Черты онтологии Гегеля

               
Этот небольшой труд – историко-философская попытка пролить свет на основы онтологии Георга Вильгельма Фридриха Гегеля и по-философски обобщить те выводы, к которым приходит в своём учении о бытии немецкий мыслитель. 
                *
Гегель утверждает о том, что «чистое бытие есть ничто» (das reine Sein ist das Nichts), указывая на то, что «чистое бытие» – это reiner Gedanke («чистая мысль»). Что это означает? Как следует понимать эти слова? Что за ними кроется? Принимая за общезначимую аксиому формулу элейского мыслителя Парменида to […] auto noein te kai einai(«одно и то же – мышление и бытие»; или: «одно и то же – мыслить и быть»), мы видим, что Гегель, подобно Пармениду, не просто сближает бытие и мышление, то есть экзистенциальное и ментальное, но и прямо отождествляет их между собой. Здесь на себя обращает внимание прилагательное rein, употреблённое Гегелем по отношению к «бытию» (das Sein) и, как видим, по отношению к «мышлению» (der Gedanke). В самом деле, в каком смысле бытие чисто? И в каком смысле мышление, прямо отождествлённое с таким бытием, – мышление чистое? Quo modo esse purum, intelligentia pura?*1 Говоря так, Гегель имеет в виду tantum verum esse atque veram intelligentiam;*2 и, отмечая это, обратим внимание на важное для онтологии Гегеля и имеющее множество самых разных смысловых измерений соотношение «чистое бытие – тут-бытие» (das reine Sein – das Dasein). Проводя принципиальное различие между «чистым бытием» и «тут-бытием», Гегель убеждён в том, что чистое бытие – это бытие, не имеющее никакой предметной объективации, «свободное» от «внешних» (и потому несущественных) определений, чуждое какой бы то ни было персонификации, не требующее и не признающее «опредмечивания», градаций, степеней и «проекций» и не измеряющееся ни каузальной динамикой, ни категориальным аппаратом, ни психологическими переживаниями человека. По Гегелю, «чистое бытие» – это само; бытие, не обладающее никакой качественной определённостью, привносимой в него извне и прибавляемой к нему «через запятую». Что ж, Гегель не первый, кто пришёл к подобного рода вопрошанию: радикальный вопрос об истинном, подлинном бытии – заслуга Парменида, Платона, Аристотеля, Плотина... Неприятие данного нам в эмпирике, данного вот так (и потому неабсолютного, неполноценного, неподлинного) бытия не могло не побудить истинного философа, каковым был Гегель, к проникновенному и бескомпромиссному вопрошанию о бытии беспримесном – то есть к вопрошанию о подлинной ткани бытия, или, иначе говоря, о бытии бытия. Внешний взгляд на бытие, взгляд, укоренённый во множестве и множеством оперирующий, – взгляд ложный; и подлинный «лик» бытия от подобного взгляда всегда сокрыт. Такова идея Гегеля, в творческом ключе переосмысляющего восходящую к неоплатоникам, платоникам и самому Платону метафизическую «диспозицию» горнее – дольнее, где на месте горнего у Гегеля находится «чистое бытие», а на месте дольнего – «тут-бытие». Понимая, что экзистенциальная «ткань» самой экзистенции, бытие бытия, «чистое», беспримесное бытие – вне ограниченных форм бытия, Гегель заостряет своё тотальное «нет», адресуя его всему тому, что к истинному бытию не имеет никакого отношения. Этим «нет» у него выступает, если так можно выразиться, «негативная дефиниция»: das Nichts («ничто»). Заметим попутно, что радикальная постановка вопроса о чистом бытии вовсе не приводит Гегеля к тотальному отрицанию всего, исходящему из убеждения в том, что ничего нет (а примеры такого миропонимания, мироосознания в истории философии, как известно, были): «прокладывая» путь к чистому бытию, немецкий мыслитель отрицает всё постольку, поскольку оно не способно свидетельствовать об истинном бытии, но при этом он не отрицает само существование (квази-существование, псевдо-существование) всего, и между «негативной онтологией» Гегеля и экзистенциальным нигилизмом Горгия нет ничего общего. Чтобы понять особенности гегелевского «чистого бытия», уйдём чуть в сторону и взглянем на исследуемый нами предмет с иной точки зрения. Гегель, как мы заметили, различает «чистое бытие» и «тут-бытие». По Гегелю, «тут-бытие» (das Dasein) – это бытие, имеющее «определённость» (die Bestimmtheit), и такая определённость проявляется, главным образом, в качестве, количестве и мере. Иными словами, данность бытия как тут-бытия – это манифестация бытия, обладающего качественной спецификой, явленного во множестве и пребывающего в неких границах, внешних и внутренних. Тут-бытие неразрывно связано со множеством, в нём укоренено и им обусловлено. По Гегелю, тонко прочувствовавшему учение Прокла о едином и многом, множественность, многообразие, многомерность и многослойность тут-бытия требовали особого онтологического статуса; и, фиксируя оный, Гегель выводит на философскую авансцену идею «дурной бесконечности» (die schlechte Unendlichkeit). Дурная бесконечность Гегеля – это дискретная беспредельность снова и снова возникающего и снова и снова преодолеваемого, «снимаемого» предела. Такая бесконечность, понятное дело, по сути своей множественна и не может быть мыслима sine multitudine.*3 Тут-бытие живёт по законам этой «дурной бесконечности», и для него она – сама эмпирическая явь. Оглядываясь по сторонам, взирая на наш телесный, чувственно воспринимаемый мир, мы видим, что он, в сущности, и есть наделённое качествами, множественное, определённое, опред;ленное тут-бытие, бытийствующее в пронизанном пределами русле «дурной бесконечности». Отметив это, вернёмся к первому шагу, с которого мы начали своё исследование. Аксиоматическое противопоставление «тут-бытия» «чистому бытию», находимое нами у Гегеля, убеждает нас в том, что, согласно этому немецкому мыслителю, «чистое бытие» – бытие единое, ибо оно не имеет ни меры, ни формы, ни структуры, и бытие бескачественное, ибо оно не опосредовано качественностью. Критический философский взгляд на окружающее нас телесное, чувственно воспринимаемое бытие вселяет в Гегеля твёрдое убеждение в том, что «за кулисами» такого множественного, динамичного, непостоянного, шаткого, изменчивого и данного в пределах бытия должно быть само бытие, бытие в его чистоте и незамутнённости. «Чистое бытие» берётся Гегелем как онтологическая и метафизическая предпосылка «тут-бытия», как его exordium, primordium, principium, initium,*4 как его з уфпйчейщуйт кбй фп уфпйчейпн.*5 Видя «первичные дефиниции» «тут-бытия», мы можем косвенно – негативно – судить о том, чего у «чистого бытия» нет. А у него нет ни «качества» (die Qualit;t), ни «количества» (die Quantit;t), ни «меры» (das Ma;), то есть «определённости» (die Bestimmtheit). Таким образом, предпосылка бытия, наделённого определённостью, – по ту сторону всякой определённости, et hoc modo id est nihil, das Nichts.*6 Философу мало такого-то бытия: он ищет бытийное основание бытия, то есть вопрошает о само;м бытии бытия, или, как говорили латинские мыслители, de entitate essendi («о бытийности бытия»). Заметим, отождествляя «чистое бытие» и «ничто», Гегель вовсе не утверждает о том, что «чистое бытие» – это небытие или голый ноль несуществования. «Чистое бытие» ничто в том смысле, что оно не приемлет ни одной дефиниции, ни одного статуса, присутствие которых «в ткани» чистого бытия «сняло» бы его «непосредственность» (die Unmittelbarkeit) и тем самым сделало бы его нечистым. Любой статус «чистого бытия» становится в нём, в «чистом бытии», строгой тотальностью и превращает «чистое бытие» в «бытие с определённостью», то есть, по выражению Гегеля, в «тут-бытие». Исходя из убеждения Гегеля в том, что чистое бытие – это чистая мысль, мы можем взглянуть на гегелевскую тайну по имени das reine Sein,*7 во-первых, по-парменидовски, во-вторых, по-платоновски и, в-третьих, по-аристотелевски. По Пармениду, на истинно «сущее» (фп епн, фп пн), как общезначимый закон, распространяется эмфатическая формула «то же самое – мышление и бытие», то есть подлинное бытие и подлинное мышление – это одно и то же; мыслить, значит, быть; а быть, значит, мыслить. С этой проникновенной дефиницией, найденной древнегреческим мыслителем, Гегель, вне всякого сомнения, полностью бы согласился, и в этом пункте своей философской системы немецкий мыслитель является наследником Парменида, ибо прямо указывает на то, что чистое бытие – это чистая мысль. Наряжая сию философему в «платонические одежды», мы видим, что такое гегелевское бытие сходно с тем пластом реальности, который Платон отождествлял с «умопостигаемым» (нпзфпн). Истинное бытие открыто активной деятельности ума. Умопостигаемость бытия – залог приобщения к нему человека. С одной стороны, Гегель – вслед за Парменидом – сознаёт, что ткань самого; мышления – это ткань самого; бытия. Ментальное – это и есть истинная экзистенция, vera mentalitas vera existentia est.