ЧАСТЬ СТО ЧЕТВЕРТАЯ (1881-1883)
Глава 104.412. ПИСЬМО ОТЦА…
Прочти сначала один.
Любезный Феодор! Ты, верно, не хочешь, чтобы отец твой на старости лет своих был от тебя несчастлив, а он умрет с горести, если ты не будешь добрым его сыном.
Вот чего требую для моего и твоего благополучия:
Каждый день начинай молитвою к Богу о твоем родителе, брате и себе самом, прося, чтобы Он даровал тебе силу исполнять твои должности, то есть быть послушным сыном, ласковым братом, знающим инженером.
Желай доброго утра отцу, и брату с любовью, не холодно, без всяких мыслей, но чувствуй, что ты их любишь и действительно желаешь им добра.
Начинай день свой с твердым намерением быть внимательным и старательным, чтобы не тратить времени, но пользоваться всякою минутою... Всегда, кончив дело, спрашивай у себя, что ты узнал нового или чему научился? Если ты ничего не узнал, ничему не научился в этот день, то он потерян: ты не исполнил своей должности и огорчил родителя и брата.
Выходя из дому, находя новые дела для исполнения: ты обязан вести себя хорошо, не только против родителя и брата, но и против всех домашних: быть не грубым, а приветливым и кротким; никого не оскорблять, но всем оказывать доброе расположение. В тебе уже есть порок, излишняя горячность, в которой ты можешь сделать и наговорить много непристойного: удерживайся, преодолевай эту горячность и молчи, когда тебе хотелось бы браниться. Увидишь, что это возможно и даже нетрудно!
Начав и кончив день сердечною молитвою: благодари Бога, если ты хорошо провел день; кайся, если худо работал или кого оскорбил... Каждую ночь закрывай глаза и каждое утро открывай их с искренним желанием, чтобы отец, брат и совесть могли быть довольны тобою.
Трудно сказать тебе, какое общее впечатление осталось у меня от глупого телеграмма твоего, от Петра Калитина письма и от твоего. На первый случай мне было так глубоко тяжело и печально, особенно от того, что, посылая из-за вздора телеграф. депешу — ты и не подумал, в каком мучительном сомнении ты меня оставлял дни на три. Что это — дуэль, арест... хоть бы слово в объяснение — я считаю, что легкомыслие, идущее до этой невнимательности, — дурной поступок. Далее, письмо Калитина — я умею читать между строк и очень понял, — была ли история мелкого волокитства или нет — что Петр был рассержен несерьезностью твоих занятий (я постоянно был огорчен этим, ты очень хорошо знаешь). Смотри — если и этот последний опыт тебя поставить на дорогу жизни не удастся — тогда ведь уж ничего не остается, кроме выжидания, что когда-нибудь, потеряв время, силы, молодость, — ты сам примешься за дело.
— Петр, его мать, все говорят о тебе, как о слабом, неустоявшемся мальчике, добродушном, но праздном... подумай, говорили ли это обо мне в 19 лет. Ты оттягивал до неделикатности отъезд — я думал, что последние разговоры и самое посещение станицы Владимирской сделают в тебе перелом.
Я думал, что при гробе матери, вспоминая ее, наши несчастья и серьезный бой моей жизни, ты пойдешь новым шагом, — я его не вижу даже из того твоего письма. —
Какой же я могу сделать выбор между Берном и Вюрцбургом? Учиться серьезному человеку можно везде, где есть университет. Напутствовать тебя, кроме советов, я не могу, а советы по тебе скользят. Ты пишешь о твоих занятиях — напиши, что же ты сделал и чем именно занимался, кроме, дела, полезного для естествознания и механики — но совершенно бесполезного в сущности.
У тебя нет плана, нет настоящей программы — потому ты и готов слушаться любого. Встретился химик — давай химию, встретился физик — давай изучать электричество.
Из этого науки не составишь. Я буду шаг за шагом следить за твоими занятиями, но, пожалуйста, с ранних дел отвыкни от мысли, что ты можешь прожить — без науки и специальности, ты страшно ошибешься.
Я не так понимаю состояние — предотвратить тебя от крайности, дать полные средства для образования — мой долг. На остальное — на праздное богатство — никак не надейся. Надеюсь, что ты послал мое письмо к Калитину, — что же он, наконец, отвечал? С девкой, о которой идет речь, всякое знакомство следует прекратить. Остаюсь в надежде, что следующие письма принесут мне меньше огорчения. Дети здоровы. Кланяйся от меня всему семейству Калитиных.
Любезный Феодор,— тебе через пять дней будет двадцать пять лет. Поздравляю тебя, мой друг, ты становишься больше и больше человеком.
