Жил-поживал мужчина. Среднего возраста, внешности привлекательной. Ну, не Жерар Филипп, не Мастрояни. Но все же очень даже ничего. В общем, женщины его вниманием не обходили. Наверное, из-за этого он и жил почти всегда один. Волю-свободу любил больше, чем уют в доме, чем борщ украинский или пельмени самолепные. А женщин тоже любил, но непродолжительно. Как почувствует угрозы-посягания на вольготности самому решать, что, когда и как делать, так и возвращается к сосискам и яичнице на завтрак.
Если масштабно-космически посмотреть, то жизнь его протекала, как горная река. Сначала, по молодости, бурная, ревущая, могучая. Потом потише, а ныне плавно-спокойная. И маршруты его передвижений, раньше напоминавшие корневую систему дуба или секвой и, теперь выглядели, как рельсы узкоколейки: дом — работа — магазин — дом.
Иногда получалось ему выбраться из почти пенсионерской колеи, да все реже и реже.
Но однажды, выходя утром из подъезда, заметил наш мужчина, что сосед его с чемоданом в машину садится. Жену свою целует так как-то небрежно-пренебрежительно, говорит, что приедет через неделю, и убывает, оставив ее без поддержки надежного крепкого плеча.
А супружница у этого соседа была веселая, доброжелательная. В лифте, когда случалось с нашим мужчиной вдвоем ехать, здоровьем интересовалась, спрашивала, когда же он свое сердце подарит какой-нибудь принцессе или, может, менеджеру по связям с шоу бизнесом. Казалось нашему мужчине, что что-то между ними проскакивает, искорка какая-то зазывчатая.
И вот в этот день сначала чуть-слегка, а потом все больше и убедительнее перед глазами мужчины нашего, холостяка-весельчака, картинка рисовалась соблазнительная. В конце концов, он сказал себе: «А почему бы и нет?»
Пошел домой привычным маршрутом. А вот в магазине из колеи стал выбираться. Купил не сардельки, пиво и чипсы, а торт, шампанское и цветы. На этаже тоже свернул не направо, к своему гнезду-берлоге, а налево, к соседке.
Позвонил, а потом спрятался, чтобы в глазок его видно не было. А как только дверь открылась, он и выпрыгнул, как черт из табакерки, цветами вперед. Да еще и ляпнуть успел: «А нет ли у вас утюга лишнего?»
Про утюг он почти угадал. Кулаки у соседа и размером, и крепостью-твердостью очень даже на этот предмет домашнего обихода оказались похожи. Но скоростью «глажки» больше соответствовали вентилятору.
В больнице мужчина наш почти всю правду рассказал: про привычный маршрут, про неспровоцированную агрессию соседа злобного, который лишил его шампанского и роз-гладиолусов, а торт, вероятно, съел. Потому что следов крема на одежде и голове мужчины нашего не нашли. В отличие от запаха благородного напитка и царапин от стекла и цветочных шипов в районе морды лица.
Главная врач с больным-травмированным спорить не стала и с легким сердцем поверила в «ничем не спровоцированную агрессию» соседа-варвара: «Как это не по-европейски!» Вместе с ней решительный протест выразили
и простые врачи, медсестры, нянечки и даже клининг-менеджеры. Они также потребовали незамедлительно вернуть шампанское, торт и цветы. Желательно прямо в больницу. Что и довели до общественности — подопечных больных.
Впоследствии сосед нашего травмированного мужчины решительно отверг обвинения в преступных и аморальных деяниях. Официально заявил, что происшествие случилась на его суверенной территории, что была совершена попытка посягательства на охраняемые государственными и божьими законами семейные устои. Но не тут- то было!
Докторши-медсестры наши были продвинутыми телесмотрителями. А как раз в это же самое время корабли военные из соседней самой независимой в мире страны-государства с моряками да с пулеметами, гранатометами, автоматами, пистолетами зигзаг какой- то сделали и границу нарушили. Задержали шалунишек, да в тюрьму бросили. А Европа демократически просвещенная тут же и заявила: «Отпустите немедленно мальчиков невинных, возверните и кораблики их, конечно, прежде отремонтировав, да покрасить не забудьте. Вот тогда станете вы достойными кандидатами на признание вас цивилизованными!»
Женское общественное мнение, прислушавшись к европейскому разуму, посчитало, что изменение маршрута поступившим к ним на излечение мужичком на каких-то десять метров (поскольку «налево» отклонились не их мужья-любовники) вещь несущественная и малозначительная. А уродовать симпатичных холостяков — преступление. И предложили гуманной Европе включить в санкционный список злобно-ревнивого мужа — «агрессора».