Разменял с неохотой свой седьмой десяток, шел – катился колобком – мужик по жизни: без крови, без войны, наводнений и землетрясений. Случались, конечно, сотрясения фундамента семьи, но арматура и цемент ячейки были крепкими, на совесть. Торжественно созданная еще в советское время семья сохранилась. Устояло разноэтажное божье здание – союз колокольни да часовенки. Покосились лишь фасады, да в куполах памяти поселилось досадное недоразумение. Казалось бы, что еще мужику надо!? Живи да радуйся, стряхивай с подбородка сдобные крошки, балуйся хоть каждый день своим вкусным домашним вином, валяйся хоть на сеновале в деревне, хоть на мягкой кровати в городской квартире, нежась в лучах внучатой любви, утопая в памяти о своей нелегкой, но счастливой жизни. Но порой накатывало. И тогда хрустальный мерный стаканчик вина из белой смородины чуток расслаблял высокий лоб, лицо и тело. Так и жил. Жил как все. Не бедно, не богато. На жизнь хватало.
И пусть порой он хватался рукой за сердце, не добрым словом вспоминая любимое правительство, наградившее его, трудягу, мизерной пенсией на период его скучного дожития, вспоминая условия прошлой работы на износ и просто на выживание. Все так работали, кого знал он в округе. Да еще по пустякам домашние стрессы, особенно на почве воспитания внуков, чистоты и порядка в доме, глухоты и простого непонимания очевидных вещей. Ему бы поплакать, как женщине, в подушку, или с винцом в бане, или на рыбалке затоптать обиды и забыть семейные неурядицы. Но мужик – не женщина. Он порой сразу падает, без предупреждений и предварительных жалоб. Нередко помогали ему перила да дверные косяки, чтоб не упасть в неподходящем месте от сильного головокружения, когда иной раз вскакивал при неожиданных звонках и известиях. Будь то визиты столичных менеджеров, которые навязчиво, как из пулемета, предлагали ему кредиты, чтобы еще больше обогатиться и сберечь бедный Сбербанк, или звонки алчущих сидельцев, пытавшихся залезть в душу, кошелек или его медицинскую карту, чтобы успокоить, опустошить и вылечить его, бедолагу, не выходя из дома.
Жилось деду в целом неплохо. Другим осталось еще дел невпроворот, а ему было сказано природой – Хватит! Думалось и ночью, и рано утром, когда уже не спалось, ломило суставы и выворачивало тело. Соседи тому способствовали – начинали бренчать, мыться и получать удовольствие под сильной струей, а потом разом насиловать, топить и забивать канализацию.
Всех соседей знал: как живут, как по возрасту и нужде приходится им работать, как тускло, голодно и холодно им в этом мире. А он, шустрый по жизни, к очередному своему пит-стопу подходил с осознанием того, что человек не зря живет, если смог дожить до своей пенсии. Рано или поздно за все надо будет платить – и платить сполна. Но хотелось пожить хоть немножко для себя, в любви и неге, в покое и радости. Ну не может человек жить вечно во имя чужого блага, ведь наверху для всех определено же было, что жизнь твоя - это не поле, это не курорт, если ты только в прошлой жизни не был муравьем или подорожником, камнем или растением, остановившемся в своем развитии и о которого все вытирали ноги. Человек должен жить счастливо, должен! А он в прошлой жизни, как многие его знакомые, безропотно терпел лихие тяготы и был смиренен аки агнец, как робот, как терпила. «Ты был никем, но должен же ты стать всем хотя бы на пенсии», – так учил седой мудрый старец, так учили отцы, так думал и он, несгибаемый мужичок с прищуром.
Палыч во всей своей мужской красе был готов ко всему – жизнь научила. И то, что в его судьбе будет страница, достойная настоящего мужика, он верил как в предсказание Ванги, как во второе пришествие Христа. Непреходящий интерес к учебе, стремление к усовершенствованию и украшению своей постоянно меняющейся жизни – все это сильно помогало ему выживать, улыбаться и действовать, когда другим было совсем не до смеха. На лавочке с мужиками он оставлял без внимания споры о болячках, политике, жратве, шмотках, крутых тачках, мужских "подвигах" и женской неверности. Оживлялся лишь, когда в глазах собеседника проявлялся огонь созидателя, рационализатора, или прочитывался в нем образ человека не от мира сего.
