Легионер света. Русско - китайская война

Роман Голомазов. Легионер света. Русско – китайская война.
Посвящается тем, кто выжил.
Пролог.
Рано утром прошел небольшой дождик – от него еще остались следы на асфальте, - но это было утром, а сейчас уже около одиннадцати. Парк небольшого поволжского города был полон – еще бы такое Солнце, такой день.
Было много военных – преимущественно интендантов, отпущенных с фронта на краткий отпуск; но были и представители почти всех родов войск: от ВДВ до РВСН. Еще бы, такой день, такое Солнце, такой Праздник!
1 мая. День Путина.
Был тут и Наемник – он сидел на одной из многочисленных скамеек парка под начинающей зеленеть толи березой, толи вязом; как и полагается капитану медицинской службы он был одет в форму (будь Антон порасторопнее он мог бы, пользуясь своей формой затащить в постель почти любую женщину этого города, этой страны или этого континента) с погонами капитана, табличкой с именем – Кудиков Антон Вячеславович – знаками различия медицинской службы – змея плюющая яд в чащу, - и совсем не стандартной для данного рода службы кобурой с большим пистолетом внутри. Антон смотрел прямо, почти не мигая: казалось он молится Путину или еще какому – нибудь идолу современности, которых много. Потом Кудиков плавным, хорошо отточенным движением, достал из кобуры пистолет, откинув полу шинели; это был американский Кольт образца 1911 года, произведенный на территории Китая. Секунду поколебавшись, человек в форме капитана медицинской службы Российской армии передернул затвор, снял пистолет с предохранителя и приставил его к своему правому виску.
А потом, опять немного поколебавшись, стал выдавливать слабину спускового крючка.
Это было 1 мая 2028 года.



























Глава 1. В начале.
Четырьмя годами ранее.
Что было в начале? Что было точкой отсчета, точкой невозврата? Сейчас, смотря в прошлое, мы видим лишь тени, образы, но никак не целую картину. Смотреть в прошлое - .то все равно, что смотришь на дно чистого пруда в ясный день, видеть на его дне камешки, плотвичек, разные там водоросли, но все равно ты не можешь спуститься вниз, в пруд и взять пощупать камень или поймать рыбу…Почему? Наверное, тебе или лень или день прохладный; но одно я могу вам сказать точно – вся эта запарка началась ни в 2025 – ом – она началась намного раньше, началась тогда, когда всю верховную власть в России отдали одному человеку.
Конечно это Россия – Святая Киевская Русь, Российская Империя, Советский Союз, Российская Федерация, - и у станка всегда стоял один человек. Но я вас спрошу – неужели Путин бессмертен? Многие, кстати, отвечали на этот вопрос утвердительно (по типу «отца народов» обессмертившего себя смертью многих), но только не такие как я. И не в том дело что вместе с официальной жизнью подрабатывал темными делами, работая на один из криминальных синдикатов, который, кстати, полностью исчез в 2020 – причем я не понял даже куда именно он исчез: просто в одно прекрасное время перестали приходить заказы на убийство и все – а я как раз и занимался тем, что убивал людей, предпочтительно используя при этом холодное оружие, хотя умел пользоваться и огнестрельным. Мой псевдоним Наемник, под которым я брал заказы, больше не давал мне никаких привилегией; золотой ручеек перекрыли и мне пришлось все же закончить мединститут и пойти работать в местную ЦРБ хирургом – что, между нами говоря у меня неплохо получалось.
Не смотря на то, что я перестал убивать людей за деньги, я не перестал тренироваться – качался, бегал, бил грушу, фехтовал. Единственное чего я не делал, так это не сближался с другими людьми. За исключением женщин, разумеется: в центральной районной больнице было много хорошеньких медсестер, санитарок и даже врачей женского пола, многие из которых были не замужем и многие (даже!!!) без детей. В общем, так я и жил – закончил саратовский мед в 2022 и работал на полную ставку хирургом в городе Балашов, недалеко от которого в одной из деревень у меня был добротный сельский дом в два этажа и с шестью сотками земли, которые я практически не возделывал. Родители жили в Воронежской области и я их почти не видел, но чувствовал их духовную поддержку – они видели, что я живу простой жизнью и получаю от этого удовольствие (которого я не получал, т.к. привык проливать кровь и заряжаться адреналином) и благословляли меня.
Но что – то я отвлекся. Власть одного человека. Практически теократия. Путеократия.
Путин умер в ночь с 30 апреля на 1 мая 2023 года – у него случился обширный инсульт. В тот час, когда новость с пометкой «молния» облетела весь мир всего за пару (секунд?) часов экономическая, политическая и военная система Россия готова была рухнуть, как иногда прорывается нарыв и гной вытекает наружу – я хирург много такого повидал. Я точно не зная какие именно там были обстоятельства смерти Президента и можно ли его вообще критиковать – ведь он, как никак, вытащил нас из глубокой…мм…ну вы меня поняли. Но случилось то, что случилось: а точнее не случилось то, что не случилось – не случилось очередного госпереворота в духе красных.
Да, был обвал рынка, да были повышения цен (которые, кстати, потом немного сбили), да были две попытки военного переворота – на Урале и, как это не странно, у нас в Среднем Поволжье, но вообще – будет объективны, - Россия устояла. С Путиным или без, но мы справились.
Существующая политическая система тем хороша, что позволяет передачу власти делать похожей на изъявления воли народа через голосование.
Итак, прошел первый в истории России день Путина – так теперь стали называть Первомай, день его смерти, день Путина, и наступил грозовой июль. Т.е. выборы Президента Российской Федерации 2023 года – одно из самых одиозных политический событий, наверное, первой половины 21 в России.
Итак, «грозовой июль», названный так, естественно, из – за того, что Путин умер в мае, а экстренные выборы, соответственно, состоялись в июле – сразу после дня Петра и Павла. И этот июль, скажу я вам, не зря назвали грозовым – на то имелся ряд причин.
Прежде всего – кандидаты. Которых было семьдесят: дело в том, что по новому закону в случае именно смерти действующего президента или его импичмента кандидатом в президенты России мог быть любой человек – хоть доярка, хоть кухарка – достигший совершеннолетия и собравший сто тысяч голосов подписей. Наверное больше 70 кандидатов не набралось из –за того как раз, что человек столько не живет в России.
Второе, что сделало июлю 2023 грозовым – это одиозные политические фигуры, вроде Жириновского или находящегося в терминальном состоянии Зюганова. Я помню первые общественные дебаты на который выступал Владимир Вольфович; и ему сказали – «ну, типа, давайте, становитесь Президентом», а он ответил, что президентом станет тот, кого изберет российский народ. Даже песня потом такая появилась: «Раз пошли на дело, я и Жириновский – Жириновский стать Президентом России не захотел.»
Ну Бог с ним, с Жириновским – пока поговорить о красных. У коммуняг вообще не было шансов – их просто низложили. Про остальные партия я умолчу, т.к. не хватит времени на разбор всех их предвыборных планов и обещаний, которые, они, казалось, приготовили заранее еще до смерти Президента – видимо готовились к 2024, - не буду морочить вам голову.
Но кто же все же был приемником – безвольный премьер – министр Медведский, маршал Котов или еще какое – нибудь лицо из близкого круга? Хороший вопрос, на который увы нет ответа т.к. Путин умер и они разгребали уже сами.
Выиграл Медведский – возможно так и хотел сам покойный Президент, а может он нашел бы за оставшийся годы кого поволивей (или изменил бы Конституцию и стал президентом еще на шесть или восемь лет), но в его планы вторгся непредвиденный факто – смерть.
Как бы там оно ни было, но было вполне неплохо и при Медведском…примерно первые три месяца, а потом новый Президент совсем зачах. Страна разваливается на куски – экономика рухнула, политическая система в кризисе, военные чуть ли не каждые два месяца организовывают новый переворот, внешние враги прижали так, что и не продохнуть нашим нефтегазовым компаниям – основным плательщикам налогов – и при всем при этом Президент Медведский ничего нее может сделать.
Я хорошо помню его речь на инаугурации – лично я, конечно, там не присутствовал – да и кто пустит туда какого – то Кудикова Антона Вячеславовича, кто он вообще такой?- но, спасибо интернету, смотрел все от начала до конца (кстати, между двумя операциями). Как он сказал, как? Точная цитата: «Мы не дадим разрушить наследие Путина – сильную и прогрессивную Россию.» Зал тогда просто зашелся в аплодисментах – Президент Медведский тогда еще был звездой.
Прошел год – наступил сентябрь 2024 года. Цены росли, теракты по всей стране, которых, казалось, ФСБ вообще не может остановить, пенсионная реформа сдулась, как шарик без воздуха, оставив сотни тысяч человек без заслуженных пенсий – это я еще вам не говорю о том, что у нас крыша в больнице текла; короче, дело было швах – или нам тогда это только казалось – мы еще не знали зла.
Вообще великие исторические события, вроде войн, революций или, даже, великих научных открытий, почему – то всегда случаются во времена одиозных правителей: к примеру при царе – гороху Николае 2 случилась революция (или после него – как тут надо хронологизировать?), при Рузвельте открыли атомную бомбу, при константинопольских царей начиная от Константина Великого вели довольно успешные войны с не – христианами вроде арабов или галлов, а потом и их обратили в Христианство, а при моем любимом Петре Великом прорубил окно в Европу. Но как бы там не было мы еще не знали зла – настоящие зло в лице Китайской народной республики мы узнали лишь в июне 2025, когда Китай без объявления войны напал на Россию и началась долгая, страшная, четырехлетняя Русско – китайская война.
Что можно сказать о Китае и что можно сказать о Китае вообще? Наверное, это хорошая страна с добрыми людьми, очень трудолюбивыми и честными; их философия и менталитет предполагает, что они ложатся под всякого, кто на них нападает – от Чингисхана до Феодальной Японии. Но я ведь не зря столько распинался про наш политический строй чтобы не сказать об их политическом строе, который был – право слово, - гнилее нашего.
Китай. Запретное царство. Запретный город. Построение коммунизма на Земле. Прошло без малого полвека, а они уже забыли, что русский с китайцем братья навек и напали на нас.
Конечно, я, как и любой россиянин подключенный к интернету или телевидению видел происходящее в Китае брожение: увеличение сил на границы, жестокие убийства наших разведчиков – шпионов, насилие над русским населением на Дальнем Востоке; но я не обращал на это внимание – а меж тем великий восточный дракон проснулся.
Я считаю, что эта война – прямое следствие безволия нашего Президента – Медведский даже не попытался, была возможность, были шансы… Но он струсил и не применил ядерное оружие, мотивируя это тем, что желторожие захватчики уже на территории страны.
Так как я живу в Среднем Поволжье, то узнал о нападении китайской народной армии на Владивосток лишь ближе к вечеру, а точнее в начале пятого. Это было ужасно: я считая что за жизнь каждого человека хоть раз но последует грандиозное событие, ломающие судьбы и людей – в начале я думал, что за мою жизнь это смерть Путина. Но я ошибался – все мы ошибались. Война шла почти четыре года, и я смог многие переосмыслить – например, жажду жизни; о я об этом еще расскажу.
Как такая страна как Китай решилась напасть на такую страну как Россия? Хороший вопрос, правда. В поисках причин я придерживаюсь того, что любая война ведется за ресурсы – ну кроме Второй мировой: та велась за жизнь мира, - вот и китайцам понадобились плодоносные пахотные земли западного соседа, его женщины, рудники с дарами земли и чистая питьевая воды. Кстати, когда мы выиграли – а мы выиграли, - остаток компартии Китая так и не могли точно сказать почему именно нападали на нас – ссылаясь все на мертвого генерал Ли – пятизвездочного генерала, стоявшего за началом войны.
Но как им технически удалось это сделать, ведь напади они при обычных условиях и обстоятельствах уже через пятнадцать минут их Запретный дворец в Пекине горел бы атомным пламенем? Они применили новое, принципиально новое ЭМИ – оружие – новый вид оружия, генерирующий электро – магнитный импульс, который уничтожает всю электронику врага как наземную, так и подземную и даже, в какой – то мере, подводную.
Вот и китайцы взорвали всего одну бомбы над Владивостока – им удалось это сделать, т.к. никто не ожидал, - и энергия взрыва вызвала электро – магнитный импульс который уничтожил всю нашу инфраструктуру, базирующую на применении электричества от Владивостока до Екатеринбурга, т.е. мы лишились половины совей военной мощи и не смогли быстро нанести ракетный удар по территории врага. А китайцы уже входили во Владивосток.
Я помню потом увидел запись со спутника, пролетающего над территории Сибири в момент ЭМИ – удара: словно какие – то молнии прошлись по всей Сибири, Дальнему Востоку и Уралу, вырубая электричество, сжигая компьютерные платы и стирая данные с жестких дисков компьютеров. Это электрическая рука в виде то вспыхивающих, то гаснущих молний прошлась по двум третям нашей страны и уничтожила в ней инфраструктур, базирующую на использовании электричества – т.е. почти всю инфраструктур – у нас же ведь нет компьютеров на пару!
Как не странно, но этот ЭМИ – импульс почти никого не убил, да наэлектризовал волосы, открыл кодовые замки с клетками от чудовищ, но, все же почти никого не убил – за исключением может, быть тяжелобольных людей в палатах реанимации с искусственным жизнеобеспечением, но тем и так недолго осталось.
Наступила тьма. А потом пришли китайцы.
По правде говоря, мы узнали обо всем лишь спустя неделю – и это не вина цензуры: просто довольно сложно передать информацию с разрушенной инфраструктурой. Сначала просто приходили тревожные слухи с востока, а потом, спустя шесть дней Президент Медведский выступил перед народом, призывая нас к яростной борьбе с иноземными захватчиками, которые к тому времени уже подходили к Хабаровску…
Ту неделю – неделю после выступления Медведского, - я не мог работать, не мог спать, не мог есть – просто тупо смотрел новостные каналы по интернету и пытался понять – что же мне делать?
Когда во вторую неделю после нападения китайцев на Россию – теперь время измерялось такими циклами, - я увидел стихийный митинг на Пискаревском кладбище, то понял, что Родина обращается ко мне; помните, как в том стишке: «Родина сказала надо, Родина позвала и мы пошли. Ради тебя Родина.»
И я принял решение пойти на фронт.


































Глава 2. Балашовский военкомат.
У военкомата Балашова было столпотворение – сотни, сотни молодых мужчин шли записываться в армию, чтобы бороться с желтым врагом: такое было наверное лишь в годы Второй Мировой – и наплевать на то, что большая часть добровольцев не вернулась домой.
Перед тем как пойти в военкомат я хорошо выспался – принятое решение облегчало совесть и делало меня спокойным, - прочитал утренние молитвы по православному молитвослову и стал собираться в путь дорожку. О том, что меня могут убить – или еше хуже – взять в плен, - я тогда не думал.
Я нашел на чердаке своего дома старый вещмешок, который, возможно, принадлежал моему папе, который тут больше не живет – сложный развод, не спрашивайте…Я положил в этот мешок самое важное: Библию, одежду, бритвенные принадлежности, зубную щетку, немного денег и оружие. В качестве оружия я решил взять японский нож танто – хоть формально это кинжал, но в танто – дзюцу учат фехтовать и ножом; нож я спрятал на самое дно вещмешка, с глаз долой…
Потом я позавтракал – стоял пост, но я все равно съел яичницу с колбаской и выпил сладкого чая с лимоном – я всегда так делал – нарушал пост, - когда шел на дело. Я стоял на веранде своего дома, жевал яблоко и смотрел на зарождающийся день, понимая, что, возможно, через пару месяцев буду кормом для червей и никто не скажет, что Наемник крут. Выкинул яблоко за чужой забор и пошел одеваться. Одел куртку, брюки, легкую рубашку; из обуви взял сверхудобные гражданские берцы, похожие на военные, но намного приятнее сидящие на ноге; взвалил на плечо вещмешок и пошел в город. Пошел в военкомат, к верной смерти.
Как это было не странно, но по пути я встретил многих мужчин (и женщин!) идущих одной со мной дорогой. Когда я уже подходил к Балашову, рядом со мной остановилась машины – черная иномарка с тонированными стеклами, толи «Ауди», толи «Хонда», я не рассмотрел,- и из ее окошка выглянула голова молодого парня. Простое, доброе лицо, какое бывает у классических крестьян; он спросил:
-Ты в военкомат?
Я немного опешил проницательностью незнакомца.
-Да, сказал я.
-Садись, брат, довезу. В ногах правды нет.
Я обошел машину, залез в нее, потом закинул вещмешок на заднее сиденье, на котором – к моему удивлению сидел еще один парень внешне тоже похожий на крестьянина, с аналогичным моему вещмешок – только чуть темнее. Мы кивнули друг другу; машина поехала.
Завязался непринужденный разговор.
-Почему решил пойти на фронт, Антон?
-Знаешь, Сергей (так звали хозяина машины), я немного помялся, чтобы не говорить правды, что я люблю убивать людей. Пропаганда мозги промыла.
Все трое посмеялись, а потом Толян (пассажир) сказал:
-У меня дург был. Он выделил слово «был». Так вот он убежал в Казахстан – ты представь! Трус да и только.
-Не обязательно трус – ведь можно получить пулю в живот и тогда никакой доктор не спасет – я знаю, я хирург.
Мы все немного помолчали после моей реплике, а потом Толян сказал:
-Знаешь, Антон, когда дойдем до их обкаканного Харбина то трахнем там всех узкоглазых желтых проституток.
-И не только проституток, хмыкнул сидящий за рулем Сергей – мы уже въехали в район Балашова, который назывался Город, где и располагался военкомат, всего пара кварталов осталась. Хотелось сказать что – то хорошее, что запомниться и мне подвернулся случай.
-А как это соотноситься с Христианством? Спросил с заднего сиденья Анатолий.
-Напрямую, сказал я, Господь Иисус Христос сказал в Евангелие от Матфея пятой главе: «блаженный миротворцы ибо они нарекутся сынами Божиими», а в Евангелии от Иоанна пятнадцатой главе  Господь говорит: «нет большей любви, если кто положит душу свою за други своя».
-Т.е. мы, умерев на войне, попадем в рай?. Сказал Толян.
Все немного помолчали, я сказал:
-Но, сначала, нам надо пройти через ад.
Мы приехали к военкомату.
И как я уже сказал, там было столпотворение: сотни молодых и не очень мужчин шли к военкомату с одной единственной целью – записаться в армию и биться с иноземными захватчиками.
Мы втроем вышли из машины, шутнули:
-Че, машину здесь оставишь? А не боишься, что угонят?
-Я когда вернусь с фронта в адмиральском звании новую куплю. «Мерседес».
Мы пожали друг другу руки и пошли к своей судьбе.
Я смог попасть к военкому лишь спустя два часа как приехал в город; за это время я многого насмотрелся: например, как плачет женщина, провожающая мужа на фронт, или как рыдает в захлеб маленькая девочка с белокурыми косичками и не хочет отпускать своего папу на войну («Вот за них и воюем!» пришла мне в голову мысль) или – ну это уж совсем порочно, - как мужчин силком волокут, забривают в солдаты.
Нас принимали группами; каждая группа около сорока человек. Сначала мы проходили тест на физподготовку, а потом уже медкомиссию – да и то, лишь те, кто явно не подходил по здоровью: остальных брали и мы становились солдатами.
Тест на физподготовку – или тест физической готовности пехотинца, - мало отличался от того, что я делаю почти каждый день. Нас из сорока человек осталось лишь пятеро, кто перешел черту в сто отжиманий. Я отжимался и удивился тому, что из потной майки не выпадет крестик, а потом вспомнил, что я оставил его дома. Я всегда так поступаю когда иду на дело.
Моя мечта почти исполнилась – я почти попал в спецназ, десантуру, морскую пехоту или куда – то еще, в действующее боевое подразделение. На острие иглы.
Мы пятеро взмыленных, еще гражданских, зашил к военкому – подполковник сидел в центре комнаты, рядом был капитан. Вытянулись, отдали честь (что вы хотите – армия как никак). Подполковник быстро проглядел дело каждого – я понял, что капитан – это «покупатель», т.е. человек, который отбирает людей в свое подразделение. Пригляделся. О, да! У него были нашивки ВДВ – повезло, ух, ты!
-Сидоренко, Кравцов, Петренко, Усачев! Обратился военком к стоящим: Поступаете в распоряжение капитана Полтавченко.
Капитан кивнул бойцам и жестом предложил покинуть комнату. Все кроем меня с военкомом вышли; я стоял точно громом пораженный, мысленно вычисляя, почему меня не вязли в ДШБ. Подполковник кивнул мне на стул перед его столом и барским жестом не то приказал, не то позволил сеть. Я сел. После тест на физическую готовность пехотинца я был немного взбудоражен и легко мог сломать нос военкому, но если я это сделаю то окончу жизнь в дизбате (штрафбате). Или сейчас не сорок второй?
-Кудиков, начал подполковник Бочкарев, почему не сказал что ты хирург?
-Потому что я хочу убивать китайцев.
-Логично – логично. Кивнул словно собственным мыслям начальник военкомата. Убивать могут все, а вот сшивать раненных, извлекать осколки из тел и ампутировать покалеченные конечности может только человек, шесть лет отучившийся в мединституте. Какое твое военное звание? Сменил он тему.
-Прапорщик.
-В смысле? Поднял он одну бровь.
-Я проходил летнюю службу в армии…Уклончиво ответил я: не рассказывать же ему, что моя «службу» в одной из северных колоний, которая действительно проходила летом, что являлось нововведением последних лет, была на самом деле операцией Синдиката по устранению одного вора в законе?
-Владеешь боевыми искусствами? Продолжал тем временем расспос подполковник.
-Занимаюсь с пяти лет.
Он подвел черту.
-И все же, Антон Вячеславович, ты пойдешь в санбат. Точка, и не спорить.
Мне присвоили звания лейтенанта медицинской службы, дали обмундирование и тем же вечером отправили на ближайшем поезде – чуть не товарняке, - в Хабаровск, в эвакогоспиталь.
Нас провожали как героев – дарили цветы и пели песни.
До Хабаровска я так и не доехал – к тому времени, как поезд попал в Свердловскую область, пришло известие, что Хабаровск пал – китайцы подходили к Уралу.
Я стал делать хирургические операции над раненными и умирающими, увидел то, чего раньше почти не видел – человеческую боль, муку и страдания.
Китайцы подходили все ближе – их почти невозможно было сдержать.
И тогда стали появляться новые герои.


































Глава 3. Фехтовальщик из Владивостока.
Вечером он сделала ката дзион, лег спать, а наутро пришли китайцы…
Владимир Прохоров профессионально занимался кендо – фехтованием на мечах, - семнадцать лет, много раз был в Японии, имел набор из пяти японских мечей, два из которых он приобрел на Острове Восходящего Солнца.
Владимир и сам не знал, зачем он, сорокалетний мужчина, каждый день берет в руки меч и фехтует им, улучшая свою технику – да, к тому же, он стал заниматься довольно поздно, и единственная из спортивных регалий, которую он получил – это приз первенства фехтовальщиков Дальнего Востока за второе место; но, все равно, он продолжал заниматься.
С каждым годом – а начал он в 2008, в возрасте 23 лет, - заниматься становилось все сложней – и прежде всего на это имелись моральные причины. Все считали его чуть ли не дурачком (а что вы думали: человеку почти полтинник, а он махает шашкой?) и вообще человеком, мало связанным с действительным миром. Но Владимир продолжал интенсивно заниматься кендо – если бы он был китайцем, то сказал бы, что будет идти по пути дао вечность.
Итак, он сделала ката дзион, лег спать, а наутро пришли китайцы…
Ночью Прохоров слышал звуки выстрелов и крики, но не обратил на это особенного внимания – он жил в районе большого моста и в такой стране, где крики и стрельба уже означают не что – то плохое – вроде преступления, - а, наоборот, какой нибудь веселый праздник. Путинская Россия, что вы хотите!..
Когда крики и стрельба не прекратились, а наоборот усилились – он ясно слышал как строчил станковый пулемет, - Прохоров позвонил 02. Телефон не работал. «Ну да, конечно, террористы обесточили сеть.» Он попытался включить компьютер – тот не работал. Владимир впервые обратил внимание на то, что в квартире стоит запах паленой проводки. Он выглянул в окно и увидел Мертвый город, город без Солнца, город без электричества.
Когда он осознал происходящее – пусть понял все и не до конца, но понял, что случилось что – то плохое, - он пошел в ванную, и сделала запас воду – краны еще работали. А потом он стал ждать, копить информацию и ее анализировать.
Он очень быстро понял, кто именно напал на город. Любой житель Владивостока, особенно если он действительно старожил, знает, какой агрессивный сосед Китай: только в прошлом агрессия редко была активной, по большей части китайцы душили всех экономически, а не военной силой. Но, раз они напали на такого мощного противника, как Россия, используя высокотехнологическое оружие, поставив с его помощью Россию на колени и доведя дело до войны типа фронтов Второй мировой, значит что – то в их мировоззрении резко изменилось. Владимир Прохоров в школе любил историю – имел по ней пятерку, - и он хорошо знал историю Китая: возможно из – за того, что Китай – это практически родина боевых искусств (родина боевых искусств – Индия: они зародились именно там, но и Китай тоже вложил свою лепту в развитие боевых искусств), а может потому, что эта страна восточных людей была близка; как бы там не было Запретное Царство, т.е. Китай, ложился под всех, кто бы на них не нападал – от Тимурчена до японцев. Первые дни войны Прохоров даже грустил о том, что в свое время царская Россия не напала на Китай и не прижала его к ногтю – атомного оружия тогда еше не было и какая добыча. Ах, мечты, мечты!
На самом деле, за свою жизнь Владимир Прохоров так и не понял, почему именно китайцы напали на русских, или, что вернее что ими двигало. Он знал, что любая война ведется за ресурсы – но такого рода войны всегда представляют собой поглощение более слабого противника, а не нападение на более сильного хищника, каким была Россия по отношению к Китаю. Почему, зачем? Мы же не Польша, на завоевание которой Гитлеру понадобилось всего три месяца – срок, понадобившийся моторизованными клонами немцев для прохода через эту страну. Мы – Россия, мы – сильны.
От философских мыслей Прохорова отвлек голод – он проголодался и сильно: его запасы, состоящие из булки хлеба, консервов, муки и пары яблок таяли на глазах – он, как на зло не закупился едой на случай осады: кто же знал, что китайцы нападут именно тогда, когда у него пустой холодильник?! И он решил выйти из дома.
Он тихонько, как мышка, выбрался на улицу Владивостока – оружия он не взял, т.к. понимал, что если не будет помощи от государства, от армии, то единичное сопротивление бесполезно. Владимир пошел по улице, глядя по сторонам, на следы ночного боя и осколки от былого величия.
Рядом проехал БТР, и, китаец, сидящий за пулеметом, вперил долгий и агрессивный взгляд в Прохорова – тот не выдержал и отвел глаза; а когда понял, что именно сделал, что уступил – пусть и в глазелки, - иноземному захватчику, то поднял глаза, чтобы доблестно выдержать вражий взгляд. Но было поздно – БТР уже уехал. Владимир пошел дальше – нужно было найти еды, и, возможно, запастить медикаментами – ведь никогда не знаешь, что может случиться в чужом городе – хоть Владивосток и не чужой город, но сейчас его наводнили чужие, и он стал чужим.
Он дошел до продуктового магазина с разбитой витриной и, войдя внутрь стал собиать в заранее припасенный пластиковый пакет всю еду, которая подвернется под руку. Чай и кофе он не брал, т.к. не пил его – посмотрел на витрину алкогольных напитков и не увидел там ничего: кто – то предприимчивый уже все вынес. В голове билась мысль, что он совершает преступление, но сам себе отвечал, что это по закону военного времени: вспомнил также американцев, которые, как только случиться какой гражданский бунт начинают разбивать витрины и тащить (воровать) телевизоры. Наполнив едой пакет, Прохоров решил прогуляться и, выйдя из разбитой витрины продуктового магазина, стал удаляться от своего дома.
Ее насиловали четверо – т.е. насиловал один, а трое держали – молодую блондинку насиловали в довольно тихом и уютном скверике когда – то великого парка, и это делали китайцы. Их военная форма была новой, возможно хрустела при движении – они переговаривались на своем гортанном наречии – возможно, определяли очередность, - и не спеша совершали насилие над русской женщиной. Недалеко от них стоял военный джип и в нем сидел еще один китаец, на вид помоложе и поглупее своих собратьев – он исполнял роль часового: так, на всякий пожарный, потому что никто не верил, что в городе поставленном на колени, кто – то решиться сопротивляться агрессора. Если кто – то из русских проходил мимо, то лишь взглянув на происходящее, тут же ускорял шаг.
Прохоров увидел это и обомлел – он испытал такой шок, который, возможно, нельзя получить и от смерти родителей. Если бы он сейчас был вооружен японским мечом, то, все равно, не смог бы его использовать – адреналин снес башню и он, ничего не соображая кинулся на насильников.
Сидящий в джипе мальчишка – китаец что – то заорал и стал выбраться наружу, угрожая автоматом, но Владимир его даже не видел – он вцепился в первого попавшегося китайца – сюда по нашивкам он был офицер, - и стал его душить. Это остановило насильников, и они отпустили женщину, которая, воспользовавшись суматохой, покинула это злополучное место – можно сказать, что Прохоров спас ее.
Били сильно, преимущественно по болевым точкам – не даром ушу в китайской армии обязательно. Но не убили – может быть оставили в живых, чтобы всю оставшуюся жизнь этот русский жил в позоре и знал, как поступают с таким как он отважные бойцы китайской армии, чтобы нес другим послание.
Прохоров погрузился в боль, но не страх – страха он не испытывал – он уже знал, что делать. Если выживет, конечно.
Люди проходил мимо него, иногда ненадолго останавливаясь и рассматривая жертву китайцев, но находились рядом с ним недолго, боясь последствий. Только одна женщина преклонного возраста напоила его водой – израненный Владимир Прохоров подумал, что она христианка.
Лишь когда Солнце село и тьма накрыла поверженный город, Прохоров немного пришел в себя и попытался сесть – это у него получилось далеко не сразу. Он пытался сесть, потом встать, постепенно приходя в себя и наполняясь яростью. А потом он, шатаясь и хромая – этот мерзкий китайский офицер топчущим ударом ноги сильно повредил ему правое бедро, - пошел домой.
Пакет с едой он безвозвратно потерял – видимо кто – то его прихватизировал, - и поэтому на обратном пути Владимир Прохоров снова посетил продуктовый магазин с разбитой витриной: улов был меньше, чем в прошлый раз, но, на пару дней, пока заживут раны, хватит.
Он вернулся, немного поел и лег спать. Теперь Владимир Прохоров знал, что будет делать – он будет убивать китайцев.
Прохоров лежал, медленно приходя в себя; забрезжил рассвет и он забылся тревожным сном. Владимир несколько раз просыпался от боли, а потом засыпал – он знал свою цель и место в этом мире, знал, для чего н был рожден.
Лишь через два дня он решил, что готов – к тому времени отключили воду и запах паленой проводки уже сводил с ума: по этому запаху кендоист понял, что китайская армия применила какое – то новое, высокотехнологическое оружие для уничтожения электронных устройств. Компьютер по – прежнему не работал и написать что – то можно было лишь на бумаге. Прохоров сел и написал на листе А4 небольшой текст, который сейчас храниться в музее воинской славы Владивостока: «Я Прохоров Владимир Геннадьевич сего числа, сего дня иду убивать китайцев. Они насиловали русскую женщину прямо у меня на глазах – они убили многих. Кто это прочитает, помните – надо бороться. Владивосток. 2025 год.» Потом он встала, нашел конверт без марки, положил в него письмо, вздохнул и стал собираться – наступали сумерки, время волка, идеальное время для охоты.
Прохоров взял с собой все четыре японских меча, поддев сверху серый кожаный плащ – не столько для маскировки оружия, сколько для придания себе крутости. Вышел из квартиры, не запирая дверь, прекрасно отдавая себе отчет в том, что уже сюда не вернуться. «У каждого воина, думал он, наступает момент, когда надо отдать жизнь за Родину. Да и убивать других людей тоже приятно – хоть я этого никогда и не делал…Двадцать лет занимаюсь кендо и ни разу не бил по живой цели: видимо, Господь предоставил мне шанс попрактиковаться…В сторону кощунствование – пора действовать!»
Китайцев теперь во Владивостоке было найти не сложно – эти желторожие твари были на каждом углу. Прохоров выжидал, пока они раздробятся на мелкие группы, и убивал их. Иноземные захватчики находились в эйфории от сделанного – еще бы, удерживают Владивосток, восточный форпост русских, уже больше недели! – и мало обращали внимания на агрессивного русского с катанами.
Первое убийство далось не так уж и легко – он долго думал, каким именно ударом убить врага: отрубить голову, разрубить его через макушку или через плечи наискосок. А потом, когда китаец обернулся, Владимир просто ударил его мечом в солнечное сплетение и, пробив туловище человека насквозь, убил китайца еще до того, как тот успел что – то понять; а потом второму, идущему рядом, рассек мечом артерии на шее. Два: ноль. Он продолжил.
Владимир Прохоров до того времени никогда не задумывался сколько в человеке крови: когда ты порезал палец или разбил коленку, она течет, а потом останавливается; а когда ты перерубил человека пополам, то кровь не просто течет – она, буквально, хлещет рекой из разрезанных, перерубленных артерий, вен и капилляров. С этим Прохоров ничего поделать не мог – человек существо живое и кровь бегает по его венам взад и вперед, а когда нарушается целостность, то это живое существо умирает.
Были и огорчения на этом пути. Одного китайца – последнего из группы в три человека (они – человеки?), - он решил убить разрубанием через пояс, сделала выпад и, вместо обычного звука раскрамсывания плоти, услышал звон сломанного меча, и ничего не понял. Русский и китаец смотрели друга н друга: русский держал сломанный у рукоятки меч, а китаец зажимал слегка порезанный бок. Кто быстрее среагирует? Мастер кендо быстро достал другую катану с пояса и убил врага маховым движением, вспоров ему легкое. Потом Владимир проверил, почему сломался меч – дело было не в хрупкой структуре японской стали или того, что китаец поддел под одежду бронежилет: оказалось, что у него за поясом просто был пистолет, об стальную рукоятку которого и сломался меч. С сожалением смотря на сломанный у гарды меч, Прохоров вздохнул, выкинул бесполезное оружие и пошел убивать дальше. А когда счет дошел до 32, он встретил мастера.
Сначала его окружило множество китайцев с автоматами наизготовку, взявшими его в кольцо – прямо китайская семья!- а потом появился безоружный офицер: безоружный в том смысле, что не имел огнестрельного, электрического или химического оружия. Он был вооружен мечом дао – прямым китайским мечом. Прохоров хмыкнул и пожал плечами – кажется ему предстоял самый сложный и, по очевидности, последний поединок в его жизни, т.к. проиграй он китайскому мечнику, наступит смерть, выиграй он – его расстреляют в упор из автоматов. Как говориться – судьба – злая сука.
Они стали друг напротив друга – русский и китаец – на расстоянии примерно семи метров; каждый держал в руках холодное оружие: у русского был японский меч катана, а у китайского офицера, который решил попрактиковаться в фехтовании прямой китайский меч дао – довольно грозное оружие в умелых руках. Вокруг этого балагана уже собралась немаленькая толпа – русские и российские жители Владивостока стояли и смотрели на диковинку – поединок на мечах в 21 веке! У них не работали телевизоры, а тут вот бесплатное зрелище.
Противники просчитывали друг друга, Прохоров понимал, что если не удастся убить китайца быстро, то он проиграет: в их кендо, китайской версии фехтования на мечах, очень распространен длительный бой, что сейчас Владимиру делать нельзя – он изнурен ранами, да и больше тридцати трупов все же давали о себе знать.
Они сверлили другу дружку глазами, как смертельные враги, готовые затащить один другого в ад. Потом они поклонились и бой начался.
Они кинулись навстречу друг другу как давние друзья после разлуку, с тем лишь исключением, что держали в руках смертоносное холодное оружие. Когда до врага осталось всего пара метров, Владимир Прохоров упал на колени, сделала подкат, и, мощным выпадом распорол противнику печень – все, он выиграл, после таких ран никакой хирург не поможет, хоть наш, хоть китайский, хоть американский. Меч уже мертвого китайца просвистел где – то над головой, вспоров воздух. Бой был окончен. Хоть это было и не совсем кендо, а скорее иай – дзюцу, но бой Владимир Прохоров, фехтовальщик из Владивостока, выиграл. Количество убитых им врагов составили тридцать три человека.
Когда китайцы увидели, что их офицер зарублен, они открыли огонь – тело Прохорова разорвали на части сотни пуль. Последнее, что мелькнуло в его сознании перед смертью – это православный золотой крест на куполе храма, заметаемый снегом, который он однажды видел подростком, заходя в церковь. Китайцы продолжали стрелять в труп русского до тех пор, пока не опустели магазины, потом перезарядили автоматы и продолжили стрелять дальше – и так несколько раз. От первого героя новой войны мало что осталось.
Пример борьбы с врагом вдохновил многих на вооруженное сопротивление китайским захватчикам; и только после того, как китайская армия ввела обязательные жестокие пытки перед смертью для партизан – в этом она походила на гестапо, - количество актов убийства китайских солдат немного снизилось. Но не очень немного.
Пример Прохорова вдохновил многих на подвиг, на сопротивление. В том числе и следующего героя.
А тем временем Владивосток китайцы полностью захватили – расположили штаб в здании мэрии, методично отстреливали оставшихся в живых милиционеров и военных, добывали архивы ФСБ и ГРУ, уничтожали корабли и подлодки. А их несметная армия, в количестве, приравненная к саранче, продолжала движение на запад. Вглубь России.
















































