Мы приблизились к старому, полуразрушенному забору, в сплошь обросшему сорняками и кустарником. Посреди запущенного двора рос высокий, размашистый орех, даже с опавшими листьями затенявший старенький домик, с свежевыкрашенными оконными рамами и толстым, чугунным дымарём, из которого сизой лентой тянулась струя смолянистого дыма. Хильда остановилась у распахнутой калитки, словно размышляя идти ей, или нет.
— Ну, в чём дело? – улыбаясь сказал я. — Передумала?
— Да нет, - ответила она и быстро зашагала к дому по вытоптанной тропинке.
У самого сарайчика, такого же ветхого, как и дом, послышался ленивый лай чёрной, взлохмаченной дворняги. Пёс сделал вид, что он на чеку и тут же забился в щель, проделанную в куче трухлявых досок, хаотично валявшихся у сарая. Послышалась возня и дверь дома отворила полноватая женщина, одетая в шерстяное платье, и белый, ситцевый платок, из-под которого выглядывали чёрные волосы с заметной проседью.
— Ой, спаси Господи, батюшка, - засуетилась женщина пропуская нас в дом. — Хорошо, что пришли. Лиля целую ночь не спала и мне уснуть не дала.
— Как она себя чувствует? – спросил я, проходя в тесные сени, предварявшие вход в дом.
— Сами знаете как, - тяжело вздохнула женщина, мать Лили. — Ничего не ела со вчерашнего дня. Сидит, вон, в кресле, будто каменная, в одной ночной рубашке. Я печку уже до бела растопила, всё равно в доме прохладно. Печка совсем хлипкая, тепла от неё мало. Ох-хо-хох.
Татьяна Филипповна покачала головой, открывая дверь в дом.
Не смотря на наружный внешний вид, внутри дом выглядел довольно опрятно и ухожено, хотя и очень скромно. Аккуратные, свежие половики, начисто вымытый пол, новые обои на стене, небольшой столик, шкаф с сервантом, кровать и потрескавшаяся печь у стены по центру, всё что находилось в главной комнате. В дальнем углу, противоположном печке, располагалось кресло, у самого окна. Там совершенно неподвижно сидела худощавая девушка с растрёпанными тёмными волосами, в одной ночной рубашке. Она, в плохо осветлённом месте, походила на некое каменное изваяние, застывшее на век в той позе, которую задумал скульптор. Накрепко вцепившись в рукояти кресла, девушка не сводила взгляда с мёртвой точки, определившейся где-то чуть левее входной двери. Слегка посиневшее тело, свидетельствовало о том, что девочка изрядно замёрзла. Там же, у кресла, на полу, валялся пуховый платок, плюшевая шуба и плед. Похоже Татьяна Филипповна пыталась укрыть дочь, чему та, видимо, сопротивлялась.
— Здравствуй, Лилия, - сказал я, проходя к столу, чтоб разложить все необходимые вещи для причащения больной девочки.
Та не ответила ни слова, продолжая неподвижно сидеть, уставившись в одну точку.
— Как ты сегодня? Мама говорит, снова ночью не спала, - спрашивал я.
Лиля не обращала на меня ни малейшего внимания. Казалось, она вообще сейчас не здесь, не с нами. У двери послышался лёгкий скрип. Хильда осторожно, пыталась пройти по комнате, подальше от того места, где сидела Лиля. И только теперь Лиля будто пришла в себя, я бы сказал очнулась. Она еле заметно вздрогнула, и вцепилась удивлённым и в тот же миг любопытным взглядом в Хильду. Та заметила это и сразу замерла, остановившись на одном месте. Большие, широко раскрытые глаза больной девочки не отпускали её. Наконец она опомнилась, схватила с пола плед и поджав под себя ноги, мигом укуталась в него, закрыв часть лица. Только глаза продолжали внимательно следить за Хильдой.
— Привет, - в голосе Хильды слышалась неуверенность и немалое волнение. — Ты Лиля, верно?
Я знал, что больная девочка не разговаривает с чужими. Раньше ещё как-то говорила, а теперь добиться от неё хоть слово, представлялось весьма непросто.
— Это мой папа, - продолжала Хильда, очень медленно подходя ко мне, словно опасаясь, что Лиля сейчас бросится на неё подобно хищному зверю. — Мы пришли навестить тебя.
В это время Татьяна Филипповна подошла к дочери, добродушно улыбаясь и вполголоса проговаривая ей о дорогих гостях, о причастии, о том что моя дочь любезно решила посетить их дом и познакомиться с ней. Лилия вся сжалась ещё больше, проскулила что-то невнятное, скрывая глаза пледом, потом снова открывая их. Хильда, в конце концов отважилась и подошла ближе к креслу. Я поражался её коммуникабельности и отваге, даже не смог удержать улыбки. Хильда пошарила в кармане, отыскала там что-то и тут же протянула больной. Лиля с минуту внимательно глядела на предложенное ей, затем резко, совершенно неожиданно отбросила в сторону плед, сорвалась с места и подскочив к Хильде, вытянулась на носочки, чтоб стать ещё выше, хотя и так возвышалась почти на голову, при этом чуть наклонившись, закричала истеричным голосом:
— Не ходи больше к усадьбе, слышишь!! Не ходи!! Чего ты лезешь не в своё дело?! Уезжай отсюда поскорей! Скорей, пока не пришло время колосков!!
Напоследок она как-то страшно завизжала и бросившись к стенке присела на пол, закрыв ладошками уши и принялась плакать. Произошло всё так быстро и неожиданно, что я не успел ничего сообразить. Хильда стояла ошеломлённая на одном месте, бледная как мел. Её глаза переводились то на меня, то на Лилю.
— Всё в порядке? – прильнул я к дочери.
