Чёрная книга в руках слепца - образ понятный - человек ослеплён чужими историями, живёт чужими жизнями и не желает (или не может) быть самим собой. Белые стены и лестницы, белый диван и белый стол, белая рояль и белый свет за окном, таким образом, являются поступью смерти, видом стёртых воспоминаний, чистого листа бумаги, человека, ставшего наконец самим собой. Галип и Рюйя, сады памяти и сады снов.
Чёрную книгу Памука я прочитал не отрываясь, так же, как на заре своего развития я читал романы Достоевского, что понятно, объединяет их простота повествования, наложенная на детективный сюжет. Изобразительные средства конечно разнятся, но не настолько, чтобы одного писателя обвинить, например, в большей поэтичности, а другого - в меньшей ясности. И у Достоевского, и у Памука черты лица города настолько же явны, насколько у того и у другого стёрта с лиц героев их уникальность.
Но хочу я поговорить о Галипе и Рюйе, о двух пустотах, чёрной и белой. На протяжении всей книги Памук не позволил мне ни улыбнуться, ни возбудиться. Это не плохо, наоборот, есть в этом какое-то чудо стиля. Сексуальность и юмор турок остались за сценой, для меня, для меня. Был момент, когда у Галипа возникло желание мастурбировать, после того как он насмотрелся фотографий и начитался лиц, тогда и я заметался в поисках предмета вожделения, но мастурбация тоже осталась за кадром. Что сказать о Рюйе? В последней главе романа, "Я пишущий", излишней главе, надо признать, ибо она подпортила немного моё читательское ожидание конца, Памук пишет "Мы вспоминаем Рюйю..", - но воспоминания о Рюйе скудны и секундны, известно что она была так же очень красива как и её мать Сюзан, волосы у неё пахли сиренью, взгляд был отсутствующий и она любила курить (сигареты Геленджик!). Смерть Рюйю настигла за ширмой, с куклой в руках, хоронить её вместе с Галипом мы не пошли. Пожалуй и всё. Но когда глубокой ночью я закрыл книгу и лёг спать мне приснился потрясающий цветной сон, мне приснилась Рюйя, я целовал её тело в оранжевом свете настольной лампы, она была в тончайшей формы зелёном нижнем белье, но лица её я так и не увидел. Галип постарался, и в том смысле и в другом, спасибо ему, теперь образ Рюйи захватил мою мысль, недоступный, невидимый, всюду ожидаемый и страстно желаемый образ смерти чужой истории. Рюйя, Рюйя, где ты, где?