Глава 4. Подвиг Клима.
Вообще – то его звали не Клим – полное имя: Евгений Исаевич Климовский, уроженец Владивостока, старожил, наркодилер и человек, имеющий хорошие связи к триадой – китайской мафией. Но все называли его Клим – «Клим то, Клим се», и никто не называл его Женек или Евгений Исаевич – всегда просто Клим. Такой он имел авторитет.
Клим уже не был молод – ему был 51 год, он полжизни прожил в этом городе – ну, т.е., конечно, он прожил здесь всю жизнь, но называл ее половиной из – за того, что имелась еще и теневая сторона его жизни – продажа наркотиков, и, поэтому, он считал, что прожил во Владивостоке ровно половину из своего срока жизни.
Он встал на преступную стезю еще когда был пятнадцатилетнем сопляком тольок – только еще начинавшим мять женскую сиську. Сначала Клим был обычным наркодилером, т.е. мелким торговцев, распространявшим не очень и много дури. Таких людей ловила милиция, отбивала им почки и другие органы, выбивая признание, и они, сознавшись, потом, как правило, погибали в тюрьмах и зонах – перспектива попасть в лапы милиции была мало приятной, и Клим стал прилагать все усилия чтобы подняться выше в своей иерархии, потому что «менеджеров средней руки» и «высшее командное звено» редко когда трогали милиционеры – тут вам не Москва – тут можно за излишне усердие словить пулю или наткнуться – абсолютно случайно! – на нож. Клим стал главным по району – метил уже на лидерство над двумя районами, перспективы ужасной участи мелких торгашей – наркоманов его почти уже не мучили, хоть и снились в кошмарах. А потом пришли китайцы.
Нет не в смысле Русско – китайской войны, а в смысле полного захвата дальневосточного рынка наркотиков, что случилось задолго до нападения Китая на Россию. Любители почитать детектив про воров, жуликов и прочих блатных думают, что весь теневой бизнес в России полностью контролируют российские воры в законе или им подобные авторитеты со славянскими фамилиями – что мало похоже на объективную действительность. Нет, конечно, в каком – нибудь Урюпинске, дядя Вася – вор в законе со стажем многочисленных отсидок, - держит аж целый рынок, но вот ближе к Чечне русскую долю мафиозного бизнеса вытеснили чечены и другие горцы; нечто подобное случилось на Дальнем Востоке РФ – китайцы подмяли под себя сначала весь легальный бизнес по ввозу – вывозу машин, ширпотреба и так далее. А этот мелкий бизнес, в свою очередь, контролировала триада – жестокая китайская мафия, которой каждый китаец, живущий заграницей должен палить оброк – ведь, если он не будет этого делать, его могут и убить или, даже, сильно покалечить (китайцы намного усердней русских в вопросах сбора дани, что тоже влиять на подпитку мафии в Китае. Как сказал один эксперт: «В Китае три основных силы: Компартия, армия и мафия». Вот, как раз одна из них пришла на Дальний Восток, а потом и остальные две.), что позволило триаде сильно укрепить свои позиции во Владивостоке и даже подобраться вплотную к Хабаровску. Конечно это далось не без крови – какой волк отдаст угодья без борьбы? Но Китайцы переломили хребет русским браткам и стали королями Владивостока – наркотики, проституция и рэкет стали их вотчинами в чужой земле.
Клим лег под китайцев сразу, как только увидел, куда ветер дует – он был еврей и прекрасно ориентировался на местности. Он служил китайцам почти двадцать лет и стал у них чем – то, чем бывает белый человек в африканском гетто, которого не трогают, но уважают – свой, который никогда не станет своим, потому что в триаду принимали только китайцев.
У Клима был отличный особняк почти в самом центре Владивостока – в самом центре построить не дал губернатор – ведь это был район исторической застройки. Вот именно из окон этого дома Клим и увидел нашествие китайцев на Владивосток, на Россию – начало самой жестокой войной 21 века.
Сначала исчез свет и появился запах паленного – казалось где – то гремит гром, потом начался бой, продолжавшийся чуть ли не до полудня. Вся охрана особняка взяла в ружье и охраняла периметр, но было не понятно кто враги: полиция, мафия, армия? А потом они узнали.
Клим был человеком старых традиций и хотел увидеть по телевизору какое – то информационное сообщение, объяснившие бы происходящее, а вместо этого мимо его дома проехал китайский БТР, потом еще один, потом танк, а потом пролетела эскадрилья вертолетов. Клим знал куда они летят – там была база морской пехоты РФ. Так началась для него война.
Он пребывал в прострации лишь первые несколько дней, а потом стал ходить по оккупированному городу – лучше бы он этого не делал. Русских женщин насиловали, чинили насилие пожилому населению, а мужчин просто убивали. Пару раз пытались напасть и на Клима, но его китайский быстро останавливал нападавших – они видели в нем одного из своих и их пылающая ярость к русским утихала.
Клим уже два дня как носил с собой две «беретты» - итальянская машинка, произведенная, как не трудно догадаться, в Китае – китайцу смерть от китайского оружия – хоть и не запатентованного в Китае. И никак не мог себя подвигнуть к смертоубийству: казалось, уже чуть чуть и в желторожих врагов полетят пули калибра девять миллиметров с начальной скоростью пули чуть ли не километр, но все никак не мог себя заставить. Конечно, Клим убивал – ведь подняться на такую высоту в его иерархии без убийств было невозможно, но сейчас его сковал страх: он знал, что должен убить хоть одного иноземца – захватчика, но природная трусость перед морем желтых военных его не допускал до этого. Может быть, он слишком глубоко перенял менталитет китайцев – подчинение младших старшим, казалось, въелось в его кровь. А потом пришел заказ.
В китайском языке слова «кокаин» и «летящая птица» пишутся одним иероглифом, как и слово «героин» и «падающий водопад» также почти идентичны. В особняк Климовского пришел китайский капитан (помимо знания китайского языке, их менталитета и обычаев, Клим еще хорошо разбирался  в знаках различия китайской армии и полиции) и попросил привести в китайский штаб, находившийся в бывшем здании мэрии, три килограмма кокаина для известных целей. На русском это звучит довольно плоско, а вот на китайском…Да, воистину поэзия: «правители запретного царства хотят полетать на парящей птице.» Клим кивнул, поклонился китайскому офицеру и сказал, что заказ будет доставлен через три часа; а внутренне он благодарил Христа за предоставленную Им возможность поквитаться с обидчиками.
Ровно через три часа Клим на своем джипе «сузуки» подъехал к КПП возле китайского штаба – первого штаба, который они развернули на русской земле, но не последнего…Он вылез, сжимая в одной руке большой дорожный чемодан, забитый наркотиком. Он объяснил караульному цель своего визита и тот, позвонив, вызвал того самого капитана, который приезжал к Климовскому. Перед тем, как войти во вражеское здание, Клим последний раз посмотрел на Солнце – оно уже шло к зениту, был закат, - потом вздохнул и пошел за капитаном, волоча тяжелый чемодане с кокаином.
Его заставили сдать оружие и обыскали – также вскрыли чемодан, в котором было намного больше, чем три килограмма высококачественного кокаина – килограмм пятнадцать, не меньше. На лицах этих восточных людей заиграли таинственные улыбки. Его повели наверх к заседавшим наверху офицерам, а наркотик теперь тащил какой – то солдат. Безоружный и немного сконфуженный Клим думал, сможет ли он исполнить задуманное и молился Христу.
На самом верхнем этаже, в самой роскошно обставленной и украшенной комнате собралось, наверное с дюжину военных в разных чинах, от капитана до полковника: по их щебету Клим понял, что они ждут генерала, для которого и закупились у русского наркодилера летящей птицей. Пора выполнять план.
Клим сделала вид, что его необыкновенно привлек пистолет «дезерт игл» лежащий на крае стола – он смотрел на него так, как будто перед ним реинкарнировалссь Мерлин Монро в теле китайской проститутки – этот пистолет был произведен в Китае, а не в Израиле, но, все равно, его мощности должно хватить на задуманное.
Заметив его взгляд, один майор подошел к нему и объяснил, что эта игрушка была произведена в Китае, но является полным аналогом настоящего, израильского «дезерт игла».
-Хочешь пострелять?
«Ах, ты ж, подумал Клим, большего всего на свете.» Но он попытался скрыть свое возбуждение.
-Да.
-Стреляй в окно.
Клим взял пистолет, проверил магазин, передернул затвор, снял его с предохранителя и прицелился. Первую пулю он действительно выпустил в оконную форточку, а вот вторую он вогнул прямо в чемодан с кокаином. От этого, находящийся в глубине чемодана гексоген сдетанировал, и все находящиеся в комнате военные, включая и Клима, разлетелись на кусочки. В здании начался пожар.
Ценой своей жизни, Климовский убил восемнадцать китайских офицер и положил, а точнее укрепил начатое сопротивление китайским захватчиком. И это не единичный случай – начиная с момента нападения, т.е. с июня 2025, вплоть до Великого Освобождения в 2028, были убитый тысячи китайцев на оккупированных ими территориях, как простых солдат, так и высокопоставленных офицеров. За это китайцы пойманных партизан жестоко пытали своими изощренными восточными пытками, а потом всенародно казнили. Но это не могло сломить дух русского народа.






























Глава 5. Примитивные инстинкты.
Китайцы все шли и шли вперед, а мы отступали. К ноябрю 2025 эти гады плотно окопались в Восточной Сибири, потребляя наши нефть и газ, уничтожая местное население, ведшее героическую борьбы и – даже! – похищая наши атомные боеголовки из шахт баллистических ракет (мы их потом вернули, не волнуйтесь, но об этом потом).
Задам вопрос из категории буддистских каонов – как вести войну с тем, кого не видишь? Да, вы мне скажете, что врага всегда видишь в прорезь прицела, но в современной войне это не совсем так – ракету нужно навести на цель, самолету компьютер, соединенный со спутником, должен проложить курс или на цель навести ракету помогает наземный спецназ, подводную лодку тоже выводит на курс спутник и т.н. маяки – особые сигнальные буйки по краям морей мирового океана; и вот, представьте, все это накрылось –нет системы наводки, нет возможности связаться со спутником или, даже, просто воспользоваться СВЧ – связью – даже рация не работает. Как тут быть? Конечно, российская армия чинила уничтоженные ЭМИ – импульсом устройства связи, навигации и коммуникации; но, пока она их чинили, китайцы взяли Хабаровск…
Возможно, все решил бы один единственный ядерный ракетно – бомбовый удар по терриьри Китайской Народной Республики – да, он мог бы многое решить…в первые дни войны. Но Президент Медведский отказался применять атомное оружие против столь сильного, опасного и многочисленного врага, как Китая. Проклятая поднебесная Империя все существовало, а я, идя на работу в Екатеринбургский военный эвакогоспиталь, время от времени смотрел на небо, ожидая, что по нему, расчерчивая воздух пролетят наши ракеты. Пусть современные ракеты летят немного по другому – они обычно стартуют с Земли, потом выходят на орбиту через Северный или Южный полюса матушки – Земли, а уж только потом бомбят выбранный город и увидеть их в действии почтит невозможно из – за их феноменальной скорости, - но я все равно каждый день ждал звука стартуемой сверхзвуковой атомной ракеты и запаха озона и пепла, принесшегося с востока. Проклятый Медведский!
Конечно, всю военную инфраструктуру разрушить все равно невозможно – это как отрубить ящерице хвост или пару лап, которые потом отрастут или ящерица всю свою оставшуюся жизнь будет ползать на двух лапах. Частично восстановить инфраструктуру помогло то, что ЭМИ – импульс дошел лишь до Урала, а дальше не пошел, были время на восстановление, и столь мощное оружие, на которое, как мы потом узнали, потратили энергию пятнадцати атомных бомб, китайцы применяли крайне редко: по их плану второй такой импульс они включат после захвата Екатеринбурга. А т.к. осталось много оружия на захваченной территории, которое не использует электронику: например автоматы, гранаты и т.п., то, сопротивление росли и множилось. На китайской (пока китайской) территории жило много людей прошедших разные войны и локальные конфликты – законсервированные агенты ГРУ и ФСБ, которые, после нападения, создавали сеть партизанских отрядов, организовывали диверсионные и разведывательные вылазки. Офицеры и просто служащие спецназа предпринимали дерзкие попытки убить китайских генералов и даже самого проклятого генерала Ли, который, практически, развязал войну. Но, без помощи авиации, флота и пехоты движение сопротивления могло захлебнуться. Так почему же не летали наши самолеты и не бомбили китайцев? Ответ был одни: ЭМИ – генераторы.
Китайским военным инженерам как - то удалось создать генераторы электромагнитного импульса, который воспроизводил точно такое же поле, как и при ЭМИ импульсе большей мощности, которое моментально сжигала всю электронику самолета, ракеты или подлодки, стоило им в него попасть. Это было печально, но факт – китайцы превзошли нас технологически. Все наши самолеты, летающие на Хабаровск, там и оставались – либо в виде упавших обломков из – за ЭМИ – генераторов, либо в виде сбитого металлолома от китайских летчиков – асов. Наши шпионы пытались выкрасть технологию этого нового вида оружия, но, пока, их усилия нечем не заканчивались – все было в пустую.
А тем временем война шла, раненных было много, и думать о Боге, о судьбе моего народа становилось почти невозможно. Тот народ, что в Библии назван Гога из земли Магог, который вышел на широту земли и окружил стан святых и город возлюбленный – это мы, русские, именно нами Господь окончит свою ярость над грешниками. Но, тогда почему на нас напали китайцы, а не наоборот? У русских великая историческая миссия – но пока наша миссия сводилась к тому, чтобы выжить в этой войне.
Города Приамурья и Сибири превращали в укрепленные форты со станковыми пулеметами, стационарными огнеметами и самодельные ракетные установками (потому что старые добрые электронные ПЗРК все поголовно вышли из строя), удерживая полчища китайцев: как в одном месте Библии говорилось про напавших на Израиль персов: «число их было как саранчи, верблюдам не было числа.» Вот эта вот желтая саранча просто вцепилась в брюхо Дальнего Востока и Сибири и выжирала себе все новые и новые пажити; даже если бы у них не было современного стрелкового оружие, современных танков и самолетов, технологически нового ЭМИ – оружия, все равно бы эта толпа победила бы нас, закидала шапками…Иногда я думал об эмиграции в Нью – Йорк, благо не плохо владею английским, но я вспомнил события, описанные в Библии, про Вавилонский плен: избавившиеся от плена евреи – откупились они что ли?- убежали в Египет, а потом, спустя буквально пару лет, Навуходоносор, царь вавилонский, пришел и туда, взяв и Египет – что называется из огня, да в полымя! На кого китайцы, разрушив нашу страну нападут потом, вопрос на засыпку? Ну да, на Запад! Лучше уж умереть на своей земле, на своей Родине, боясь за нее и проливая кровь, а не быть жалким политэмигрантом, который трясется за каждый шаг на чужой земле и уже не имеет Родины, ожидая падения и этой страны своего изгнания
Вообще при слабом политическом лидере (у нас в стране это Президент) такое стало возможным – вместо того чтобы все правдами и неправдами уничтожить Пекин, Медведский стал говорить что – то об затяжной войне, возвращении к тактике фронтов, стратегии сдерживания и активизации сил народного Сопротивления; он что, сам себе речи пишет, куда делись спичрайтеры? Вообще – то у нас такое уже было: в начале Великой Отечественной войны Сталин так испугался, что профукал начало войны, что думал, что его повесят за яйца на ближайшем фонарном столбе – это уже потом, когда его объединенный генералитет слегка надавил, вождь народов согласился выступить по радио перед советским народом, который впоследствии и сплотился около своего идола. Но это было потом, а в первые дни войны Иосиф Виссарионович испытывал безотчетный страх и ждал расправы – ведь именно он саботировал наши охранные позиции, переместив границы на двести километров на восток, где не было ни фортификационных сооружений, ни снабжения как такового – отсюда и результаты разгромных первых дней войны: больше 80% авиации уничтожено на земле, даже не поднявшись в воздух, больше миллиона красноармейцев убито и взято в плен только за первые месяцы войны. А если бы Сталин нашел свою мошонку, мы, тогда, могли бы уничтожь всю нацистскую военную машины за полгода…Да, что ни говори, а что было, то было и быльем поросло – как поросли быльем могилах наших воинов, так и не вернувшихся с войны.
Так и Медведский – фигура особо приближенная к Путину (как бы я был рад, быть он жив сейчас в 25- ом, упокой Господь его грешную душу!), но не имеющая своей собственной политической воли, хоть и уважаемая народом, но не избежавшая насмешек, человек умный и хороший образованный, но не гениальный и мало способный к стратегии, хоть и хорош в тактике – таким был Президент Дмитрий Анатольевич Медведский, Президент, при котором мы чуть не проиграли войну с Китаем. Он отказался применить атомное оружие в самом начале и так не сделал этого на протяжении всей войны, за исключением одного раза – но это потом, пока для этого эпизода самой разрушительной войны 21 века еще не настало время.
Когда ты просыпаешься, то всегда в голове крутятся какие – то мысли, обрывки сна или просто ты испытываешь приятное ощущение от хорошо отдохнувшего тела. Вот когда просыпаюсь я, сейчас, на войне, то, прежде всего, после секундной задержки, сразу вспоминаю где нахожусь, и что происходит вокруг меня – я на войне, я военный хирург. Это так погано, что настроение сразу падает, даже если приснилось что – то хорошее – женщина или хорошая драка, - и начинается еще один день на фронте: мне даже иногда кажется, что беся специально дожидаются пока человек проснется, а потом предлагают ему что – то неприятное, всколыхнувшееся в памяти, чтобы понизить настроение, ведь человек в плохом настроении намного более уязвим, чем в обычном или хорошем настроении. Но это для тех, кто верит в бесов, а таких на фронте немного: война быстро выхолащивает веру в Бога, сводя все к примитивным инстинктам – похоти и гневу. Мы водились этими примитивными инстинктами и пытались выжить, забыв об Иисусе Христе. Старались жить настоящим, вообще не думая о будущем, воздаянии или Суде, жили настоящим днем и пытались брать от жизни все: так жили люди до нас («будем есть и пить, ибо завтра умрем») и, увы, так будут жить люди после нас. Вы скажете – война – а я скажу, что и на войне можно остаться человеком.
Я хорошо помни свою первую операцию в качестве военного хирурга – это проклятое время для меня наступило аккурат 1 июля 2025 году в эвакогоспитале Екатеринбурга. Под Хабаровском шли сильные страшные, ожесточенные бои, целью которых было выбить китайцев из Хабаровска: но сделать это без помощи авиации, ракет и космической наводки – даже дроны не работали! – было уже невозможно (тут, кстати, показал себя знаменитый АК -12 с необычайно продвинутым цифровым прицелом, из которого можно целиться ночью, в песчаную, снежную бурю, в космосе, который в ЭМИ – поле не работал и бойцы свинчивали навороченный прицел и стреляли так: это к вопросу зависимости современных милитаристических технологий от компьютерных схем, что мы вообще думаем, что современный военный не сможет найти даже туалет, если спутник не подскажет ему его местонахождение), т.к. эти желторожие убийцы окопались там так прочно и наша пехота просто распадалась об них, как волна распадется о прибрежный камень. Вот именно с того поля боя мне и привезли моего первого раненного.
У хирургов есть такое поверье – что как проведешь свою первую операцию, так потом и пойдет; в свое оправдание скажу что почти все операции, которые я проводил на гражданке в ЦРБ, были успешны – нет, ну, конечно, наверное кто – то и умирал, хирургия вещь такая – как, например мне запомнился, случай, когда я проводил простую операции и случайно наткнулся у больного на рак в селезенке, о котором меня никто не предупредил – этот больно потом умер, бывает такое. Т.е. я был довольно хорошим гражданским хирургом, но полевая военная хирургия это дело совсем другое. И тут тоже работает принцип, что как проведешь свою первую операцию, так потом и пойдет.
Этого пациента привезли прямо из Хабаровска на санитарном вертолете – у него была серьезная рана осколочным снарядом в живот: а каждый хирург знает, что такого рода раны, как правило, всегда летальны. Но мне удалось откачать этого человека – слава Богу! Я убрал осколки из его живота, отрезал безнадежно испорченные кишки, сшил то, что еще можно было сшить, потом сшил живот и отправил раненого в палату реанимации, а сам потом пошел в процедурную, снял красные от крови перчатки и долго смотрел на свое отражения в зеркале. А потом привезли еще одного и меня снова вызвали в операционную.
Так и пошло: раз за разом, день за днем, человек за человеком – так началась для меня война: и я думая, что военком, отправивший меня не на передовую, а сюда, в военные хирурги, был на сто процентов прав – я отчетливо понимал, что попади я в спецназ, то сложил свою буйну головушку уже до праздника Казанской иконы Божией Материи или еще раньше, а так я хоть какую – то пользу принес, спасая покалеченных, раненых солдат. Кстати тот человек, которого я оперировал первым, выжил и даже, кажется, стал потом тружеником тыла.
Война все продолжалась, военный маховик раскрутился, набирая все большие и большие обороты – раненных было много, так что, иногда, когда привозили тяжелораненных, то их оперировали врачи, а, допустим, пули из простреленных конечностей, доставали медсестры – т.к. невозможно было всем уделить время.
Росло количество прооперированных военных обоего пола и росло напряжение, которое надо было как – то снимать. И снимали: водка, женщины (иногда мужчины) и наркотики.
Наркотик, спросите вы? Как такое возможно, чтобы честный российский военный хирург употреблял наркотики на службе и даже в процессе операции? Как такое кому – то может прийти в голову? Но это было – я сам свидетель, как мои товарищи употребляли разного рода наркотические препараты для облегчения напряжения, владевшего нами.
Где они их брали, т.е. наркотики? Это хороший вопрос. Когда я работал в балашовской ЦРБ, то, помню, в год на нужды больницы выделялось около двадцати килограмм разных наркотиков – хоть их никто и не мерил килограммами – этого количество хватило бы наркоманам одного московского микрорайона на целый год жизни под кайфом; что уж говорить про военное время, когда промедол, опий, морфин вообще никто не считал – наркотические анальгетики просто списывались со склада и исчезали в недрах машины, а кто и как их использовал, вот это уже осталось загадкой, достойной комиссара Мэгре.
Конечно, были и героин и кокаин. С этими двумя дело обстояло чуть хуже, т.к. их дистрибьюровала в основном мафия, с которой связываться было как – то опасно – но шла война и никто не обратит в процессе нее, что на Западных территориях – так мы во время русско – китайской войны называли территорию Россию от Урала до Калининграда – найдут нескольких жестоко убитых наркоторговцев, плавающих в луже крови в своем собственном доме, но уже без наркотиков и денег, которые куда – то делись и никто не знает куда. (Военные, вообще во время всех войн старались урвать выгоду для себя – деньги, золото, ценности, - все это проходило через их руки и обратно уже не выходило: вспомните Вторую мировую. А в этой войне некоторые командиры спецназа специально проводили операции (секретные и несанкционированные, естественно) против крупных криминальных шишек, убивая их и отбирая у них деньги, пользуясь безнаказанностью военного времени). Потом, правда, выяснилось, что этих товарищей убили их конкуренты – полицейские так и написали: «убиты конкурентами»; а у доблестных военных хирургов прибавилось немного кокаина и героина.
Я помню, как мне первый раз предложили наркотик. Я вышел немного продышаться перед очередной порцией покореженных человеческих тел, которые мне нужно будет зашить и подлатать, надеясь, что Создатель снова вдохнет в них жизнь; стояло бабье лето, хоть уже был почти Покров. Рядом со мной на балконе второго этажа стоял Вася Неудахин, держащий в руке бутылке с водкой; чисто по инерции он протянул ее мне. Я не пью водку, и почему – то в тот момент, когда ко мне, горлышком вперед, плюхнулась бутылка, испытал какой – то иррациональный страх – такое иногда испытываешь, когда хочешь наступить на какой – то сегмент пола, а инстинкт говорит тебе этого не делать, т.к. там есть замаскированная ловушка. Я покачал головой.
-А зря, сказал Неудахин. Отличный «сироп».
-Какой еще «сироп»?
Мой коллега сделал несколько довольно крупных глотков и пояснил.
-«Сироп» - водка с кокаином.
Японское будо строго настрого запрещает употреблять наркотики, но я их не употреблял еще и по той причине, что войны не длятся вечно – любая война так или иначе закончится тем или иным способом, а если успеешь сторчаться за время военных действий, то, как говориться, и Победа будет не в радость – всегда на войне можно найти какую – нибудь альтернативу наркотикам: уж это проверено практикой.
Будо запрещает наркотики, но ничего не говорит об седативных препаратах, снотворных, нейролептиках, антидепрессантах и транквилизаторах, которые успокаивают получше водки и не имеют никаких противопоказаний или чересчур сильно выраженных побочных эффектов вроде дрожания рук или головной боли, которая преследует алкоголиков; поэтому я иногда позволял себе выпить таблетку другую на ночь и отлично спал. Лекарств хватало, наркотиков хватало. Женщин?.. Наверное, тоже хватало. Но, ведь на войне, всегда есть место любовным историями, которые, практически, потрясли мир. Наверное, такие истории были всегда и их всегда приятно слушать, но это война и всегда надо делать поправку на ветер.
Мы, военные хирурги, хотя и были военным – в конце войны мне присвоили звание капитан, - но все же мы мало соблюдали субординацию: никогда не отдавали честь даже старшим по званию, никогда не посещали политзанятия и могли позволить себе проводить операцию в тапочках. Наверное, именно это так и привлекало к нам девушек – медсестер, санитарок и радисток. Вот представьте себе: идет по главного коридору военного госпиталя какой – нибудь полковник, весь при параде, в орденах и званиях, а навстречу ему военный хирург, принадлежность к армии у которого выдается лишь зеленой рубашкой. Хирург явно с похмелья – это видно по лицу и движениям, - проходит мимо полковника даже не удостоив его взглядом – да, в первые месяцы войны столь вопиющий случай не соблюдения субординации жестоко наказывался – всякие там кляузы. Но когда, потом, через два дня этому полковнику при инспекции особо важного объекта оторвало ногу реактивным снарядом, выпущенным из системы залпового огня китайцами, а тот врач, на которого полковник сделал донос и разнос, сшил порванные сухожилия, достал из мяса ноги раздробленные кости и даже написал рекомендации на протезирование, вот тогда отношение меняется. Но, все же, мы перегибали палку. У нас был дежурный прикол – опростать ведущего хирурга Екатеринбурга, причем подгадить ему не один раз или два, а много: и этот седовласый дед искренне нас ненавидел за наши познания и придирки.
Но о чем это я? А, да, кажется о женщинах. Вот эта тема к медицине уже вообще никакого отношения не имеет, за исключением разве того клише, когда врач спит со своими медсестрами. И опять же повторю, это не имеет никакого отношения к войне – ведь спать с противоположенным полом хочется всегда, а атмосфера убийства и обреченности, лишь усиливает древний инстинкт.
С Соней я познакомился как раз в начале сентября или в самый конце августа – из – за счастливости этих событий память немного их подретушировала, сделав еще более приятными.
Я сидел в ординаторской за своим столом, попивая крепкий черный чай и записывая в свой блокнот, который я хранил в своем же столе, мысли приходящие ко мне в голову. Я записал: «в цивилизованном обществе порок культивируется точно так же как добродетель.» Немного подумал и записал еще: «любая война конечна.» И тут за спиной проскрежетал неприятный голос:
-Как поживает, Юрий Андреич?
Врач Павел Стаханов – большой любитель розыгрышей и каламбуров, - подобрался сзади и стал издеваться. Только вот почему он назвал меня «Юрием Андреичем? А, да…Иногда самый лучший способ ответить на выпад – это использовать быстроту ума. Я сказал:
-Ну да – я как доктор Живаго – только русский, не пью и не имею внебрачных детей. И, пока Пашка ничего не успел изобрести, бросил: А с чего ты взял, что он Андреевич? А?
-Ну не знаю, Антош, школьная программа была давно – да и вообще я читал Пастернака уже на втором курсе мединститута – хотел прочитать все книжки про врачей («А потом банально скатился к чтению порнографии», подумал я, но вслух не сказал, чтобы не развивать новой дискуссии.) где тут упомнить: Андреевич он, Исаевич или Наумович. Черт его разберет…
-Вот и не цитируй, если не уверен. Я под шумок убрал в стол блокнот и взглянул на часы – пятнадцатиминутный перерыв заканчивался, и нужно было снова идти оперировать. Я допил чай; мне почему – то подумалось, что во времена Второй мировой военным врачам вообще не давали перерыва – лишь на четырёхчасовый сон и полчаса на принятие пищи. Я вздохнул и поднялся, натягивая белый халат на зеленую рубашку с именной нашивкой, я еще не знал, какой подарок от Бога ждет меня в операционной.
Я прошел в процедурную, вымыл руки, надел разовый стерильный халат, маску, шапочку, перчатки и вошел в операционную, в которую уже ввозили груду растерзанного мяса, которое когда – то было человеком – мне даже показалось, что от этого бедняги еще исходит дымок, словно его подстрелили прямо под окнами эвакогоспиталя. Я деловито прошел к операционному столу и стал осматривать пациента, краем глаза обратив внимание, что в нашем полку прибыло – здесь была новая медсестра, которую я еще не видел. Она тоже была в маске, и я не разглядел лица, но черные кудряшки волос, выбивающиеся из – под шапочки, мне сразу понравились – можно сказать поразили. Я оторвался от женской красоты и сконцентрировался на работу – ведь, если этому парню срочно не помочь, он перестанет быть человеком и превратиться в труп.
Операция немного затянулась: его бедренная кость словно бы расплющилась от мощного пинка, лоу – кика в бедро и теперь мне предстояло отделить мясо от кости, все сшить, а уж потом идти в ординаторскую чтобы немного передохнуть перед следующем бойцом российской армии, покалеченном проклятым Китаем. Я выполнял операцию на автопилоте – мне уже приходись резать подобные травмы: они происходят, в основном, от сильной взрывной волны, которая, хотя, и не убивает, но корежит все кости – что я и наблюдал в данном случае. Мне осталось вытащить ненужные теперь, раздробившиеся до состояния помолотой муки, кости и сшить ткани, а уж потом, попав в руки ортопеды и хорошего травматолога, этот человек, что сейчас лежал передо мной, возможно, после серии операций, даже будет ходить. В этом безумном мире все возможно!
Я краем глаза обратил внимание, что новая медсестра – брюнетка чувствует себя не очень: она была белее мела и ее руки, подающие мне нужный инструмент, тряслись: я решил, что она из добровольцев, а то, что сейчас стоял сентябрь – еще один проклятый месяц войны, - это только удостоверяло. Скорее всего, она жила на неоккупированных китайцами землях и, закончив сейчас, т.е. в этом году, медучилище, пошла добровольцем на фронт – может быть, даже сама выбила себе такое назначение, сама ходила в военкомат и пробивалась на войну. Все же сейчас не сорок первый, когда сгоняли автоматами на фронт и мужчин и женщин: нет, вы меня правильно поймите, мужчин в эту войну, конечно же, сгоняли на фронт силой, но пока не дошло до того, чтобы силком тащить туда же и девушек – тут вам не сорок первый. (Видимо Президент Медведский откладывал всеобщую мобилизацию по причине ядерных ракет, которые у нас все же остались – пусть и за Уралом и в Калининграде. Видимо он надеялся, когда враг подойдет к Москве нанести т.н. фатальный удар: скорость полета атомной боеголовки не позволит ЭМИ – полю сбить русскую ракеты и Пекин превратиться в горсть атомной золы; видимо из – за этих глубоких причин Президент пока не ввел всеобщую воинскую мобилизацию.) Но девушки все равно шли на фронт – мне казалось даже, что они более патриотичны, чем мы, мужчины – как говориться если женщина любит, то это навсегда: а если женщина любит Родину, то такая любовь на самом деле до гроба.
-Все! Громко сказал я. Можно…Я остановился – что – то привлекло мое внимание: на частично срезанной майки защитного цвета, было что – то, что мне очень не понравилось. Я сказал: Ножницы.
И стал резать предлежащую ткань. «Ох, ты ж черт! Подумалось мне, когда я увидел, что в районе лобку у этого субъекта две проникающие раны, очень маленькие – видимо от какой – то мелкой шрапнели, которые не заметили, когда пациента везли сюда и, которые если не вылечить, он умрет. Видимо Бог направил мою руку.» И я принялся оперировать. Через двадцать минут, уже все закончив, я сказал:
-Вот теперь действительно все. Пойду перекурю. (Хоть я и не курил – это просто выражение.)
Я вышел из операционной, снял разовый хирургический халат, шапочку, маску, хирургически перчатки и пошел к курилке – хотя, как я и сказал выше, сам не курил, просто у меня там было одно дело.
Брюнетка стояла там – у нее в руке была незажженная сигарета. Рука дрожала и девушка смотрела прямо перед собой. Она была такая красивая, что я даже вначале подумал не ошибся ли я человеком? Но потом увидел ее кудряшки и понял, что не ошибся. Я стал напротив нее и дал ей прикурить от зажигалки, которую всегда ношу с собой (хоть сам и не курю). Наши глаза встретились – меня словно обдало бризом, несущимся с весеннего моря: ее глаза были оттенка морской волны; черты лица были такие правильные, что она походила на киноактрису.
-Антон Вячеславович.
-Соня.
Мы пожали друг другу руки, задержав касание на лишне секунды.
-Антон, вы давно работаете военным хирургом? Спросила она.
Я вдохнул дым сигареты – казалось, ее легкие делают его сладким, - и сказал:
-На самом деле, я – не военный хирург – я записался добровольцем в первые дни войны. Тогда я работал хирургом в местной больнице. Пришел в военкомат, как и многие другие…Хотел пойти в спецназ, но военком – храни его Бог! – направил меня в санбат.
-А почему «Храни Бог.»? Ведь, наверное, из вас бы, наверняка, вышел хороший спецназовец?
-Убивать просто, а вот спасать жизнь – очень не просто. Особенно сейчас, когда стоишь по 18 часов в день за операционным столом и через твои руки проходят боль и кровь – кажется чужие, а на самом деле общие или даже твои.
И тут же перемена темы:
-Что вы делаете вечером, Софья?
Она немного смутилась, пожала плечами и сказала, как мне показалось, немного разочарованно:
-Ничего. Почитаю, посплю.
-Как давно вы работаете хирургической сестрой? Попытался я исправить положение, немного ее порасспросив о самой себе, а не сразу затаскивая в постель.
-На самом деле, я –  не хирургическая сестра: в прошлом году я окончила медучилище и работала медсестрой в терапевтическом отделении. Когда началась война – в моем любимом Калининграде это был шок («А не плохо я просчитал про Калининград.» Похвалил я себя и продолжил слушать.), - я записалась на курсы хирургических сестер. Приехала сюда и сейчас…
Мне показалось, что она всхлипнула.
-Ваша первая операция?
Но ответ был и так очевиден. Соня, казалось, сейчас расплачется – она с трудом кивнула. Я сказал:
-Знаете, что помогает со всем этим справиться?
Она смотрела прямо на меня, а смотрел прямо на нее.
-Алкоголь?
Я мотнул головой.
-Секс? (По тому, как она это сказала, я понял, что шанс имею.)
-Нет. Близко, но нет. Со всем этим помогает справиться вера в Бога и в то, что Он когда нибудь закончит эту войну.
-Хорошо сказано, Антон. Так что именно вы делаете вечером?
И мы стали встречаться – первое наше свидание состоялось бабьим летом, в жаркий сентябрьский вечер. Было много смеха, она немного выпила (я не только не курю, но и не пью), я отвел ее в один из больничных складов для одежды и там мы занимались любовью вдали от всех. Я смотрел в ее глаза и не мог насмотреться; ее тело было совершенно: если бывают совершенные женщины, то мне попалась именно такая. Софье Дыковой было всего 22 года, а мне на тот момент всего 27, но я уже решил, что если мы оба доживем до конца войны, она станет моей женой.
Потоки раненных шли караванами - каждый умирающие, почти трупы, с удасными ранами, травмами, контуженные, лишенные конечностей, с расплющенными черепами, но еще живые, преимущественно мужчины, но попадались и женщины. Почему – то для женщины попасть в плен на войне страшнее, чем мужчинам, и мы все – как мужчины, так и женщины, - носили с собой по четыре патроны: два калибром 9 мм для стандартного пистолета Макарова и два калибра 7,62 для стандартного автомата Калашникова, в двойном размере, на случай осечки. Попасть в плен было страшно; на фронте выжить было практически невозможно, а страх заполнял душу, и его нужно было как – то выгонять вон, что мы и делали, избивая «китайцев». А так как всех настоящих, этнических китайцев вырезали еще в первые месяцы войны, то мы избивали похожих на китайцев (нерусских) узбеков, татар, таджиков и им подобных.
Обычно происходило это так: шла толпа русских военных, потом они видели группу иноземных людей с темной кожей – не принципиально какого оттенка, - и начинали их оскорблять; потом, в ходе дискуссий о том, чья мать лучше, начиналась, драка ради которой все и затеивалось. Иногда нерусские звали подмогу, иногда звали подмогу мы, но всегда в отчетах полиции это столкновение значилась как «сопротивление китайскому захватчику». Ну и что с того что они узбеки или таджики – они похожи на китайцев и точка? С юридической точки зрение не придерешься. Это помогало выпустить пар и снять висевшее в воздухе, наэлектризованное напряжение.
Однажды в именно такой стычке я убил человека. Это случилось так: стоял октябрь – я уже тогда встречался с Софьей, - нас было человек сорок, узбеков – вроде бы это было уроженцы Узбекистана, я их плохо отличаю друг от друга, - в районе сотни. Завязалась довольно хорошая драчка с тенденцией к массовому побоищу. Я бил, толкал, душил, не думая о завтрашнем дне вообще. Вдруг один узбек ударил меня в левый бок чем – то тяжелым и твердым: как потом оказалось, кастетом; я озверел – синяк останется (удар был слабым: на его месте, а сломал бы четыре ребра.), - и стал убивать этого человека: нанес два расслабляющих удара костяшками кулака в лицо, захватил опустившуюся шею и стал душить. Отпустил я его только тогда, когда явственно услышал хруст сломанных позвонков и, когда по телу трупа пробежали предсмертные конвульсии. Так я в очередной раз абсолютно безнаказанно (?) убил человека; система, которая существовала при Президенте Медведском, наверное, на то и была рассчитана, чтобы убийцы ходили безнаказанными. Но Господь наказал меня.
Это случилось 3 ноября 2025, за день до Казанской иконы Божией Матери.
Я пришел на работы – или службу: я путал как правильно, - и сразу увидел стоявшие в приемном покое каталку: я понял – что – то было не хорошо, что – то было неправильно. Труп был накрыт белоснежной простыней, такой белой, что, казалось, она соткана из чистого снега. И из – под простыни вывалилась женская рука. Та рука, которую я много раз целовал, много раз пожимал – та рука, которую я любил, нет, рука той женщины, которую я любил. Я сделал моральное усилие, подошел к каталке и сдернул простыню. Это была Софья Дыкова. Мертвая. Китайский реактивный снаряд пробил ее насквозь в районе матки и убил почтит мгновенно, и, т.к. она была военной медсестрой, ее труп привезли сюда, а не в общий крематорий (я помню подумал, что, наверное, скоро крематорий закроют – ведь хоронить – то уже некого!), частично для идентификации, а частично, чтобы ее коллеги попрощались с ней. В те годы китайцы часто обстреливали Екатеринбург реактивными снарядами, которые могли пробить насквозь бетонную стену; обычно они вели обстрел важных военных или промышленных объектов, но, иногда, как сейчас, например, случайная ракета убила случайного человека. Так Господь наказал меня за убийство безвинного человека – я мог не убивать того узбека, т.к. это убийство не имело вообще никакого смысла, но не сдержал свою ярость и уничтожил творение Божье.
Я стоял возле трупа своей возлюбленной и пытался понять что это происходит в реальности, а не в дурном сне или наркотическом бреде – моя невеста была мертва и я смотрел на ее хладный труп, понимая, почему именно в прошлую большую войну возлюбленные отлагали свадьбу до конца войны. Ее живот был разворочен и, если бы, у нас был ребенок, то он тоже умер.
Я думал, что если переживу это и не сойду с ума, то, скорее всего, мой челн психического здоровья уже ничто не наклонит. Ко мне подошла санитарка и отвела в ординаторскую, где меня напоили крепким сладким чаям, а я все думал. В мозг пыталась проникнуть мысль «это все китайцы виноваты, они убили Соню», но я был христианин – плохой, но христианин, - и понимал, что китайцы не убивали того узбека, а убил я и из – за этого наказание Божие.
Ко мне подошел начальник отделение подполковник Смирнов и спросил:
-Это твоя невеста?
-Была.
-Иди домой. Завтра придешь на службу – считай отгул за мой счет.
Я допил сладкий чай, поблагодарил санитарку тетю Зину и, накинув шинель, покинул здание военного госпиталя, идя в никуда и ощущая вокруг себя пустоту.
В тот день я первый и последний раз за всю войну напился, а точнее: купил бутылку водки и пришел в общежитие – оно пустовало, все были на работе\службе и я был там один. Я открыл водку и приложился к горлышку. Почему – то вспомнились слова героя из «Великого Гэтсби» Фицджеральда, что он напивался за свою жизнь всего четыре раза – так вот, это у меня был первый. Я сделал глоток; перед глазами стояла развороченный живот Софья, чья утроба могла бы подарить мне ребеночка. Сделал еще глоток – организм начал сопротивляться отраве: я пытался его подавить. А потом в голове легкой пульсацией возникла мысль, а не попробовать ли «сиропу», т.е. водки с кокаином, и я понял, что пора завязывать. Даже на войне есть альтернатива наркотикам: возможно, духовная практика, я не знаю, но она есть. Пора завязывать.
Я сходил в уборную, где выблевал всю выпитую водку, и вылил то, что осталось в бутылке (больше половины), и, оставив пустую бутылку прямо в урне уборной, прошелся на общую кухню, где, иногда, мы, военные хирурги, готовили себе ужины – хотя и ели, обычно, на работе, где взял подсолнечного масла и выпил грамм тридцать – это должно было помочь перебороть алкогольное отравление. Потом я вернулся на свою койку и стал просто лежать, смотря в потолок.
Поймите меня правильно – я грустил по Соне, но из – за этого становиться алкоголиком или наркоманом я не хотел. Мне было грустно, но грусть была приятной – сегодня она родилась в новую жизнь и, возможно, ждет меня по ту сторону. Она мне сама говорила, что с начала войны снова стала ходить в Церковь, как делала это, когда была подростком. Кто посмеется мне в лицо, говоря, что у христиан пустая надежда, но что на это сказать, разве что: «надежда не постыжает.» и что «печаль мирская производит смерть.» Слова апостола Павла.
Я достал Библию и стал читать 14 главу Евангелия от Иоанна. Мне стало лучше – я понимал, что совсем хорошо уже не будет, но надо к этому стремиться.
Я больше не участвовал в избиении «китайцев».
А через пять месяцев, на первой седмице Великого Поста 2026 года, пал Екатеринбург.











