Повесть о старике Чуркине и других соседях. Анатолий Статейнов.
Глава 9.
Весна в Татьяновке.
С каких пор это повелось, теперь не вспомнить. Наверное, со дня рождения деревни. Только первый выгон скота в нашей Татьяновке до сих пор праздник. Заботушка эта оговаривается особо, недели за две до самого события. Бывает, в середине апреля ляжет разговор о новине, а по нынешней весне, считай, в самые майские праздники собрались коллективно мороковать: кому доверить пастушество. И то по снегу пришли, нынче весну мачеха посылала.
Раньше на конторской завалинке долгие пересуды вели, теперь нет конторы. Какой-то из последних директоров совхоза, ох и проходимцы были эти последние директора, продал контору. У Виктора Абрамыча Заковряшина на скамеечке все современные сборы. Юрка, сынок его, специально замастрячил седалище на полдеревни.
С каждого двора к десяти утра хозяин или хозяйка сюда правили. А где в добром здравии хозяева, то и вдвоем приплыли: постоять, послушать. На людях побывать всем хочется. С другой стороны, соседу большую заботу не передоверишь. Смороковать нужно, сколько пастуху за корову платить, как пастух возвращать ущерб будет, в случае нежданной беды. Упаси бог от лиха, а еще ни одного лета не обошлось без потерь в стаде. Скотина денег стоит. Содержать ее во дворе, когда трактор у частника просишь, большая копеечка нужна.
Верховодят на сходе три белоголовых удальца – Федор Иванович Ванин и Петр Васильевич Чуркин, Николай Егорович Коков.. Вехотные мужики, изжившие свои годы. У всех морщинки по щекам в мелкую клеточку, говорят и то с перерывами на одышку. Правда, Коков намного свежей своих одногодков. Но все трое за правду, пусть и копеечную, стоять будут до последнего.
Чуркин тридцать лет деревенское стадо пас. Ему не нужно рассказывать в какую руку бич брать. И чего хлебушек пастуха стоит, он хорошо знает. Но сам уже не ходок, давно не ходок. Здоровье его невесть когда годы съели. Шея в былочку, клюка в руке, зимой и летом на ногах валенки.
А раньше, говорят, способный мужик был. У него коровы всегда сытые, с молоком приходили. Это в нынешнее обездоленье пастушество – работа дураков, а когда-то серьезным делом считалось. Лучшим стадо доверяли, к старикам, которые знали скот, прислушивались. И нынче, у Абрамыча на скамеечке, шебуршал Чуркин как летом в обед стадо от зыка спасти, почему сейчас лучше гнать коров на Новый пост. Там на поляне у речки уже проткнулась молодая осока, лучшее весеннее лакомство коровам. Только не увидел я, чтобы кто-то внимательно слушал Чуркина, разве только с зевотой какая-нибудь старуха соседка скосит в его сторону глаза.
Вот Федор Иванович Ванин, хоть и рядом по возрасту, а другого склада человек. Сам себя в деревне командиром поставил, за всех все пытается решить. Ему пастуха выбирать или свадьбу играть, без разницы, лишь бы слушали. А уж он наговорит, накрутит узоры ни кому не нужных мыслей.
В пастухи нынче многие бились. Другого-то заработка в деревне нет. К Генке Кроку приехал близкий родственник, молодой совсем Максюха Кремень. По глазам виден полет волшебной птички. Два слово сложит, шесть раз подмигнет, прищурится. Пальцами крутит, все у него в разговоре ходуном ходит. Пробовал, говорят, ловить большие деньги в городе, но едва унес ноги в Татьяновку, теперь тут мутит воду. Стариков на внимательность проверяет.
Колюнчик какой-то промежуток в пьянках нашел. Он теперь у Абрамыча на скамеечке правду копытит. Колюнчик еще до собрания, чуть ли не в каждом дворе был, слезно просил ему кнут доверить. Но трезвого Колю Тугова в эти походы не видели. От бабки Прыськи в один из таких походов выполз он на четвереньках, так медведем и уцарапал домой. Сразу понятно, этот стадо далеко уведет. С милицией искать придется.
Как всегда тихо и незаметно пришел к завалинке Витька Смирнов, по прозвищу Мариец. Он прошлым и позапрошлым годом за деревенским стадом присматривал. И нынче решил, если попросят, снова за бич взяться. Витька в отличии от Валерки и Максима сидит молча, слушает чужие пересуды. Вроде и не касается его разговор.
- Пастух должен быть у нас в узде, - разоряется Федор Иванович Ванин, - договор с ним через сельский совет, вечером рано пригнал стадо – прогул
- А тебе шипицу в язык, - перечит Чуркин, - че людей осаживаешь, сам то не пас, не видел лиха. Если, как сегодня, целый день дождь, припрешься раньше. Да и коров не удержишь.
После спора, слава богу, снова остановились на Марийце. Чуркина последнее слово было, к нему прислушались. Хотя Федор Иванович предлагал из соседней деревни пригласить человека. Там все бывшие совхозные инженеры без работы.
Сошлись на том, что чужие в Татьяновке лишние. А Максюха Кремень молодой еще, своей коровы ни разу не имел, какой из него пастух. Колюнчикгорлом живет, этот хоть утром, хоть вечером готов пить. Распустит стадо, неровен час, уйдут коровы на железную дорогу, вон она, рядом. Выходит, отпусти с ним буренку и переживай за нее весь день.
