Браво, интернет. Я всё ещё не решаюсь включиться в сеть, думаю, что слишком стара, не одолею, голова не выдержит. Но то, что можно получить благодаря всемирной паутине, не перестаёт удивлять. Будь поближе тот, кто бы потренировал меня, я бы решилась наверное..
Конечно, хватает и негативов, но скажите на милость, разве не опасна бритва, которую называют безопасной, разве нож не относится к холодному оружию, разве огонь не приносит неисчислимые бедствия, вырвавшись на волю или попав в руки преступника.. И так можно если не обо всём, то о многом. Так что дело не в интернете, а в том, кто и с какими намерениями пользуется им.
Воздав должное интернету, благодаря которому сын нашел для меня материалы по интересующей меня теме, я перехожу к изложению материала, но цель моя теперь другая. Она не в замысле художественного произведения и не только в дани памяти конкретной личности Валентины Караваевой – актрисы с трагической судьбой, а в неожиданном для меня самой медицинском аспекте этой истории, что для меня более органично и оправдано.
Прежде всего о самой Алле Караваевой. Именно так назвали её родители. Но как говорят о ней документальные материалы, уже в пять лет она настояла на изменении имени, которое, по её мнению, было незвучным для сцены. Родилась она в Вышнем Волочке в 1921 году в семье служащего и дочери священника. Позже у неё появились две сестры. Отец умер рано от туберкулёза, которым болела и она.
Уже будучи в пятом классе, она чётко знала, что будет актрисой, Готовилась, постоянно учила монологи, пела и писала во многие театральные училища, не получая ответа. Тогда она написала товарищу Сталину: «Разрешите мне немедленно стать актрисой, чтобы служить нашему искусству». Сыграло ли это письмо роль, нет ли, но произошло чудо. Её приняли в театральное училище под опеку коллектива. Было ёй тогда всего 14 лет. Она окончила семилетку, но соврала, что кончила восемь классов. Уехала в Москву, не поставив в известность родителей, а лишь оставив записку: «Еду в Москву, чтобы стать актрисой».
Своим рвением в учёбе она поражала преподавателей. Режиссёр Райзман стал ей крёстным отцом. Её, начинающую актрису, он определил на заглавную роль в фильме «Машенька». С первого раза он остался неудовлетворённым и решил отложить эту работу. Она упросила дать ей ещё один шанс. Между тем, матери она писала, что ей очень тяжело, потому что огромная, сложная жизнь давит её, душит, лишает сил. «Господи. Господи, ой, как тяжело. Я плохой, я очень плохой человек. Ну, пусть всё, всё будет отнято из моей жизни, но чтоб я стала хорошей и горячей Машенькой». И она стала Машенькой, которую узнала и полюбила вся страна, которую отметило правительство, сделав её лауреатом Сталинской премии, как и всю съёмочную группу, в которой она была среди зрелых, опытных актёров.
Ещё во время съёмок, происходивших в Алма-Ате, куда эвакуировали «Мосфильм», поскольку шла война, с Валентиной произошло следующее. Ночью её встретила в коридоре сотрудница Вера Алтайская. Валя была босая, на плечи наброшена простыня, зубами она зажимала розу. Вера испугалась, спросила, что с ней и куда она идёт. Та улыбнулась и сказала, что на свидание. Было три часа ночи. И на вопрос, с кем, она ответила:
– Меня ждёт Сервантес..
В 1943 году Райзман снова пригласил её на съёмки фильма «Небо Москвы».
Это было не в его правилах. Обычно повторно он не брал актёров. Всё было просто прекрасно, но случилась беда – автокатастрофа во время спешки на репетицию. Водитель погиб. Её с тяжёлыми травмами доставили в больницу. За её жизнь самоотверженно боролись врачи. Она узнала, что никогда не будет матерью. Но гораздо тяжелее она перенесла открытие, что её лицо изуродовано безобразным шрамом, идущим через всю щеку от виска до угла рта, что означало конец актёрской каръеры. Ей было всего лишь 22 года. Ей давали какие-то незначительные роли. Она озвучивала иностранных актрис, в том числе и Грету Гарбо, и Марлен Дитрих, и других своим замечательным бархатным голосом.
