, почтительно разъезжаясь и расступаясь перед Р Первым, освобождая ему дорогу.
— Угу-м. Взаимно, — бросает им воспитатель, не по-приятельски зыркая по сторонам. Заискивающие улыбки сразу же исчезают под его взглядом.
— На этот раз приступа у тебя нет, а ты опять заставляешь меня ждать! — обращается Чёрный Ральф к Вожаку.
— Разве я вам что-то обещал? — Стервятник кажется искренне удивлённым. — Если у вас возникли какие-то вопросы ко мне, можете их задавать.
— Что, чёрт возьми, происходит? — злится Р Первый. — Почему я вынужден орать, общаясь с тобой? Ты не мог бы сделать музыку потише?
— Не мог бы, — отрезает Стервятник. — У нас сегодня день классической музыки. Наслаждайтесь.
Р Первый с изумлением смотрит на Папу Птиц.
Вся Стая затаила дыхание, наблюдая за очередной пикировкой сильнейших.
«Не сиди сейчас Стервятник на стремянке, Чёрный Ральф уже успел бы дать ему по шее» — догадываюсь я.
— Значит, вот оно как, — воспитатель даже делает шаг назад. — Я там за его шкуру трясусь, гадаю: жив ли или опять под наркотой где-то в Доме валяется? Жду у себя на лекции по статистике и управлению, а ему, оказывается, лень свою задницу от стремянки оторвать! Музыку послушать приспичило!
— Как видите, я жив, и слушать музыку — это моё право.
— Сегодня ночью обстоятельства могли измениться! Ты заставил меня нервничать!
— Я сожалею.
— Сожалеет он! — Р Первый нервно измеряет Третью шагами, трёт переносицу. — Тебя хоть на цепь сажай, чтоб я точно знал, что с тобою всё в порядке. Успокаивающее за твой счёт.
— Ещё одна цепь уже не по силам старой больной птице, Р Первый. Вы преувеличиваете мои возможности, — напоминает Стервятник.
Воспитатель почему-то вздрагивает, как от удара.
— «Ещё одна цепь»? Ты это мне говоришь? — Р Первый даже указывает на себя, глубоко дышит носом, старается подавить в себе своё негодование. — Нет никаких цепей, кроме обоюдного договора! Который ТЫ, кстати, и нарушаешь!
Стервятник закрывает глаза, давая понять, что разговор окончен и дальше слушать праведную отповедь в свой адрес он не намерен.
Слон начинает хныкать. Парни катят коляски с неразумными к их кроватям. Ангел нервно трёт горло. Дорогуша засел за вышивание. Музыка с «Summer» перешла на «Autumn-Allegro».
— А ты изменился, — отмечает Р Первый, собираясь уходить. — Кто бы мог подумать! Всё из-за появления какой-то новой девки в Гнезде!
Стая ахает. Стервятник, по-прежнему не открывая глаз, поджимает губы.
Я меняюсь в лице, услышав прилетевшее в свой адрес. И надо бы сдержаться, и надо бы промолчать, позволив разъярённому Ральфу уйти, но моя реакция опережает меня саму.
— Я вам не «какая-то девка», Р Первый! У меня есть кличка! — выкрикиваю я прежде, чем соображаю, что этого не следовало бы делать.
Вожак распахивает глаза. Р Первый медленно разворачивается. Я выхожу из зелени Гнездовища на воображаемый ринг. Мне брошен вызов. И я только что его приняла.
Чёрный Ральф с недоумением окидывает меня взглядом.
— Ты это мне сейчас говоришь? — нехорошим тоном уточняет он. — Ты забываешься!
— А по-моему, как раз забываетесь вы! — дерзко отвечаю я, выпрямляясь перед воспитателем по струнке и стараясь смотреть ему прямо в глаза. — Если вы не удосуживаетесь вспомнить, как меня зовут, не считаете нужным проявить уважение ко мне, то почему я должна молчать о том, что мне это неприятно? В ответ я могу наградить вас только соответствующим отношением!