Решением тупиковых инженерных задач Палыч занимался практически всю свою жизнь. Особую радость доставляло ему, когда загружая мозги и днем, и ночью, находил он решение сложной, казалось бы, невозможной задачи. Этот навык он приобрел благодаря неравнодушному к русской смекалке тамошнему инициатору, который сумел организовать при участии местной администрации двухгодичные курсы от МИФИ, МГУ и МФТИ. Тематика курсов – "Решение тупиковых инженерных задач". Блаженное было время, когда после работы мужики, обремененные еще и семейными заботами, занимались в актовом зале с преподавателями ведущих вузов страны, изучая философию, алгоритмы и методологию изобретений, применяя их потом и на своем производстве. Домой возвращались заряженные и вдохновленные.
Помнится, как засыпая с нерешенной проблемой, Палыч около кровати оставлял блокнот с ручкой. И, подброшенный ночью пружиной озарения, в темноте накидывал в блокноте схемы и решения. А утром, разобрав каракули, с удивлением обнаруживал, что все всплывало и облекалось в форму изящного решения. В результате учебы Палыч получил колоссальный импульс к творчеству и рационализаторству, диплом и несколько авторских свидетельств на изобретения. В дальнейшем это послужило трамплином в его карьере, способствовало продвижению по службе и стало началом его благополучия. Он брался за то, что другие не могли, а он делал.
На далеком Севере он "включил мозги" в сложной ситуации, когда нужно было уложить через огромное болото трубопровод, а ничего не было, кроме кучи колес и лебедки. Чтобы сваренную плеть переправить через топь и уложить точно по карте он придумал надеть на трубу по всей длине надутые камеры, а затем пробил их из снайперской винтовки.
При строительстве нового кольца ускорителя заряженных частиц, где работал Палыч, встал вопрос, что делать с неизбежным радиоактивным заражением воздуха. Расчетная высота традиционной трубы для его удаления и смешивания до безопасных нормативов, получалась в три раза больше высоты Останкинской башни. Мозговой штурм вместе с коллегами дал изящное решение по удалению гадостей в атмосферу по аналогии с динамическим способом пускания курильщиком табачного дыма кольцами. Труба при этом не отличалась от трубы рядовой местной котельной.
Очень любил вспоминать Палыч, как когда-то подвесил он в воздухе сталинскую двухэтажную деревянную школу вместе со сдающими экзаменами выпускниками, как трещали стены, и сыпалась штукатурка с дровяных печек на втором этаже, как снимал на руках школьников и учительниц с подвешенной центральной школьной лестницы. И как уложился он в заявленные для ремонта сроки в далекой Архангельской глуши.
Вспоминал, и как попросили его помочь сделать в тайге из простой низкой бревенчатой избы спортзал школьникам, чтобы можно было играть в баскетбол. А в округе не было техники, чтобы перекрыть многотонной балкой этот зал. Был только трелёвочник с лебедкой и желание заработать. Закрывая глаза, вспоминал, как конструкция из хлипких стен шаталась, словно лодка в море, и как было страшно. Но он смог и стены нарастить, и перекрыть их с помощью мысли и трактора.
Позже ему всегда хотелось научить смекалке детей своих и чужих, научить их думать неординарно, находить выход из, казалось бы, безвыходной ситуации. И это у него получалось.
Лежал как-то Палыч перед сном и думал, как бы сделать подледный спиннинг для джигования. Накануне возился с внуком со снастями, готовясь к первому выходу на зимнюю Волжскую рыбалку. В комнате его, словно в творческой мастерской, были разбросаны многочисленные крючки, фонарики, удочки, ящики и множество всяких приспособлений для удовлетворения его рыбацкой страсти. Жена вечно ворчала на бесконечный творческий бардак в мужской комнате, однако видя интерес внука к чисто мужскому рукоделию, махнула рукой и редко заходила в мужскую половину.
