Кто в пальто?
Начало мая выдалось холодным и дождливым. Но вот к середине месяца погода выправилась, дожди прекратились, заметно потеплело. Три дня светило солнце, почва подсохла, и я решил в субботу сажать картошку, благо вскопать огород успел до майских праздников. Встал с рассветом. Пока проросшие картофелины переложил из ящиков в вёдра, наточил лопату, время подошло к шести. Картофельный участок у меня небольшой, так что я рассчитывал управиться с посадкой до того, как солнце начнёт припекать, то есть до обеда.
Но не успел копнуть первую лунку, как услышал, что в ворота кто-то скребётся и тихо постукивает. Пошёл открывать. В воротах глупо улыбаясь, и перетаптываясь с ноги на ногу, стоял хорошо знакомый мне Лёха. О нём и его лучшем друге Саньке я уже не раз писал. Мужикам за пятьдесят, но по-другому их никто не называл.
-- Дак, это, Кузьмич, до тебя я…
-- Привет! Ты бы хоть для порядка сначала поздоровался! Чего скребёшься-то?
-- Дак, это, здравствуй, конечно! – он смущённо протянул руку, -- Это, что бы жену с собакой не разбудить… я уже с полчаса тут жду, когда ты во двор выйдешь…
-- Так ты кого больше боишься? Жену или собаку?
-- Жену, конечно, собака-то меня знает…
-- А жена, чего-же, не знает?
-- Да не то, Кузьмич! – отмахнулся он, -- Дело-то у меня конфи… конти… ну, в общем, секретное от неё дело. Я вижу, картошку ты садить собрался, дак она ведь не отпустит…
-- Говори ты толком, ничего не пойму…
-- Дак, эта, Кузьмич, утром вчерась уехали мы с Санькой на рыбалку на припышминские луга. До обеда сети ставили, потом уху варили, отдыхали часа четыре. Вечером мне обязательно надо было домой. Мы протрясли сети, я забрал рыбу и со знакомым рыбаком, который рыбачил неподалёку, поехали в Тугулым. Половину улова завезли Санькиной жене, и договорились в четыре утра выехать обратно. Санька же остался ночевать на реке. Утром пришёл к Жердяю (рыбака так звали), а у него сын заболел, в больницу надо. Я сразу к тебе, больше не к кому… -- Лёха умоляюще уставился на меня, -- Санька ждать будет, ему одному не справиться… очень тебя прошу… рыбы хорошей дадим…
Я было задумался: и картошка ждёт, и помочь надо, ведь действительно, больше поехать некому, километра четыре весеннего бездорожья…
Видя мои колебания, Лёха напряжённо молчал. И вдруг с размаха хлопнул себя ладонью по лбу. – Ой! Совсем забыл! Я покажу тебе такое, чего ты в жизни не видел, и зуб даю, никогда не увидишь. – Он опять заискивающе и выжидающе уставился на меня.
-- Ладно, уговорил, только пойду жене доложусь. Но смотри у меня, если обманешь…
-- Что ты, что ты! Вот те крест! – замахал Лёха руками, изображая, что крестится, правда в обратную сторону. Но я-то знал, что тот ни в Бога, ни в чёрта не верит и не боится их кары.
Жена уже готовая прийти на помощь мне с посадкой, услышав моё предложение, нахмурилась, поворчала для порядка, но потом махнула на меня рукой, мол, делай как знаешь. Я, конечно, знал, что она у меня умница, и войдёт в создавшееся положение, но опасался долгого разбирательства.
И вот мы проезжаем через посёлок Луговской, за которым начинались залитые весенней водой обширные луга. Разлив уже закончился, вода стала убывать, скатываться в русло реки, но её было ещё достаточно много. Неожиданно Лёха распорядился свернуть в узкую улочку на краю посёлка, подрулить в воротам большого рубленого дома и посигналить. Ждать пришлось недолго. Дверка с краю ворот отворилась, из неё вышел невысокий крепкий мужичок в ярко-зелёной куртке, надетой прямо на голое тело, и серых брюках, заправленных в короткие кирзовые сапоги. Мы вышли. Мужичок, подставив ладонь козырьком к глазам, не здороваясь, зло посмотрел на моего спутника.
-- Что Лёха, не угомонишься никак? Очередного экскурсанта привёз? – и повернулся ко мне. На его лице отразилось узнавание, и оно мгновенно изменилось. -- Ой, извините, Вы ведь Светашов из лесхоза!
