Я – пес Гуру. И этим все сказано: в прошлый раз хозяин расписал меня в своем рассказе. Бог ему судья. В целом он мне нравится: более лоялен, чем Душа Моя (он так называет свою жену), позволяет мне многое, бутербродами делится, возится со мной, гулять водит. Грех жаловаться.
Вот только странности у него бывают. Например, нравится ему Эрнест Хемингуэй, писатель такой. До того нравится, что он старается на него во многом походить хотя бы внешне: отрастил себе бороду, усы, берет носит и круглые очки. Любит, чтобы домашние, все без исключения, звали его «Папа», даже жена, не говоря о нас – детях. Ну, какой он для нее папа? Да никакой! Клянусь мощами Святого Бернара!
И на Хемингуэя этого самого он совсем не похож. Слыхал я про того. Тот роста был великого, а мой – ниже среднего, да еще и лысый. К тому же Хем-то, все про быков да Парижи писал, а хозяин Париж только в телевизоре и видел и с быками – вряд ли лучше дела обстоят. Во всяком случае, не представляю его с мулетой на улице нашего города.
Да уж куда ему. Пусть лучше сидит за компьютером, глаза портит, а то еще надумает дома кошек развести. Спаси и сохрани от этого! На все согласен. Уж лучше на рыбалку буду с ним до конца дней своих ходить, только от кошек пусть воздержится! Слишком они дурно воспитаны, манеры ихние – гибрид какой-то несуразный между повадками некоторых тележурналистов и рок-звезд. Хотя рыбалка – тоже наказание господнее! Одна-то мне настолько запомнилась, что до сих пор во снах кошмарных вижу и в холодном поту просыпаюсь от собственного крика. Так-то вот, друзья мои.
А было дело в Ордыре. Есть такой маленький городишко на севере, а может быть и на востоке – пробел в моем образовании не позволяет точно определить место его нахождения, но это, впрочем, неважно. Короче, торчит этот населенный пункт как прыщ, набит чиновниками и пухнет от желания быть второй столицей государства. Я сам слышал, как один пьяный сантехник, который раскручивал у нас дома водопроводную трубу, говорил, указуя перстом вверх: «Ордырь - частица Москвы!!! Гордитесь, что из провинции в столицу приехали!!!» Я тогда, честно признаюсь, не утерпел, цапнул его за ногу, за что Папой наказан был. Поделом, конечно, я не в обиде. Сказать по правде, там не все такие. Соседка наша тамошняя, к примеру, пирожками вкуснейшими с красной рыбой меня угощала. Широчайшей души человек!
Случилось это в Ордыре во время оно, когда мы перестали есть мясо.
Событие совпало с эпохой прекращения выплаты зарплаты – аккурат через три года после великого географического открытия Берингова пролива нашими политиками. Об этом нам губернатор сообщил по телевидению. Так и сказал, что округ добился больших успехов в международной политике – открыли Берингов пролив. На студии все тогда засуетились, думали, что тот оговорился. Хотели его поправить, а он все свое гнет – открыли и точка! В конце концов выяснили, что это он о связях с Америкой говорил – надо понимать в переносном смысле. Так вот, мы и раньше, как полагает сука Бэба, болонка из второй квартиры, не кучеряво жили, а тут уж совсем, бездомным псам стал завидовать.
Однажды вечером, Душа Моя вдруг говорит Папе, прямо как в известной сказке, сходите, мол, на рыбалку, поймайте рыбки, а то макароны уже поперёк горла стоят. Дети-то, конечно, в восторге от такой перспекти-вы:
- Ура, - кричат, - На рыбалку пойдем, прямо сейчас!
Папа в этот момент что-то мышью из компьютера выковыривал с серьезным видом. Насупился еще больше, очки круглые поправил и, видно, представил себя сразу где-нибудь в Ки-Уэст, накануне ужения марли-на:
- Отличная, - говорит, - Идея. Только снасти нужно приготовить, - и ну опять мышку тискать, точь-в-точь как я, когда резиновым мячиком разыграюсь.
