замок

 


Меня привлёк звук. Из тёплой постели выбираться не хочется, но звук навязчив и тревожен. Чувство, словно меня зовут и нельзя не отозваться.

Босыми ногами по ледяному полу шлёпаю на кухню, отдёргиваю штору. На бельевой верёвке шуршит, взлетает от ветра, стукается друг об друга замерзшая одежда. Всё припорошено снегом. Лишь деревянный забор и чуть покосившаяся калитка темнеют на фоне заснеженных деревьев.

- Лия!

Вздрагиваю. Открываю глаза. Никого.

За окном ночь, тикают старые часы, на кухне капает кран.

Временами кажется, что стоит закрыть глаза, и всё, что меня окружает, исчезнет.
Исчезнет пропитанный смогом и человеческим потом, оглушённый машинами и безумными людьми, город. Безликий мегаполис. Опутанный, как паутиной, ветками метро. Которое несёт усталых, угрюмых людей из дома и домой. Засыпанный снегом и пылью. Всемогущий смог крадёт солнце. Оно  приглушённым светом пробивается сквозь вечные облака, похитившие небо.
 
Метро. До моей станции шесть остановок. Пожилая женщина стоит рядом, привалившись к дверям. Разглядывает меня сверху. Затылком чувствую. Дышит луком, сердечными каплями и ещё какой-то пакостью. Смердит болезнью и потным телом. Рядом со мной ребёнок на коленях у матери. Ноет, извивается, хочет выскользнуть из ее рук. Не выходит. Замечает, что смотрю на него, и начинает орать. Не ныть, а именно орать. Будто я укусила его. Не люблю детей. Даже тихих и  милых. Никаких не люблю.
Шесть остановок – это недолго. Это всего полчаса или даже меньше.

Работа… Начальник – тупое животное, отвратный урод и быдло. Воняет дорогими сигаретами, дешёвыми шлюхами и колбасой. Когда орёт, слюна из его пасти разлетается веером брызг, обдавая тебя и стену за тобой. Утираться нельзя -  взбесится сильнее, орать станет дольше. Надо стоять молча.

В такие моменты хорошо смотреть ему за спину. Там, на белой стене, портрет президента. Чтобы не ощущать чужие бактерии на своём лице, не вслушиваться в площадную брань, вылетающую из мерзкого рта, представляю, что я - внебрачная дочь президента. Вот прямо сейчас откроется дверь, войдёт папа, и всё разом кончится. Начальник упадёт перед ним на колени, а папа возьмёт меня за руку, наклонится к начальнику и скажет вежливо:

- За вами придут позже.

Какое тогда у начальника будет лицо? Точно не такое, как сейчас.

День промелькнул, наступил вечер.

Снова метро. Шум, вонь, серое небо.

Дома пусто и холодно.

Легла спать.

- Лия!

Вздрагиваю и просыпаюсь. Никого нет.

Так всегда. Уже много лет. Кто-то зовёт меня по имени, я просыпаюсь, рядом - никого. Имя слышу громко, как будто орут в самое ухо. И никого нет, разумеется.
Привычно встаю, пью воду, снова ложусь.

Пустырь. Рядом полуразрушенный замок. Тонкие шпили протыкают низкое тёмное небо, освещённое ущербной луной. Смотрю на всё словно через синий фильтр. Стены замка серые, отливают синевой. Окна за стёклами ярко-синие. Будто небо забралось внутрь и выглядывает через стёкла. В синеве острыми углами чёрные прорехи. Пустыми створками зияют окна. Странный герб над аркой полуразрушенной ограды. Тучи сизые, луна нереального голубого цвета выглядывает из-за облаков.

Подхожу к огромной кованой двери, тяну на себя - дверь поддаётся с трудом.
Некогда великолепный огромный холл  встречает запахом сырого камня и птичьего помёта. Витражные окна занимают чуть ли не всё пространство стен. Купол теряется в темноте, туда же уносится спиралью лестница. Перила разрушены, мраморные ступени разбиты.

По лестнице не иду. Сворачиваю направо и по анфиладе комнат – пустых обшарпанных, кое-где на белых стенах видна рыжая кирпичная кладка. Иду на звук. То ли голоса, то ли шум ветра. Пол с провалами, арки украшены лепниной, некогда богатой. Остатки драпировки на стенах. Комнаты кончаются внезапно. Я в центре огромного зала.

Зал круглый, пустой, высоченный потолок исчезает во тьме, возносится вверх на все три яруса. По кругу несколько дверей. Все закрыты. Единственное цветное пятно – картина. Во всю стену, высотой и шириной метра три.
Подхожу ближе.

На картине деревянный помост. Вокруг помоста полукругом - толпа. Грязные оборванцы, в руках у них вилы, лопаты, серпы.  На помосте - девушка. Ночнушка в розовый цветочек.

«Точно, как у меня», – успеваю подумать. Так это она и есть. То есть я - это она.
У всех разинуты рты. Они что-то кричат.

Чувствую дуновение ветра: как вздох, тихий, но явственный. Оборачиваюсь и вижу всю эту толпу прямо перед собой.

Звук рушит тишину, дробится о стены, налетает визгом, наваливается разноголосьем. 
Толпа готова меня убить, но не делает ни шагу.

Только один человек без оружия. Он не кричит. Мы встречаемся взглядами. 

На помост тяжело и медленно поднимается палач. Одно плечо его выше второго. Правую руку тянет вниз тяжёлый топор с грубой деревянной рукояткой. 
Останавливается. Смотрит на меня с угрюмой усмешкой.