Глаза мальца горели от вида и количества мужских игрушек, уложенных в пластиковые коробочки для воблеров, твистеров, спиннербейтов и прочей рыбацкой премудрости. Можно было потрогать, покрутить инерционные катушки, удилища и хитроумные ловушки, можно было даже включать иногда шуруповерт. А еще насадить силиконовые виброхвосты и мягкие пахнущие рыбки и "ловить сомов" в трехлитровой банке. Любил смотреть на игру деда приманками в воде, наблюдать поведение выдуманной "хрени". Дед часто предпочитал сериалам и ток-шоу свои "заседания" и погружался в свою "резиденцию", периодически отвлекаясь на восторженные возгласы пятилетнего мальца. Подзовет, бывало, к "аквариуму" внучка и говорит: "Мы с тобой живем, словно в банке, играют с нами невидимые силы, все хрупко в этом мире, но бережет нас Ангел-хранитель! Только его, не видно."
А тот, увлеченный своей игрушкой, прерывал непонятные дедовы речи: "Деда, псри, какой я поймал угля, ой, сома!" Округлившиеся глаза мальца восторженно сияли. А потом, прижавшись к седой дедовой груди, мечтательно просил рассказать о том, как солнце встает из воды и как выныривает луна. Дед вспоминал и описывал восход солнца сквозь туман, состояние осеннего штиля на воде, когда вдруг сзади тихо подбирается туча и бесшумно огромными хлопьями на воду начинает падать снег. Все это по-сказочному чуднО и завораживающе. Рассказывал дед, как до лодки доносилось горластое пение петухов в далекой деревне, и как, нарушая театр нереальности, ругался на коров деревенский пастух. И как вечером при большой круглой луне со своим другом разводили костер, и спасались ночью от рыси и кормили лещами хитрых выдр. Костер перед глазами мальца представлялся огромным заревом, почти пылающим закатом, предвестником отличной погоды и рыбалки.
В тот вечер сладко заснул Шурка Федорович, как звал его дед, приучая сызмальства к уважению своей персоны, прикорнул рядом с дедом. В привычку вошло это таинство у парнишки – непременно только с дедом спать. Во сне двигался и рос мальчишка, а дед, и так спавший мало и чутко, как бывший ВДВ-шник и спец по военному делу, чуял его поверхностный и тревожный сон. Приподнимался на больном локте и смотрел на лицо своего клона, такого маленького, беззащитного, чистого и ангельского, что хотелось ему приблизить свое лицо и вдыхать, вдыхать этот неповторимый запах ребенка, забытый и подаренный ему за какие-то высшие заслуги. Запах детской кожи, молока, нелюбимого Шуркой, запах родной крови, генов, предков. Это был свой запах, ощущаемый тонким нюхом древних людей, сродни нюху зверей и птиц.
Через тонкие веки ребенка было видно, как хаотично двигались глазные яблоки, словно следили за быстрыми передвижениями кого-то в детском параллельном мире. Это был тот самый сон, когда человек растет, переваривая и вновь проживая полученные знания, переживая эмоции. Только он уже на свой лад и манер участвовал в своих детских фантазиях, словно в реалиях, что-то сквозь сон говоря, чмокая и обнимая для надежности руку деда.
А деду что-то не спалось. Необъяснимая тревога появлялась и раньше, а сейчас она овладевала с новой силой. Вспомнились проблемы с порядком, шумом и социальным обликом нижних соседей. Сосед с первого этажа, Толик, по прозвищу "Раздели на шестнадцать", местная знаменитость и спонсор местных алкашей, подпаиваил их и разделяя с ними радостную участь. Кликуху он получил за мастерство убедительно говорить, обещать и добиваться своего, да так, что ему верили. Верили, что вернет долг, поможет с покупкой машины, сантехники и очень важными знакомствами. Все, что сулило малейшую выгоду на горизонте, имело интерес для Толяна.
Еще в прошлом году задумал Толик ремонт квартиры. Жена его, не вынеся шума, пыли и пьяных "мастеров", съехала с детьми к матери, и квартира на это время превратилась в притон – пыльный, спартанский, но зато музыкальный и похмельный. Двери шумной квартиры не закрывались и ночью. На уговоры прекратить шум Толик грозился закончить ремонт к весне. Правда, не уточнял к весне какого года. Все знали его болтовню и вынуждены были терпеть неудобства.
