21. О времени, которое не лечит.
Дни, ночи, опять дни. Холодные, пасмурные. А в груди всё ноет, ноет… Иногда кажется там ничего нет. Только огромная пустая дыра, будто оттуда всё выскребли.
«Сейчас я понимаю маму. Вот что значит её «актёрствую». Как тяжело остаться один на один с собой! Как нестерпимо больно! Скрывать свою боль – это как взрывать внутри себя осколочные гранаты. Без остановки!
Ненавижу выходные! Дома сидеть, лезть на стены от тоски. Выхожу в город. В центре море народу. Мне кажется, или все только делают вид, что они счастливы? Что всем довольны? Что у них хорошее настроение? Не верю! Все надели на себя маски и вышли показать, что у них всё отлично! Развлекаются, веселятся, а сами думают: «Достаточно ли искренне это выглядит?» Или нет? Или да? Вон те родители с детьми? По очереди фотографируются с пушистым мишкой. Почему не все вместе? Ведь мишка огромный. Они поместились бы все вместе между его лапами. Странно... А те двое? Обнялись посреди дороги и целуются. Может, они были в ссоре, а теперь мирятся? Нет, не похоже. Слишком оба расслаблены, никого вокруг не замечают! Ну и ладно, хоть кто-то счастлив».
«Это так унизительно! Невыносимо унизительно... всё время прятаться...» ; вспомнила она муку на лице Шепелева. «А ведь тогда, когда он отправил меня к Алексею, он хотел меня унизить!» - поняла она. Но обиды не было, ни капли.
Только бы его увидеть! Везде можно найти его фотографии, но чем больше она на них смотрела, тем более размыто вспоминалось его лицо. Посмотреть его фильмы? Там где он целуется с другими? «Как я хочу, чтобы он целовал меня! Я хочу заняться с ним любовью! Чтобы он шептал мне ласковые слова, тем своим, пронизывающим голосом. Я хочу чувствовать его внутри себя! Наизнанку выворачивает от желания! Будто со всей силой ударили ниже пупка и не отпускает. Пойду к нему домой, лягу у порога. Он не сможет через меня переступить, будет вынужден со мной поговорить! А если переступит? Переступит, значит переступит. Тогда ждать больше нечего. Так я хоть буду точно знать. А то сейчас ты не знаешь? Эта маленькая... микроскопическая надежда спряталась где-то внутри. Так хорошо спряталась, что найти её невозможно. Вот бы найти и вышвырнуть подальше!»
Боль в груди не проходила. Маша позвонила по телефону, который ей дала Наташа, и записалась на приём к врачу.
На скамейках у дверей сидели женщины. Шёпотом переговаривались.
«Старые клиентки, знают друг друга».
Одна рассказывала о последствиях первой операции, и что хирург сказал: «Понадобится ещё одна». Остальные слушали с обеспокоенными лицами.
- Мне сказали, это одна из лучших врачей в стране, - произнесла женщина в деревенской длинной юбке. Она стояла в сторонке.
«Тоже в первый раз здесь…»
- Мне страшно! Как это, жить, зная, что это ненадолго? Я не понимаю?
Никто не отозвался. Женщина замолкла.
Вышла медсестра, раздала направления. Пациентки разошлись. Женщина из деревни села рядом с Машей. Она надрывно вздохнула, расстегнула вязаную кофту. Переставила большую сумку с левого плеча, на правое. Но и так было неудобно. «Или больно?» - подумала Маша. Женщина переложила сумку на колени и затихла.
Маша опустила глаза и старалась отрешиться от происходящего. Сначала услышала, потом, боковым зрением, увидела стройные ножки в дорогих сапожках. Походка была лёгкой и быстрой. Маша подняла взгляд. Перед ней прошла молодая, привлекательная женщина. Но на её лице застыл ужас! Женщина шла к выходу, ничего не видя перед собой. Маша смотрела ей вслед: «А смятенная походка ничем не отличается от беззаботной. Увидишь её на улице и подумаешь, вот, наверное, счастливая женщина. И всё у неё хорошо...»
В кабинете села, скрестила ноги под стулом. Ответила на все вопросы медсестры. Из соседней комнаты вышли врач и пациентка, прошли вместе до дверей.
