Просто Телеграм - говно

Ад Ивлукич
               
     - Я ссал и срал, Генрих Иванович, - вырезывал непослушные слова лобзиком фразеологизмов и идиом народный блогер России Пелевин, попутно холя дегенеративность в замыслах выйти и положить, что, впрочем, стало, наряду с ритуалом нечестивцев, своеобразной традицией, как и манера оканчивать виртуальным самоубийством цикл историй, раз уж скудоумная вечная нашистка стала выдерживать не более суток насыщенной и плодотворной игры в буримэ, своим бессменным Буриданом Владимировичем ввергая автора в скуку и ничего, кроме скуки, - на все ваши потуги изобразить существенность.
     Бросив лобзик в взвизгнувшую от неожиданности Диту фон Тиз, Пелевин встал и принялся деловито раздеваться, аккуратно складывая одежду на икеевский табурет, одиноким предметом быта стоявший там. Дита охнула и обеими руками зажала свой алчный рот, решив не реагировать на ставшее привычным, как каждодневный суицид, слово  " там ". Пелевин, подрагивая великолепными мускулами выпуклой жопы, пружиня покрытые мхом ноги и скашивая стеклянный вставной глаз на мельтешащих понизу мандавох, подошел к Штаубе, жестом указал и ветеран не подкачал. Соответственно снял протез и протянул обрубок ноги, посиневший и гнусный, народному блогеру России. Пелевин жадно обхватил культю и принялся обсасывать тонкую лиловую кожицу, покрывавшую недостоверность ампутированной конечности Штаубе. Он всхлипывал и стонал, шумно втягивая враз ожившие сопли, до того копившиеся загустевшим гайморитом в самой глубине отолорингоничности, яростно шевелил жестоким ногтем в своем анусе, полусомкнутом во славу творческой интеллигенции, кому еще дорого просвещение в Советском Союзе, вздымающем могуче и домны.
     Шалам Варламов, тревожа застенчивость парховизма финского холодильника  " Розенлев " ( хороший, джинсовый ) примагничивающимися неграми мира очень крупного спорта, вздыхая и кочевряжа защечный мешочек, прислушивался к сосущим звукам, доносившимся из соседней горенки. Наконец в дверях показался Пелевин. Утираясь содранной кожей Штаубе, прошел к окну, замер.
    - Эвон, подпоручика Киже тянут тросом, - произнес, ни к кому не обращаясь, Пелевин, вспомнив совсем некстати старичка Лимонова. Эх, вот это был антик ! Все, бывалоча, выйдет к людям и жует говно, аж давится и перхает, кошмарит малый бизнес нелепой бороденкой, а ведь сама Ходченкова на эфире Жиндарева не раз и не три предупреждала о наличии собственной матери, ведущей тоже бизнес, но строительный.
    - Не думай так, - коварно предложил Варламов, снаряжая воскресный шалом токсическим холокостом, гранулируя Уту, профигурировавшего в одной из книг Лордкипанидзе - старшего, чей сын стал эльчибеем и туарегом, чисто символически прибавляя капли высморканных виноградных слизней, заползших в кокаин Киндреда Дика попустительством Роберта Дауни, но младшего, не как Лордкипанидзе, а также вспрыскивая ацетоном поверх. Втянул заросшими густыми волосами ноздрями получившееся амбрэ и умер.
    - Это ты правильно, - оценил и отметил Пелевин, оглядываясь, - Шалам. Нужно умереть, потому скушно.
    Он отбежал от окна и бросился. Вцепился в хладное тело Варламова выпущенным лурком пикабушности и принялся считать. На шести с половиной процентах счет прикончился. Пелевин недоуменно и как - то вызывающе смотрел на свои пальцы и думал о недостаточности их.  " В - натуре, - летала мысль шизым дедкой Ореликом рваны ноздри изнутри костистости головы народного блогера, - процентов - то шесть с половиной, а пальцев только пять. Хорошо, что гнусная пони Костюк ".
    Снаружи зашуршало. Пелевин закрыл глаза и поклялся не оборачиваться, притопнув пяткой в дощатость пола. Он подозревал, что это, возможно, и не Костюк, но, вероятно, что Свитолина или Бушар. Кишат, твари позорные, буркотеют, возводят мир гладиаторов в ранжир посмешанства раннесредневековых ристалищ духа, когда сам Грибов.
    - Не поворачивайся, Пелевин, - произнес внесенный с прибором Вий, закидывая бас - гитару в левый желудочек миокарда, - я тебя и так вижу, а ты и не обязан.
    На следующее утро издатель пан Мошка получил новую рукопись новой книги нового Пелевина, засимбиотившегося с Вием, наименованную как  " А вот х...й вот вам, товарищ Лоськов ".