Глава 6. Падение Екатеринбурга.
Морозчик сковал слегка подтаявший снег и воду и дорожка превратилась в каток – я шагал к центральному корпусу военного госпиталя Екатеринбурга; было еще темно и немного стыло, но госпиталь был уже освещен изнутри и полстью функционировал: правда внешне этого никак нельзя было увидеть, т.к. работал режим светомаскировки. Я подошел к проходной, кивнул охраннику и вошел внутрь большого здания, где, через боль, давали людям здоровье; вообще, по форме или протоколу безопасности, охранник должен был меня сначала досмотреть, потом сличить мои документы, а уж потом впускать – но это был бумажный протокол, а на деле китайские шпионы еще пока не проникали в Екатеринбург – они были слишком «китайскими». «Вот бы так и оставалось.» Подумал я, и подошел к буфетной стойке, где буфетчица раскладывал свежие булочки – нужно было съесть парочку, чтобы зарядиться энергией, хоть они и вредили моей фигуре, но я подумал, что можно похудеть и после войны.
-Здрасти, теть Маш! Дайте две ватрушки и чайку стаканчик.
-Хорошо, сынок, сейчас.
Она знала всех врачей по имени отчеству и знала все про всех. Она налила мне чай и завернула в бумажные салфетки две хороших на вид – как потом оказалось, и на вкус, - творожных ватрушки. Я отошел к группе других врачей, некоторых из которых знал, а некоторых видел впервые; мы поздоровались и стали есть.
Стояла первая седмица Великого Поста 2026 года от Рождества Христова. Вчера прилетели грачи: я, помню, лежал на койке в общежитии и слушал веселый гомон этих птиц и их энергичные взмахи крыл. Бог заботиться о сотворенном мире, от человека до скота, человек – венец создания Божия.
Я доел завтрак: молиться не стал – это выглядело бы странно, даже для военного хирурга; потом умыл руки и пошел наверх, в операционные.
Я помню, мне еще показалось это странным, что за последние четыре дня, начиная с пятницы и до сегодня, было очень мало пациентов – поток раненных словно иссяк, как, иногда, иссякает поток нефти из выработанной скважины; но, тогда, я не обратил на это внимания.
В этот день, первым, кого мне привезли оперировать, был какой – то таджик с отстреленным ухом. И он был не в военной форме. Я спросил сестру (она заменила Софья – высокая худая блондинка; заменила Софью в плане рабочем, но не личном, т.к. я никак не мог прийти в себя после смерти невесты и сейчас вообще не имел подружки, даже разовой), которую звали Наталья:
-Наташа, откуда этого привезли?
Я между тем ухо этого человека сильно кровоточило, держась лишь за ошметок плоти, за краешек головы. Хирургическая сестра ответила:
-Вроде драка какая – то на рынке – этому ружьем отстрелили ухо…
-Так он не с фронта?
-Нет, не с фронта…Увезти назад – пусть гражданские штопают?
-А давал клятву Гиппократа…Давай анестезию.
И пошла операция: перед тем, как начать, я взглянул на часы – было пять минут девятого. А когда я закончил спасть ухо, отделив уже ненужную плоть и сшив, что возможно (кстати, парню повезло, как говориться, пострадало лишь внешнее ухо, а среднее и внутреннее было в порядке – будет лишь частичное ухудшение слуха: как если бы он слушал громкую музыку), отправил человека в палату, на них было восемь тридцать две. А пошел в процедурную вымыть руки, и готовиться принять следующего пациента. Когда я вымылся и немного отдохнул – на часах было восемь тридцать пять утра.
Именно в этот момент пал Екатеринбург.
Я не обратил внимания – как и никто, впрочем, - что поток раненных с Восточного фронта иссяк, и, как мы потом узнали этому было простое и логичное объяснение: просто китайцы уничтожили физически все воинские части российской армии, находившееся восточнее Екатеринбурга, а когда увидели, что им уже ничего не препятствует взять город, являющейся крупной опорой русских в Сибири и, практически, последним рубежом перед Москвой, они – эта армия проклятых, - подготовившись, во вторник первой седмицы Великого Поста 2026 года, напали на Екатеринбург. И город пал…
Вначале китайцы нанесли ракетно – бомбовый удар по известным им военным и гражданским целям: наш госпиталь попал под этот удар частично…А потом воины китайской армии вошли в город, и началась мясорубка. Для нас, находящихся в осажденном городе, это было началом конца; для тех, кто мог еще думать и усматривать будущее, это было началом конца для всей России, т.к. за Уралом падет Поволжье, а потом и Центральный регион.
Когда в фойе госпиталя влетела ракета, а мыл рук, а точнее – переоблачался из операционного халата в зленую военную рубашку: мне захотелось подефелировать в военном стиле, - и это спасло меня от мгновенной смерти, а все, кто был на первом этаже больнице, погиб. Погибла буфетчица тетя Маша и санитарка тетя Галя (была ее смена), погибли врачи и медсестры, санитарки и охранники; их тела разорвало взрывом, перемешало в крошево и мы даже не смогли никого из них похоронить.
В комнате с умывальниками меня сильно тряхнуло и я, как назло, падая, сильно приложился головой обо что – то твердое, не поняв даже толком обо что, и потерял сознание.
Когда я пришел в себя, в здании слышалась горловая, противная китайская речь, выстрелы и крики – я понял, что пришли каратели. Нас специально учили понимать китайский для таких вот случаев – военный должен был уметь сложить пять слов на незнакомом языке для пользы дела; но, сейчас, этот навык, навык понимать что говорят именно на китайском, словно запалил внутри меня какой – то фитиль, а тот, очень быстро прогорев, взорвал запал и пошла химическая реакция взрыва. Все невзгоды последних месяцев, все искореженные и умирающие люди, которые прошли через мои руки, смерть Дыковой, наконец, все это так сильно разъело мою душу, что я понял, что нужно сделать – нужно дорого продать свою жизнь.
А тем временем китайцы шли в мою сторону. Асбестовая пыль, поднявшаяся после взрыва, попадала в легкие, слепила глаза – китайцы были за дверью, решив проверить все помещения, даже умывальники, а вдруг кто – то пошел купаться, чего еще можно было ожидать от этих русских?!
Китайцы были очень близко; я огляделся. Можно было, конечно, кинуться грудью на амбразуру, словить грудью очередь из автомата и спокойно отправляться в Рай, но я пока не хотел так быстро умирать: поэтому я, подпрыгнув, сделал из своего тела распорку и повис в дверном проеме, упираясь в него руками и ногами, в которой, через полсекунды, вошли мои палачи.
Их было трое: одеты в простой зеленоватый камуфляж, в руках держали не автоматы, как я подумал, а компактные, удобные пистолеты – пулеметы китайского производства чем – то внешне похожие на «Хеклер и Кох» только со сдвоенными магазинами и тактическим лазерными прицелами. (Я, вися в дверном проеме, вспомнил, что перед самой войной, китайцы гордились огнестрельным стрелковым оружием собственного, национального производства, а не каким – нибудь русским.) Зеленый лазер обежал пустое, задымленное пылью помещение и они, один за другим, никого не найдя стали выходить. Дверной проем для троих был узковат и, поэтому, следуя логике, они выходили по одному; как только вышли двое, а спрыгнул с потолкла на третьего, последнего, замыкающего группу – это было похоже, как груша падает на неосмотрительного отдыхателя под деревом: вот только груша эта преисполнена 85 килограммами ярости. Я выбрал несколько неудачное положение и, поэтому, сломать шею китайцу классическим приемом не получилось – вместо этого я рубанул его по затылку ребром ладони и захватил его оружие, моля Бога, чтобы оно было снято с предохранителя – так и оказалось. Двумя, не очень короткими очередями, я убил двух китайцев, а уже потом, встречными движением обеих рук, сломал третьему шею. Все было сделано быстро и эффективно – как в лучшие мои годы работы на синдикат, когда я носил кличку Наемник. Трое есть – остался миллиард. Ну что, ж, вперед! Ох, не простая эта работа – из болота тащить бегемота! Если я буду тратить по магазину на каждого китайского бойца, то, возможно, через десять лет отечественная оборонная промышленность выпустит достаточное для этой задачи количество патронов – мы забыли про старые добрые авиационные бомбы и реактивные снаряды, которые могли бы нам здорово помочь; но, пока это не было, приходилось полагаться на скромные возможности стрелкового оружия.
Я быстро обыскал поверженных китайцев – у каждого был подсумок с магазинами, один я взял себе, у каждого были ножи – смесь десантного ножа с восточной рукоятью, я взял себе один нож в ножнах; как это ни странно было, но из личных вещей у них оказались лишь фотографии: у первого – девушки, довольно симпатичной для китаянки, а у двух других семейное фото. А помню еще подумал: «Они что, тоже люди?» А потом увидел его.
Он лежал всего в десяти метрах от меня, освещенный мигающей флуоресцентной лампой, одетый в шинель офицера десанта. Я хорошо знал этого человека: я помню как его привезли со сложнейшим ранением колена, он был в сознании и рассказал, что его рота десантировалось немного восточнее линии фронта и, как следствие, попала, как говориться, в плотное кольцо врагов. Выжил этот капитан Стрекольцов и два солдата, которые выжили не просто так, но благодаря ему именно – он, этот капитан, используя свои навыки выживания, вытащил двоих салаг из лап смерти; а китайца вдогонку раздробили ему ноги гранатой. Ногу пришлось отрезать чуть выше колена – уж очень все там было запущено, так, что не спасти, - но капитана это не остановило, он не пал. Духом. Помню, он любил говорить: «Вот закончиться война и все девочки будут мои, при такой – то пенсии!» Это был мой самый любимый пациент: хоть операцию проводил и не я, но я часто захаживал у Стрекольцову и беседовали с ним, за жизнь, о бабах. А вот сейчас обезглавленный труп капитана Стрекольцов лежал передо мной, всего в трех шагах.
Я подошел и присел, ища голову – она откатилась чуть в сторону, выражение лица было задумчивым – наверное он еще был немного контужен, в руке безголовый труп сжимал скальпель. Скорее всего, китайский солдат нанес удар сзади, когда десантник ничего не ожидал; использовал меч или длинный нож – профессионально, четко, быстро: как профессиональный фехтовальщик я не мог не восхищаться.
«Бедняга Стрекольцов.» Я вынул скальпель из холодных пальцев и спрятал его себе в полусапожек, потом аккуратно, чтобы не побеспокоить мертвеца, снять с обезглавленного капитана его шинель. Я сам не знал, зачем это сделал – может потому, что в шинель офицеров десанта есть дополнительные вшитые титановые пластины на сердце, позвоночнике и печени с селезенкой, а может это просто акт прощания с другом, которые редки как на войне, так и вообще, везде. Шинель была мне немного маловата – Стрекольцов был ниже меня, - но в плечах сидела хорошо и не сдерживала движения; я немного постоял, утишая ярость, которая сейчас была не нужна, а потом пошел вперед, полностью превратившись в хищника, готового убивать.
Они увидели меня слишком поздно – группа из четырех желтых воинов шла в мою стороны, что – то говоря на своем наречии, - и это дало мне преимущество. Я рухнул на пол и аккуратно прицелился, а потом вжал спусковой крючок, поводя стволом туда – сюда. Кучности, как таковой, у этого пистолета – пулемета вообще не было – все шестьдесят пуль, выпущенных мной, почти все ушли в молоко: в каждого китайца попала от силы парочка (и не критикуйте стрелка – я довольно хорош в стрельбе на ближних дистанциях), но, как ни странно, им этого хватило, и, когда я, перезарядив оружие, подбежал добивать, это было уже излишне. Я пошел дальше.
У лестницы, ведущей на третий этаж, меня что – то остановило, то, что обычно называют интуицией или инстинктом – инстинкт подсказывал, что идти наверх нельзя. Я присмотрелся и понял почему: на второй снизу ступеньки, почти невидимо глазу, проходила красная полоска лазера противопехотной мины – ловушки, и, если бы я неосмотрительно пошел наверх, то меня убило бы прямо на месте. Я вернулся чуть назад, прихватил пистолет – пулемет мертвого китайца – одного из убитых мной, - и, заняв, позицию в двадцати метрах от лестницы, выстрелил в мину. Грохнуло. И почти сразу вниз ринулись китайцы, попадая аккурат под мои пули. «Как из рога изобилия, думал я, убивая людей – антиподов, китайская семья!» Когда поток иссяк, я двинулся дальше, ступая прямо по крови.
Поднялся на третий этаж – тут было как – то необычайно тихо; поглядел направо налево – никого. Я двинулся вперед осторожными шажками. Сзади метнулась шустрая тень, в мой затылок въехал чей – то приклад (похоже китаец использовал тот же самый трюк, что и я – ждал меня распоркой в дверном проеме, или что – то похожее: не одни мы учены…), а когда я упал, нога в военном полусапожке ударила меня по заушному бугру и я полетел в черноту…







































Глава 7. Случай в квадрате Пэ Кью – 17.
Когда электромагнитный импульс сжег половину оборонной электроники странны, многие подлодки, находящиеся на боевом патрулировании, подверглись скверной участи – они полностью обесточились и затонули вместе с командой. Но не все подлодки.
Атомная подводная лодка последнего поклонения с новыми, пока еще неизвестными в остальном мире модификация, под названием «Адмирал Путин», несла боевое патрулирование в июне 2025 недалеко от Гавайев: а, точнее, не боевое патрулирование, а, скорее, разведывательную миссию – они, при помощи современной технике скачивали разведанные с гавайских баз американцев, используя технологию откристаливания сигнала спутников от воды – редкую и почти еще неизвестную технологию шпионажа, построенную на философской базе, что «ничего в мире не исчезает».
Капитан Громов мирно пил чай в своей каюте, когда вбежал замыленный матрос; он сказал, почти проорав:
-Капитан, капитан! Там такое…
-По форме доложить. Рявкнул Андрей Вячеславович, которому было неприятно, что его оторвали от послеполуденного чая из  -за какого нибудь пустяка: он думал, что, скорее всего, новый Президент сократил наконец, как и обещал, численность, военно – морского флота и им срочно нужно идти домой, в порт приписки, Мурманск – что было обидно, т.к. очень уж интересная информация тут попадалась.
Матрос вытянулся во фрунт и четко, хоть и быстро доложил:
-Китай напал на Россию.
Андрей Громов сначала решил, что это шутка – хоть и прошло 1 апреля, - но, потом, принял: он был человек военный, а военных всегда готовят и к худшему развития событий. Капитан надел фуражку и пошел за матросом в рубку. Они оба почти бежали, и сейчас капитану за это не было стыдно.
В рубке уже собрались все офицеры и смотрели что – то на большом полуголографическом мониторе (полностью голографические мониторы, которые называли просто «голографическими» появились лишь в последний год войны) – это были американские новости: видимо техники как – то взломали передачу из Гонолулу.
А там была война…
-Предположительно, сегодня, по нашим данным коммунистический Китай напал на Россию, применив какое – то новое, высокотехнологическое оружие, лишив русских стратегического ядерного потенциала, вещал диктор по – английски, который все присутствующие здесь понимали. Вся восточная часть России оказалась обесточена и все ракеты и техника русских, использующая электричество (тут диктор прямо скривился – ведь вся современная техника использует электричество) вышла из строя. Сейчас идут переговоры в ООН…
Капитан Андрей Громов никогда не был вспыльчивым человеком – даже когда он застал жены с любовником и тогда проявил сдержанность и тактичность, сломав любовнику жены лишь челюсть и два ребра – хоть и мог при своих габаритах вообще его убить: капитан хоть был и росту всего 175 сантиметров, но силища в нем была дюжая; вот и сейчас надо бы было проявить тактичность: вернуться окольными путями в Мурманск, доложить командованию, вступить снова в оперативное подчинение. Но он этого не сделал – возможно, прав был военный психолог, когда составлял рекомендацию на Громова, при его назначении на пост командира современной ядерной подлодки, в том, что реципиент «слишком импульсивен и склонен принимать самостоятельные решения».
-Выключить эту ерунду. Гаркнул Громов и, подождав, пока старлей нажал кнопку выключения полуголографического экрана, сказал потом: Все и так ясно…(«Зачем я голосовал за Медведского?!» Промелькнула в голове вялая мысль.) Убрать следящую аппаратуру – проложить курс на северо – восток, ближайший. Он немного помолчал. К квадрату Пэ Кью – 17. Сохранять режим радиомолчания.
Все офицеры вытянулись во фрунт и отдали часть – как и он им; а потом они пошли каждый заниматься своим делом со слегка подрагивающими руками и маниакальным блеском в глазах.
Квадрат Пэ Кью – 17 на жаргоне профессиональных подводников означал точку выхода на ядерный удар по Пекину. Они могли остановить войну в самом ее начале.
Атомная подводная лодка убрала свои шпионские щупы и поплыла, словно огромный мрачный кракен, в сторону Китая: пресловутого квадрата Пэ Кью – 17. До цели оставалось всего 28 часов.
Никто не спал эти 28 часов – нервы были словно скрученные стальные пружины по которым пропускаю электрический ток.
Почти все это время капитан провел в своей каюте, предаваясь воспоминаниям. Он полнил рассказы деда про холодную войны – тот тогда тоже служил на атомном флоте. Раньше для запуска атомной баллистической ракеты нужно было три голоса: капитана, политрука и старпома; был один случай, который дед рассказал ему из первых уст, т.к. в то время был матросом на одной из подлодок с атомной ракетой. Случилось вот что: толи какие – то перебои со связью, толи паранойя взыграла, но команда советской лодки решила, что наступила ядерная война и сами захотели выпустить ракеты не по ложной цели. Двое были согласны, один был против; решили всплыть перед американским эсминцем и, если тот откроет огонь, выпустить все же ракеты по Нью – Йорку или другому близлежащему городу противника. Всплыли, посмотрели – но эсминец не открыл огонь: значит все в порядке, Третья мировая пока не началась. Громов мог и не родиться, если бы тогда эсминец открыл огонь и его дед погиб, будучи матросом на той подлодке, т.к. его папа был еще только в проекте и дед лишь начинал ухаживать за бабушкой.
А потом на капитан нахлынули другие воспоминания. Девяностые…Тотальное сокращение атомного флота – его отец, тоже потомственный подводник, чуть не остался без работы. Сын не хотел идти по стопам отца, но, все же, в 99-ом поступил в военное училище ВМФ России. А потом пришел Путин. Расцвет милитаризма, расцвет империя – почти как в лучшие времена холодной войны, когда подлодки врага так близко, что царапают тебе броню своим корпусом. После Путина был Медведский – слабый Президент, ручной. Хоть прямо он и не говорил, но в армию уже не будут вкладываться столь колоссальные денежные средства, как при его «папе»: достаточно иметь ядерные ракеты на основных стратегических направлениях, современные танки и самолеты, а развивать ничего не нужно. При том при этом США и союзники уже развернули над Россией сеть особых спутников, которые по некоторым, просочившимся в общую среды данным разведки, содержали бактериологическое оружие, и которые, спутники, из – за своих высоких орбит уже не могли быть сбиты Мигом – 32 – нужен был другой, более современный самолет. Андрей Громов вообще не понимал, как нового Президента не растерзали маршалы и генералы – наверное, он обладал достаточной харизмой.
Когда до цели осталось всего 11 часов, капитан прилег немного поспать или хотя просто немного отдохнуть. Лег на капитанскую кушетку и провалился в кошмарный сон про свое детство; т.е. сон был обычный – просто кадры про счастливые дни в деревне под Мурманском, - но почему он вызывал приступы ужаса, и, когда капитан со сдерживаемым криком поднялся с кровати, то возблагодарил Бога, в Которого не верил, что все закончилось. Он посмотрел на часы: оказалось, он спал всего три часа. Он привел себя в порядок и вышел на капитанский мостик – там уже собрались все офицеры. Они чего – то ждали – ждали его. Человека, который после сегодняшнего дела станет сразу адмиралом и начальником Военно – морского флота или даже министром обороны.
Спросив для острастки все ли в порядке и как продвигается подлодка, капитан замолчал, и все тоже, молча ждали.
Наконец, приплыли. Мистический квадрат Пэ Кью – 17 – точка выхода на атомный удар по Пекину.
-Готовьте ракеты. Он не смог сдержать улыбки.
Лодка находилась на километровой глубине и могла запустить ядерные ракеты прямо отсюда, не поднимаясь на поверхность.
В глубине ее чрева матросы проводили техническую проверку атомной бомбы, которая должна была превратить в пар 10 миллионов человек. Один кивнул другому – все в порядке. Кто – то сказал:
-Попробуйте нашего «Красного Октября»!
Все засмеялись.
Капитан приготовился дать ключ на старт…
Но ядерная бомба так и не упала на Китай. Тактический китайский бомбардировщик уже кружил над нужным квадратом, из которого так удобно было запускать атомные ракеты по столице Запретного царства. Как только радисты поймали в пеленг русскую подлодку, полковник ВВС Китая тут приказал ее уничтожить. Противолодочная ракета класса «воздух – вода» обрушилась вниз, в адские глубины моря и взорвала русскую подлодку «Адмирал Путин». Произошел мощный подводный атомный взрыв – практически единственный за ту войну, - и подлодка с командой и ядерными ракетами перестала существовать.
Ни одинокая подводная лодка, ни попытки отдельных людей своим мужеством остановить войну, не принесли плода. Началась долгая и кровавая Русско – китайская война.
Но, мы помним наших героев – они живут в нашем сердце.
