Та часто закивала головой, пытаясь что-то безуспешно произнести. Я понял, у неё шок.
—Пойдём на улицу, пойдём, - говорил я, взяв Хильду за плечи.
— Простите нас, - жалобным голосом запричитала Татьяна Филипповна. — Лилечка смирная, не знаю, что на неё нашло. Простите нас.
Улица полыхнула прохладой и Хильда будто пришла в себя. На её лице начал появляться румянец. Она несколько раз перевела дух, хватаясь за грудь, поглядывая на меня испуганными глазами, в которых, по-прежнему, отображался страх.
— Говорил же тебе, не нужно со мной ходить, - сказал я. — Как чувствовал. Не пойму, чего с ней случилось. Первый раз такой вижу.
— Всё нормально, папа, всё нормально, - махая ладонью говорила Хильда. — Просто неожиданно. Всё нормально.
— Вот я идиот! – продолжал укорять себя я.
— Не переживай, я в порядке. Ты иди к ней, причасти, или как там. А я на улице подожду.
— Да на тебе лица нет!
— Ну, сколько раз повторять? Не волнуйся! Лучше мать успокой. Она, похоже, больше меня испугалась.
— Ладно, сиди здесь, никуда не ходи. А я пойду в дом, посмотрю, как там.
В тот день причастить Лилю так и не получилось. Она продолжала сидеть на полу, забившись в угол и рыдать, обхватив голову руками. Чтоб успокоить дочь Татьяна Филипповна дала ей лекарств и сделала укол. Только после этого девочка обмякла и её удалось уложить в кровать.
Хильда же более-менее пришла в себя, когда мы возвращались домой. Она шла молча, о чём-то размышляя, наконец сказала:
— Только теперь я поняла, какая у тебя опасная служба. Эта девчонка запросто могла наброситься на тебя в любой момент. И трудно представить, что могло произойти. Я сегодня так испугалась. Думала, она меня начнёт душить, или ещё чего-то в этом роде.
— Она всегда тихая была, смирная. А тут, как бес вселился. Хотя, о чём я говорю…
— Бедная Татьяна Филипповна. Как же ей трудно приходится.
— Да. Очень трудно. Тяжкий несёт крест.
— А бывали случаи, когда одержимые причиняли людям увечья, или нападали на священника?
— Разное бывало. Отец Виктор рассказывал, как некий отец Мирон, бывший здесь благочинный, пробовал вычитки делать над одержимыми.
— Как экзорцист?
— Типа того, - не смог удержать улыбку я. — Так вот, читал отец Мирон молитвы. Бесноватые орали, хрюкали, лаяли, и прочее такое.
— Ужас какой.
— Да. А один паренёк из бесноватых, ухватил швабру, стоявшую неподалёку, да как угрел горе-экзорциста по голове, что бедняга чуть Богу душу не отдал, пришлось скорую вызывать. Затем паренёк тот, как заорал: «Что ты здесь читаешь свои молитвы? Вон, утром пономаря побранил, да курочкой в постный день перекусил. Убирайся, пока здоров!»
— А этот отец, как его, Мирон что?
— Ну, отец Мирон дня три с примочкой на голове ходил. И больше вычиток не делал. По сути, все эти вычитки бесполезное дело, только бесам на смех. Хочет батюшка людей привлечь для денежного заработка, а то и вовсе по собственному тщеславию. И давай людей баламутить. Мол идите ко мне, я вам все болезни отчитаю. Доверчивый народ едет к такому проходимцу, иногда за сотни километров. Оно ж как, когда у человека горе, он готов, хоть в пасть тигру залезть, чтоб только решить его. Вот всякие шептухи, экстрасенсы, экзорцисты, этим пользуются. Соберут толпу людей, бормочут под нос молитвы, сами не вникая в их суть, а бесноватые орут, по полу качаются, лестные возгласы выкрикивают: «мол ты победил меня, я выхожу!»
— И что, выходят?
— Да какое там. Я лично ни одного случая не знаю, кому эти вычитки помогли. Обман то всё. Обман и бесполезное действо. Чтоб повелевать бесом, нужно самому, как ангел стать. Христос говорил своим ученикам, которые не смогли выгнать беса: «Веры у вас нет! Этот род побеждается постом и молитвой». А эти экзорцисты сначала плотно покушают, да ещё и рюмку махнут, для храбрости и ну бесов гонять. Только уж не поймёшь, кто кого там гоняет. Бесы смеются лишь над ними.
— Но, почему так?
— Как тебе объяснить… Представь себе алкоголика, или наркомана. Годами он пьёт, по венам дорожки ставит. И вот организм начинает давать сбой. Бедняга что сразу делает? Правильно, к доктору бежит. Мол так и так, болит печёнка, сердце барахлит. А причину не говорит. Да и доктор не особо в такое вникать хочет. Прописал больному пилюли, уколы и попрощался. Алкоголик принимает таблетки регулярно, уколы делает, да вот пить то не перестаёт. Болезнь, естественно, прогрессирует. Он снова к доктору. Тот более сильные препараты прописал. Ну, а через месяц бедняга помер. Спрашивается, почему так вышло?
— Почему?
— Потому что прежде лечить печенку и сердце, нужно было установить диагноз, и определить от чего они болят. Прекратить употребление алкоголя, наркотиков, а уж потом браться за поражённые органы. Вот так и в отчитках этих. Всегда есть причина, по которой бес входит в человека. Помнишь, мы с тобой говорили, что это Бог попускает произойти такому несчастью. Опытный духовник, прежде всего, будет лечить сам грех, а уж потом его последствия.
— Как сложно всё.
— Да уж.
— Но, всё одно интересно, — Хильда заулыбалась и легонько прильнула к моей руке.
продолжение следует...