Портреты из прошлого
28 апреля 2018 года Президентом РФ был подписан указ о «О проведении в Российской Федерации Года театра». Для страны, которую еще потряхивает от перестроечных событий, текст Указа «Провести в 2019 году в Российской Федерации Год театра» прозвучал как жизнеутверждающая мелодия.
Каково было мое удивление, да что там удивление, радость, что в программе «Года театра» участвуют не только столичные театры, но задействованы и театральные площадки провинциальных городов.
Город Кинешма, моя малая родина, раскинувшийся на берегах Волги, не остался в стороне. В рамках программы фестиваля «Островский-FEST» в Кинешме собрались актеры и режиссеры из нескольких стран: Израиля, Украины, Молдовы, Норвегии, Швеции, Азербайджана, Приднестровья. Они приехали со своими работами, но с удовольствием просмотрели спектакли, поставленные волжскими режиссерами. Среди них были пьесы великого русского драматурга Островского А.Н., жизнь которого и память о нем связаны с этим волжским городом.
2018 год был богат на юбилейные даты. Одна из них: 195 лет со дня рождения русского драматурга Александра Николаевича Островского. Для меня его имя многое значит. С ним связана моя малая родина, которая находится в двадцати километрах от Щелыково, усадьбы -музея великого драматурга, где 50 лет назад проходили сьемки фильма «Снегурочка», в «массовке» которых я участвовал. На этих сьемках я познакомился с советским режиссером П.П. Кадочниковым, который привил мне, пятнадцатилетнему мальчишке, любовь к творчеству великого драматурга Островского А.Н. И символом любви к своему земляку, к своей малой родине, служит портрет-копия Островского А.Н. в усадьбе-музее Щелыково, написанный его дочерью, Островской –Шателен М.А., с портрета драматурга кисти художника Перова В.Г.
Москва. Лаврушинский переулок. Выхожу из метро, останавливаюсь и смотрю сквозь ноябрьский неяркий свет в глубину переулка. Здесь Мекка для каждого русского человека, если его познания в культуре выходят за рамки «Трех богатырей» и «Охотников на привале». В переулке стоит комплекс зданий Третьяковской галереи. Иду к главному зданию. В нем композиция русского искусства. Показываю книжку пенсионера, получаю бесплатный билет. Усмехаюсь про себя. Я приходил сюда пионером, военнослужащим, теперь - пенсионером. За свою жизнь так и не принес прибыли бюджету «Третьяковки». Медленно, просматривая привычные картины, я пересекаю зал художников-передвижников и подхожу к цели своего прихода. Это коллекция портретов художников, писателей, собранная русским коллекционером Третьяковым П.М.
Пусть не обижаются на меня великие люди государства Российского. Я иду к портрету, который служит мостиком к моему прошлому. Теперь уже очень далекому.
- Здравствуй, Александр Николаевич – вполголоса бубню я, рискуя обратить на себя внимание немногочисленных посетителей зала. Островский А.Н. ничуть не изменился. Тот же пристальный, испытующий взгляд голубых глаз. Мешковатая, немного грузная фигура. Одет все в тот же кафтанчик. Он нестандартно смотрится среди чопорных, затянутых в парадные мундиры своих современников. Мастер своего дела, портретист Перов В.Г. , знал, как изобразить великого драматурга. Он «ухватил» именно его образ. Образ человека, проживающего в усадьбе Щелыково, среди лесов Костромской губернии и занимающегося творческим трудом. Именно там мы и познакомились.
Теперь уже далекий 1968год. В этот год режиссер Кадочников снимал фильм «Снегурочка». Местом для сьемок он выбрал усадьбу-музей Щелыково. И не мудрено: именно там работал великий драматург. В любимом Щелыкове он замыслил создать языческую сказку, которая называлась «Весенняя сказка». Название «Снегурочка» придет позже.