Меня, конечно, не спросили, думали, что я и так в восторге от идеи буду. Отчасти это так: гульба – моя слабость, можно сказать, хобби. Но гульба гульбой, а рыбалка рыбалкой. Или, как гласит народная мудрость, Кесарю, то бишь собаке, собачье. Не стану кривить душой, но подвела меня в тот раз интуиция. Кажется, еще Кант сказал, что отсутствие необходимого опыта – прямой путь к несчастью. Мой рыбацкий экспириенс к тому времени ограничивался одним единственным походом за корюшкой по весне: холодно, разумеется, но все же – терпимо. Притащились мы тогда со всей оснасткой на лиман. Набурили с великим трудом лунок в полутораметровом льду. Замерзли, как говядина в морозильной камере. Дети в соплях, Папа синий. А поймали едва ли на одну сковородку. Ну да ладно, это по сравнению с той рыбалкой – цветочки. Зато, правда, Душа Моя была страшно довольна – рыбу любит безмерно. Я, впрочем, тоже. Хотя в корюшке какой прок, что там есть-то – одни кости. Вот кета – другое дело.
Собираться с вечера стали – просто ритуал какой-то – все с блесна-ми, лесками, катушками снуют, удочками, того гляди, глаза выколют – суета. Телевизор, конечно, мне посмотреть не дали, а я плохо сплю, если «Время» пропускаю. В общем, сплошные нервы, сами понимаете. Улеглись наконец-то, будильник аж на четыре утра завели! Ужас – сплошное нарушение права на отдых!
Разбудили по часам – я как раз седьмой сон видел. Снился мне Президент. Будто он призывал все работоспособное население выйти на рыбалку и ловить рыбу вакуумными упаковками, чтобы тут же на месте ее туда прятать и продавать друг другу. Чем дело закончилось, не знаю – досмотреть не дали.
После наилегчайшего завтрака вышли по направлению к обрыву, туда, где стекает городская канализация прямо в лиман. Папе кто-то сказал, что лучшего места для копки червей не найти. Впереди, разумеется, шел я, за мной – Папа с бомжовским рюкзаком, он ему, кажется, еще от прадедушки достался, весь выцветший и в заплатах, а позади дети – Старший и Младший с понурым видом. “Ура” почему-то не кричали.
Июльское утро выдалось жарким, солнце поднялось довольно высоко. Папа все по этому поводу радовался, что, как его кумир, дескать, не пропустивший ни одного восхода в своей жизни, мы тоже восход встретили. И невдомек, что ежели захода не было по случаю белых ночей, так и восхода, в принципе, тоже не было. Чему же радоваться-то? А тут еще комары налетели. Мне немедленно слова из песни вспомнились: «…Нате, пейте кровь мою, кровососы гнусные!» Вот под этот ритм всю дорогу и шел, как на Голгофу. В целом понимал, конечно, что нас ждет, но виду не показывал.
Пришли. Место неприглядное: склон обрывистый, овражек с бурным потоком нечистот, амбре соответствующее, а комаров – представить такое количество невозможно. Если все же вообразить, что с одного кубометра воздуха всех разом изловить и пропустить через мясорубку, то тем паштетом, наверно, всю псарню помещика Троекурова в течение недели кормить можно. Спустились мы с проклятиями к воде по обрывистому склону. Без преувеличения можно сказать, с риском для жизни. Слава Всевышнему, никто не пострадал!
Папа тут же в грязи начал копаться с помощью своего ножа. О ноже замечу особо. Он был сделан из рессоры, а может быть, из двуручной пилы и по своим характеристикам превосходил саперную лопату пехотинца.
Радостный вопль Папы: «Нашел!», – пробудил в моем растревоженном мозгу смутные воспоминания о древнегреческом ученом, имя которого я не помню, открывшем то ли «Закон падающего бутерброда», то ли придумавшем «Азбуку для глухонемых». В возгласе содержалось столько экспрессии, счастья, что можно было предположить находку крупного золотого самородка, обеспечивающего безбедное существование семейства по крайне мере в трех последующих поколениях.
