Моему читателю

Иван Крутиков
                МОЕМУ ЧИТАТЕЛЮ
              (Юмор, сарказм, ирония и пр.)
                Нет. Я не Гоголь. Я другой.
                И в общем вроде  «без изъяну»,
                Простой «учитель по баяну»,
                Но с поэтической душой.
               Скажу сразу, что я, в отличие от этого великого и бесконечно уважаемого мною писателя, не испытываю ни малейшей любви к вышивке; я люблю симметрию, регулярно стригусь; я доволен своим носом – он меня вполне устраивает, и я не верю в зависимость от его величины размера неких других органов мужской конструкции. Но чем-то если я всё-таки и похож на него так это, может быть, только тем, что я, как и он, чрезвычайно мнителен: у меня также, как и у Гоголя, бывают частые перемены настроения. Вот, заметьте, он сжёг второй том «Мёртвых душ», и я так же, как-то однажды "сжёг" свои "мемуары" но придя в "равновесие", тут же начал всё сначала. Я педант. Любая самая мельчайшая, ничтожная, практически ничего не значащая ошибка всю жизнь отравляет моё существование; и самый мой большой пожизненный недостаток - моя неуправляемая искренность, открытость. Да и, по правде сказать, «душа нараспашку» - тоже не столь великое достоинство. А то, что у меня, как говорится в народе: «Хорошая мысля приходит опосля» сказанного или совершённого поступка оставляет в душе весьма ощутимую порцию дискомфорта. 
                Говорят, что современников Гоголя поражала его необычайная лживость в частной жизни - другого такого лжеца вряд ли можно было сыскать в России тех лет. Оттого-то он так ловко и сочинял всякие свои истории. Я же, из-за недостатка столь богатого воображения, и, исходя из вышеизложенного, всегда и везде возвещаю предельно откровенно только истину, иногда даже против своего желания, напрочь в это время забывая о предупреждении, высказанное ещё в шестом веке до нашей эры хорошо нам знакомым дедом Пифагором: «Не возвещай истину на местах общенародных: народ употребит её во зло». Когда-то, может быть, нелишне следовало бы что-то слегка и приукрасить или уж, хотя бы, промолчать, в крайнем случае, так нет же! Язык мой – враг мой всегда готов озвучить истину, не позволив ей даже хотя бы чуточку, более-менее прилично оформиться в сознании для достойного её обоснования, – он постоянно опережает мысли; мозг мой никак не успевает за языком. Хотя вот и Бальзак, не мне чета, тоже обладал таким же экспансивным характером, и у него вырывалось наружу то, что многие другие писатели скрывали даже от своих близких. А с другой стороны, какая же это получится автобиография, если в ней, неизвестно с какой целью, я стану избегать правды. Ведь это не художественное произведение – продукт художественного вымысла, а факты реальной жизни. К сожалению, конечно, приходится прибегать и к изложению событий, происходивших вне «поля моего зрения», но полученных из уст людей, в честности и порядочности которых сомневаться у меня нет никаких достаточных оснований.
               Конечно, фантазии кое-какие, и довольно нередко, тоже посещали и мой мозг, но только ещё в далёкую пору молодости, и то только во сне, и, как правило, совершенно непригодные для пересказа.  Поэтому поскольку я описываю «дела давно минувших дней», и некоторым из которых уже далеко за восемьдесят годков, и нет о них у меня никаких записей, то я старался, чтобы каждый мой рассказ, несмотря на «скучный» заголовок, обязательно должен был содержать какой-нибудь интересный и значимый для меня эпизод моей жизни, и лишь только тот, что надёжно и прочно обосновался в моей памяти.