Глава 8. Китайский зубной врач.
Я стоял на коленях (в прямо, а не фигуральном смысле), руки были скованны наручниками за спиной, голова гудела от мастерского топчущего удара, пришедшего в заушный бугор – область головы чуть выше уха, где есть небольшой бугорок - и казалось, что небеса сейчас рухнут на меня – и я был не один такой – вместе со мной, тоже на коленях, тоже в наручниках, находилось еще около пятнадцати человек, все офицеры, все военнопленные. А перед строем русских офицеров прохаживался упитанный китаец с пулеметом иностранного, предположительно, китайского, производства. Время от времени к нашей шеренги коленопреклоненных добавляли еще человека или сразу двух. Смотреть по сторонам было запрещено – за это сразу били по ушам – эти китайские твари знали как держать человека в подчинении: недаром у них коммунизм так прижился, как красная раковая опухоль планеты.
Слышались команды на китайском; я искоса выглядел офицера – если убивать, то с него первого, но пока я это сделать не мог: не до конца восстановился и, как бы это сказать? – было интересно, что будет дальше. Всего двадцать минут назад я хотел дорого продать вою жизнь, а теперь стал военнопленным, и мне было интересно, что же будет дальше.
В голову лезли рассказы о китайских пытках, о специальных палачах, приехавших из самого Пекина для того чтобы раскалывать русских офицером – да, в такой ситуации, эти мысли были фатальны. Думал еще о том, что с начала войны никто так и не смог сбежать из китайского плена к своим, к родным – и, как вы поняли, это обстоятельство тоже не добавляло мне бодрости.
Стало припекать – Солнце поднялось уже высоко, и ледок стал оттаивать: получалось, что я стоял на коленях в луже из грязной воды и крови. Где – то в далеке, ближе к западной оконечности Екатеринбурга слышались выстрелы, иногда взрывы и много криков. «Китайцы будут насиловать наших женщин, убивать детей на глазах у матерей, а мы – русские офицеры, - будем лишь смотреть.» Думал я и старался отгонять приходящие упадочные мысли – Бог нас не оставит.
А потом за нами приехали. К зданию военного госпиталя подъехали два военных грузовика с открытым кузовом – шофером был китаец; я так и не понял – были ли эти грузовик китайскими или они, все таки, раздобыли их на нашей земле. Мозг цеплялся за мелочи, пытаясь отдалить восприятие от главного и страшного: была только одна цель, по которой нам, офицерам, сохранили жизнь – китайским интервентам нужны были разведданные.
-Черт! Сказал я в сердцах.
И почти сразу, с поминанием нечистой силы, наступила тьма – я не сразу понял, что случилось, настолько был сосредоточен на предстоящих пытках. Я, наверное, моргнул и в этом монет мне на голову одели плотный почти черный мешок и закрепили его на шее – по сноровке, с которой этот четный мешок был надет на мою голову, я понял, что у одевальщиков – надевальщиков есть определенный опыт и была практика в этом. Я слышал – я слух и зрение у меня стопроцентные, - как подобные мешки одели на головы других пленных. Мне пришла в голову мысль, что мешок не черный, как мне вначале показалось, а темно – зеленый – ведь откуда военным взять черные мешки? (Помню еще пришла мысль, посмотреть какого он цвета, когда его с меня, наконец – то снимут.)
Нас повели к грузовикам и загрузили, как грузят свеж выкопанную картошку – грудами и рядами, в тесноте и не комфорте. А потом грузовик тронулся и поехал к месту назначения, но я уже знал, куда нас везут. Какое самое надежное место в городе, в котором можно было бы одномоментно содержать множество пленных, допрашивать их и, если нужно, прямо там и убивать? Городская тюрьма – второго такого места нет. Вот к ней мы и поехали.
Возможно, китайцы и раньше делали подобное, вот только информация из захваченных городов была скудной и не открывала вообще никакой картины на происходящие – приходилось додумывать и досматривать.
Именно, когда я ехал в неудобном грузовике, со скованными за спиной руками и стреляющей, после удара по ней, головой, с другими пленниками, мне впервые пришла в голову мысль написать в случае, если Господь сохранит мне жизнь, мемуары об этой войне.
Наконец мы приехали. Ехали около двадцати минут и остановились пред каким – то большим и мрачным зданием, от которого пахло ужасом и пытками; мне было не видно из – за мешка что это, но я уже знал, что это екатеринбургская городская тюрьма, где мне предстоит пройти очередной тест на мужество (как первый секс или первое убийство).
Нас стали сгружать с грузовика с меньшим уважением, которое оказывается разгружаемым овощами. Каждый раз, когда очередного человека спускали на землю, ему отвешивали хороший апперкот в живот – понял это по мясному звуку удара. Принял такой удар и я, но, во время напрягав пресс, отразил его, но внешне изобразил сильно контуженного человека. Меня взяли за грудки и куда – то повели – потащили – вскоре Солнце скрылось и стало немного теплее, а ноги ступали по твердым плиткам пола или бетоны – и я понял, что внутри.
А потом с меня соврали мешок (я так и не успел посмотреть какого именно он цвета: черного или темно – зеленого. Внимание к мелочам.) и я увидел, где нахожусь. Это была, как я предполагал, тюрьма города Екатеринбурга, в которой помимо меня уже находились не меньше тридцати пленников – пока китайский охранник обслуживал очередного военнопленного, я успел тайком оглядеть присутствующих. Почти все офицеры, но есть пара старших сержантов и прапорщиков; офицеры были либо сильно избиты, либо вообще имели серьезные ранения – я как врач это определил, - наспех перевязанные. «Вряд ли они долго продержаться на допросе, подумал я, а это значит, что скоро придет и моя очередь. Интересно, что китайцы хотят узнать от простого врача – формула улучшенного промедола? Так я ее не знаю. Как будет «иди на три буквы» по китайски? Что там говорила Сарра Коннор про боль: «ее надо терпеть или ее можно подавить»? Надо бы вспомнить какое – то мудрое изречение буддийского монаха иди японского фехтовальщика по поводу боли…» И так далее и тому подобное – мысли вертелись в голове и никак не хотели успокаиваться: я понял, что пора взять себя в руки или дело швах.
Пока я думал об этом, из помещения с решетчатым потлкам и дверями – решетками увели несоклкьих человек, которые этму вяло спортоивлялись. А понял, что меч Немезиды или Дамоклов меч вот – вот опуститься на мою шею.
А пока этого не произошло, я думал, куда делись прежние обитатели этого места – коренные обитатели тюрьмы, которые стали не нужны новой силе в городе. Словно в ответ на эту мысль моя голова повернулась направо, и там, за моим ухом, в глубине здания тюрьмы, в небольшой, но, наверное, очень компактной комнате, я увидел чьи – то ноги, и не одни: а много ног, напиханных туда, как складывают трубы на товарный вагон. Меня словно молнией ударило – вот что значит унификация: если ты чего – то стоишь, или что – то полезное знаешь, тебе сохраняют жизнь, а если нет…Если нет, тебя утрамбовывают с сотней подобных неудачников в одной единственной камере – клетушке. Китайцы еще хуже нацистов – те хоть отправляли на принудительные работы, а эти сразу ненужных людей, занимающих лишнее место, необходимое для дела, убивают. Интересно, каким именно способом, они убили арестантов, бывших тут до нас? Газ, нож, пули, приемы китайского рукопашного боя в простонародье известном как ушу?
Мое правое плечо напряглось еще до того, как на него опустилась дубинка охранника – рефлекс, выработанный годами тренировок, что –  вроде пассивной защиты. Я посмотрел на охранника бессмысленным взглядом, но он уже уходил дальше; этот эскулап не вернулся. Было больно – на плече будет большой синяк, но это было даже и к лучшему, боль была даже и к лучшему: это позволяло отстраниться от страха и сконцентрироваться на боле.
Как я одни раз читал в одной умной книжке, практическая философия боевых искусств сводиться к тому, чтобы преодолевать боль и страх. У кого – то это получается лучше у кого – то хуже; и никогда не знаешь, что лучше – боль или страх, - как и не знаешь того, когда именно сломаешь под воздействием боли или страха.
А помню принцип государственности, прописанный еще древними римлянами, сводился к тому, что сильный защищает слабого. Вспомнились мои слова, сказанные летним днем у балашовского военкомата, о том, что «нет большей любви, если кто положит душу свою за друзей своих» и «блаженны миротворцы, ибо они нарекутся сынами Божиими». Сейчас мне придется исполнить это на деле.
Скоро за мной пришли.
Двое подошли сзади и уцепились за мои руки своими руками как крючьями, а один стоял передо мной, контролируя ситуация; оружие было только у того китайца, который стоял передо мной – и я понял, пора! Я резко разогнул ноги – я и сам удивился что, после часового сидения на них, они так хорошо меня слушаются: верно, сказалась привычка с многочасовому сидению на коленях, когда я изучал иай – дзюцу, - и на фоне этого движения ударил человека с автоматом головой в лицо: вообще я не бью головой, но, в данной ситуации, другой ударной поверхности просто не было. Вторым шагом было развернуться к стоящим сзади китайцам и ударами ног разорвать им брюшины; я уже начал это осуществлять, но на трети разворота почувствовал сильную, острую боль в правом плече и волей неволей успокоился. Китаец – конвоир, продолжая сильно давить мне на болевую точку плеча, проорал что – то своему напарнику с разбитой мордой и он что – то пролаял в ответ. А потом, как мне этого все же не хотелось, но меня повели (немного избив – не без этого) на допрос.
Наша дружная четверка поднялась на второй этаж – вероятно, здесь были камеры для допросов (не таких допросов, когда выбивают признание пытками или выведывают разведданные силой, а для обычных допросов, когда следователь и подследственный – хоть я и знал, что прошлые хозяева этого здания тоже частенько пытали людей) – темный, сумрачный коридор, который, казалось, вел в никуда. Мы остановились перед одной из дверей и избитый мной китаец ее открыл и меня впихнули внутрь.
Опля! Я попал к практикующему стоматолога. Довольно небольшая комнатка была почти пуста – находившиеся в ней стол и стулья, выдрав с мясом из пола, вынесли вон, а на освободившееся место поставили зубоврачебную бор – машину выпуска годов 70- тых прошлого века. Самая обычная бор – машины (помню потом размышлял: с собой, что ли они ее привезли?) с небольшой модификацией: на ней имелись зажимы для рук, ног и шеи. А рядом с ней меня уже ждал китайский зубной врач.
Палач был небольшого роста, кругленький китаец, одетый только в форменные брюки, майку без рукавов и удобные гражданские туфли черного цвета; к его образу не хватало лишь фартука и рукавов из белой ткани, в которых мясник забивает крупный рогатый скот. Мы встретились взглядами, и в его глазах я не увидел ничего – для него это была обычная, хоть и собачья работа.
Хотя я и упирался, но меня сноровисто усадил в зубоврачебное кресло, застегнули все пять зажимов, а потом, задав нос, заставили раскрыть рот и поместили в него распорку, удерживающие челюсти и не дающую им сойтись вместе, которая, вообще – то, при обычном визите к стоматологу не нужна, т.к. пациент сам держит рот открытым. Потом шустрые желтые бесы покинули комнату, оставив нас наедине – меня и моего дантиста (мне показалось, что ток китаец, которому я немного подрихтовал лицо, слегка задержался и скривил злорадную ухмылку – ничего, будет и на нашей улице праздники, с алмазами в небе…).
Сначала он просто стоял, изучая меня, а потом спросил на дрянном русском:
-Где ракета, офицера?
«Так я тебе, нехорошему человеку, и сказала. Даже если бы знал – не сказал бы. А почему они вообще подумали, что рядовой хирург знает, где в районе Урала находятся атомные боеголовки?»
-Близко, гер офицер.
Глаза китайца прямо таки засияли радостью; он подошел ближе и, наклонившись, почти весело смотрел на меня, снова спросил:
-Где ракета?
-В твоем ректуме.
Ему понадобилось секунд пять, чтобы понять смысл слова «ректум», а потом он кивнул и включил свою машину. И понеслось…
Сначала китаец – дантист принялся за мои коренные зубы – высверлил одни, потом, слегка отойдя назад, полюбовался своей работой, и принялся за другой.
Боль была сильная – ее почти невозможно было терпеть, да, плюс ко всему, меня изматывал знакомый всем с детства страх перед бормашиной: правда я уже не застал тех времен, когда зубной нерв удаляли без анестезии, но, все равно этот страх – перед походом к дантисту, - жил в моих генах. Может быть, все так изначально и задумывалось – не только боль, но и страх должны были сломить человека.
Закончив со вторым коренным, китайский палач (как же я их всех сейчас ненавидел, нет, не палачей, а китайцев) снова спросил:
-Где атомная ракета?
Я уже был немного на взводе и почти проорал:
-Хотите нас победить?! Хотите нас победить?!! А вот члена вам лысого! А вот члена вам лысого!!!
И он снова принялся за работу, методично уничтожая мои хорошие и относительно здоровые зубы, уничтожая мою уверенность себе и причиняя нестерпимую боль, сильно растворенную страхом. Я как – то читал книжки Яна Флеминга про Джеймса Бонда – так вот там, в книжках, агента 007 пытают почти в каждой книжке и он никогда не ломается; а вот я уже был на грани – поймал себя на поганой мысли, что если бы знал, где эта проклятая ракета, то, наверняка, сказал бы. Потом пришла мысль, что бормашина лучше, чем ток или ножи. А китаец все работал и работал.
На этот раз он сделал перерыв только через три зуба, и снова спросил:
-Где ракета, русский?
Я громко проорал слово, обозначающее распутную женщину, потом еще это же слово и еще раз. Видимо он понял, и, отложив сверло бормашины, количество оборотов у которой было если не меньше, то примерно равным с педальной бормашиной начала двадцатого века, и достал что – то другое. Напильник. Я снова повторил слово означающее распутную женщину, только в этот раз про себя: я слышал об этой пытке, но никогда ее не применял и на мне ее не испытывали тоже не разу. Китаец принялся за работу, начав методично и не спеша стачивать мой коренной зуб, находившийся справа сверху. Боль достигла апогея – я понял, что еще чуть – чуть и действительно назову ему адрес и место дислокации ближайшей атомной ракеты – хоть и не знаю точно, где она – пусть потом ищут. Я еще подумал, как люди могут заниматься садомазохизмом – этим половым извращением, когда причиняют друг другу боль, - ведь это нелогично и неправильно; в боли нет никакого наслаждения.
А он все продолжал. Мне вспомнился летний день в родном городе, бывший, казалось, вечность назад, люди, которых я сшивал, и женщину, которая погибла из – за моих грехов, которая вполне могла стать матерью моих детей, если я бы не убил того таджика. Я вспомнил слова Господа Иисуса к гадаринскому бесноватому: « как тебе имя?» и ответ бесов: «имя нам – легион!». Имя нам – легион! Я – легионер света!
А потом все закончилось. Китаец почему – то прекратил свои слесарно – столярные работы над моими зубами и пошел звать китайцев – конвоиров. Глаза застилал багровый туман, тело было липким от пота, а голова, болела так, словно по ней своим молотом ударил Шао Кан. Я так тогда не понял, почему все закончилось, но знал причину – Бог хранит меня на последующие времена и не дает мне окончательно погибнуть.
Пришли двое китайцев – я так и не понял, те же эти были китайцы, которые меня сюда вели или другие, потому что они все на одно лицо, и я был не в том состоянии, чтобы изучать чужие лица, - и поволокли меня куда – то. Поволокли в прямом смысле, потому что сам я, после пережитого ужаса, идти уже не мог, ноги просто не слушались – и хоть я был без наручников, но, все равно, сейчас не смог бы напасть. Они кинули меня в какую – то камеру, где уже было два узника, заперли дверь и ушли. Я начал приходить в себя – уперся спиной в ближайшую стену и, вытянув ноги, закрыл глаза.
Перед моим внутренним взором мелькали картины яростной мести китайскому народу и я не сразу понял, что слышу какой – то голос – один из моих сокамерников меня о чем – то спрашивал. Я, с трудом разлепив глаза, осмотрелся. Для тюрьмы это была очень странная камера: в ней не было ни нар, ни других предметов мебели, не было водопровода и унитаза; я всмотрелся внимательней – да, точно: китайцы срезали водопроводные трубы и забетонировали (как только успели) унитаз.
Как я уже говорил раньше, в камере, помимо меня, было еще два узника; один лежал скорчившись в позе эмбриона в дальнем углы комнаты, немного, очень тихо подвывала и мелко трясся, из одежды на нем была лишь тельняшка и черные брюки – из чего я опознал в нем морского пехотинца. Второй обитатель этой (пришла страшная мысль – «расстрельной» камеры) был примерно моего роста и комплекции, накачан, но не перекачен, набитые костяшки пальцев, умные зеленые глаза – он был одет в форму со знаками различия мотострелковых войск, капитан. Вот именно он ко мне и обращался.
-Что ты им сказал, капитан? Спрашивал он.
Я с трудом разлепил слипшиеся губы и промолвил:
-Ничего. И я не капитан – я лейтенант, врач.
-Тогда почему…Не договорил он фразу и громко выругался, а потом сказал: если ты врач, то почему на тебе шинель капитана ВДВ?
-Из – за ее прочности и дополнительных титановых пластин, защищающих жизненно важные органы – я хотел продать свою жизнь по – дороже. Кстати, спросил я, переменяя тему, что с этим человеком, с моряком?
Но моего собеседника не так просто было сбить с толку:
-Тебя пытали потому, что приняли тебя за офицера ВДВ, которые действительно иногда что – то знают. А на твой вопрос об этом несчастном – ему сделали паровую клизму – тут есть бойлер и они как – то приспособились…
У меня глаза на лоб полезли; а мой собеседник тем временем продолжал:
-Сюда отправляют тех, кто или уже прошлое через конвейер, или им попросту не нужен. Скоро за нами придут – тут удобный расстрельный дворик, как во времена ГКЧП.
Я смотрел на него во все глаза, человек в углу корчился от боли в обожженных внутренностях, а мой собеседник с работой мысли на лице, что – то явно планировал. Он сказал:
-Знаешь что, доктор?
Я внимательно на него смотрел – все и так было понятно, но я все же спросил:
-Что?
-Нам надо убираться отсюда!
-Я согласен.
Мы оба посмотрели на дверь – возможно, мы станем первыми, кто сбежал из китайского плена.
А в коридоре уже звучали шаги конвоиров.




Глава 9. Интервирование.
По топоту этих желтомордых за дверью казалось, что их там полк как минимум – но я знал по опыту, что стандартным соотношением сил для конвоирования особо опасных преступников является три к одному, т.е. три охранника на одного заключенного; но китайцы, как я надеялся, пошлют к сломленным пытками людям не больше шести человек. Шестикратный перевес? Легко – в свои лучшие годы я как – то дрался против семи и эти лучшие годы были три года назад, и с тех пор я не особо и сдал; да плюс этот странный мотострелок, который может быть нокаутирует одного или двух. Все же хорошо, что я пошел именно в санбат, в военные врачи, а не в спецназ – все же мой скальпель сделала дел больше, чем мои кулаки. Скальпель?!
Я выругался в голос, и машинально потянулся за свое правое голенище – скальпель был там. «Ну и лохи, даже не обыскали, подумал я, а если бы я в заднем проходе фугас пронес! Ха – ха!» Кто – то ловко вырвал кусочек металла из моей руки: я посмотрел – это был Андрей. Мотострелок держал медицинский нож довольно правильно, он явно набивался в лидеры и слегка покровительственно спросил:
-Почему раньше не сказал?
Я решил, что артачиться пока не время и лишь спокойно кивнув, сказал:
-Только сейчас вспомнил, Умеешь пользоваться?
А тем временем шаги были за дверью.
Вместо ответа мой собеседник просто кивнул. Мы стали по обеим сторонам двери и стали ждать; секунды для меня растягивались в часы – время стало замедлятся как и перед всяким реальным делом, и я знал, что опережу своих врагов.
Наконец дверь открылась. Китайский конвоир стоял полубоком – видимо что – то договаривал своему собрату. Мотострелок пробил ему сильный апперкот в пупок и кинул моментально согнувшееся тело на меня (мне почему – то на секунду показалось, что это своего рода тест и этот капитан мотострелковых войск не так уж и прост – если справлюсь с этим, то, может быть возьмет меня с собой), а сам вышел из камеры.
С китайцем я управился относительно быстро – принял хорошее, устойчивое положение, развернув его к себе спиной, и вырвав ему кадык. Когда по моим рукам потекла теплая венозная кровь, я понял, что меня еще рано списывать со счетов – китайское народонаселение я немного уменьшу, многие матери не дождутся своих сыновей домой, а многие жены и любовницы останутся без брачного ложа (об осиротевших детях думать не хотелось и я не думал). Да и вообще в моей голове уже крутился план глобальной мести всему Китаю – что вроде отравить им всю воды, сбросить на Пекин спутник – ну, или классическое, взорвать атомную бомбу над китайскими поселениями, где много неграмотных крестьян и риса, выращенного на поле.
По звукам из коридора там тоже все было кончено. Я выглянул в коридор, чтобы убедиться. Все четверо – они послали пятерых, а не шестерых, - были мертвы; причины смерти послужил удары острым медицинским ножом скальпелем в жизненно важные точки и органы: у одного было распороты горло, другому скальпель пронзил сердце, одному печень, а вот у четвертого была просто банально сломана шея. Андрей сидел на корточках у дальнего трупа и доставал пистолет из набедренной кобуры одного из охранников – и я тоже понял, что пора заниматься делом. Взял себе один пистолет, из второго выщелкнул обойму, снял с пояса одного из тюремщиков нож вместе с ножнами и повесил себе на пояс.
А тем временем Андрей поднялся и заглянул в камеру на убитого мной китайца; он оценил:
-Неплохо. Неплохо для врача.
-Да и ты тоже неплох – плюс очки за стиль.
Каждый из нас улыбнулся, но, вскоре, мы снова стали серьезными – работы еще было много. Это озвучил мотострелок:
-Пора заняться интервированием.
-Да, сказал я, пора пробиваться к своим.
Была только одна проблема, которая требовал безотлагательного решение – и мы оба это знали: морской пехотинец был не в том состоянии, чтобы совершить побег. Но он и сам это понимал: поэтому сказал:
-Ребят, валите отсюда. Потом немного помолчал, шевеля разбитыми, обкусанными губами, и сказал: только дайте пистолет или гранату.
Я посмотрел на капитана – он лидер, вот пусть и принимает подобные решения, - когда он кивнул, я подал обреченному морскому пехотинцу пистолет и нож, подумал, дал ему еще запасной магазин. А потом мы с Андреем позатаскивали тела в камеру, устроив их рядком перед нашим морячком в виде небольшой горки – получился бруствер из тел. А я уже знал, что делать.
Когда я развернулся в нужном направлении, на мое плечо опустилась рука капитана – мотострелка.
-Куда это ты собрался?
-Запломбировать себе зубки.
В этот раз он рывком развернул меня лицом к себе; мы смотрели друг другу в глаза, и я думал, что он видит в моих глазах безумие – как и я в его. Он сказал:
-Ты думаешь, ты первый, кто на этом попадался? Ой, он меня обидел, он срезал мне со спины ремень кожи, провел через мои гениталии две тысячи вольт – ой, какой он нехороший. Я его внимательно слушал. Ты думаешь, Родина хочет от тебя, чтобы ты сдох в этом обезьяннике, последовав своим примитивным инстинктам, или выжил и помог ей? Подумай врач. Очень многие думали задницей и потому в ней и оказались.
Наверное, услышанное было квинтэссенцией мудрости, услышанной мной за эту войну – я еще помню удивился, почему не написал потом философский трактат. А мой камуфлированный Будда продолжал вещать:
-Ты потом ему отомстишь – или он сам умрет, или, когда мы войдем в Китай найдешь его родных и им отомстишь…Но, сейчас, надо делать ноги.
Я ему почти поверил – мне интуиция подсказывал две, что, во – первых, никакой он не мотострелок, т.к. их такому не учат – они крутые, но не настолько; а во – вторых, затевалась что – то большое, и, вполне возможно, даже контрнаступление.
-Ладно, капитан, веди.
И мы побежали вдоль зарешеченных стен и закрытых камер, содержащих невесть что или невесть кого.
Оба мы были одеты в офицерские шинели нового образца, которые с расстояния были похожи на китайскую форму, как две капли воды – словно мы им и сшили эти шинели на наших комбинатах плащевых тканей; так что вопрос мимикрии пока отпадал, но вот вопрос оружия…Как только я об этом подумал, Андрей снизил скорость, а потом и совсем остановился перед одной из многочисленных дверей; что самое странное мы пока не встретили ни одного китайца – тюрьма словно вымерла. Может у них обед?
Андрей повернулся ко мне, и я успел рассмотреть на двери камеры кодовый, цифровой, биометрический замок, который можно открыть либо с помощью отпечатков пальцев или сканирования сетчатки нужного человека. Мысли летели со скоростью не уступавшей скорости света и поэтому я быстро сообразил, что именно скрывает этот замочек.
-Там арсенал?
-Угу, Андрей удрученно кивнул, оружие, спецсредства, разведданные. Он посмотрел на меня. Может быть – разведданные. И никак не открыть – надо было отрезать руку у одного из китайцев.
Я пока молчал – да, замок было не открыть – тут и пытаться не стоило, но вот дверь. Можно попробовать.
-Отойди – ка.
-Ты что решил…
Он не договорил, потому что увидел, что я отхожу к краю зарешеченного коридора напротив двери.
Если все получиться, это будет один из самых эффектных трюков в моей жизни. Места для разгона почти не было – всего два шага, - но, как однажды сказал один из моих многочисленных учителей: «человек сам определяет свою дистанцию». Я тогда подумал, что это просто напыщенная восточная мудрость, но, сейчас, осознал мудрость этого высказывания. Я быстро сделал два шага, крутанул переднее сальто и, выходя из сальто, сильно ударил спаренным движением обеих ног в металлическую дверь. Раздался грохот, шум, пахнуло цементной пылью; я упал, но перед этим посмотрел на дверь. Дело было сделано – эта прочная, тюремная дверь, после моего удара сошла с петель, и ее теперь можно было легко выломать.
Андрей подал мне руку; я поднялся.
-Силен, бродяга. Он одобрительно кивнул. Теперь вооружаемся.
И мы вошли внутрь, в пещеру Аладдина, полную сокровищ в виде огнестрельного, холодного, химического и иных типов оружия.
Мы очень быстро вооружались; Андрей, будучи опытными человеком, выбрал хороший на вид автомат с какими – то тактическими наворотами, а я, как человек менее искушенный в вопрос огнестрельного оружия и стрелкового боя, взял два старых добрых пистолета – пулемета той модели, которой уже пользовался сегодня в госпитале. Это было основное оружие: немного подумав, я закинул за спину пулемет с рожком на сто патронов (или больше – я не разбираюсь в пулеметах: если вы попросите меня отличить полинезийский крис от японского танто, это я сделаю, а вот сколько патронов в магазине пулемета я не знаю) и стал засматриваться на небольшой ручной гранатомет с удобной рукояткой, но, потом, решил его не брать – ведь можно, не умея им пользоваться, отстрелить себе что нибудь. Из холодного оружия здесь были представлены неплохие ножи; один по форме напомнил японский кинжал танто и я взял его, заменив им нож убитого охранника. Напоследок я положил в карманы шинели по паре гранат – все, смертоносен и опасен, можно выдвигаться!
А тем временем мой напарник – или командир, сам я толком не знал, - для каких – то непонятных целей стал складывать оружие, патроны к нему, гранаты и еще что – то в большую холщевую сумку серого цвета, которую, похоже, нашел тут же в арсенале. Я сначала хотел спросить, зачем он это делает, но потом сам понял – чтобы раствориться в пустоте нужна дымовая завеса; лучше выжить немногим, чем погибнуть всем. Да, это была утрированная китайская философия – и я, своим молчаливым согласием, одобрил эту дымовую завесу: теперь оставалось только освободить и вооружить пленных русских воинов, а они уж прикроют наш отход.
Полностью вооруженный Андрей встал, закинув тяжеленую сумку на плечо, он сказала:
-Теперь ни слова по- русски. Говорим только на китайском.
-Ну, да, да. Таола. Цуань. Чан – цуань. Шаолинь – чуань. Пигуань – чуань. Кэн ки тай ити.
-Последняя фраза была на японском.
-Ну, да – как в той видеоигре: ни слова по – русски или убей его, н – русский.
-Сколько тебе было, когда ты в нее поиграл?
-Да я уже большенький тогда был – мне было одиннадцать лет.
-Ладно, врач, выдвигаемся.
И мы выдвинулись; но, сначала, мотострелок заминировал арсенал, используя для этого противопехотные мины, найденные там же. Со стороны нашей камеры наконец – то раздались выстрелы, и мы стали продвигаться в противоположенном направлении, ожидая с минуты на минуту встречи с китайцами.
Так и получилось. Я едва успел достать нож из ножен и метнуть: вообще – то, конечно, японский нож танто больше кинжал, а не нож, но, при определенной сноровке, его можно метнуть. Я и метнул, целясь аккурат в грудь капитана – мотострелка по имени Андрей (интересно имя настоящее? Имя редко меняют, привыкают к нему), который в последнюю терцию успел отшатнуться и нож, закручивая воздух, пролетел мимо него и вонзился в грудь вынырнувшему у нас из – за спины китайца; а капитан, тем временем, всадил добрую половины обоймы в стоящих у меня за спиной китайцев. Все трое были мертвы в считанные секунды, но наличие засады показало, что мы дезавуалированны. Я достал свой клинок из трупа, а капитан сменил магазин автомата.
-Больше так не делай, сказал он, и мы отправились дальше, но, уже на этот раз я достал пистолеты – пулеметы и встреченых китайцев убивал свинцом.
Наконец мы дошли до отсека, где держали наших друзей, которые теперь – пусть и на короткое время, - станут приманкой, открывая нам дорогу к жизни. Круг жизни – что вы хотите?!
Андрей быстро заминировал пол в нужных местах (мы были на втором этаже и через промежутки сетки видели плененных офицерах, в наручниках и на коленях) и мы немного отбежали от этого места, за одно делая быструю рекогносцировку; китайцы, по непонятной мне причине, убрали большую часть решеток и дверей, мешающих побегу заключенных (может быть им так проще было переносить оружие и трупы) и мы с этим спецом прошли через тюрьму вообще не встретив ни одной закрытой двери или зарешеченного ограждение – если бы я был военным историком, то сказал бы, что это тактическая ошибка. Наши военнопленные стояли на коленях, а кругом прохаживались китайские уроды с оружием – они уже знали, что совершенна попытка побега, но, почему – то, не особо беспокоились. Сейчас мы поменяемся местами: они станут на колени, а мы поднимемся с колен: как говорил классик: «лучше жить на коленях, чем умереть стоя». Андрей нажал на кнопку подрыва.
В первую секунду мне показалось, что я сижу на извергающемся вулканы или в кабине стартующего шаттла; вторая секунда мне понадобилась на то, чтобы прийти в себя, а на третьей секунде я уже ломанулся в открывшийся, дымящийся проход на первый этаж, в диспетчерскую приема военнопленных. А за мной уже бежал мотострелок.
Я прыгнул первым, сгруппировался и, уже выходя из кувырка, стал опустошать магазины своих пистолетов – пулеметов; китайских охранников было немного – всего человек пятнадцать, не больше. Мы всех их убили за считанные секунды, а потом стали освобождать наших товарищей. Такого ощущение прилива адреналина и эндорфина одновременно, за всю войну я может быть испытала раза два – этот был первый, а об втором я еще расскажу. Мы настолько были хороши, что уподобились смертоносному ветру бурю, вырывающему с корнем непокорное дерево.
Пока я расковывал офицеров, Андрей сбегал за сумкой с оружием и боеприпасами и стал раздавать оружие офицерам – готовился прорыв. Мой мозг от прилива адреналина напоминала кипящий чайник: мысли роились, словно термиты в горящем термитнике, но одна мысль была ясной и четкой. Убивать китайцы – этих вонючих, желторожих захватчиков. Видимо подобные мысли завладели всеми – это как пленников нацистского концлагеря вооружить современным оружием и дать им возможность отомстить врагам. Лучше жить на коленях…
Офицеры, уже вооруженные и освобожденные, выстроились в фигуру, напоминающую классический клин или свинью, и двинулись дальше, в тюремный дворик. Я пошел с ними; ну и что, что нас там ждали пулеметы и огнеметы – надо было дорого продать свою жизнь за спасение Родины.
Чья – то сильная рука выхватила меня из толпы и развернула к ней спиной. На меня полубезумным взглядом смотрел Андрей, он сказал:
-Ты что, совсем рехнулся?! Нам туда!
И побежали в сторону, противоположенную той, в которую пошла толпа – поэтому я всегда говорю: «не плывите по течение – плывите против него.»
Когда со стороны входа стали раздаваться выстрелы и крики, мы с капитаном – мотострелком уже были в небольшом дворике, который находился, как я примерно понимал, сбоку от тюрьмы. Там стоял потрепанный уазик, который я побежал заводить, хоть и без ключей, а Андрей побежал минировать стену тюрьмы. И минирование, и угон закончились одномоментно – когда мотор машины заурчал, ко мне в кабину запрыгнул Андрей, доставший пульт подрыва заряда. Мы оба легли на сиденья, чтобы избежать ранения осколками стекла, если лобовое стекло взорвется от взрыва; и он нажал на кнопку. После взрыва я первое время вообще ничего не слышал, Но это было не важно – я вдавил акселератор в пол и помчались из осажденной тюрьмы, из осажденного города во внешний мир, к своим. К свободе.













































Глава 10. Фау – 2.
Священник Вадим Велещагин шел в свой приход – церковь архангела Михаила города Екатеринбурга, понимая при этом, что никто не придет на вечернюю службу: утром в город вошли китайцы, и, будучи язычниками, прольют много христианской крови. Отец Вадим вздохнул и пошел отпирать ворота храма – сторожа не было, тот куда – то делся.
Вообще, конечно, Велещагин слышал и читал о подвигах мучеников, но все медленная и мучительная пытка на протяжении многих дней не была для него лучшим образом кончины, уж лучше умереть от инсульта или инфаркта. Но, похоже, Бог призывал его именно к этому – к мученической смерти за Христа; когда он шел в храм – пришлось пройти пару кварталов пешком, т.к. автобуса не было, - китайские патрули останавливались и смотрели ему вслед, вслед человеку, одетому в рясу.
Информационная блокада, которую сделали китайцы, не позволяла что – либо узнать об других городах и как там живут пленные жители и что там делают с христианами: но, даже и без этого ясно, что под пятой китайцев почти так же как в свое время было под нацистами.
Отперев дверь храма, священник вошел внутрь. Абсолютно пустая церковь стояла словно молчаливый телец перед закланием – отец Вадим в ней был один одинешенек. Никто из певчих не пришел и служить вечернюю службу было невозможно – такова вера современных православных христиан, которые больше надеются на Путина, чем на Бога! Отец Вадим вздохнул и вышел из алтаря – возвращаться в пустую двухкомнатную квартиру (он благоразумно отправил жену и детей на запад), где его единственным другом будет телевизор со старым набором ДВД - дисков, не хотелось и он решил остаться в храме, заночевать прямо тут – тем более здесь хранилась великая святыня: правая кисть, десница святителя Иоанна Тобольского, которая чудом оказалось в храме архангела Михаила города Екатеринбурга.
Священник прочитал акафист Иоанну Тобольскому и пошел в небольшую комнатку при алтаре, сбоку от него, где была постель и электрический чайник, на котором можно было разогреть воду – шел Великий Пост и особого удовольствия от пишу получать было нельзя, но, все же, хлеб с кипятком употреблять было можно.
Доедая скудный ужин, священник вспомнил историю жизни архиепископа Луки крымского Войно – Ясенецкого, когда тот почти решился сжечь себя – тогда были гонения на Церковь, - вместе с храмом, чтобы безбожники не осквернили храма (но тогда это у него не получилось – его арестовали и он умер спустя много лет от естественных причин, окруженный хорошими людьми); подобного рода мысли всегда кажутся как бы двояким – с одной стороны это выход, а с другой вход в ад. В нашей Церкви были мученицы, которые убивали себя до принятия мучений, но, при этом, их так и так бы убили, поэтому они все равно считаются мученицами – но, как знать, как именно поступать человеку в каждый момент времени, особенно когда надо принять столь поворотное решение, пройти точку невозврата. С подобными мыслями священник Вадим Велещагни, прочитав вечернее молитвенное правило, лег спать и, не смотря на стресс и страх, довольно быстро заснул.
Стоял Великий Пост 2026 года от Рождества Христова; китайцы удерживали Екатеринбург почти сутки…
Проснулся он от гомона птиц – перелетные птички радостно щебетали, испрашивая себе пищи у Бога и радуясь общению с себе подобными. Солнце еще не взошло – лишь показалась легкая розовая туманная дымка на востоке. На востоке, с той стороны, откуда пришли китайцы.
Снова никто из певчих не пришел, и служить Божественную литургию было невозможно, поэтому священник просто достал один из стульев, теплый плед и сел напротив храма смотреть что будет и, ожидая медленной и мучительной смерти за Христа.
И тут что – то пролетело над головой – сначала он услышал звук, а потом и увидел это. Огромная, почти в вагон поезда, ракета летела с запада на восток. «Китайцы применили новое оружие! Нам конец!!» Подумал он в первую секунду, а потом внезапно пришла мысль: «Почему ракета летит с запада, там же мы?..»
А ракета, пролетев кресты церкви архангела Михаила, уже направлялась к восточному въезду в Екатеринбург, где сейчас почти миллионная армия китайцев, занимая площадь в несколько квадратных километров, пыталась, а, точнее, как им казалось, въезжала в город на правах победителя. Ракета взорвалась, и небосвод расчертил белый огонь.
Когда ракета взорвалась, мы с Андреем покидали город – делали это на рассвете, проведя – по наставлению этого крутого мотострелка, - ночь в одном из подвалов города Екатеринбурга, а потом, около четырех часов ночи, когда было еще темно, нашил машину и поехали прочь от этого заразного места, захваченного китайцами. Как это не странно, но по пути на нас не напал ни один патруль. И вот мы уже отъехала от бывшего Свердловска почти на семьдесят километров, как в сторону китайцев что – то полетело по небу: мы оба поняли – бесполезно, потому что ЭМИ – защита собьет все ракеты; но когда через двадцать секунд грохнуло, мы, и я, и Андрей выскочили из машины и кинулись в укрытие – никто не хотел быть в эпицентре ядерного взрыва!
Это было не передаваемо! Критикуйте меня, но у войны есть своя красота. Яркая вспышка расчертила небо, раздался звук грома и небеса, казалось, рухнули. Небесный огонь слизнул с лица земли этих богомерзких язычников, напавших на православную державу.
Мы лежали в талом снегу дороги, ногами к взрыву, с открытыми ртами и зарытыми глазами. Я смог подняться на ноги лишь через пару минут после взрыва ракеты, почему – то думая о том, что, наверное, очень много стекол в бывшем Царицыне выбито взрывной волной. Андрей стоял рядом; я сказал:
-Ну, что, мотострелок, сказать сколько мы проживем перед смертью от лейкемии?
Дурацкая фраза, но на ум больше ничего не пришло. Он мне ответил:
-Это был неядерный врыв…
-В каком…
-Я тебе говорю – неядерный. Этому прохвосту Медведскому как – то удалось обойти ЭМИ – зашита китайцев…Ну и кот!..
Как мы потом узнали, ракета взорвалось аккурат над почти миллионным войском китайской армии, которая шла восточной дорогой, входя в город. Миллион – вдумайтесь в это число: один миллион человек, наших врагов, в пару мгновений превратилось в пар. Целый миллион – пять моих родных Балашовов могли в это количество людей уместиться. Невероятно – у войны есть своя красота.
И как верно заметил мотострелок Андрей (о котором я потом узнал, что он ни какой не мотострелок), это была первая действительно успешная акция Медведского в эту войну, который по своему величию уже после столь успешной операции приблизился к отцу – основателю. После столь успешного пуска ракеты, преодолевшей ЭМИ – защиту, в войну вступили, кроме Казахстана и Белоруссии, Таджикистан, Узбекистан и Армения; а Монголия начала войну за независимость от Китая; активизировался Тибет, японца выступили в ООН с петицией, осуждающей агрессию соседа. Это было как в том сне Мардохея – воевали два змея, а остальные народы смотрели. Но, не смотря на количество участников, предстояла долгая и трудная война, сначала на своей территории, а потом на вражьей. Я снова обрел надежду.
В западной прессе, – которой, кстати, передали запись этой операции со спутников, - окрестили эту ракету, в шутку, Фау – два. Шутники.
Мы стояли и смотрели на рассеет, смешанный со смертью, а потом земля стала дрожать.
-Еще одна ракета? Спросил я, почти не волнуюсь.
-Не похоже что – то…
-Тогда что…
И синхронно повернули головы на запад.
Оттуда к нам летела летающая крепость.

Глава 11. Летающая крепость.
Земля дрожала, деревья гнулись и стекла вибрировали – с запада тянуло бедой, тянуло бедой для китайцев – из чрева непокоренной России к покоренному Екатеринбургу приближалась летающая крепость – автономный летающий мини – эсминец.
Когда китайцы впервые за эту войну, в самом ее начале, применили электромагнитное оружие, уничтожив ЭМИ – импульсом всю электронику на половине страны, то тогда же начались исследования в области обхода этого самого импульса и создания оружия – ракет, техники, - которое могло бы работать и под ЭМИ – импульсом. Впервые успешно примененная ракета Фау – 2 показал всему миру, на что способны русские оружейники, тульские левши. Но, вместе с разработкой преодоления заградительных способностей электромагнитного импульса, велись и разработки новых, принципиально новых – и тактически и технически, - средств ведения боя. Одной из таких разработок являллся автономный летающий мини – эсминец с двадцатью самолетами и пятнадцатью вертолетами на борту, которые могли взлетать прямо в воздухе с него. Оружие устрашения: новые способы ведения войны.
Внешне летающая крепость и походила на крепость – это огромное, громоздкое здание с мощными пропеллерами и турбинами, казалось, сошло со страниц фантастического романа, но, при этом, было вполне действенно – оно уже налетало сотни часов на закрытых подмосковных полигонах; и вот сейчас настал час применить его в действии.
Собственно конструкция мини – эсминца была довольно простой: три палубы – вертолетная, самолетная и техническая – сверху вниз; на последней находились двигатели и т.н. вспомогательные средства огневой и технической поддержки: ракетометы, зенитки, крупнокалиберные пулеметы (энергетических щитов пока не было, но их планировалось установить на версию 2.0), без которых и воздушный боя не бой. На самой верхней, вертолетной палубе, уже прогревали свои лопасти гигантские боевые вертолеты нового поколения «Аллигатор» настолько сильно улучшенные и прокачанные электроникой и передовыми средствами ведения боя, что походили на роботов – уничтожителей из фильма – только что не говорили – они уже были готовы подняться в воздух; на срединной, самолетной палубе, рассчитанной на двадцать самолетов – со всем нудным чтобы они прямо оттуда стартовали, - было пока не много, ни мало всего семь самолетов – это были новейшие Миг – 100 пилотажной группы стрижи. Самолеты заканчивали заправку и последние технические проверки, летчики уже стояли перед своими стальными пегасами и готовы были выполнить очередное задание штаба – на этот раз очень простое и в очень обтекаемой форме: всего то и нужно, что вернуть превосходство русской армии в воздухе; штаб решил, что нужно сделать это именно в воздухе над городом, оккупированным китайской армией, для того, чтобы этот болезненный удар перчаткой стал еще болезненней и уже никогда не забылся. За летающей крепостью уже шли танки, БТР, БМП, просто разного рода техника и артиллерия, колоны десантников и морских пехотинцев, выдвигался на свои позиции спецназ – у летчиков из стрижей и элитных вертолетчиков было около полутора часов на свои эксперименты, а потом наступал черед войсковой операции по освобождению Урала от засилья желтолицых захватчиков. Подходило время второй сталинградской битвы…
Полковник Межуев зачитывал вводную – все офицеры смотрели на него:
-При поддержки, он немного помолчал, находя нужное слово, т.к. таких поддержек он еще не использовал, базы и вертолетного звена, мы должны установить господство в воздухе Екатеринбурга, показать врагу, кто здесь главный. До подхода основных сил осталось около часа или чуть больше. Это важное задание и мы, товарищи, элитное подразделение – пришло время и нам поработать («Не все ж, на 9 мая рассекать над Красной Площадью.» Подумал полковник, но вслух этого не сказал – это было бы не полит корректно.) Возможно, мы сшибемся с их элитной группой – ищите этого, товарищи. И немного помолчав, добавил: помните – слава вечна. По машинам!
Офицеры стали занимать свои места в боевых самолетах – никто из них не спросил об генераторах ЭМИ – поля, которые сбивают самолеты, вертолеты, ракеты и глушат всю электронику, без которой самолет не может лететь и падает вниз – сейчас просто было не до этого – «все для фронта, все для Победы».
А в четырехстах километрах от Екатеринбурга кружили двенадцать боевых китайских Мига – 47 – прототипы боевых российских машин, купленных китайцами за золото и политические выгоды. Китайские летчики переговаривались между собой:
-Эти русские запустили нечто странное, летающие…
-Эти гады взорвали наших ребят – обошли ЭМИ – блок…
-Летим туда, уничтожим их!
И двенадцать китайских пилотов – асов, почти не сговариваясь, интуитивно, основываясь на чувстве единства и солидарности нации, полетели к небу над Екатеринбургом, до которого ветер уже донес запах и пепел сгоревших китайцев; очень скоро китайские летчики встретились в небе над городом с пилотажной группой стрижи и начался воздушный бой, который определит кто имеет превосходство в воздухе…
Кто победил? А кто начал войну?
Когда в город вступили летучие отряды морской пехоты и спецназа, а десантники десантировались на восточной стороне города, вступая в бой с нескоординированными силами врага, пилоты могли, наконец, вернуться на летающую крепость, которая уже разворачивалась в сторону мобильной базы, где ее дозаправят и подлатают. Три Мига – 100 из семи, бывших в начале боя, вернулись в свои ангары; только пять вертолетов «Аллигатор» выжили в этой бойне; а внизу – частично в городе, частично вне города, - дымились остовы одиннадцати китайских Миг – 47, сбитых нашими пилотами – один из их летчиков – асов ускользнул, чтобы нести страх об русском оружии от человек к человеку.
Так закончилось первое – и успешное!, - применение тактического автономного летающего мини – эсминца в эту войну, который потом и получил это название – «Летающая крепость.»
А война продолжалась, но, впервые за ее ход, мы наступали, а китайцы отступали.