Р Первый изумлённо смотрит на меня, явно не веря собственным ушам. Его чёрные глаза с каждым разом становятся всё чернее и чернее от ярости. Руки сами собой сжимаются в кулаки. В немом требовании объяснений он оборачивается на Стервятника.
Это только подстёгивает мой взыгравший адреналин.
— Не стоит оборачиваться на вожака. Не сомневайтесь — это моя личная инициатива. Та самая. Наказуемая, — отрезаю я.
— Не обижайте Маму Зо. Она хорошая, — гнусит испуганный Слонёнок, предчувствуя, что я сейчас огребу от воспитателя по полной программе. Но я почему-то не боюсь.
— ЗАТКНИСЬ! — неожиданно взрывается Ральф в сторону Слона и, скалясь, начинает наступление на меня. — Если понадобится, то и обижу! Даже не посмотрю на то, что здесь называют «слабым полом»!
Я героически заставляю себя не пятиться. Раскраснелась от ярости, едва ли не скриплю зубами. Мне никогда не нравился этот человек. Наконец-то пробил час — высказать всё накипевшее ему в лицо. Как долго, оказывается, я ждала этой минуты!
— Вы мне угрожаете? — уточняю я.
— ДА!
— Унизитесь до побоев… Почему-то меня это не удивляет. О да, я в курсе, что за вами дело не встанет!
Ярость захлёстывает меня, становится моей сутью, моей плотью и кровью.
С удивлением и восторгом одновременно чувствую, как нос и губы вытягиваются в острый клюв, не давая мне по-собачьи оскалиться. На загривке перья встают дыбом.Когтистая лапа роет землю перед нападением. Крылья распахнуты во весь размах, готовые бить и, если понадобится, то и убивать.
Я целюсь прямиком в носогубную складку на морде огромного сторожевого ротвейлера всея Дома. Мне физически это надо — со всей силы клюнуть его, отправив в нокаут одним точным броском! Мне нужно видеть, как он скулит и тявкает от боли разодранных ноздрей и выбитых зубов! Мне нужно видеть заляпанное кровью лицо!
Плевать, что эти желания невозможны. Плевать, что я окажусь со свёрнутой шеей прежде, чем взлечу. Бойцовой курице хватит сил, чтобы наброситься первой, пустить в ход клюв-когти-крылья и защитить от внезапной опасности свой выводок зубастых плотоядных цыплят!
Нонсенс! — вместо оглушительного звонкого лая я издаю пронзительный птичий крик и привожу свою угрозу в исполнение.
Р Первый поражает меня своей мгновенной реакцией. Он резко хватает меня за горло своей трёхпалой дланью в перчатке и заставляет жадно ловить воздух. Но, не собираясь сдаваться, я изо всех сил хлопаю крыльями, почему-то совсем не куриными, и огромные маховые перья бьют воспитателя прямо по глазам.
Чертыхаясь и матерясь, Ральф отшвыривает меня от себя, защищая от ударов свои веки.
Оказавшись на полу, я тотчас вскакиваю обратно на лапы и снова бросаюсь в бой. Пронзительно крича, теряя перья, но нападая и нападая, я вынуждаю обидчика отступать, убираться прочь из Гнезда.
— Хватит! — Первым не выдерживает этой иллюзорной битвы почему-то именно Ральф. Резко убирает все воссозданные мороки и видения.
— Нет, не хватит! — обезумев от собственного гнева, выкрикиваю я, заставляя Р Первого смотреть мне в глаза. — Вы собрались меня бить, а я собралась говорить. И вы меня выслушаете! Я заставлю вас сделать это!
Чёрный Ральф оглушающе рычит, но не нападает.
— Если вы — воспитатель, Р Первый, то и занимайтесь воспитанием! В Гнезде двое неразумных. Можете сию секунду пойти и почитать им сказку! Малыши очень любят сказки и внимание к себе. Да, с вашей стороны это будет самый действенный подход! Всё лучше, чем вынюхивать, чем стая занимается в ваше отсутствие; всё лучше, чем избивать каждого, посмевшего возразить вам! То, что ваш чёрный цвет к трауру Гнезда нисколько не относится — это я уже поняла. Для вас это просто стильный цвет. Но на нём видна перхоть, замечу!