Погода выдалась капризная. То лил дождь, то палило солнце. Киношники нервничали, но…погода есть погода. Так и в этот день сьемки не удавались. Чтобы не терять время, наша группа массовки, как была в «образе», то есть в гриме, одетая в русскую одежду и лапти, пошла к усадьбе –музею Островского. Наш путь пролегал по теперь уже известным нам местам: по Ярилиной долине. Шли на «прямки», мимо родника, в котором по преданию бьется сердце растаявшей Снегурочки. Обогнули великолепный луг из клевера. Все хожено-перехожено за время сьемок фильма «Снегурочка».
На нас с интересом смотрели немногочисленные в это раннее время посетители, а мы, полные осознания собственной значимости ( шутка ли, снимаемся у самого Кадочникова П.П. ) прошли в дом Островского А.Н.
Рассказывать о том, что открылось нам в доме - музее великого драматурга, дело бездарное. Интернетное пространство пестрит от информации о усадьбе –музее Щелыково. Тогда же стоял 1968 год. Я только что закончил восемь классов и дальше областного центра никуда не выезжал.
Усадьба Островского А.Н. была типичным «Дворянским гнездом» середины восемнадцатого века средней полосы России. Единственное, что отличало от музейной ситуации в доме драматурга, это поделки из дерева. Островский А.Н. был большой мастер по выпиливанию. Его работы придавали живой колорит комнатам и кабинету. Он изготавливал рамочки, полочки и с удовольствием дарил их друзьям. Александр Николаевич любил рукоделие. В детстве, проводя много времени, в компании сестры Наташи и ее подруг, он заодно с девочками научился шить и кроить. Это умение драматург использовал и позднее: он с удовольствием кроил панталоны для своего маленького сына.
Пока мы рассматривали кресло из железных рессор, подаренное драматургу кузнецом из деревни, забежал ассистент Кадочникова и заторопил нас к выходу. Солнце ушло за облака, похоже, надолго. Нас ждали сьемки. Группа заторопилась к выходу. Но что-то произошло с передними «артистами». Они встали. Когда группа, пробралась в коридор, то я понял причину задержки. На нас смотрел Островский А.Н. Да, это был он, точнее его портрет. Я впервые увидел лицо драматурга, если не считать размытые нерезкие оттиски в школьной хрестоматии.
Александр Николаевич смотрел на нас из глубины рамки по - доброму, все понимающе. Так может смотреть только человек полный мудрого внимания к жизни. Казалось, что сейчас он скажет: «Здравствуй, племя молодое…». А племя притихло и, смотря во все глаза на портрет, внимало словам экскурсовода.
–«Портрет был написан в 1871 году русским портретистом Василием Григорьевичем Перовым. Он выполнял серию портретов русских писателей и драматургов по заказу коллекционера Третьякова П.М. Василий Григорьевич и раньше общался с драматургом, наблюдал за ним и «поймал» его естественность в домашней обстановке. Именно таким бывал драматург у себя в Щелыково. Решение было нестандартным, ибо существовали законы портретной живописи. А здесь «в будничном халате-тулупчике, подбитом беличьим мехом, лысоватого, с неподстриженной рыжеватой бородкой не скрывает некоторую грузность фигуры», - прочитаю я позже в путеводителе.
Вид Островского меньше всего напоминал творца, драматурга. Он больше походил на купца с заволжской стороны. Но это только казалось. По взгляду можно было понять, что Островский - сложный человек. Он мягок характером, но есть в его глазах какая-то сила и мощь.
Василий Григорьевич Перов в своих портретах большое внимание уделял лицу и глазам человека, которого он рисовал. Портретист считал, что только глаза могут передать настроение и чувства человека. И в портрете Островского А.Н. это ему удалось. « Он открывает зрителю «лицо, полное мудрого внимания к жизни, со светящимся взглядом добрых, сочувственных, всё понимающих светлых глаз», - писал в книге «Лицо времени» искусствовед Леонид Волынский.