Глава 12. Танковый бой под Екатеринбургом.
Стальное воронение, взрывостойкие щиты, огромная пушка, установка для пуска ракет класса «земля – земля» и «земля – небо», гусеницы, прущие как таранные машины древности – танк ВП -1 был прекрасен в своей неустрашимости и легко как клинок смерти.
Танки в современных войнах почти перестали использовать – все больше ракеты, да спецназ; но, когда на русскую землю пришли китайцы, все стало нужно и все стало хорошо в использовании: огнеметы, ПЗРК, танки…
Танк ВП -1 или Владимир Путин -1 вошел в использование совсем недавно, лишь года четыре назад и, конечно, практически не имел боевого крещения – его использование на Ближнем Востока и в Африке чистой воды детские игры в песочнице по сравнению с тем, что ждало танкистов ВП под Екатеринбургом.
Каждая война имеет свой перелом – это как спарринговать с более сильным противником: либо он тебя, либо ты его, измотаешь, доведешь до сдачи – и каждый спортсмен хорошо чувствует этот момент, перелом. Один удар, лишняя минута в спарринге и ты победитель. На войне немного не так, т.к. дерутся больше людей и это не тренировочный спарринг, а бой насмерть за свою землю, за свой народ – тут уже или ты или тебя. Но, все равно, всегда есть переломный момент, нечто вроде психотической схватки перед боям, когда два противника дырявят друг дружку глазами, пытаясь напугать и ввести в трепет; иногда это удается иногда нет: так и на войне – колени трясутся, руки дрожат, а прешь на амбразуру врага с автоматом и криком «Ура за Путина!». Куда денешься с подводной лодки?..
Но в современных войнах, если исключить возможность применения ядреного оружия, встает вопрос т.н. «технического совершенства» или у кого техника лучшее. За всю вторую мировую войну в Советском Союзе было придумана оружие больше, чем за предшествовавшие тридцать лет – и хоть и были неправильные стратегические посылы вроде «пуля дура, а штык молодец» или «конница лучше танков», но это не помешало советским ученым – конструкторам всего за пару месяцев создать принципиально новое и – превосходящее! – оружие, лучше, чем у немцев, лучше, чем у всего мира.
Так и в русско – китайской войне: перед ее началом многие оборонные проекты были заморожены личным приказом Медведского или заморожены его невниманием (чего Путин, кстати, никогда не делал), но потом, с приходом желтой проказы (одно из сленговых наименований китайских оккупантов) они были снова запущены и доведены до ума. Летающие мини – эсминцы, снайперские винтовки, бьющие прицельно на расстояние до двух километров, прототипы лазерного оружие, усовершенствование спутников слежение, которые теперь могли вести цель в реальном времени и даже предугадывать направление ее движение и показывать ее прошлые передвижения; да хоть танк ВП – 1 – чего он стоит в реальном бою?! На это ответ дали страшные бои под Екатеринбургом, когда слегка контуженная китайская народная армия пыталась снова взять город – не даром политологи тех лет и военные историки называли Екатеринбург «вторым Сталинградом»: ведь именно под городом на Волге в Великую отечественную войну и произошел перелом всей войны – немцы не могли ступить дальше и не ступили, а тут китайцы хотели пройти дальше и не прошли…
Сотни тысяч жизней с нашей стороны были отданы всего лишь за первые дни удержания Екатеринбурга – эти цифры сопоставимы лишь с потерями в первые дни Великой отечественной войны. Но оно того стоило – когда к 9 мая 26 – ого китайцы так и не смогли взять город, все поняли что они его уже никогда не возьмут – это было так очевидно, что на праздник по китайской стороне было выпущено дополнительное количество артиллерийских снарядов и ракет, так, для праздника.
Китайский дух быть может был и не сломлен, но очень скоро – уже к осени 26 – ого, - им пришлось немного отступить: они тогда теряли до ста тысяч человек в день: как говорили их генералы: «временное, тактическое отступление для перегруппировки и ожидания подкрепления.» Но, все понимали, что русский медведь сломал хребет восточному дракона. Но, впереди лежали еще долгие годы страшной и жесткой войны, которую мы обязаны были выиграть – ради мира на земле и собственного выживания.
А танк ВП – 1 и после войны рассекает поля русско-китайской войны под грохот неумолкающих разрывов снарядов со своим бессмертным экипажем.
Будем помнить героев.














































Глава 13. диавол никогда не спит.
Мы проехали по дороге, ведущей от Екатеринбурга на запад, еще пару десятков километров и наткнулись на своих – те были довольно агрессивны и все выспрашивали, не китайские шпионы ли мы. Но, т.к. никаких документов при на с Андреем не было – а как могло быть иначе: ведь вряд ли у военнопленных оставляют документы, - то нас повели в штаб, где вязли отпечатки пальцев и скан сетчатки, что подтвердило наши личности. (Теперь в современной армии только так – сканы сетчатки и забор анализа ДНК перед началом службы – не пошкодишь!) После идентификации нас отвели к какому – то полковнику, который долго нас слушал; говорил преимущественно Андрей, а я молчал – голова просто разрывалась от боли, хотелось лечь и заснуть прямо тут на относительно грязной земле этой штабной палатки. Потом нас отпустили, мы с этим крутым мотострелком пожали друг дружке руки и расстались: меня прокомандовали с санбату, а его, наверное, в разведку или спецназ, ведь такие навыки есть только у современных ниндзя. За оставшиеся дни войны я видел его лишь единожды, но эта была важная встреча.
Я, Кудиков Антон Вячеславович, военный хирург и доброволец, наконец – то добрался до своей койки и уснул, и причем уснул так, как погружается в воду человек с привязанным на ногах увесистым камнем – так и я погрузился в сон. Наутро меня еле добудились – вот что значит здоровые нервы и защитные системы организма. Наволочка подушки и моя гимнастерка наутро были все в крови, которая натекла из пораненных китайским палачом зубов. И я снова принялся за работу.
Зубы мне удалось подчинить лишь спустя две неделя – меня отправили по моей интенсивной просьбе на лечение в военной госпиталь Самары, - где я окончательно понял, что я всего лишь маленький человечек в этой войне и мире вообще и не представляю никакой ценности – вряд ли Президент Медведский лично пожмет мне руку или улыбнется. Я – никто и звать меня никак.
Я, конечно, понимал, что эти мысли следствие шока от пережитого, но это как вступить в мокрый снег, который попадает в ботинки – говоришь, себя, что это просто мокрый снег, а все равно холодно и мокро (и простудно); так и я – никак не мог прейти в себя от пыток.
Уже после, когда эта карусель завершилась, я понял, что никакая подготовка к такому тебя не подготовит – и это в независимости от ее уровня, пытки, особенно, когда ты военнопленный, всегда оставляют следы на психике, тут уж ничего не поделаешь – нужно просто пережить. Простить, как учил Иисус Христос. Но у меня даже не получалось забыть, не то, что простить.
Возможно, фактором моей деградации стало и то, что, пока я был в Самаре, я не видел ежедневно крови и чужой боли, которые могли бы заглушить мою собственную пролитую кровь и мою собственную, испытанную боль. Что ни говори, а привычка – вторая натура, - и, лишившись на короткое время хирургической практики, я  немного изменился, стал другим. Мягче что – ли, ранимей. Нет, я, конечно, остался мужиком, но уже приходила мыслишка: сиди ты в своем Урюпинске и оттуда не вылезай – глядишь и не было бы сейчас у тебя в пасти столько искусственных зубов!.. Но я был патриот – меня так воспитали; верил в Путина, идею, в непогрешимое величие своей Родины и никогда не разгребал за отходы, а тут вот случилось. Я уже говорил вам, что какое – то время был наемным убийцей, Наемником, как меня тогда называли, и вот, мне кажется, что то, что я тогда делал, шлифуя свои навыки, было детской игрой в песочнице, по сравнению с тем, что я встретил, впервые заглянув в лицо войне. Да, у войны не доброе лицо – это все понимают очень быстро. (Невольно думалось, что если бы меня поймали и осудил хотя бы за половину моих преступлений, то сейчас я, возможно, был бы участников войны в составе одного из штрафбатов, которые, как я слышал, снова набирали.) Но что поделать – война не хороший человек и с ней особо не поговоришь о жизни: остается только играть по правилам и тихонько опускаться при этом.
Когда я вернулся в часть, в санбат, стоявший неподалеку от Екатеринбурга всего в двухстах километрах, а два дня не стоял у операционного стола – случилось то, что со мной вообще никогда не было и могло бы поспособствовать моему переводу в санитара: сильный тремор верхних конечностей сделал мою хирургическую деятельность на время не возможной. Мой командир, подполковник Мазуров, отнесся к этому с пониманием и просто закрыл на это глаза, сказав «Поправляйся.» Лишь через долгих два дня трясучка прошла, и я смог снова приступить к службе.
И, как я уже сказал, я начал опускаться.
Сначала я этого даже не заметил – как невозможно заметить первые признаки урагана или приближающегося цунами, если не смотреть, так и я не заметил начало своей деградации. А эта тварь уже была тут как тут!..
Сначала я стал меньше спать – но отнес это на счет нервов, говорил себя, что кошмары, в которых я снова в плены, это всего лишь последствия психологической травмы во время пыток (что таковой и являлось). Но все равно, даже если было время на сон, спал всего часов шесть и то, это я беру максимальный, верхний порог, а обычно часов пять, не больше. Вот так и валялся в своей койке в казарме медперсонала санбата и читал с экрана мобильного телефона книжку Сун Цзы «Искусство войны» - хоть китайцы на данном историческом этапе наши враги, но никто не отменял мудрость древнего трактата. Иногда, в предрассветные часы, читал Библию, но ее святые строки уже не приносили того облегчения и умиления что раньше: и слова «блаженны миротворцы яко они нарекутся сынами Божиими» (Евангелие от Матфея пятая глава) и «нет большей любви, если кто положит душу свою за друзей своих» (Евангелие от Иоанна пятнадцатая глава) уже не приносили того умилительного счастья, как в начале войны, когда я, молодой и зеленый, записался добровольцем на фронт – видимо одно дело читать Библию, а совсем другое исполнять написанное в ней. Но я все равно читал Святую Книгу, ожидая наития Святаго Духа.
Потом я перестал чистить зубы. Сначала говорил себя, что мне неприятно чистить искусственные зубы, которых, благодаря этому китайскому дантисту, у меня теперь не мало; потом представлял себя, что во время чистки зубов испытываю боль; а потом просто, уже без всякой разумной причины, перестал чистить зубы, как утром, так и вечером. Уже только потом, вспоминая все эти события и анализируя факты, я понял, что один психолог верно заметил, что заключенные концлагерей переставали чистить зубы – настолько им было плохо, - и чистка зубов – важный показатель психического здоровья.
Третье. Я стал брить голову почти под ноль. Раньше у меня была хорошая, можно сказать, львиная грива, прическа, а потом – кстати, почти сразу по возвращении из плена, - я стал машинкой сбривать свои волосы, мотивируя это тем, что «нужно меньше шампуня для мытья головы». Фактор конечно не особо бросающийся в глаза, и человек с меньшей склонностью к самоанализу, чем я, вряд ли бы вообще обратил на это внимание.
Я потом, что самое главное и существенное, поэтому я и попридержал этот фактор до конца, я стал терять силу – вообще не тренировался: ни утренней зарядки, ни бега, ни отработки ударов или фехтования. Забросил физическое развитие совсем. Первые дни после плена очень сильно болела голова и я поэтому пропустил утренние отжимания; первые неделю говорил себе, что после, после, когда – нибудь и как – нибудь обязательно выполню утренние отжимания – но проходили дни, недели, а потом и месяцы, а я не тренировался. Если бы сейчас меня взяли в плен, то, скорее всего, я бы там и остался и не смог сбежать, сложив свою головушку в расстрельных казематах одной из многочисленных тюрем Китая. Это было обидно, я это понимал, но все равно не тренировался – толи не мог, толи не хотел; а скорее и то и то – лишь надо определить, что было вначале нежелание или инвозможность. В общем, а обмерял начинавший расти пупок и смотрел на свои дряблые бицепсы и грудные мышцы, начинающие покрываться жиром, и понимал, что перешел грань, которую, мои многочисленные учителя по будо, назвали бы полной потерей физической готовности к рукопашному бою. И никак иначе. Я с ними был согласен, но заставить себя сделать утренние отжимания или вечернюю отработку ударов я не мог, объясняя это тем, что не хватало сил после 12- ти часовой смены и нужно отдохнуть.
Вот таковы факторы моей деградации, а теперь расскажу о самом главном, с которого может быть и стоило бы начать. О женщинах.
Сначала не получалось вообще ничего – после плена, извините за выражение, не было желания. Проходили дни и недели, а попытки были по – прежнему бесплодны – по моему это называется «психологической импотенцией», которая, иногда, может появиться после сильных стрессов и прочих нагрузок. Но от знания сути дела его деятельная сторона не становилась лучше. Я было уже подумывал заказать где – я нибудь виагру или еще какой конский возбудитель, но тут я встретил Алину.
Алина была санитарка – крупная женщина лет 35 с добрым лицом и злыми глазами (или наоборот) с которой я как – то остался наедине на пару часов – что называется выпили, закусили и спать повалились, а потом она стала моей постоянной любовницей.
Вы скажете – отлично, Антон, так держать, - будете рады за меня и сожмете кулачки за мое выживание в этой стрессогенной войне. Что действительно плохого в том, что я спал с Алиной, мял ее пухлые груди и делал с ней все то, что так хочет сделать мужчина, изголодавшийся по женщине? Она меня спаивала.
Я не сразу это заметил – да и как тут заметишь, когда отстоял двенадцать часов у операционного стола, потом идешь в подсобку с санитарочке Алине у которой уже все готово – ужин, чай на закуске, а на десерт – главное блюдо. Ну и что с того, что у чая странный привкус кисленького, а от воды пахнет вином: возможно, такая воду в Предуралье – зато хорошо спишь.
Я уже как – то вам говорил, что не употребляю алкоголь – как на гражданке не пил, так и здесь; даже какие – то умники шутили «и за Победу не выпьешь?». За Победу может быть и выпил бы, но кодекс самурая есть кодекс самурая – нельзя нарушать бусидо (пусть и не все бусидо я исполняю – я ведь не самурая, в конце – то концов, - но то, что относиться к физическому выживанию, исполнять я должен) пусть и из слабости к себе. Дело даже не в том, что Алиночка подмешивала мне в воду и другие напитки спирт или паленую водку (как раз может и для того, чтобы я стал сговорчивей и никогда ее не бросил), но дело в том – и это самое поганое! – что мне это нравилось, нравилось плыть по течению и ничего не делать и никак не противиться обстоятельствам; наливают – пей, нагибают – будь покорен. Я совсем потерял способность изменять ситуация под себя, создавать нужные для самого себя обстоятельства и своей силой создавать удачу. Я потерял эту, данную людям от Бога, способность и превратился в обычного человека, который когда – то занимался каратэ, кендо и наемными убийствами; я падал в бездонный колодец, на дне которого меня ждали смертоносные шипы расплаты за мои прежние грехи.
Знаете такое состояние, когда словно идешь в предрассветном тумане, Солнце еще не выглянуло, а туман пока стелиться вокруг? Вот так и я шел в тумане, не зная, что у меня под ногами – яма, мина – ловушка или теплый, нагретый Солнцем лужок, на котором может отдохнуть уставший путник.
Я сам не знаю, чем умилостивил Христа, что Он искупил меня от этого состояния гниения заживо, но вскоре, по истечение года и шести месяцев, я снова стал прежним, Господь дал мне цель – хоть я не совсем уверен, угодна ли Ему такая цель, - и стал прилагать все силы к выполнению этой цели. Слава Богу!
Это случилось так.
Никто не любит ночные смены – человеческий организм так устроен, что привык спать ночью а не сидеть, надуваясь чаю (или чего покрепче) в ординаторской и слушать отдаленные раскаты взрывов и боев, ожидая новых пациентов, которых нужно зашить, перелить им кровь и, по возможности, сохранить живыми, чтоб были живой памятью прошедшего. Главное, когда вот так сидишь в приемном покое – это не открывать штор, не нарушать режим светомаскировки – одни товарищ, врач, я имею в виду, наплевал на этом правило – не знаю, пьяный он был или что, - но, в общем, распахнул шторы, и аккурат в это окно влетала китайская ракета: Слава Богу, пострадало лишь три человек: он сам, медсестра и санитар, проходивший около этой комнаты – так что мораль ясны – никогда, во время войны, не нарушай режим светомаскировки.
-Антон Вячеславович, привезли одного! Раздался голос санитарки тети Шуры.
Меня это немного удивило – я имею в виду час привоза больного, - сейчас три ночи, вроде боев нет, но, мало ли что, вдруг разведчик. Я допил чай, встал со стула и, накинув халат вышел из приемного покоя навстречу своей судьбе.
Каталка с раненным стояла  в коридоре: обычный человек в ничем не примечательном камуфляже типа «ночь», бронежилете последнего класса защиты, который может выдержать прямое попадание артиллерийского снаряда и не прогнуться при этом и весь в крови; хоть за годы войны я к ней уже привык (а может привык еще до войны), все же этот парень был весь в крови, особенно плохо было с его грудью – мне с моего места (я еще не подошел вплотную) было видно, что из – под бронежилета течет темная, венозная кровь. «Забарьерное поражение, подумал я, бронежилет последнего класса защиты – способен выдержать прямое попадание артиллерийского снаряда и не прогнуться при этом – наниты, что ли они там используют, гасящие кинетическую энергию? – но, все равно, кинетическая энергия проходит в тело и производит поражения: на человеке может не быть никаких дырок, бронежилет может быть целым, но внутри, в теле человек каша из раздробленных костей и лопнувших внутренностей…Да, этому человеку явно не повезло – или наоборот повезло, ведь сейчас моя смена?» Я подошел ближе; шлем – сферу уже сняли и смог разглядеть лицо. Это был Андрей – тот самый мотострелок, который вытащил меня из китайской тюрьмы, и, возможно без которого, я бы тут не стоял, превратившись в перегной. Значит надо спасти его вдвойне – как врачу и другу, благодарному за спасение жизни. Вперед!
Я отдал распоряжение, чтобы готовили операционную, а сам повнимательней осмотрел пациента – помимо кровотечения из – под бронежилета у него была сильно повреждена правая нога в районе бедра – словно он поймал ей осколок. Неуклюже наложенная повязка немного остановила кровь, но разве это поможет?! Он во время попал в больницу.
По мере того, как умирающего русского разведчика везли в операционную, я и хирургическая сестра разоблачали его от одежды и частей амуниции. Я срезал крепление бронежилета и отложил его в сторону; на левой половине этого современного доспеха был какой – то карман, в который, как я подумал, кладется стальной или титановый щит для большей зашиты сердца, но там был небольшой, очень мощный военный ноутбук, который я, как и прочее, уже ему не нужное снаряжение, отложил пока в сторону. «Потом поиграю на нем в видеоигры – главное, не стереть разведданные!» Всколыхнулась шальная, игриво – веселая мысль, но она была последней за следующие два часа, потому что доставать людей с того света – ох, не простая работа, скажу я вам.
За годы войны я уже дослужился до капитана медицинской службы – носил четыре звезды на погонах с гордостью и был теперь старшим хирургом: война открыла во мне талант, я понял, что мои руки способны не только убивать, но и сохранять жизнь, как сказал Екклесиаст: «время убивать и время давать жизнь.» Я никогда бы не узнал за собой этого таланта, если бы не попал на фронт. Скорее всего, если бы не был Русско – китайской войны, то я бы попалился на какой- нибудь халтурке вроде наемного убийства или массовой драки и сейчас был бы в северных лагерях, но, слава Богу, во мне открылось истинное призвание – военная хирургия. А насчет боев и войн – один такой был сейчас: я боролся со смертью за жизнь этого крутого бойца Андрея, который спас мне жизнь, и, сейчас, я пытался отвоевать его из лап смерти, этой вредной старухи с косой, которая очень не любит лишаться своей законной добычи.
Операция шла больше двух часов. Сначала я сшил бедро, а потом принялся за грудь: как и оказалось, это было забарьерное поражение – бронежилет цел, а вот внутренность превратилась в кашу: правое легкое лопнуло, ключица, первые три ребра и, частично, головка плеча были раздроблены и изничтожены жестокой кинетической энергией пули, которую, правда, остановил бронежилет. Я более или менее собрал раздробленные кости (с такими поражениями его спишут в резерв), сшил, где это было возможно, легкое, отрезав от него бесполезную, измочаленную часть, потом сшил все и, дав терапевтические указание, отправил пациента в реанимацию. Все, можно вздохнуть спокойно – если он переживет день, то, скорее всего будет жить: Андрей парень крепкий, выдюжит. Жизнь за жизнь, брат!
Я пошел перекурить – выражение такое: я не курю. Осенний рассвет еще даже не начался – словно ребенок большим черным фломастером изукрасил небо и не хочет брать в руки серый или белый фломастеры для дальнейшей работы. Я вздохнул – на душе вдруг стало погано и тоскливо, что, впрочем, не редкость теперь в моей жизни; вот бы как – то развлечься, попробовать, то, что дарит радость, но потом не нужно из – за этой радости посещать нарколога или венеролога. Я стал мысленно перебирать варианты: бой с собаками, со специальными, хорошо обученными,  кинологическими собаками – убийцами: сразу отмел этот вариант, не из – за страха, а из – за того, что, в случае моей победы (я не сомневался в ней) с меня шкуру спустят за убитую собаку, т.к. собака – кинолог намного дороже военного хирурга. Ха!
Я стал думать дальше. Скалолазание. Где найти скалы в средней Сибири? Думай дальше.
Гедонизм – это не совсем по – христиански, но, все же, иногда надо расслабиться. Что ж остается? Рыбалка, охота, извращенный секс, мотогонки, подпольные, полулегальные бои без правил? Этот пестрый калейдоскоп сомнительных удовольствий крутился перед моим внутренним взором, так, словно я падал в ад. Было же что – то еще, что – то простое, но хорошее, но вот что?
Видеоигра. Ответ был похож на раскат грома в далеком лесу и молнию из тучи; но это был именно ответ, именно то развлечение, которое может меня сейчас отвлечь от истекающих кровью полутрупов и толстых санитарок с комплексом Афродиты. И я стал продумывать технические детали.
Игру можно скачать из интернета (я уж и забыл, когда в последний раз брал в руки джойстик: как впрочем, на этой поганой войне забыл, когда в последний раз смотрел качественную порнографию в интернет) или загрузить уже готовую с чьей – нибудь флэшки – на самом деле сейчас многие поигрывают, просто я пока этим не занимался, потому что еще до такого не опустился, но вот, кажется, сейчас опущусь. Программное обеспечение есть, а вот компьютер…Да, я задумался: поиграть на компьютере бухгалтера ил главврача – даже если и попадусь, мне ничего за это не будет – просто извинюсь, но играть то надо много дней, если не недель, чтобы пройти игру – так что пара часов игры – это вообще не вариант. (Поймал себя на мысли, что в правой кисти, нажимающей на мышку, уже появился зуд – как в старые добрые времена, когда, будучи подростком, убил не один миллион компьютерных противников). Так что, минутку – в мозгу вспыхнула картинка – военный ноутбук раненного Андрея, которому он пока уж точно не пригодиться. Это был такой хороший вариант, что плюнул на то, что вот именно за этим ноутбуком придут еще раньше и лишат меня игры, чем заступить на смену бухгалтер и главный врач, ведь на его жестких дисках наверняка есть секретные разведывательные данные – из – за чего Андрей и словил пару пуль, но – боец такой! – смог доставить его до своих. Но я плюнул на все, и ради трех часов игры решил использовать мощный военный ноутбук разведчика.
Я летел как на крыльях – словно у меня из той части мозга, что ответственна за компьютерную зависимость, вырвался сладкий фонтан удовольствия. Одежда больного и его скудные личные вещи были оставлены в коридоре около приемного покоя – так и лежали никому ненужные и временно забытые. Не особо церемонясь, я выхватили из гурды окровавленных тряпок и брони ноутбук, и уединился с ним в приемном покое. Настало время игры!
Я уже мысленно убивал бесов и инопланетян, как пришла мысль – а вдруг он защищен паролем? Наплевав на эту мысль, я включил ноутбук; тянулись томительно минуты в ожидании, но, наконец, экран загорелся и появились скудные значки меню. Он работал, работал без всяких паролей и биометрической идентификации, ура! Я быстро достал из соседнего стола флэшку врача, который придет утром (без спроса, конечно: может быть потом верну) и на которой, я точно знал, были скачанные видеоигры. Все держись Марс – полковник вернулся!
Пока я подсоединял флэшку к ноутбуку, надеясь при этом, что здесь есть нужный разъем, смотрел на платку для сканирования отпечатков пальцев – стоит приложить к этой штуке большой палец и все, ноутбуку заблокируется: очень полезная штука для разведчика.
Пока устанавливалась игра, я думал, а не посмотреть, что хранят эти жесткие диски – может, хоть развлекусь. И я стал бессистемно щелкать и открывать папки с электронными документами; папки были подписанные на примитивном китайском, которого я почти не знал и, за почти три года войны, почти не выучил, но, все равно, было интересно. Какие – то карты, таблицы, коды что – ли какие…Интересно, что это за коды и что за таблицы? Я не знаю. А это…И меня словно окатил ушатом холодной воды – передо мной была географическая карта Южного Китая с нанесенными на нее своеобразными пометками: около каждого города и около каждой военной базы – надо полагать, - стояла своеобразная пометка в виде стартующей ракеты, и я без переводчика понял, что именно они означают. Передо мной в электронном варианте была карта пусковых шахт ядерных баллистических ракет в Южном Китае! Ничего себе! Я аж взопрел!
А потом началась работа мозга – как и всегда до этого я стал думать, как использовать полученную информацию (помню как – то вот так думал о том, как соединить воедино фехтования дубинкой дзе – дзюцу и фехтование шестом бо – дзюцу – тогда, вроде получилось), использовать ее с максимальной пользой для себя и с максимальным уроном для своих врагов. Я, т.к., моим врагом был каждый китаец, то понятно, о чем я думал – взорвать атомную бомбы над Китаем, сбросить на один из ее город смертоносный небесный огонь, сжигающий грешников – правда мы еще не дошли до Южного Китаю, но это дело, самое большее, полугода или (как неприятно это говорить), возможно, года. Да такого я в жизни еще не испытывал – держать в руках ключ к жизням тысяч людей, чувствуешь себя Богом. Безумец получил атомную бомбу – воистину диавол никогда не спит!
Я стал копировать нужные мне данные на флэшку сменного врача, понимая, что эту флэшку я ему уже не верну, одновременно продумывая детали предстоящей операции в Китае.
Сначала я, да как и большинство людей на моем места, хотел проникнуть в шахту и, взломав ракету и введя, нужные пусковые коды, которые тоже прилагались в разведданных полумертвого Андрея, направить ракету на один из крупных китайских городов. Тут было две проблемы: первая – там уже будут наши люди, а сжигать ядерным огнем своих же русских солдат я не хотел; вторая, но не менее важная проблема, состояла в том, что я не был столь кровожадным – все таки один из двух пилотов, сбросивших атомную бомбы на Хиросимы, сошел с ума, а вот со вторым все было в порядка, никогда не знаешь, к кому ты относишься, и что с тобой случиться после этого. Да и не было в этом смысла, ни в военном, ни в политическом плане – Китай проигрывал войну: мы уже поджимали китайскую народную армию к Хабаровску, им просто некуда деться. Была и третья причина, которую назвал сидящий во мне Наемник, а именно: взрывать атомные бомбы это слишком большой шанс засветиться. Нужно было поступить умнее, и я уже знал как.
Агрокультура Китая настолько слабо развита, что китайцы, до войны, закупали у нас хлеб, муку, масло и прочие фрукты с овощами; в основном в Китае выращивают что – то лишь в южных, плодовитых, плодоносных провинциях, а не в северных, граничащих с нами. А вот представьте себе, что над южным Китаем, случайно (!), по ошибке, из – за самозапуска взорвалась ядерная ракета – что – то там у нее погорело в микросхемам и эта ракета сама стартовала, но, на высоте в километр, взорвалась, рассеяв над бедным Китаем – Гьигангом каким – нибудь, - ядовитые радиоактивные осадки, которые сделают почву непригодной к земледелию лет этак на двадцать, а то и поболе, вызовут рак и бесплодие. Это достойная плана за мои покалеченные зубы и мою сломленную душу.
Да, диавол никогда не спит.
Мысленно продумывая технические детали вроде бомбы с альтиметром и нужного количества гексогена, я скачал файлы на флэшку – чужую, но такую родную, - потом подумал и стер из памяти ноутбуку установленную мной игру – это действие все равно отразилось в реестре компьютера и его можно отследить – я не был хакером. Мозг работал ясно и чисто – я уже знал, что делать дальше, но сначала…Я покопался в ящике стола и нашел там обычную отвертку – это и была обычная отвертка, а не какое не секретный прибор; потом я этой отверткой расковырял флэшку, извлекая из нее небольшой, миниатюрный жесткий диск, делая это аккуратно, чтобы не повредить данные. (В современных мне флэшках, да и вообще внешних накопителях данных, всегда есть такая штучка, что – то вроде жучка – потерялась флэшка, включаешь телефон и ее находишь: потерянная флэшка – сирота начинает издавать звуки, чтобы ее нашил скорей; эту штуковину я тоже выдрал из флэшки и сломал – еще не хватало на таком попалиться.) Остатки сломанной вещи я выкинул в окно, а сам жесткий диск, который был меньше спичечного коробка, я положил себе в карман брюк. После этого я убрал отвертку обратно в стол, смел пластмассовые крошки со стола («Жаль, все же, чужой флэшки – там ведь у него игры были или даже порно, но, работа есть работа – пора мстить китайцам, пока война не закончилась.» Подумал я, слегка разжевав горечь этой мысли.), взял с него ноутбук и пошел в палату реанимации, где лежал Андрей, в наше первое знакомство представившийся мне, как капитан мотострелковых войск.
Мой поход к прооперированному мной же больному не был странным, но вот с ноутбуком…Да, это могло вызвать интерес. Метры коридора, казалось, превратились в километры, а когда я вошел в платы мои шаги походили на звуки бьющих литавр. Я подошле к нужной койке – кстати, там было много пациентов, - и всмотрелся в бледное лицо разведчика. Он был без сознания и одежды – сделанные мной швы выделялись, как дисгармонирующие с реальностью: но они дали ему шанс на жизнь. Я осторожно приложил большой палец Андрея к платке биометрического сканирования. После этого включенный ноутбук сразу выключился и перестал работать, как я его не включал. Дело сделано – теперь вернуть этот злосчастный ноутбук на место.
Я вышел из палаты реанимации, пройдя почти до приемного покоя, где лежала куча одежды моего больного его броня, срезанная мной с тела. Я кинул ноутбук на кучу окровавленных тряпок и пошел к себе. Еле успел – уже через двадцать минут пришил они.
Два низеньких по сравнению со мной человечка явно из разведки или откуда – то оттуда. Один представился майором и спросил, что с доставленным пациентом. Я спросил с которым – мы смотрели друг дружке в глаза: его глаза были точно такого же интенсивно красного цвета, как и мои: бдит разведка! Он уточнил, а я ответил, что он жив. Следующий вопрос я ожидал, но постарался сделать вид, что он неожидан для меня.
-Где его вещи? Спросил майор; второй продолжал сохранять молчание. Я показал.
Они оба прошил к тряпью, которое, теперь, даже распоследний бомж не оденет из – за обилия на нем крови. Быстро нашил ноутбук, и повернулись ко мне, майор спросил:
-Его кто – то трогал?
-Кого?
-Ноутбук! Потом он сказал слово, обозначающее распутную женщину.
-Ну да, сказал я, заметив при этом, как они оба напряглись. И трогал, и скачал все разведанные и игры на нем устанавливал. Вам, разведчикам, совсем делать нечего что – ли? Натурально кипел я – причем это была не игра. Валили бы вы отсюда…Это уже агрессивно.
Мы немного посмотрели друг на друга, они переглянулись и ушли, взяв с собой ноутбук Андрея, которого утром отправили военным бортом в Москву и я его уже больше не встречал. Уходя майор сознательно задел меня плечом – надеюсь, он не заметил моей ухмылки.
А утром (хотя формально оно уже наступило пару часов назад – осень, поздние рассветы, что вы хотите?!) пришел сменный врач и стал искать свою флэшку. Формально моя смена закончилась двадцать минут назад, но этого я не пропущу. Матерок, поиск, матерок, поиск. В конце концов, он спросил меня, как человека проведшего здесь ночную смену:
-Славич, ты моей флэшки не видел?
-Ее нельзя увидеть – она в заднице мира.
И я заржал. Он меня, естественно, обматерил. Напряжение этой кошмарной, но судьбоносной ночи, стало стихать, и я пошел спать в казарму – в пять вечера снова заступать. Нужно было о многом подумать, многое продумать и начинать готовиться.
А уже на следующий день я стал делать утренние отжимания.






































