Пролог.
Свинцовое небо таращилось на меня с высоты. Старая стена из треугольников оранжевого кирпича, на которую я опирался спиной, колола сквозь грубую серую ткань плаща, пытаясь меня отогнать. Получалось плохо.
От стены исходило тепло – такое же, какое исходит от сгоревшего прошлого. Тепло горькое, обжигающее, но его хочется пить и пить, не отрываясь, захлёбываясь, упиваясь воспоминаниями, давясь ими, но глотая, глотая без остановки. Узкий квадратик свинцового неба в вышине молчал. Небо понимало меня – хотя и было стиснуто бетонными монолитами башен.
Я опустил руку в карман, вытащил сигаретную пачку. Богато украшенная жутковатыми оскалами хромированных черепов «Смерть Филиппа Норриса» в своём траурном чёрно-серебряном облачении выглядела пугающе, но была лучшей альтернативой прочим маркам табака, расфасованного в пачки с фотографиями прокуренных лёгких, пациентов, прошедших курс химиотерапии и прочих вещей, тем или иным образом наводящих на мысль о неминуемой кончине всякого курильщика. Откинув крышку я извлёк пару леденцов от кашля и забросил их в рот.
Каждый спасает свою нервную систему как умеет – а я принадлежал к поколению, которое так и не выучилось курить. Нас отучали от компьютерной зависимости. Но никто нас не предупредил, что реальность – такое поганое место.
Виктор Берг появился из темноты проулка, полыхая трубкой как шаттл на старте. Толстый мундштук из пластика, посверкивающий лазурно-голубыми вспышками электронного табло напрочь вычищал из втягиваемого зелья никотин и смолу, обогащая взамен дым лечебными ингаляциями, но Виктору было необходимо успокоить нервы. Соска дала бы тот же эффект, но даже в наши политкорректные времена разменявший пятый десяток дядя с соской вместо сигареты выглядит полным кретином.
- Джек, они начали убивать! – в голосе Виктора звучали панические нотки, абсолютно не вязавшиеся с бесстрастным лицом человека, мимические мышцы которого были парализованы с детских лет. И уж тем более состояние паники не подходило новёхоньким кевларовым латам с жирно намалёванной маркером от руки звездой начальника полицейского участка.
- А что спецотряд? Наша трижды прославленная группа быстрого реагирования? – лениво спросил я. Уходить не хотелось. – Ловит диссидентов?
- Не раньше, чем через тридцать минут. Фургон затерло в толпе на Витторио-стрит, так что ребята бегут на своих двоих. Но пока доберутся сюда, пока врубятся в обстановку…
- А чего требует эта шпана?
- Полста кусков в юанях.
- Мелочь. Можно бы скинуться. – проворчал я. – И не напоминай мне о зарплате полицейского – будто я не знаю, с чего ваша шатия на «земле» питается.
- Джек!! – у Виктора, похоже, вот-вот должна была начаться истерика.
- Иду я, - буркнул я себе под нос, с сожалением отлипая от стены. Покосился в свинец неба, отыскивая сигару полицейского дирижабля.
- С регистраторами на «Оке Саурона» я договорился, - развеял Виктор мои опасения. – Они сейчас уходят на облёт, так что окно минут в двадцать у тебя будет. Через восемь минут.
- Ага, - сказал я. Часы у Виктора были встроены в шлем, так что в этом вопросе ему можно было поверить. А вот насчет снятия системы наблюдения – это дудки, не те нынче времена. Терроризм повсюду свирепствует, знаете ли…
Я провожу рукой по скособоченным от времени треугольникам стены. Я обязательно сюда вернусь… когда-нибудь.
Если доведётся. Меня могут убить… но я - не знаю, почему, - уверен, что сегодня этого не случится. Не здесь, не так и не сейчас. Ещё не сейчас.
В сухом как кость рту скопилась густая, вязкая слюна. Я сплёвываю на ладонь – в белой пене выступают прожилки крови. Вытираю ладонь о плащ и сумрачно смотрю на Виктора. В его глазах – понимание.
- Скоро? – спрашивает он. Я не обижаюсь. Мертвецам всё равно.
Пожимаю плечами.
- Меньше полугода. Анамнезом я подтёр задницу. Где они и сколько?
- Не меньше шести человек – так утверждает «гадалка». Точнее не определишь. Они жгут бензин в бочке перед входом, так что теплодетекторы молчат. Стены в магазинчике из сотового бетона, так что эхо-локатор тоже глушится надёжно.
Я вопросительно поднимаю бровь. Виктор хмурится – и его я тоже понимаю. Можно дождаться спецотряда – правда, неясно, сколько заложников к тому времени останется в живых. Можно прибегнуть к услугам Стоуна. «Бладстоуна», как окрестили меня местные территориалы. Так или иначе, но тылы у Виктора будут дымится ещё долго – при любом исходе дела.
- Наблюдение результатов не дало – стёкла зеркальные. Так что… Как расположены – неясно, чем вооружены – непонятно, кто такие… вроде какая-то вампирская шайка. – Берг машет рукой, оборвав перечисление. Всё правильно, к этому я его и приучил. Кому нужно тщательно аргументированное отсутствие результатов? Во всяком случае, не мне.
Но я привык. Здесь, в Тени, слишком темно, чтобы утверждать что-то наверняка.
Откидываю полу плаща, пробегаю пальцами по клавиатуре плеера, задав последовательность композиций антикварных панк-групп. Вставляю в ухо наушник, обеими пятернями вздыбливаю волосы.
Волосы цвета сумрачной, потемневшей от времени стали.
Виктор наносит мне на волосы серебристый металлизированный спрей из баллончика. Волосы застывают причудливой рогатой короной, которая начинает извиваться от любого, даже слабенького электрического поля.
Чего-чего, а этого добра в наши времена хватает, и я чувствую себя Медузой Горгоной.
- Значок, - напоминает мне Берг, дотронувшись до моего лацкана.
Я поднимаю воротник плаща повыше и отрицательно мотаю головой.
- Не стоит. Будем соответствовать современной моде.
Упоминать о том, что значок поддельный, я не считаю нужным. Это и без того понятно.
Рядом с нами – помойка. Санитарная зона, ежели политесно. Несколько баков, доверху набитых никогда не вывозимым мусором. Памятник прогресса упадочной цивилизации. По стене, над латунным отсверком ребристых поверхностей мусорных контейнеров кроваво-красным люминофором выведено: «Снимите крышку!». Странно, раньше об экоактивистах в этом квартале я не слыхал. Впрочем, свет сгодится и от такого источника.
Я подхожу к помойному баку и накрываю его подобранной с земли крышкой. Виктор молча выкладывает стволы.
Свой собственный 38-й «Смит-Вессон», барабанный револьвер, место которому в антикварной лавке, за что и ценимый. Модели поновее, оснащённые системой электронной безопасности, блокирующей спусковой механизм во всех внутренних помещениях и на семидесяти процентах улиц – не более чем дорогостоящие игрушки.
Шесть выстрелов.
Мой собственный полицейский «глок», столь же древний. Одно утешает – магазин на 17 патронов.
Я вопросительно смотрю на Виктора, и тот сглатывает накопившуюся во рту слюну.
- Ребята отказались. Говорят, им надоело писать рапорты о том, почему на операциях они стреляют из личного, а не табельного оружия. Да и «внутряков» в отдел прислали.
Я пожимаю плечами. Тоже верно. Никто не будет отвечать за чужие грехи. А то, что я намерен совершить – из тех действий, которые равно можно счесть героизмом или же обдуманным и преднамеренным убийством. Как прокуратор решит.
- Что насчёт личных камер? – спрашиваю.
- Сдали в техническое обеспечение… для снятия показаний за истекший месяц. Стационары сейчас завязаны на мой терминал, так что видеозапись я подредактирую. Идёшь?