               Дорогой читатель! После того как я завершил описание двух периодов (первый: детство, отрочество и второй - юность, включая воинскую службу) своей не очень простой, не очень лёгкой, но вместе с тем всё-таки довольно беззаботной поры - вначале под «родительским крылом», затем руководства военного училища и воинского начальства во время службы в воинских частях -, не отягощённой мыслями о том как долго будет моя не очень весёлая судьбина шлёпать со мной в обнимку по слякотной и ухабистой дороге жизни, и равнодушно, но крепко держать меня в своих холодных объятьях я попытался, насколько позволяют мне мои писательские способности, как можно подробнее обрисовать мои годы взросления, возмужания, становления, поиска и утверждения себя в жизни как личности,- с личной ответственностью, собственными успехами, неудачами и разочарованиями; попытками добиваться всего в жизни только своими собственными силами; пользуясь только своими личными, присущими только мне природными задатками представшей передо мной  неизвестностью - почти как первобытный человек (как я уже писал: ни у меня, ни у моей жены не было ни приличного образования, ни  какой что ни на есть самой скромненькой специальности), с тем лишь преимуществом, что у меня уже была собственная, даже трёхкомнатная, «пещера» даже с некоторыми, хотя и с не очень удобными удобствами; кое-какая одежонка, старенький баян и выходное пособие на то время, пока я отыщу подходящие «угодья для охоты». Сегодня мне исполнилось девяносто и теперь уже, кажется, всё в прошлом, и всё, вроде бы, для меня уже определено.  Но: Человеку угадать непросто
                Когда прервётся его жизни путь.
                Однако ж я, дожив до девяноста,               
                Теперь дерзну до сотни дотянуть.
 (Это для того, чтобы как можно подольше понаблюдать, что будет дальше; как будет определяться будущее моих потомков).
            Сердечно благодарю тебя за «оказанное мне доверие» и проявленный интерес к моему творчеству. Мой коллега, преподаватель скрипки, Болотин Алексей Васильевич, с которым мы «прослужили плечом к плечу» около двадцати лет и с которым хорошо дружили, во время очередной нашей беседы привёл мне в порядке дружеского ознакомления меня с одной из особенностей человеческой психологии и расширения моего интеллектуального кругозора одно весьма оригинальное, интересное сравнение. Он сказал, что человек, располагающий какими ни то интересными сведениями, да ещё и заподозривший в себе, пусть даже намёк на некоторый небольшой "талантишко", подобен корове, пришедшей с пастбища и нуждающейся, чтобы её срочно подоили. К тому же невозможно обойти молчанием и присущее человеку свойство чисто человеческой, пусть даже совсем небольшой, мизерной слабости – желания для себя хоть капельки славы. «Все мы немощны, ибо человецы суть» (помните?). А что уж тут говорить о писателях и поэтах, у которых в голове всегда тесно от всевозможных впечатлений, задумок, творческих идей и планов.
            «Человек - самое тщеславное существо из животных, а поэты – самые тщеславные из людей», – писал когда-то Генрих Гейне, подразумевая, конечно же, и себя. А какие же они приставучие! Не доведи, Создатель, делить с доморощенным поэтом комнату где-нибудь, в каком-нибудь санатории или доме отдыха! Он будет при всяком удобном случае следовать за тобой, как игуана за хозяином (если это правда, как рассказывают - то ли в шутку, то ли всерьёз), которого она изловчилась как-то цапнуть за палец, и гнусаво читать, читать, читать свои недозрелые перлы.
           Слушатель в это время ему нужен как свежий воздух, как глоток целительной влаги.
           «-У каждого творения найдётся свой читатель.- пишет журналистка Любовь Сушко
          – Кто-то запомнит их и оставит навсегда, передаст их своим детям и внукам.               
                На разные лады повторяли эти слова окрылённые писатели, посылая нам в сеть свои творения, замирали в ожидании их оживления и своих верных и благодарных читателей». Так оно и есть. (По себе знаю).