И ротвейлер набросился.
Боль ошпарила меня, но ненадолго. Оглушённого собственной яростью воспитателя скрутило сразу несколько человек, оттаскивая его от меня, подавляя жуткий рёв оскаленной пасти.
Бешенство, рвущееся из глаз Чёрного Ральфа, из сыплющихся угроз, отлетает от меня, как от стенки горох.
Вытирая кровь из вновь треснувшей поперечной царапины на губах, я заканчиваю свой монолог:
— В Наружности, в другой жизни, у меня остались муж и сын. Этим факторам я обязана своей кличке. Поэтому я — Мама Зо. Прошу запомнить и никогда об этом не забывать. Вам, как воспитателю, подобная забывчивость не прощается.
Бойцовая курица с не куриными крыльями перестала подпрыгивать на месте, пронзительно крича. Грозное клокотание ещё рвётся из груди, но важнее расправить пёрышки и проверить безопасность своих птенчиков.
Большинство девочек-птичек полетело вслед за Ральфом — успокаивать своего любимца. Каким способом? Я не знаю. Р Первый считает всех фанаток недалёкими дурами. Что ж, подобное определение сыграло мне на руку: под амплуа «недалёкой» было легче нанести удар, зная, что от меня Р Первый ждал его меньше всего.
Разве можно быть таким наивным?
Разве можно быть настолько уверенным? А как же постоянная бдительность и контроль?
Первый человек, с которым я встречаюсь взглядом, это, как ни странно, всё тот же Дронт. При всей нашей взаимной неприязни и презрительном смехе, он смотрит на меня с удивлением и… страхом. Что-то подсказывает мне, что он больше никогда не осмелится строить против меня какие-либо козни. Он оттаскивал от меня Р Первого. Он не позволил воспитателю избить меня. Дронт САМ проявил благородство. И теперь нарушить это благородство — всё равно что пойти против самого себя.
— Мама Зо, мамочкаааа, — всхлипывает испуганный Слонёнок и сгребает меня в объятия, тем самым прерывая долгий зрительный контакт с «брезгливым падальщиком».
— Не плачь, не плачь, малыш.
Я успокаиваю Слона в ответ, а сама, поймав свисающую с браслета кость, вновь сжимаю её в руке.
«Молодец! Это твоя чистая победа, Зо!», — прилетает мне в голову чужая мысль.
— Спасибо, — отвечаю вслух.
Слон принимает благодарность на свой счёт и гундосит мне в макушку:
— Пожалуйста.
— Какая девушка! — первым из молчаливого оцепенения приходит в себя Ангел. — Похлопаем, птицы!
И Птицы расходятся на щедрые овации под музыку того же Вивальди.
— Я посвящу свою вышивку тебе! — растроганно обещает Дорогуша.
— Зо, возьми, — Красавица протягивает мне стакан свежего яблочного сока.
Вожак, в свою очередь, даже не соизволил слезть со стремянки. Почему-то данный факт задел меня за живое. Его аплодисменты из-под потолка обрушились на меня всего лишь как поощрение за предоставленное зрелище. Что ж, развлекла как могла.
— Это должно было случиться. Рано или поздно, но бумеранг всегда возвращается, — комментирует Стервятник воссозданную паузу, а после делает вид, что очень заинтересован окружающими его кактусами.
Несмотря на разноголосые восторги птиц, внезапно остро захотелось побыть одной, посидеть где-нибудь вдали от всех в обнимку с лилейником. Как ни странно, стая будто бы мгновенно угадала мои желания и отпрянула, освобождая мне дорогу. Гупи даже достал мне лилейник с верхней полки, хотя я его об этом не просила.
Конь гарцует на месте; ему уже не терпится донести новую «сенсацию» до Лэри и в красках расписать, как какая-то рыхлая очкастая деваха, которая и драться-то не умеет, посмела заткнуть самого Чёрного Ральфа.
— Приходи к ужину! — крикнул Пузырь мне вслед. И птицы почему-то вновь зааплодировали.
