Анатолий Иванович с интересом наблюдает, как Миша разделывает селёдку, режет на мелкие кусочки, как загружает её вместе с луком, варённым яйцом и сливочным маслом в блендер. Как через минуту всё это превращается в нежнейшую ароматную пасту. Как потом наносит её на подсушенные в тостере гренки. Рот Анатолия Ивановича переполняется слюной, и чтобы отвлечься он заговорил:
- Миша, вот ты меня величаешь своим другом. Почему ты так считаешь?
- А что случилось?
- Ничего не случилось. Я просто думаю, какой я тебе друг, если я для тебя ничего хорошего не сделал.
- Зачем хорошее? – искренне недоумевает Миша. – Я не ребёнок и не инвалид, чтобы мне помогать. Для меня важно, что ты мне ничего плохого не сделал. Но важнее всего – моя уверенность в том, что и не сделаешь.
- Ты уверен?
- На все сто процентов.
- Откуда такая уверенность?
- Задницей чувствую. Были у меня друзья: сегодня добро сделает, а завтра подлянку подсунет.
- Ну, все мы живые люди. И на счёт меня ты глубоко ошибаешься.
Володя повернулся, изобразил перепуг:
- Неужели грохнул кого?
- Говорят, мужчину судят по тому, как он относится к женщинам…
- Всё ясно, - перебил Миша. – Наделал детей по свету, а теперь прячешься от алиментов.
- Да нет…
- А чего тогда паришься?
- Детей не делал, но женщин предавал.
- Это ты зря. Лучше бы детей делал.
- Вот… грехи наши тяжкие.
Миша вытер руки и посмотрел на него так, словно только что увидел:
- Анатолий Иванович, я тебя, что-то не понимаю. Ты каяться надумал?
- Вроде того…
- Рано тебе каяться. Тебе ещё грешить да грешить! Каяться надо перед смертью. Учись у Зубова: в Ялте по причине пламенной любви к нему утопилась в море женщина. И ничего – живет себе спокойно. Мечтает ещё о такой страстной любви. Вот возьми лучше огурчики и порежь.