Предыдущая глава 7. http://www.proza.ru/2019/12/16/1721
Вернулся я в Ленинград уже в начале октября, когда закончилось даже бабье лето. Надо сказать, что я соскучился по Таньке, мне недоставало ее тепла и преданности, ее шёпота и признаний. Мне хотелось снова почувствовать на шее ее сомкнутые руки, подложить свои ладони ей под попу и отнести в ванную. Я сходил в баню на Дегтярный, смыл с себя дым и копоть паровозных труб и позвонил Таньке. К моему удивлению, ответил абсолютно незнакомый мужской голос.
–Татьяну Сергеевну, будьте любезны – вежливо попросил я
–Вы знаете, она здесь больше не живет,– последовал столь же вежливый ответ и трубку повесили. Сказать. Что я был удивлен – это не сказать ничего. Я был ошарашен, сбит с толка, растерян.
–Как это «больше не живет»? А где же она еще может жить? И с чего бы это вдруг ей куда-то переезжать? Тем более теперь, когда все вопросы с соседями были улажены, и они ходили «тише воды, ниже травы»
Я позвонил Севе. Там трубку взяла Инга и, услышав мой голос, сказала
–Приезжай в наш садик через час. Все узнаешь.– и никаких подробностей.
Мне что-то стало не по себе, я вспомнил свои севастопольские сны на железнодорожной насыпи и, в предчувствии чего-то нехорошего, я подъехал на Стремянную к Эльфийскому скверу, где меня уже ждали и Сева, и Инга, и Кира, и даже Нинка. Не было только Таньки да Сашки Барабана
–Ребята, что произошло? Что случилось? Не томите!
–Лучше бы тебе и не знать, – Кирины глаза наполнились слезами, да и Инга с Ниной с трудом сдерживались, чтобы не разреветься. Сева сидел хмурый с опущенными плечами.
–Севочка, объясни хоть ты, а то на девок надежды мало.
Юрчик, у нас много чего здесь, пока ты Союз пересекал с Юга на Север и с Запада на Восток, случилось.
Где Танька? - Этот вопрос сейчас меня волновал больше всего.
Сева вздохнул, будто собираясь с духом, но Кира его опередила и почти выкрикнула так, что проходившие мимо, через скверик люди удивленно обернулись
– Нет, Юрка, больше Таньки. Совсем нет. Нигде нет! Понимаешь, нигде!!! И уже никогда не будет!
Кира кричала в голос, захлебываясь слезами и давясь рыданиями, Инга и Нина ревели в унисон. Кажется, и Сева, невозмутимый и рассудительный Сева Гармель, которого ничто не могло вывести из себя, тоже еле сдерживался, чтобы не заплакать. Он пересел поближе ко мне, обнял меня за плечи и рассказал:
Ты уехал, Танька плакала, твердя, он меня бросил. Он больше ко мне не вернется, потому, что он меня не любит. Он со мной только мучается. Я ему в тягость. Мы, как могли, старались ее отвлечь, возили за город к нам на дачу, катались на островах на лодках. А потом она на факультете познакомилась с аспирантом из Германии, Гюнтером, который заморочил девочке голову, сыграв на самом чувствительном и больном месте – на ее инвалидности. Он, вроде бы, по ее словам, обещал, что если она выйдет за него замуж, то у него в Германии есть какой-то крутой дядя – известный хирург и он, уже якобы созвонился с ним:. рассказал, мол, об ее проблемах с ногами, и этот дядя согласился сделать ей операции и все исправить. Чушь, конечно, что мы и пытались ей объяснить, но она поверила и никого слушать не хотела. А тебя не было. Может тебя она бы и послушала. Знаешь, ночная кукушка…
–Ну, и…я не мог терпеть дальше этот неспешный рассказ.
–Ну, и расписались они по-быстрому, все честь по чести, и улетели. Кажется, в Мюнхен.
А только позавчера на имя Танькиной мамы пришло письмо, от нее, что ничего с операцией не получилось, что этот немец ее просто развел, пообещав то, что ему было не под силу. Танька, видать не смогла смириться с тем, что она поверила и бросив все и друзей и любимого, изменила всем с этим болтуном. В письме было написано, что, если мы его получим, то значит ее уже нет в живых. К письму была приложена копия медицинского заключения о смерти от передозировки снотворного. В конверте были еще два отдельных запечатанных письма – Кире и тебе. Кира нам прочла все, там ничего нового, те же сожаления и просьбы простить ее за глупость, за слабость. Она пишет, что ей очень хотелось когда-нибудь встать на ноги и просто пройтись по Невскому, но не судьба. А значит, жить ей незачем, тем более, что ты, вероятно, не простишь ей измену. Кира, дай Юркино письмо. Кира вытащила из своего модного Демиса Руссоса конверт и протянула мне.