*8 С другой стороны, Гегель – вслед за Платоном – выдвигает идею того, что истинное бытие невозможно постичь с помощью органов чувств, ибо оно, ускользая от «чувственности» (die Sinnlichkeit), не порождает «ощущения» (з бйуизуйт, sensus). Истинное бытие, будучи «умопостигаемым» (нпзфпн), закрыто для чувств, ощущений, но открыто умозрению. Сия платоновская философема находит своё продолжение в гегелевской онтологии, претендующей на то, чтобы дать полную картину экзистенциальной архитектоники реальности, и, как видим, заимствующей у прошлого то лучшее, что у него есть.            
                *
Отмечая, что, по Гегелю, «чистое бытие» есть «чистая мысль», мы должны вспомнить Аристотеля. Высочайшее, altissimum, по Аристотелю, – это мышление, мыслящее себя, то есть полнота ментального, сконцентрированная на себе самой и чуждая всему чувственно-телесному, чувственно воспринимаемому. Ставя во главу угла «мышление» (з нпзуйт), «мышление мышления» (з нпзуйт фзт нпзуещт), Стагирит уподобляет мышление «жизни» (з жщз) и «непрерывной вечности» (п бйщн ухнечзт), и в таком проникновенном уподоблении предугадывается и предвосхищается гегелевское тождество истинного (чистого) бытия и истинной (чистой) мысли. Если Аристотель Стагирит ставит знак равенства между подлинной жизнью и подлинным мышлением, то Гегель отождествляет с подлинной мыслью подлинное бытие; и такое отождествление является гегелевской модернизацией ноологии древнегреческого философа. Тождеством чистого бытия и чистой мысли двойственность экзистенциального (бытийного) и когнитивного (познавательного) сменяется единством того и другого; и для Гегеля такая «метаморфоза» – не парадокс и не философский оксюморон, а сама суть подлинного, истинного.
                *
Онтология Гегеля – не статичная онтология. Она – онтология разомкнутых нестатичных категорий, диалектически взаимодействующих друг с другом. В творческом ключе осмысляя онтологию Аристотеля (в частности, его учение о десяти категориях), Гегель исходит в своём учении о бытии из идеи непрерывной взаимообусловленности категорий. Заметим: категории Гегеля – не омертвевшие (и потому, в сущности, фиктивные) – умозрительные построения, а находящиеся в непрестанном «сотрудничестве» силы, имеющие и онтологическое, и гносеологическое, и метафизическое значение. Первая пара его категорий – чистое бытие и ничто. Их диалектическое взаимодействие, их нестатичный, действенный союз выражает себя в их «становлении» (das Werden); результатом же становления на определённом уровне является «тут-бытие». Чистое бытие и ничто – самый центр онтологии Гегеля, её ядро и та отправная точка, с которой начинается универсально понимаемое становление, итогом которого, как известно, является «воссоединение» Абсолютного Духа с самим собой. Разомкнутость категорий и их обращённость друг к другу имеют в философии Гегеля универсальное значение: подобно первой паре взаимодействующих категорий, между собой взаимодействуют и иные категории, например, случайное и необходимое, необходимое и возможное… Такая «в процессе» данная реальность, как легко догадаться, имеет не одно, а множество смысловых измерений. Получается, что одно, рассматриваемое обособленно, событие нельзя квалифицировать только лишь как необходимое, или только как случайное, или же как возможное: событие содержит в себе и то, и другое, и третье, и это событие – результат их полифонического взаимодействия.       