- Спасибо Вам огромное, Раиса Ивановна!
- Всего Вам хорошего! Ни о чём плохом не думайте. Живите и радуйтесь жизни!
- Я постараюсь! – невесело улыбнулась женщина. - Спасибо ещё раз!
- На что жалуемся? – повернулась врач к Маше. - Вы у нас впервые?
- Да. Грудь болит. Особенно тут, слева.
- Поднимите руки! – Врач пощупала левую грудь, правую. – Самостоятельно проводите пальпацию груди? Знаете, как это делается?
- Знаю. Иногда.
- Случаи мастэктомии в семье были?
- Да. У мамы.
- Удалили одну грудь?
- Обе.
- Пройдёмте со мной!
В соседней комнате Маше сказали лечь на кушетку и врач провела тщательное обследование.
- Хочу Вас успокоить, я ничего не нашла. Думаю, ваши боли связаны со стрессом. Выпишу антидепрессанты. Будете принимать три месяца. Вы правильно сделали, что зашли к нам. Возьмём Вас на учёт. Через три месяца приходите опять, даже если ничего не беспокоит.
- Хорошо. Спасибо!
Очередь женщин перед кабинетом выросла. Маша затолкала листик рецепта в карман. Ей стало совестно, что она зря отняла у врача время.
В тот же день Маша встретилась с отцом. Он позвонил, сказал что он в городе и что привёз «ежемесячную гуманитарную помощь», как шутили они.
Ей захотелось дать ему пощёчину, когда она увидела его жизнерадостное лицо!
- Папа, а ты бросаешь маму из-за операции или у тебя есть другая?
Стало ясно, прямолинейного разговора больше не избежать.
- Нет, у меня нет другой женщины, - заверил отец. - Нет, не поэтому. А потому что мы с твоей мамой уже давно чужие друг другу люди.
- Но почему именно сейчас? Ты понимаешь как ей больно сейчас?
- Понимаю. Но я не думаю, что мое присутствие рядом может ей как-то помочь. Ведь я к ней ничего не чувствую, кроме жалости! Ей это не нужно. Она гордая.
- Откуда ты можешь быть так уверен?
- Я уверен. Представь, каково будет ей выносить мою жалость?! Не участие, не сострадание, а равнодушную жалость! Ты хотела откровенного ответа? По другому я не знаю как сказать.
- Господи, что она тебе такого сделала, что ты стал таким?! А как мне плохо, ты об этом не думал? Или ты решил, ты откупишься деньгами, и всё будет ок? Не нужны мне твои деньги!
- Но, Маша… Ты взрослый человек! Я думал, ты всё понимаешь.
- А ты, ты меня понимаешь? Ты понимаешь, что мне даже поговорить не с кем! Не пойду же я к маме со своими проблемами, ей только их не хватало! А к тебе, тем более! Потому что ты подлец!
- Мария, подожди! - пытался он её задержать. Неловко вскочил из-за стола, всё загремело.
Маша смотрела на перевёрнутые чашки, и как разлитый кофе растекался по столу.
- Я нашла соседку по комнате. Не беспокойся обо мне, я уже работаю понемногу. Сама справлюсь. До свидания, папа!
«Врёт он, что никого у него нет! А ведь он ровесник Шепелева…» - почему-то мелькнуло в голове.
«Красота – утешительница? Выходит, если вокруг столько всего красивого, а красота прямо пропорциональна нашей необходимости быть утешенными, значит нам всем настолько плохо? Но почему нам плохо, если вокруг всё так красиво? Неправильно всё это! Не должно так быть! А может красота существует только если мы хотим её увидеть? А если не хотим, её нет? Значит, когда нам нужно утешение, мы начинаем хотеть видеть красоту, и она появляется?