                Во - время моей службы в армии в подчинённом мне взводе был солдат, который каждую выпадавшую ему свободную минутку кропал свои скороспелые вирши и затем отсылал их в редакцию «Комсомольской Правды» для опубликования. Из редакции ему отвечали аккуратно, без заметных задержек, вежливо намекая, что его стихи, как бы, не совсем стихи; давали полезные советы, что надо было бы слегка где-то подучиться, и желали творческих успехов. Но солдатик мой никак не унимался, продолжая бомбардировать «Комсомолку», а отрицательным ответам её искренне радовался, как ребёнок, и счастливый, с гордостью упорно демонстрировал их всем своим друзьям, как чеховский Дмитрий Кулдаров своим родным газету, где было пропечатано происшествие как, выйдя из трактира в нетрезвом состоянии, Митя, поскользнувшись, упал под лошадь возницы, крестьянина Ивана Дротова.
          У замечательного поэта «Серебряного века» Саши Чёрного в стихотворении «Всероссийское горе» есть такие строки: Звонок… С добродушием ведьмы
                Встречаю поэта в передней.
Конечно же тот пришёл прочесть ему свои новые стихи и услышать авторитетный отзыв знаменитого поэта и, конечно же, в надежде на похвалу. И вот он: Читает, читает, читает…
                А бес меня в сердце толкает:
                Ударь его лампою в ухо! 
                Всади кочергу ему в брюхо!            
          А каждый, который уже поэт, или вообразивший себя поэтом, как полагал А. Блок («Поэты»), всегда считает себя выше своих собратьев по перу: 
                За городом вырос пустынный квартал
                На почве болотной и зыбкой.
                Там жили поэты, - и каждый встречал
                Другого надменной улыбкой.
       К слову вспомним и В.В. Маяковского: «Сбросим Пушкина с корабля современности» (!)
       А «писатели»? Одного поля ягоды! Вот как похоже на правду, будто взятой из действительной жизни, в рассказе «Драма» тот же Антон Павлович написал, как некая Мурашкина, вообразив себя писательницей-драматургом, со слезами на глазах просто умолила известного писателя непременно сейчас же прослушать сочинённую ею пьесу и дать ей свою профессиональную оценку. Занудное чтение, которому казалось не будет конца, довело писателя до нервного срыва. «Дико осматриваясь, Павел Васильевич приподнялся, вскрикнул грудным, неестественным голосом, схватил со стола тяжёлое пресс-папье и, не помня себя, со всего размаху ударил им по голове Мурашкиной…»
      - «Вяжите меня, я убил её! – сказал он через минуту вбежавшей прислуге.
       Присяжные оправдали его».
               А как настоящие писатели, и даже великие? Тоже где-то того – тоже люди, тоже человеки. (Эк, меня захлестнула гордыня! Я уже воображаю себя не только почти писателем а, может быть, даже и критиком). Но ведь кроме всего прочего они ещё и очень ревнивы: они борются друг с другом, даже если один из них уже давно умер. Говорят, что так было со Львом Толстым, который всячески поносил Шекспира, называл его шарлатаном, зная, что только тот может быть его реальным конкурентом в масштабах человеческой истории. Может быть это обстоятельство и послужило знаменитому итальянскому психиатру Чезаре Ламброзо предлогом для того, чтобы поехать к великому русскому писателю и убедиться, всё ли у того в порядке в смысле рассудка. Московский полицмейстер одобрил этот визит, надеясь, что зарубежный психиатр после осмотра объявит в Европе о помешательстве графа (русские врачи отказывались это сделать). Но Ламброзо, напротив, признал безосновательность своих опасений, и сказал, что Лев Николаевич в норме.
               Конечно «…каждый автор, как бы он не был велик, желает, чтобы его творение хвалили. И в Библии, этих мемуарах божьих, сказано совершенно ясно, что создал он человека ради славы своей и хвалы» - (Генрих Гейне). Так и я туда же (!), нечего греха таить (грешен я, грешен), хотя и помню завет «дедушки» Шекспира: «Но чтоб хвала не навлекла хулы, не жаждай ты чрезмерной похвалы», всё равно, вроде как бы помимо своей воли, чувствую как повышается моё настроение (и уважение к себе любимому) когда вижу, что меня читают (уже хорошо), и переживаю, что всё-таки не очень (и считаю это более чем незаслуженно. «Поощрение столь же необходимо гениальному (!) писателю, как необходима канифоль смычку виртуоза» - писал мудрый Козьма Прутков).
