На рисунке - слева. В 1837 г. в ссылке, Лермонтов создает свой автопортрет на фоне кавказского пейзажа (бумага, акварель; в Гос. литературный музей поступил из ФРГ). На поэте мундир Нижегородского драгунского полка (красный воротник, эполеты, газыри, бурка на плече и шашка). На обороте картонной подложки наклейка с надписью, (в пер. с немецкого: «Михаил Лермонтов, русский офицер и поэт, им самим рисованный»). Автопортрет предназначался любимой женщине - В.А. Лопухиной (Бахметевой), которой Лермонтов и вручил его в июне 1838 г. при их последней встрече, перед её отъездом в Германию. Там она отдала акварель на хранение А.М. Верещагиной. Около 80 лет портрет считался утерянным, но в 1934 г. на аукционе в Хохберге его купил профессор М. Винклер, в 1955 г. передавший два слайда (автопортрет Лермонтова и изображение В.А. Лопухиной) искусствоведу В.Н. Лазареву. Он, в свою очередь, передал их Пахомову, опубликовавшему портреты в журнале «Огонек», 1961, № 31, с. 9. В 1962 г. Андроников вместе с другими материалами привез из ФРГ оригинал портрета. До этого времени (с 1882 г.) в России знали об автопортрете лишь по копии О.А. Кочетовой, выполненной ею с оригинала (акварель; Институт русской литературы; см. в кн.: «Демон», изд. Р. Голике и А. Вильборг, СПБ, 1910). Автопортрет, в котором поэт запечатлел собственное представление о себе, выразил свою затаённую думу, печаль и скрытый трагизм, передал душевную мягкость и доброту, - одно из самых значительных явлений лермонтовской иконографии.
На рисунке - справа. Этот портрет Лермонтова (холст, масло), как свидетельствует А.М. Меринский, товарищ поэта по Школе юнкеров, Арсеньева заказала в 1834 г., сразу по производству внука в корнеты. Здесь Мишель изображен в натуральную величину, погрудно, в вицмундире лейб-гвардейского Гусарского полка, в шинели, наброшенной на правое плечо, с треуголкой в левой руке.
Конечно, команда Лермонтова ненамного усилила гарнизон, но сам факт подхода подкрепления вселял робкую надежду, что люди выстоят и выполнят задачу. Путь от Внезапной до Бурной «головорезы» преодолели относительно быстро и при этом смогли дважды уйти от стычек с небольшими партиями хищников. Начальник куринцев поручик Вильховой несказанно удивился, что охотникам Лермонтова удалось пробиться без потерь. Он тут же предложил выйти всем из Бурной в ночь, однако Лермонтов возразил и настоял на том, чтобы начать движение рано утром. Оба они не знали, да и не могли знать, что горцы, разделившись на три группы, в ночь на 12 августа вплотную подошли к укреплению, замкнув полностью кольцо окружения. Всю ночь мюриды жгли костры, молились, постреливали и бранились. Крепость молчала, ожидая ночной атаки. Своих людей Михаил Лермонтов расставил в боковой башне у задних ворот. Предчувствие близкой и горячей схватки не пугало его, а только заставляло кровь быстрей бежать по жилам. Куринцы, вместе с местной милицией заняли позиции у главных ворот. И вот под утро, после намаза огромный стан хищников пришёл в движение. Завыли дудки, послышались крики команд, топот коней, залповая и одиночная стрельба. Со стороны аула Охли, где стоял Шамиль, ринулось на штурм огромное скопище чеченцев и гумбетовцев. Залпы загремели со всех сторон, пороховой дым, скрежет клинков, стоны и проклятия охватили окрестности. С дикой торжественностью, неспешно шли мюриды, потрясая обнажёнными клинками и стреляя на ходу.
Всё громче, заглушая стрельбу неслись крики атакующих, вызывая суеверный ужас у защитников крепости, особенно из числа мусульман. Подбегая к рвам с водой, «гололобые» заваливали их брёвнами и ветками и по этому настилу устремлялись к стенам. Их отбрасывал меткий огонь защитников укрепления, оправившихся от первого шока. Вскоре по команде имама Шамиля горцы, под прикрытием атакующих, стали рыть подкоп под стену и, смогли-таки заложить в него десяток картузов с артиллерийским порохом. Оглушительный взрыв разметал брёвна и в образовавшуюся значительную брешь, хлынула толпа мюридов. В то же время, разбив угловую стену и смяв заслон горской милиции, отряд Шамиля ворвался в крепость с севера. На ближайшей башне появилось зелёное знамя и казалось ещё немного, и вся Бурная будет взята. В эту минуту из привратной башни выскочили кое-как одетые воины Лермонтова и, призвав куринцев следовать их примеру, бросились в шашки и кинжалы, отбиваясь от двух-трёх горцев сразу. Превосходящие силы мюридов скоро поняли, что столкнулись с достойным противником, равным им по духу и мужеству, обладающим таким же презрением к смерти и умеющим рубиться до самой смерти. Казаки-охотники стали теснить нападавших к ограде, и они дрогнули, затем побежали через ими же сделанный пролом. С отвагой обречённых куринцы также вели ожесточённый кровопролитный бой и на остальных направлениях. Отбитые мощным ударом, мюриды ушли от стен крепости на полверсты и их поражение было столь неожиданным, что смятение и страх перекинулось на всё отряды Шамиля, стоявшие под стенами Бурной.