Я киваю. На самом деле я твёрдо знаю, что в Департаменте известно о моих художествах. И пара видеофайлов тоже наверняка сыщется. Но покамест я ещё нужен. Особенно если спецназ запаздывает.
Я взвожу курок револьвера и продуваю ствол от пыли.
Берк виновато прячет глаза.
Затыкаю «глок» за брючной ремень у левого бока. Брезгливо прячу «детектив спешл» в рукав. Одно счастье – самовзвод.
Подставляю ладонь, и Виктор кладёт на неё несколько маленьких капсул угольно-чёрного цвета. Я заталкиваю их в рот, и жду, пока желатиновые оболочки не лопнут на языке, впуская в меня горьковатую жидкость стимулятора.
Мир сдувается как проколотая автомобильная шина и отступает в тень. Потом неожиданно резко выставляет свои грани, и я вижу, что по лицу Виктора стекает капелька пота, которой аккомпанирует нервное, прерывистое, шумное, как горный обвал дыхание.
Губы его открываются, что-то крича, и я морщусь, когда раскаты этого громового рёва достигают моих ушей.
- Я не могу больше покрывать тебя! – орёт Берк а я, пожав плечами, делаю первый шаг, растягивающийся на миллиард световых лет.
Возразить нечего. Поэтому я молчу.
Виктор вдруг оказывается далеко-далеко, но смешно семенит на своих коротеньких ножках, пытаясь меня догнать.
Бесполезно – ведь я шагаю по звёздам.
- Зачем тебе столько стволов? – спрашивает он из невообразимой дали, и я хохочу в ответ
- Долго перезаряжать! – гремит откуда-то сверху голос Неба, и я делаю ещё один шаг к несчастному магазинчику дамского белья, недоумевая, зачем его нужно было возводить на другом краю Галактики. Разве обитателям Тау Кита потребуются дамские трусики?
Оружие – это не страшно. Бедный Виктор не знает, но оружие всегда можно у кого-нибудь отнять.
Остро пахнущий кордитом ствол 12 калибра прижимался к ноздрям Эйлин. Девушка с ужасом видела на срезе ствола буроватые кусочки плоти – из обреза убили в упор одну из покупательниц. Так пахнет смерть, подумала девушка. Кровью. И порохом.
Шестеро юнцов не старше двадцати лет, зашедшие в бутик не больше сорока минут назад, были под кайфом. Старик Эрп, сидевший у входа с «липучкой», понял это на секунду позже, чем следовало.
А потом ему проломили голову бейсбольной битой.
Наверное, если бы юнцам были нужны только деньги и жизни, Эйлин бы поняла. Она сама выросла на улице, и была членом такой же стаи. Но эти пришли не за деньгами.
Они пришли за страхом.
Страхом – и зрителями. Зрителями, которые будут унижаться, увещевать, умолять о пощаде, просить не трогать заложников.
А они этого не сделают.
Они убьют всех – медленно, получая удовольствие от бессилия полицейских, машины которых блокировали улицу перед магазинчиком.
Таких называли «вампирами».
Собственно, вампирами они и были.
Тип, приставивший дуло обреза к носу Эйлин, похоже, отключился, и это пугало девушку больше всего. Нарку в его фармацевтической нирване, наполненной смутными образами друзей и врагов, могло привидеться всё что угодно. И Эйлин до судорог боялась той улыбки, которая медленно расцветала на лице вампира. По единственному клыку – на имплантацию второго, по всей видимости, не хватило денег, стекала струйка слюны.
Налётчиков было шестеро, но в относительном сознании пребывала лишь половина. Прочие - нарк с обрезом, ещё один, перетянувший бицепс ажуром от «Вандебра» и забывший вытащить из вены шприц больше походили на предметы обстановки. Последний, с нахлобученным на голову шлемом виртуальника, восседал на прилавке и, судя по недвусмысленным телодвижениям, пребывал в одном из виртуальных борделей.
Трое других – в чёрной, украшенной полицейскими значками-трофеями коже, нервно водили по сторонам разнокалиберными стволами и, похоже, начинали бояться сами.
Эйлин знала, что это будет ещё хуже. Свой собственный страх они будут гасить чужим. А в живых оставалась только она, две насмерть напуганные покупательницы, сжавшиеся в комки нервов у прилавка, и Дженни, продавщица, с задранным подолом лежавшая у стены.
-Чё за хмырь? – недоумённо спросил один из вампиров, глядя в окно. – Кокнуть его?
Эйлин скосила глаза, пытаясь понять, о чём говорят бандиты. Вдоль витрины брёл какой-то панк в грязно-сером плаще. На отвороте у него сверкал полицейский значок, однако парня отчётливо шатало.
- Псих какой-то, - сказал второй – Может, дури обожрался?
Другой конец Галактики оказался неожиданно близко. Утруждать себя открыванием двери мне не захотелось, и я с размаху вошёл в витрину, окутавшись ворохом осколков, медленно, словно снежинки неведомой стеклянной зимы опускавшимися вниз.
Я – громовержец, и пришёл карать.
Рядом с виском неспешно, насвистывая вальс, проплыла пуля.
Где-то далеко внизу, у самой земли, мелькнула чёрная тень с длинноствольным револьвером, и я пригвоздил порождение ада тремя молниями, таящимися в моей левой руке.
А затем земля рванулась мне под ноги в сумасшедшем пике.
Какой-то верзила у дальней стены держал коротко опиленный ствол у самого носа белокурой девушки. Она медленно приподняла связанные руки, и прямо над её головой расцвёл сноп огня. Я всадил в спину верзилы ещё три пули и крутнулся, заставив полы плаща взметнуться вверх комком ложной цели, сам падая вперёд и вниз.
Пистолет в моей руке взорвался огнём.
Описать огненный танец невозможно. Сознание в этом не участвует. Ты крутишься волчком, спасаясь от пуль, заставляя врага дырявить не тебя, а плащ, по которому противник, приняв несчастный кусок ткани за личного врага, садит пулю за пулей. Пистолет в деснице плюет огнём – нет времени целиться и дуло наводится по выбоинам на стенах и фонтанчикам выплеснувшейся крови – потому что человек против тебя может носить бронежилет, да и нельзя, невозможно остановить, придержать жмущий на курок палец – пауза в стрельбе подобна смерти.
Смертью она обычно и заканчивается.
Увесистое тело 38-го летит в лицо, удивлённые глаза ещё одного парня, бомбой взрываясь у него в зубах. Поворот – и целящийся в спину человек падает, получив несколько пуль в грудь, оборот закончен – и оставшийся без зубов принимает свою порцию свинца в пах – потому что с пола вставать неудобно, а его пули только что свистнули над тобой, швырнув в кровь дополнительные вёдра адреналина.
Ещё один, лежащий у прилавка, не опасен, он в отключке, но гарантий того, что это не притворство – никаких, и мои пули дырявят его корпус, отбрасывая в небытиё. Сидящий на прилавке парень швыряет в сторону пластик виртуального шлема, поднимая в воздух тяжёлое, неподъёмное тело пистолета.
Ствол неспешно плывёт вверх, а моё сознание улавливает пустые щелчки бойка, жадно требующего патронов.
Предательство! Бога грома и огня оставили без молний!
Я иду-бегу к возносящему пистолет человеку, но до него далеко, несколько вселенных, и шаги по миллиону световых лет в сравнении с этим расстоянием кажутся жалкими и смешными.
Мимо неведомым астероидом, заблудившимся в пространстве, плывёт револьвер, сопровождаемый диким окриком «Держи!». Я не знаю, что нужно держать – астероид, эта маленькая смертоносная планета, сама ложится в мою ладонь.
Я вновь спотыкаюсь о собственный носок и падаю-плыву-лечу вперёд, извергая молнии своей десницей. Рядом летит чья-то пуля, и я, лениво удивившись, поворотом корпуса пропускаю смертоносную огнехвостую комету мимо своей груди. Удивление оправданно – стрелявший в меня сломанной игрушкой лежит на прилавке, будто его с размаху ударили в грудь молотом. Но оружие не удержать – и голова человека взрывается, не в силах выдержать снопа молний, всё ещё живущих в моей руке.
