Вечер выдался погожий. Гордон из своего сарая поглядывал на резвящихся детей и с упоением продолжал вытачивать резную ножку для будущего стола.
«Отличный подарок для Мэри». – Думал Гордон и ухмылялся.
Остиндэйл был замечательным местом для семей: тихая, спокойная окраина конгломерата мегаполиса. На узеньких улочках царила атмосфера доброжелательности и самобытности. Украшали всю эту красоту вереница небольших лавочек и забегаловок, куда сбегались все жители после рабочего дня. Что может быть лучше, чем пропустить стаканчик холодного добротного пивка в компании давних знакомых?.. Но Гордон этим благом пригорода не пользовался, слишком уж во хмелю его обуревали воспоминания о тех самых днях, когда подобные поселения взлетали на воздух, словно картонные и кругом слышались стоны раненых.
Ветеран войны, сорокачетырехлетний капитан в отставке не любил говорить о прошлом. Уж кому, как не ему было знать о том, что такое ужас настоящей, не экранной войны. Одного он так и не смог понять и принять: как при такой степени технологизации военной промышленности до сих пор не могут найти способ избежать людских потерь. Вторым вопросом без ответа оставалось то, зачем умирать невинным гражданским, втянутым в распри правителей волей судьбы. Эти мысли часто крутились в голове старого вояки, особенно, когда слишком уходишь в работу с головой и теряешь нити, связывающие тебя с остальным миром.
- А что ты делаешь, па? – подбежал к сараю девятилетний русоволосый постреленок.
- Это секрет.- Немного сухо ответил Гордон, так и не переключившийся с мыслей на мир людей.
- Это деталь какого-то секретного оружия? – голубые глаза мальчишки воодушевленно забегали.
- Брайан, неужели кроме оружия и сделать нечего?
- Конечно, можно! Например, танк, подводную лодку… Все военное такое мощное и крутое! Прямо как ты! – малыш явно ждал одобрения от отца, лицо которого становилось неестественно серого цвета и словно застывало, как воск.
- Крутое? – с суровым негодованием буркнул себе под нос Гордон. – Малыш, тебе так только кажется.
- А разве нет? Все такие с этими классными щитами и с огромными крутыми пушками, в эти масках… - Брайан был очень впечатлительный мальчик, который часто терялся в своих фантазиях, правда, как и все дети, видел лишь фасад. – Папа, а у кого ты видел самые страшные маски?
- У самой войны.
- А разве так бывает? Война же не человек! – малец надул губы, думая, что отец подтрунивает над ним.
- Ты так думаешь?
- Ну, да. А как?
- Поверь мне, сынок, у войны есть лицо. Как у человека. Вернее, у войны лица сотни тысяч погибших солдат. Из этих лиц и складывается маска войны. Самая страшная, что я когда-либо видел. Маска - это как личина, и война имеет много личин. Начинается все с маски алчности. Это причина, почему спустя столько лет истории войн и переосмысления их причин/ следствий не конца ни края военным конфликтам не видно. И не будет. Человеческий разум н способен перестать возжелать блага ближнего своего. Воюют из-за женщин, сфер влияния, ресурсов, из-за земли… Порой кажется, что пролети комар не в положенном месте – начнут спорить, делить, выяснять и в итоге обязательно подерутся. Зависть – это некая встроенная в человечество опция. Сколько ни дай – всегда мало. Следующая личина войны – гордыня. Каждая сторона стремится показать другой, что её игрушки лучше и дороже. В этой гонке не жалеют ни средств, ни жизни. Не своей, конечно, жизни. Своя рубашка к телу всегда ближе, разумеется. И в этом суть личины под названием тщеславие. Жизни других – расходный материал. Так было тысячу лет назад, так было 100 лет назад, так было 3 года назад. И этого не изменить. Хотя, с другой стороны: в чем же мы так существенно различны? Доходом? Это не повод мне умирать за тебя. Твои деньги никак меня не касаются, поэтому не делают меня обязанным быть рабом твоих агрессивных намерений. Династической фамилией? Она не делает тебя гениальным правителем. К слову, во многих королевских династиях по всему миру были сумасшедшие маньяки. Твоим умением править страной? Уйми гонор, ты не уникален – найдутся и те, кто как минимум не хуже могут справится с этой задачей. Может, ты считаешь, что умнее меня? А ты умеешь построить дом, в котором живешь? Может, ты знаешь как отремонтировать твой автомобиль? Конечно же, тебе это ни к чему. И ты не знаешь этого! Делая благородное лицо, ты предлагаешь другим свои деньги за возможность быть тебе полезными. Якобы. А по существу, ты просто прикрываешь свой холёный зад и полную неадаптированность к этому миру. Забери у тебя все деньги… Да ты умрешь в агонии в лучшем случае через месяц, неспособный измарать свои руки трудом и добыть себе даже кусок дешевого эверенового хлеба. А я могу, и, думаю, смогу справится и в принятии важных решений на уровне государства. И не надо презрительного смеха! Любой психически и физически здоровый человек, адекватно образованный и воспитанный при определенных обстоятельствах вполне может руководить решениями, принимаемыми для больших групп населения. Да, можно прикопаться к тому, что не у всех лидерские задатки. Без проблем! Значит, есть лидеры, а есть не лидеры. Дели как минимум всех пополам. И неужели ты думаешь, что у половины населения не найдется способностей стоять на твоем месте? Уважаемый, повтори или выучи математику и замечательную тему теория вероятности. И, произведя не очень сложный расчет, ты сам увидишь, что ты такой же как и все, просто с деньгами. Любой с этой суммой может быть крутым и пафосным. Отдельная галочка для тех, кто сам в жизни и гроша ломанного не заработал и живет исключительно за деньги, нажитые мамой и папой. Удачное стечение обстоятельств? Возможно. Только вот деньги у тебя можно отнять, как и дома, дорогие машины и прочее, а у меня нельзя отнять способности выжить в любых условиях. Впрочем, я не держу на тебя зла сверх меры за твои ошибки. Ты тоже человек, и, как и все, можешь ошибиться. Это не делает тебя плохим. Проблема в другом: в том, что эта аксиома работает только в одну сторону – в твою от меня. Ты же не умеешь даже просто уважительно ко мне относиться. И, возвращаясь к насущной теме: почему я должен за тебя умирать? Почему мне должны наносить раны, отрывать конечности, зачем мне терять на фронтах друзей, если ты даже не уважаешь меня. Зато история запишет, что вот же какой ты молодец, войну выиграл. Да не ты её выиграл, опомнись! Ты бы обмочил штаны спустя 5 минут шквального огня и ни твоим лизоблюдам пришлось бы тянуть тебя в укрытие, а мне. Так почему твоё имя, прославленное заслугами таких, как я в истории, а меня просто нельзя уважать как личность? Военная машина не знает жалости, сожаления, она глуха и никогда не внемлет слезам жен, детей и матерей. Война глупа и не нужна таким, как мы. А кукловоды сверху просто не выросли достаточно, чтобы перестать играть в солдатиков и танки…
- Милый, ты увлекся, я думаю, Брайану рановато об этом слушать. - Мэри всегда была доброй и понимающей женой, хоть и никогда не поощряла философствования Гордона вслух перед детьми.
Она обняла растерянного мальчика, на глазах которого виднелись первые слезинки и непонимание. Детишки! Главное ведь не что ты рассказываешь, а как ты это рассказываешь. Самую волшебную сказку расскажи зловеще, и она станет страшной. Автор ведь и в самом деле мало на что способен без читателя, который убивает аутентичное произведение столько раз, сколько читает, вдыхая в текст свой собственный дух и смысл. Дети умеют слушать суть, а не слова. И слушают не ушами, а всем своим юным трепещущим сердечком. Поэтому очень важно, кто читает ребенку.
- Иди домой, родной, мой ручки и садись за стол. Скоро я подойду. – Погладила Мэри сына и отправила в дом.
- Прости, я опять…
- Гордон, - с неизменной улыбкой на лице перебила его Мэри, - тебе стоит держать себя в руках. Представь только каково ему видеть тебя машущим руками и словно разговаривающим с привидением? Он всего лишь ребенок. И ему лишь девять. Ты пугаешь его.
- Да, прости, я все это понимаю… Просто ушел сильно глубоко в свои рассуждения, пока вот это делал. – Гордон рассеянно помотал незавершенной ножкой стола перед Мэри.