***
Ужин.
Образно говоря, я опять вернулась к своему «разбитому корыту», к идеализированию самой себя. Все вокруг плохие, только я одна хорошая. Только я знаю как нужно жить и поступать правильно, — прям Пуп Земли какой-то! В итоге, как только я решила, что я центр Вселенной, с меня опять сбили мою спесь. Не на что обижаться!
От ярости Р Первого Вожак защитил меня как смог: падальщики оттащили взбешённого воспитателя от меня. А могли бы и не оттаскивать… если бы не поступило соответствующего распоряжения. Птички хотят хлеба и зрелищ; возможно, им было бы интересно посмотреть, как Чёрный Ральф даёт по шее зарвавшейся девке.
В конце концов, и агрессивного воспитателя тоже можно понять! Как главный милиционер Дома, он зорко следит за общественным порядком и справедливостью относительно Третьей и Четвёртой. Всегда на страже, всегда начеку — ему прощается и хамство и бестактность. Важнее всего та благородная миссия, которую возложил на него Дом. Наш конфликт — это лишь моя личная антипатия, и не более того.
Я не чувствую в Р Первом доброго человека. Это справедливый, ответственный, но далеко не добрый человек. Добрый человек не набросился бы на меня с кулаками. Даже ради восстановления своей адской справедливости.
«Добрые не выживают», — вспоминаю я слова Вожака.
А Р Первый — неотъемлимая часть Дома. Ему надо жить.
Сколько перьев я потеряла за каких-то десять минут!
Перьев…
Пережёвывая остывшие пресные макароны, переключаю ход мыслей на анимализацию себя. Впервые я ощутила себя не маленькой лающей собачкой, а именно птицей! Это было удивительно и странно. У меня даже не получилось оскалиться и зарычать! Хотя для каждой собаки свершить подобное проще простого. Что это? Временное явление? Обновление? Или деградация?
С чего я взяла, что все эти грозные парни и девушки в чёрных одеждах — «мои» птенчики? Уж не примерила ли я на себя роль главной? Не перегнула ли палку? Не по этой ли причине Стервятник выяснял у меня мои цели и планки в установленной иерархии?
«Но это выше меня! Я не могу контролировать это!» — мысленно выкрикиваю я себе в тарелку и начинаю терзать макароны ещё более остервенело и отчаянно.
От осознания того, что во мне есть нечто такое, что не поддаётся собственному контролю, мне вновь становится страшно. Кто же я? Тут же молча отвечаю на этот вопрос: «Психованная шизофреничка. Такая же сумасшедшая, как и все вокруг»
«Не преуменьшай. Ты на порядок ещё более сумасшедшая, чем каждый третий в Доме!» — весело звучит в моей голове.
— Вот обрадовал-то! — как всегда вслух отвечаю я собственному раздвоению личности и отдаюсь во власть подкативших к горлу рыданий.
Удивлённые птицы откладывают вилки. Переглядываются.
Не дожидаясь, пока ко мне обратятся с просьбой не вести себя, как какая-нибудь депрессивная крыса, уже сама спешу на выход. Слёзы душат меня.
Трудно быть «звездой» Дома.
Это страшная и неблагодарная роль. Но я сама хотела иметь право личности, а не слыть "общим гомосом" в глазах окружающих. На что ж теперь обижаться-то?
Весь собравшийся за ужином социум провожает меня свистом и восторженными воплями. Особые фантазёры создают легенды, как я размазала Р Первого по стенке, выбила ему все зубы, вырвала из груди сердце и съела его сырым. На глазах у всех птичек.
И Лорд тоже в этой улюлюкающей толпе. Наверное, он тоже смеётся надо мной.
***
В коридоре.
— Зо, постой же! Зо!
Послушным плачущим осликом останавливаюсь. Меня догоняет Валет. Тяжело дыша от скорости перемещения на костылях, мой дружок из Шестой появляется в поле моего зрения.