Моё падение завершается и действительность что было сил бьёт меня по зубам.
Целовать его было тем же самым, что и целовать манекен, но Эйлин не обращала на это никакого внимания. Физическая близость, доказательство того, что она есть несмотря и вопреки всему случившемуся, была сейчас ей необходима, и она хваталась за полицейского, как тонущий вцепляется в спасательный круг.
Наконец она сумела оторваться от стрелка, чуть подрагивающими пальцами заряжавшего пистолет. Слова хлынули потоком, Эйлин молола чепуху, не думая о смысле, лишь чувствуя огромное облегчение и ощущение безопасности – такой зримой, наглядной; пытаясь разрушить тот барьер судорожного, панического молчания, который отделил её от остального мира на несколько последних часов.
Неожиданно она осеклась, поймав взгляд полицейского – пустой, потерянный; магазинчик уже наполнили крепкие парни из спецотряда, походившие в своих доспехах на инопланетных захватчиков.
- Мисс, с вами всё в порядке? – один из полицейских в белоснежных латах с синей «снежинкой» медицинской службы подбежал к ним.
Эйлин только кивнула, чувствуя, как чьи-то руки помогают ей встать и влекут к разбитой витрине. Кошмар и впрямь завершался. Она бросила взгляд через плечо, и неожиданно ощутила холодок страха. Уничтоживший шесть единиц живой силы противника – она сама не поняла, с чего это вдруг ей пришла в голову военная терминология – человек по-прежнему заряжал пистолет… запихивая всё тот же патрон в переполненную обойму. Патрон падал ему на колени, человек механически подбирал его и пытался вставить в магазин снова. Судя по всему, её спаситель был не в себе. И ещё – мимо него то и дело проходили люди, старательно делавшие вид, что его здесь нет.
Эйлин куталась в термоодеяло, сидя на пилоне двигателя полицейской машины. Двигатель работал на холостом режиме, отапливая окружающую атмосферу как промышленная домна и приближая тепловую смерть одной отдельно взятой планеты. Город, конечно, закрыт теплоулавливающим куполом, но кто его знает, насколько могут быть эффективны все эти новые технологии. Недаром все таблоиды то и дело печатают сенсации о том, что эти технологии принадлежат пришельцам – не то с Альдебарана, не то с Фомальгаута.
Вокруг царила обычная суета, возникающая, когда на одном поле пересекаются интересы различных подразделений. Преобладали, впрочем, тёмно-синие доспехи территориальной полиции. Опростоволосившаяся спецура топталась в стороне, не очень уже понимая, зачем их сюда позвали. Где-то вверху, лавируя между башнями домоградов полыхал «волчьим солнышком» дирижабль.
К девушке подошел человек с неподвижным, будто вырезанная из дерева африканская маска, лицом и неожиданно мягким, дисгармонирующим с противотанковой мордой голосом, спросил.
- Мисс Свенсон, вы себя хорошо чувствуете? Вам нужна медицинская помощь?
- Со мной всё хорошо, позаботьтесь лучше о Берте, - под воздействием антишокового укола Эйлин уже оправилась настолько, что отметила отсутствие на шлеме человека камеры регистратора.
- Конечно, - человек растерянно проводил глазами носилки, на которых лежала накрытая простыней продавщица. – Я капитан Виктор Берк, шеф 101-го территориального участка полиции. У вас есть машина, мисс Свенсон?
- Да, тут рядом. – Эйлин недоумевающее посмотрела на полицейского. Не было никаких сомнений в том, что коп уже просмотрел её досье, и, естественно, знал, что у неё есть машина (от которой Эйлин давно мечтала избавиться – этот агрегат пожирал слишком много топлива, даже если поить его только дешёвым эрзацем на угле). Местонахождение тачки тоже секрета не представляло – автопилот, как ему и полагалось, честно давал отметку на карте дорожной полиции.
Полицейский чуть помялся.
- У меня к вам есть небольшая просьба, - наконец сказал он.
- Хорошо, - согласилась Эйлин, - Только можно все вопросы задать потом?
- Несомненно, -согласился Берк, - Я говорю о просьбе частного характера: вы не могли бы отвезти вот того парня домой? Сами видите, в каком он состоянии. Я бы воспользовался патрульной машиной, но в салонах тоже есть регистратор.
- А… - Эйлин осеклась, но продолжила, - Что с ним?
- Мисс, он вам, между прочим, жизнь спас. – Берк помрачнел, и Эйлин вздохнула, догадываясь, в чём дело. Беда с этими… мигрантами, с бледно-зелёной картой ограниченного гражданства. Всё основывают на системе личных услуг. Впрочем, следует признать, это всё же лучше, чем «чиканос», оттяпавшие себе Калифорнию, или парни из Пояса Эбони, норовящие превратить в рабов всех белых.
Уловив ход её мыслей коп покачал головой.
- Поверьте, если бы у меня был другой выход, я бы оставил вас в покое и отправил в больницу на медобследование – как и положено по инструкции.
- Это, надо полагать, шантаж со стороны должностного лица?
- Ну, подайте на меня в суд. Законодательство нынче упрощённое – дело рассмотрят на месте. Правда, мисс, вам не мешало бы знать, что Стоун не был обязан совать свою голову в это дерьмо. Он отстранен, и если вдруг выяснится, кто стрелял, парню не миновать крупных неприятностей по службе. Но… я уважаю ваше мнение, мисс.
Полицейский отвернулся, направляясь к стрелку.
- Подождите, офицер Берк, - сказала Эйлин в удаляющуюся спину, на которой красовалась огромная звезда с цифрой 101. Коп ожидающе развернулся.
- На чем сидит этот ваш Бэтмен?
- Зачем вам это? – насторожился Берк.
- Чтобы знать, насколько он опасен!
- Совершенно безопасен, - начальник участка растянул маскоподобное лицо в подобие улыбки. – Разве что повесится.
- Я не слышала ответа на вопрос, - в голосе Эйлин прорезались неожиданные для неё самой металлические нотки.
- «Черный вихрь»… вряд ли вы о таком слышали.
- Гормональный препарат, всё равно, что настойка мухоморов для берсеркера. Запрещён к употреблению гражданскими лицами… Я служила в армии, офицер.
- Угу…- Берк посмотрел на Эйлин гораздо более внимательно, надеясь явно на то, что в полевых условиях его взгляд сможет заменить электронный микроскоп. Безнадёжно – генетические изменения трудновато заметить невооружённым глазом. – Десять секунд балдежа и три дня депрессии. У Джека сейчас началась вторая фаза. Так вы поможете?
Эйлин кивнула – не спеша, раздумчиво. По-хорошему, её саму требовалось бы сейчас окружить заботой и вниманием, но… что за чёрт! Не такое уж она и тепличное растение…
Справедливо решив, что человек, который так долго колеблется, нуждается в некотором подстёгивании, Берк сказал.
- Стоун живёт под «пауком», на Чандлер-стрит, 17/22. Район, конечно не из лучших, но сейчас там тихо.
- Он там живёт?! – всё-таки переспросила девушка.
- Полицейские получают немного…- Берк пожал плечами, явно не намереваясь выдавать служебные тайны. – Спасибо, мэм!
Эйлин сухо кивнула. На самом деле она вовсе не собиралась давать согласие, но Берк отрезал ей пути к отступлению. Девушке оставалось лишь пассивно наблюдать за тем, как шеф полицейского участка на пару с другим копом усаживают впавшего в ступор боевика на заднее сидение её машины. Коп-наркоман, похоже, пребывал в состоянии, близком к коматозному.
