Они мелькали на экране
Они мелькали на экране
Дождь загнал меня в зал ретро-кинохроники. На экране молодожёны – Филипп и Алла. Мерцают ёлочные украшения, очевидно шли Рождественские встречи. Филипп с горящими глазами, но горит не страсть, а удовольствие от успеха. Однако, он реально поклоняется Алле.
Он, как чеховская душечка, только мужская, повторяет и разделяет всё, что говорит Алла. Он мужчина-дитя, сытый ребёнок, большой и тёплый, жизнь-скороспелка, энергия в солнечном сплетении. Для Аллы это хорошо. Она в Советское время всю Россию грела, теперь пусть и её погреют.
Правда творчество может пострадать. Её пафос шёл от неудовлетворённости, в голосе - сильный накал эротической тоски. А раз удовлетворилась – пафос не интересен.
Потом у ёлки появилась Лайма. Она как искусственный цветок, приближенный к живому. Впечатление, что у неё под чувствами, словами проходит слой вечной мерзлоты, в который рано или поздно другой человек утыкается. Она женщина, которая не знает, чего хочет, а это создаёт видимость тайны. Вроде бы мужика хочет и не хочет, вроде бы бабу хочет и не хочет. Но в ней есть какой-то прикол и вольность в одежде, европейская внешность, а у нас в стране в то время у людей возникла тяга к хорошей жизни и потому она нравилась.
Потом на экране замелькали сменяющие друг друга певцы и певицы типа «из грязи в князи», но шлейф грязи за ними всё равно тянулся. Одна с нежным голоском, как престарелая нимфетка, другая ротастая и губастая - смесь Буратино с проституткой, третья громкоголосая, как трактирщица. И большинство из них хороши под водочку и грибочки, но не под шампанское.
Валерия начинала хорошо, но потеряла тайну, стала матерью с детьми, и потому не может быть эротическим символом.
Потом замелькали мальчиковые ансамбли, мальчики-нимфетки, дорогие проститутки, они, как дворовые собаки, которых взяли, отмыли, накормили, одели, но дворовость всё равно осталась.
Потом появился Макаревич со своими «машинистами». Для меня это такой обыденный рок, обыденное отношение к року, отсутствие динамики и некоего трагизма, свойственного року. С виду пирожное, а внутри – булка.
Возник Моисеев с выжженными перекисью волосами. Как он изгибался одной волной, так и изгибается. Его спрашивает глупый журналист, что он думает о жизни. И Моисеев отвечает: «Хочу, чтобы победила красота»!
Было очевидно, что всенародной любовью никто не пользуется, но все они имеют свою аудиторию, подобное притягивает подобное. Это почти как в больнице. Первый этаж – туберкулёзники, второй этаж – гепатит, третий – сердечники и т. д.
Делятся многие, но не всем есть, чем поделиться.
Когда я уходила из зала в буфет, на Красной площади пел Пол Маккартни – на подмостках причуды скучающего миллионера. Я почему-то подумала, что шоу-бизнес, как валюта.