-Сколько же лет мы не виделись, Александр Николаевич, - размышлял я, вглядываясь в такой знакомый портрет. Сколько же лет прошло с последнего моего посещения уже взрослым человеком вместе с супругой и дочкой. Это была последняя наша встреча. Теперь я мечтаю привести к тебе своих внуков.
Ну что же, свидание состоялось. Я достаточно просидел на лавочке, ловя на себе недоуменный взгляд служителя зала. Встал и пошел…да, правильно поняли, в буфет. В галерее находиться долго нельзя, притупляется восприятие. Посидел наедине с Островским А.Н и достаточно. Не зря искусствоведы культивируют музей одной картины.
Буфет галереи. Он изменился с тех времен, когда я приходил сюда в начале семидесятых. Тогда быстрорастворимый кофе наливали почему-то в стаканы с алюминиевыми подстаканниками, как в вагонах МПС. Можно было купить пару бутербродов с твердой, необыкновенно вкусной, колбасой. Кто бы в то время знал, что эта колбаса называется «Салями». Сейчас все по -другому. Получив чашечку кофе и, взяв бутерброды с теперь уже знакомой «Салями», я уединился в углу, сев в уютное кресло. Во времена моей молодости приходилось сидеть на алюминиевых пластмассовых стульях за такими же столами. Все эта конструкция ужасно грохотала, а сейчас тихо в буфете. Не сезон. Дети- в школе, будний день. Туристы тоже в своих странах сидят, на работу ходят. Даже пенсионеров и тех не видно, погода на улице не та.
Мысли крутились вокруг портрета. Произошла встреча времен. Сколько же было Островскому А.Н. лет, когда Перов упросил его позировать. Так, если не подводит память, Островский родился в 1823 году, а портрет написан в 1871 году. Это что же? Островскому А.Н. было сорок восемь лет! Неисповедимы дела твои Господи. А мне сейчас шестьдесят пять. Крепко я вас обошел, Александр Николаевич.
Память неторопливо разворачивала ковровую дорожку воспоминаний. Будучи военнослужащим, я часто приходил в Третьяковскую галерею в дни увольнений, особенно зимой или осенью. Я, вообще, много гулял по Москве. Считал, что если вытащил лотерейный билет служить в Москве, то нужно им воспользоваться. Поэтому без устали «тралил» музеи и выставки столицы, и при каждом удобном случае шел в театр. Шел в любой, где были недорогие свободные билеты, но особенным везением считал, если попадал в Малый театр.
Но Третьяковка была особым случаем. Я приходил в зал художников - передвижников и подолгу стоял перед портретом драматурга. Это был мостик к моей малой родине, в двадцати километрах от которой размещалась усадьба-музей Шелыково. В который раз я всматривался в лицо писателя, в его пронзительные голубые глаза, которые могли быть добрыми. Даже сочувствующими.
– Ничего не скажешь, брат, терпи - казалось, говорил он мне по-свойски. – Воинская служба она, дружище, всегда была и будет. Без разницы как зовется: обязанность или повинность. Что тут скажешь, ровным словом ничего.
Я знал портрет детально. Помнил рыжеватые, слегка седые волосы на голове, его немного сбитую, словно нерасчесанную с утра, бороду. Очень «свойский» портрет. Не зря на выставке, среди художников-передвижников, портрет ОстровскогоА.Н. получил особое признание за самобытность и мастерство исполнения.
-«Портрет писателя А.Н. Островского, написанный в 1871 году, считается самым удачным и реалистичным портретом Александра Николаевича Островского. Перову всегда удавалось почувствовать тонкую душевную натуру человека и изобразить его в лучшем образе». – Донеслось до меня. Обернувшись, я увидел группу молодых девушек, вероятно, студенток, которые не особенно внимательно слушали своего гида: представительную даму, явно облаченную профессорскими полномочиями.
Это меня не удивило, так как в галерее постоянно присутствовали группы старшеклассников или студентов. Я часто стоял рядом и впитывал информацию, которую бы в своих условиях нигде не подчерпнул. Дама обьясняла своей скучающей группе о творчестве великого драматурга и вдруг я услышал, что портрет написан в серии знаменитых людей художником Перовым В.Г. и является подлинным полотном.