Не удостоив Берка и взглядом Эйлин уселась за руль. Чандлер-стрит, мистер Берк? В это время? Не дождётесь!
Взвизгнув шинами автомобиль резко взял с места.
Берк повертел «глок» в руках и передал его подошедшему Маллинсону, командиру спецотряда и заодно «легендатору» Управления Полиции Восточного Побережья.
- Ты, как всегда, вовремя.
Маллинсон колкость Берка предпочел пропустить мимо ушей. Зато потёртого вида пистолет его явно впечатлил.
- Хороша вещица. Выпущена ещё до того, как оружие принялись оснащать всякой интеллектуальной дрянью. Не жалко было расставаться?
- Нет, - Берк собирался ещё что-то добавить, но воздержался. Вместо этого он сказал. – Оформишь отчёт так, что они сами друг друга перестреляли?
- Подчистка информационных баз полиции – серьёзное должностное преступление, - сообщил Маллинсон, - А если «внутряки» докопаются?
- Прекрати валять комедию. Проверкой на благонадежность занимается твой департамент.
«Легендатор» пожал плечами. Посерьезнел.
- Легко. Если, конечно, твой герой не попал на видеофайлы.
- Конечно, он на них попал. Но хода ведь им давать не обязательно?
- Лишних отпечатков на стволах нет?
Вместо ответа Берг показал тюбик клеевых перчаток, напыляемых прямо на ладони. Эксперт протянул руку за баллончиком. Берг приподнял бровь.
- Мне нужно будет смазать грабельки хотя бы одного из этих субъектов, - в голосе спецотрядовца проскользнула насмешливая нотка. – Скорее всего, перестрелял дружков тот, что был в виртуальном шлеме. Главарь с «магнумом» пришил его, тут в первых рядах ворвались мы… Слухи, конечно, останутся… но их можно игнорировать.
Берг молчал, и Маллинсон, повертев в руках пистолет, добавил.
- Не понимаю, чего ради босс его покрывает, Виктор, – пожаловался он. - Стоун убийца и наркоман.
- Он выполнил твою работу, Малли. Пока ты проверял на благонадёжность очередного «бледно-зелёного». Или меня, кстати. Эту работу, я думаю, тоже должен кто-то делать? Переть на ствол и молиться? Всё, в чём можно Стоуна обвинить – так это в превышении служебных полномочий.
«Легендатор» пожал плечами. В принципе, он был согласен с Берком. Стоун вполне заработал медаль… вот только огласка его участия вытянула бы на свет слишком уж длинную и запутанную цепь подробностей, которые широкой публике знать ни к чему. Он встретился глазами с Берком, и непроизвольно вздрогнул.
- Работай, - сухо сказал тот, - И не забудь проверить видеопоток на соответствие твоей версии. Не то эти плетельщики снов с телеканалов нам снимут… очередного «терминатора».
Шёлк опытной блудницей ласкал моё тело, обвиваясь, скользя, ластясь и заставляя ощущать определённые неудобства в нижней части туловища.
Я открыл глаза и уставился в потолок, составленный из гранёных зеркальных плиток. Усмехнулся – в гигантском фасетчатом блюде даже два человека выглядели некоей разновидностью групповой оргии.
Впрочем, на потолки дешёвых мотелей, сдающих комнаты на час или два, потолок походил мало. Слишком много бронзы и гривастых царей природы было в обрамлении многоугольных зеркальных плиток, и слишком дорогая ткань меня окутывала.
Мстительное подсознание, разбудившее меня от греховных прикосновений подальше, сразу заставило меня испытать глубокое чувство вины.
Вчерашний вечер для меня окутался густым туманом, из которого острыми колючками проталкивались в мою голову воспоминания.
Я никогда не мог напиться вдребезги – странный выверт перекроенной «Шивой» физиологии – но адреналиновый отходняк выматывал меня круче любого похмелья. Тело стонало, само не сознавая, что ему больше необходимо – страшный выброс боевых гормонов, ставящий тебя на одну доску с Зевсом и Тором, опьяняя тебя ощущением всевластия, или же покой – когда ты хочешь забиться в самый дальний уголок этого мира и лет триста лежать там побитой собакой.
Я с сожалением посмотрел на полоску фольги с углублениями желатиновых капсул, лежавшую перед оправленным в серебро зеркалом и отвернулся.
Для меня «вихрь» служил инструментом, таким же как пистолет или собственное тело, и покуда наркотик не мог меня побороть.
Как впрочем и я – его.
Я свесил ноги с кровати, задумчиво посмотрел на лежавшую рядом девушку, нежно поглаживающую складки простыни. Симпатичное лицо в обрамлении золота длинных прямых волос… Я отвернулся.
Когда действие стимулятора проходить, человек превращается в бревно. Он в состоянии мыслить, соображать и двигаться тоже. Как робот или зомби, с чёрной дырой в душе.
Плата за всемогущество, длящееся пять минут субъективного и секунд тридцать объективного времени оказывается слишком велика. Несколько минут власти над миром оборачиваются сутками депрессии. И взорванной гормональной системой.
Я могу себе это позволить.
Из памяти выскакивали воспоминания – как стоп-кадры видеозаписи. Я помнил, что девушка – Эллин, Эйлин? – привезла меня к себе домой, но я особо не возражал – мне было всё равно.
Потом мы занимались чёрт знает чем, и уснули только под утро.
«Вихрь» вытрясает душу и тело. Жаль только, что на низшую физиологию он не действует совсем.
Не было бы так противно.
Утопая по щиколотку в ковре, исправно вычищающем из комнаты углекислоту и вновь отпускающем кислород на волю (интересно, неужто продажа дамского белья приносит такие доходы?) я подошёл к шторе, прикрывающей окно и сдвинул её в сторону.
Как и ожидалось, я увидел только компьютерную симуляцию какого-то горного пейзажа с высоты птичьего полёта.
Я хмыкнул. Мы, жители городов, размеры которых превышают все разумные соображения – сможем ли мы увидеть что-то ещё, кроме серого бетона и никелированного металла, углов и прямых линий иначе как на картинке?
Не знаю.
А может быть, это и не важно. Мы живём в коллективной, по последнему слову техники выстроенной могиле, модернизированной, электронной, построенной из стали, бетона, стекла и пластика, и даже небо смотрит на нас квадратиками свинца, которые видны со дна колодцев, образованных утёсами башен-модулей. Да и эти квадратики за переплетениями дорожных развязок, проводов и рекламных щитов видны не везде.
Я стукнул кулаком в холодное стекло экрана и вдруг почувствовал, как спины касается женская грудь, а на плечи ложатся длинные тонкие пальчики с коротко обрезанными ногтями.
Разворачиваюсь и смотрю в зелёное марево глаз.
- Спасибо… но не стоит. Не поможешь.
Девушка резко разворачивается, отходя. Похоже, я её обидел. Что ж, я не понимаю других людей.
Честно говоря, я и себя не всегда понимаю.
- Ты мне ничем не обязан. – говорит девушка, набрасывая себе на плечи простыню. – Я тебе – тоже.
Я молчу. Сказать нечего, да и незачем, наверное. Всё же пытаюсь.
- Эль, я… - А что, собственно, я? Что всё, чему я выучился за четверть века – это лихо палить навскидку во всё, что шевелится? И что где-то под сердцем я с детства ношу осколок льда, томительно-сосущую пустоту, требующую оставить между собой и миром дистанцию побольше? Или что я сам себя выдумал?
Я качаю головой и принимаюсь собирать разбросанную по комнате одежду.
1.
Пластиковые пачки сигарет с хрустом мнутся под ботинками. Я ставлю ноги на то, что было когда-то асфальтом.
Мир одноразовых вещей порождает свой одноразовый ад.
Не знаю, кому первой пришла в голову эта поначалу показавшаяся здравой идея. Можно сколько угодно штрафовать за то, что люди мусорят на улицах. В либеральном обществе Старых Штатов так оно и было – люди постоянно проявляли гражданскую бдительность, и на центральных улицах, под неусыпным присмотром постов видеонаблюдения это срабатывало. Но не на задворках. Не в Тени.