На неделе он приходил к Палычу и просил сделать газовую врезку на кухне без отключения от магистрали. Дело было привычное, плевое, если умеешь. Берешь ножовку и быстро отпиливаешь под давлением газа отводную трубу от стояка, дальше нарезаешь резьбу под новый кран с длинной газовой подводкой и готово. Но Палыч отказался – дело было стрёмное, опасное, вино его не прельщало, и отказать Толяну он сумел, объяснив при этом суть операции. Не думал, не гадал мил человек, что сможет задеть за живое, разделенное на шестнадцать, чувство. Кто ж потом узнает причину...
Страшный грохот вмиг разделил время на "до" и "после". Дом будто подкинуло на полметра. Вылетели стекла из незанавешенного стеклопакета, упала книжная полка с альбомами и сувенирами, а комната наполнилась пылью и страхом. Вмиг проснувшийся малец от ужаса, творимого вокруг, набрал в грудь воздуха, чтобы заорать всей детской мощью и уже хватался за деда, ища защиты. Всё это происходило словно в замедленном фильме ужасов, только непонятно было, сон это или наяву.
Палыч, практически тогда не спавший, момент удара или взрыва ощутил на долю секунды раньше, словно был кошкой, и потому сразу начал соображать. Он схватил мальчишку и прижал его к себе. В этот момент за дверью трехкомнатной квартиры, в народе прозванной "распашонкой» на две стороны панельного дома, с еще большим грохотом обрушилось что-то, раздались звуки падающих тяжеленных блоков, скрежет металла, шум воды, голоса, запахло газом и дымом. "Война! Все-таки началась война!", - обрывки бешеных мыслей пронеслись в голове, словно стадо быков. "Я с тобой, малыш!" - дед крепче прижал визжащего от ужаса внука и на руках с ним подошел к двери. Заклинило её крепко, от удара ногой дверной массив не вылетел, а приоткрылся лишь проем. Оттуда едкой анакондой сразу повалил дым с пылью, и вмиг запершило горло и защипало глаза. Через щель было видно, что обвалился подъезд дома. Сверху нависала плита перекрытия, а из соседнего смежного подъезда, словно в голливудском фильме, свисал шкаф с одеждой. Внизу из-за дыма и пыли ничего не было видно.
Ситуация складывалась печальная – либо обвалиться вместе с оставшимися плитами и быть похороненными под ними, либо сгореть в огне или задохнуться в едком дыму. Выход из квартиры обвалился вместе с прихожей, и оба узника оказались отрезанными от спасения. Прозрение пришло от мысли, что, слава Богу –не война!. Но реально помочь им уже не мог никто, просто не успел бы.
Первым делом мальца, орущего от ужаса и цепляющегося за деда, как обезьянка за шерсть мамаши, оторвал от себя, усадил на стол и строго приказал слушать: "Шурка, не бойся, я с тобой!". Мальчишка чуть притих и остался сидеть, закрывая нос наволочкой, смоченной дедом водой из банки, что оставила бабка для полива цветов. Через дверной проем комната все больше наполнялась дымом, а закрыть проем не представлялось возможным. Ручка при попытке закрыть дверь вылетела с "мясом", а внизу дышал огнем тот змей, каким пугали детей в сказках. Жить оставалось реально несколько минут.
Было слышно, как на улице кричали люди, но что они могли сделать для тех, кто стоял на подоконнике восьмого этажа… "Спасите, спасите моего ребенка!", – кричали откуда-то сбоку и ниже этажом, но все смешалось в гуле и грохоте. Пожарных не было видно. Но вот мимо окна пролетел матрас с завернутым в него орущим младенцем, летели подушки и что-то ещё… И понял в тот миг Палыч, что пришел и его черед что-то решать или сдаться на милость огню. "Ну уж хрен! ", – его взгляд упал на матрас, – "Великоват, в окно не влезет, не ватный старинный, а современный на кокосовой стружке. Увы! "
Поставил мальчишку на подоконник, чтоб тот хоть как-то мог дышать, стал озираться позади и искать что-нибудь. Вспомнил! Нащупал у стены спиннинг на сома и катушку с плетеной леской. Мысль бешено сложила арифметику прочности на разрыв одной нитки. 80Lb! Либров!!! На сома! Разрывная нагрузка китайской плетеной нитки должна быть около 35 кг! Внук весит 20кг. Есть выход, родной сомик! А сомик в это время уже задыхался от угарного газа, и висел почти безвольной ношей на руках у деда.
