Недавно услышала обращенное к себе: “Дочуш!” Защемило сердце — так всегда обращалась ко мне мама. И так говорят только у нас в среднерусье, на моей родной Смоленщине.
Я прожила всю свою сознательную жизнь далеко от своей малой родины — на севере. И там тоже много характерных, присущих только этому краю, выражений. Но родными для меня все же остаются слышанные в детстве слова и обороты, язык, на котором говорили мои родители. Дорога мне та полузабытая напевная речь не только тем, что это родной, привычный с детства, диалект, но и своей ёмкостью, живописностью и теплотой. В отличие от сегодняшних, каких-то рубленых, часто заморских, слов. Какой образной и меткой, пробирающей насквозь, была она! Поистине: не в бровь, а в глаз. «... Тонь, ти пойдешь ты за молоком? — с утра слышала я голос тети Маруси, нашей соседки. – « Ну няж (что означает “конечно”), — отвечала моя мама.
...К нам в гости приходит нянька (тетка моей матери), как все мы её привыкли называть, особо не задумываясь, почему именно “нянька”. Вероятно, в детстве няньчила она мою маму. Мы с сестрами ждем её прихода, поскольку она обязательно принесёт нам гостинец — жамки (пряники). Они долго беседуют с мамой, обязательно вспоминая свою деревенскую довоенную жизнь. Помню, уходя, она спрашивает: “Ну, ти будете ж вы вешать к празднику (это было накануне Благовещенья) орели?” Я подбегаю к матери, дергаю ее за рукав — меня мучит любопытство: что это такое — орели? Оказывается — качели: у нас было принято почему-то вешать их именно в этот праздник. А мать пекла печенье с различными фигурками птиц. И мы весь день качались на качелях, уплетая вкусные фигурки. Уже когда я родила дочь, нянька, приходя в гости, восклицала, глядя на неё: “Ай, какая краля! И цацек (игрушек) у нее сколько!” А еще кралями у нас называли бусы.
...Мама расчесывает мне волосы и возмущается: “Завела себе кудели! Вон какие колтыхи!” — что означает комочки спутанных волос… Мы идем окучивать картошку и берем с собой капирюльку (маленькие грабли)… А как любила я картошку, отваренную целиком (“в мундире”, значит). А еще больше со шкварками — жареными кусочками сала. В детстве мы очень любили играть в жмурки (в прятки). “Не черкайся!” — запрещала чертыхаться нам бабушка. Про загулявшего мужчину у нас и по сию пору, наверное, говорят: “Замартовал!” Шлындает — шляется где-то, гуляет. А злую, худую женщину называли зъядовкой. Лихоимец — злодей, бандит. Оглумили — утомили шумной болтовней, голову задурили. Кочевряжится — капризничает, строит из себя бог весть что. Ряха — чересчур полное лицо; вековуха — засидевшаяся в девках; секля — еще маленькая; свиристелка — не отвечающая за свои слова; чуреки — туфли; подголовашки — изголовье; притулиться — прислониться; пральником называли колотушку, которой отбивали белье на кладке у речки... Я возвращаюсь поздно домой. Мама встречает меня: “Я уже все жданочки прождала, тебя высматривая...” Как--то в гостях у приятельницы, помогая ей готовить, попросила донышко. Она, удивленно на меня посмотрев, спросила: “А тебе для чего?” — “Да вот, лук порезать.” — “Ты знаешь, донышка нет, возьми доску.” Я рассмеялась, объяснив, что это одно и то же.
Уже забываю мамины «выражения”, но иногда неосознанно они все же всплывают. “Купим тебе сапоги к зиме, они шубные” — теплые, значит. Или: “Одень вязанки (варежки), на улице мороз!” Так же вязанкой называли вязаную кофту. Каждый вечер в детстве засыпала я под мамину сказку, порой из её реальной жизни. “Мам, расскажи!” — просила я и, затаив дыхание, слушала её рассказ. Мне порой кажется, что я вместе с ней прошла все те нелегкие годы: так живо она рассказывала.
Недавно устроили дома конкурс: кто больше вспомнит “старинных” слов. Словно заново рожденные, они звучали как-то странно оттого, что отвыкли мы их слышать. Вместе с их очарованием ушло очарование тех светлых тихих вечеров, когда в моём далеком детстве вся семья собиралась за столом у керосиновой лампы. Потрескивал огонь в печке, отец подшивал валенки, а мать читала нам сказки или рассказывала что--то из своей жизни... Так грустно стало, что выпадают эти жемчужины русской речи постепенно из нашей жизни, будто не выдерживая её ритма. Но порадовалась, что, благодаря опять же маминым рассказам, дочь помнит их пока. Пока...
Ах, мама, мамочка, как не хватает в сегодняшнем сумасшедшем ритме нашей суматошной жизни твоей неспешной, плавной речи! А я словно пью из живительного источника, слыша иногда полузабытые слова.