Всего два сборника произведений Алексея Филипповича Зевакина («Неси меня, жизнь», Челябинск. 2000 и «Я родился в счастливой деревне», Челябинск. 2012, куда были включены и стихи из первой книги) да публикации в многотиражках составляют литературное наследие автора, прожившего шестьдесят два года …не так-то много. За свою недолгую жизнь он успел поработать на заводе, в школе, в театре…
В середине 2013 года А. Зевакин навестил родной ТюмГУ и кафедру литературы. Столько лет минуло с окончания его учёбы, что я с трудом узнавала нашего студента. Он был очень оживлён, вперемешку высыпал на меня вопросы и воспоминания, показал свою новую книжку и пока подписывал её для меня, я пообещала написать рецензию и связаться с ним. Дома заглянув в книгу, я поняла, что стихи у него настоящие, значит, писать о них будет не трудно и …не написала. Как водится, откладывала на потом, а потом …он умер. И теперь у меня нет и уже не будет возможности хоть когда-нибудь сказать автору этой книги, Алёше Зевакину, то, что было важно услыхать вовремя: ты - Поэт!
***
Анализируя творческое наследие поэтов, обычно пишут об их связи с тем или иным художественным направлением, и это вполне закономерно, поэты и сами обычно чувствуют эту связь и упоминают о ней в своих автобиографиях. Но можно оценивать поэта и по тому, насколько ярок, насколько необычен созданный им образ лирического героя. В Серебряном веке было особенно популярно делать акцент на неповторимости, исключительности героя: один признавался, что любит «смотреть, как умирают дети», другой нарочно шёл «с головой, как керосиновая лампа на плечах» или вполне допускал мысль о том, что ему суждено «умереть под забором», третья лихо провозглашала себя «кабацкой царицей»…
Тех же, кто не хотел непременно шокировать читателя нескромными признаниями, вполне могли и не заметить… С.А. Клычков, например, даже усомнился в своём литературном даре: слишком уж часто его имя помещалось в конце списка поэтов его направления перед «и др.». А между тем в поэзии 20 века среди представителей традиции классического стиха, кроме С. Клычкова, найдём И. Бунина, В. Набокова, А. Тарковского, А. Твардовского… Их объединяет не романтическая конфронтация поэта толпе, черни, а органичная связь лирического героя с малой родиной, её пейзажами, с земляками, которым, как и поэту, дороги простые человеческие чувства, семейные печали и радости, забота о мире и благополучии людей; умение найти поэзию в обыкновенной жизни, в любви к ребёнку, месту, где ты родился, к судьбе, которая не обошла тебя, проявив щедрость… В любви к музыке стиха, растворённой в атмосфере и скользящей по бумаге вслед за пером…
Как и свойственно традиционной поэзии, стихи А. Зевакина органично входят в устойчивые тематические направления: пейзажная лирика, гражданская, интимная, философская, детская…
Большая часть стихов принадлежит так называемой пейзажной поэзии, которая характеризуется рядом специфических признаков: неизменной цветописью и звукописью, точными обозначениями времён года, дня, описанием ландшафта; причём узнаваемость природы Северного Урала усиливается упоминанием географических названий (Уфалей упоминается особенно часто, Куприно, Сингуль, Жиляк, Жердяное…), упоминается в стихах и Тюмень.
«Полная, круглая катит луна. / Там, под горою, она не видна. // Но, как поднимешься, здесь, на горе - / Вся она в ярком своём серебре (…) Там, за короткой полоской полей, / Светит и манит к себе Уфалей. // Катит и катит по небу луна. / Может и ей она тоже видна…»
«Стояла ночь, каких немного / Бывает в нашем октябре. / Луна с небес спускала ноги / Вдоль по берёзовой коре. // Блестящей змейкой Уфалейка / В кустах скользила по камням (… ) Кому азарт. Кому забава, / Кому спасенье от беды!...»
«Осень. Грустно. Лес тревожен»
«И вот опять в краю моём / Берёзы тихо пожелтели, / И тополя пооблетели / Под не стихающим дождём… // А он почти не изменился, / Мой тихий край, лишь только в нём, / Под не стихающим дождём, / Ещё домишко развалился; // Да европейски остеклился / Ещё один квадрат земли, / Что мы освоить не смогли, // А кто-то намертво вцепился…(…) Я не шепчу проклятий сыри! / Спеша к теплу ненастным днём, / Под не стихающим дождём, / Я полон добрых слов о мире…».
