Поздняя осень. Вечер. В большой комнате на диване, с ноутбуком, развалившись на подушках, лежал Петр Иванович Оконников. Сначала он бил пальцем правой руки по клавишам. Затем долго смотрел на экран. Тогда рука переводилась на бок, показывая в угол.
Там на деревянной подставке горшок с монстерой.
Он казался сердитым. Но на что он сердился? На глиняный горшок с цветком? Горшок - такая мелочь! Кстати, он мог попросить Тамару Андреевну убрать его. Хотя, это невозможно. Она ни за что не сделает этого. Тогда он говорил, что, вообще-то, привык к нему. Почему же всякий раз, когда он отвлекался от компьютера, то попадал в него пальцем? Возможно, в этот момент в его голове начинались некие мыслительные процессы, которые и сопровождались тыканьем пальца в угол. Точно, его посетила мысль. Но как посетила: она дала о себе знать, но еще, как бы это сказать, не оформилась. Хотя, нет, не так: мысли ни к чему форма, или «абстрактная форма». И вообще, с кем не бывает, когда кажется, что голова переполнена мыслями, еще минута и ее разорвет от них, но тут выясняется, что это не так, что не переполнена, и даже наоборот, а если в ней и есть что-то, то оно – воображаемое. Здесь, если б я был Петром Ивановичем, то поднял бы вверх указательный палец правой руки, потому что мысль о призрачном очень важна, так как, что тут говорить, человек этим живет. Это что-то вроде сказки: «У Лукоморья дуб зеленый…». Там был и дуб, и богатырь, и кот ученый, только не в той последовательности, что у Пушкина. И пока он не додумал, то находился именно в таком (в том) состоянии, о котором говорилось, что это тогда, когда в голове пусто, но с минуты на минуту должны появиться слова, подтверждающие что-то, что принято называть мыслью. Опять же, вначале вспыхивает мысль, а уж потом. Без слов? Тогда как узнать, что это мысль?
Если слово - знак мысли и без него нет ее, то что тогда беспокоило Оконникова все это время, пока он сидел на диване.
Если слово - умственные знаки, то и ума в том, что он чувствовал, напрягая мозги, там не было.
Если предположить, что слова вне мозгов, наконец, вне разума, и являются выражением предметов, то почему бы им не быть их тенями, которые бродили в его голове.
И из-за этого стоило сердиться?
Так что, когда, крича: «Помоги же!» - в комнату вбежала Тамара Андреевна, она застала его в том же положении, с той же почти рыдающей гримасой на лице, которое (лицо) тут же определила, как идиотское. Он только вздохнул.
Теперь он мог не думать, не ждать, когда появятся слова и прочее, и прочее.
Кроме дивана и монстеры в левом углу, здесь были также книжные шкафы, письменный стол и три тяжелых дубовых стула. Напротив двери, справа, на красной стене без божницы на шнурке висела почерневшая от времени икона, от которой веяло каким-то супрематизмом, что для Оконникова то же, что supremus — наивысший, или, в соответствии с каноном, без претензий на прямую портретность, сочетание одухотворенности лица, экспрессии чувств с условностью, иллюзия человеческой близости и божественная одухотворенность, что ни в коей мере не связано с Малевичем.
Тамара Андреевна уже месяц наблюдала за сценой, когда муж лежал на диване и показывал пальцем в угол. Понятно, она злилась. Вот и теперь, она набросилась на него: «Ты здесь лежишь, а я там с твоей мамой», - и так далее и тому подобное. «Я устала. У меня нет ни минуты свободного времени», - одним словом, завелась.
«Сейчас», - сказал Оконников и соскочил с дивана.
Тамара Андреевна шла первой. За ней, как за разгоряченной лошадью (бросив поводья) - Оконников.
Он прошел за ней длинным коридором, заканчивающимся крючком, через переход в старую часть дома, который служил чуланом, оттуда в квадратную комнату, совершенно пустую, и в – ванную.
Слева, возле стены в эмалированной ванной, в позе бойца сумо, (с так же собранными на макушке в пучок черными волосами) стояла голая пожилая женщина. В неярком свете огромное, оплывшее жиром тело, казалось белым пятном на фоне серой стены.
Это была Фаина Ивановна.
Оконников старался не смотреть в ее сторону, чтоб случайно не увидеть ее голой. Мысль об этом его сильно расстраивала.
Схватив ее под руки, он помог ей выбраться из ванны, и тут же повернул назад. Вскоре он опять был на своем диване.