Я напряжённо всматривался в его улыбающееся лицо, но никак не мог вспомнить, где я его видел..
-- Не старайтесь, не вспомните! – пришёл мне на помощь хозяин. -- Нас не знакомили. Вы зимой приезжали в нашу делянку с проверкой, и хорошо отозвались о работе моей бригады. Может, потому я Вас и запомнил. Я в леспромхозе работаю. Аркадий, -- протянул мне руку. А с этим алалайкой я и здороваться не хочу! Пообещал никому не говорить о моём чуде, а уже, наверное, пол района знает. Экскурсантов начал подвозить, болтун…
-- Ну чо ты, чо ты, Аркаха! Одного Саньку только и привёл. Дак, он тебе такого леща за погляд отвалил. А Кузьмич птиц изучает, ему это обязательно поглядеть надо. Читал, поди, его рассказы в газете.
-- А как же! Читал, конечно, потому и не гоню. Однако, пойдёмте. Некогда мне, торфу телегу привезли, разбросать надо, а то пахать с обеда будут.
Он повернулся и вошёл во двор. Лёха за ним. Ничего не понимая, я последовал за ними. Лёха оглянулся и подмигнул. В ответ я показал кулак. Тот нервно дёрнул плечами. Пересекли двор и подошли к сараю. Во фронтоне чердака сарая зиял открытый дверной прём, к которому приставлена лестница. По ней Аркадий поднялся на чердак. Мы – за ним. Фронтон с фасада и с тыла был зашит досками, а меж досок сквозили большие щели, так что на чердаке было достаточно светло. Как обычно, чердак завален всяким хламом: коробки, ящики, снеговые лопаты, косы-литовки, тряпьё. На перекладине, поперёк чердака, висели драные телогрейки, брезентовка, старое драповое пальто с объеденным молью воротником и косыми карманами.
Аркадий подошёл к этому пальто. Один его карман был несколько оттопырен. Раскрытой ладонью прикрыл отверстие кармана. Тотчас раздался многоголосый писк из его чрева. Вздрогнув от неожиданности, я почему-то шёпотом спросил: «птенцы?». Аркадий утвердительно кивнул и убрал руку. Писк мгновенно смолк.
-- Чьи?
-- Скоро узнаете. Идите за мной…
Он провёл нас в дальний, самый тёмный угол чердака. Десь была устроена настоящая баррикада из картонных коробок. За ней вместо стульев стояли два ящика.
-- Рассаживайтесь, -- коротко распорядился Аркадий.
Сев на ящик, я оказался ниже баррикады и увидел, что коробки уложены так, что между ними остались узкие отверстия, похожие на бойницы. В них чётко просматривалось пальто на уровне кармана. Видно, хозяин тоже был из породы любопытных, и не мало времени провёл на ящиках, чтобы разгадать загадку.
-- А как ты.. – начал я, но получил тычок локтем в бок от Лёхи, который прикладывал палец к губам, и одновременно другой рукой показывал на «бойницу». Послышался писк птенцов. Мы примкнули к щелям. На кармане пальто сидела обычная большая синица с чем-то шевелящимся в клюве. Оглянувшись по сторонам, и не заметив ничего подозрительного, она нырнула в оттопыренный карман. Писк тотчас прекратился. Минуты не прошло, как синичка выпорхнула обратно, несколько секунд посидела на краю кармана, и исчезла в дверном проёме.
На улице протарахтел трактор, остановился около дома и засигналил.
-- Чёрт его задери, остолопа, ведь договорились пахать днём, – сердито заругался Аркадий, -- пойдёмте мужики, а то его неделю потом ждать придётся.
Жаль, конечно. Хотелось задать ему несколько вопросов, но от дела человека отвлекать было неблагодарно, и мы поспешили следом. Хозяин направился к трактору, а мы к машине.
Санька было завозмущался опозданием Лёхи, но увидя, кто его привёз, сразу успокоился. Поговорили недолго о рыбалке и видя Санькино нетерпение, я стал прощаться. Лёха вытянул на берег садок, вытряхнул из него пару трёхкилограммовых лещей и с десяток хороших окуней, забросил в мешок и ни слова не говоря, отнёс мешок в машину.
Заинтересовавшись выводком больших синиц, я трижды за лето заезжал к Аркадию, но ни разу не заставал его дома. В последствии наши пути не пересекались и я так и остался в неведении о его судьбе.