             Числа 26 или 27-го октября я получаю послание, которое я принял как предложение от редакции "Проза Ру" опубликовать парочку рассказов, дабы оставить след, обессмертив своё имя в отечественной литературе. И я повёлся на чью-то то ли шутку, то ли провокацию (?)(как мне кажется. Ведь «обмануть меня нетрудно!.. Я сам обманываться рад!» Такие уж мы, продукты нашего, теперь уже далёкого времени); поскольку меня к тому же ещё и слегка подхвалили я решился дать своё согласие слегка «наследить» (а почему бы и нет?). Но, чувствуя, что «карасин» мой кончается и «нету уж в сердце былого огня», и мне уже рискованно решаться на энергичные движения, я «одумался» и от дальнейших контактов с кем бы то ни было решил воздержаться, а вдохновившись похвалой (?), всё-таки для своего утешения попытался создать небольшой стихотворный «шедевр» в четыре строчки:
                Когда б Фортуна в суете сует
                Не напихала в мозг мой всякой дури,
                Полезным был бы мне совет:
                Оставить след в родной литературе.
         Ещё раз тебя благодарю, дорогой читатель, и заодно прошу не судить меня строго, если вдруг что-то, где-то, возможно не совсем comme il faut.  Итак – до следующей встречи!
 
                КРАСИВАЯ ФАМИЛИЯ 
                (Совершенно секретно. Только для своих)
                Нет такого обидного слова, которое   не давалось бы               
                в фамилию человека.           (Илья Ильф)
               Кто-то из тех, которые меня много мудрее, как-то сказал: «обстоятельства сильнее нас». Вот и я, если б не эти самые обстоятельства, ни за что бы не решился написать такое. Я оказался в непростой ситуации – будет ли это прилично с моей стороны допустить такое легкомыслие? Но мне показалось, что какой-то неведомый искуситель просто так и подталкивает меня к такому прегрешению, и у меня не нашлось достаточно воли воспротивиться этой явной указке Провидения. Итак, Alea jacta est – жребий брошен!
            Другой же тоже не просто умный, а очень умный однажды этак свысока, не очень лестно отозвался о нашей «беседке одноклассников». Я же, среднестатистическая человеческая единица, в отличие от более привилегированных членов нашего демократического общества, с удовольствием общаюсь в «презренных одноклассниках» с родными, близкими, друзьями; бывшими своими учениками, коллегами и знакомыми; завожу знакомства и с людьми доселе мне вовсе неизвестными. Так, к примеру, сегодня, 20-го июля 2015-го года, совсем «свежая» гостья прислала мне послание - всего-то из трёх слов, но каких!: «У Вас красивая фамилия!».
           Меня просто захлестнула волна гордости и я мысленно себя не просто пожурил, а даже слегка пристыдил. Древнеримский поэт Овидий писал: «Фортуна много даёт в пользование, ничего – в собственность». А вот то, что мне посулила судьба, я получил так легко и просто от своего родителя с момента рождения и на всю жизнь. И вот, получив сразу же вместе с появлением на свет и до конца дней своих эту чудесную, прекрасную и такую благозвучную фамилию, я ещё позволяю себе слать какие-то укоры, якобы не очень задавшейся судьбе! А ведь очень даже просто мог я, человек такой тонкой, чувствительной душевной конструкции, родиться каким-нибудь Какашкиндом, Писькиным или Недрищевым. А? Пишут же, что живёт (или, теперь уже, жил) ещё где-то Александр Николаевич Срака, и даже Интромигатор. Каково? И потом зачем далеко ходить -  в моём «собственном» взводе, среди моих первых солдат, призванных из Закарпатья, в п. Беловодском, рядом с Николаем Чернооким в строю стоял Ваня Говнак.