Диалектическое взаимодействие категорий – тот инструмент, с помощью которого Гегель исследует реальность и даёт каждому её элементу диалектическую дефиницию. Отметая одномерные интерпретации действительности, Гегель предлагает нам синтетическую картину «действующих сил жизни», и нецесситаристские истолкования реальности, имевшие место, например, в творчестве Спинозы, Гоббса и древнегреческих стоиков, для Гегеля неприемлемы, как неприемлемо для него отождествление всей реальности с тотальной случайностью (пример которого мы находим в философии Эпикура). По Гегелю, событие и случайно, и необходимо, и возможно; а то внутреннее логическое противоречие, которое присутствует в таком «онтическом раскладе», является главной движущей силой диалектики, наделённой у Гегеля, как видим, и гносеологическим, и онтологическим, и экзистенциальным, и метафизическим смыслом. Пёстрая и неодномерная палитра случайного, необходимого и возможного, где каждый из этих компонентов дан не статично, а во взаимодействии с иными компонентами, – только такая диалектическая архитектоника и может, по Гегелю, выразить всю сложность и неоднозначность происходящих в нашем мире процессов. И если Кант критиковал категории Аристотеля за их разноплановость и несопоставимость друг с другом и считал, что Аристотель, «выудив» их из разных философских сфер, «дал их вразнобой», что Канту представлялось неким неоправданным беспорядком, то Гегель придал категориям Аристотеля «движение», разомкнул их и заставил их взаимодействовать друг с другом; и в творчестве немецкого философа учение Аристотеля о категориях приобрело новые, неслыханные и невиданные доселе черты.
                *
В онтологии Гегеля поставлен принципиальный вопрос о развитии, и мы должны понимать, что, по Гегелю, на уровне «тут-бытия» истинного развития нет: «тут-бытие» – это сфера «нечто» (das Etwas), и это распластанное в русле «дурной бесконечности» нечто не развивается, а до бесконечности переходит в иное нечто. На уровне «тут-бытия» нет развития, но есть переход одного нечто в другое нечто. Переход – не развитие: переходя в иное нечто, нечто не «повышает» своей «метафизической ценности» и остаётся самим собой, возвращаясь к самому себе и тем самым «топчась на месте». С точки зрения Гегеля, истинное развитие – это развитие на уровне «понятия» (der Begriff), то есть развитие в сфере ума, in mente;*9 и в этом смысле Гегель, сохраняя тональность, свойственную ноологии Аристотеля, оказывается его чутким и вдумчивым наследником. 
Но вернёмся к исходной отнологической архитектонике, очерченной немецким мыслителем.
(1) Чистое бытие как бытие, не имеющее определённости, и (2) тут-бытие как бытие, наделённое определённостью, выражающейся в том, что оно обладает качеством, количеством и мерой, – это ещё не всё: такие онтологические «контуры» не могут, по Гегелю, «зафиксировать» и объяснить феномен единичного, частного, индивидуального, уникального бытия – бытия, данного, явленного в эмпирике. И здесь, на этом «этаже» онтологии Гегеля, мы сталкиваемся с ещё одним философским построением: с «для-себя-бытием» (das F;rsichsein). Как мы заметили выше, das Dasein («тут-бытие») укоренено во множестве, множество же неразрывно связано с пределами. Multitudo non potest esse extra terminationem,*10 und die Vielheit braucht im wesentlichen die Schranken.*11 Нечто, обладающее границами, осложнено неизбывной двойственностью: (1) отношением к иному, к иным, ко всем, и (2) отношением к самому себе. Та грань, которая отделяет одно нечто от другого нечто, настоятельно требует от нечто экзистенциальной обращённости вовне и, наряду с этим, обращённости внутрь себя. Легко догадаться, что экстраверсия и интроверсия нечто, ставя вопрос о его границах, оставляют этот вопрос открытым. «Для-себя-бытие» (das F;rsichsein) Гегеля – это та онтологическая модальность, которая квалифицирует индивидуальный экзистент вне его связи с иными экзистентами – то есть фиксирует его внекаузально, extra connexionem causarum.