В ту пору на одном из приёмов она встретилась с атташе правительства Великобритании Чапменом. Он происходил из знатной и очень состоятельной семьи. Молодые люди полюбили друг друга. Вскоре его вызвали в Лондон. Они поженились. Она стала добиваться разрешения на выезд и получила его.
В Лондоне она окунулась в светскую жизнь. С мужем много путешествовала, жила в Швейцарии, где перенесла две косметические операции. Шрам стал менее глубоким, но онемела губа. Справиться с последствиями травмы так и не удалось. Она играла в женевском театре русской общины. Но разочаровалась, так как уровень театра был близок к любительскому. И тогда она впала в депрессию, а затем стала думать о возвращении на родину. Муж отговаривал её, предлагал свободу и денежное содержание. Но удержать её не мог. Полгода она добивалась разрешения на возвращение. Наконец, добилась его с условием, что напишет книгу о том, как плохо живётся в капиталистических странах. Она исписала много бумаги, но плохого о тех странах, где ей пришлось пожить, не сказала – ничего, кроме хорошего. Её муж на прощанье, боясь, что её ждут репрессии, дал ей два флакончика яда. По приезде ей дали знать, что в Москве ей делать нечего, и рекомендовали поехать в Вышний Волочёк. где живут её родные сёстры и мама.
Жизнь в провинции была не по ней, и она самовольно вернулась в Москву. У неё были опасения и страхи, что её могут арестовать. Ей казалось, что за ней следят. В таком состоянии она приняла яд, но была спасена.. Лет десять она моталась по углам и пыталась через Фурцеву добиться решения жилищного вопроса. Давно были проедены средства вырученные за шубы. (Она привезла с собой 20 шуб). Она влачила жалкое существование, получая мизерную зарплату в театре, продолжала заниматься озвучиванием Греты Гарбо, Марлен Дитрих и многих других, У неё был по-прежнему прекрасный голос. Но здесь, как и везде, она конфликтовала.
Режиссёр Завадский дал ей роль, о которой она мечтала все годы – роль Нины Заречной в чеховской «Чайке». Она сыграла один лишь раз, и после её конфликта с режиссёром эта роль была отдана другой актрисе. Валентина Караваева вела роль так, как считала нужным. Отсюда и происходили конфликты. Больше на сцене она не была. Она продолжала озвучивать иностранные фильмы. Вскоре в результате конфликтов совсем ушла из театра.
На свои скудные средства она обустроила маленькую квартирку так, что кухня стала костюмерной, а комната сценой. Её она обтянула чёрной материей, сделала экран, приобрела камеру и всё необходимое и стала играть свои любимые, не сыгранные роли, снимая их камерой. Сама проявляла отснятое. Соседка привыкла слышать чтение. Порой раздавались аплодисменты, порой реплики. Валентина сама шила из старых вещей театральные костюмы. В её квартире не было мебели, кроме стола и колченогого топчана. На улицу она почти не выходила. Жила впроголодь, не общалась ни с кем. Так проходил год за годом. С родными она связь не поддерживала, наврала им, что получила миллионное наследство от мужа.
Всё было не так. Спустя два года после их расставания, муж погиб где-то в Альпах. Его родители потребовали от неё отказа от наследства, а дома вызывали в органы с тем, чтоб она получала наследство, но она подписала отказ, сказав, что если власти отсудят её долю, то пусть отдадут её в пользу бедных детей и стариков. С тем и ушла – гордая и независимая.
Прошло более 20 лет. Соседка обратила внимание, что уже несколько дней не слышит звуков из квартиры Валентины Ивановны. В то же время в доме прорвало трубу, и кто-то ворчал, что это наверно из-за их сумасшедшей. С помощью дворника открыли дверь и увидели ужасающую картину. На полу в воде плавали исписанные листы. Она постоянно писала дневник – книгу «Человеческие пути». Здесь же на полу лежала мёртвая хозяйка квартиры в промокшем кружевном платье, а под потолком вместо абажура висела самодельная птица – чайка, сделанная из проволоки, бумаги и перьев.. Смерть наступила между 25 и 30 декабря 1997 года. Ей было 76 лет.