Глава 14. Охота на генерала Ли.
Русско – китайская война постепенно подходила к концу: хорошему для нас и гибельному для китайцев. Русские войска подошли вплотную к Хабаровскому краю и сейчас шли жестокие, кровопролитные бои со многими потерями, но наши бойцы уже готовились войти в Китай и оттрахать всех китайских шлюх – по одной на десять человек, не меньше. Одновременно с контрнаступлением в Хабаровском крае, шли очень сильные бои в Средней Азии – Монголии и, уже, ура!, западной части Китая – китайцам приходилось воевать на два фронта и это сильно ослабляло их силы, как физические, так и моральные. Бои шли на суше, на воде, в воздухе, под водой, а, иногда, и под землей, когда русский спецназ освобождал подземный комплекс по исследованию ядерного оружия так хорошо засекреченный и так хорошо охраняемый китайцами, что под землей Восточной Сибири словно брали второй Рейхстаг.
Очень сильно активизировалось Сопротивление – китайцев просто вешали за яйца на ближайших фонарных столбах (по большей части делали это не в переносном смысле), убивали солдат, взрывали склады с оружием и амуницией, уничтожали технику и устраивали диверсии, делая все это, не боясь последовавших за этим чудовищных пыток и изощренной смертной казни. Только в одном Владивостоке за осень 27 – ого было убито больше пятиста старших офицеров китайской народной армии – такое было, возможно, лишь на оккупированных немцами территориях Белоруссии и Украины и нигде больше. Но были фигуры, до которых подпольщикам и партизанам было пока не дотянуться. Одной из таких фигур был генерал Ли.
Генерал Ли был тем человек – не одним, т.к. их было много, но главным,- кто санкционировал войны с Россией и своим рвением и волей погубил сто миллионов человек. Этот человек был негласным (или гласным – пойми этих азиатов) хозяином Китая, обладающем неограниченной властью Со смертью Путина он так прижал коммунистическую партию Китая (для тех, кто не знает – в Китае три основных силы – коммунистическая партия, армия и мафия), что она легла под него с энтузиазмом дорогой проститутки, а армия уже была его. После этого, пользуясь милитаристскими настроениями всего Китая, генерал Ли, вместе с советом шести – шести своих самых близких помощников, пяти генералов и  одного полковника, - принял решении напасть на северного соседа, что и сделал, напав на Россию в июня 25- ого года.
Этот высокий, даже для китайца, и крупный человек с хорошо развитой мускулатурой, которая стала уже покрываться явно видимым жирком, являлся целью номер один для всех диверсионных и партизанских формирований. Из совета шести были к осени 2027 года были убиты уже пятеро – полковник и четыре генерала, а последний генерал срочно после этого переехал в Запретный Город от греха подальше. Но, уничтожение такой фигуры как сам генерал Ли, это вам не удар перчаткой – это отсечение правой руки!
Все эти мысли прокучивались в голове снайпера капитана Игоря Сидоренко лежащего на холодной стылой сентябрьской земле близь Хабаровска, а точнее не так чтобы уж близь – всего в пятиста километрах от города, в том месте, где находится дача губернатора Хабаровска, сейчас занятая китайскими военными. Снайпер был одет в классический маскировочный халат типа «осень», который, кстати, сам для этого делал и подбирал, чтобы не быть видимым вооруженным и невооруженным глазам на фоне буйства российской осени в Хабаровске. При нем из снаряжения были лишь снайперская винтовка Драгунова, десантный нож за голенищем, немного воды в фляжке, специальные питательные и одновременно стимулирующие таблетки и нательный крестик, который он отказался сдать перед операцией и который всегда брал с собой, нося его на шее, когда отправлялся на ликвидации и который был с ним с самого начала войны. Как был с ним Христос и спасал Своего раба от смерти.
Сидоренко к июню 25- го имел воинскую специальность «снайпер». Войну он встретил в Чите, там же был призван в действующую армию. Его кумирами были Людмила Павличенко и персонаж Марка Уолберга из фильма «Стрелок», но, когда количество убитых им превысило четыреста человек, он сам стал легендой. К этому моменту, т.е. к тому моменту, как он лежал, прячась серди деревьев около губернаторской дачи, он убил уже 495 человек, при чем старался убивать только офицеров или, на худой конец, сержантов. Сейчас капитану Сидоренко предстояло сделать самый важный снайперский выстрел за всю свою жизнь, или, возможно, даже самый важный снайперский выстрел за всю Русско – китайскую войну. Он должен был убить генерала Ли.
После, вспоминая эти события, Сидоренко так и не понял, сколько именно ведомств участвовало в ликвидации китайского генерала – ГРУ, ФСБ, СВР, еще кто – то? Этого сказать было определенно невозможно – нужно было лишь сделать самый удачный выстрел в истории царско – советско – российской армии. Вот и все: и капитан был к этому готов.
Его подняли по тревоге в два ночи, вырвали из зыбкого сна, в котором просачивались светлые образы детства – многие люди на войне видят такие сны, сны о детстве, о добром, спокойном времени, когда не надо никого убивать, - и тут же, проведя к полковнику, поставили задачу, прочитав скупую вводную, а именно: сам генерал Ли будет в промежутке между семью утра и тремя дня на даче губернатора Хабаровска. Задача: убить генерала. Потом полковник, немного помолчав, сказал:
-И постарайся выжить, капитан.
Они козырнули друг другу и снайпер ушел в ночь к уже ждавшему его вертолету, который высадит этого нелюбимого всяким солдатом бойца в 30 километрах от дачи, понимая при этом, что это действительно последнее задание – другого уже не будет, в независимости от того выживет он или нет: никто не даст погибнуть снайперы убившему генерала Ли в подобных обстоятельствах; такой снайпер станет иконой для себе подобных и уже никогда не будет нуждаться в выходе на боевые спецоперации. Может он станет инструктором или военным советником, но сам уже никогда не будет вдавливать спуск винтовки, стреляя по реальной цели – это будет, если Сидоренко выживет, каким – то способом сможет эвакуироваться с места ликвидации. А в том, что он убьет генерала, если таковой там окажется, Игорь не сомневался ни секунды – все же почти пол тысячи покойников на его счету – это дает кой – какой опыт: все равно что поставить цыпленка (генерал Ли) против матерого и злого уличного кота (снайпер Сидоренко), и ответьте, кто победит? Шансы были явно не в пользу генерала.
Выходя из офицерской казармы, Сидоренко последний раз посмотрел на небольшую икону Иисуса Христа. «Да, мне сегодня понадобиться Твоя помощь.» Мысленно подумал профессиональный убийца и побежал трусцой к вертолету, где, к своему удивлению заметил еще с десяток молчаливых ребят с новейшими моделями отечественного стрелкового оружия. «Быстро же Господь мне помог, думал капитан, если это не спецназ для прикрытия – то я – балерина Большого театра.» Последней мыслью перед тем, как темный вертолет оторвался от земли, было то, что хорошо бы дочитать книжки Бобби Ли Суэгера, которую он начал и остановился на 254 странице – книжка была очень в тему.
Мысленные часы в голове Сидоренко щелкнули семь утра и он приник к винтовке Драгунова – начинались жестокие часы ожидания цели, наступило время, намеченною разведкой и, как знал он по опыту, эти ребята редко ошибались. Значит, придется ждать цель именно около восьми часов. Сидоренко занял самую лучшую снайперскую позицию из возможных – лесок его надежно скрывал и давал небольшое преимущество в высоте. А под рукой надежная винтовка, с которой он начал войну, и на которой было уже много зарубок. (На самом деле снайперы не делают зарубок на цевье или прикладе винтовки, т.к. это нарушает баланс – это просто расхожее мнение: они делают мысленные зарубки, так сказать, на память.)
Вообще для это спецоперации ему хотели всунуть новую супер пупер продвинутую винтовку, которая стреляет патронами на обеденном уране, пуля имеет газовый компенсатор, что позволяет ей компенсировать направление в полете к цели. «Еще не хватает только наводки со спутника.» Подумал тогда Сидоренко и отказался – если все сделать правильно, но и старая добрая СВД будет лучше всяких наворотов. Он это знал, он в это верил. Приближался час Ха и снайпер и винтовка стали одним целым. Пульс и дыхание замедлились, став не выше аналогичных показаний у находящегося неподалеку камня. Сидоренко ждал. В оптический прицел ему хорошо было видно большую веранду дачи губернатора; он уже не думал о значимости этого выстрела или о чем – то постороннем вообще – он был охотником, напавшим на след антилопы. И все. Он был живым оружием на службе Родине, человеком, который не промахивается.
Он лежал и терпеливо ждал – цель не появлялась. Начался мерзкий осенний день с сильным ветром и явно дождевыми тучками. Сидоренко ждал. Больше не было капитана Сидоренко – была умная приставка к снайперской винтовке, человек в нужный момент активирующий боек, бьющий в свою очередь по капсуле, а та, взрывая черный порох, выбрасывала пулю из гильзы, а пуля, в свою очередь, закручиваемая нарезкой ствола и направляемая им, летела куда нужно, поражая цель.
К восьми утра небо просветлело, дождь так и не пошел, а ветер поутих. «Хороший знак.» Подумал снайпер: стрелять в ветреную и дождливую погоду намного сложнее, чем в ясную, солнечную и безветренную. А еще он думал, что именно заманило самого генерала Ли на эту дачу, и сам себе отвечал, что причина может быть только одна: золота. Как и нацисты, китайцы грабили захваченные территории, переправляя золото, драгоценности и другие ценные металла, вкупе с произведениями искусства на свою желтую родину. Они делали это, как делали это в свою очередь и воины – победители, организуя транзит добычи, в свою очередь, уже с запада на восток.
Сидоренко терпеливо ждал, понимая, что, возможно, ему так и придется лежать здесь и никогда не увидеть в оптический прицел генерала, развязавшего русско – китайскую войну. Время подходило к девяти утра; на даче (довольно роскошной для губернатора – вы не находите?!) суетилась китайцы, что – то носили, ходил патруль, но генерала не было. Ох, не простая эта работа сидеть со снайперской винтовкой и сутками ждать цели!
А потом он появился – Сидоренко сразу его узнал. Высокий китаец в довольно хорошей физической форме, который стал уже полнеть, но это пока было мало заметно внешне. На нем не было генеральского кителя, а был обычный зеленый маскировочный бушлат без знаков различия, но то, как засуетились китайские военные, показывало, что пожаловала важная шишка.
«Так, думал Сидоренко, идентификация.» Он приник к окуляру оптического прицела снайперской винтовки Драгунов. «Опа! Один в один: это – генерал Ли! Не надо было сюда приезжать и лично инспектировать переправку золота, или что тут у вас – картины Айвазовского?!» Потом Сидоренко выкинул все мысли из головы, замедлил, насколько это было возможно, пульс и дыхание и приготовился сделать последний выстрел в своей карьере.
«Стреляй не туда, где находиться цель, а туда, где она будет.» Вспомнилась ему мудрость, вдалбливаемая ему в голову еще со снайперской школы. Момент максимальной концентрации, и он плавно жмет спусковой крючок. Пуля со стальным сердечником калибра 7,62 мм вырвалась из ствола и, закручиваясь понеслась к цели, в голову преступного генерала. Она пролетала почти километр двести метров и нашла цель, мягко клюнув генерал в правый висок. Голова не лопнула, и не осталось сквозной дырке в черепе – по эффекту это было похоже на то, как выстрелить в голову человека из револьвера с 50 метров – пуля слегка вошла в мозг, без сильных разрушений, но уже никакой реаниматор не поможет, клиент мертв. Так и сейчас тяжелая винтовочная пуля, войдя в голову генерала Ли, проделала в его головном мозгу небольшой путь в пять – шесть сантиметров и остановилась внутри, не нанеся никаких внешне сильных повреждений – только входное отверстие и немного крови из него на правом виске. Но все равно генерал, развязавший Русско – китайскую войну был мертв. Охота на генерала Ли завершилась.
То, что цель поражена, Сидоренко понял сразу – сказывался опыт и чутье, которым он никогда не пренебрегал. Но, после его единственного выстрела, произошло странное – раздался взрыв и застрекотали автоматы и пулеметы. «Какого?!» Он перевел оптический прицел и увидел, что в восьмистах метрах от дачи губернатора Хабаровска загорается бой – по всей видимости, это были именно те ребята, которые вместе с ним сидели и в вертолете. Группа прикрытия, спецназ, который послали для того, чтобы лучший в мире снайпер смог вернуться домой. Слава Богу! Сидоренко поцеловал нательный крестик, быстро отполз со снайперской позиции, закинул винтовку Драгунова за спину и  полетел к точке эвакуации, находящейся в 50 километрах отсюда к северо – западу. Ему удалось сделать лучший выстрел в своей карьере и при этом остаться в живых.
Всего спустя два дня майор (майор!) Сидоренко был лично представлен Президенту Медведскому и получил высочайшую награду – звезду Героя Российской Федерации. Он, как и предполагал, никогда больше не выполнял боевых задания и не стрелял по живым людям – генерал Ли был последней целью, которую он устранил. Игорь Сидоренко стал инструктором снайперской школы, и вполне мог равняться с такими снайперами, как Людмила Павличенко и героя – снайпер из произведений Бобби Ли Суэгера, книжку которого он все же дочитал.



































Глава 15. Верните наш уран!
В первые два года войны, когда китайцы вошли в Сибирь и почти вошли на Урал, они доставали русские баллистические ракеты из шахт базирования и припрятывали в надежном месте на территории России, намереваясь или воспользоваться ими против Москвы или, на худой конец, вывезти их в Китай. Худой конец наступил – российская армия гнала иноземных захватчиков на восток, откуда они и пришли; а операция по транспортировке атомных баллистических ракет, извлеченных из атомных шахт была в самом разгаре. Многокилометровый поезд, груженный тысячами атомных боеголовок на всех порах ехал по Амурской области, направляясь к запретному царству, чтобы там сгрузить свой смертоносный груз – стратегический ядерный потенциал России, украденный из районов Дальнего Востока, Сибири и частично из Урала. Но, на атомный поезд уже нацелилась «группа – трех» - особое, летучее подразделения, состоящее из трех членов, которому приказали вернуть ракеты.
Стояли ноябрь и трудно было понять какое именно сейчас время суток – утро, день или ранний вечер, но, благодаря часам это было понятно – было четыре часа пополудню. Это заметил китайский часовой, охранявший конечный вагон или хвостовой вагон, как его иногда назвали. Сначала часовой услышал звук, а потом увидел цель – высоко в небе, на высоте не меньше двух километров, выходя из – под туч, что – то спускалось. Проклиная свое командование всеми известными ему языческими богами, этот уже не молодой китаец стал вызывать локомотив по рации, пытаясь поднять тревогу. Но рация почему – то не работала – это было непонятно – она всегда работала; он почему – то подумал, что, возможно, русские подорвали где – то неподалеку ЭМИ – бомбу и из – за этого связь накрылась, и ему стало страшно. Была еще внутренняя связь, по старым добрым проводам, она была внутри поезда – нужно было поднять тревогу и часовой юркнул с приставке поезда в относительно теплый вагон. Где и нашел свою смерть.
Группа трех, состоящая из человека в бронированном костюме Джаггернаут – м (м в смысле «модифицированный) и двух человек помощи, один из которых перезаряжал авиационные турели бронированного костюма Джаггернаут, а второй, в нужное время менял батареи питания, мягко и плавно десантировалась в последний вагон атомного поезда, при этом раздавив навзничь незадачливого китайского часового – ведь говорят же – не покидай пост!
Летательный аппарат, доставший троих бойцов сюда, завис в хвосте поезда, не показываясь на глаза передним вагонам и локомотиву – его умная электроника глушила связь китайцев – как аналоговую так и цифровую; они не могли вызвать поддержку.
А тем временем, группа трех начла расквартировываться и готовиться к штурму атомного поезда. Огромный, почти трехметровый бронированный Джаггернаут, похожий на робота из фильма, и управляемый оператором изнутри, уже был готов – в него забирался оператор в удобном костюме из коричневой шерсти – ему предстояла попотеть, а шерсть хорошо впитывала пот и сохраняла при этом тепло. Два его напарника быстро выгружали из летательного аппарата кассеты с патронами для двух авиационных турелей, которые были у Джаггернаута вместо рук и пузатенькие батареи питания, которые нужно менять оперативно – ведь, если этого не сделать, но робот прост остановиться на месте, не имея резервов для движения.
Сидящий внутри робота специалист стал запускать системы, проводя быструю диагностику и настройки. В общем все было просто – стандартный режим, пройти по туннелю, стандартное вооружения и стандартный тактический маневр– вот только сама ситуация была насквозь нестандартной, ведь подобного рода группу для столь деликатных заданий использовали на этой войне впервые. Конечно, никто не боялся, что ракета сдетонирует от попадания в нее пули – они были устроены немного иначе, - но, успеет ли все сделать тройка и справиться ли – вот это покажет только практика…
-Готов. Раздался хриплый голос из динамика бронированного убийцы, и два его помощника стали один по левую, а другой по правую сторону робота, и процессия начала свой неспешный шаг к голове поезда.
Китайцы каким – то чутьем поняли, что случилось ЧП и встречали группу ураганным огнем. Турели Джаггернаута заработали и хрупкие, ломкие человеческие тела стали разрываться на куски и превращаться в пар. Начался бой!
Такие картины лучше никому не видеть – если бы группа трех рассказывала потом кому – нибудь про свои кошмары, то это был бы очень страшный рассказ (но они глушил кошмары водкой – самый действенный способ против плохих снов). Китайцы перли просто из всех щелей – их там было, наверное, не меньше дивизии (как потом и оказалось: в атомном поезде погибла какая – то такая – то дивизия железнодорожных войск китайской армии) и все эти люди (пусть и с желтой кожей) должны были пасть от рук Джаггернаута – этот робот, названный в честь языческого бога мщения, никого не щадил. Его напарники, прячась за его мощной броней – в некоторых особенно низких вагонах ему приходилось проламывать своей головой и руками крышу, так он был высок, - сноровисто меняли батареи питания и перезаряжали его турели, что делало его не просто грудой железного хлама, а самой настоящей боевой машины, Джаггернаутом – м. (Потом, уже после войны, когда стали улучшать военные технологии, придумали, более живучие батареи, которые нужно было менять лишь раз в сутки и особое, импульсное оружие, которое восстанавливалось опять же от батареей, а не от заменяемых кассет с патронами; но, пока, в этом году лета человечества, к цели шел обычный бронированный робот, которого, потом, будут называть «классическим»).
На ракеты они, к своему удивлению, наткнулись в середине состава – целых два вагона было забито ими, оставлена была лишь небольшая щелка, по которой с трудом мог протиснуться пеший человек. В своем роде это была не разрешимая задача – робот не мог дальше пройти. Группа трех немного подумала, а потом одна из рук – турелей поднялась вверх и, своими выстрелами, снесла крышу, а потом заработали сопла в лопатках этой стальной махины, и Джаггернаут взлетел. Он пролетел два вагона (встречный холодный воздух слегка охладил оператора, который к этому времени уже купался в собственном поту), которые были забиты похищенными баллистическими ракетами, и приземлился в третьем, и, заняв огневую позицию, стал ждать группу помощников, которые прибежали уже через какое – то время и снова стали перезаряжать пушки и менять разрядившиеся пузатенькие батареи на цельные новые. Кстати группа помощи тоже убивала китайцев – они были вооружены АК – 20 и неплохо стреляли, но, конечно, все же большую часть времени они предпочитали прятаться за бронированным корпусом робота.
Лишь двум китайцам удалось выжить: двум счастливчикам, которые умудрились упасть с поезда и не под его колеса, а куда – то вдаль – они стали живыми свидетелями мощи российской армии.
В предпоследнем вагоне до локомотива уже не было толпы китайцев с пугачами (ну автоматами, конечно, но они не могли прибить броню робота, а лишь царапали ее!) а стояли три относительно невысоких робота, тоже бронированных, окутанных в броню, похожую на ту, в которую был устлан гиганта – Джаггернаут; ее так прост было не пробить даже из турелей. А в своих механических руках эти китайские роботы сжимали небольшие лазерные мечи в полтора метра длины каждый, и, хотя, говоря в точности, это были не совсем лазерные мечи: а просто их лезвия разгорались до сверхвысоких температур и ими можно было разрубить танк, как и броню Джаггернаута, а лазерные мечи в полном смысле этого слова появятся лишь к четвертому десятилетию этого века, но, не смотря на все на это, у группы трех впервые возникла серьезная проблема. Но, если есть проблема, ее надо решать! Оператор что – то сделал, и в груди робота, на уровне его ключиц, открылась небольшая бойница и оттуда вылетел залп из шести ракет, которые воткнулись в голову и корпус каждого робота, разорвав их на куски и уничтожив сидящего внутри оператора. С этими было покончено.
Группа трех прошло до локомотива, убив машиниста, остановила поезд и, вызвав свой летательный аппарат, пригнала его к голове поезда и заставили поезд ехать в обратном направлении, не из России, а в Россию.
Так был вернут наш уран.
















































Глава 16. Подготовка к мести.
Русско –китайская война постепенно подходила к концу – это понимали обе стороны, плюс многочленные вторые и третьи стороны, участвующие в конфликте – Китай был обречен. Они понадеялись на высокотехнологичное оружие, но поставили на тринадцать черное и были разбиты. В конце войны, когда мы уже чаяли встретить новый 2028 год во Владивостоке, китайцы снова применили ЭМИ – оружие. Это показывали по телевизору; ох как мы ржали, как плакали от счастья. Вся их технологическая часть, те люди, которые непосредственно ответственны за выброс электромагнитного импульса, просто превратились в мясо средней прожарки – вся их высокотехнологическая батарея накрылась медным тазом – сработала служба электронной разведки и перехвата, и все, находящиеся там люди сильно обгорели ли умерли от достаточно сильных ожогов, но у Китая не получилось второй раз применить электромагнитный импульс в этой войне. Нам так и не объяснили (и не объяснят, как я думаю) как именно это удалось у нашей армии технически, в смысле как они это сделали, как заблокировали ЭМИ – импульс – выставили защитное поле, окутавшее импульс, применили анти – поле, убивающие ЭМИ или просто подорвали расположенный пока на китайской территории высокотехнологический излучатель при помощи спецназа? Никто этого на не объяснил, но мы были так рады, что в прямом смысле слова смеялись в голос и плакали от счастья – это был тот момент, когда можно сказать без лицемерия, что нация объединилась.
Все это было, конечно, хорошо и замечательно, но давайте вернемся к нашим баранам – я должен был взорвать атомную ракету над Южным Китаем как акт месть за пытки в китайских застенках, а если война очень быстро закончиться, то туда я смогу попасть только уже как турист и вряд ли смогу проникнуть в бункер с атомной ракетой. Поэтому я начал готовиться.
Как я уже говорил, после памятного случая с мотострелком и пришедшими за его разведданными гэбэшниками, я стал тренироваться. Начал с утренних отжиманий, потом вообще добавил остальные силовые упражнения, бег, бой с тенью. Я стал меньше времени уделать службе – о чем мне постоянно делали втычки, на которые я не обращал внимания, - а больше себе.
Часами сидел за книгами по саперному делу, пытаясь найти нужную взрывную схему – схему бомбы с альтиметром, которая бы взорвала баллистическую ракету на высоте в километр или около того, - полностью игнорируя при этом поступивших больных, переадресовывая их низшим меня по званию, положению и мотивации. Я тогда уже был капитан медицинской службы, и, мне многое позволялось, чего нельзя было другим. Однажды, когда я пропустил операции, к нам приехал с ревизией генерал медицинской службы Ипатьев: этот человек зашел ко мне вместе со свитой других военных докторов и, увидев, что я вместо оперирования больных просто сижу и читаю книжку, просто лопнул от гнева. Да ты такой растакой, да мы тебя, тридцать седьмой год!
-А ты был в плену, генерал? Ты проливал желтую кровь? Тебя хоть раз пытали! Уже не сдерживаясь, орал я, вскакивая из – за стола и кидаясь на генерала.
Я не знаю, что меня удержало – уж точно не свита из десяти – пятнадцати человек, не имеющих почти никакой подготовки в боевых искусствах: я точно мог убить генерала. Но я не стал этого делать – просто стоял со сжатыми кулаками и ощущением, что война – это всего лишь игра, и, если бы люди не боялись себе подобных и не подчинялись им, то мир бы был проще и не было бы дедовщины и педерастии в рядах Российской армии. (мне даже подумалось, что не будь войн, отдавай люди то, что у них просят (честь, жену, детей, Родину) жить было бы намного проще.) Я забрал свой блокнот с заметками и ушел из ординаторской, тараня плечом людей в белых халатах. Потом я вернулся на службу только через два дня, когда этот человек в белом халате и генеральских погонах уже оттуда в другое место.
Вы спрашиваете, почему я не мог просто дослужить до конца войны и вернуться на свою малую Родину героем этой проклятой войны, почему нужен был именно такой акт мести, повлекший за собой гибель многих людей в будущем? Если бы я был обычный человек, без моих навыков и характера, и со мной не случилось того, что случилось, возможно, ядерная ракета и не взорвалось бы над Южным Китаем. Если бы меня не пытали китайцы, если бы я не был, до армии, профессиональным убийцей…В общем если: отвечая на китайский маневр, скажу – так было угодно звездам. Как я один раз прочитал, за грехи лидеров народа, его полководцев и царей, несет ответственность и кару в т.ч. и простой народ. И потому, я исполню свою месть.
Однажды утром – это был декабрь, - я не смог встать с кровати, пытался разлепить глаза и не получилось, а ведь мне надо было идти на смену! Я попытался встать, но ноги были ватные и, вместо того, чтобы стать на них ровно (я подумал, помню, что от утренних отжиманий сегодня придется отказаться) я грохнулся кулем на пол и в беспомощности лежал там. Таких состояний я прежде не испытывал – это было между сильным похмельем (которое, кстати, я тоже никогда не испытывал) и отравлением галоперидолом. Я, лежа бревном на полу, попытался позвать на помощь, но, как я увидел слабеющим зрением, люди, находившиеся в одной со мной казарме, не могли ничем мне помочь – тоже состояние было и у них. Мы так и лежали до обеда, до тех пор, пока не восстановились силы, а потом кинулись к источнику жидкости – небо и горло были подобны по своей сухости наждачной бумаги, - за утолением жажды; в тот день я, наверное, выпил литра четыре воды.
Как потом оказалось это были проделки китайцев – они отравили грунтовые воды Хабаровска нейролептиком наподобие галоперидола и все русские, которые стояли там, получили отравление нейроплегиками. Но у китайцев не получилось развить свой успех благодаря усилиям ракетчиков – артиллеристов, которые хоть и спали, а реактивные снаряды в китайскую народную армию все же пускали. Китайцы занимались уже нечтом подобным, когда травили русское население Дальнего Востока, а своим людям давая антидот – это был тихий геноцид русского населения Владивостока и окрестностей. Как известно ехидна прогрызает брюхо матери и так родиться – вот и Китай за собой отправляет даже почву, по которой прошли их нечестивые стопы.
А я тем временем продолжал подготовку к мести. Раздобыл двадцать килограмм синтекса для бомбы (сначала хотел взять гексоген, но знающие люди объяснили мне, что синтекс лучше – его нужно примерно в два раза меньше, чем гексогена, его проще встраивать во взрывную цепь и он удобней в носке: не порошок, а небольшие плитки. Об этом совете, кстати, я не пожалел.), альтиметр, разные провода и схемы. Параллельно с этим купил себе пистолет – кольт образца 1911 года, произведенный в Китае, - и пару обойм к нему. В мой план входило и нечто поболе, чем просто взять штурмом охраняемый нашими войсками бункера и запустить ракету – мне хотелось поучаствовать в массовой драке с китайскими мастерами (я хотел умереть) или хотя бы шпаной, чтобы месть обрела конкретику и, возможно, пролив малую кровь, я откажусь от пролития большей, т.е. избив добрую сотню китайцев, удовлетворюсь этим, и не стану заражать радиацией столь плодородные земли южного Китая. Ох, как же я их ненавидел.
Если бы не было в моих планах массовой драки с китайцами, то я никогда бы не купил бронежилет – небольшой бронник максимального класса защиты, который хорошо защищал все основные жизненоважные органы, находящиеся в туловище, и был при этом легок и почти ничего не весил, и не стеснял движений - который, как потом выяснилось очень даже мне помог. Я в нужное время поддену его под рубашку, и все будет хорошо (?).
Все остальное мое снаряжение ждало меня дома, в родной Саратовской области – я решил взять на дело пару кинжалов танто, два японских меча и лук. Я решил, что этого хватить, и даже то, что кольт можно оставить дома – мне он все равно не понадобиться. Даже в своей прошлой жизни, будучи Наемником и работая на синдикат, я никогда, или почти никогда, не пользовался огнестрельным оружием, лишь традиционным, холодным. Я был уверен, что это сработает и на сейчас.
Перед каждым делом необходимо было уделить хотя бы пару месяцев подготовке. Да, я стал делать утренние отжимания, стал отрабатывать удары по воздуху и бегать вокруг больничного корпуса, где работал, но нужно было нечто большее – мне нужно было вернуться домой и потренироваться перед этим большим делом, моей единственной спецоперацией за годы Русско – китайской войны. И я за этим делом я пошел к полковнику Захарченко.
Полковник встретил мою просьбу об намеченном отпуске не без негатива.
-Слушай, капитан, ты вообще понимаешь, где верх, где низ? Мы через пару недель войдем в Китай и нужны будут все люди.
Я уже заранее подобрал аргументы на его выпады:
-Раненных становиться меньше, операций делать нужно меньше – вполне справятся рекруты.
-Ты, распутная женщина, меня не понял что ли? Я тебе говорю – никаких отпусков пока не помочимся на могиле Мао.
«Ах, ты ж, пронеслось у меня в голове, придется открыть карты: ну не открыть, а слегка приоткрыть, иначе, если уйду в самоволку, то меня сцапает первый же патруль военной полиции.»
-Ну плохо мне, полковник, на Родину тянет…
Мне показалось, что взгляд Захарченко стал резче, пристальней; он сказал:
-Я что на Родине?
-Отдых. Вот тут я не соврал.
-Для этого отдыха ты купил пистолет?
Я еле смог сохранить непроницаемое выражения лица и ответил:
-Это трофей – всего лишь безобидная пукалка, каких сейчас много у каждого санитара…
-У каждого говоришь, мне показалось, что полковник сделал движением наподобие пожевания губами, а майора Дьяченко помнишь?
-Конечно, помню – он отличный хирург! Только я его давно не видел – наверное он перевелся в штаб.
Полковник какое – то время молчал, словно оценивая степень доверия, могущего мне оказать, а потом сказал:
-Дьяченко вот также приставал ко мне с отпуском, а я и разрешил. Через неделю пришло сообщение по закрытой связи от военной полиции – Дьяченко в порыве умалишения убил жену и чуть не убил восьмилетнюю дочь – вони было на весь Ростов…Да, а тут второй такой же – дай ему отпуск и дай разрешительную грамоту, чтобы таможенники не обыскивали…Чего ты на самом деле хочешь, Кудиков?
«Вопрос в лоб – вот это я уважаю!»
-Победы. Я хочу победы.
Мой собеседник медленно кивнул; он сказал:
-Я даю тебе месяц отпуска…
-Спасибо, товарищ полковник, перебив его, я отдал честь и щелкнул каблуками туфель – как заправский гусарский офицер (чему в армии только не учат).
-Подожди радоваться, я еще не закончил, смирил меня Захарченко. Сразу скажу, чтобы потом не было недомолвок – если хочешь получить майора, то ни в какие отпуска в в ближайшие два года лучше не собираться. Ты подумай об этом.
-Подумаю, товарищ полковник. Разрешите идти?
-Иди. Он махнул рукой. Разрешительную грамоту (так мы называли бумажку, по которой ни милиция, ни военная полиция, ни таможенник не могли досматривать багаж офицеров Российской армии в годы этой войны – что было очень удобно, т.к. не все везли в своих сидорах легальный груз) получишь у секретаря. Вольно. Свободен.
Я пошел к двери, почти открыл ее, но до меня донесся басовитый шепот полковника Захарченко:
-Удачи, Антон.
Так, почти в самом начале 2028 года, а именно в феврале этого года, последнего года Русско – китайской войны, я получил официальный отпуск на месяц и смог, собрав свои скудные пожитки, покинуть Хабаровск и двинуться на запад, к месту своей официальной прописки, к своей малой Родине, где должен был пройти месячный курс тренировки к подготовке к мести, а потом сделать и само дело.
Разрешительную грамоту проверяли бессчетное число раз – шесть, как я запомнил: Хабаровск, Екатеринбург, Ростов – на – Дону, другие города; а в моем объемистом бауле хранилась отличная «высотная» бомба, которая взорвет ядерную ракету, вылетевшую из шахты, на высоте в километр и заразит радиацией проклятый Гьианг (или как его там?!), плодородные земли Китая. Это достаточная месть за то, что я пережил в китайском плену…
Родной Балашов встретил меня сухим, стылым ветром и полным обледенением перрона. Ко мне, офицеру в форме, тут же подбежали три грузчика, предлагая свои услуги, но, я, наплевав на конспирацию, ответил:
-Все свое ношу с собой. И пошел хорошо известной мне дорогой с баулом за спиной, высматривая военную полицию.
Собственно, с военными полицейскими я мог и не контактировать, но мне, во – первых, нудно было идентифицировать себя, а, во – вторых, легализовать свой груз. Это были важные вехи операции, как идентификация, так и легализация груза – в противном случае меня могли легко принять за дезертира – террориста (были  и такие на этой войне…).
Я вышел на небольшую площадь перед зданием вокзала, где, по традиции, стояли такси. Бойкие таксисты тут же стали зазывать меня (еще раз повторю: офицера, а офицеры во время войны самый платежеспособный клиент), но я уже увидел то, что хотел и сказал:
-Вот мое такси.
А к нам – ко мне и группе бомбил, - приближалась машина военной полиции – достаточно объемный джип, чем – то похожий на американский хамви; из него вышли трое и подошли ко мне. Два сержант и младший лейтенант. Мы козырнули друг другу, и, перехватывая инициативу, я спросил:
-Не подкинете до дома?
-А куда тебе?
Я назвал название своей деревни, где у меня был дом и шесть соток, на которых я частично своими стараниями, частично стараниями других, возвел что – то вроде Балашовского Шаолиня – хороший тренировочный комплекс, который теперь пригодиться.
-Ну ладно, садись.
Я кивнул, потом сказал:
-Где тут можно водки по дешевки купить?
-Покажем. Запрыгивай, капитан.
Я достаточно неуклюже закинул свой баул в джип военной полиции, а сам сел сзади. Все же младший лейтенант проверил мои документы и просканировал разрешительное пропускное удостоверение – теперь мои данные были в компьютере и, если кто – нибудь захочет придраться, то я действительно был в Балашове, а потом поехал догонять свою часть через Монголию, для скорости. А что взорвалась где – то какая – то ракета – извините, это не дело Наемника.
Мы остановились возле небольшого магазинчика, о котором я смутно помнил, что он был еще до моей мобилизации. Я вошел внутрь и купил две бутылки, вероятно паленой, водки – но, не было плевать: я не собирался ее пить. Как говорил один великий китаец: «война – это путь обмана.» А на пьяного человека – пусть он не пьян на самом деле, а просто симулирует, - нападают гораздо охотнее, чем не трезвого и полностью контролирующего себя – здесь нет различия между русским и китайцем.
Я вернулся к машине, и мы поехали дальше. Город мало изменился – стадо больше агитационных плакатов и милиции, которая патрулировала города; на больших информационных экранах сменялись карты продвижения наших войск на восток с портерами Медведского и его интервью. Хоть было почти шесть часов вечера – время вечерних прогулок для определенного сорта людей, - но город словно вымер. Это было странно, и я не замедлил поделиться своими наблюдениями с младшим лейтенантом, которого звали Николай.
-Из –за ситуации. Война – люди бояться. Да еще появились какие – то банды, толи китайских интервентов, толи просто казахов, которые нападают на людей и милицию. Вчера пытались взорвать УВД.
-Да дела…
-Сам понимаешь, стоим на ушах…Тебе где остановить?
-Да вот тут, возле магазинчика – куплю продукты. Спасибо, брат.
Мы обменялись крепкими рукопожатиями, и я вышел из машины и пошел к магазину за продуктами: нужно было набрать много, т.к. завтра начнется первый из тридцати дней тренировки. Купив в магазинчике много курятины, три пакета молока, фруктов, овощей и хлеба, я, нагруженный как славный дромадер, пошел к своему дома. Мне почему – то захотелось кого – нибудь избить – например: местных аборигенов; но, все встречающиеся мне на пути люди отстранялись от меня – и даже явно враждебная компания лишь мазнула по мне взглядом и прошла мимо, как я на них не пялился.
Я вернулся в свой деревенский дом (у меня еще была квартира в городе, но ее я не выбрал из – за того, что там не удобны тренироваться) впервые за два с половиной года; первым делом я нашел свой нательный крестик, который оставил перед иконостасом, когда поехал записываться на войну, надел его и стал готовить ужин – завтра начинался первый из тридцати дней моего тренинга, а потом, да, потом будет война.
Приготовив себе нехитрый ужин (но питательный – три тысячи калорий в день) и, постаив поднос с едой перед плазменный телевизором, хотел было посмотреть новости, но не стал. Просто ел в тишине, думая о том, что, как это ни странно, в армии нас кормили на убой – чуть ли не две банки тушенки на ужин, а так я был офицер, то мне даже давали выбор, чего я хочу на ужин – мясную кашу или солянку. Да были времена.
Я немного задумался над ходом войны – она скоро закончится и что мне делать дальше? Но потом отогнал эти мысли, т.к. они были пораженческими. После ужина отнес грязные тарелки в раковину, принял душ с дороги, почистил зубы и поднялся на второй этаж дома, где была моя спальня. Там я прочитал короткое молитвенное правило и лег спать, всем своим телом нетерпеливо дожидаясь утра, когда можно будет начать тренироваться.
Я проснулся засветло, сделал утренние отжимания и некоторые другие упражнения и вышел на пробежку – пять километров, хочешь, не хочешь, а доползи. Я бежал, пинками разбрасывая местных собак, которых что – то уж больно много расплодилось: видимо у жителей хорошо снабжение, и, думая о том, как в свое время мой папа договорился со своим знакомым и я, семнадцатилетний сопляк, бегал 25 – ти километровый марш бросок вместе с десантниками, сдающими на краповый берет. Еще раз повторю: да были времена.
После бега завтрак, почти полностью состоящий из варенных яиц, а после него работа с грушей, фехтование. На это дело я решил взять только японские ножи танто в количестве четырех штук, титановую катану и лук – алебарду и копье я пока решил оставить дома, т.к. я верил, что этих орудий смерти мне вполне хватит.
Перед обедом, пока кипел куриный бульончик в кастрюльке, я сделал тест на отжимания – слава Богу, удалось сделать сотню отжиманий. Это означало, что я готов: что Бог подготовил меня. Можно было отправляться в Гианг хоть сейчас, но все же нужно было воспользоваться шансом и подкачаться.
Я ел довольно вкусный куриный бульон и составлял тренировочный план. Для начала отжимания. Великий мастер каратэ Ояма Масутацу, основатель школы кикусинкай каратэ делал в день 1000 отжиманий; для себя я избрал 300 отжиманий, но, например за три подхода или за два – в лучшие мои годы было и такое. Также надо довести количество приседаний на одной ноге по 50 раз на каждой – ноги немного ослабли, хоть я и стоял по двенадцать часов за хирургическим столом. Потом пресс – сотни вполне хватит – все равно меня будет защищать бронежилет. Другие упражнение. А что касается техники, мне нужно сделать упор на удары ногами, удары ребром ладони и ладонью (сито – ючи по – японски) и смертельные приемы из японского дзю-дзюцу, благо для отработки последних у меня есть отличная анатомическая кукла, стоившая мне копеечку – это поможет выиграть массовую драку. Можно начинать. Ура!
Я определенное время отрабатывал удары в бронежилете, учась двигаться в нем и наносить удары: я решил его поддеть, вдруг какой китаец пырнет меня ножом – а так будет хоть какая – то защита. Бронежилет был легкий и не стеснял движений, но был последнего класса защиты, т.е. мог выдержать попадание пули из винтовки.
Вечерами, после ужина, когда я лежал в постели, не в силах заснуть после тяжелого тренировочного дня, я мысленно, а иногда и предметно, сверяясь с компьютером, восстанавливал схему ядерной шахты, которую собрался штурмовать. Я запоминал код, который нужно ввести, чтобы запустить ракету, запоминал все подходы и точку эвакуации – большой длинный дренажный туннель, который вел под склон горы и имелся здесь на случай, как раз, атомного удара по этой шахте.
Иногда я смотрел новости, но редко. Помню это был пятнадцатый день тренировки (я тренировался без выходных) – уже наступил март и стало теплее, даже потекли весенние ручейки, - вечером после ужина я включил телевизор, новости, чтобы узнать ход военных действий. Взяли Гианьг. Тот город в Южном Китае, где находится нужная мне шахта с баллистической ракетой. Я поблагодарил Господа.
Весна вступала в свои права. Снежок, разогретый близким солнышком, подтаивал, а потом снова схваченный морозом, превращался в лед. Грязь стала обычным делом и дороги в деревне расквасились; мне доставляло удовольствие смотреть на ожившую природу – своего рода зарок общего Воскресения.
На тридцатый, последний день тренировки, я проверил себя. Сделав только необходимые утренние упражнения, пошел в небольшой лесок под горой, на место, которое присмотрел заранее. Там рос довольно объемистый дуб – то, что нужно для теста на техническую готовность. Было рано – солнышко еще еле – еле пробивалось сквозь горизонт. Я стал напротив этого дуба, метрах в пяти от него и сконцентрировался, потом перекрестился, вдохнул – выдохнул и стал делать прием. Я разбежался, ускорившись, и прыгнув, закрутил сальто, по выходу из которого ударил дуб спаренным ударом ног. (Тот прием, который я применил в екатеринбургском централе, выбивая им дверь оружейной.) Раздался хруст, я упал на что – то твердое, а потом интуитивно перекатился вправо – и вовремя: сломленный моим ударом дуб (который был еще вполне молод и не поеден червями – точильщиками) бухнулся аккурат на то место, где я был минуту назад. Я поднялся на ноги. Был немного ушибленный копчик, но, в общем, я пережил тест на техническую готовность. Поблагодарил Бога.
Смотря на восходящее Солнце, я думал о том, что, возможно, это один из последних моих рассветов на этой грешной земле. Потом пошел домой и стал собираться – меня ждала поездка в Китай.