Удивительное состояние счастья в пейзажных стихах А. Зевакина имеет множество оттенков, подсказанных или навязанных герою погодой, временем суток, состоянием восприимчивой к прекрасному души: «Люблю вечерние снега, / С небес скользящие завесой, / Когда ни зги за полшага, / И не видать ни гор, ни леса, // И ни домов, и ни людей, / Вокруг ни звука, ни движенья. / Лишь в жёлтых пятнах фонарей / Сплошное белое скольженье… // И, замерев, стоишь, как столб – / Бывает и такое с нами… / И превращаешься в сугроб / С двумя счастливыми глазами!»
Образ природы в пейзажных стихах наделён антропоморфными характеристиками, а отношения человека и природы напоминают тёплый семейный мир, в котором утешающее начало исходит от природы, по-матерински успокаивающей и примиряющей с неизменной болью своего сына: «Вот выпал снег, / И больше не растает. / Земля, / вздохнув, / укрылась до весны (…) Пусть снятся ей грачи / на свежей пашне. / Босые ноги чьи-то на траве. / Лишь только бы забылся / день вчерашний, / Как мой, / с больным ненастьем в голове».
Интимная поэзия А. Зевакина включает в себя, во-первых, стихи о семье, о маме: это письмо к матери, стихи о возвращении в родной дом, где тебя любят, всегда ждут, всегда рады тебе… С огромной нежностью вспоминает герой и о маме, и о дочери («Дочь моя, синеглазая дочь! / Ангел мой, легкокрыл и светел!», «Но всё равно приеду я! Вы ждите!»)…
Родной дом, как и мир природы, наполнен любовью. Но лирический герой испытывает сложные чувства в семейном мире: в глубине души его живёт ощущение, что не удаётся оправдать надежд, возлагавшихся на него близкими («Идти дорогою ночной», «К маме!»). «…А через день иль через два / Опять в дорогу торопиться. / И слушать вечные слова, / И обещать к зиме жениться…».
Рядом с обращением к матери («Здравствуй, здравствуй, мама дорогая!» «Внучка крестик шлёт и от себя»), наполненном сыновней нежностью, боль от разрыва с близкими («Ждать, ждать, ждать!») и совершенно есенинское ощущение неискупимой вины перед семьёй, перед малой родиной за то, что, выбирая между корневой системой и небом, куда влекут крылья, герой выбирает небо, судьбу поэта в мире…
Интимная поэзия передаёт сложную гамму чувств. Она не только о счастье близости, о преданности… Она и о горечи разрыва: «Я больше не приду! / Сказал и усомнился. / И потащился вновь / В холодный листомёт. / И к ней, как с крыши снег, / На голову свалился (…) И вот они сидят, / Поникши головами, - / Ей спать пора, ему / Идти обратно в ночь...».
В стихотворении «Уже не пряталось лицо…» лирический герой, оглянувшись в последний раз, пугается «тёмных глаз» оставляемой им женщины и непоправимой жестокости своего поступка («Уже не пряталось лицо / В рассвете ветренном и бледном. / Потом он снял с руки кольцо. / Потом и сам пропал бесследно. // Но, уходя в последний раз, / Он обернулся на пороге / И испугался тёмных глаз, / О нём же плачущих в тревоге!»).
Есть в сборнике А. Зевакина много стихов, посвящённых и гражданской тематике. Это очень искренние размышления лирического героя о драматичных периодах в истории родины и об уродливом безвременье нашей эпохи. Ища ответ на вопрос о причинах духовного оскудения, герой признаётся: «В нашей жизни Высокое снижено, / В ней Высокому места нет. / Всё Высокое напрочь выжжено / Страшным заревом прошлых лет». Герой не судья своему народу, он разделяет и его судьбу, и его вину: «Весь мир на грани катастрофы! / А мы на грани этой пьём! / И наши звуки – строки, строфы / Уходят в гиблый водоём… // А пруд волной ленивой плещет (…) / И вороньё кругом жирует, / Как в фантастическом кино! / Но вид реален. Здесь живу я, / А водка выпита давно…»
«Не страшит ни мат, ни омут, / А тоскливо, господа! / Будто здесь сошлись и стонут / Всей России провода».
У каждого мастера есть своё клеймо, которое неизменно будут обыгрывать в будущем пародисты. Есть такое клеймо и в стихах А. Зевакина – это повторяющаяся финальная грустно-примирительная усмешка, привкус горечи, окрашивающей признание невозможности постичь тайны этого мира, его противоречия, несовершенства и мудрость.