Палыч никогда не думал, что самого важного сома в его жизни он будет не тянуть, а отпускать, словно на вожжах! Уже на ощупь, глотая урывками воздух, он сумел дважды обернуть сложенной простынёй внука, подложив ему под бока тонкие книжки, автоматически и быстро завязал своим любимым рыбацким узлом вокруг талии китайскую плетню. Нитка, которую невозможно было разорвать руками и ногами здоровенному мужику, могла запросто разрезать тело мальчишки и порезать руки "рыбаку" при спуске. Это он знал! Сам не раз в кровь резал свои руки. Морская мультипликаторная катушка на спиннинге для ловли морских монстров на мощном сомовом бланке внушала доверие лишь на воде и на витрине. Но здесь было некогда думать. Это был шанс, изящный шанс, достойный великого инженера и подсказанный Ангелом. Хотя бы затормозить спуск и падение!!!
Дед с усилием оторвал от себя кричащего мальчишку, поцеловал его и со словами: "Отче наш, еже еси на небеси, спаси малолетку! " пропустил и обвил через левую руку, обвязанную тряпкой леску, просунул комель удилища между батареей отопления и стеной и опустил драгоценную "рыбу" одной рукой за подоконник. Малец схватился руками за карниз, задохнувшись от ужаса, но навстречу ему, выше деда, полыхнуло жаром. И малыш разжал пальцы. Верхний конец бланка тотчас обломился и улетел вниз как стрела. Тормоз на ручке удилища завизжал, перекрывая крики людей и теряющего сознание малыша. Палыч ощутил скольжение и нестерпимый жар от плетеной лески через тряпку. Если перережет тряпку, перережет и руку. Только бы выдержала! И не подвел бы тормоз кольца! Зажав комель свободной рукой, он стал поджимать тормоз катушки, удерживая ее на подоконнике, налегая всем телом на нижнюю половину бланка, считая метры, как мгновения, сбегающие с катушки. И, прикинув около 20 метров, зажал тормоз мертвой хваткой. И тут плетня обвисла! Разбил дитя! Но, выглянув вниз, понял что всё обошлось, расчет был верен! Люди, стоящие внизу, с удивлением наблюдали, как на невидимой нитке с полыхающего этажа вниз спускался малыш в одеяле, и, наконец, у самой земли его подхватили на руки... "Отче наш! Еже еси на небеси...!!", – выдохнул Палыч!!!
Теперь он уже кожей чувствовал, что сзади творится что-то невообразимое. Спина и ноги горели нестерпимым жаром. Видел, что Шурка в надежных руках и это было главное! Глоток воздуха сбоку, и несколько секунд для соображения. Привычным движением накидал удавкой несколько петель на руку, обвитую рубахой – пусть хоть перережет, все лучше, чем сгореть в огне! Окинул в последний раз близкую волю и вдруг заметил этажом ниже выносной блок кондиционера и тарелку спутникового телевидения, которую новый сосед недавно повесил. Пробила мысль – попробовать зацепиться за них, остаться за стеной, повисеть в простенке и скрыться от огня! Перегнувшись через подоконник, он видел, как внизу что-то кричали люди, но помочь ему они не могли. Но шанс есть, один из тысячи! Только вытерпеть бы! Как Палыч отмотал и связал в несколько нитей плетенку, как привязался к батарее, как сел на карниз, как накинул петлю на кронштейн антенны и соскользнул вниз, он не помнит. Только сняли его со стены пожарным подъемником без сознания, горячим, как сковородка, с разбухшей и почти перерезанной леской рукой, не веря в чудо.
А чудо было! Уцелела икона Матроны, всегда висевшая в его комнате. Дело рук удивительного мастера - иконорезчика Николая Кулюдина! Она и сейчас всегда при нем. Почерневшая от копоти, но чудотворная!
Протвино, 19.12.19г