Наверное, дело в исходном посыле. Мораль, воспитанная постоянным контролем, рушится, когда этот контроль исчезает. А там, где живу я, всем плевать даже на контроль.
И тогда появилось предложение: раз уж город превращается в своего рода экологический комплекс, сродни природным, то почему бы не довести аналогию до логического завершения и не попытаться использовать мусор наподобие перегноя в лесах?
Как почву под ногами.
Идея, конечно, не новая. Отходы в дорожное покрытие перерабатывали давно. Но теперь в виду имелось кое-что другое.
По замыслу безвестного чиновника муниципалитета мусор должен был оставаться лежать там, где его бросили – оплывая и утаптываясь ногами пешеходов, да проезжающими время от времени катками дорожной службы.
Может и не стоит ругать парня – предложил он это задолго до того, как дома стали загонять в вертикаль. А сложные углеводороды продолжают тратить на упаковку. Топливный кризис не волнует даже экоактивистов - «зелёные» больше следят за соблюдением 17го Берлинского протокола о промышленных выбросах.
Так или иначе, но подошвы моих ботинок приминали не асфальт, а метровый уже слой хорошо утоптанного мусора, покрытого лужами сочащегося сверху дерьма – смешанной с карбоновым бензином из угля, маслом и дорожной грязью воды, шампуней и химикатов, что льют в баки дорожных поливальщиков для дезинфекции. Странно ещё, что в этой пародии на природу не растёт пластиковая трава, жестяные цветы и не заводятся хищники… хотя здесь я, пожалуй, ошибаюсь.
В каменных джунглях хищники – люди. Ни одно животное в здравом уме и твёрдой памяти в город не сунется.
Да и людям здесь, в общем-то, делать нечего.
Моя квартирка – не самое шикарное на свете местечко, согласен, но всё же тридцать кубов, положенных мне по закону о социальном обеспечении иммигрантов – располагалась в недрах лабиринта, образованного массивными опорами жилого блока-«паука». Стандартный домоград на 80 этажей, возносившийся в небо на пару сотен метров и занимавший по площади несколько кварталов был детищем тех времён, когда земельные проблемы были просты и решались столь же просто и остроумно.
На большом участке земли, покупать который целиком обошлось бы слишком дорого, приобретались места для нескольких опор – толстостенных бетонных зданий, снабжённых всей необходимой требухой для обеспечения жизнедеятельности вознесённого вверх города. Капитально перестраивалась канализация, энергосистемы, водопровод, чему обитатели здешних бедных кварталов поначалу даже радовались.
А потом поверх опор возводился только первый этаж будущего небоскрёба, отправляя аборигенов в непроглядную темноту, прорезаемую лишь светом тусклых федеральных осветителей, живо прозванных «волчьими солнышками», да колющими лучами прожекторов службы безопасности здания.
И возразить было уже нечего… потому что в случае наличия возражений возражать стало бы уже некому. Ни одна из строительных компаний не гарантировала безопасности во время постройки перекрытия между опорами. Могло произойти и полное обрушение перекрытия… если старожилы слишком уж сопротивлялись.
Правительство Кэпитал-сити закрывало на это глаза – отчасти потому, что получало немалые суммы от строительных подрядчиков, отчасти потому, что в городах требовалось селить биомассу, а для этого требовались квадратные и кубические метры. Или сокращение поголовья биомассы.
Спору нет, после того, как пару раз паукоподобные здания выказали «внерасчётную нестабильность внутренней структуры», то есть попросту рухнули, домограды принялись строить более привычными методами. Сотня уже построенных «пауков» продолжала стоять, как ни в чём не бывало, но кого, в самом деле, волнует жизнь людей в городах-клетках, переводящих ценный кислород?
Никого.
Прежде всего самих обитателей этих городов.
Меня тоже.
Темно.
Темноту прорезают укреплённые на опорах прожектора. В Центре старые «подвальные» районы уже давно снесли, построив вместо них многоэтажные ульи «братских могил»-ночлежек, но Чандлер-стрит был районом федерального подчинения, и древние кирпичные здания – кирпичи были ещё прямоугольными – стояли как ни в чём ни бывало.
Привратник в холле, содержащийся всем домом на выделяемые из скудных наличных копейки, имел все основания получить какое-нибудь громогласное прозвище из классической литературы. «Страж Ворот» или «Хранитель Коридора», к примеру.
Нынче, конечно, трудно встретить человека, который бы читал Толкиена или Кука… впрочем, что я несу, сейчас с трудом можно найти человека, который читать-писать бы умел без запинки, в ходу обучающие видеоролики, где тебе всё банально рассказывают… но, так или иначе, привратник был генемодом и принадлежал к породе орков.
То есть был двухметровым исполином с бугрящейся мускулами упрочнённой кожей серо-зелёного цвета и признаками акромегалии на лице. И, разумеется, внушительными клыками и острыми ушами, доставшимися ему в силу принципа комплементарности, чтоб её…
Генные модификации сначала стали распространяться именно здесь, в Тени. Ну, вы наверняка помните эту рекламу компаний, занимающихся генетической модификацией - «Желаешь выбиться в люди? Закажи ребёнку ловкое, способное тело и поднявшись наверх он, как поплавок, вытащит тебя со дна. Позаботьтесь о своём будущем и будущем своих детей!»
Вот и Старина Дик – жертва той самой рекламы. Сам он, конечно, жертвой себя не считает – и его можно понять. Никакой вампир его не тронет – просто потому, что не сумеет. Клыки коротки.
Но генные модификации здесь, в, в люди никого ещё не вывели. Секрета тут нет – игры с генами не вкладывают в голову человека знаний, одни только способности, и весь прибыток, который будет у ребёнка – крепкое тело со своими специфическими проблемами, мало похожими на проблемы неизменённых людей, да десятилетний контракт на видоизменение, который следует отработать.
Рабством это не считается, хотя как ещё назвать выращивание людей по заказу корпорации? Во всяком случае, полноценное образование и «интеллектуально перспективная» модификация обитателям Тени не светят. Тут выживают мускулистые «орки», проворные «гоблины» да отмороженные химией «вампиры», на людей похожие лишь отдалённо – причем без всяких генетических изменений. Да люди вроде меня, шкурой подтверждающие, что человеку, для того чтобы выжить, никакие генетические изменения не нужны.
И потому Тень не меняется. Отсюда по-прежнему выходят лишь грузчики да подметальщики улиц.
Это и моя жизнь.
Регулятор громкости старенького чёрно-белого телевизора был выкручен до предела. Старина Дик, судя по всему, приобщался к таинствам мировой политики. Он не без оснований считал, что перипетии новостей вполне заменяют по напряженности и интриге телесериалы. Возможно, он и прав.
- Удалось локализовать очередной голод в Западной Африке, - захлёбываясь от напряжения сообщила молоденькая дикторша. Судя по взволнованной мордахе в Западной Африке проживали все её родственники. Или, как минимум, любимая тётушка. – Гуманитарную катастрофу удалось локализовать, - продолжила дикторша уже несколько бодрее, - в регион направлены отряды Сил взаимопомощи для предотвращения голодных бунтов. Первый самолёт с продуктами уже приземлился в аэропорту Курумзани. Организована централизованная выдача продовольствия.
Наконец на меня соизволили обратить внимание.
- О, Джек! – обрадовано завопил Дик, дружески хлопнув меня по плечу. Я стоически перенёс удар. – Джек Стоун! Всю неделю тебя не видел!
Дик меня любит. У орков ускорен метаболизм, поэтому они всегда голодны. Я об этом помню, так что всякий раз покупаю Дику что-нибудь высококалорийное. С орками лучше дружить.
Это полезно для здоровья.