- Не нужно извинений, я все понимаю. Ты не виноват. Но кое-что ты все же сделать можешь.
- Что угодно, любимая.
- Если рассуждения ведут тебя во тьму, то перестань рассуждать. – На этих словах Мэри неспешно удалилась из сарая, подарив перед уходом мужу тёплую улыбку.
Гордон сидел, как окаменевшая горгулья. В голове царила пустота. Так случается катарсис. Ему нужно было несколько минут прийти в себя, прежде, чем возвращаться в дом к детям и горячо любимой женщине.
Подходя к порогу своего дома, он услышал звонкий смех малышки Анабэль, подхваченный заливистым хохотом Брайана, как реакцию на какую-то шутку, рассказанную детям Мэри. В голове служивого довольно часто в такие моменты, будто что-то раскалывалось напополам. И одна половина содрогалась от непонимания как можно смеяться, пока в мире есть то, что он увидал воочую, другая же пыталась проникнуться этой энергией радости.
«Если рассуждения ведут тебя во тьму, то перестань рассуждать», - прокручивал он у себя в голове раз за разом как мантру. «Мэри права, она часто права, нет, она всегда права».
После ужина в доме начали гасить свет и укладываться спать. Мужчина отвернулся от жены и уставился в темную стену.
- Милый, ты опять рассуждаешь? – она повернулась к нему лицом и её русые, как и у Брайана кудри мягко обняли плечо Гордона.
- Нет.
- Прошло 3 года. Ты с нами, ты дома. Мне порой кажется, что тебе попросту не хватает тех дней, чтобы чувствовать себя живым и полноценным.
- Ты не ведаешь что говоришь.
- Конечно, я не видела того, что видел ты. Я всего лишь портняжка. Но я умею ценить то, что у меня есть. А ты, видимо, забыл.
- Я помню. Но и то, что видел не имею права забывать.
- И кто же тебе внушил такую глупость?
- Война. Она всегда как голодный волк тянется на запах крови.
- Гордон, тебе всерьёз стоит задуматься об отношении к жизни и нашей семье. – Уже с грустно-серьезным лицом констатировала Мэри. – Война закончилась, ты дома.
- Война никогда не заканчивается. И это самая страшная её личина.
Мэри разочарованно отвернулась в полном молчании. Лоб ей рассекала глубокая морщинка, особо хорошо заметная, когда она огорчалась. Ей в тот момент казалось, что превратившееся в ледяную глыбу сердце некогда веселого парня ей уже никогда не отогреть. Но и попыток она никогда не оставит. Хоть бы и всю жизнь держать ладони около его души.
В начале четвертого утра сон Гордона прервала вибрация в районе левой руки. По старой армейской привычке после этого сигнала он резко сел, разбудив внезапным движением Мэри.
- Любимый, что случилось? – Сквозь сон пролепетала она.
Не произнеся ни слова, мужчина набрал какую-то комбинацию цифр на ПДА. Объемная голографическая проекция сухим чопорным тоном произнесла: «Всем военным явиться в ближайший штаб незамедлительно. Вещей по минимуму. Повторяю, явиться незамедлительно с самыми необходимыми вещами».
Мэри как током ударенная подскочила и в ужасе закрыла рот руками, что её вопль не разбудил детей. По щекам катились крупными градинками слезы. Она помнила, что потеряла мужа на полтора года, когда в прошлый раз услышала подобное сообщение. Но она ведь верила, что это был последний раз их разлуки.
Паническую атаку женщину прервал цифровой голос Скиенты, донесшегося с ПДА мужа.
- Заказать такси?
- Спасибо, нет. Доберусь на аэробусе.
- Удачной вам поездки. – Механически закончила диалог Скиента.
Гордон криво ухмыльнулся. Удачней прямо некуда. Ведь сообщение пришло с особого канала и значило лишь одно: в стане врага становится жарко и необходимо вновь выступать. Он взглянул на жену, трясущуюся от слез и печаль горячей волной прокатилась по его телу.
- Я же тебе говорил: война не может закончиться.
На том он вышел из спальни, чтобы принять в душ и сбросить с себя остатки сонной лености. Где-то по дому с тихими причитаниями и всхлипываниями открывались дверцы шкафов. Мужчина слышал это, но не слушал. Легче все равно никому не станет. Впереди его ожидали те еще деньки.