Да, губернатор не пророк… Несмотря на его заявление, что будто бы золотари (так он почему-то называл золотодобытчиков) спасут нас, чуда не произошло. Увы, чудеса чрезвычайно редки – это был всего лишь навозный червяк изумительно красного цвета. Примерно за полчаса, пока мы безуспешно отбивались от полчищ комаров, Папа сумел накопать около полбанки свежих, как он выразился, «архивеликолепных» червей. Подняться вверх оказалось, на удивление, легче, чем спускаться. Мы резво взбежали по склону, подгоняемые оптимистическими криками нашего лидера, моим лаем и комарами.
Добрались до места сравнительно благополучно, если не считать мучений по дороге: проклятые двукрылые кровопийцы отлично знают свое дело и забывать о себе не позволяют ни на секунду. Сколько мы их набили! Однако это мало воодушевило нас и настроение у всех, за исключением Папы, было отнюдь не радостное. Вдобавок последний отрезок пути проходил по острым камням, и я изрядно натрудил лапы.
Остановились на каменистом пляже, там, где из воды возле самого берега торчит небольшая скала с плоской верхушкой. Папа велел нам развести костер, а сам достал удочки и взобрался на вершину скалы, оглядел окрестности, нацепил наживку и принялся удить. Со стороны казалось, что комары ему нипочем, так самозабвенно он отдался рыбалке. Папа действительно в этот момент был похож на Хемингуэя: глаза за круглыми стеклами очков лихорадочно поблескивают, в спутанной бороде останки комарья, одет неряшливо.
А вот нам-то было не до рыбалки. Дети кое-как костер развели из плавника, удочки побросали на берегу и в живительном дыму прячутся, а солнце печет как в Сахаре. Чувствую, что жарко мне нестерпимо, а комары, будто с удвоенной силой набросились, всего меня облепили. Полежу немного в дыму костра, а затем к воде, попью солененькой из лимана – вроде бы чуть легче становиться, но ненадолго. И так туда-сюда, словно маятник. Потом мысли в голове начали путаться, а дальше еще хуже.
Вижу, будто бы бабушка моя из кустов выходит, машет мне и говорит, пойдем, мол, со мной в тенек. Я же думаю:
– Дудки, ты еще два года назад померла, не можешь ты меня звать, стало быть, галлюцинация это. Собрал последние силы и для укрепления духа молитву про себя стал творить, а на душе все кошкорнее и кошкорнее… Последнее, что помню, произнес: «Харя Крышка», и накрылся,– провалился в темноту…
Дальнейшее развитие событий знаю лишь со слов Папы и детей. Первым кто заметил, что я отключился, был Младший. Перепугался, за-кричал:
– Песик наш погибает!
Переполошились все, про комаров позабыли. Папа с проклятиями удочку на берег швырнул, спрыгнул со скалы в воду и бегом к моему распростертому телу. Заорал на детей невинных диким голосом, чтобы вещи собирали, а сам схватил меня и в свой жуткий рюкзак уложил, лямки за плечи и бегом в гору. Дети за ним, конечно, припустились. Бегут не отставая, плачут, а Папа их по очереди заставляет в рюкзак заглядывать, да определять – дышу ли я.
Примчались, как нахлыстанные домой, Душу Мою, разумеется, своим оглашенным видом перепугали. Папа удочки свои бамбуковые дверью прихлопнул и переломал, но в тот момент даже не заметил. Вытащили меня на свет божий, морду мне холодной водой сбрызнули, только тогда я начал признаки жизни подавать: застонал, воды попросил. Сами понимаете, они мне в этот момент не только воды, а шампанского бы налили, будь оно у них.
Словом, до обеда я так на холодном полу пролежал, пока отудобил. Нянчились со мной целую неделю, тушенку персонально для меня покупали. Чуть было окончательно из-за этого семейный бюджет не подорвали. Ну, отошел, конечно, постепенно, только нервишки временами сдают. Как о рыбалке заговорят, я сразу под кровать забиваюсь, и скулить начинаю. Что тут поделаешь? Уверен, что далеко не все такую катаклизму вы-держать смогли бы! Так-то вот, друзья мои, голубчики сизокрылые.