Я вытащил из кармана пачку печенья и покаянно сказал.
- Дик, извини, больше ничего не нашлось.
- Да ничего, я тут и без того подумывал развернуть сафари на тараканов. – Орк разорвал клыками полиэтилен и махом сожрал половину печений. Впрочем удивления это у меня не вызвало. Что для этакой махины упаковка печенья?
Вот если бы ящик…
- Что в мире делается? – спросил я, указав на экран. Дикторша отвлеклась от темы голода и с не меньшей увлечённостью рассказывала об эпидемии оспы в Северной России, стонущей под диктаторским режимом Народного фронта спасения и вспышках чумы в Бомбее и Калькутте.
- Да, ничего особенного, - отмахнулся Старина Дик, - Мы гуманитарную помощь в Африку послали, а эти дикари полезли грабить склад. Восемнадцать сотрудников гуманитарной инспекции погибли. А потом показывают всех этих маленьких тварей с писком «мама, дай покушать». Корми их после этого!
Я косо усмехнулся.
- Вопрос в том, почему они голодны, Дик.
- Диктатуры…
- Там с шестидесятых годов прошлого века демократии.
- Ну так чёрт их разберёт. От природы небось косорукие. – Старина Дик вновь отмахнулся рукой, отделив себя от голодающей Африки и всего мира. – В Сенате готовят отмену Апрельской поправки, и, говорят, вот это будет шоу!
Я пожал плечами. Когда десять лет назад военлорды приняли эту поправку, левые тут же заявили, что это государственный переворот. Может и так – ведь теперь по вопросам внешней политики право голоса получили только те, кто воевал. Впрочем, я в любом случае имел лишь «бледно-зелёную» карту вида на жительство и гражданином САСШ не был – а значит и эти политические дрязги меня не касались.
Дик это понял, и перешёл к более насущным новостям.
- Да, кстати, интересовался тобой один тип.
- И ты сказал, где я живу? – удивился я. Обычно орки неразговорчивы – пониженная болевая чувствительность имеет свои преимущества.
- Вот ещё! – фырканье орка больше походило на ржание довольного собой битюга. – Просто ночью в наш бар завалился какой-то гоблин…
Я представил себя на месте бедолаги и поёжился. Мои пять с половиной футов рядом с семифутовым ростом Старины Дика смотрелись бледно, а каково гоблину, чей рост не превышает и пяти? Да и не любят орки гоблинов. По сравнению с тугодумными собратьями Дика любой гоблин выглядит покруче Эйнштейна, чем и пользуется бессовестно.
- Так вот, гоблин… - продолжал привратник. - Мы с ребятами его поначалу не трогали – сидит себе, пьёт, за пойло платит исправно, но тут стал он о тебе расспрашивать.
Старина Дик сосредоточенно задумался.
Я молчал, вслушиваясь в стук падающих где-то на дно жестяной миски капель.
- Ага, в общем, только мы его собрались отметелить, он и сказал, что у него дело к Джеку Стоуну, и если кто в курсе, где он живёт, то пусть передаст ему, что сегодня он будет ждать тебя в «Орчатнике»,- на одном дыхании сказал привратник.
- Да ты расслабься, Дик, - сказал я.
Орк иронии не понял.
- Да я и не напрягался! – с обидой в голосе сказал он.
- Что хоть за гоблин? Чей?
- Не местный, - помотал головой Дик – Но на вольняшку не похож – поперёк груди герб Института прикладной геофизики - не один уважающий себя «мод» этакого позора не оставит, когда с контрактом развяжется.
Я пожал плечами. Больших неприятностей, чем те, что у меня уже были из-за затянувшегося внутреннего расследования моей собственной нелёгкой биографии гоблин доставить мне просто не смог бы.
Хотя и интересно, для каких надобностей я понадобился. И кому.
- Возможно, я зайду. – вздохнул я, направляясь к лестнице, - Пусть подождёт, если я задержусь.
Прямой как стрела коридор просматривался дешёвеньким полицейским регистратором. Регистратор меняли неделю назад, но кто-то уже закоптил линзу видеоглаза и нацепил на торчащую из стены коробочку «нюхача» пластиковый пакет, крепко затянув его на горловине куском стальной проволоки.
Я усмехнулся. Волну терроризма, захлестнувшую осаждённую крепость Нового Света удалось сбить именно благодаря массовому выпуску таких вот устройств. Если верить пропаганде, конечно. Видеокамера, анализирующий тембр человеческого голоса вокодер, нюхач, способный с пяти метров определить, что у тебя в кармане – наркотики, взрывчатка или недоеденный с утра гамбургер.
Поток данных с регистраторов обрабатывается центральным компьютером видеопоста – «гадалкой», которыми утыкан весь город, и если ей покажется, что вы тип социально опасный, то визита архангелов следует ожидать с минуты на минуту. Технология знакомая – в Патруле я оттрубил пять лет. Считалось, что мы элита… хотя моя работа напоминала скорее работу участкового. Профилактические беседы, ложные срабатывания… тоска. Не верите? Купите в аптеке марганцовку, в магазине сельскохозяйственных удобрений – селитру, а в магазине стройматериалов – порошковую краску с добавкой магния – и ждите приключений. За вами установят слежку, подождут, пока вы не встретитесь с друзьями и родственниками – и вызовут нас… быстрое реагирование. По итогам захвата выяснится, что марганцовку вы купили для купания ребёнка, селитру – для любимой тёщи, чайная роза которой просто не может существовать без нитрата калия, а краску – для окраски стены квартиры в стиле «ретро hi-tech», а вот «гадалка» сочла, что вы делаете бомбу. Если вы выжили – скажите нам спасибо, потому что ребята в Патруле нервные и не местные, вроде меня. И никогда заранее не знаешь –задерживаешь такого несуразного покупателя, или наркоторговца, потянулись вы за стволом или ингалятором от сердечного приступа…
Пришить вас, кстати, будет проще – вот тогда приданный отряду «легендатор» с чистой совестью превратит вас из террориста виртуального в террориста реального... и никаких проблем с судебным разбирательством.
Поэтому я и живу в Тени. Надоело назойливое внимание общественности. Полицейские регистраторы здесь громят едва ли не быстрее, чем их производят. Кстати… это, похоже, объясняет, почему гоблину пришлось искать меня ножками. Живи я сотней метров выше и плати за квартиру, компьютер меня нашёл бы мгновенно.
Утешение, конечно слабое. Жильё оплачивать приходится и здесь – через домовое товарищество, в котором состоит один лишь Старина Дик, раз в месяц вносящий оплату за весь дом.
Анонимность, хотя бы условная, дорого стоит. Но она ставит меня на одну ступень с элитой - военлордами и толстосумами, стоящими в иерархии так высоко, что неприкосновенность их личной жизни защищена государственной тайной.
Комнатёнка у меня узкая и захламленная – так говорят все, кому случилось у меня побывать. По-моему, возводят напраслину. На свои бы дома посмотрели!
Тонкая серая дверь, отлитая из какого-то на редкость упругого пластика, изрядно покорёжена в середине – это кто-то пытался выбить её ногами. Чуть выше вмятины – две дыры от пуль, появившиеся в тот момент, когда я, чтобы не выяснять лицом к лицу, кому понадобилось моё бренное тело, шмальнул в дверь не вылезая из под кровати.
Пули ещё долго рикошетили с пронзительным свистом по коридору, но крови я не обнаружил… так что ночной визитёр ушёл невредимым. Полотно двери перекосило, но это имело и свою положительную сторону – теперь её можно было даже не запирать замок, поскольку продавленную в середине плоскость приходилось выдирать из косяка как больной зуб, чертыхаясь, а иногда и обращаясь к помощи Старины Дика.
Когда же я вывинчивал дверную ручку, дверь было и вовсе невозможно открыть.
Несомненно, слишком хорошо закрытые двери привлекают внимание. Но пулевые отверстия служили надёжным щитом от воров.