Незадолго до её смерти прекрасный человек, автор интересной передачи «В поисках утраченного» Скороходов задумал передачу о Валентине Караваевой. Пытался с ней связаться. Она говорила с ним резко и непререкаемо, очень быстро, без пауз, не давая ему вставить ни единого слова. Смысл сказанного сводился к тому, что ничего ей не нужно, что прежде была сцена, театр, а когда их не стало, все остальное лишилось всякого смысла. От встречи отказалась и даже на телефонные звонки больше не отвечала. Г. Параджанов сделал документальный фильм о Валентине Караваевой.
Он же сказал о ней: «Нет, она не была сумасшедшая. Она была странная. гениальная в своём роде. А кому нужен нормальный актёр? Нормальный художник?..»
Вот я и дошла до сути, до того, что подвинуло меня на высказывание мнения.
Нисколько не умаляя авторитета Г. Параджанова, я хочу всё же возразить ему. Гениальность вовсе не противоречит психическим отклонениям, так же, как не все психические больные являются гениальными. В данном случае мы были свидетелями человека незаурядного, одарённого, человека, которым владела одна, но пламенная страсть, не успевшего до конца раскрыться в силу неблагоприятных обстоятельств.
В то же время состояние её психики позволяет усомниться в её здоровьи.
Я не зря внимательно отнеслась ко всему сказанному о ней с самых младенческих лет до её трагического конца. Не будучи психиатром, не беру на себя смелость называть диагноз, но слишком последовательная картина, рисуемая поведением, реакциями на меняющиеся обстоятельства – это не случайность, не дефекты воспитания, это симптоматика. Уже в самые нежные годы ребёнок обладал такими свойствами характера, что взрослые люди вынуждены были идти у неё на поводу. Вся история её отношений с близкими людьми, с родными, её упорство – это не только упрямство или сила характера, целеустремленность, хотя всё это имеет место, но в самой гиперболизированной форме. А в сочетании со всеми прочими симптомами не втискивается в норму. Да и сама она, и окружающие отмечали за ней «странности», в простоте иной раз называя её безумной и даже сумасшедшей, но имея в виду бытовое значение этих слов, а не медицинскую их суть.
Вспомним хотя бы случай, рассказанный коллегой, встретившей её в три часа ночи босой, закутанной в простыню, несущей по сути бред. Очень непростой симптом – конфликтность. Она не уживалась никогда, ни с кем, нигде. Это уродовало её жизнь. Даже её последний этап жизни, длившийся более двадцати лет – разве он не демонстрирует психическое заболевание?
Важно ли было определить болезнь, заподозрить, разобраться, диагностировать?
Мне видится это чрезвычайно важным, принципиально и практически.
И это вовсе не для умаления её достоинств, не для опорочивания человека такой трагической судьбы. Наоборот, будь у неё диагноз, хорошие врачи – она могла бы получить медицинскую помощь, понимание. сочувствие. Она была бы защищена.
Непонимание окружающих, отсутствие помощи и социальной защиты привело её к ужасной трагедии, потому что только воображение себя в таком отчаянном положении может вызвать тяжелые последствия.
Мне хочется закончить тем, что эта несчастная судьба не единственная, не исключение. Таких недосмотренных, непонятых, упущенных из-за невнимания, непонимания немало. То, что есть психологи, психотерапевты, с одной стороны, диктуется большим количеством «странных» людей, число которых только увеличивается в связи с увеличением провоцирующих факторов, но мне хочется обратить внимание на то, что, во-первых, среди тех, кому поручено распознавать душевные проблемы и своевременно оказывать всю возможную помощь, много недостаточно компетентных работников, либо формально относящихся к своим объязанностям, а во-вторых. поскольку душа и тело одно целое, то те, кто лечит тело, должны понимать и лечить душу. В этом моё убеждение.
Валентине Караваевой не повезло. Ни в семье, ни в обществе, ни даже среди врачей, с которыми у неё были не раз длительные контакты, не нашлось того, кто бы назвал вещи своими именами и направил её по верному пути. Так она и промаялась всю свою долгую жизнь наедине со своей бедой без помощи.
Что сказать – несчастная судьба, и если в ней погибла знаменитая Чайка, Раневская. Анна Каренина, то это очень и очень жаль, но более всего жаль её за те муки, через которые она прошла, пока смерть не избавила её от них.
Она похоронена милостью общества киноактёров. Её могила заброшена. На ржавой дощечке можно с трудом разобрать «Чапмен В. И.».
2008 г.