             А ведь это у меня не единственный в жизни такой счастливый случай. Однажды, ещё в 1950-м году, я в строю взвода курсантов Ташкентского пехотного Краснознамённого и ордена Красной звезды училища им. В.И. Ленина – (ТПУ) (В расшифровку этой аббревиатуры мои «друзья-однополчане», остряки-самоучки, вложили основную суть обучения в этом прославленном военном учебном заведении: «Топай пока упадёшь!»; и в обратном порядке: «Упадёшь, поднимут-топай!»), дружно топал по одной из улиц на окраине города Ташкента. Очень часто такие относительно небольшие переходы мы совершали с бодрой строевой песней. Когда командир скомандовал: «курсант Крутиков, запевай!», моя «психология» как-то нервно отреагировала на командирский призыв, и я слегка подзадержался с «запевом». (Мне нередко в течение моей жизни выпадало в самые ответственные моменты оказываться «самым ответственным», что, в подавляющем большинстве случаев, восторга у меня не вызывало).  Но когда нам вслед весело прощебетали случившиеся на нашем пути девушки: «Ой, какая красивая фамилия!», я, взволнованный и окрылённый таким вниманием, таким неожиданным и приятным комплиментом, запел. Запел с таким старанием, что выбитые из привычного графика встревоженные петухи в близлежащих окрестностях, несмотря на неурочное время, затеяли громкую перекличку.
             И вот теперь на минутку представьте себе вместо такого, приятного во всех отношениях, случая такую ситуацию: командир взвода зычным командирским голосом протяжно, сочно, нараспев, подал бы команду:
      - Курсант Недри-и-щев, ЗА-а-пе - ВАЙ!
             Можно ли вы себе представить какое впечатление произвело бы такое развитие событий на юных очаровательных представительниц прекрасной половины человечества в пределах данного района г. Ташкента, встретившихся на нашем пути, и какой сокрушительной силы психологический удар обрушился бы на моё гордое самолюбие?
               Затем последовали целых шестьдесят лет оскорбительного равнодушия, откровенного непонимания и невнимания к обладаемому мною дару судьбы. И я сам не встретил в течение этого времени фамилии, которая каким-либо образом меня заинтриговала. Хотя, всё-таки, что-то такое было – ну, хотя бы и не очень, чтобы уж очень, но и не так, чтобы уж так: в общем, ученик из близлежащего от города Уральска посёлка представил в бухгалтерию нашей музыкальной школы справку о зарплате своих родителей, из расчёта которой с него потребуется оплата за обучение. Справку заверили бухгалтер совхоза Крыгин и директор Чекрыгин. (Крыгин и Чекрыгин - прямо-таки как гоголевские Бобчинский и Добчинский)
               Постепенно подошло время, когда мой дряхлеющий организм потребовал для продления срока своей жизнеспособности вмешательства неких внешних сил, именуемых медициной. Двадцать дней подряд я должен был являться в поликлинику за очередной дозой препарата, которую доставляли мне в мою ослабевшую жизненную конструкцию посредством укола в известное мягкое место. И вот в один из таких памятных дней медицинская сестра, женщина, весьма привлекательной внешности (следует заметить), осуществлявшая эту не совсем приятную процедуру, произнесла, как бы между прочим, такие прекрасные, волнующие, поистине волшебные слова: «У Вас очень красивая фамилия!». И всё!  Этого оказалось достаточно: я сразу почувствовал, что уколы мне больше ни к чему, и за оставшимися неприятными вливаниями я приходил уже лишь только из уважения к этой деликатной, внимательной, интеллигентной и с несомненно высокоразвитым эстетическим вкусом женщине.
       Вот, практически под занавес жизни, такой неожиданный подарок. Так что, имея такую фамилию, я полагаю, стоит мне пожить ещё, и как можно дольше, и не спешить «бренные пожитки собирать». 
       P.S.(«Интересные фамилии» мною заимствованы из интернета у человека, который работает (или работал) в коммерческом банке и занимается(лся?) ведением реестров акционеров)