Какие красивые в том кафе чашечки! Стандартные узкие, белые с розовой орхидеей на боку. Перевёрнутые, испачканные кофе, а я не могла оторвать взгляда от прозрачного контура лепестков… Будет у нас снег в этом году или нет? - подняла Маша глаза. - И дома у нас красивые! Не только в городе. Эти резные кружева на домах, что я видела в Клине. Как они называются? Наличники, вроде. Их человек создавал тоже ради утешения? Хорошо, согласна, церкви красивые и люди ходят туда ради утешения. А метро? Моя любимая «Маяковка»? Она на меня действует … умиротворяющее! Да, вот правильное слово! Ну да, тоже, своего рода утешение. Но ещё радость, восхищение талантом, фантазией людей, которые сотворили такую красоту!
Спроси я тогда у папы: «Ты находишь эти чашки красивыми?» Что бы он ответил? Вряд ли он бы меня понял…
А что если Творец сделал нас самих красивыми, только мы не верим что это так? То есть где-то там, внутри себя, мы это знаем. Поэтому создаем красоту вокруг как способ выразить то, что мы подсознательно чувствуем о себе. Придумали себе слово «утешение» чтобы заменить им неверие в собственную красоту? А ведь всё так просто: поверить, что мы сами красивы. Как бы всё изменилось, если бы мы поверили что люди красивые!
Девушка проходила через сквер. Голые, тёмные деревья. Она замедлила шаг. Встала перед толстым, старым вязом. Густая крона, тысячи веток и веточек. Шершавая кора отодралась от ствола, безжизненно повисла. Маша приложила её на место и погладила по краям. «Тёплый, - удивилась она. - Без листьев он даже красивее чем летом. Сильный, могучий. А весной опять появятся листочки. Он будет жить!»
Она тихо заплакала. Всего несколько месяцев назад она благодарила Бога за то, что он сохранил маме жизнь. А когда мама уехала домой, счастье сменила неосознанная обида: ей обо всём рассказали в последнюю минуту, когда мама легла в московскую больницу. Она дежурила у маминой кровати по ночам и днём после уроков. Маша молилась и ждала отца по выходным. Чтобы узнать в конце, что ей давно лгут оба! Она ни о чём потом не спрашивала, они ничего не говорили.
Маша стояла у дерева и выплакивала свою грусть. Слёзы текли долго. Вытирала щёки пока на руках не осталось уже сухого места. Пакет с салфетками трудно разрывался. Вынула сразу несколько, высушила лицо. Успокоилась.
Набрала мамин номер:
- Мама, добрый вечер! Извини, что так поздно. Мы с Наташей договорились приехать к тебе на праздники! Знаешь? Конечно, и девочки тоже! Спасибо, мамочка! Я тоже по тебе очень скучаю! Скоро увидимся!
22. Последняя глава.
В конце ноября Маше позвонила Кира:
- Мария, мы устраиваем фуршет по случаю окончания съёмок. Будем рады, если ты тоже придёшь! Ресторан «Зимний сад», в субботу в пять. Сможешь?
- Обязательно приду! Спасибо!
- Тебе спасибо! До встречи, дорогая!
Когда они закончили разговор, Маша уже знала, что она наденет. «Платье Marilyn»!
«Зачем держать его «взаперти»? Я была счастлива, когда его шила. Хочу, чтобы оно всех радовало, так же как меня!» Поверх такого платья полагалась бы роскошная шуба, а у неё старенькое пальто. Прошлой весной думала, это будет его последним сезоном. Но обновку она так и не купила. «Ладно, оставлю в гардеробе, никто его не увидит».
В гардеробе никого не было. Маша не стала ждать, сняла пальто и взяла его в руки. «Повешу на спинку какого-нибудь стула. Должны же там быть стулья, нет?»
Маша направилась к залу, из-за дверей которого звучала громкая музыка. Распахнула дверь и осталась стоять на пороге. В блестящем вечернем платье и с ветхим пальтишко в руках. Дворецкого в праздничной ливрее и громоподобным голосом, который объявил бы, что прибыла новая гостья, конечно же, не было. Поэтому никто не заметил её появления.
У шведского стола стоял Шепелев. Он разговаривал с незнакомой дамой. Высокий, стройный, костюм подчеркивал гордую осанку. Дама слушала его с упоением! Внезапно, почувствовав Машино присутствие, Шепелев обернулся к ней. Измерил взглядом и вернулся к разговору. Будто впервые видел! Равнодушие в его глазах залило ноги Маши свинцом. В другом конце зала стояла молодежь. Серёжа смотрел на Машу. Но не к нему она пришла, и он не шелохнулся.