— Ты чего расплакалась-то? Весь Дом только и гудит, что о твоём подвиге: заткнуть самого Р Первого! Надо купаться в лучах славы и вкушать плоды популярности, а ты…
— Не нужна мне эта популярность вовсе, — всхлипываю я. — Все опять смотрят на меня как на прокажённую. Стая держит дистанцию, Вожак как от чумы шарахается. А что я такого сделала? Просто не дала себя в обиду, и всё!
Валет грустно опускает голову, поскуливая и слегка подрагивая хвостом. Его сочувствие и сопереживание неподдельно.
— Даже не знаю, что сказать. Р Первый ваш воспитатель, а не наш, — признаётся он и добавляет уже другим, более жёстким голосом: — Помнишь, я говорил тебе про охотников за душами? Судя по всему, это оно и есть. Ты испортила кое-кому всю охоту, спугнула потенциальную добычу. А жертва уже почти попала в подготовленный капкан.
— Это страшно… Ты действительно так думаешь?
— Я почему-то уверен. Моё чутьё никогда меня не обманывает.
— Валет… Прости меня, пожалуйста. Я почему-то думала, что ты со мной больше не разговариваешь. Наша последняя беседа…
— Забей, — отмахивается бывший состайник, не позволяя мне дальше развивать тему. — Мы же друзья. Я и сам за это время много чего смог переосмыслить. На мою поддержку ты всегда можешь рассчитывать.
— Спасибо.
И, поддавшись порыву, неожиданно для себя самой, я крепко обнимаю своего друга. Резкий запах псины не отталкивает меня. Я Валету искренне признательна и благодарна. Сам Валет даже несколько опешил, но быстро сориентировался обнять меня в ответ. Кажется, наши обнимашки растрогали его до глубины души.
— Не переживай, — бормочет Валет минуту спустя. — Р Первый в своё время Рекса от дурки спас, а Лорда — так и вовсе вытащил оттуда. Поэтому их реакция может быть не такой, какой могла бы быть. Они чуть ли не молиться на своего благодетеля должны, а тут ты выклёвываешь их спасителю глаз и стучишь клювом прям по темечку. Само собой напряжение возникнет.
— Но я ничего никому не выклёвывала!
— Зо, — качает головой экс-состайник, вытирая мне скатывающиеся со щёк слёзы. — Я сам — пёс. Кому, как не мне, знать как нападают собаки? Всё-таки неспроста тебя в Третью перевели. Теперь весь Дом убедился в этом.
— Трудно видеть в Р Первом спасителя.
— Если ты представляешь какого-то библейского персонажа, то действительно — трудно. А если ваш воспитатель специально выбрал для себя эту роль в общей Игре — так вообще страшно. Ящер, Шериф, Гомер тоже несут ответственность за вверенные им группы. Но они не ищут себе дополнительных лавров и полномочий над воспитанниками. Вспомни сама! Наш Ящер дай бог покажется в Шестой раз в три дня, чтоб услышать «всё нормально», и опять пропадёт в небытие. А ваш Чёрный Ральф всё докапывается… Настырный тип.
— Не знаю почему, но я очень сильно его не люблю.
— Тогда Ральфу можно посочувствовать. — усмехается Валет. — Хм! Какая странная подвеска болтается у тебя на браслете. Это у вас мода такая, да? Ссссс! Ай! Ещё и горячая! Как ты её носишь?
— Обжёгся?
— Да.
— Странно. Мне нормально. Это подарочек от Рыжего. Типа охранный амулет, источник силы.
— Ясно, — улыбается мой собеседник. — Специальная птичья фишка: Рекс какой-то здоровенный ключ с биркой на запястье носит, ты — куриную кость…
— По-моему, ты по-прежнему голодный. Ай-ай, ужин только что закончился.
— Наешься тут несолёными макаронами! — фыркает Валет. — Я всегда голодный, Зо. Сытых псов не существует в природе.
Я тихонько смеюсь.
— А я в Наружность хочу, — неожиданно признаюсь я и удивляюсь собственной правдивости слов. — Хоть на чуть-чуть. Просто подышать ею.
— Ууууу. Это к Горбачу. Здесь я тебе не помощник.