В воскресенье, аккурат на первое мая, как и уговаривались – выгон. Витька Мариец перекрещивается в этот день в Виктора Сергеевича. Главный он в деревне именинник.
Не большого ростика Мариец, ни плеч, ни дородства, одни лопатки на спине. Неприметный в будний день, но в этот праздничный выгон преображается. Раньше мать его собирала в люди, теперь сам фасон наводит. Неизменная сатиновая рубаха в горошек по малиновому полю, вычищенные кирзовые сапоги, кнут в руке с отполированной до зеркального блеска ручкой. Через плечо висит наконечник кнута из свежего конского волоса.
В таком наряде и идет Мариец к началу деревни. В аккурат от Николая Егоровича Кокова избы начинается работа. За Витькой семенит неказистая, как и хозяин, собаченка Бежа.
- Допрыгалась, - щурится на собаку Витька, - работать придется, это тебе не зиму на крыльце спать. Зато теперь на косточку заработаем, не будишь картошкой брюхо набивать. Надоела, картошка-то?
Бежа внимательно слушает хозяина, даже голову клонит к нему левым ухом: дескать, от косточки не откажусь.
- Выгоняй, - весело тянет Мариец привычную песню, - просыпайся, выгоняй, скотину в поле отправляй.
Но сегодня и так ни одна хозяйка не проспит. Первый выгон по традиции в обед. Чтобы коровы привыкли друг к другу, сбили дурь, вернулись к вечеру спокойные. Вот завтра запоет Витька в начале улицы в семь утра, тут проспят некоторые с непривычки.
- Виктор Сергеевич, – обращается в к Марийцу бабка Бочиха, - ты уж посмотри за моей Комолой. Нынче она худая, слабая, того и гляди где-нибудь ляжет. Без сена жили, на соломе.
- Витя, Марта у меня дохаживает, чуть что, сразу за мной. Упаси бог, проглядим, спрячет теленка в кустах, ищи его потом.
- Витя, у меня телка гуляется, маленькая еще совсем, смотри, чтобы Деревягин бык не заломал. Он, стервец, поди тонну весит. Посадит телку на ноги.
- Ты это телочки скажи, - смеется Федор Иванович, - пусть она быка боится, если жить хочет. Только ведь не послушает.
- Жил без стыда, без стыда и остался, - сердится на соседа бабка Прыська, - люди о деле, а он зубы скалит.
- Умница, - садит ей свои упреки Ванин, - боишься быка, держи телку дома. А пустила в стадо, сама смотри за ней. За дочками же следила, ни одна не замужем.
За стадом тянется полдеревни мужиков и баб. В центре, как и год, и три назад, Федор Иванович Ванин и Петр Васильевич Чуркин, Николай Егорович Коков. Федор Иванович все видит и знает. Почему нынче запоздала весна и кто первый начал вчера драку в семье Шишкиных. Васька Шишкин со второй женой разводится, не по душе ему больше активистка Алка. К разведенке Иришки стал прислон держать. А Алка та ещё зуботычина, так и норовит ему все лиц исполосовать напоследок.
По пути Федор Иванович поругивает хозяек за грязных коров, председателя сельского совета за дурь, бабку Прыську за то же самое.
Рядом с ним Петр Васильевич Чуркин тянется. Для старика день выгона коров – встреча с молодостью. Умрет, но дошеркает валенками в резиновых калошах улицу из конца в конец. Который уже год так, сипит дед как из преисподней. А давит и давит улицу к поскотине.
- Раньше к маю вон какая трава поднималась, а нынче смотри – снег не сошел. Скоро только в августе листочка будут появляться.
- Ты бы по случаю праздника не мел, что попало, - осаживает его Федор Иванович, - без тебя разберутся, что с погодой. Тут и гадать не надо – химия тумана напустила. А в правительстве у нас дураки. Только свою мошну набивают. Ты о серьезном слушай, в председатели мы выбрали дурака.
- Значит че? - спрашивает Чуркин.
- Переизбрать дурака, - гремит Ванин.
- Кого ж председателем?
- Меня, кого же ещё. Ты не способен. А я такой, я всегда готов. Выбирайте меня, хоть свет увидите.
- Ты бы хоть Астафьевной своей научился командовать, - подскакивает как с занозины Коков. – Дерево. Если кому и сидеть в сельсовете, то мне.
У пригорка на другом конце улицы стадо и хозяева расстаются. Коровы разбредаются по полянке, пробуют рогами друг друга. Бежа ловко сбивает их в кучу, поворачивает куда нужно.
Витька Мариец в праздничной рубахе и в помолодевших от чистки сапогах, генералом крутит голову по сторонам, выслушивает последние наставления Федора Ивановича. Просто так, из уважения, что может сказать доброго Ванин в таком тонком деле как пастушество?
- Как пас, так и паси, - сипит рядом Чуркин, - что ты его слушаешь, горлопана. Дай ему сейчас стадо, куда он с ним уйдет? А случись летом зык, этот свистопляс домой убежит от страха, а коровы одни останутся? Пастушью работу знать надо, раньше деревенский пастух всегда в уважении.
Витька улыбается тому и другому, оборачивается на деревенских баб, которые нестройной шеренгой сзади. Остановились, смотрят на буренок, весне радуются. Витька потихоньку спускается к стаду. Над поляной летит первый в этом году звон бича. В деревню пришла весна.