Жду, когда он подойдёт ближе, когда наклонится, и густые спутанные лохмы откроют мясистую шею. Мелкая сетка красных нитей на его щеках – верный признак избытка крови.

Мне бы только глоток, а там… Крылья нальются силой, сладкий хмель ударит в голову. И тогда толпе несдобровать.

- Лия!

Тот самый, что без оружия. Юный, одет богато, но не броско. В глазах лукавство, полуулыбка.

Палач хватает меня за волосы. Больно! Ловлю его взгляд. Глаза палача мутнеют, рука слабеет.

- Лия, остановись!

В руках у юноши инструмент. Походит на лютню. Он проводит белой холёной рукой по струнам. Медленно, грациозно. Я вижу тяжелый перстень на указательном пальце. Улыбка ушла из его глаз, осталась только на губах. 

И толпа замирает. перестаёт двигаться и орать. Дивный звук враз перекрывая вой толпы. Будто ударил по струнам целый оркестр.

Звук сковывает меня словно прочная стальная сеть. Стягивает так, что невозможно пошевелиться. Не вдохнуть, не моргнуть. 

Но чтобы жить, мне не нужно дышать. 

Юноша вновь ударяет по струнам. Его голос влечёт, несёт ввысь, растворяет в пространстве.


*****

День пахнет совсем не так, как утро. Утро не так, как ночь. День – это суета и холодная ясность. Если просыпаешься утром, ещё не глядя на часы, знаешь – утро. Оно пахнет призрачной надеждой, в его запахе слышится аромат ушедшей ночи.

Голова раскалывается, как после хмельного угара.
Почему я думаю так высокопарно? Что снилось?

Цветные обрывки и навязчивая музыка… колоннада, кровавые тени, топор… Чушь!

Скидываю ночнушку и в душ. Тугие струи хлещут по шее, по лицу. Контрастный душ возвращает к реальности, вырывает из трясины сна.

Снова метро. И вновь душная зловонная толпа.

В переходе парень с гитарой. Поёт нарочито громко, напоказ, будто бы преодолевая стеснение. Первый раз что ли? А поёт хорошо. Чисто. Вторгается своим голосом в моё нутро и переворачивает всё вверх дном.

Как зомби, делаю к нему шаг и бросаю деньги. Достала не глядя. Кажется много дала. Он поднимает голову и улыбается. Виновато. Понимает, что сделал со мной? Не может быть. Кивнул, как знакомой. Странно…

Чувствую приближение паники,  словно я опять во сне.
Резко разворачиваюсь и ухожу. Почти убегаю. Каблуки скользят на заиндевевшей плитке.

Улица встречает выхлопными газами, мелким унылым дождём с кристаллами мокрого снега. Лужи успели  подёрнуться льдом, ноги скользят и разъезжаются. Того и гляди свалюсь  в промозглую ледяную кашу.

Смешавшись с людским потоком, кутаясь в тонкий плащ, бегу, семеню по брусчатке. Скорее в тепло!
 
В офисе всё буднично, размеренно, рутинно.
Утреннее посещение шефа – мой священный долг, от которого невозможно увильнуть.

Сегодня не страшно. И даже весело. Будто за невидимой гранью, за близкой преградой – перемена. Еще один микроскопический шаг, и всё изменится. Навсегда.

Вхожу без стука. Просто открываю дверь, шагаю сквозь длинный кабинет, с панорамными окнами на известную всей стране Площадь.
На улице метёт. Мёртвый город  накрыли белым саваном.
На секунду замираю, глядя в окно.
«Услада для глаз» – всплывает в голове вычурная фраза. Сейчас она как нельзя кстати.

Шеф встаёт с кресла и выходит из-за стола. Его лицо украшает гримаса удивления. Он не может привычно орать: онемел от моей наглости. Правда, быстро приходит в себя. Брезгливое выражение на его лице занимает законное место.

Подхожу вплотную, кладу голову к нему на плечо. Тонкая холеная шея прямо перед моими глазами. Шеф сглотнул, кадык дёрнулся. Похотливым рывком  жестко обхватил мою талию и притянул к себе. 

Говорят, люди чувствуют свою смерть.

Его запах изменился неуловимо, но враз.

Мои губы коснулись его шеи. Клыки вошли легко и глубоко.

Жертва  задёргалась, запрыгала в моих руках, то ли пытаясь вырваться, то ли испуская дух.

Напившись, оттолкнула тело, повернулась к двери. Услышала за спиной глухое «бух».

Вышла в пустую приёмную. Мельком глянула в зеркало. Белая блузка залита кровью, руки в крови, глаза пьяные.

- Лия, нам пора, – услышала за спиной знакомый голос.

Обернулась - юноша из сна. Ангельское лицо, кожаная куртка, в руках мотоциклетный шлем. Протянул белоснежный платок. Вытерла окровавленный рот и руки, вернула платок.

Вышли на улицу.

Ветра нет. Снежная крупа сыпется ровно, как драгоценные сверкающие бусины, нанизанные на невидимые нити. На фоне мрачных старинных домов белая подвижная сеть кажется нереальной. Словно гениальный режиссёр наложил один кадр на другой, заворожил однообразием движения и неповторимостью траекторий снежного полёта.

Я запрокинула голову, закрыла глаза:
- Полетели! 

Белая пурга закружила нас жемчужным шлейфом и унесла прочь.