Обрадовал ты меня своим письмом, сердечный мой друг, очень приятно знать, что ты относишься к происходящему так разумно и человечно! И не в шутку говорю, я тебя горячо люблю и уважаю, да, уважаю за то, что у тебя есть свое ко всему отношение и что ты умеешь не поступаться им. С этим свойством тебе нелегко будет жить, милый ты мой, но зато ты проживешь честным человеком.
Тебе уже 25 лет, ты инженер, астроном, ученый, но пора уже браться за ум, вспомни, наконец, что ты Казачьего роду, а служба для казака - святое. Пора тебе продолжать начатое мною; я сам был по тринадцатому году, когда пошел по трудной дороге, и вот двадцать пять лет шел я по ней; ни труды, ни испытания, ни даже вы все не отклонили меня, я служил на пользу России словом и делом... Теперь я устал, но тебе приготовил и место, и имя, которое ты можешь носить с гордостью...
Аполлона, брата твоего я не видал еще, - я ведь в Гянджу не езжу, - но слышал от других рассказы о штурме Геок-Тепе (на фото г. Гянджа. Развалины крепости).
Естественно было желать, чтоб ты так же открыт был нашему слову, как все поколение. Естественно было желать, чтоб ты шел по пути, тяжело протоптанному, но протоптанному родными ногами. У тебя идеал быть инженером на железной дороге — я не порицаю этого, но думаю, что ты неэкономно бросаешь возможности — которые другие не имеют.
...надобно избрать, наконец, и путь и цель — надобно сделаться чем-нибудь из молодых рантье. Человеком вообще — нельзя быть. Цивильное поприще я считаю для тебя невозможным — мало ли естествознание представляет специальностей. Было время, в которое выбору было много, — оно ушло — в 25 лет человек должен дефинитивно осесть — или останется блуждать и в 75»
...Что ты из этого сделаешь, будет зависеть от твоих способностей... Способность совершить поступок нельзя принять за волю, потому что поступок все же будет результат известного склада условий, составляющих для него достаточную причину.
Все твои хорошие вещи о Ирине Юрьевне меня нисколько не заставляют переменить моего мнения о самом деле. Ты должен еще раз восстановить в памяти все, что я говорил. 1-е. Я нисколько не хочу стеснять твоей воли — судьба твоя, после обещанного года, в твоих руках. Мое дело предостеречь, дать совет и во всех случаях помогать — стало, эту часть оставим в стороне. 2-е. Воспитывать девушку себе в невесты — значит испортить воспитанье и вперед за него заарканить благодарностью волю девушки. Ей выбора нет — она знает, что ее именно с этой целью воспитывают.
Переход слишком крут, чтоб девушка 16 лет и в таком несчастном положении могла бы в 17 «сесть хозяйкой», как говорят в России. Ты должен отделиться. Теперь, увлеченный страстью (а у тебя всегда твои теории и взгляды идут от субъективных причин) — ты не видишь оборотной стороны медали.
Вот тебе практическая философия. Твой будущий брак остается поступком безрассудным — скрыть я этого не должен, потому что еще есть время. Если ты девушку эту воспитаешь и отдашь во всей чистоте родным и скажешь, что я дал обещанье — только для того, чтоб ее воспитать. Поверь, что, кроме благословенья, за это не будет ничего. Аминь.
Как всегда! Смешно, как подумаешь, сколько я работаю, и как мало от этого толку! Теперь временное прекращение платежей по всем обязательствам, и я ожидаю, что скоро буду сидеть без денег. Читаю газеты, но это уже начинает надоедать. Очень беспокоят дела на французском фронте, - что будет, если обозленные до отупения, истощенные немцы – разобьют Францию? Тут страшат не физические потери людьми, а утрата духа живого, рост ненависти человека к человеку, а – отсюда – общее понижение европейской культуры. Вот что страшит!
Я многого не умел сделать, во многом жизнь запутал.
Как у тебя служба? Не очень трудно тебе? Вероятно, всех товарищей подстрелило патриотизмом? Патриотом быть не худо, вовсе не худо, но – быть тупым и глупым патриотом – это беда! И всегда необходимо помнить, что «чужой дурак – нам веселье, а свой – бесчестье».
До свидания, дорогой мой, извини за скучное письмо! В голове – война. А тут еще являются разные философы и спрашивают: как вы думаете?
Ну, будь здоров, будь бодр и весел!
Всего, всего хорошего.
Скоро увидимся.
P.S. Милый Феодор! Ты знаешь, что я люблю тебя: старайся же, чтобы эта любовь была для меня счастьем, а не страданием.
Октябрь 1883 года