Глава 17. Возвращение в Китай.
Поезд гнал на всех парах, и мы почти проехали Монголию. Это был обычный военный экспресс, который шел туда, куда мне было нужно – в благословенный Гиньанг (правильно называю? Надо будет свериться с учебником по географии за десятый класс), где я решил провести акцию: когда тобою руководит синдикат это намного лучше, чем когда ты самостоятельно принимаешь решения. Хотя насчет синдиката – российская армия тот еще синдикат!.. Кстати, насчет армии – теперь я официально не то дезертир, не то злостный непонятно кто, потому что я должен сразу по наступлении тринадцатого марта сесть совсем на другой поезд и гнать во Владивосток, который сейчас очищали от желтолицей угрозы; вместо этого я зачем – то поехал в Китай, через Монголию – да, это будет сложно объяснить командованию…
Я распахнул окно пошире – в купе я был один, - словно въехал в весну. Всматриваясь в пейзаж возле дороги и видя цветущую флору, я думал, что это земля может и не благословенно Богом, как наша, но и здесь есть нечто хорошее.
Присели обед – мне, как офицеру, полагался бесплатный обед вкупе с завтраком и ужином, но ужин я съесть уже не успею – очень скоро буду на месте. Я с удовольствием съел борщик с киевской котлеткой, запив все это вкусным, сладким чаем. Я понимал, что, возможно, это моя последняя киевская котлетка и последний борщик – тянуть смысла не было: всю операцию нужно было провести сегодня, в сумерках, в час волка. Я глянул на свои часы: со всеми переводами времени и сменами географических зон, сейчас было одиннадцать утра, поезд приезжал в нужный мне город в двенадцать, поэтому обед и подали заранее, чтобы усталый капитан медицинской службы мог покушать перед сходом с поезда.
Поезд стал тормозить и полностью остановился. Не успел я выйти из купе, как ко мне уже подбежал сержант и сказал:
-Ваша, товарищ капитан.
-Спасибо.
-Помочь с вещами?
-Нет, спасибо. Улыбнулся я – еще не хватало, чтобы он нас подоврал вместе с половиной этого железнодорожного состава. Ты мне лучше скажи, в каком секторе можно снять жилье частным образом?
Паренек на секунду задумался.
-В южном секторе сдают дешевые квартиры. Я мысленно вздрогнул – шахта с баллистической ракетой находилась на южной оконечности города. Покажешь пятисотрублевку и хоть приватизируй.
-Спасибо, кивнул я и пошел к выходу на платформу, волоча за собой баул, который пополнил холодным оружием и особой одеждой, похожей на военную форму, только лучше – все это мне сегодня понадобиться Спрашивать про наличие в городе военной полиции я тактично не стал – хоть она и занимала определенную роль в моем плане, но сейчас спрашивать об этом не время и не место.
Южный Китай, в котором уже чуть ли не лето наступило, совсем не походил на Харбин, который я однажды посетил, будучи студентом медиком – этот край был теплый и приветливым, и очень скоро – если то будет угодно Богу, и я останусь жив, - он станет чуть более радиоактивным. Мне было немного жаль этой земли, но я понимал, что за жалостью на самом деле скрывается страх, пытающийся меня остановить.
Быстро найдя машину с более или менее понимающим мой английский китайцем (по китайски я знал всего с десяток выражение, не считая технических терминов из ушу), я попал в южную часть города, где стал искать квартиру. Мы проезжали столь живописные места, что сердце сжималось.
Китаец высадил меня перед небольшим двухэтажным домом с мансардой, в котором, как он объяснил, живет его родственник, сдающий квартиру. Я вошел внутрь дома и потолковал с хозяйкой – она оказалось толковой и не старой китаянкой и уже через двадцать минут я складывал свои вещи в мансарде – очень удобном месте для отдых. Я заплатил ей даже меньше пятиста рублей.
Раздевшись до трусов и майки, я лег в кровать, поставив предварительно будильник на прикроватной тумбочки на семь вечера – предстояло дело, скорее всего, последнее дело в мой жизни.
Я лег и заснул.














































Глава 18. Подвиг Исо Мутаемона.
Наступили сумерки – зверье вышло на охоту. Я прижал к губам бутылку из- под водки и выпил находящуюся в ней воду из артезианской скважины родной деревни: но, со стороны, это выглядело так, словно пьяный русский офицерик дует водку из горлышка и злобно смотрит на компанию из семи довольно рослых китайцев, стоящих на другой стороне улицы. На мне была специальная одежда, очень похожая на форму офицера – я даже навесил одну майорскую звезду на каждый погон и лампасы десантника (а что? Вполне могу – я ведь бегал с ними 25 – ти километровый кросс), - но ей не являющаяся – это была удобная спецодежда для действия в условиях леса из особого материала, которая могла отразить скользящий удар ножом; может быть и ее тоже производила российская армия – кто знает? Под одеждой был надет удобный бронежилет, который почти не выделялся и не стеснял движений; в этих зеленоватых брючках можно было сесть на шпагат – а уж тем более пробить верхний удар ногой. Пора действовать.
Я направился прямо к группе китайцев – самый высокий был на голову меня ниже, - смотря прямо в глаза главарю и дуя воду из бутылки водки – я уже вошел в раж и перестал чувствовать страх. Я сознательно зацепил главаря плечом – хорошо зацепил, - и прошел мимо, громко сказав по китайски слово, означающее женский половой орган. Сзади раздался хай и крики, но, я, допив водку, ввернул пустую бутылку в окно ближайшего магазина, разбив его и создав град осколков, чем вызвав мятеж местного население – каких – то отарков, которых не взяли в китайскую народную армию или они сами не захотели, это надо еще выяснить. Что, они мне составят конкуренцию в будо или ушу? Что – то я сильно сомневаюсь, хотя в толпе из двадцати китайцев мужского пола явно можно нарваться на парочку мастеров ушу.
Я откупорил вторую бутылку водки, которая тоже была полна воды, и осмотрелся. Так: я отошел всего на пару кварталов от своего съемного жилья, солнышко садилось, отбрасывая длинные тени от попадавшихся под его уходящие лучи предметы, и я уже видел его. Эта тварь опять была здесь – демон дракон опять пришел толи помочь, толи, наоборот уничтожить. Нет, не думайте, я не сумасшедший, но занятия медитацией и энергетическая тренировка дали свои плоды: иногда, в экстремальных ситуациях, я вижу наяву средних размеров западноевропейского дракона, который, как я уже сказал, толи помогает мне, толи хочет убить – это мне до сих пор непонятно. Возможно, когда я буду умирать, эта тварь, демон – помощник схватит мою душу и утащит в ад: я скажу ему на это: «моя душа принадлежит Богу.», на что он скажет: «я столько лет помогал тебе – ты мой, пошли в мое место.» И мы благополучно сойдем в ад. Но до этого еще надо дожить. Ящерица, махнув хвостов и оставаясь абсолютно невидимой для других участников драки, исчезла в одном из переулков. Я пошел дальше, высматривая, как я это назвал «последний катализатор» и вскоре его увидел.
Милая китайская девчушка шла по улице мне навстречу, неся что – то в плетеной корзинке – она увидела меня слишком поздно и слишком поздно поняла, что толпа из сорока китайцев, следующая за мной тоже не спроста за мной следует. Я знал что их количество очень скоро удвоиться или утроиться – что мне и было нужно, чего они пока не понимали, но скоро поймут. Я мысленно передернулся от предстоящего предприятия с китайской девушкой, но что делать – работа.
Я схватил китайскую поселянку за руку, выбил из рук корзинку и, притянув к себе, стал сильно целовать, слыша за спиной крики, потом, изображая исступленную похоть (я вам признаюсь: девчушка действительно была ничего) разодрал ее платье. Крики за спиной достигли апогея. А отпустил девушку, находящуюся на грани обморока и обернулся к своим противникам. Толпа в сто человек стояла прямо напротив меня. Многие были вооружены: сжимали не только палки и камни, но и вполне настоящее холодное оружие вроде коротких мечей или нунчак. Я облизнул губу, потом аккуратно поставил бутылку без водки на землю – какой же русский уничтожить 500 грамм? – и медленно пошел к врагам – они были мои враги, и сейчас я немного уменьшу их количество.
Пора было повторить подвиг Исо Мутаемона.
Был такой человек в Японии – Исо Мутаемон – которого соотечественник считали чуть ли не богом. Он жил в конце 18- того начале 19 – ого века в Японии, практиковал японское дзю – дзюцу – новый, молодой тогда стиль, который пришел на смену традиционным боевым системам самураев. Этот самый Исо – видимо будучи еще молодым и бесшабашным, – поцапался с тремя разбойниками, жестоко их избив, ана следующее утро у него состоялся бой в одном овраге с сотней разбойников – эти ребята не имели понятий о чести и принцип «все на одного» был ими исповедан. Исо победил в том бою: он убил больше восьмидесяти человек, используя приему дзю – дзюцу. Он обессмертил свое имя, и новый молодой стиль будо сделал очень популярным.
Вот и сейчас, глядя в безумные глаза ближайших ко мне китайцев, я немного отрешенно подумал, что пытаюсь сделать почти невозможное – один человек не может противостоять сотни; тут же поправил себя: один человек не может пробежать стометровку за семь секунд, не может задержать дыхание на пять минут, не может выпрыгнуть обычным прыжков на высоту в два метра. Но это делают! И у меня получиться!
К тому же, если меня тут убьют, то эта благсоллвоенная метсноть никогда не узанет прилива радиции. Последняя мысль подтсгенуал меня и я решился. Вперед, на народ!
Если вы хотите сохранить свое здоровье не делайте в уличной драке трех вещей: не деритесь с более сильным противником, не деритесь с вооруженным противником и никогда, ни при каких обстоятельствах, не деритесь с несколькими противниками. Обычный человек с трудом может противостоять себе подобному, подготовленный любитель сможет выстоять против двоих – троих, мастер рукопашного боя спокойно убивает восьмерых. Чего – то я растеоретизировался. Вперед!
Я быстро разбежался и, выпрыгнув высоко вверх, выбросил ногу, попав в кадык ближайшего китайца – мне даже показаслоь, что его шея выгнулась наружу – может быть, так оно и было – я уже перешел к следующему. Нужно было, пока толпа меня не окружила убить как можно больше врагов. Следующего врага я срезал ударом кулаком с разворотом, частично используя инерцию удара в прыжке; второй достал классическим цуки – прямым ударом кулака – в горло – уноси готовенького, кто на новенького? А потом толпа слегка расступилась – я успел еще ударить назад ногой и выдавить глаза этого человека, чей пах разбил – пора было выходить из окружения, но китайцы словно чего – то жали. На самом деле, прошло не больше пяти секунд с начала драки, а мне, в моем восприятии, казалось, не меньше пятнадцати. Я понял чего захотела толпа – на меня пер детина, вооруженный мечами бабочками, короткими мечами, которыми он хотел сделать из меня шашлык. Это было мне на руку. Он стал махать своей смертоносной сталью, я сделал прием, распоров ему его же собственным мечом горло от уха до уха, и тут, же пока они шокированы видом трупа, вырвал из мертвеющих пальцев меч и метнул его в живот одному из людей. Тот заорал, хватаясь за пузо, а я подъемом ноги ударил еще одного китайца – попал точно в сонную артерию – или готов или всю жизнь будет смеяться. Продолжаем разговор.
Они дали мне немного места – видимо просто не ожидали столь яростного сопротивления, это пройдет, не сомневайтесь – их было сто человек, а я одни, плюс они росли на фильмах о Брюсе Ли, который был китайцем и считали, что они из – за своего разреза глаз так же могут махать ногами. Один из китаез, оказавшись со мной на одной лини, бойко развернулся и помчался назад – его догнал мой кулак, сломавший позвоночник в области лопаток: теперь этот человек уже не побегает. Пока их злоба концентрировалась, чтобы навалится на меня и смять числом, я сделал то, чего еще никогда не делала за свою жизнь, т.к. мне не представлялся подходящий случай – провел смертельный бросок на колено. Захватил одного китайца, поднял его, как мать поднимает своего ребенка на руки, а потом опустил отчаянно сопротивляющегося человека с размаху на свое выставленное колено и потом выбросил полутруп прочь.
Наконец то до них дошло, наконец то они поняли сколько их. Одни несчастный гейдзин против нас, да кто такой? Наконец то до них дошло, что их много, а враг один. Обезумевшая толпа ринулась на меня всей своей массой, намереваясь смять меня и растерзать, затопать, стереть память обо мне с лица земли.
Будь я помягче так бы тут и остался, быв затопчен, растерзан толпой. Я сделал сложное сальто, перепрыгнув ближайшего ко мне китайца, в прыжке отвешивая ему шелбан по затылку – они явно такого не ожидали. А пока они перегруппировывались – со скоростью промазавшего по цели носорога, - я ударил одного человека боковым ударом ноги в печень, надеясь, что ему хватило, а второго кулаком – молотом в горло: этому уж точно хватило.
А тем временем волна толпа снова хлынула на меня – я сделал ловкое колесо между двумя китайцами, а потом, когда стал на ноги, шибанул назад локтем, сломав что – то на уровне моей шее (шею?). И потом снова – они накатывали, а я ловким финтом избегал участи неосторожной кошки, не смотревшей по сторонам во время перехода улицы. Их ряды редели. Когда таким образом прошло десять минут, они потеряли, наверное, человек двадцать; и для них самое обидное было то, что пополнение не приходило. Видимо те, кто стоял дальше от центра, видели происходящее и раззвонили, что бой трудный, не обычный простой противник, а настоящий матерый убийца, мастер рукопашного боя. И тогда они попробовали позиционный бой, чтобы меня измотать.
У Мутаемона тоже было похожее – его бой длился полчаса, когда его соперники потеряли первый порыв, они стали измотать мастера, чтобы хоть так, но победить. Вот сейчас это и делали китайцы: двое – трое из них вооруженные, преимущественно, длинным холодным оружием, кидались на меня, а остальные грозно скалясь и образовывая широкий круг, просто смотрели, не кидаясь на меня. Мне волей – неволей приходилось перестаиваться: мне удалось поймать пару человек на прием, кое – что сломав, кое – что распоров. А потом я стал уставать.
Сбивалось дыхание, удары теряли резкость и координированность, ноги плохо чувствовали землю – я весь взопрел и им казалось, что я сейчас грохнусь оземь. И тогда они ринулись вперед! Попались, стратеги. Когда меня окружило человек сорок, я взорвался – просто, словно ядерная ракета, попер на все меня окружающее, раздавая смертельные удары, убивая моих врагов их же собственным оружием и, вообще, метая молнии и громы. Они поняли, что произошло: они забыли главный завет Сун Цзы о том, что война – это путь обмана.
Они уже сдавались – гордая, нация, почти первой придумавшая боевые искусства, сдала перед русским бойцов одиночкой – да, Антон, ты дал жару.
Площадь уже не походила на себя в начале боя – они была полна трупов, полутрупов и просто раненных бойцов, пытавшихся отступить назад или как – то скрыться от яростной руки русского мастера. Бой шел почти 27 минут, и пора было кончать. Оставалось всего лишь около десятка бойцов с дрекольями, которые просто пытались убежать, оглядываясь назад; я кинулся на них. Очень скоро все было кончено – лишь двоим из них удалось убежать, видимо они родились под счастливой звездой.
Я стал оглядываться в поисках босса, такого финального противника, который намного превосходит своей физической силой и навыками всех остальных китайцев и который ждал финала, чтобы на меня накинуться (я почему – то думал, что у Исо Мутаемона тоже было подобное – главарь разбойников накинулся на него в самом конце). Но босса почему – то не было: площадь была пуста от противников. Не было ни той красивой китайской поселянки с корзинкой, как и самой корзинки, не было, вообще, не души. А вот ополовиненная бутылка водки стояла нетронутая – как же, священный русский напиток, который дал силу Ивана победить Чана!
Я подошел к бутылки и в один присест вылакал всю воду. Потом себя осмотрел. Ни одной раны – как это назвать, как не Божией благодатью, я не знал. Меня ни разу не стукнули, не пырнули ножом и, вообще, не ударили. Это было чудо!
Одежда выглядела потрепанной, но я все еще напоминал русского военного.
Драка с китайскими массами меня не успокоила – я все еще хотел взорвать ты ракету.
«Ну, ладно, махнул я на все рукой, пора взрывать.» А потом я лег на видном месте, приняв позу раненного человек, и стал ожидать приезда военной полиции.
















































Глава 19. Бей своих.
Я лежал и думал: массовая драка с китайцами, которую я выиграл, ни сколько не остудила моего гнева, в моем рту, мне казалось, стоит точно такая же боль и страх, как и когда меня пытал китайский палач; в лице этого палача я видел китайцев, всех китайцев, эту желтую угрозу, и доложен отомстить им, т.к. образ китайского палача распространился в моем сознании на всех китайцев. Я, конечно, понимал, что этот человек тоже умрет или, что вполне возможно, попадет в наш плен, и его будут пытать, а может и посильнее меня, но гнев есть гнев – как я уже говорил, гнев один из двух примитивных инстинктов, которые нами движут. Мне предоставился шанс отомстить, причем сделать это красиво, не примитивный расстрел или подрыв китайского населения, а заражении их самой плодородной земли радиацией на многие годы, что сделает ее неплодной и мертвой. Вот эта месть по мне, вот это в духе Наемника!
Наконец, они приехали – хорошо, что скоро, а то надоедает лежать в виде раненого бойца. В двадцати метрах от моей позиции остановилась машина – точно такой же джип, как в родном городе, - военной полиции из которой вышли двое военных, держа наготове свое оружие. Я начла стонать, и они меня заметили!
Один, прикрывая другого, остался у джипа, а один подошел ко мне и стал помогать подняться, расспрашивая, что произошло. Я, перемежая свою речь матами и техническими терминами, стал объяснять:
-Китайцы, распутная женщина, напали…Но я из ВДВ – члена им лысого!
Он повел меня к машине, а второй тем временем уже успокоился, слегка приопустив ствол АК – 12 к земле. «Жаль вас, парни, ведь на вашем месте мог быть и другой…»
Я прислонился к крылу джипа, вглядываясь в затемненное стекло – вроде бы там никого, лишь эти двое.
-Смотри за ним, сказал лейтенант, поднявший меня. Я аптечку принес. И сам пошел к багажнику джипа.
Автоматчик – старший сержант военной полиции, - повесил автомат Калашникова образца 2012 года на плечо, и, с сожалением, читающимся в глазах, стал меня рассматривать – он еще не понимал точно, что меня ждет за массовые смертоубийства китайского населения на захваченных территориях. Может меня и ничего не ждало – просто бы пожурили и сослали в какую – нибудь Караганду. Но мне точно что – то будет за убийство двух военных полицейских Российской Федерации и многих других военных, которые попадутся мне под руку.
Я оперся одной рукой о борт джипа и слегка провис, а потом распрямился и, захватив прочным захватом из японского дзю – дзюцу голову и горло старшего сержанта, вырвал у него кадык. Это произошло быстро – всего секунды четыре, не больше. Я уже давно не пользовался подобными приемами и на лишнюю секунду очумел, и лишь потом пошел к оставшемуся полицейскому. В мой план входил штурм охраняемой шахты с баллистической ракетой, а как тут обойтись без машины военной полиции?! Второго тоже удалось убить быстро – ни одного выстрела не последовало. Он стоял за машиной, видимо что – то почувствовал или увидел, и стал поднимать автомат при моем приближении, но я быстро и ловко ударил его пальцами в кадык, прямо под подбородок – удар от которого трудно уйти,  - а потом, схватил его за шею, взвалил к себе на плечо, слегка подняв тело над землей, и стал душить, привычно отсчитывая секунды. Когда прошло шесть секунд, я не отпустил тело, а продолжал держать безвольное, пока еще живое тело, до тех пор, как слышал явственный звук сломавшихся позвонков. Только после этого я опустил бывшего военного полицейского наземь. На все про все ушло всего пару минут.
Я теперь нужно было сделать еще одно дело и сделать срочно: я уже не мог терпеть. Я расстегнул ширинку и помочился на колесо машины военной полиции. Да, это было облегчение! Я выпил почти литр воды, и не вся она вышла потом, кое – что задержалось и в моем мочевом пузыре. Облегчившись, а застегнул ширинку, и облегченно вздохнул. Почему – то я начинал верить, что мое безумное предприятие сработает.
Оттащив трупы чуть в сторону – так, чтобы казалось, словно их положили китайцы, - я сел в кабину джипа, мотор которого так и не заглушили, и поехал к своему арендованному жилью. Нужно было забрать оружие, инструменты и бомбу. Финальный акт трагедии был не за горами.
Я въехал на улицу, где было мое арендованное жилье – я уже стал разбираться в местной географии, - вошел внутрь дома и забрал большой баул, понимая, что сюда уже никогда не вернусь. Забросил баул в машину, сел за руль и покатил на юг, по дороге, по которой никогда не ездил, но знал ее наизусть – спасибо крутому разведчику – мотострелку Андрею.
Шахта баллистической ракеты представляла собой довольно аскетическое строение – трехэтажное здание из железобетона, способного выдержать атомный взрыв, где находился командный пункт, из которого и производится запуск, потом казарма солдат и два технических помещения – простенько и со вкусом. Это что касается строений: сама ракета находилась в дальнем, северном углу квадрата, который занимала база с ракетой. Сама территория базы представляла собой простой квадрат со сторонами примерно в полтора километра. С северной, восточной и западной сторон квадрата были установлены мины на случай случайных визитов (извините меня за тавтологию). Также, помимо взвода солдат, территорию охраняли автоматические турели, колючая проволока под током, трех с половиной метровый забор из железобетона и автоматические ворота, которые можно было открыть лишь из командного пункта, а не из КПП. Да, система безопасности была весомой!
Об этом я думал, подъезжая к цели, минуя небольшой холм. Было темно, но можно было увидеть саму базу с баллистической ракетой, т.к. она была ярко освещена по периметру. Я, кстати, из отчета мотострелка так и не понял, сколько именно здесь храниться ядерных ракет, и куда именно они направлены. Ту, которую хочу запустить я, направлена на Казань, т.е., если бомба с альтиметром не сработает на месте Казани, вполне возможно, будет ядерный котлован – по моей вине. Я знал, что эти ракеты все равно будут демонтированы и молил Бога, чтобы людей здесь, сегодня, было поменьше. Он не услышал моих молитв – в лучах света от прожекторов перемещалось не меньше тридцати – сорока человек. Это было видно и без комбинированного визора, в который я изучал территорию базы (возможно, что и меня сейчас кто – то изучает в похожий офицерский визор и уже выслал летучею группу. Брр! От таких мыслей мурашки по спине.). Значит надо будет работать по силовому варианту. У меня был припасен и такой, ведь я никогда не боялся крови. Ни своей, ни чужой.
Сначала надо вооружиться. Я снял бронежилет – в драке он хорош, а вот для быстрого передвижения будет неудобен и слишком ограничивает мою подвижность, - кинул его на заднее сиденье машины, потом одел меч – титановую катану, повесив ее не за спину, как многие могли подумать, а у левого бедра; потом распределил ножи – два в матерчатых чехлах на внутренней стороне каждого предплечья и два, соответственно, за каждым голенищем моих чудесных армейских полусапожек  с подкованной подошвой и рантами. Теперь лук. Тут пришлось повозиться, т.к. я точно не знал, какой тип стрел нужен, мне почему – то казалось, что, раз Гиньанг взяли две недели назад, то на базе вообще никого не будет, учитывая наше разгильдяйство – лишь сторож бабушка Божий одуванчик, которого я легко убью стрелой в сердце. Но, как это и бывает почти всегда, реальность внесла свои коррективы в план, и почти на каждую стрелу пришлось прилепить немного синтекса с хитрым устройством – детонатором, который активируется моими наручными часами (я еще никогда не использовал сплав столь умной боевой техники, как сейчас, но был уверен, что все сработает на высшем уровне), как у агента 007, который подрывал детонатор бомбы поворотом циферблата наручных часов – теперь такая технология доступна старшим офицером Российской армии. Когда со стрелами было закончено, я немного отдохнул, окидывая унылым взглядом пейзаж внизу, а потом, подготовив машину, решил выдвигаться.
Я не стал ждать собачей вахты или запускать дрон над базой: мне казалось это глупым, как сказал однажды один человек – смерть все равно тебя найдет, хоть прячься в самом глубоком и безопасном бункере мира. Я это помнил – помнил это выражение, как и то, что я хищник, настоящий, органический хищник. Пора приниматься за дело.
Я проехал метров двести, так, что оказался напротив восточной стороны базы. Переложил баул с бомбой на переднее пассажирское сиденье и вышел немного попрактиковаться в кюдо (японская стрельба из лука). Первые пять стрел со взрывчаткой я пустил на восточную сторону базы; вторые на южную, где был единственный вход; потом мне пришлось попотеть и вспомнить максимальные технические характеристики лука, который бьет на дальность почти эквивалентную автомату, забрасывая стрелы со взрывчаткой на западную, дальнюю от меня, стону базы. Потом я пустил оставшиеся стрелы в разные места этой чудесной военной базы и посмотрел на пустой колчан, вздохнул и забросил и лук, и пустой колчан на заднее сиденье реквизированного джипа военной полиции – мне они сегодня уже больше не понадобятся. Потом поправил меч на боку и залез в джип; поехал на небольшой скорости к базе – быстро ехать не хотелось, т.к. меня уже заметили – стрельба по шахте с ядерной ракетой, пусть и из лука, незамеченной не остается.
Когда я уже прочти подъехал к прямой дороге к базе, я слегка убавил газ, приблизившись к скорости пешехода, и вытолкнул из салона баул с бомбой и некоторым скарбом, которые мне еще пригодятся, и не хватало, чтобы их повредили в предстоящем бою. А то, что бой будет, и будет жарким, я не сомневался. Эти люди, которые через пару минут будут меня встречать, были военнослужащими Российской армии и, наверное, патриотами, так что вряд ли они просто, по моей просьбе, уйдут с охраняемого объекта и позволят мне взорвать ракету: «Да, товарищ Наемник, действуйте – шахта в вашем полном распоряжении!» Ну, да, насмешили. Этих людей придется убить. Что сделать, кстати, не так уж и сложно. Когда я дрался с китайцами час назад, я сознательно ограничил свою свободу технических и, соответственно, тактических действий, отказавшись от использования оружия; но, теперь, барьеров нет, как сказал один древний ратоборец: «на войне все средства хороши.» А то, что это русские парии и они, вроде как на одной со мной стороне, на это я скажу так, опять же, цитируя одного классика: «Такое случается.» Такое случается. Да, я даже не уверен, вернут ли этих ребят домой в закрытых гробах, т.к., по протоколу, после пуска ядерной ракеты из шахты с захваченной территории – что, предпочтительно, дело рук китайских диверсантов, - по шахте, из которой запустили ракету, тут же наноситься ракетно – бомбовый удар с ближайшей авиационной базы, так что, как я уже говорил, если все пройдет хорошо, вряд ли этих молодых людей когда – нибудь идентифицируют. (Что, кстати, было хорошо – ведь я хотел жить дальше, жить и есть бананы с апельсинами.) Я вышвырнул баул, и машина снова набрала скорость, Я подъехал к воротам этой злополучной военной базы, которые вблизи были высоки и мрачны, словно крепость Саурона.
Я остановил машины в пятнадцати метрах от автоматических ворот (кстати, машина слушалась просто классно – дай Бог во все подразделения такие джипы) и стал сигналить. Заметил кнопку включения сирена и сигналов, включил и их. Под противный гул сирена и непристающие всполохи огней, ворота стали раскрываться. Но, но, они раскрылись всего лишь на пару метров, в которые моя машины не могла проехать; и, тут же, из нее выбежали пятеро автоматчиков в касках и бронежилетах и одни офицер. Мой план накрылся медным тазом – надо срочно перестраиваться.
Они стали полукругом напротив меня со взведенными автоматами. Я выключил сирену, оставив мерцать красивые красно – синее огоньки, и вышел из машины, встретившись глазами с глазами бойцов – словно посмотрел в дуло пистолетного ствола, прижатого к голове.
-Военная полиция. Требуется доступ на базу.
Сначала не было никакого эффекта – автоматчики даже не переглянулись, увидев человека с мечом на боку, но, не казаха, а скорее уличного самурая, - а потом офицер – он был капитана, кажется, - сказал:
-Разберемся. Заходи внутрь.
Я пожал плечами с видом человека абсолютно уверенного в своей правомочности, и вошел в приоткрывшуюся щелочку ворот, которые так и остались слегка приоткрытыми за моей спиной. Трое автоматчиков остались сторожить машину.
Внутри базы было абсолютно ровное пространство перед воротами – дорога метров пятнадцати шириной, из бетонных плит. Там меня ждало сорок человек с автоматами. Я окинул взглядом толпу: сорок человек рядовых и сержантов с парой прапорщиков, вооруженные автоматами. Они стояли полукругом, направив на меня стволы Калашниковых. Плохо, конечно, но у меня был козырь в рукаве.
Из – за толпы солдатни вышел подполковник и подошел чуть ближе ко мне и капитану. Я тем временем оглядывал базу, замечая, что послал последние стрелы верно – туда, куда нужно.
-Кто это такой? Спросил подполковник.
-Разбираемся, товарищ подполковник. Сухо ответил капитан, слегка нарушая субординацию, но давая понять, кто в данном случае главный. Особист, наверное, работает на ФСБ или ФСК, или еще какую – нибудь СВР. Тем лучше – не так будет совестно…
-Имя и звание. Это уже ко мне.
Сначала вот так вежливо: «имя и звание.», а потом начинают пропускать ток через яйца и волей неволей ответишь – я уже видел таких людей, только с другим цветов кожи и другой формой погон. Пора? Я мысленно кивнул сам себе и сместил циферблат часов, активируя детонаторы, и, отсчитывая секунды.
Три. Четыре. Пять. Раздался мощный взрыв и тут же еще один – это стрела полрвала мины на минном, охранном поле. Я вырвал катану из ножен и отсек капитану правую, деятельную руку, и тут же ударил острием меча в горло подполковника, а потом кинулся на стоящего слева солдата с автоматом – справа стояли цистерны с горючим и туда лучше было не подходить пока. Резкое движение и голова с плеч. Снова взрывы – на самом деле, прошло немного времени, просто мое восприятие замедлилось, и это взорвалась лишь вторая стерла, которая, кстати, сдетанировала, также, ряд противопехотных мин. Отрубив второму солдату ногу по бедро, кинулся к третьему, двигаясь по дуге слева направо, стараясь все же держаться подальше от резервуара с топливом, который, как вы догадались, должен был скоро рвануть. Также я старался помнить, что на моих противниках одеты бронежилеты и корректировать свои удары под этот фактор. Так – они очнулись от грез: в конце – то концов, что такое взрывы на войне, пусть и неожиданные? – и начали действовать, пора было применять диверсию. Я быстро переложил меч в левую руку, стоя над истекающем кровью бойцом, и достал из ножен японский кинжал танто и метнул в противника, стоявшего ближе всех к бочке с топливом. Вообще – то кинжалы не метают, но в сложных ситуациях, иногда, бывает, метают и кошек. Клинок вошел ему в бедро и тут же двое его товарищей стали оттаскивать его к ближайшему укрытию – бочке с топливом; сделали они это непроизвольно, повинуясь инстинкту, видимо, обратив внимания, что у меня нет огнестрельного оружия. Это было хорошо для меня, т.к. очень скоро должна была рвануть последняя бомба.
Взрывы уже слышались на севере – там было меньше мин, видимо из – за близости баллистической ракеты и взрывы звучали уже не так яростно. Охрана базы стала приходить в себя; послышались первые выстрелы. Я метнул еще один нож, попав в плечо одному из солдат, который тут же выронил автомат и схватился за рану рукой. Для меня время текло очень медленно и дождаться конца минуты, когда, наконец, взорвется последняя бомбы плюс сюрприз, было томительно и невыносимо.
На меня пер боец, замахиваясь прикладом. Видимо, он хотел перейти врукопашную и так меня одолеть. Я, совсем забыв, что у него одет бронежилет, ударил мечом с разворотом через пояс, намереваясь разрубить его на две части вдоль пупка, но меч встретил броню и остановился. Мой враг получил лишь сильный ушиб. Да, дела! Я становлюсь старым и слабым, думал я, распарывая ему горло другим ударом катаны, и кидаясь на следующего бойца, которому вонзил меч прямо в причинное место, распоров ему кишки, настолько глубоко он вошел.
Ошеломление у бойцов прошло, и они открыли по мне шквальный огонь. Стало жарковато, но, к тому времени, как они снова смогли соображать, я убил уже двадцать из них, и, если все пройдет хорошо, этот бой будет за мной.
Почти все бойцы сгрудились возле резервуара с топливом, и поливали свинцом человека, вооруженного катаной, т.е. меня, надеясь, что хоть одна пуля калибра 7,62 мм найдет цель. Я стал качать маятник, краем глаза заметив в воротах какое- то движение – это три человека оставшиеся возле моей машины, вернулись для огневой поддержки своих товарищей. Ну, можно ли так идеально стать: одни напротив бочки с топливом, а другие аккурат напротив машины! Раздался взрыв.
Последние две бомбы сработали одномоментно – это были преимущество электронного оружие, можно было запрограммировать его как тебе хочется или нужно. И я запрограммировал. Последние стрелы я пустил возле бочки с топливом, которую заметил в визор, а машину заминировал синтексом; и вот сейчас взорвались и бочка, и машина – первая от разрывной стрелы, а вторая от компактной бомбы в салоне, ближе к бензобаку.
Тех бойцов, что сгрудились около бочки, разбросало как фигуры для игры в городки при удачном попадании, а тех, что стояли сзади меня, в проеме ворот, просто снесло ударной волной – в машине было намного больше взрывчатки, чем на стрелах. Ворота горели, заблокировав выход с базы и доступ к бомбе в бауле. Мимо меня пробежал горящий, безногий солдат, которому взрывом оторвало голени. «Может ли безногий бегать?» Пронеслось в моей голове.
А потом я, доверясь инстинкту, припал на одно колена, одновременно с этим метая назад меч, который, раскрутившись и улетев назад, врезался во что – то мягкое и полетел себе дальше; около моей головы от бетона отрекошетила пуля. Я обернулся: сзади меня стоял безрукий, безголовый капитан, которому моим броском отсекло голову. Он держал пистолет непривычной, левой рукой – это и спасло меня. А еще мои инстинкты. И Бог.
Я провел рукой по лицу, стирая пот, грязь и кровь, борясь  с нервной дрожью. А где – то там, в вышине было Солнце, скрытое тьмой и мраком. Солнце антиподов, которым я  должен отомстить. Мне казалось, что уже, наверное, полночь или хотя бы часов одиннадцать вчера, но было всего лишь полдесятого. Я отвел руку с часами от лица и пошел доделывать свою работу.
Добивать раненых всегда неприятно, а тем более одетых в такую же форму, что и ты, но я справился. Отбросив автомат с пустым магазином, я подошел к обезглавленному трупу капитана и, найдя его правую руку, снял с нее браслет с электронным распознавателем «свой – чужой» - это штука была нужна, чтобы войти внутрь самой базы и для того, чтобы избежать огня автоматических турелей.
Теперь можно было забрать бомбы и, наконец – то, доделать то дело, за которым я приехал в эту страну – взорвать на Южным Китаем ядерную бомбу.
Ворота до сих пор горели – видимо бензобак джипа был полон, и сейчас прогорал бензин, который, вообще, хорошо горит; найдет огнетушитель, я пошел тушить устроенный мною же пожар. Когда огонь потух, я вышел за ворота базы и пошел искать баул с бомбой, которую надо будет закрепить на ракете. Найдя баул вблизи обочины, я обернулся и посмотрел на базу – она выглядела так, словно на нее напали инопланетяне. А это всего лишь был один единственный человек – Антон Вячеславович Кудиков. Я.
Я рывком побежал к базе, и на секунды моего лба коснулся холодный воздух – словно чья – то холодная руку пыталась не пустить меня к ракете. Я преодолел расстояние от ворот до входа в основное здание. Справа и слева от меня появлялись автоматические  авиационные турели, способные сбить вертолет, но, прочитав импульсный код распознавателя «свой – чужой», возвращаясь опять в недра земли, где будут ждать следующего нарушителя.
Я провел распознавателем по сканирующей поверхности перед входом, и ворота стали бесшумно отпираться – ворота могли выдержать удар взрывной волной атомного взрыва и посему открывались неспешно. «Китайцы тоже умеют строить..» Подумал я и вошел внутрь. Я словно вошел в осязаемую тьму. Теперь остался только я и моя миссия.












































