1960 год. Мы с мужем, двумя детьми и с мамой живём в одной комнате коммунальной квартиры, где, кроме нас, проживает ещё четыре семьи.Наша комната площадью в 22 кв. метра. Мы не имеем прав на расширение жилплощади, так как норма на одного члена семьи 4 кв. метра, а у нас имеется по 4 и 4 десятых на одного.
Мы и не претендуем, хотя старший сын спит на раскладной кровати, которая занимает всё пространство от стола до холодильника, и когда он ложится спать, мы перешагиваем через него.
Советский народ приучен к скромности, и хотя быт наш оставляет желать лучшего, все мы миримся с нашими условиями и мирно сосуществуем в нашей коммунальной квартире.
Так было,пока не умерла бабушка Немковская и в её комнату не поселилась новая соседка Рая Народицкая. Это о ней я написала рассказ “Смуглянка и соседка”.
Женщина она молодая, энергичная, с зычным голосом. Её комната предпоследняя в нашем длинном, как кишка, и загнутом под прямым углом коридоре. Последнюю комнату занимает Наталья Марковна. Рая и Наталья Марковна дружны между собой, и Рая, находясь в кухне, может высунуться в коридор и о чём-то перекрикиваться с Н. М. Замечаний по этому поводу никто не делает. В конце концов на то и коммуналка, чтоб мириться с неудобствами.
Однажды Вова пришёл с суточного дежурства, не как обычно, вечером, а в начале дня и рухнул на постель. Были тяжелейшие сутки. Возможно, был выходной день, все соседи были дома. Рая, в своей манере, стала звать Наталью Марковну. Я вышла в кухню и попросила её не кричать, объяснив причину, но она ответила мне, не снижая голоса, что до 11-ти часов вечера она может вести себя так, как считает нужным. Формально такое правило существует, а мои объяснения на неё не повлияли.
Я ушла к себе, но меня бил озноб от обиды, и в таком состоянии я написала письмо, в котором выразила свои переживания.
Суть письма заключалась в том, что три работающих врача, из которых один хирург, а двое работают на участке (все знают, что это одни из самых трудных звеньев в практической медицине), живут с двумя детьми в одной комнате коммунальной квартиры в таких стеснённых условиях, что не имеют возможности ни работать над собой, ни отдохнуть после тяжёлого трудового дня и суточных дежурств.
Видимо, бумага впитала в себя все мои эмоции, потому что мне стало легче. Кому адресовать этот вопль души я не имела понятия – на деревню дедушке?
На следующий день я поделилась с коллегами о происшествии и о письме. Я совсем успокоилась, но коллеги советовали отправить письмо. Они же подсказали, и куда адресовать – в городской совет. Мне дали адрес учреждения и письмо пошло.
Прошло достаточно времени, чтоб инцидент был полностью забыт.
Как-то получаю я открытку из горсовета. Всю жизнь я не разбиралась в чиновничьих учреждениях и избегала их, и потому, получив открытку, разволновалась – что бы это означало. Но прочтя второй раз более внимательно, поняла, что меня вызывают в квартирный отдел. Мы с мамой решили идти вместе, получили разрешение придти на работу позже и явились в указанную комнату в горсовет. Оказалось что это не комната, а конференц-зал.
Огромное помещение со множеством рядов кресел, а перед ними поперек зала длинный стол под красной материей, за которым сидят люди – комиссия. Сколько их – десять, - двенадцать?..
Мы с мамой садимся у двери с краю прохода. С такого расстояния я ни одного лица не вижу, а нас какое-то время рассматривают. Вид у нас, прямо сказать, непрезентабельный. Обе в видавших виды плащах, в стоптанных туфлях, с портфелями – мы ведь пойдём отсюда на участок. Да и по лицам нашим кое-что можно узнать. Мне кажется, молчание затянулось. В этой тишине слышно как громко стучит моё сердце. Сидящий в центре стола поднимается и, обращаясь к заседающим, говорит:
– Товарищи, мы вам зачитали письмо гражданки К. Какие будут по этому поводу предложения?
Снова молчание и тот, что рядом с председательствующим, не поднимая головы, пробурчал:
– Взять на очередь, и, помедлив, добавил: - в порядке исключения.
И уже, посмотрев в нашу сторону, более громко добавил: – на пять лет.
И мы ушли, так и не проронив ни слова. По-моему, мы были вне реальности. Был 1960 год. Лишь спустя время дошло до нас значение произошедшего.
Подумать только – одно письмо сделало то, что людям достается такими хлопотами, нервами, бумагами, справками, комиссиями.. А тут ничего, даже на проверку никто не пришёл, ни одного вопроса нам задано не было..
Вова был посрамлён. Он ведь из-за этого письма меня насмех поднял, спрашивал, или бумага хоть мягкая была.
А ведь мог бы вспомнить историю своей демобилизации из армии.
Тоже ведь пороги оббивать не пришлось. Пока ездил в отпуск, всё было сделано без его участия. Всего только четыре года прошло с тех пор. Как быстро забывается то, что легко достаётся. А ведь и мечтать не смел о таком исходе. Это не в упрёк я говорю.
Были ещё заковыки на этом пути. Вызвали посмотреть квартиру, когда пришло время. А когда я пришла в квартотдел и сказала, что согласна, мне заявили, что в неё будет вселён другой. А меня послали смотреть квартиру в экспериментальном доме. Что то была за квартира – три клетки и без кухни, т.е. затычка какая-то и прихожая такая же. Я выразила несогласие.
– Дайте мне не в экспериментальном, а в таком доме, в каком всем даете квартиры.
На что получила ответ: «Мы вас вообще вычеркнем из очереди».
Я сказала два слова: «Можете – вычёркивайте». Я не шутила – то, что они давали, и сравнить нельзя было с нашей комнатой.
Но всё же спустя несколько месяцев нам дали квартиру на Воскресенке в новом 9-ти этажном доме. Летом 1966 года мы вселились и впервые в жизни оказались в изолированной квартире. Мне было без малого 40 лет, маме за 60.
Какое же это было счастье!!!
Если вспомнить, с чего начиналось, то и поверить трудно.
В Америке таким образом я бы не добилась этого. Здесь сила убеждения значит меньше, чем формальности – таково моё представление. У меня был собственный опыт с гринкартой – никакие письма, просьбы не помогли. Пришлось спустя три года подавать заново на гринкарту. Да и у других было не лучше. Сами перепутают дату рождения или не ту букву в имени поставят – всё, бейся головой об стенку – ничего не поможет, только с начала надо начинать. Говорю о фактах, которые знаю сама. Это всё надо знать, но пока узнаешь – шею сломаешь. А там вроде можно пробиться сквозь формальности, но зато и злоупотреблять легче. Так что я не критику навожу, а лишь констатирую факты.
Ещё мне можно возразить – если б в Америке не все трое, а хотя бы один из нас работал врачом, то и вопроса такого, как наш, не возникло бы, и в милости мы бы не нуждались.
Да-а-а, вот она какая история с географией..
2008 год