Маша вздёрнула подбородок, сделала шаг назад. Двери оставались распахнутыми. Девушка надела пальто, натянула шапку и варежки.
- «Курочки, курочки, посмотрите на меня!» – почему-то вспомнились ей слова Адели из «Дома Бернарды».
«Они меня презирают! Так мне и надо, я всех обидела! - подумала она под хмурым небом. Зубы застучали от холода. - Мне нужен Сашка!»
- Сашка, ты на работе?
- Нет. Дома.
- Я хочу приехать к тебе. Или ты не один?
- Да! Приезжай! Жду!
«Хоть он меня ждет!»
Сашка посчитал нужным приступить к делу прямо с порога. Снял с неё верхнюю одежду, схватил на руки, понёс в спальню. Набросился на её шею.
«Жаль, он такой некрасивый. И неумелый! Превратил мою шею в месиво. Знаки любви, ничего не поделаешь».
Пока Сашка старался, она разглядывала комнату.
- Давно мы у тебя не тусовались.
- После того как Глеб разрисовал всю стену плакатом про последнего буржуя, папа запретил вас ко мне звать, - буркнул Сашка не отрываясь.
Маша залилась колокольчиком:
- Да… рисунок получился классным! Особенно ананасы. Как настоящие! - «А лицо белое, чистое… как у девочки».
Саша целовал её плечи, руки. Нетерпеливо поласкал грудь, спустил платье с плеч:
- Я люблю тебя!
«Какое это счастье когда тебя любят такой, какая ты есть...»
- Я люблю тебя, Мэрилин.
- Дурак ты, Сашка! - Девушка с силой его оттолкнула.
У Сашки были настолько ошалевшие глаза, что она не удержалась, чтобы не повторить:
- Дурак! Полный дурак!
В ярости хлопнула дверью! «Вызвать такси и возвращаться домой! И забыть всё как страшный сон!»
Телефон был разряжен. «Чёрт! - крикнула она. Прикусила язык, вспомнив об обещании не чертыхаться. - Прекрасно! Сказочно! Фантастическое везение! Фантастический день! Чёрт! Чёрт бы побрал эту осень! Чёрт бы побрал весь этот год! Попрошу вызвать такси первого встречного!» - решила она. Поэтому, заметив в глубине арки появившийся силуэт мужчины, Маша зашагала ему навстречу. Свет фонарика ослепил её. «Не дергайся, детка, и всё будет хорошо». Сильный толчок в грудь отшвырнул Машу к стене. Мужчина налёг на неё. Тяжёлое тело, тяжёлое дыхание. Пытаясь сорвать с неё одежду обеими руками, он выронил фонарик. Теперь Маша могла видеть нападавшего... Девушка расхохоталась! Подумать только, секунду назад она смертельно испугалась этого уродца! Огромный крючком нос и верхняя губа, которая не дотягивала до нижней. Зубы торчали наружу почти целиком.
Тело над ней одеревенело. Потом зашевелилось вновь. Резкая боль пронзила плечо! Маша подняла руки, пытаясь защититься, и нож яростно в них втыкался, застревал в ключице, упорно пытался добраться до лица. Маша отчаянно завопила. Нож с силой воткнулся в грудь.
Мария перестала что-либо чувствовать.
Эпилог.
Рядом освободилось место. Туда сел парень, положил на колени рюкзак, достал распечатанные листы с текстом. Перебирал бумаги, бубнил на память предложения, нервно грыз ногти. Перекладывал листы и начинал сначала. Убеждался, что ничего не забыл. Мой взгляд привлек такой знакомый киносценарный формат листа.
- Пробы или уже получил роль?
Он ответил сразу:
- Пробы.
- Тогда… удачи тебе! «Может ему это нужнее, чем было мне когда-то».
- Спасибо! Спасибо большое.
Мне нужно было выходить. Я заторопилась, встала, колёса баула никак не хотели быстро развернуться. Я вышла почти бегом, чтобы не застрять в дверях. Краем глаза заметила, как мальчик отпрянул при виде моей руки.