Тем, кто духом был послабее, дыры от пуль говорили о неимоверной крутости владельца, палящего не задумываясь во всё, что имело несчастье ему не понравиться. Храбрецам достаточно было заглянуть в пробоины и установить, что всё, заслуживающее внимания давно уже спёрли.
Незачем в комнату было заглядывать и мне – я и без того знал, что я там увижу.
Вдоль левой стены комнатушки-пенала – стол с проржавевшей раковиной и укреплённым на стене баком для воды, которую приходится носить из нелегальной врезки в водоподающую магистраль «домограда». Чуть дальше, на тумбочке, не вошедшей бы ни в один из мебельных гарнитуров, которые можно выписать по каталогам, стояла древняя микроволновая печь, выполнявшая функции шкафчика.
Справа – застеленная целлофаном железная кровать, за ней, одним торцом упираясь в стену а другим – в спинку кровати – стеллаж, доверху забитый устаревшими бумажными носителями информации, в которые, хвала Аллаху, невозможно вносить оперативные изменения. Но кому в наше время нужны бумажные книги? Даже я в них заглядываю всё реже.
Я ввинтил ручку и с натугой открыл дверь. Скрежет был ужасный, будто визг раздавленной кошки, и я на всякий случай огляделся по сторонам – не звонит ли кто в общество борьбы за права животных. Но никому и в голову не пришло выглянуть в коридор и посмотреть, что происходит. Я вошёл в своё жилище и с теми же акустическими эффектами прикрыл дверь, на полфута не доведя её до косяка.
Кому как, а мне отсюда ещё и выходить.
Машинально прикрыл пулевые отверстия полосками непрозрачного скотча, давно потерявшего клеящие свойства, но каким-то чудом продолжающего удерживаться на двери. Присел на угол койки, ещё раз огляделся.
Окно расположенное напротив двери я заложил кирпичом. Снаружи всё равно темень, а сквозь стену ворьё из уличных банд лезть пока стесняется.
Впрочем, свойств второго выхода окно не потеряло. Раствор, на котором я уложил кирпичи, состоял почти из одного только песка, и хороший пинок позволял без затруднений открыть проход в Европу.
По крайней мере, так обстояло дело в теории. На самом деле мне этим способом эвакуации пользоваться вовсе не хотелось. Второй этаж – не слишком высоко, только вот ноги запросто переломать можно.
Над бывшим окном тускло отсвечивала красным неоновая трубка, снятая мной с какого-то рекламного щита. Щит рухнул с эстакады наверху и пролежал целых три часа, прежде чем за ним приехали. Разумеется, ничего не нашли. Здесь, внизу, в чистом виде процветает безотходное производство.
Точно напротив моей головы в стену был вмонтирован терминал с прямым выходом в Сеть – наследие какой-то давней федеральной программы, целью которой было не то повышение интеллектуального уровня затенённых районов, не то стремление занять туземцев чем-нибудь на предмет предотвращения социального взрыва.
Программа воплотилась и благополучно сдохла, не принеся никаких заметных плодов, зато наверняка обеспечив кому-то соответствующую пометку в служебном досье. А терминалы остались, и многие умельцы заставили их работать, получив нелегальные каналы для выхода в Сеть.
Впрочем, мой работал легально.
Моих познаний, почерпнутых в архиве отдела высокотехнологичных преступлений, к которому я был приписан, вполне хватило для того, чтобы занести терминал на баланс родного полицейского управления.
Экран, чуткость сенсорной клавиатуры которого была явно избыточной, включился, едва я вошёл. Терминал был настроен на какое-то секс-шоу в реальном времени – не иначе как Старина Дик повышал свой образовательный уровень. Актёры двигались измученно и вяло, выполняя привычную, вроде погрузки мешков с цементом, работу.
Я помахал рукой над экраном, вызвав к жизни Официальную Мозгомойку. В принципе, все каналы новостей одинаковы, живут по принципу «каждый день на этом свете – последний», калейдоскоп сенсационных фактов триста шестьдесят с лишком дней в году, двадцать четыре часа в сутки, вы знаете всё, но не в состоянии сделать никаких выводов. По такому принципу банковские компьютеры ломают – перегружают выходные каналы мусорной информацией, которую глупая машина вынуждена обрабатывать, и под шумок переводят миллион-другой долларов на Каймановы острова или на Луну.
Официальная Мозгомойка от других каналов ничем не отличается, но, по крайней мере позволяет выяснить точку зрения родного правительства по всяким важным вопросам.
И всё такое.
Не то чтобы политика меня волновала. Один чёрт, бледно-зелёная карта не дает права голосовать даже по вопросам внутренней политики (будто это что-то меняет, ха!). Но ежемесячное собеседование в Иммиграционной службе иначе не пройдёшь. Лучше знать, чего знать не стоит.
Отвлёкшись от экрана, благо, звук был вырублен, я пошарил в кармане плаща и поставил на стол лоточек с белковой пастой – единственная еда, не наносящая моим финансовым средствам невосполнимого урона.
На коробке была изображена при помощи голографии какая-то вкусная рыба, но я то знал, что вкусной рыбы в белковой пасте нет ни на грош.
Пасту готовят из насекомых, которые, что общеизвестно, содержат много ценного белка. Сырьём для блюда на моём столе послужила саранча. Известно вам, что в одной единственной кулиге саранчуков может содержаться несколько миллионов тонн живого веса?
Первоначально насекомые шли на корм скоту, но их быстро научились перерабатывать в нейтрального вида и вкуса массу. Плюс необходимые вкусовые добавки – и проблему голода в развивающихся странах можно похоронить.
Вслед за пищевой проблемой и отцом Мальтузом отправилась в небытиё и проблема перенаселения.
Помнится, в Сети одно время ходило множество скандалов – когда выяснилось, что пищевые добавки порядком снижают потенцию и уменьшают способность женщин к зачатию. Вы думаете, их перестали класть? Об этом лишь писать перестали.
И не более того.
А уж как пищевые добавки ломают биохимию организма… Я не набрал вес только потому, что моя гормональная система и без того напоминает Парфенон после разрушения его турками.
Война за цивилизационное превосходство не останавливается ни на миг. В конце концов, военлорды всего лишь позволяют выигрывать битвы. Для того, чтобы цивилизация победила варварство, мы должны работать на перспективу. Так что гуманитарная помощь голодающим Африки сейчас – это тысячи квадратных километров свободных территорий завтра; жаль только, что мы не можем помочь Китаю, Индии и Исламской Лиге так же, как уже помогли Южноафриканскому блоку и России.
Дикари-с. Диктатуры-с.
Я пошевелил пальцами перед сенсором, набавив значение звука, и в мои уши ворвался голос дикторши.
- …в Тихоокеанском регионе вновь разразились бунты экосферы. Тайфун «Линь гуй», скорость которого грозила превысить сто миль в час был расстрелян плазменными бомбами орбитальной платформы «Хуа То». Повышение мировой температуры не превысило несколько тысячных градуса. Правительство Срединной империи вновь внесло ноту протеста против контрольных включений системы противобаллистической защиты «Ионный щит» над САСШ, как нарушающих баланс воздушных масс над планетой. Представитель Конгресса в ООН отверг протест на том основании, что наличие у Китая орбитальных платформ климат-контроля ставит САСШ в неравноправное положение в деле регулирования климата. Экоактивисты в очередной раз предприняли попытку штурмовать Лестницу Военно-Метеорологической службы, следствием чего стало применение нелетального оружия. Количество жертв на этот раз не превысило пятидесяти человек….
Я отцепил прикреплённую к упаковке пластиковую ложку, потыкал ею студенистую смесь, надо признать, действительно пахнувшую рыбой, и вновь перевёл внимание на экран. Просмотр новостей, по крайней мере, отвлекал от размышлений о составе моего любимого деликатеса.
