Тихо на деревне, тихо…
Молчаливые крыши домов мигают светящимися окнами и изредка выпускают из труб колечки дыма, которые, словно ватные и не настоящие, медленно поднимаются в морозном воздухе.
Угрюмо молчит покосившийся магазин, который скорее похож на гроб мастера Безенчука без кистей и глазету, пугая своими витринами редких прохожих. У единственного фонаря, льющего изможденно тусклый свет, грубо сколоченная доска объявлений, на которой болтается единственный листок с надписью «Сегодня в клубе фильм «Дети без матери».
По необозримому звездному небу лениво плывет заиндевевшая Луна, снег скрипит под ногами, где-то лает собака, жалуясь на мороз, который щиплет нос и другие нежные места.
Огромное наезженное шоссе разрезает деревню пополам и возвышается над ней, как господствующая высота. Эта дорога и есть связующее звено деревни и цивилизации. Раз в полгода промчит по ней дребезжащий грузовик, издавая неземные сигналы, которые еще очень долго блуждают по опустевшим улицам.
Подле вышеупомянутого магазина – дом с признаками забытых времен рококо, изразцовый забор, покрыт облезлой зеленой краской и пошатывающийся при легком прикосновении.
Дорожка, ведущая к дому, занята огромным черным лохматым псом, который испуганно косится на входную дверь. Два окна этого дома задумчиво глядят на белое шоссе, одно открывает вид на внутренний двор, и еще одно выходит на соседский туалет.
Осторожно ворочается в сарае свинья, скребет лапкой курица, воробей, мрачно насупившись, дремлет под нежный шепот кошки, снежинки изредка падают на землю, и потом опять тишина…
В доме тихо трещит почерневшая печь, возле нее в обгаженной клетке сонно возятся цыплята. Мягко урчит холодильник, загробно тикают ручные часы откуда-то из-под подушки, по стене пробирается толстый таракан.
За столом сидит худощавый, долговязый парень, очень похожий на Дон-Кихота, только в потемневшей тельняшке и стоптанный башмаках. Грустно глядят глаза его, в дрожащей руке дымится сигарета.
Напротив, молодая девушка в тяжелых роговых очках, с уставшим, видавшим виды лицом. Они играют в карты, устало бросают бумажки на стол и не смотрят друг на друга. Молчат. Мерно тикают часы, время тянется, как изжеванная старая резинка…
А рядом, во флигельке, в прокопченной комнате, так называемой кухне, тоже сидят двое. На стенах грязные потеки, пол погребен под грудами объедков и окурков, маленькое окошечко усыпано прошлогодними высохшими мухами, в углу ведро с помоями, над которыми висят какие-то тряпки, тут же гнездится пыльный газовый баллон.
За столом мужчина с пышным чубом, благородными чертами, осоловевшими глазами, с полуоткрытым ртом, тупо смотрящий на другого скрюченного и небритого старичка, так же тупо смотрящего на мужчину.
Перед ними банка с самогоном, стопки, объедки, лужи и другая дрянь.
Изредка они перестают изучать друг друга и, разбрызгивая самогон, наливают его в стакан, пьют и опять смотрят…
Медленно тянется время, остывает печь…на небосводе гаснет Луна…
Мягко падает со стула старичок, и засыпает с открытыми глазами. Тихо смотрит на него мужчина. Медленно падает на пол банка, и разбивается.
Тихо на деревне, тихо…