–Юрка, не читай сейчас, не читай, прочти один. Тогда тебе будет легче выплакаться, не стесняясь нас - Почему женщины, даже такие юные, как Кирка, иногда бывают такими мудрыми?!
Так…
А где Сашка? - Я вспомнил об отсутствии нашего приятеля. Кирка зарыдала еще громче.
Женился на немке? - кажется, неудачно и не к месту пошутил я.
–Не юродствуй, - Сева и тут взял на себя тяжесть объяснений. - Тут не так все страшно, как с Танюшкой.
Сашку упаковали на восемь лет за торговлю наркотой, не помогло ни его известное сотрудничество с органами, ни щедрые подношения адвокатам. Удалось только с двенадцати, которые просил прокурор, скостить до восьми.
Я сидел, как пришибленный, теребя в руках конверт, который жег мне руки. Я боялся его открыть, понимая, что я буду нести этот крест всю жизнь – «зачем я уехал, и черт меня нес? » У меня не хватит духа прочесть это письмо, пережить эту потерю.
Любил ли я Таньку? Думаю, что нет. Я знаю, что в моей жизни были три женщины, с которыми я не хотел расставаться и поэтому звал замуж – их я любил. Одна покровительственно сказала, что я еще не созрел для семейной жизни – она была на четыре года старше меня, вторая, вроде бы, не возражала, но при условии, что я, перееду к ней в Среднюю Азию, и вопрос как-то умер сам собой. А третья согласилась и стала моей женой и является ею до сих пор, родив мне двух дочек. Если мне не пришло в голову сделать Таньке предложение – значит, любви не было. Но это не меняло сути. Танька была мне дорога, мне с ней было хорошо. И мне всю жизнь будет ее не хватать. Думаю, что ни одна женщина меня никогда не любила так, как она – по настоящему, всем сердцем.
–Я только на следующий день решился вскрыть конверт, приехав предварительно к Кире, чтобы одновременно посмотреть и адресованные ей строки. И мы вдвоем читали последние Танюшкины слова, ее последнее «»прости», ее последнее «люблю», ее последнее «спасибо за все»
И я, не стесняясь, рыдал на черных Кириных грудях, заливая их искренними слезами, и лишний раз убеждаясь, что любви у меня к Таньке не было. А Кирка оплакивала Таньку и свою привязанность к Сашке, обнимая меня и все глубже и сильнее прижимая к себе. Сашка исчез из ее жизни надолго, возможно навсегда – восемь лет – большой срок, и она хотела к кому-нибудь прислониться. А я был рядом, и она знала, что я давно желал этого.
Но, разумеется, не так!
А Танькино письмо я помню почти дословно. Оно было коротким и тяжелым:
–Юрочка, милый, родной, прости меня . Прости глупую влюбленную девочку. Но мне так хотелось когда-нибудь пройти с тобой и с ребятами по Невскому, ведя за руку нашего ребеночка. И я поверила Гюнтеру, он обещал, что мне все вправят, и я смогу ходить. Но это оказался блеф или обман. А я променяла тебя, ребят, Ленинград на призрачную надежду. Я изменила тебе со случайным человеком, легла в постель не по любви, а из корысти. Я поступила, как последняя тварь, но не суди меня слишком строго. Милый, ты был моей единственной, первой и уже последней любовью, ты сделал меня женщиной и ты был нежен со мной, и, хотя ты не любил меня, но был добр ко мне. Прости меня за все и спасибо за те дни и ночи, что ты подарил мне. Зачем, зачем я это сделала? Я не могу себе этого простить и поэтому я ухожу из этого светлого мира в тот - темный и неизвестный. Вспоминай меня иногда, пожалуйста. И, если можешь, прости.
И еще жалко маму. Навести ее, если получится.
Твоя и только твоя,
Танька.
Странно, но в душе у меня остался осадок, и чувство вины за то, что я «бросил» эту девочку, изменял ей с несколькими женщинами, нарушив тем самым собственные принципы. Вероятно, именно за это судьба и наказала меня. И, хотя, ни Юлька, ни Маша не были, разумеется, ни в чем виноваты, но для меня они оказались причастны!
Я, наверное, просто лукавил, пытаясь как-то оправдаться перед собой, но… Если бы Юлька не позвонила, если бы Маша не устроила представление с клопами… Я бы вернулся раньше и, может, все обернулось по-другому.
Танюшка, ты просила иногда вспоминать тебя. Вот видишь, я помню все. И прошу у тебя прощения!