*12 «Для-себя-бытие» – это экзистенциальная рефлексия «тут-бытия» в себя, детализирующая нечто не по внешнему, а по внутреннему признаку. Другое дело, что, как мы заметили, онтология Гегеля в корне диалектична, и потому онтологический статус «для-себя-бытия» теснейшим образом связан с иными экзистенциальными статусами. На уровне «для-себя-бытия» для Гегеля значима известная формула Спинозы determinatio est negatio («определение есть отрицание»), двояко фиксирующая любую определённость: утверждение одного есть отрицание иного, иных, других, и во всяком утверждении по необходимости содержится устремлённое вовне – во все стороны –  отрицание. С точки зрения Гегеля, следующего по стопам Спинозы, позитивное содержание неразрывно связано с конституирующей и «оберегающей» его извне негативностью, отгораживающей одно нечто от иного нечто. Другое дело, что сей аксиоматический принцип звучит у Спинозы на уровне его модусов; и, сопоставляя «для-себя-бытие» Гегеля с миром модусов Бенедикта Спинозы, мы должны понимать, что рассматриваем лишь отдельные грани их учений. Тем не менее, надо признать, формула Спинозы determinatio est negatio как нельзя лучше характеризует нечто Гегеля, трактуемое и само по себе, в его отношении с самим собой, и в его негативной, отрицательной «взаимосвязи» с иными нечто. Полагая себя, нечто отрицает иные нечто; но при этом – что важно! – нечто сохраняет (хотя и ограничивает!) своё позитивное, положительное содержание, будучи явленным внутрь себя. Этот важный и существенный момент не должен ускользнуть от нашего внимания.      
В философии Гегеля троякая архитектоника «чистое бытие – тут-бытие – для-себя-бытие» (das reine Sein – das Dasein – das F;rsichsein) претендует на то, чтобы сполна «зафиксировать» онтологический «хребет» реальности, и, согласно немецкому мыслителю, сия тройственность – истинное умозрительное отображение бытия, рассматриваемого в его сложности и неодномерности. Действительно, подлинно философское вопрошание о бытии не может не привести человеческий ум к идее чистой, незамутнённой «ткани» бытия, которой per necessitatem*13 должно обладать подлинное бытие. Соглашаясь же с необходимостью существования такого «бытия бытия», человек не может не признать и того, что бытие, окружающее нас со всех сторон в эмпирике, истинным – беспримесным – назвать никак нельзя. Кроме того, тайна индивидуального существования, как выясняется, не может исчерпываться внешними осями причинности и бесконечным переходом одного нечто в иное нечто, в иные нечто, – и потому единичное бытие, очевидно, должно обладать и собственной экзистенциальной модальностью – бытием для себя, бытием в себя, бытием внутрь себя.         
Ухватив зорким оком три этих онтологических измерения, Гегель подвёл нас к мысли о том, что «ткань» существования многомерна – и потому на тайну  бытия надлежит взирать с различных точек зрения.
Бытие неодномерно. Бытие многослойно. «Ткань» бытия невозможно «ухватить» и обозначить одним словом, выразить одним понятием и сузить до одного прямолинейного концепта. Esse essentialiter multitudine;*14 и, по-философски осмысляя онтическую структуру реальности, мы должны понимать, что такого рода структура – иерархия и на каждой её ступени бытие отображено по-разному.
Такое концептуальное «опознание» экзистенциальной неоднородности «массы бытия» – неоценимый вклад Гегеля в историю осмысления глубинной философской загадки по имени esse.*15
               
                *




















                Примечания
 

*1  «Каким образом бытие чисто, мышление чисто?» (лат.)

*2  «лишь истинное бытие и истинное мышление» (лат.).

*3  «вне множества» (лат.).

*4  «начало, начало, начало, начало» (лат.). Богат, что и говорить, латинский язык!

*5  «основание и основание» (др.греч.).

*6  «и, таким образом, оно есть ничто, ничто» (лат. и нем.).

*7  «чистое бытие» (нем.).

*8  «истинная ментальность есть истинная экзистенция» (лат.).

*9  «в уме» (лат.).

*10  «множество не может существовать вне ограничения» (лат.).

*11  «и множество, в сущности, нуждается в границах» (нем.).

*12  «вне связи причин» (лат.) – вне причинной связи.

*13  «по необходимости» (лат.).

*14  «бытие, в сущности, множественно» (лат.).

*15  «бытие» (лат.).
 



              *   *   *   *   *