Глава 20. Ядерный привет.
Последний шурупчик, последний болтик – я крепил бомбу с высотометром на боеголовке ракеты. Эта бомба должно была взорвать ракету на высоте в километр, но без ядерного взрыва, и разбросать радиоактивные осколки над Южным Китаем, самой плодородной областью этой проклятой страны. Я находился на складной стремянке, которую нашел здесь же, на базе, и которую не догадался взять с собой – если бы ее не было среди инструмента базы, то пришлось бы, для доступа к боеголовке ракеты, использовать антигравитационные ботинки (шучу – их тогда еще не изобрели). Бомба была закреплена надежно – я кое где приварил, кое гда привинтил и в целом, эти двадцать килограмм синтекса со взрывателем, в свою очередь подключенному к альтиметру, могли долететь до Казани, на которую изначально и был нацелен этот фаллический символ. «Да, подумал я, сейчас эта шахта испытает оргазм.» И стал спускаться вниз.
Перед тем, как выйти из шахта запуска, я проверил полностью ли заправлена ракета, чему тоже научился за последние четыре месяца – я мог бы служить в ракетных войсках стратегического назначения, куда уж там! Ракета была полностью заправлена и готова к бою. Я сейчас находился под северной частью базы, где, в тесно прилегающих друг к другу шахтах, было очень много ракет с ядерными боеголовками, из которых я выбрал одну, абсолютно произвольно и без каких – либо злых умыслов, доверясь интуиции. Именно к шахте номер 13 я проводил мысленно путь, когда учил схему по разведданным одного хорошего человека. И сейчас дело было сделано на 95% - я думал об этом, возвращаясь в пусковую – небольшую комнату с множеством кнопок и приборов, из которых важны были две вещи: красная кнопка пуска и компьютер, куда вводили код, а детекторами радиации, топливными показателями и прочими коммуникаторами с датчиками можно было пренебречь.
Я пошел прямо к компьютеру, который уже включил, когда приказал машине заправить ракету из тринадцатой шахты. На базе кроме меня в живых никого не осталось – я специально потратил тридцать минут на доскональный осмотр базы на предмет живых, ведь не хочется получать пулю в спину! Мне никто не мешал и еще было время; хотя, вполне возможно, сейчас сюда летит какой - нибудь спецназ, чтобы меня уничтожить – эти поганые мысли тормозили мою работу в шахте при креплении бомбы, расслабляли мои руки и опускали колени, которые я снова приводил в рабочее состояние при помощи воли.
Я подумал, стоя перед открытом мерцающим монитором компьютера, что сейчас как никогда далек от Бога.
Машина закончила все настройки, учла все параметры плюс даже дополнительный вес: о чем и сообщила мне, но я нажал кнопку «игнорировать лишний вес». Еще не хватало, чтобы эта умная машина меня перехитрила, и попросила техников, отвязать бомбу. Да, бомба на бомбе и бомбой погоняют. Зеленый светодиод загорелся под красной, пусковой кнопкой. Пора.
Я не мог посто обречь сотни тысяч людей на лейкемию и прочие болезни, которые порождает радиация – нужно было что –то сказать: я не был чужд тщеславию. Я немного подумал, а потом громко продекламировал:
-И когда Он снял четвертую печать, я услышал голос одного из четырех животных: иди и смотри. Я посмотрел, и вот конь бледный и на нем всадник, которому имя «смерть», и ад следовал за ним.
А потом, не без некоторого морального усилия над собой, нажал кнопку. По коридорам подземной части базы пронесся гул, прошла вибрация, а потом все смокло. Дело было сделано – когда я вышел из пусковой, ракета уже должна была взорваться. Или она летит на Казань, но об этом я смогу узнать лишь в России: о первом, по печальным новостям, а о втором, т.е. успехе, по отсутствию всяких новостей.
Я сильно ускорился, т.к. соответственно проколу, если с какой – либо захваченной базы стартует ракета, ее, естественно, сбивают, а потом, в самый кратчайший срок проштрафившуюся базу бомбит бомбардировщик с ближайшей авиационной базы. Как плохо, что через толстый бетон этой шахты с ракетой, я не могу слышать хлопок взрыва гиксогеновой бомбы с альтиметром! Пора убираться. На нижнем уровне базы был длинный дренажный туннель, который вел под гору к одному из оснований вдаль лежащего холма: это и был мой путь ко спасению от неминуемой бомбардировки. Еще находясь в Восточной Сибири, я вызубрил этот путь наизусть, и, поэтому, сейчас, бежа по хитросплетению коридоров этой милой китайской базы – теперь русской, - через которую я передал Китая ядерный привет, я нимало не сомневался, что успею в срок. К тому же бомбардировщик не будет применять ядерное оружие (это сделать не так просто – нужна санкция Президента) и я вполне успею скрыться от слабых взрывов, которые превратят эту базу баллистических ракет в кратер подобный лунным.
Наконец – то! Я увидел нужную мне дверь, рывком распахнул ее и внесся внутрь, чуть не упав на лестнице, ступени которой вели к долгожданному дренажному туннелю, моему эвакуационному пункту.
Я быстро сбежал по ступеням и на секунду остолбенел – вход в дренажный, такой спасительный туннель (а я не мог ошибиться – это именно была выход!) был закрыт большой железобетонной плитой. Времени не осталось – с минуты на минуту на верхние ярусы базы упадут бомбы и выбраться будет не возможно. Что – то щелкнуло у меня в мозгу, отключая человеческий разум и включая инстинкты – я понял, что не напрасно снес спаренным ударом ногами в прыжке тот дуб во время своих подготовительных тренировок. Я отошел как можно дальше от плиты, перегораживающий путь ко спасению, успокоил, насколько это было возможно, дыхание и сердце и приготовился нанести свой, возможно самый важный удар в жизни, от которого буквально зависела моя жизнь. А потом разбежался и, закрутив сальто, ударил, по выходе из него, двумя ногами в преграждающую мне путь бетонную преграду.
Я упал на спину и не сразу понял, что сработали: железобетон треснул, и я его легко расколол, расчищая себе путь к свободе и жизни. Хватит уже для этой Русско – китайской войны секретных спецопераций, как проведенных одиночками, вроде меня, так и целыми ведомствами, вроде ГРУ, которое, кстати, я должен благодарить за точный план базы баллистических ракет Гиньанга (если я правильно произнес это тупое название); осталось только дожить до конца войны, что мне – военному хирургу, - сделать проще, чем зенитчику, минометчику или пулеметчику.
Все еще улыбаясь, я шагнул в пролом в бетоне, за которым была тьма, в которой не было точки опоры. Я стал падать. Из моего рта непроизвольно вырвался крик, а потом падение остановилось, и я оказался в подземном Китае.

















Глава 21. Подземный Китай.
Я оказался в подземной пещере наподобие грота, из которой вел всего один выход – чуть впереди меня мерцал синеватый свет, какой бывает от включенного в темной комнате телевизора. Я немного размяк – какие гроты под базой с ядреными ракетами?! Но, это был подземный Китай. Всю неправильность ситуации я понял сразу (ну или почти сразу – мне еще не приходилось бывать в параллельных мирах, только в своих фантазиях), и решил отдаться волне. Если против нас весь мир, мы не убоимся. Я встал и вышел из пещеры – грота, идя на свет.
Дальше была довольно большая пещера со сводчатым потолком, который, хотя и обработали вручную, но, все же, изначально, он был естественного происхождения. Мерцание исходило от большого экрана, висевшего в трех метрах от пола пещеры, на котором по китайски что – то говорил диктор. Я всмотрелся в монитор внимательно и понял еще одну странность – это был голографический монитор, который пока не изобрели – его изобрели (благословенная дата, между нами девочками!) в 2032 и сейчас его просто не могло быть. Я потом вспоминал шок, когда купил себе этот крутой голографический монитор и всколыхнувшиеся воспоминания от подземного Китая.
Кругом стояли люди. Китайцы. Одни сидели на корточках, другие лежали на циновках. Среди них было много уродов – люди без глаз, ушей или конечностей, с перекрученным позвоночником и рудиментами животных. «Вот, Наемник, твоя радиация, похвалил я сам себя, что называется – результат на лицо.» В тот момент, если бы я мог отменить запуск и последовать принципу христианского прощения, я бы это сделал. Но было уже поздно – нельзя, надкусив яблоко, съесть его часть, а остальное вернуть на место, сказав, что вообще не трогал это яблоко.
Я пошел дальше – мне страшно захотелось выбраться наружу, увидеть свет Солнца, которое вполне может оказаться черным. Я стал искать ближайший вентиляционный короб, чтобы выбраться наверх, к солнышку.
А потом произошла странная вещь: навстречу мен шел молодой китаец с каким – то мешком в руках. Он толи не заметил меня, толи вообще меня проигнорировал и мы шли, как это говориться, на лобовое столкновение. «Не хватало еще, чтобы меня заметили, пронеслось в голове, ведь я в форме майора российской армии.» Но ничего не произошло: китаец пошел себе дальше, а я остался стоять, не понимая, как в таком узком месте мы могли разминуться. И тут только до меня дошло: китаец прошел сквозь меня!
-О, черт! Вырвалось у меня ругательство. Я стал приведением!
Осознание этого факта еще больше выбило меня из колеи; я боролся с наступающей паникой, которую нужно было загнать в подкорку, иначе она меня уничтожит. Я должен  соблюдать план: хотел увидеть Солнце – увидь. Я все же нашел вентиляционный короб, прошел сквозь заверченную решетку (все же в жизни привидения есть свои плюсы) и стал подниматься наверх, цепляясь за влажные скобы.
Солнце оказалось обычным – был рассвет или что – то в этом роде. Солнышко вставало над страной антиподов, освещая их убогие жилища и плохую экологию. Это был, несомненно, Гиньяанг, но, что тоже без сомнения, Гиньанг будущего – уже после заражения это местности радиацией от взорванной мной бомбы. Мне этого не хотелось, но мне показали последствия моих действий.
Я хотел было совсем выбраться из вентиляционного короба и походить – побродить по изувеченной радиацией и войной стране, но что – то меня удержало, и я стал спускаться обратно в шахту. Я понял, что пора искать обратный ход домой, в свое время так сказать.
Я вернулся в тот коридор, где через меня прошел китаец, и пошел обратно к той пещере, из которой вышел в этот большой грот – жилище отверженных. Но вот только пещеры не было! На том месте, из которого я вошел в большую пещеру с голографическим монитором, не было входа или даже следов когда – то бывшего здесь входа. Словно эта стена на самом деле было монолитной и никакой пещеры здесь во век не было! Это было очень странно. Я ругнулся, употребив название распутной женщины. А потом стал думать: «Возможно, вход был здесь, а выход в другом месте: это как в автобусе, заходишь в одну дверь, а выходишь в другую.» Я кивнул своим мыслям и пошел искать выход из подземного Китая, но, сначала надо было проверить одну теорию. Я заснул руки по локоть в стену пещеры, где раньше был выход – они вошли, не ощутив никакого препятствия, словно я и вправду стал приведением. Немного поколебавшись, я заснула голову в стену; зрение сразу исчезло – я видел перед собой лишь черноту, без какого либо света. Я мог, конечно, войти полностью в стену – не даром теперь я призрак! – и попытаться найти выход, но что – то мне подсказывало, что делать этого не следовало, а так же я чувствовал, что время ограничено: вполне возможно, мое временно бездыханное тело лежит сейчас в дренажном туннеле, а Су уже поделает для бомбардировки. Я вытащил руки и голову из стены (все же прикольно быть приведением!) пошел искать выход из этого разорванного пространственно – временного континуума.
Через десять минут выхода я не нашел, через двадцать тоже, а когда истекали первые полчаса я уже начинал заметно нервничать. «Это как во сне – представь себе выход и он тут же появиться.» говорил я себе и делал это, но ничего не происходило. А потом я увидел женщину.
Это была высокая китаянка с распущенными волосами в каком – то сером балахоне, каковую одежду тут носили почти все, я увидел ее и обратил на нее внимание. Но не потому что она была как – то по особенному красива или благородна, а потом, что, проходя мимо одного из китайцев, недостаточно бойко отошла перед ним в сторону и ее балахон прошел сквозь него. Я это заметил. «Не я один тут призрак!» Она тоже заметила, что я заметил, и поспешила скрыться в какой – то боковой пещере, из которой раздавались толи причитание, толи моление. Я кинулся за ней – раз нас двое, то, возможно, поможет друг другу? А может даже это именно она меня сюда и привела. Разберемся, как говорил покойный милиционер.
Я кинулся за ней в пещеру и, войдя внутрь, закрыл лицо от яркого света – то, что я видел, было невозможно. Китаянка стояла посреди пещеры вся накопленная каким – то внеземным светом, словно пульсирующий световой огонь выходил из нее. Но свет был темным: как это объяснить, она светилась и свет освещал все вокруг, но он был темный, какой – то противоестественный, злой. Ступни китаянки оторвались от пола, и она, с расставленными пальцами рук и развевающимися волосами напоминала беса – нимфомана. Мне стало немного не по себе, но, я, пересилив себе, сделал к ней шаг. Молящиеся в пещере – а это был пещерный храм, где на возвышении стояла скульптура какой – то языческой богине, только без восьми рук, - нас не заметили и продолжали молиться. И тогда я понял. Вместе со страхом пришло и облегчение – так бывает, когда избежишь сильной опасности. Я шагнул вперед к левитирующей языческой богине.
-Ты – Гея! Богиня земли – покровительница Китая! Выпалил я не смея больше сдерживать свои эмоции. Хочешь отомстить за свой народ?! Я подошел ближе – нас разделял всего шаг. Висящая в воздухе без какой – либо опоры женщина немного смутилась – это было видно по ее лицу: видимо она думала, что я, как какой – нибудь язычник испугаюсь, но я не один ибо Господь со мной!
Мы немного посмотрели друг на друга, прямо в глаза – ее взгляд был исполнен ненависти, а мой преодолеваемого страха. Я подошел ближе, еще шаг, еще. А потом я понял, что надо делать – ведь невозможно договориться с бесами (все языческие боги – бесы; боги народов – бесови суть, как говорит псалом), это все равно, что пытаться остановить реку злобы, - и сделал это. Я трижды быстро перекрестился и, сильно оттолкнувшись ногами, прыгнул прямо на Гею языческую богиню, покровительницу Китая, которую китайцы почитают почти как мы Богородицу, и которой молятся как Деве Марии, стараясь коснуться ее какой – нибудь частью своего тела: я понял, что это необходимо, чтобы выбраться из этой иллюзии – я уже стал сомневаться, что действительно нахожусь в будущем. Мой правый подкованный сталью полусапожек попал ей в грудь и картинка резко закрутилась – словно я толи просыпался, толи проходил тест на сложной, комплексной центрифуге с восьмью осями вращения, - и снова оказался в своем времени, в своем месте, а именно на русской военной базе, с которой пустил только что атомную ракету и, на которую, вот сейчас прилетят бомбы. Нужно было бежать и спасаться.
Но, прежде чем начать эвакуироваться по дренажному туннелю, я взглянул на часы – была одна минута первого ночи. А потом начался сумасшедший бег и спасение – потому что мало было убежать с базы, надо было еще эксфильтрироваться до своего родного Урюпинска, не попавшись на глаза людям из ФСБ, военной полиции и разными спецназами.
Через три недели, окольными путями, я достиг Балашова, своего маленького родного города, в котором и началась эта история. Там я часто размышлял об увиденном в дренажном туннеле. На самом ли деле я видел будущее или это просто были галлюцинации от переутомления и перевозбуждения? Я не знал на это ответов и старался не рассказывать всякому, что со мной случилось. Одно я знал точно: Гея прокляла меня, ведь я столько ее сынов превратил в уродов.
Никакой информации в официальных средствах массовой информации об инциденте в Гиньанге я не нашел, из чего сделал вывод, что акция удалась – бомба взорвалась над Южным, плодородным Китаем, заразив радиацией их благословенные пашни. Теперь можно было отдыхать – дождаться конца войны и вернуться к обычной, послевоенной жизни.
Но была одна проблема – когда я вернулся в Балашов, меня захлестнула волна черной меланхолии, сильно угрожавшая моей жизни. И я не хотел с ней справляться.































Глава 22. Я на грани.
Подходила к концу пятая неделя Великого поста 2028-го года, природа оживала, выбрасывая побеги и молодые листочки, а я думал о самоубийстве.
Прошло уже почти полторы неделя, как я вернулся домой. Забрав некоторые вещи из городской квартиры, я переехал в деревню, где жил и пытался тренироваться. На фронт возвращаться не хотелось, и я думал, кому надо дать взятку, чтобы меня не признали дезертиром, это было очень бы погано!
Когда я по весенней распутице возвращался в свой сельский дом, я уже не метал грозные взгляды по сторонам и не вызывал на бой все и вся, теперь мне было страшно. Я не понимал причину этого страха и, просыпаясь по ночам от кошмаров, которые не мог забыть, я понимал, что обречен. Сельский, двухэтажный дом казался таким большим у страшным, со множеством темных уголков, откуда мог кто – то напасть, что я стал включать свет по ночам.
Мысль о самоубийстве пришла на восьмые сутки моего нахождение дома – пришла как приходит вор, который опрокидывает светильник и вызывает пожар в доме. Сначала она меня ужаснула, но потом я к ней привык и с ней согласился: ведь я убил много – много китайцев и заслуживаю пребывания в аду. Ну и что, что это было военное время, и я мстил – какая теперь кому разница?! Я заслуживаю самоубийство и точка. Потом эти мысли, под действием моей воли, отступали, и я мог заниматься своими делами; но я уже вкусил запретного плода, запретного помысла, и моя воле все хуже справлялась с мыслью о суициде.
Такого раньше со мной еще не случалось – я, как уже говорил, убил достаточно много человек и массовые убийства совершал, но чтобы потом, после убийств, думать о самоубийстве, вот это у меня было впервые.
Поднапряг мозг я вспомнил, что прописывают при депрессия и – о счастье! – в мое сумочки врача, которую на войне имеет всякий хороший доктор, нашлись трициклические антидепрессанты. По таблетке на завтрак, обед и ужин, плюс две таблетки на ночь. После пары дней суицидные мысли отступили. Я стал вялым, и мне было стыдно, что я, грозный Наемник, пью антидепрессанты: но это было лучше, чем снести себе голову выстрелом из пистолета. Я еще прибавил к антидепрессантам немного транквилизаторов, когда не мог заснуть по ночам. Я превратился в современного человека – сытого, спокойного и накаченного антидепрессантами, который никогда не выходил на охоту и не проливал своей и чужой крови.
В таком вялом, расслабленном состоянии меня застал звонок Захарченко. Представившись, полковник перешел сразу к делу:
-Где тебя черти носят, Антон?
-У меня проблемы – я провалился в запой. Многодневный и долгий…Почти не выхожу из дома…
Следующий вопрос я предвидел – этот звонок был неспроста.
-По голосу вроде похоже…Люди тут гонят фашистскую гадину на восток, а он вот бухой. Ладно. Ты случайно не был в Гианьге?
-В каком – каком Янге?
-Ладно, проехали. Ты должен вернуться на службу.
-Да я из дому выйти боюсь – у меня развился китайский синдром. Ничего не получится, полковник, лучше я отсижу шесть лет в военной тюрьме как дезертир, чем снова на фронт. Брр.
Меня аж передернуло.
-Слушай, Антон, я к тебе по человечески, а ты по скотски. Ты должен – он выделил слово должен, - приехать во Владивосток в расположение своей части, иначе будут проблемы.
Волна ярости захлестнула меня – меня, героя войны, бывшего в плену и перенесшего вражеские пытки, теперь отчитывают как кутенка.
Я сказал:
-До свидания, полковник. Больше не звоните на этот номер.
И повесил трубку.
Ярость сменилась гневом, гнев злостью, а на смену злости пришел страх.
Я пережил Пасху 2028 года. А потом наступил День Путина того же года. Я одел свою лучшую форму, нацепил кобуру с кольтом и поехал в центр своего родного города, где все должно было закончиться.
Я сидел на лавочки в центральном парке города под ласковым весенним ветром (ночью была гроза, было прохладно, но солнышко уже грело), думал и смотрел на других людей. Черные мысли валом неслись на меня – мой череп стал рассадником суицидальных мыслей, я уже не мог им противиться. Можно было, конечно, выпить еще пару таблеток или пойти к ближайшей женщине за совокуплением, но кого я обманываю? Я действительно тогда сломался: этот проклятый китаец сломал меня, а то, что я сделал после, уже не принципиально, и сейчас девять грамм свинца решат мою проблему. Решат все проблемы.
Но я еще пытался бороться, думал о Боге, об аде, о том, что случается с неудавшимися самострелами.
Я расстегнул портупею.
1 мая. День Путина. День смерти Владимира Путина: возможно, настоящая причина войны – это как вынуть фундамент и сказать зданию «продолжай стоять». Нельзя было так сильно вкладываться в одного человека.
Я достал кольт образца 1911 года китайского производства и передернул затвор. Конец истории. «О, бедный Йорик! Я знал его!» «Быть или не быть, вот в чем вопрос!» Не быть.
13 декабря 1998 – 1 мая 2028. Надгробная эпитафия: человек, который сломался.
Я приставил холодный ствол пистолета к своему правому виску и стал медленно выдавливать слабину спускового крючка. Мир словно превратился в свое черно – белое отражение: исчезли звуки и цвета, голоса птиц и людей, звуки проезжающих автомобилей и смех детей. Сейчас будет вспышка боли и ад.
Я с трудом убрал пистолет от своей головы и опустил дрожащую руку с оружием на колено.
-Мне еще рано…Прошептал я ссохшимися губами.
Сложно описать тот вал эмоций и ощущений, который накатился на меня после того, как я –как я? Господь это сделал!- избежал самоубийства. Достаточно сказать одно: мир снова обрел краски. Наверное, это было самое страшное и сложное испытание в моей жизни, но, с Божией помощью, я остался жив и готов к новым свершениям. Война – это вообще довольно сложное испытание: как говорил Карл Густав Юнг, есть три самые страшные вещи в истории человечества – война, тюрьма и сумасшедший дом. Первой я не избежал, попытаюсь избежать двух последних.
Я поместил пистолет в кобуру и срочно покинул диспозицию, потому что на меня уже косились – военный, который хотел стреляться, это непроизвольно привлекало внимание. Мне хотелось есть, и я пошел в сторону ближайшего более или менее сносного кафе. И тут я увидел их. Этого не могло быть, но это было! Впереди меня шли четыре китайских диверсанта!
Как я это понял? Наверное, почувствовал. А еще я увидел на секунду лица двоих из них. Конечно, они были похожи на наших казахов или узбеков, но последних я слишком хорошо знал – это были именно китайцы. Одетые в форму офицером Российской армии, эти четверо диверсантов двигались в сторону установленной трибуны, где через полчаса должен быть митинг в честь Путина; один из них нес средних размеров чемоданчик. «Полный гексогена, добавил я про себе, полный привет.» За время войны я успел хорошо изучить саперное дело, намного лучше, чем до нее, и сейчас, кое – что просчитав, и увидев, что зона поражения свободна от людей, пустил одну пулю из своего пистолета в чемодан китайского диверсанта – если это узбеки вернулись в Россию с увольнительной, я просто извинюсь, а если…
Раздался громкий взрыв – четверку диверсантов – да, диверсантов! Я был прав!- просто слизало с лица земли вспышкой взрыва. Меня слегка качнула от ветерка взрывной волны и я улыбнулся, впервые с того момента, как взорвал бомбу над проклятым Китаем.
-Рано нас еще со счетов списывать! Улыбнулся я.
А потом меня сбили с ног, надели наручники и стали орать.
-Спецназ ФСБ! Спецназ ФСБ!
«Как – то они во время…Что странно…» Подумал я, пока меня обыскивали и влеи со скованными и выломанными за спиной руками к автозаку. Многие люди снимали это на камеры своих мобильных телефонов и тут же, по моему, выкладывали это в сеть. Я извернулся, чтобы видно было мое лицо, и прокричал:
-Я – Кудиков Антон Вячеславович! Капитан – медик! Герой войны!
А потом меня, немного добавив для проформы по почкам, затащили в автозак и повезли на допрос.
Но у эфесбешников на этот раз ничего не получилось – из меня сделали героя. Больше пятидесяти человек записали инцидент в парке на свои телефоны и выложили его в сеть, больше ста миллионов просмотров в сети за сутки. Капитан медицинской службы Кудиков спас целый городок от китайского теракта, герой дня!
В контору ФСБ очень быстро приехали дорогие адвокаты, которых я не вызывал и очень быстро полковник, начальник местного УФСБ, получил серьезный втык за задержание и (возможно?) избиения героя. Меня освободили, а потом я позвонил Захарченко и попросил отсрочки на время съемок в программе «Пусть пошумят»; он разрешил, и вечером я уже летел в Москву для съемок в очередной – для всех россиян, но не для меня, передачи на злобу дня, т.к. это был мой первый раз, - «Пусть пошумят». Когда съемки закончились, герой России, т.е. я, вылетел на Дальний Восток, где базировалась наша часть, и где я снова заступил на службу.
Моя история и участие в Русско – китайской войне на этом закончилось, теперь я был просто военным хирургом. Военным хирургом, который продолжает заниматься боевыми искусствами и готовиться к бою, которого не будет, и к миссии, которую он не провалит.
























Глава 23. Десантники против Шаолиня.
Эта история произошла в самом конце войны, и вот ее краткий пересказ: потому что, если пересказывать всю историю, то она будет похожа на технические комментарии к боям без правил, что не интересно, да и не полезно.
Когда армия России вошла в континентальный Китай, так получилось, что элитная рязанская дивизия ВДВ вела бои недалеко от монастыря Шаолинь, легендарного монастыря молодого дуба, рассадника мастеров ушу почти по всей Юго – восточной Азии. Крутые парни знали из географии, где именно находится монастырь – как это не странно прозвучит, но до него, на тот момент боев было лишь тридцать километров относительно не пересеченной местности. И вот, в чью – то умную голову приходит мысль: а давайте мы бросим вызов монахам Шаолиня и победим их, не используя огнестрельного, да и холодного оружия, а только одни приемы рукопашного боя! Обсудили, порешили.
Когда эту добрую (как им тогда казалось) мысль высказали бригадному генералу, он думал ровно две секунды, а потом сказал:
-Идите, только отберите самых лучших – мастеров там разных и, вообще, бойцов.
Генерал дал добро и из элитной рязанской дивизии воздушно – десантных войск отобрали тридцать лучше всего подготовленных в рукопашном бое бойцов. Какой десантник откажется дать в ухо; вот только тут был облом: у монахов Шаолиня есть принцип: «если ты мастера встретил в пути, дай ему в ухо скорей, мастер поймет, а притворяющийся мастером больше не будет этого делать». И они им живут.
В три по полудню выдвинулись. К сумеркам были уже на месте. Монастырь выглядел пустынным – его строения и площади были пустыми от людей и животных и, казалось, что он вымер. Однако горящий свет факелов и данные разведки беспилотников - дронов указывали, что тут есть жизнь.
Десятники переглянулись, а потом, сложив с себя оружие и броню, оставив одни ножи, смело спустились к монастырю. Там их уже ждали.
Монахов было примерно столько же, сколько и десятников – наверное, они тоже высылали разведчиков, а может им сказало это тайное зрение – теперь уже это не узнать. Вперед, перед двумя группами врагов стоящих друг против друга, вышел полковник, и, используя плохой английский, сказал:
-Ви вонт файт. Ви хэв но випон.
Лысый монах, чья лысина в метущихся лучах факелов, казалось, лоснилось от пота, хотя вчер был холодный, поклонился и просто ответил в ответ:
-Со летс файт.
А потом началась схватка, драка на смерть, которую не показали по отечественному телевидению – иначе был бы подорван авторитет школы рукопашного боя высшего рязанского десантного училища, но, благодаря хакерам из Монголии, которые перехватили запись с тактических камер бойцов и запись спутников и близлежащих дронов, смогли подарить миру это торжество ушу над рукопашным боем, это торжество мастерства над бахвальством и наглостью.
Большинство десантников даже не поняли, как умерли – кто был понатасканней, то продержался пару минут, пассивно защищаясь. А вот в конце произошло само интересное.
Оставшийся в живых полковник, смотря на изувеченные трупы своих товарищей, которые умерли от сломанных шей, отбитых сердце, печеней и прочих страшных травм, сначала испугался, но потом пришел в себя, достал катар и кинулся на стоявшего в лучах факелов монаха, который принял странную стойку с широко расставленными руками и скрюченными пальцами и с одной поднятой ногой – казалось монах превратился в летучую мышь. Полковник бежал, надеясь нанести один единственный удар и этим расставить точки над и – все же 29:1 лучше, чем проиграть в сухую. А потом монах дунул и из его рта и от расставленных рук вышел огонь и сжег дерзкого полковника. Это был реально задокументированный факт применения в рукопашном бою пирокенеза, который нельзя отрицать. Демонический огонь дракона вышел из монаха Шаолиня и сжег русского десантника.
Как только командование увидело, что случилось с группой смельчаков, оно приказало, во – первых уничтожить Шаолинь обычными средствами, а во – вторых придать погребению падших героев…
Эти, и многие другие военные истории произошли в годы Русско – китайской войны 2025 – 2028 – ых годов, но, если бы рассказывать об них подробно, то думаю, в мире не хватит бумаги.












































Глава 24. Падение Гон – Гонга.
Стратегический ядерный бомбардировщик Ту – 200 под название «Екатеринбургский предел» (намек на то, что китайцы не прошли дальше этого города) взлетел с аэродрома Хабаровска и, ведомый четырьмя самолетами поддержки, полет на юго – восток. Его вели земные радары и воздушные группы поддержки. Этот самолет должен был закончить войны.
Вот, спустя часы полета, появился Гон – Гонг – это была цель полета. Самолет зашел на курс и выпустил ракету, которая могла нести ядерную бомбу.
Ракета взорвалась над городом. Разразился электрический шторм – это была первая в мире взорвавшаяся ЭМИ – ракета, которая своим электромагнитным импульсом уничтожила всю инфраструктуру Гон – Гонга, базирующуюся на использовании электричества. Ту немного повисел в воздухе, наверное, наслаждаясь проделанной работой, а потом, развернувшись, лег на обратный курс. Спустя двадцать минут после бомбардировки ЭМИ – ракетой в город вошли русские десантники и морские пехотинцы.
Гон – Гонг пал.
Так закончилась Русско – китайская война.






































Эпилог.
Наша победа в войне кардинально изменила расстановку военных сил в глобальных военных играх.
Война унесла жизни миллионов русских и китайцев, не только военных, но и обычных людей, породила новых героев и новые проблемы. Мировая нестабильность как всегда была улажена силой русского оружия.
Президент Медведский, ставший чем – то вроде залога Победы, правил страной почти до самой своей смерти. Он поступил очень мудро, не применив ядерное оружие.
В параде Победы осенью 28 – ого участвовал и Наемник – он прошел почетным маршем в составе офицеров медицинской службы. После войны он опять вернулся в родной город и стал работать врачом – хирургом. Иногда по ночам его будят кошмары, но он об них очень быстро забывает, он сильный и храбрый человек.
Теперь Наемник должен учиться жить без войны.

8 апреля 2019 года – 17 декабря 2019 года.
Балашов.