Здесь меня переклинило: а как же портрет в усадьбе- музее Щелыково! Я не выдержал, подошел к группе и, галантно извинившись, задал вопрос ученой даме. Конечно, вопрос в тишине зала Третьяковской галереи прозвучал весьма бестактно. В группе девиц послышались смешки. Вопрос о том, что спрашивающий не житель столицы явно не стоял. Да еще добротное волжское «О» делало картину весьма колоритной. Но дама умела держать аудиторию. Она снисходительно посмотрела на фактурного морячка, почему-то сняла очки, долго протирала их. После чего весьма пафосно произнесла, что очень приятно слышать такие вопросы, да еще от военнослужащего. У меня запунцовели уши. Ученая дама с интересом выяснила откуда у меня такая необычная информация и призвала к вниманию свою группу, которая рассматривала меня, как питекантропа в палеонтологическом музее. Дама подчеркнула, что экскурсовод в усадьбе-музее Щелыково не досказала историю портрета, который я видел. В Щелыково находится копия портрета, сделанная дочерью драматурга, Островской-Шателен М.А. Она написала ее в 1907 году. Это нисколько не умаляет достоинства написанного портрета и мне очень повезло увидеть два портрета драматурга. Мило улыбнувшись, дама повела своих подопечных дальше. То, что портрет в усадьбе –музее оказался копией меня нисколько не расстроило. Меня больше огорчило то, что я ничего не знал о дочери драматурга, которая оказалась художницей.
С жизнью Островской-Шателен М.А я познакомлюсь через несколько лет, когда, будучи в усадьбе-музее Островского А.Н, приобрету в новом музее творчества драматурга книгу Ревякина А.И. «А.Н. Островский в Щелыкове». Мария Александровна была достойной дочерью своего отца. Она много сделала для сохранности усадьбы, которая еще не была музеем, расширяла ее, благоустраивала. Во всех начинаниях ей помогал муж, Шателен Михаил Андреевич – действительный статский советник, по профессии – энергетик. Они приложили максимум усилий, чтобы усадьба-музей была сохранена после событий 1917 года. Значительную роль в этом сыграло положение М.А. Шателена (одного из авторов плана ГОЭЛРО). Щелыково было передано Наркомпросу с целью организации музея. Это спасло усадьбе жизнь.
Юношеские впечатления постепенно выветривались, исчезали из памяти. На них наслаивались другие, более профессиональные, что ли. Заездами, будучи в Москве, я не упускал возможность сходить на спектакли, поставленные по пьесам Островского А.Н в Малый театр. Его заслуженно называют «Домом Островского». Подолгу стоял возле многочисленных фотографий, зафиксировавших жизнь театра, с которым Островский А.Н. не расставался более тридцати лет.
Я стал бояться, что читая профессиональные, специфические работы литературных исследователей, потеряю свое суждение о увиденном впервые портрете драматурга, пусть и скопированном рукой его дочери. Но, к счастью этого не произошло. Да и не профессионализме дело. Портрет Островского А.Н., скопированный рукой дочери драматурга, остался для меня символом детства, малой родины.
Много раз я заходил к драматургу в Третьяковскую галерею. После воинской службы, будучи студентом. Редко, но бывал и позже, когда выезжал в командировки из Заполярья. Уже не один, а с супругой и дочерью. Но время не изменило драматурга. Он, как и раньше , по – доброму, встречал меня все в той же шубейке на беличьем меху. Его глаза не менялись с возрастом, оставались все такими же светло - голубыми, без устали смотрящими на жизнь.
Нашлись исследователи, которые усмотрели в портрете драматурга русского барина в халате в упор смотрящего на зрителя. Что здесь скажешь? Он был сыном своего времени. Хотя Островскому барственность была не особенно близка. Он своим творчеством принес переполох в академический театр. Драматург явил миру патриархальный мир купечества со своими устоями и обычаями, моралью. Островский пришел в русскую литературу XIX века со своим, не известным еще широкой публике героем — купцом. Островский А.Н. был исследователем купеческого мира.