«…Ещё бы знать, что только мне / Ты говоришь слова такие» - двустишье, завершающее маленькое стихотворение о словах любви, которые должны были развеять сомнения героя.
«…Ему заботы бы от всех. / Поменьше злости. / Любви побольше бы от тех, / Кого он ростил» - финал стихотворения «Что вам сказать про Уфалей?».
«…Полно! Здесь напрочь забыто былое! / Выдуло ветром и смыло дождём! / И не зажечь, что покрыто золою, / То, что когда-то горело огнём» («Что ты стучишься в немые ворота?»).
Или финальный автокомментарий к тексту стихотворения «Дела, дела, не нужные совсем»: «Эх!.. Это я сегодня – сгоряча, / Сегодня дождь. Унылый дождь. / И слякоть…»
Стихотворение, в котором описывается напугавшая героя встреча с волком, завершается таким же многозначительным комментарием, создающим эффект доверительного разговора с читателем: «Мне говорят – была собака, / Что сочиняю, как всегда! / Кто знает? Может быть! Однако / С тех пор я не хожу туда».
Есть в составе сборника «Я родился в счастливой деревне» стихи, посвящённые друзьям. В стихотворении «Вчера мне жаловался друг» речь идёт о неумелой попытке лирического героя найти слова утешения для друга, испытывающего отчаяние. Стихотворение завершается узнаваемой интонацией: «Мне надо было суп варить. / И я сказал ему солидно, / Что поживём, - там будет видно, / Какой звездой людей пленять. / И что пока нам не понять / Того, что после будет видно. // Вчера сказал – сегодня стыдно!»
Настоящая литература тем и отличается от того, что не дотягивает до её уровня, что умеет обеспечивать узнаваемость местам, предметам, людям, упомянутым в тесте. Упомянутым? Нет. Есть беглая зарисовка, фрагмент диалога и вспыхнувшее ощущение победы над временем («Прильнул, / Улыбкою блеснул»), а у меня в воображении рождается образ ещё одного поэта, выпускника ТюмГУ, умершего годом раньше (в конце февраля 2016) - Мирослава Немирова. А.Ф. Зевакин умер в марте 2017. Сопоставлять их творчество невозможно, слишком разные направления, но тем и хороша студенческая пора, что позволяет поэтам видеть друг друга и любить поверх разделяющих их границ.
Наверняка стихи А. Зевакина помогут не одному читателю преодолеть чувство одиночества, безвыходности и отчаяния. Такова же и его проза – небольшие зарисовки о кажущихся незначительными событиях, в которых раскрываются характеры и судьбы людей, тянущихся к добру, как и его лирический герой: «Что-то должно быть главным / Что-то должно быть сущим…» Героев прозы А. Зевакина и его стихов объединяет и отличает от иных персонажей (в литературе и жизни) сознание, что невозможно прожить жизнь вне поисков своего пути.
Стихи А. Зевакина, о каком бы тематическом направлении ни шла речь, пропитаны и глубоким искренним чувством, и глубокой, выстраданной мыслью. Особенно эти черты присущи философской лирике поэта, которая не составляет отдельного цикла, но примыкает к стихам разных направлений. Вот так, например, преображается водный пейзаж: «Сквозь тяжесть вод, / сквозь толщу лет, /Сквозь наслоение видений - / Всё явственней, всё зримей свет / Забытых кораблекрушений! // Последней вспышкой фонаря, / Последним взглядом капитана - / Встаёт прощальная заря / Над равнодушным океаном! // Она встаёт для тех, кто ждал, / Для тех, кто так и не дождался, / Но для живущих навсегда / Примером верности остался».
Главный мотив его поэзии – любовь и благодарность к жизни за то, что все этапы его судьбы были освещены любовью к людям, к поэзии, к семье, к стране, к большой и малой родине… «Я родился в счастливой деревне» назвал он свой сборник стихов… Это название – признание того, что счастьем была наполнена вся его жизнь, оказавшаяся, к сожалению, не слишком-то долгой, но достаточной для того, чтобы понять это и то, что главное дело в его жизни связано со Словом. Догадывался ли автор, что книга эта станет у него последней, составленной им..? Но есть в ней что-то напоминающее прощальное признание, когда огласке предаётся всё, что грело и мучило душу. Наверное, не знал… Просто почувствовал желание собрать под одной обложкой самое дорогое, самое любимое: стихи, рассказы и фотографии, на которых запечатлены родные люди и памятные места… Потому книга получилась одновременно и признанием в любви, и благословением всему тому, что наполняло душу негасимым светом.