Имам лично вознамерился вести их на очередной штурм, но тщетно. Нерешительность, смущение, оторопь сковали волю воинов ислама, а тут ещё из крепости стали залпом палить пушки... Неорганизованное скопище поспешно стало покидать поле недавней битвы. Речь о последующих атаках уже не шла. Требовался отдых, и к тому же до захода солнца надо было предать земле павших. Шамиль вынужден был согласиться и увести своё воинство за горный хребет. Оставшиеся в живых защитники крепости, ободрённые победой, радостно благодарили Вседержителя. Из письма Лермонтова А.А. Лопухину: «...Долго не писал тебе, ибо не бывал подолгу на одном месте, исполняя приказы моего генерала. Не так давно довелось мне побывать в крепости Бурной и стать свидетелем того приступа, что произвели горцы... Солдаты и жители Бурной кинжалами и шашками кололи, рубили и секли обезумевших от ужаса, почти не защищавшихся мюридов. Лишь те, кто был позади и сумел бежать, спасли свои жизни. Женщины наравне с мужчинами дрались, отстаивая свои дома и детей. Одна казачка, по имени Клавдия, зарубила топором пять мюридов и отняла четыре ружья. Другая, Прасковья, ударом кинжала убила чеченского беляла Курбана и, обхватив другого, прыгнула с башни, увлекая его вместе с собою. Паника, которая поначалу охватила куринцев, быстро перешла на мюридов, и куринцы погнали их! К вечеру мы вышли из крепости и без боев пришли в укрепление Низовое...» Весьма показательно то, что поэт ни словом не обмолвился о своём личном участии в битве.
Активные боевые действия по восстановлению Черноморской линии и подавлению повсеместного восстания в Чечне и Дагестане продолжались всё лето. Отряд ген. Галафеева, в составе которого воевал поручик Тенгинского пехотного полка Лермонтов продолжал выполнять свою главную задачу - уничтожение аулов и посевов. В горах медленно, но уверенно вступала в свои права золотая осень. Густые жёлто-зелёные леса, фруктовые сады вокруг станиц готовились терять листву. Казаков радовал большой урожай винограда, яблок, груш, арбузов и дынь. Закрома ломились от изобилия пшеницы, проса, кукурузы и овса. У всех во дворах в избытке присутствовала всякая живность от свиней и коров, до гусей и кур. На лугах паслись табуны лошадей. В куренях пахло вареньем, вином, солениями и брагой. Наступало время свадеб и прочих гулянок, а вместо этого собирайся казак на войну. Какой же вольнице это понравится, когда сыт и пьян, но деваться некуда, собирают казаков старшины для защиты этой мирной жизни. После боя при реке Валерик Лермонтов в очередном доверительном письме от 12 сентября 1840 г. своему другу в Москву Алёше Лопухину приводил подробности сражения. Его страшные картины спустя долгое время всё ещё стояли перед его глазами: «У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось шесть часов сряду. Нас было всего 2000 пехоты, а их до 6 тыс.; и всё время дрались штыками. У нас убыло 30 офицеров и до 300 рядовых, а их 600 тел осталось на месте - кажется, хорошо! Вообрази себе, что в овраге, где была потеха, час после дела пахло кровью.
Я вошёл во вкус войны и уверен, что для человека, который привык к сильным ощущениям этого банка. мало найдётся удовольствий, которые бы не показались притворными. Когда мы увидимся, я тебе расскажу подробности очень интересные, - только бог знает, когда мы увидимся...» (35). Знаем ли мы хоть малейшие следы мук совести у офицера "летучей сотни" Кавказского корпуса Михаила Лермонтова? Нет. Он был, как и другие ему подобные офицеры, человеком военной империи, принадлежал к дворянству - касте, предназначенной для войны. Она воспринимала войну, как нечто совершенно естественное. Это был бытовой, неидеологизированный слой их существования. И это вполне укладывалось в рамки европейской традиции. Не достигнув решительного успеха в этой операции, ген. А.В. Голофеев с опозданием направился на выручку ген. Ф.К. Клюге фон-Клюгенау в Темир-Хан-Шуру (ныне г. Буйнакск Республика Дагестан). Затем военачальник вернулся в Герзель-аул и приступил к строительству запланированного укрепления, прекратив на время боевые действия. Во время этой паузы поручик Лермонтов и другие офицеры получили кратковременные отпуска в Пятигорск и Кисловодск. Далее то, что сообщалось в официальных донесениях на Кавказе. 26 сентября отряд Голофеева переправился через Сунжу и уже следующим днём двинулся к Белгатою. 28 сентября – «занял аул Шали, истребив на пути своём весьма значительное количество запасов продовольствия и сена, собранных неприятелем», 29 сентября был занят главный аул Большой Чечни Герменчук».
Продолжение следует в части 13 http://proza.ru/2019/12/23/1585