Его коллеги по театральному цеху злословили, что Островский А.Н. «Надел на актера поддевку да смазные сапоги». Но драматург умел держать удар. Даже критики и те были вынуждены признать его «Колумбом Замоскворечья».
Только в одном Щелыково из-под его пера вышло порядка сорока пьес и все они с успехом прошли на сцене Малого театра, его театра. Как метко выразился И.А.Гончаров: «У нас есть свой русский, национальный театр. Он по справедливости должен называться «Театр Островского».
Кофе выпито, бутерброды сьедены, пора уходить. Закрываю тяжелую дверь Третьяковки, и - я снова в Лаврушинском переулке. Вдыхаю по- осеннему холодный воздух, приправленный запахом бензина. Уходить не хочется. Понимаю, что вернусь сюда нескоро.
Мне нравится этот старинный район Москвы. Он расположен за Москвой-рекой напротив Кремля. Это была кондовая русская часть Москвы. Она так и называется: Замоскворечье. В «Записках замоскворецкого жителя» Островский А.Н. так описывает свою «малую родину»: «Страна эта, по официальным известиям, лежит прямо против Кремля, по ту сторону Москвы-реки, отчего, вероятно, и называется Замоскворечьем».
Сейчас передо мною другая Москва. С одной стороны - сверкающая неоновыми огнями центра, с другой- более сдержанная. В этой «стране» на улице Малая Ордынка, в массиве современных жилых комплексов, приютился небольшой дом. В нем, в 1823 году, в семье чиновника, родился великий драматург, «Колумб Замоскворечья» Александр Николаевич Островский. В нем расположен музей его творчества. Я помню этот «скромный, без затей «полукаменный» дом в глубине двора». Рядом с ним установлен скромный бюст писателя. Для меня этот музей памятен тем, что в нем хранится еще один замечательный портрет драматурга.
- Это совсем рядом, - подумалось мне, - но пора и честь знать. Хватит общения с памятью всей моей жизни, портретом Островского А.Н., написанного Перовым В.Г. и копии Островской –Шателен М.А.
Островский А.Н. был нелюбитель позировать. Поэтому история донесла до наших дней не так много фотографий и портретов. Но Садовский М.П., художник –непрофессионал, актер по призванию, смог уговорить своего товарища по театру позировать ему.
–Какой же это был год- бормочу я в полголоса.- дай бог памяти…-Вот с памятью тяжело. Нет даты написания портрета. Ясно, что портрет написан в период с 1869 года, когда драматург впервые познакомился с молодым актером, который был моложе его на 24 года и до 1886 года, года смерти драматурга
Островский А.Н., написанный М.П.Садовским, выглядит старше портрета Перова В.Г, о чем говорит седая борода, поредевшие волосы. На драматурге – дорогой костюм, небрежно заколотая золотая булавка подчеркивает статус владельца. Это метр, признанный театральной общественностью России и без пьес которого был немыслим репертуар Московского Малого театра.
На портрете кисти СадовскогоМ.П. изображен другой Островский А.Н., не тот, к которому я привык. Это не щелыковский образ драматурга. Здесь он более аристократичный и отчужденный от рядового зрителя.
Поэтому портрет кисти Садовского М.П. для меня только портрет русского драматурга, Островского А.Н. Я при встрече с ним не чувствую той теплоты, которую излучает портрет художника Перова В.Г. А, может, во всем «виновато» щелыковское детство, частые посещения усадьбы-музея. Участие в сьемках фильма «Снегурочка», который снимал Кадочников П.П. в моих родных местах.
Все может быть. Только сейчас я почувствовал, что в этот раз я обойдусь без посещения дома на Малой Ордынке. Думаю, что А.Н. Островский меня поймет и не обидится, решил я и зашагал к метро.