- На Восточном побережье по-прежнему свирепствует эпидемия мутантного вируса гриппа, штамм 1984. Очаг эпидемии удалось локализовать и ликвидировать. К сожалению, одной из жертв стал лидер Ассоциации ветеранов войн за Технологическое преимущество «Новое человечество» и директор Института прикладной геофизики САСШ Томас Кларк. Гражданская панихида состоится…
- Поиск – Томас Кларк. – приказал я программе терминала. Как ни странно, система не стала переспрашивать и сразу выдала подборку из кусочков новостей. Похоже, не только я решил выяснить, о чьей смерти меня решили уведомить лично – в общем ряду с полумиллиардом человек по всему миру, которые Мозгомойку смотрят. По причине веры или служебной необходимости.
- …известный политик…
- …сенатор от Штата Одинокой Звезды…
- …основал ассоциацию «Новое человечество», целью которой является защита прав генетически модифицированных солдат…
- …в своём программном заявлении сенатор Кларк заявил о необходимости более активной внешней политики.
На следующем кадрике мелькнул сам сенатор – на вид не больше сорока, с хищной узкой челюстью и совершенно выбеленными боевой химией волосами. Правда, вряд ли кто-то посмел бы обвинить Кларка в наркомании. И молодости, в сенат раньше сорока пяти лет не попадают. Мне явно стоило поискать респиратор – поберечься от гриппа, штамм 1984. Раз уж он с ног генемодов валит. Простому смертному наверняка не выжить.
- Я считаю, что проект «Ковчег» не оправдал себя, - веско заявил сенатор, глядя прямо на меня. – Мы ушли с мировой арены. Но этот мир не может игнорировать наше существование. Равно как и мы – этот мир. Цена отступления может оказаться слишком высока. Я говорю – мы должны покончить с изоляцией. Иначе наши великие цели, от достижения которых мы отказались в начале столетия исчезнут в безвестности…
Я пожал плечами. Видимо, сенатор прав – следует ограничить количество гуманитарной помощи. Иначе, рано или поздно, её захотят вернуть.
Из соображений гуманизма.
- Остановить. Продолжить. – отдал я маловразумительный приказ терминалу. Впрочем, тот был туповат, и потому понял меня правильно – остановил выборку новостей по безвременно ушедшему сенатору и продолжил показ новостей.
- Удалось остановить вырождение таёжных биогеоценозов в Восточной Сибири. Правительство Русских Земель по-прежнему настоятельно подчёркивает, что уменьшение площади лесов не в интересах всего населения планеты. По мнению экспертов Комитета Экологической Безопасности ООН спусковым крючком процесса вымирания лесов стал запуск ракеты-носителя «Энергия», произошедший две недели назад. Впрочем, договор об оказании помощи со стороны САСШ может быть подписан со дня на день – как только Роспарламент подтвердит нормы Берлинского протокола.
Я хихикнул. Не иначе как русские оторвались от выпиливания матрёшек и вспомнили, что двести лет назад были великой державой. Когда их было сто сорок миллионов.
-Остановить. – Сказал я и диктор вновь послушно замерла. Естественно, лишь на моём экране – новости шли в режиме постоянного интерактивного обновления, так что диктор у каждого зрителя мог быть свой – одна из тридцати стандартных моделей. – Поиск: землетрясения за последние две недели от сего дня.
Через минуту я уже читал список. Крупных, которые попали в сводки новостей, было всего то четыре. Одно – в Калифорнии. Я, конечно, не сейсмолог, чтоб отдачу от ракеты считать – как распределение ударной волны по тектоническим плитам пойдёт, но я бы сделал ставку на Калифорнию. В неё уже столько раз метили землетрясениями, что штату явно недолго осталось. Не исключено, что таежные биогеоценозы вырождаться перестали именно поэтому.
Хотя, конечно, я могу и ошибаться.
- Продолжить, - я вновь сунул нос в тарелку. Зря я опасался за свой аппетит – организм, порастративший калории во вчерашней перестрелке явно радовался тому, что угроза самопожирания внутренних органов отступила.
- …трагедия на Северо-восточном побережье… - я несколько отвлёкся, поскольку ужасные трагедии происходят в Мозгомойке всегда, но тут же уставился на экран вновь.
- …заложников! – в голосе дикторши прорезались нотки высокой драмы. – Уличная группировка «вампиров» выдвинула требования изменения политического строя, но беспримерными усилиями детектива третьего класса Стоуна и шефа 101-го участка территориальной полиции Виктора Берка ситуацию удалось разрешить с минимальными жертвами.
Я хмыкнул. Не то Берк не сумел прикрыть мою задницу, не то.… Не исключено, что за особые заслуги решили восстановить. Радоваться этому никак не стоило.
В конце концов, одно из моих прозвищ – Разгребатель Стоун. Я бы перевёл ещё точнее – золотарь.
Похоже, на новости следовало бы обратить более пристальное внимание.
Впрочем, ещё полчаса разысканий на сайтах новостей ничего интересного не принесли. Дело даже не в том, что мы топим себя в белом шуме собственных голосов. Любой сотрудник Миниправды в век электронных носителей информации просто удавился бы от зависти. Ложь и правда при наличии соответствующих кодов доступа меняются местами мгновенно; так что заключить весь мир в матрицу из электронных информационных импульсов было очень удобно.
И никто не виноват.
Прогресс разве что.
Я потянулся вырубить терминал, но на экран вдруг выбросило табличку сверхсрочного соединения – оплывающие книзу кровавые буквы «Занзибар».
Опять, что ли, Виктор решил заткнуть мною оперативную дыру?
В принципе, сотруднику полиции, пускай и несущемуся на всех парах к отставке с волчьим билетом, положено иметь сетевой коммуникатор. Сетеком – это наше, полицейское, всё: канал связи с участком и напарником, доступ в оперативную сеть и способ оставить метку на карте муравейника Кэпитал-сити.
Но сетеком, равно как и пистолет со значком я сдал Весёлому Борову полгода назад; и если пушку с фальшивым значком достать несложно, то оплачивать счета за сетеком мне не улыбалось.
Потому родное управление могло достать меня только по сетевым адресам, и сервер в Занзибаре был одним из них.
Какое-то время я смотрел на танцующие джигу буквы и наконец плюнул, прокляв собственную забывчивость. Берк вызвал бы меня через MOSKOVJ, сервер в трёх этажах надо мною (если плюнуть на этажность подвальных обитателей); Занзибар я отвёл для начальства.
Чтобы сложнее достать было.
На экране появилось лицо Весёлого Борова. У меня, к счастью, не было ни аудио, ни видеоввода, так что я по старинке набил текст.
«Стоун, на связи»
Боров пялился куда-то вверх – видимо экран для вывода текстовых сообщений проецировался прямо на потолок.
- Ты срочно нужен в Управлении, - хмуро сказал Весёлый Боров, не сделав даже попытки подтвердить своё прозвище. Первую его половину, по крайней мере.
«Решили выгнать меня окончательно?»
- Стоило бы, - откровенно признался Боров, - Экспертиза меня уже достала, требуя объяснений, почему такой маньяк как ты, несмотря на отстранение, продолжает палить во всё, что шевелится.
«Что, почерк похож?» - набрал я.
Боров фыркнул. Это у него хорошо получалось.
- Поражающая способность, как у осколочной гранаты. Положили мне тут «внутряки» на стол одну любопытную кинематограмму… Короче говоря, ты мне нужен вчера. Это ясно?
«Угу. Приду получить зарплату за полгода». – напечатал я.
Боров принял к сведению и отключился.
Экран медленно гас, а я тупо смотрел на сверхплоскую поверхность, пытаясь сообразить, сколько же сейчас времени.
Наконец я догадался посмотреть на устойчивые к электромагнитному удару механические часы на собственной правой руке.
Ого, два пополудни.
А я и не заметил.
Внизу ночь всегда.